Текст книги "Сердце статуи"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

25

Назавтра в среду состоялась очная ставка – в семь вечера, в нерабочее время. А в полдень мне почтальонша «Христианский вестник» принесла: как договаривались, мол. И пока я рассчитывался, она вдруг говорит с таинственной такой улыбочкой:

– Все не спится после несчастья-то?

– А вы откуда знаете?

– Да как миом ни пройдешь, все вы на веранде курите.

Тут меня как в голову ударило!

– Вы из восьмого дома?.. Ну да, я видел, как вы туда входили.

– Из восьмого.

– Невеста Федора Платоновича?

Она усмехнулась и покраснела. Наверное, я бесцеремонно разглядывал: милая такая женщина, где-то под сорок, русоволосая, глаза серые, грустные.

– Невеста без места.

– Отчего ж?

– Да со своим пьяницей никак не развяжусь, в суд не является. Так мы уже шесть лет раздельно живем, Федор ни при чем.

– А он одинокий?

– Вдовец.

– Давно?

– Второй год пошел. Дети взрослые. Очень за вас переживает. Ничего не рассказывает, да я чувствую. Вот к вашему дому и приглядываюсь.

Так вот откуда ощущение слежки?.. Не может быть! То ощущение смертельное… И все-таки меня со всех сторон обложили. Странно все это.

– Как вас звать?

– Забыли? – она опять улыбнулась – прелестная женщина, у Платоныча вкус. – Ольга Дмитриевна… Ольга попросту.

– Ольга, вы ведь 10-го июня у себя на лавочке сидели?

– До ночи, пока следствие к вам не подъехало. Федор сразу ушел. Музыка громкая играла, помню.

– А стук? Стук ко мне в дверь не слышали?

– Не обратила внимания. В деревне дело обычное, в калитку стучат…

– А, может, вы отлучались? Где-то в одиннадцатом?

– Я – нет. Федор к знакомому уходил за сигаретами, кончились. А я сына ждала.

– Он мне об этом не говорил.

Она засмеялась.

– А он вообще очень хитроумный, – задумалась с улыбкой на лице. – И чего суетился? Работ ваших, конечно, жалко Вот я к Голицыным почту приношу и любуюсь: какая красота. Так не вернешь! Главное: живы-здоровы, новых понаделаете. Женитесь на соседской барышне, все слава Богу будет.

– Федор Платонович вам про Надю рассказывал?

– От него дождешься. Ну, у меня глаза есть.

– Вы нас с ней видели?

– А то. Как вы по саду гуляли рука об руку, и вы так глядели на нее…

– Старый я дурак.

– Не смейте! Вы – настоящий мужчина, и она так счастлива была… оба вы, что даже меня не сразу заметили.

– Ольга, скажите…

– А ведь мы с вами на «ты» были! – она опять улыбнулась.

– С ходу так странно, не помню… Да, Голицыны разве в деревне газеты выписывают?

– Нет, брат ей часто пишет. Есть же такие счастливые девушки – любят их, обожают, такую красоту для них творят.

Ольга окинула выразительным взглядом деву с юношей по тенистым дубом (мы с ней на крылечке стояли) и пошла дальше по домам. А я остался истуканом стоять и все смотрел на пушкинскую пару. И чем дольше я смотрел, тем больше хотелось мне последовать примеру маньяка и разбить влюбленных вдребезги.

Я глянул на газету в руках. «Обретение храма Всех Скорбящих Радости в селе Марьино». На снимке была церковка с узкой колокольней и семью куполами. Ждут помощи, деньги переводить на счет… Что значит «Всех Скорбящих Радости»? Я, к примеру, скорблю – в чем же найти радость?.. Смиренное словосочетание это проявило на миг какой-то глубочайший, но смутный смысл. Я сходил на почту и перевел пятьдесят тысяч.

Потом залег в мастерской на кушетку, поставив «Гибель богов» (огарки в прошлый раз догорели, но душок остался). Господи, как же я ненавидел Вагнера – с такой же яростью, наверное, как раньше любил! Зато вспомнил лицо – свое собственное, искаженное ужасом, словно в зеркале. В н е р а с к о л о т о м з е р к а л е… ну, конечно, вандал крушил все вокруг после моей мнимой смерти. И стук – в том же месте в странное сопрано Брунгильды ворвался еле слышный, но тем более знаменательный деревянный звук – раз, два, три. Я было рванулся с кушетки, как тогда, должно быть… однако смирился – до такой степени, что, дослушав проклятую оперу до конца, включил по новой… Нет – вспомню, нет – освобожусь!

Почти в том же месте возник тот же стук, но реальный, материалистический… Я бросился к окну – напротив через улицу чекист, зорок и суров. Белая машина у калитки, еще одна (значит, доктор свою отремонтировал)… ага, друзья стучат, а в соседском саду брат с сестрой наблюдают. Все подозреваемые в сборе.

В нежно-розовых отсветах, как в таинственной пещере-раковине, поблескивали корешки бессмертных книг (доведется ли мне все их прочесть?), восседали трое поросят и следователь. С цветной фотографии на столешнице улыбались две амазонки с режиссером.

– Следствие у нас неофициальное, – говорил Котов не спеша, – без протокола, но лично меня касающееся. Вы вольны не отвечать на вопросы, однако последствия вашего уклонения могут быть чреваты. В настоящий момент у нас имеются – не мною, к сожалению, обнаруженные, а пострадавшим – вещественные доказательства. К примеру, одежда предполагаемой убитой Веры Вертоградской, – он достал из потрепанного портфеля серебристый убогий узелок и развязал.

Я спросил:

– Федор Платонович, замытые следы крови не обнаружены?

– Нет. Кто может опознать вещи?

– Я уже опознал, – ответил Семен после паузы сдержанно. – Они принадлежали ей.

– Когда вы их видели на ней в последний раз?

– 3 июня.

– При каких обстоятельствах?

– Она неожиданно приехала к Максу во время моего визита.

– Почему вы решили: неожиданно?

– Он сказал, что не любит, когда являются без звонка: могут помешать работе. Она засмеялась: «Ты же не работаешь».

– Почему Вертоградская уехала с вами, а не осталась?

– Я тоже удивился. Но как теперь понимаю, она приезжала за изумрудным кулоном, который Макс еще не починил?

– Вертоградская позвонила в дверь?

– Да. Макс спускался открыть.

– Наверное, можно считать установленным, – обратился ко мне следователь, – что вы Вертоградской ключ не давали, избегая неожиданных визитов. – И – вновь устремив цепкий взор на ювелира: – Вертоградская была вашей любовницей?

– Это неточная формулировка.

– У вас была с ней физическая близость?

– Один раз.

– Товарищ Золотцев, кого вы видели 9 мая на лестнице, ведущей в мастерскую?

– Жену Семена Нелю.

– В мастерскую она не заходила? К вам, Колпаков, вопрос.

– Нет.

– Ее что-то взволновало?

– Взволновало.

– Это выяснилось по дороге в Москву?

– Да.

– Золотцев, вы ведь остались ночевать здесь?

– Да, я крепко выпил.

– Вертоградская тоже ночевала у Любезнова?

– Да.

– И когда вы отбыли в Москву?

– Утром 10-го.

– На своей машине?

– Да.

– Логично предположить, что вы прихватили кого-то из оставшихся гостей.

– Макс попросил подвезти Веру.

– К ней на квартиру?

– Не знаю, где она жила. Когда мы проезжали через Чертаново, она вышла.

– Иван Петрович! – воззвал я. – Вы ж говорили, что едва с ней знакомы.

– Так и есть. Ближе не познакомились.

– Максим Николаевич, допрос веду я. Товарищ Колпаков, 3 июня вы видели изумрудный кулон?

– Видел.

– Расскажите.

– Макс сказал, что застежку так и не починил. Я предложил взглянуть, ну, я специалист. Он принес кулон…

– Откуда?

– Снизу… я за ним не подсматривал.

– Вы в это время оставались наедине с Вертоградской?

– Какие-то секунды.

– Вы предложили Вертоградской уехать с вами в Москву?

– Нет.

– Почему же она ушла с вами?

– Я засобирался ехать, она осталась. И вдруг догнала меня в саду и попросила подвезти до станции: в Каширу еду на съемки, боюсь опоздать на последнюю перед перерывом электричку.

– Вам было известно, что роль в фильме «Императрица» дали не ей, а ее подруге?

– Ничего о ее киношной деятельности я не знал и не интересовался.

– О чем вы с ней беседовали по дороге на станцию?

– Вроде… да, о драгоценности.

– О золотом браслете-змейке, который вы обещали ей в подарок?

Ювелир вспыхнул, как розовый куст, и отчеканил:

– О кулоне.

– То есть?

– Что почем. Она сопоставляла мою оценку с чьей-то там еще. Я посадил ее на электричку в 12.50 и больше никогда не видел.

– Но вы видели, как она уехала?

– Да, она помахала мне рукой из тамбура. И дверцы захлопнулись.

– У меня создалось впечатление, Семен Семенович, что вы относитесь к Вертоградской негативно. На что у вас были причины: трагическая смерть жены из-за алчности любовницы.

– Какая любовница? Я сразу отделался…

– Отделались? Очень хорошо. Однако вы не только подвезли ее до станции, но и проявили сердечную заботу. У нее были тяжелые вещи?

– Только вот эта сумочка. Никакой «сердечности» я не проявил, действовал по привычке.

– По привычке?

– Ну, по-джентльменски.

– А я утверждаю, что она уехала с вами в Москву.

– Нет!

– Это первый вариант. Теперь второй. Иван Петрович, – вдруг круто развернулся Котов, – вы в это время наслаждались рыбалкой на Оке?

– Не особенно. С каждым голом клюет все хуже.

– Вы давно туда ездите?

– Давно. Лет десять.

– Всегда на машине?

– Раньше, до машины, на электричке.

– На каком примерно расстоянии от вашего кемпинга располагалась киноэкспедиция?

– Понятия не имею.

– Даю справку: в двух километрах.

– Спасибо.

– Не за что.

– Во сколько 10 июня вы уехали в Москву?

– Примерно в пять вечера.

– И в девять вам позвонил с кладбища Колпаков, предложив сыграть в покер?

– Да.

– Вы настаиваете на своих показаниях?

Иван Петрович пожал плечами и обронил холодновато:

– Настаиваю.

Раздался входной звонок, дверь распахнулась на секунду, разорвав розовый полумрак. Все вздрогнули, шевельнулись, страшное напряжение вдруг как-то обнажилось.

26

Вошла Надежда, пробормотав «можно?», и села на резной круглой скамеечке у входа, напротив меня, Федор Платонович слегка поморщился, но стерпел. Зачем, что ей нужно?.. Как вдруг я поймал настойчивый взгляд голубых глаз – и сразу полегчало на душе.

– Что это? – воскликнула Надя, взглянув на стол, где лежали «вещественные доказательства».

– Гражданка Голицына… то бишь госпожа, – следователь улыбнулся мельком, иронически. – Пришли вы кстати, но не мешать!

– Извините. Это вещи убитой?

– Вы их на ней видели?

– Нет, я… Они тут так ужасно лежат, так жалко. Ее нашли?

– Кабы нашли, мы бы в другом месте беседовали. Итак, эмоции в сторону. Семен Семенович, Любезнов делал посмертную маску вашей жены?

– Делал, – в глазах ювелира зажегся красноватый огонек.

– И когда отдал?

– Как сделал, так и…

– Значит, она все это время находилась у вас?

– Не все время. Макс брал у меня маску, когда лепил надгробье. Макс, ты вспомнил?

– Нет. Я хотел запечатлеть черты Нели в лице Ангела смерти?

– Сначала хотел, потом раздумал. Ты был в творческом поиске, вдохновлялся, так сказать. Но 3 июня, когда Авадона был готов, я маску у тебя забрал.

– Вы забрали маску при Вертоградской? – вмешался следователь. – Она ее видела?

– Она ее видела.

– А теперь и мы поглядим, – Федор Платонович достал из портфеля маску и положил на столешницу рядом с серебристыми штучками. Мертвая личина со слепыми глазами.

– Что это?! – вскрикнул Семен. – Откуда вы?!..

– Максим Николаевич извлек ее из гроба, который прислали ему в подарок.

– Как из гроба?.. Макс, ты сделал копию?

– Не знаю, не помню.

– Моя лежит… или нет?.. я давно не вынимал.

– Где лежит? – требовательно перебил Котов.

– В тумбочке под портретом Нели.

– Тумбочка запирается?

– Нет.

– Есть такая, – подтвердил я. – На ней цветы и свечи.

Федор Платонович подумал.

– Как это можно проверить?

– Как? – повторил ювелир лихорадочно, обжигая нас исступленным взглядом. – Как?.. Можно! У соседей запасной ключ. Я позвоню?

Федор Платонович кивнул. В результате переговоров с каким-то Володькой было установлено: посмертная маска из тумбочки исчезла (если она вообще там когда-нибудь лежала, заметил я про себя).

Колпаков усиленно соображал. Наконец спросил с укоризной:

– Макс, ты плетешь мне уловку?

– В каком смысле?

– Зачем тайком? В сущности, ты украл!

– Я?

– Макс у меня был на той неделе, а больше никого! Ни-ко-го.

– Да каким же я образом при тебе…

– Я выходил в прихожую Ванюше звонить, забыл?

– Сема, я даже не подозревал о ее существовании.

Сема вдруг уставился на доктора, тот пояснил профессионально:

– В результате пережитого потрясения у больного могут случаться и временные провалы в памяти.

– Не делайте из него сумасшедшего, – прошептала Надя; а я испугался безумно: неужто во внезапных временных помутнениях я сам себя преследую?..

– Я не подозревал о ней…

– А почему собственно? – хладнокровно перебил Котов, обращаясь к ювелиру. – Почему в разговорах с Любезновым, касающихся расследования, вы ни разу не упомянули о маске?

– Это слишком трагическая тема, чтоб касаться ее всуе.

– Не всуе, мы ищем преступника. И не исключено, что, прикрывшись именно этой маской, он отпугнул свидетельницу. Что вы скажете, Надя?

– Лицо было похоже… – начала она нерешительно. – Но свет из окон падал тусклый, трепещущий, свечи…

– Возьмите маску! – приказал Федор Платонович. – Так!.. Отойдите в угол. Прикройте лицо, держа ее обеими руками.

Надя тихонько ахнула и пригнула голову к коленям.

– Похож?

– Вы рассмотрели мою фигуру, одежду? – заговорил Семен, опустив руки с маской.

– Я очень испугалась… и статуя стояла в кустах.

– Любой человек ночью в этой позе…

– Ты ходишь в белом!

– Вот проблема-то! Хоть в простыню завернулся… Да и мало ли кто ходит в белом? На основании столь дикого бреда вы смеете обвинять! – голос семена окреп. Между тем мое алиби установлено присутствующим здесь свидетелем. Ванюша, подтверди!

Ванюша подтвердил также твердо:

– Мы играли в покер.

– А куда делась ваша из тумбочки?

– Макс ее забрал.

– Нет, я увидел ночью в гробу…

– Сема, – заговорил Иван Петрович, – а не могла маску забрать Вера?

– Ее ноги не было в моем доме!

– Нет, просто ты сказал, что 3 июня при ней у Макса взял.

– Я ее посадил на электричку и больше не видел!

– Вы полагаете, – обратился следователь к Ивану Петровичу, – что Голицына увидела в саду пропавшую без вести?

– А что? По описанию подходит: маленькая, беленькая, в белом.

– У вас какая группа крови?

– Четвертая.

– Так. А у вас, Колпаков?

– Не знаю. Я посадил ее на электричку… и письмо послано из Ка-ши-ры!

– Письмо мог отослать кто угодно.

– Но вы, конечно, сверили почерк! Она писала 7 июня, потом спохватилась и 10-го явилась опередить письмо, понимаете? Явилась права качать… насчет изумруда.

– И ушла голая?

– Где обнаружены вещи?

– В дупле старого дуба на участке Голицыных.

Тут, конечно, наступила выразительная пауза, и все взоры обратились на Надю.

– Вы обыскивали наш участок?

– Не догадался в свое время, к сожалению.

– Но как же вы…

– Узелок увидел Максим Николаевич из окна мастерской.

– Надя, я никому не рассказывал, потому что…

– Да, я понимаю.

Она вдруг встала и ушла.

– Побежала брату докладывать! – вырвалось у Федора Платоновича уже на ходу, и он исчез за дверью.

Тягостное молчание между нами троими нарушил доктор:

– Это брат нас в мае фотографировал?

– Да, ее брат.

– Крепкий парень. Он знал Веру?

– Так… мельком.

– Интересно. Что это там у них за дупло?

– С земли не видать, только из мастерской.

– Я не подозревал.

– И я! – перебил Сема. – Любопытная комбинация наклевывается.

– Рано радуетесь! – отрезал я с внезапным гневом. – Может, из вас кто подсунул.

Дверь открылась, брат с сестрой вошли как под конвоем.

– Эти вещи? – спросил Андрей, подходя к столу. – Не видел. 1 мая она была одета в серебристый плащ.

– А сумочка, босоножки? – уточнил Котов.

– Может быть. Не обратил внимания.

– Вы знаете, где обнаружены вещи?

– Понятия не имею.

– В дупле вашего дуба.

Андрей судорожно мотнул головой.

– Серьезно? Я их туда не клал. Надюша, конечно, тоже.

– Почему вы за нее отвечаете?

– Да, я за нее отвечаю.

– Вы помните, во что были одеты 10 июня, когда возвращались из Москвы?

– Не помню.

– Я вас как-то встретил на улице в белом импортном костюме.

– Ну и что? Это криминал?

– Макс, – заговорила Надя низким пронзительным голосом, – ты подозреваешь нас с Андреем в убийстве твоей женщины? – она глядела на цветную фотографию на столе: режиссер в окружении блестящих девочек.

Ее фраза показалась мне самой страшной из того, что тут было наговорено, самой зловещей. И я заявил бессвязно:

– Нет, Надя! Ты – моя женщина.

– Почему ж ты скрыл про дупло?

– Пойдем отсюда, деточка, – Андрей взял сестру за руку и потянул к двери. – Здесь нам делать нечего.

– Позвольте, товарищ Голицын…

– Не позволю. Шлите официальную повестку.

Она его послушалась. И дверь захлопнулась за ними, вновь просверкав закатной вспышкой, вновь погрузив в красноватый сумрак… оставив меня в полном смятении. Черт с ним, с убийцей, мне б оправдаться насчет дупла!

– Федор Платонович, что-то я перенапрягся…

– Свидетели на сегодня свободны, – распорядился Котов; если он был раздражен и разочарован, то чувства свои скрывал умело. – Обойдемся без подписки о невыезде?

Свидетели согласились и поспешно удалились.

27

А он никак не уходил. Сидел в кресле, курил и думал. О чем тут думать, когда она, может быть, насовсем ушла?.. Я слонялся по просторному холлу, включая и выключая светильники. Дверь приоткрыл, вечерняя прохлада нахлынула, уж совсем темно. Придет ли она в полночь?

Федор Платонович наконец высказался, сурово и убежденно:

– Они виновны.

– Кто? – я вздрогнул.

– Мое первоначальное впечатление укрепилось: сговор.

– Доктор и ювелир?

– Да. Возможно, они тогда действовали независимо друг от друга: два телефонных звонка – два преступления. Ту неделю она, наверняка, провела у Колпакова, а сумку с вещами увез Золотцев и прождал напрасно… все планы спутал этот ваш кулон.

– Кулончик мой… и меня присоедините для полной картины: нас трое поросят в заповедниках Цирцеи.

Он глянул строго.

– А я вас и не исключаю, Максим Николаевич. Как мне кажется, преступление не было заранее продуманным: вы его спровоцировали… тоже стихийно, с бесшабашным вызовом.

– Похоже, что так. Мой учитель сказал (польстив, конечно), что я ренессансное чудовище.

– Но в творческом плане они вам не соперники, так что уничтожение работ имело другую эмоциональную подоплеку. К примеру, вы не так, как кому-то хотелось, воплотили эту самую Цирцею. В порыве бешенства он разбил и все остальное.

У меня аж дыхание перехватило, какой-то реальный смысл таился в его словах. Тяжелый, болезненный, но… реальный.

– Да, Федор Платонович, что-то замешано на этих скульптурах. Что-то нечеловечески страшное. Я прям не могу на эту фотокарточку смотреть… вот эту, проколотую, – я пододвинул к нему по столешнице изображение трех товарищей. – Что там спрятано за дверцей… вон видите, в кладовке?

– Ну, не спрятано, дверь приоткрыта.

– Что-то, знаете, ужасно знакомое… вот именно – ужасно.

– Подсознательно вы, конечно, вспоминаете. Аллегория Цирцеи?

– Черт ее знает… Вы предположили, что она кому-то не понравилась до бешенства. Но Вера продемонстрировала скульптуру моим друзьям еще 9 мая. Какая уж тут тайна…

– Какая тайна, говорите? – перебил Котов. – Она ведь была не закончена, вы не вылепили лицо.

Я вздрогнул.

– Лицо… мне снится. Почти каждую ночь я сплю с каменной бабой.

– Это лицо? – следователь указал на посмертную маску. – Или это? – ткнул в киношную фотографию.

– Не знаю, не могу сказать…

– Ладно, оставим болезненные фантазии, будем исходить из реальных данных. Пока что основная версия – сговор. Завязка – 3 июня, когда к вам явилась Вертоградская.

– Эта роковая неделя!

– Да уж, рок. Она могла уехать в Москву к Колпакову, на Оку к Золотцеву, наконец – вернуться к вам.

– Я об этом думал… но никак не смог бы прятать одну женщину, занимаясь тут же любовью с другой. И в кемпинге ее никто не видел.

– Верно. Вот я и предположил – Колпаков. «Медовый месяц», письмо о разрыве с вами… но, подстрекаемая алчностью или чувственностью, она является сюда 10-го и сталкивается с любовником.

– С двумя, – вставил я. – Или с тремя. Письмо послано из Каширы.

– Да, явная наводка на Золотцева. Как и вещи в киноэкспедиции.

– Наводка? Разве вы считаете его чистым?

– Ни в коем случае. Я же говорил. У них взаимное алиби. С какой стати один из них покрывает другого – и наоборот? За деньги? По дружбе? Не верю.

– Их дружба, Федор Платонович, весьма сомнительная. Доктор безо всякого нажима рассказал мне про 9 мая: как Неля вихрем пронеслась по лестнице. То есть, в сущности, подкинул мотивчик, которым мог руководствоваться Семен. А этот, в свою очередь, навел на Темь: каким путем преступник мог скрыться.

– Вот почему я и говорю, Максим Николаевич: замешаны оба, но в разной степени. Один совершил покушение на вас, другой убил Вертоградскую. Во сколько тем вечером раздался первый телефонный звонок?

– В начале девятого, по словам Нади.

– Перескажите эпизод как можно подробнее.

– Я присел на ступеньку лестницы – ногу перед этим растянул, – придерживая скульптуру…

– Какую?

– «Надежду». Мы шли устанавливать ее… – вдруг у меня потемнело в глазах от сильного головокружения.

– Максим Николаевич, вам нехорошо?

– Иногда находит… головка не в порядке.

– Вы что-то вспомнили?

– Перенапрягся на этой очной ставке. Такую ненависть вдруг ощутил – предельную. Кто ж меня так ненавидит?

– Ну знаете, гробик прислать живому человеку… патология. У меня, у постороннего, от вашей истории голова болит. Коньяк еще есть?

– На кухне в пол-литровой банке.

Котов вышел – меня слегка отпустило. Странно. Странный человек. Какие-то волны от него исходят. Он был тогда с невестой! Да и вообще с какой стати…

Федор Платонович возник в дверях с банкой. Как будто воспоминание смутным ужасом, тенью во сне пронеслось и растворилось в розовых отблесках светильников. Выпили, закурили, полегчало.

– Итак, вы несли к Голицыным «Надежду». Скульптура тяжелая?

– Не думаю. Из алебастра, фигуры в полчеловеческого роста. Трубку взяла Надя – в ответ молчание.

– Все укладывается в схему! – воскликнул Котов азартно. – С кем-то из ваших друзей Вертоградская провела «медовую» неделю и неожиданно исчезла. Он ее разыскивает, естественно звонит к вам. И слышит женский голос.

– Точно! – загорелся я. – Телефонная связь у нас в деревне… ну, вы знаете. Как оглашенный орешь – еле слышно.

– Ну да, – подхватил Котов, – он звонит вторично, чтобы убедиться…

Я перебил:

– Второй звонок был, наверное, от Вертоградской. По тексту: «Я не изменял!» – дважды. Кому я мог это сказать?

– Но вот загвоздка! При Голицыной вы отрицаете очевидное и зовете к себе любовницу.

– Я почему-то не мог развязаться с ней – об этом я и на исповеди говорил… в нашем храме, Успенском.

– Эк вас заносит, – он покрутил головой. – А Наде своей как объяснили?

– Ну, очевидно – соврал. Такой, значит, я был гад! И в результате всех сюда собрал и спровоцировал убийство.

– Все равно непонятно, – заметил Котов придирчиво, – почему она вам позвонила.

– Я ж предупреждал, чтоб без звонка…

– Нет, в том смысле: откуда ей было знать про ваше новое увлечение? Ведь вы перед ней, выходит, оправдывались.

– Да на неделе приехала и что-то увидела.

– Вполне вероятно. Вы не скрывались: я вас видел и Оля.

– Я сегодня с вашей невестой познакомился.

Котов закурил.

– Вы с Олей знали друг друга много лет.

– Много лет?

– Когда-то вы покупали у ее матери молоко и познакомились.

«Господи! – взмолился я про себя. – Тут-то я, надеюсь, не нагадил? Не соблазнил? Не разрушил?..»

– Я покупал у нее «Христианский вестник».

– Ага, – Котов усмехнулся. – Сейчас это модно.

У меня ни к селу ни к городу вырвалась загадочная фраза:

– «Если Бога нет, то какой же я после этого капитан?»

– Что-то?

– Федор Платонович! Вспомнил!

Он выдохнул:

– Убийцу?

– Я ведь читал «Бесов» Достоевского! Уже после двадцатилетнего возраста. Оттуда фраза, старик-капитан произносит.

– Рад за вас. Глядишь, и все восстановите.

– Теперь я не сомневаюсь. Я уже вспомнил стук в дверь и «Бесов».

– Ага, бесы стукнули. Но вернемся к делу. Пригласив к себе Вертоградскую («Приезжай, поговорим», так?), вы сказали Голицыной, что идете работать, и засели в мастерской.

– И свечи зажег, и «Гибель богов» поставил – вот как я встречал ее. Недаром ляпнул по телефону: «Статуя торжествует!»

– Стало быть, Цирцея восторжествовала. Впрочем, ненадолго: ее опередил один из ваших друзей. Тени в окнах… дальше мрак. След Вертоградской, взятый собакой, оборвался за калиткой у обочины.

– Она уехала на машине!

– Не было машины!

– Вы уходили за сигаретами!

– Ольга сказала? (Я кивнул). Но она-то оставалась. После происшествия я у нее, естественно, осведомился. Думаю, что собака взяла прошлый след. Скорее всего, жертву вынесли на руках и перенесли на соседний участок.

Я внезапно встал и прошелся по комнате: надо поскорее ее увидеть и успокоиться.

Котов продолжал:

– Вот вам и объяснение, почему захоронен один труп: каждый отвечал, так сказать, за свое.

– Но Голицыных вы не подозреваете?

– Пока не найден убийца – всю вашу компанию без исключения.

– Вспомните, Федор Платонович: группа крови у доктора та самая, редкая.

– Не забыл, не бойтесь. Я еще и у ювелира проверю.

– Может, Вера все-таки жива?

– А вещи? А отсутствие ее следов на улице? Не по воздуху ж она летала, хоть Колпаков ее ведьмой и обозвал. Ваш враг – чудовище изощренное. Но перспективы открылись. Как сумею раздобыть собаку – весь соседский участок переворошу. Эх, не провел я в свое время обыски у ваших приятелей… Необходимо доказательство, что неделю она провела у Колпакова.

Необходимое доказательство было предоставлено на другой день.