Текст книги "Сердце статуи"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

– Вы больше ничего не помните?

– Нет.

– Между тем на мгновенье вы как будто очнулись, позже. Золотцев, нанеся удар, не сразу пришел в себя, стоял в оцепенении. Потом нагнулся над телом убедиться… фонтаном брызнула кровь из артерии на вашу, уже пролитую. Он сходил умылся, забинтовал руку, переоделся в ваш костюм, прихватил свой в целлофановом пакете и помчался в Темь. Не заперев входную дверь. Вскоре появился Колпаков. Не буду вдаваться в детальный анализ его переживаний: только что пригрозил по телефону – и уже готовый труп. По его словам, он совсем ополоумел от ужаса и увидел под станком маску Ангелины. Вы вдруг подняли голову и поглядели на него.

– Он сам признался?

– Сам. Добровольно. На последней очной ставке вы его достали. «Нет, – твердит, – она меня достала».

– Она – гоголевская панночка. Всех троих достала. Ну, что ж теперь скрывать… Помню как в тумане: он поднимает кувалду и идет ко мне. После этого удара я очнулся только через два месяца.

– Веселенькую сценку разыграли три товарища.

– Античная мистерия свиней. Они быстро раскололись, а могли бы сговориться и потверже, и потолковее.

– Ваши друзья ни разу не встречались наедине после преступления, видеть друг друга не могли.

– А ко мне их, как магнитом, тянуло: вспомню или нет? Доктор считал меня убийцей (потому и не боялся, что к больному вернется память, наоборот – способствовал). Считал до тех пор, пока не услышал от меня о поразительных показаниях Андрея: Вера живая идет по саду в то время, как убийца лежит без сознания… Вы за мной следили?

– Нет.

– Значит, у меня потихоньку развивалась мания преследования. Не подозревали?

– По здравому смыслу, логически – нет, защитнички постарались. Инстинктивно, по внутреннему чутью – да! Чем больше я с вами общался, тем очевиднее чувствовал: вы – эпицентр, в вас корень зла.

– Вы чувствовали, как я – подсознательно.

– Да, до той поры, как узнал, что кровь у Золотцева той самой четвертой группы. И понаблюдал отношение брата к сестре: бережное до болезненности, он ее все «деточкой» считает. Вдруг определилось: не могла Вертоградская погибнуть 10-го вечером и исчезнуть, никак! А не сам ли пострадавший виновен… но каким образом?

– Как же вы меня поймали на кладбище?

– Не моя заслуга. По большому счету – ваша. Вы провели следствие, собрали улики и вычленили убийцу. То есть себя. Вам бы сидеть тихо, Максим Николаевич.

– Не вышло, кто-то не допустил.

– Ведьма, что ль?

– Не смейтесь, не знаю. И жить не могу.

– Еще как сможете, дай срок!

– Какой же срок?

– Это не нашего с вами ума дело. Так вот, считаю, я обязан вам объяснением. После так называемой очной ставки, когда вы приперли к стенке двух приятелей, – Колпаков примчался ко мне. Как только я услышал про скульптуру в саду… Раньше, когда он смотрел на фотографию вас троих, его внимание акцентировалось на адидасовских костюмах. Ну, наконец рассмотрел и вспомнил – у вас в кладовке 1 мая: готовая вещь. Какой «Надеждой» занимался скульптор неделю перед покушением? Ювелир в страхе, что все свалят на него, раскрылся до донышка. Рассказал про лицо Авадоны.

– Да почему до этого скрывал? Тоже мне «статуэтка»… больше двух метров росту!

– Слишком явный мотив для убийства скульптора, ведь он, действительно, ударил кувалдой… Ну, и всякие суеверные страхи – жену тоже угробил, хотя и невольно. В общем, на его «Жигулях» мы подъехали к вам: дом не заперт, музыка на полную громкость, сорока эта самая воровка летает, брат с сестрой под дубом…

– Играют в теннис?

– Какой там теннис! Я их взял в оборот – Голицын сдался. 10 июня он видел идущую к вам в темноте сестру, но не отдал себе отчета, поскольку не догадывался о вашей связи с Надей. Ну и ляпнул мне: женщину, мол, видел. Тут сестрица входит в темном платье, я говорю, нужно взять на экспертизу, кровь. Наконец он соображает, какая женщина была в саду, и дает противоположное описание. Надя падает в обморок, а на другой день тренируется с кувалдой под дубом. Такая картинка застряла у него в голове: и мысль о том, что у Нади нервный рецидив, связанный с давним кошмаром, укрепилась.

– Они объяснились после вашей очной ставки?

– Ну да. Он спросил у нее, не она ли спрятала вещи в дупло, и прямо сказал, кого видел в ту ночь. Ну, у девушки открылись на вас глаза.

– Да, она очень изменилась после этого.

– Насчет вас – не очень, тверда как сталь. Словом, я попросил у Голицыных кувалду, и мы с ювелиром отправились на Успенское кладбище проверить, по какой же причине у Ангела смерти изменилось лицо.

– Статуя преследовала меня во сне, пытаясь задушить в бетонных объятиях, и проступали зеленые пятна… В первый же день после больницы Сема сказал про Авадону, а на кладбище я так и не собрался – инстинкт самосохранения у поросенка.

– Положим, по инстинкту вы жить не смогли и сами себя разоблачили – в первую очередь, как творец: вылепили лицо, мертвый оригинал которого имели перед глазами.

– Я возненавидел этот дар… зачем-то данный мне с юности, с двадцати лет, со статуи «Любовь». Моя творческая жизнь началась с разрушения – и кончилась разрушением… на кладбище, когда с первого удара обнажилась разложившаяся плоть. Цирцея отомстила после смерти, а из меня сверхчеловека не получилось.

– И слава Богу. Дождутся вас и Надежда, и творчество.

– Ну это вряд ли. «Я звал тебя и рад, что вижу».

– Кого?

– Смерть. «Каменный гость» у Пушкина.

36

Голос умолк, но она еще будто слушала. В дверь заглянул Андрей.

– Надюш, что это у нас Котов на крыльце сидит?

– Он принес кассету с допросом, я попросила переписать.

– Сыграем в теннис?

– Да нет, не хочется.

Она достала из магнитофона казенную кассету, отдала, Котов положил в карман пиджака. Надя быстро пошла к калитке.

– Ты куда? – воззвал Андрей: они со следователем стояли на крыльце, глядя ей вслед.

– Пойду пройдусь.

– Окинула отрешенным взором соседний сад, богатый дом, замшелую крышу сарая. «Золотые шары» пожухли к осени, но много еще золота… золота, зелени и багрянца по пути в лесах и лугах. Далекие Успенские купола приблизились сквозь древесные светотени. Могилы, паперть, юродивая старушка сидит, скорчившись.

– Гога и Магога идет?

В окошко кирпичного домика выглянул священник.

– Здравствуйте, отец Владимир. Можно к вам?

– Здравствуйте. Милости прошу.

Она вошла в низкую горницу с длинным столом из свежего теса и лавками. С горящей лампадой в красном углу перед Спасом.

– Я – жена Любезнова Максима Николаевича.

– Ах вот что. Присядьте. Как вас звать?

– Надежда. Вы знаете, что он арестован?

– Арестован?

– За убийство девушки. Веры Вертоградской.

– Он признался?

– Да, вспомнил. Он говорил, что был у вас на исповеди.

– Был.

– Но вы его не причастили.

– Осознать свои грехи еще не значит покаяться в них.

– Наверное, он покаялся, раз сам себя разоблачил. Я хотела бы заказать церковную службу.

– О здравии?

– За упокой.

– Неужели?.. Надеюсь, он не наложил на себя руки?

– Нет, умер после допроса. Сердце разорвалось.