Текст книги "Книга 1. Цепные псы одинаковы"

Автор книги: Иней Олненн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Смотрел на них знахарь и только головой качал. Ингерд неуловимо изменился, сперва нельзя было понять, что это за изменения такие. Он не отказался от мести, дороги назад ему, как и прежде, не было, но в глазах перестало плясать шалое бешенство, а вспыхивало теперь иногда, непрошено, и в такие минуты он был страшен. Знахарь чуял, как бёрквы по ночам вокруг избушки-то вьются, но ровно как не понимают, чего надо им тут. А потом додумался он, а когда додумался, то рассмеялся про себя, довольный: желая того иль нет, а обхитрил Ингерд бёрквов, пусть на время, а все ж обхитрил! Три волка теперь жили в одном логове, и не могли духи смерти разобрать, чья же душа им причитается, отвели волчата беду от Ингерда, дали ему передышку. А Ингерду того и надо: о себе забыл, Яну помогал, не мог его в беде одного бросить. О Клятве своей помнил, но и про обещание, себе данное, забыть не мог. И скоро случился день, который все перевернул.

Одним росным утром несли Ингерд и Ян дозор у Стечвы, лежат в лесочке на крутом обрыве – вражий берег хорошо виден, речная излучина до самых до Сердитых Порогов просматривается. Когда жили Райалы и Веры в становищах ниже по течению, так через те пороги частенько лодки посуху волокли. Теперь их станы давно заброшенные стояли, перебрались Соколы к Соколам – Райалы и Веры к Серебрякам, и забросили волок. Теперь ненавистные Стигвичи через те пороги переправлялись (недаром Выдры – плавают-то хорошо!) и на Соколиные территории набеги делали.

Лежат, значит, Ян да Ингерд в траве, от росы вымокли, а рядом – два волка черные притаились, тоже, стало быть, службу несут, они-то за Ингердом везде ходили, а больше никого не слушали, даже Вяжгира, хоть он их и кормил. Все волков этих боялись, к Ингерду близко не подходили, а кто не боялся или храбрился для виду, те обращались с ними как с людьми, потому как верили, что они и есть люди, только привыкшие в волчьем обличье жить. Ян про то у Ингерда не спрашивал, а сам тот не говорил.

Ночью дождь прошел недолгий, и сейчас земля жадно утоляла жажду. Воздух настоялся ароматом листвы и цветущих лугов, радостно щебетали пичуги малые, и Сердитые Пороги сердито шумели вдалеке. И вдруг – сверху, с неба упал пронзительный орлиный клич, волки вскинули головы, Ингерд не понимал птичьего языка, но встревожился, а Ян понимал и на ноги вскочил. Тут же с другого берега стрела прилетела – не дремали Годархи, за ними глядели – еле успел Ингерд Яна за ногу обратно на землю свалить.

– Ты чего, белоголовый, ни с того, ни сего вскакиваешь? – давай он его ругать. – Вот схватил бы сейчас!

И сунул ему под нос вражью стрелу. Но Ян отмахнулся.

– Весть, что я услышал, поважнее будет. Сказал Орел: "Одда-отунг на острове Рох". Ты знаешь, что такое одда-отунг, Ингерд?

– Я знаю, что такое отунг.

– Это я и сам знаю.

Тут зашуршали позади кусты, и появился вестовой от дальнего рубежа, весь грязью заляпанный, будто только что из болота вылез.

– Что стряслось, Скиф? – спрашивает Ян.

Вестовой на волков покосился и говорит:

– Четырнадцать Стигвичей и три Асгамира перешли Стечву у топких лугов. К полям нашим идут. Хоронятся, но мы их выследили. Если встретить их между лесом и озером, они там и останутся.

Ян ни секунды не раздумывал. Он знал, что Соколов на дальнем рубеже всего четверо и в бой им соваться пока нечего, а вот когда подоспеет подмога…

– Скажи Рискьёву, пусть летит с тобой, а мы, не мешкая, – прямо сейчас.

– Погоди, янгар, – говорит вестовой. – Орел, что над нами пролетал, перо сбросил. Возьми его.

И протянул Яну перо красное, будто в крови вымоченное.

– Не простое это перо, – пробормотал Ян.

Повертел его в руке, за пазуху спрятал, потом о землю ударился, соколом обернулся и в небо взмыл. Ингерд по траве перекатился и волком стал, в лес подался, и молодые волки следом.

Вестовой разыскал янгра Рискьёва, передал ему слова Яна и добавил:

– Ян напрямую к дальним рубежам полетел, чтоб со спины зайти, а Волк свою стаю берегом повел, чтоб за Стечву не ушли. Поспеши и ты.

Ян до дальних рубежей долетел быстро. Покачиваясь на раскинутых крыльях, сделал круг, зорко оглядывая свои земли, выискивая след Стигвичей, и вскоре увидел их. Не лесными жителями были Выдры, не умели хорошо хорониться, но их вели Асгамиры, а те в лесах – как дома. Хоть и старались они под листвой спрятаться, да все ж плохо старались, усмотрел их Ян сначала на прогалине, потом у ручья, потом на кромке оврага. Было их ровным счетом семнадцать: четырнадцать Стигвичей и три Асгамира, и шли они к хлебным полям с намерением их подпалить. Ян заложил еще один круг, ища глазами своих. Он знал, что Соколы где-то на деревьях прячутся, оттуда нападать сподручнее, и лук с высоты без промаха бьет, но так и не разглядел их. Однако ж Ян не сомневался, что они там, на самом пути Стигвичей. А потом он увидел Рискьёва и с ним четырех Соколов, а по берегу – бегущих след в след троих волков, то был Ингерд, Ян узнал его по белой полосе на черной шкуре.

– Так, – сказал он сам себе. – Тринадцать против семнадцати… Теперь можно и силами померяться.

И камнем упал вниз.

Стигвичи не ожидали нападения, они уже почти цели достигли, уже огонь готовились разводить, даже дозорных не выставили. Все они как один были невысокие, гибкие, вооруженные легко, тогда как широкоплечие могучие Асгамиры всегда имели при себе длинные мечи и тяжелые луки. И только высекли они огонь и к кромке поля поднесли, как просвистела стрела звонко, и тот, что факел держал, упал мертвый и огонь собой придавил.

Разразились проклятьями Стигвичи, да поздно: с деревьев на них Соколы прыгнули, со спины в их ряды Ян врубился, а с боков Рискьёв со своими бойцами их зажал. Сопротивлялись Стигвичи отчаянно, тогда как Асгамиры, сообразив, что в ловушку попали, в лес, к Стечве бросились, понадеялись уйти на свою территорию. Понадеяться-то понадеялись, да не знали, что на Ингерда нарвутся. Уже у самой реки, на круче, под которой лодки были спрятаны, толкнул их в спину яростный крик:

– Рунар!

Споткнулся один из Асгамиров, обернулся, ибо это его имя было Рунар, увидел перед собой высокого воина с седой прядью в черных волосах и врага своего узнал. Рассмеялся Рунар дерзко, понял, что не успеет в лодку сесть, знал он, каков противник перед ним, и не принял боя, а прямо с кручи в реку прыгнул. А сородичи его решили, что двое все ж сильнее, чем один, и бросились на Ингерда. Да только не ведали они, что не в одиночку он за ними гнался, и шагу ступить не успели, как мелькнули две тени черные, и напали на них волки, беспощадные хозяева леса, и расправились с ними быстро, Ингерд не шелохнулся даже. Потом подошел к обрыву и вниз поглядел. Стечва там пенилась, в водовороты закручивалась, но не сомневался Ингерд, что Рунар выплыл. Не мог он утонуть, не такая смерть ему уготована.

Тела Асгамиров он вниз сбросил, чего их хоронить, пусть плывут хоть до самого Моря, а волкам сказал:

– Пусть их кровь для вас самым дорогим питьем станет, и пить ее вам часто. Запомните ее вкус, и Вепри будут трястись от страха, когда вы встанете на их пути. А теперь – домой.

В этот день закончился срок, на который Ингерд себе обещание дал Яну помогать, и опять загорелась в сердце ненависть, ибо видел он глаза врага своего. Хотел он прямо сейчас по следу Рунара пуститься, но решил Яна предупредить, а потому повернул обратно.

В становище пришел он под вечер, ворота – тяжелые, из мореного дуба вырубленные – к ночи запирались, но Ингерд стучаться не стал, а пошел к тайнинской башне, не так давно готтары указали ему подземный ход, и он собирался пройти по нему. Молодые волки без колебания последовали за ним, хоть и не любили подземелий.

Выбрался он на той стороне стены и подивился: кругом было пусто и тихо, а впереди, там, где посреди становища росли березы, слышался разноголосый шум. По протоптанной дороге Ингерд двинулся туда. Волки не отставали.

Ясноствольные березки, стройные и кудрявые, поднялись в самом центре становища, и никто не решился срубить их, хоть и мало места людям было, береза – дерево священное, от них добра много было, да силы, да светлее делалось вокруг и на душе тако же.

Нынешним вечером много народу там собралось, все жители становища, они сгрудились вокруг одного человека, и этим человеком был Ян.

Ингерд тихо подошел и остановился в сторонке, стараясь в общем говоре уловить важное, волки уселись на землю по бокам. Сперва было ничего не понять, потом Ингерд выхватил слова "красное перо" и «одда-отунг», но связать их не смог. Потом его заметили, и по толпе от краев к середине пронесся испуганный шепот:

– Волк! Черный Волк со своей стаей!..

Ингерда не заботило, что его страшится собственное племя, он всегда был тут чужим, а теперь и подавно. Люди молча расступились, давая ему дорогу, и он прошел туда, где стоял Ян, а волки за ним – след в след.

Ян был хмур, но на лице его явственно читалась решимость сделать то, что задумал. Ингерд хорошо знал это его выражение, оставалось только выяснить, что именно он задумал.

С минуту они глядели друг на друга, ни слова не говоря, и все вокруг молчали, ибо когда их видели вместе, то побаивались обоих. Воины-Соколы хорошо помнили, сколь страшны эти двое в бою, когда сражаются бок о бок. Сам по себе Ян – лучший из Соколов, но рядом с Волком из воина превращался в убийцу. Мало кто это одобрял, но вслух не осуждали. И дорогу им обоим переходить никто не хотел, и уж тем более встревать, если они в ссоре.

Ингерд хотел уже сказать Яну, что покидает Соколиное становище, но Ян опередил его:

– Красное перо, – глаза его сверкали, – это знак. Я не ошибся. Нас ждет одда-отунг – сход всех племен, что живут от Моря до Моря. Никто не посмеет отказаться!

Он усмехнулся и спросил:

– Ты, кажется, что-то желал сказать, Волк?

Но Ингерд промолчал. Слова "никто не посмеет отказаться" остановили его, ведь они означали, что на том отунге будут все, и Асгамиры тоже. А раз будут Асгамиры, значит, и Рунар – единственный сын янгара Эвана – тоже будет там. Потому Ингерд тоже усмехнулся и ответил:

– Я хотел сказать: когда отправляемся в путь, Ян?..

Не было ничего удивительного в том, что Ингерд не знал, что такое одда-отунг, многие не знали. Ян принес красное перо своему деду и спросил:

– Растолкуй мне, дед, что это, или я вижу то, чего нет?

Старый готтар сидел в своей светелке у окна. Он держал на коленях книгу, что была много древнее его, и, водя пальцем по серой бумаге, что-то читал. Яну запрещалось даже близко подходить к дедовским книгам, запрещалось в детстве, не заработал он разрешения и сейчас, став сперва воином, а теперь и Высоким Янгаром.

Старик поднял седую голову от книги, поглядел на внука и вдруг подумал, что сын его, Кассар, уже никогда не войдет в эту дверь, а потом с Яном что случись, а у него и детей еще нет, и сердцу его стало больно. Ян заметил, как судорога прошла по телу седого готтара, и встревожился:

– Ты чего, дед?

Но старик уже превозмог боль и протянул руку к перу, что алело у Яна в ладонях.

– Где взял? – спросил он его.

– Да орел нынче утром сбросил, – ответил Ян.

О том, что из-за этого пера чуть от Годархов стрелу не схватил, решил не говорить, знал, что дед отругает. Впрочем, дед и так его отругал.

– Сколько я учил тебя, Ян Серебряк, да все без толку! Я ли не рассказывал тебе о том, что такое остров Рох? Ну?

– Я… Рассказывал, – Ян отступил на шаг, косясь на дедовский посох, которым не раз получал по спине за нерадивость. Посох стоял рядом, в углу, и до него ничего не стоило дотянуться. Про остров Рох он помнил смутно, но не признался.

– А что такое одда-отунг? – сердито вопрошал его дед.

Он захлопнул книгу и потянулся за посохом.

– Ну… это… – Ян следил за его рукой, потихоньку отступая к двери, и никак не мог вспомнить, что такое одда-отунг, да что там, сейчас он не вспомнил бы, что является Высоким Янгаром, сказал бы кто – сам бы удивился…

– Я знаю, что такое отунг, – сказал Ян, хотя и не очень рассчитывал, что дед его похвалит.

Дед и не похвалил.

– Еще бы ты не знал, – проскрежетал он, поднимаясь с лавки.

Ян думал, влетит ему сейчас, уж больно крут на расправу был дед, но вместо этого получил вот что:

– Стало быть, пора тебе сесть за книги.

Ян с тоской поглядел на резной сундук, что стоял в темном углу. Сундук был не большой, и лежали в нем шесть таких же увесистых книг в деревянном окладе, какую только что дед читал. Не то чтобы Ян учиться не любил, новое и неведомое всегда манило его, но не умел он подолгу сидеть на одном месте, да и дел у него сейчас было невпроворот. Но с дедом спорить было опасно. Он и не стал.

Видя, как Ян еле слышно вздохнул и склонил согласно голову, старый готтар усмехнулся в бороду и сказал:

– А теперь послушай про это перо, ибо решение принять надо тебе и сделать это надо сейчас.

Ян нахмурился, не по себе ему стало. Он прислонился к косяку и сложил руки на груди, приготовясь слушать.

– Далеко отсюда, в самом сердце Соль-озера растет из воды островок. Не велик он и не мал, и люди там не живут. А потому люди там не живут, что не дозволено им это.

– Кем не дозволено?

Старик говорил степенно, будто сказку сказывал, и Ян невольно заслушался.

– Не встревай, – дед пригрозил ему посохом и дальше говорит:

– Заповедное то место, растут там липы медвяные, и когда они цветут, аромат долетает до самых берегов, и тогда люди говорят: "Середина лета минула". Никогда на том островке не проливалась кровь – ни человечья, ни звериная, ничья. Имя того островка – Рох.

– Да что ж в нем такого особого? – опять не выдержал и перебил Ян. – Духи там обитают, что ль?

Старик сердито стукнул посохом об пол.

– Получишь ты сейчас на орехи, Ян Серебряк! За то, что память у тебя никуда не годная! На острове Рох запрещены поединки, ибо это земля согласия, и потому тот, кто нам прислал знак, и выбрал его.

Ян хотел спросить "зачем?", вернее, "для чего?", но побоялся, что дед совсем разъярится, а потому промолчал. Но мудрый готтар и без того понял, что Ян так ничего и не сообразил, и смилостивился:

– Давным-давно, когда впервые люди остались сами по себе, собрались они на большой отунг, чтобы решить, кому где жить. То был великий сход всех племен, и перед его началом люди поклялись, что всякий спор будет решен миром, и клятву сдержали: земля острова Рох так и не познала вкус крови. Эта клятва сильна и теперь. Поэтому тот, кто выбрал остров для большого схода, поступил мудро.

– Кто же это? – спросил Ян.

– Поедешь туда и узнаешь, – был ему ответ.

Ингерд седлал коня в дорогу и думал. Ехать решили в ночь, он, Ян, Рискьёв и Хелскьяр, а вместо себя Ян оставил рассудительного Хёгала. Никто не знал, чьим именем собирается одда-отунг, но о чем пойдет речь – догадывались. Дела нынче творились такие, что каждый полагался сам на себя, доверие было не в ходу, но и в спину пока еще не стреляли. Что бы ни решили на отунге, по-прежнему жить уже будет нельзя, многое меняется, когда поговоришь с врагом и в глаза ему посмотришь. Обо всем этом думал Ингерд, изобретая способ, которым разделается с Рунаром. Волки, черные, как угли, лежали неподалеку в траве, чутко прислушиваясь ко всяким шорохам.

Ингерд взнуздал жеребца, а тут и знахарь подходит, дорожный мешок с едой и запасной одеждой приносит. Тревожился знахарь, разгадавший тайные помыслы чужака, знавший, сколько в нем накопилось ненависти, ему только и оставалось ждать, кто выйдет победителем – Рунар ли, Ингерд ли, и какие беды они вдвоем натворят… Страшно ему было.

– Не вздумай на отунге бой учинить, – сказал знахарь.

Ингерд вздрогнул, и глаза его опасно сузились.

– Это почему же? – спрашивает он.

Признаться, именно на отунге он и собирался свести счеты с Рунаром.

– Нарушишь древние клятвы – поплатятся все, – знахарь ловко приладил мешок к седлу. – Не навлеки беду, Волк. Людям ни к чему страдать из-за тебя.

Ингерд скрипнул зубами и вскочил в седло. Волки были уже на ногах и поглядывали то на Ингерда, то на знахаря.

– Ингерд! – знахарь впервые позвал его по имени.

Ингерд натянул поводья и обернулся. Знахарь стоял перед ним – невысокий, щуплый, ветер колыхал полы старенького плаща, укрывающего поникшие плечи, а заходящее солнце безжалостно высвечивало все его уродства.

– Возвращайся, сынок, – тихо сказал он и начертил впереди себя знак, оберегающий от несчастий.

Ингерд почувствовал, как перехватило горло, и не смог ничего ответить, только склонился низко, потом развернул коня, и волки ринулись за ним в сгущающуюся темень. Он не знал, вернется ли.

До становища конь донес его быстро. У сторожевой башни уже ждали Ян, Хелскьяр и Рискьёв. Все трое были в крепкой дорожной одежде и с оружием.

– Добро, – сказал Ян, оглядывая всех. – Через три дня нам надо быть у Соль-озера. Опоздаем – вернемся несолоно хлебавши.

И он подстегнул коня. Хелскьяр и Рискьёв обернулись на свое становище, словно просили у родной земли силы и защиты. С неспокойным сердцем уезжали они, не видя пути, который привел бы их к цели. Единственной их надеждой был Ян, он-то знал, чего хотел. Со вздохом они направили коней вслед за ним. Ян был Высоким Янгаром, его слушались, ему доверяли.

Ян спешил. Он ни за что не хотел опоздать на большой отунг, ибо, если верны его расчеты и не пусты предчувствия, у Соколиного племени будет надежда выжить, об этом все заботы Яна. А потому конь его летел в ночь, Ингерд не отставал, по бокам, своими путями, молодые волки, и последними – Рискьёв и Хелскьяр. Они знали, что никто не смеет остановить их, ведь с ними знак красного пера, этот знак обязаны были пропустить все, через любые земли, поэтому дорога не стала длинной.

Когда совсем затемнелось, впереди поехал Ингерд, видевший в темноте лучше всех. Его волки незримо и неслышно бежали где-то рядом, время от времени заворачивая далеко в лес. Ингерд переговаривался с ними на своем языке, и вместе они выбирали дорогу.

Ночь отмерила середину, когда Ингерд привстал в седле и поднял руку. Всадники остановились.

– Волки говорят – впереди большая круча, – сказал он, – а внизу – стремнина. Слышите?

Соколы прислушались. Они были птицами, и слух у них был хороший. Где-то шумела вода. Ян кивнул.

– Ехать вперед опасно. Дождемся света.

Они спешились и провели коней в поводу, ища место для стоянки. Шум бегущей по камням воды стал отчетливей.

– Мы как раз на этой круче, – сказал Рискьёв. – Может, здесь и остановимся?

– Лады.

Они расседлали коней, отвели подальше от обрыва и стреножили. Ингерд с волками подался в лес охотиться, а Ян, Рискьёв и Хелскьяр занялись костром. Сперва они молчали. Потом Рискьёв спрашивает:

– Скажи-ка, Ян, не боишься ли ты, что Волк идет с нами?

Ян выпрямился от едва занявшегося костра и посмотрел на него:

– Как мне понимать твои слова, Рискьёв? Что означает "не боишься ли ты"?

Рискьёв уловил в его голосе грозные нотки и пояснил:

– Он чужак, Ян. Ты, я, Хелскьяр – Соколы, и говорить мы будем от имени Соколов. Но как мы это сделаем, если среди нас – Волк? Будет ли наше слово весомо?

Ян задумался. Он привык к Ингерду и перестал обращать внимание на все их различия, но на отунге они всем бросятся в глаза. Рискьёв не сказал про его кармак, но и так было понятно: кармак Ингерда был черным, подтверждая то, что его владелец – чужак, Свободный Воин, не принадлежащий ни к какому роду. Будет ли оказано должное внимание их словам, если нет единства среди них? А единства действительно не хватало: если Ян всецело доверял Ингерду, хотя и не мог назваться его другом, то Хелскьяр и Рискьёв опасались его, и любой бы увидел это. К тому же Ян догадывался, зачем Ингерд Ветер едет на одда-отунг, и участвовать в этом не хотел. Но и запретить не мог. Да и кто бы смог?..

Вскоре пришел Ингерд, принес трех зайцев и принялся их свежевать. Волки сыто улеглись неподалеку, видно, для них охота тоже была удачной. При Ингерде разговор не вязался, поэтому зайчатину съели в молчании и в молчании улеглись спать вокруг костра. Ингерд мало замечал, что творится вокруг, другим были заняты его мысли, но ими он ни с кем не делился. Ян временами думал: случись ему выбрать между ним, Яном, и своей местью, он ведь выберет месть. Когда думал об этом, то даже огонь не мог согреть его.

На рассвете они оседлали коней, забросали костер землей, что б не случилось пожара, собрали пожитки и снова тронулись в путь.

Им пришлось долго искать спуск с кручи, а когда нашли его, были вознаграждены за труды: перед ними легла дорога – неширокая, ровная, – и понеслись кони вскачь, земли под копытами не чуя, потому как торопился Ян, опоздать боялся, и его нетерпение передалось коням. Медленно вставало солнце и высушивало росу, что серебрилась на травах. В подернутое маревом небо взвились жаворонки и рассыпались переливчатыми трелями. Пахло клевером и прибитой дождем пылью. В землях от Моря до Моря занимался новый день.

Ничего этого не замечали всадники, отдавшись скачке и своим думам. Не сразу услыхали они и звон мечей за ближним холмом, в стороне от дороги. Их предупредили волки, что замерли, как изваяния, на верхушке холма. Сначала остановился Ингерд, за ним – Соколы.

– Что? – спросил Хелскьяр, утирая пот со лба. День обещал быть жарким.

Ингерд указал на два черных силуэта, застывших на фоне небесной синевы. Волки кого-то высматривали.

И тут они услыхали крики и лязг стали. Кони послушно вынесли их на вершину холма.

Внизу, в узкой ложбине между руслом сухого ручья, заваленного острыми камнями, и холмом бились друг с другом пятеро воинов. Трое лежали мертвые.

– Это Барсы! – воскликнул Ян, не веря глазам своим. – С кем же они… Да что… Да они же друг с другом бьются!

И он ринулся вниз с холма. Ингерд и Соколы – за ним. Они врезались в гущу дерущихся и расшвыряли их по сторонам.

С минуту слышались проклятия и ругательства, Соколы спешились. Из восьми Барсов на ногах остались стоять только четверо. Один из них был Эйрик Редмир. Весь в крови и пыли, он огляделся вокруг, словно только что пришел в себя, и с размаху швырнул меч на землю.

– Проклятье! – зарычал он. – Два раза, три раза проклятье!!!

Он содрал с себя изрубленную рубаху, и обнаженный торс запестрел свежими порезами. Трое других стояли неподалеку, тяжело дыша и все еще сжимая в руках окровавленные мечи. С ужасом смотрели они на мертвых сородичей, потом медленно осели на землю, лицами в ладони уткнулись.

– Что произошло, Эйрик? – обратился Ян к янгру Барсов. – Чего такого вы не поделили, что решились пролить родную кровь?

Эйрик Редмир повернул к нему искаженное бешенством лицо, глаза его метали молнии.

– Я не знаю, что произошло, – раздельно и четко произнес он. – Я не знаю! Кроме того, что своими руками убил лучших своих поединщиков!

Ингерд и Ян переглянулись. Они подумали об одном и том же, вспомнив сечу между бойцами Оярлика Скантира.

– Погоди, Барс, остынь, – сказал ему Ян. – Ответь: кто первым обнажил клинок и почему?

Эйрик Редмир запустил руки в волосы и простонал:

– Будь проклят тот спор, будь проклят этот день! Ну кому какая разница, кто сколько убил Годархов? Да что б самим Годархам пусто было!

– Так вы поспорили из-за того, кто сколько убил Годархов, а потом поубивали друг друга?! – Рискьёв не мог поверить тому, что услышал. – Да вы…

– Погоди, брат, – Ян положил руку ему на плечо, и Рискьёв не сказал то, что хотел сказать. – Эйрик, кто начал спор?

– Да этот все выспрашивал, выспрашивал и довыспрашивался! Я и сам не заметил, как мы заспорили, а потом…

– Кто «этот», Эйрик? – перебил его Ян. – О ком ты говоришь? Назови его имя!

– Да не знаю я его имени! – заорал Эйрик, потом успокоился и добавил:

– Да и ни к чему оно мне, так, мужичонка один прибился к костру нашему ночь скоротать. Хорошо, убрался вовремя, не то лежал бы сейчас тут, и мне одним камнем на душе больше…

Ингерд и Ян снова поглядели друг на друга, Ингерд кивнул и отвернулся. Волки подошли к нему и легли у ног.

– Нет, Эйрик Редмир, – сказал Ян. – Лучше бы тот мужичонка не убрался, а еще лучше, если бы ты первому снес ему голову, тогда никакого спора бы не было и все остальные были бы живы.

Барс уставился на него.

– Мы об одном и том же говорим, Сокол? Да? Тогда почему я тебя не понимаю?

– Эйрик, этот мужичонка – зараза, – сказал Ян. – Там, где он появляется, мечи сами покидают ножны. Ты не виноват. В наших землях бродят пришлые люди, они сеют раздор, их надо остерегаться.

Эйрик хмуро смотрел под ноги и что-то решал про себя. Решил и сказал:

– Искьяр и Орам, вы вернетесь домой. Передайте Британу, чтобы никаких случайных людей и близко к становищу не подпускали. Иначе мы сами себя уничтожим. Вот, возьмите красное перо, это надежная защита. Без него не пройдете по чужим землям.

Но Искьяр возразил:

– Нет, Эйрик. Тебе и Рейвиллу этот знак нужнее. Без него вы не доберетесь до Соль-озера.

– Мы предлагаем ехать с нами, – сказал Ян. – Под защитой нашего пера.

Эйрик Редмир поглядел на изрубленные тела своих бойцов и медленно кивнул.

Скоро в чистом поле вырос земляной холм, которого и быть здесь не должно было. Рейвилл Редмир могучей рукой вогнал в землю один за другим три меча по самую рукоять и в хмуром молчании пошел к кострищу за лошадями. А день все так же безмятежно разгорался, ветер был теплым и душистым, на небе ни облачка, кругом – тихо и спокойно, но люди почти ненавидели эту тишину.

Молча сели они в седла и молча скакали, пока кони не выбились из сил. За целый день никто не произнес ни слова. Когда на пути встретилась речка, они напоили коней, поснимали рубахи, умылись и снова пустились в дорогу. Их остановила не ночь, а усталость коней. И лишь когда они спешились и повалились в траву кто где, только тогда поняли, как измотались за день. Потом полезли в дорожные мешки, достали припасы и поделились друг с другом. Ели, не чувствуя вкуса, просто потому, что надо было. Волки ушли на охоту, они звали с собой Ингерда, но тот отказался. Эйрик был хмур и молчалив, с разговорами к нему не лезли. Он сам заговорил, и слова его никому не понравились:

– Я не понимаю, что происходит, – негромко сказал он, отпивая воду из фляги.

Костра они не разводили, ночь и без того была душной, и видели в темноте лишь очертания друг друга. Кто сидел, кто лежал, Хелскьяра не было, он ушел проведать коней.

– Мой дом в Горах, – сказал Эйрик. – Такую крепость еще поискать!.. Что может быть прочнее, чем Горы? Что может случиться с такой твердью? Я видел камнепады и огненные реки, я сам вспыхиваю как огонь, что вырывается из пасти треснувших скал, и так же быстро остываю. Но до сих пор мне не приходилось усомниться в надежности земли, по которой хожу. До сих пор.

Он помолчал, потом опять заговорил:

– Нынешним утром я зарубил двоих соплеменников. Сам. Своими руками. Кто угодно может говорить мне, что стравил нас между собой коварный человек, что на нем вина… Какими бы чарами он не пользовался, какой бы дурман не насылал, это мой меч в крови, и моя душа болит.

Над головой зашепталась осина, то ли утешить хотела, то ли корила за содеянное.

– Хотел бы я знать, кто насылает их на нас, – пробормотал Рискьёв.

И тут является Хелскьяр, да не один. Идет впереди него девица стройная, ликом прекрасная, волосы под платок убраны, на плечах – накидка дорогая. А Хелскьяр у ее спины меч обнаженный держит. Изумленные воины смотрят на нее, глаз отвести не могут.

– Вот так гостья, – протянул Рейвилл Редмир, оглядывая незнакомку с головы до ног.

Никто сперва не заметил, что Хелскьяр клинок из ножен вынул, а он и говорит:

– Сказала, что заблудилась. Шла от стана к стану и сбилась с дороги, к отряду нашему прибиться хочет.

Девица стоит, не шелохнется, в землю глядит, глаз не подымает. Ингерд почуял недоброе. С чего, сам не понял, но весь напрягся и незаметно на колени сел, чтоб в случае чего быстро вскочить. Тут клинок Хелскьяра блеснул тускло, и Ян, удивленный, спрашивает:

– Ты что, Сокол, убить ее собираешься? Зачем тебе меч?

Девица подняла на него глаза, и Ян тут же забыл, о чем спрашивал. Зато вскинулся Рейвилл Редмир:

– Убери клинок, быстрокрылый, негоже с женщинами сражаться!

Но Хелскьяр из-за ее спины хмуро процедил:

– Не верю я ей. И вам не советую.

Но Рейвилл уже поймал ее взгляд, что он в нем прочел – неизвестно, только рука его потянулась к оружию. Вспыльчив Барс был не меньше Эйрика, на ноги вскочил, и меч сверкнул, но Ингерд все ж оказался проворнее и успел заслонить Хелскьяра и на себя удар принял. Тут Рискьёв на Рейвилла бросился, и Ян кинулся их разнимать. А Ингерду не до того было. Хотел схватить он девицу, да та ловкой оказалась, только драка завязалась, бежать хотела. Ингерд – ей наперерез, она в другую сторону, а там Эйрик поперек дороги встал. Тогда перепрыгнула она через Яна и Рейвилла, что по земле катались, и вот уже деревья близко, сейчас скроется, да только метнулись ей наперерез волки, что шум услыхали и, бросив охоту, вернулись. Некуда было бежать девице, глянула она через плечо на Ингерда, и отшатнулся Ингерд, такой ненавистью полыхали глаза ее. А потом о землю грянулась, и пропала девица, вместо нее гадюка черная зашипела, в траву поползла. Волки в сторону отпрянули, драка тотчас прекратилась. Не успел Ингерд пожалеть, что живой ушла гадина, как захлопали над головой большие крылья, и упал сверху орел, травы коснулся и сразу взмыл, а в когтях – черная змея извивается, корчится, да только из орлиных когтей не вырвешься. Поднялся орел над деревьями и разжал когти. Ударилась змея о землю и обратно в девицу обратилась, да только уже мертвую. А орел махнул крылом на прощание и улетел. То зоркий Аарел Брандив был, свои владения облетая, на помощь пришел.

Стоят над мертвой девицей шестеро воинов, еще после драки тяжело дышат, еще мечи в руках сжимают, понять ничего не могут – только что сидели да разговаривали и вдруг уже кровь друг другу пускают.

– Ну, Эйрик, – спрашивает Ян, загоняя клинок в ножны, – по-прежнему себя винить будешь за то, что соплеменников убил?

Но Эйрик только зло сплюнул и пошел за конем. Никто ничего не сказал, потому как никому приятно не было, что из-за девки чуть горло друг другу не перерезали.

С этой ночи решено было выставлять дозорных, да меньше двух зараз, чтоб не поубивали один одного.

А к вечеру следующего дня показалось Соль-озеро. Проехали они по Орлиным землям беспрепятственно, никто их не остановил, хотя и наблюдали за ними пристально, вели от дозора к дозору, но никто не показывался и не заговаривал с ними. Все красное перо видели, и никто не нарушил древний закон: тому, кто этим знаком владеет, никаких препятствий не чинить. Потому и не чинили.

– Вот и добрались, – сказал Ян.