Текст книги "Книга 1. Цепные псы одинаковы"

Автор книги: Иней Олненн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Что-то заставило его обернуться.

Далеко за спиной, к его следу, что на сопревшей листве прошлогодней остался, припал человек. Он нюхал кровь, коленом в землю упершись, и до земли волосы черные спускались. Потом он поднял голову, откинул волосы. Ингерд с ужасом узнал Рунара.

Одинокий Охотник назвал его эгнаром – одержимым – и так оно и было. Собственная злая воля и злая воля могущественного эриля Хёльмира заполонили Рунара, превратили его в зверя, чьи внутренности обжигала неутихающая жажда убийства. Ингерд и сам чуть не стал таким, когда прошел через хаттмар и обрек себя на погоню за врагом. Он превратился бы в эгнара, если бы не увидел свет, имя которому – Кьяра Стиэри. Он не назвал ее имени, не произнес его вслух, а Рунар тут же вскочил, идет к нему и говорит:

– Тебе от меня не уйти. Теперь я охотник, и твой след отмечен кровью.

Ингерд взглянул на раненую руку и только теперь понял, почему не останавливается кровь и на землю капает – потому что заклят был клинок Рунара, и это заклятье поразило Ингерда. Но отступить он не мог, и снова вверх взлетели клинки, а позади послышались крики – это товарищи его тоже вступили в бой.

Да, Ингерд ненавидел Рунара, ненавидел по-прежнему – сильно, яростно, бесповоротно. Он ненавидел Рунара, который студеной зимней ночью повел своих бойцов на Волчье становище, который резал детей и жен, как жертвенный скот. Он ненавидел Рунара, который тогда еще был человеком. Ныне Рунара Асгамира не было больше, он стал эгнаром. И не было больше ненависти в душе Ингерда, но теперь там появился страх. И от злости на себя за этот страх, он столь яростно встретил нападение Рунара, что опрокинул его в одно мгновение. Тот упал на спину, ломая кусты лещины, и скатился по склону к реке. Ингерд бросился вниз, Вепрь уже на ноги вскочил, весь грязью измазанный, а сам смеется.

– Тебе не убить меня, – говорит. – Никому не убить меня! Зря стараешься, Волк!

Мечи взлетали и падали, молодые рябины и ели срезали, как траву; трещали под сапогами стволы поваленных ольшин, да грязь вперемешку с гнилой листвой летела по сторонам. Ингерд загнал Рунара в реку, на камни.

– Иди куда идешь, – смеется Рунар, – да только возвращаться тебе некуда будет! Еще день – и падет союз племен, и земля их кровью умоется!..

Похолодел Ингерд, а Рунар сразу вперед пошел, и уже Волк в воде оказался. Прижал его Асгамир к камням, подсек, меч занес. Увернулся Ингерд и на встречном движении кинжал-то ему в грудь и всадил по самую рукоять. Дернулся Вепрь, отшатнулся, захрипел, затмилось судорогой лицо его. Ингерд, обессиленный схваткой, привстал, руки по камню соскользнули – обратно в воду упал, а как поднялся – нету Рунара, ушел и кинжал в своем теле унес.

Вылез Ингерд из реки на берег, глядит – Травник на пне сидит, посох меж худыми коленками зажат, а на ногах сапоги обуты. Кончился, стало быть, Лес Ведунов, кончилась защита, вот Рунар и напал.

– Он вернется, – сказал Травник. – Одержимые всегда возвращаются, пока их не убьешь. А убить их трудно.

– Наши все целы? – спрашивает Ингерд, стягивая сапоги и выливая из них воду.

– Раны заработали, но их раны не опасны, не чета твоей. Пока с нами Одинокий Охотник, эгнарам вас не одолеть.

– Может, ты, чудный отрок, ведаешь, кто таков этот Одинокий Охотник? Странный он больно.

– Знамо дело, ведаю, – отвечает чудный отрок, при сапогах еще более несуразный, он глядел на них, будто понять пытался, зачем они на ногах нужны.

– Так кто же он? – торопит Ингерд.

– Он – атанн, тот, кто Эльямарам служит.

Ингерд ничего не понял, но переспросить не успел – к ним уже спешили Орел, Барс и Лис. Все запыхавшиеся, встрепанные, грязные, но невредимые, легких ран не считая.

– Опять сбежали! – сообщил скорый Эйрик. – Сбежали в самый разгар боя, чтоб им пусто было! Измором нас взять хотят, проклятые!

– С каждым разом их все меньше, – говорит Оярлик. – В прошлой драке их было семеро, двоих мы положили. Сегодня напали только пятеро.

– И завтра нападут пятеро, – буркнул Эйрик. – Мы никого не убили.

– Но и сами целы остались, – справедливо заметил Аарел Брандив.

– Мне другое покоя не дает, – говорит Ингерд. – Вепрь обмолвился, что союз племен скоро разрушится, что у связанных Клятвой дела плохи. Слетал бы ты, Зоркий Орел, поглядел бы, что в землях наших делается.

Брандив понял тревогу Волка и согласился.

– Будь по-твоему, – говорит. – Без меня идите на север как идете. Теперь мы уже около Медвежьих земель стоим, осторожными будьте. Я вас найду.

И птицей черной в небо взмыл.

– Скорее возвращайся! – крикнул вдогонку Эйрик Редмир.

– Он может и не вернуться, – сказал Оярлик.

– Одинокий Охотник держит свое слово, – вступился за него Травник.

– Да я не про то, – отмахнулся Лис, но договаривать не стал.

Надо было идти дальше, хоть и устали сильно. До самого до темна шли, Бурая в луга вытекла, дорога легче сделалась – трава да камни все лучше, чем бурелом да болото.

Ингерд был мрачен. Трудно давался ему поход этот, путь оказался дольше, чем думалось поначалу, и препятствий больше, и все же признавал он правоту Брандива: в одиночку бы не выстоял, и валялись бы сейчас бесславно его кости в крутояре каком-нибудь, а душа в полоне у бёрквов мучилась бы. И хоть по-прежнему одинок был Черный Волк, а все ж не один…

Остановились отдохнуть. Отошли от речки в сторону, валежника набрали да в поле костерок развели, мясо разогрели вчерашнее, Оярлик кругом ходил – дозорничал. В молчании поели, Оярлика Эйрик сменил, Травник раной Ингерда занялся.

– Мне она сразу не понравилась, – говорил он, сдирая старую повязку, – и вот, поди ж ты, неспроста…

– Тебе ведомо заклятье такое? – морщится Ветер. – Избыть его сможешь?

– Ведомо, – отвечает Травник, носом шмыгая – простыл, – а вот избыть его – как получится…

– Да он так кровью истечет, – встрял Оярлик, – по капле и обескровеет. И эти, как их там… по следу пойдут. Как их звать, ты говорил?

– Эгнары, – Травник дело делал споро, длинные тонкие пальцы чутко прощупали края раны. – Зашивать надо.

– Да кто они, эти эгнары? – не унимался Рыжий Лис.

– Эгнары? Ну… э-э… – от усердия высунув кончик языка, долговязый отрок сшивал края раны иглой, сделанной из шипа редкого куста змеиного; в иглу нить была продета, из жил того же куста сплетенная. Рос тот куст только в Лесу Ведунов, имел свойство быстро заживлять раны и ценился дороже солнечного камня и дороже соли.

– Так что? – спрашивает Оярлик.

– Что?

– Договаривай, коли начал!

– Ты бешеную собаку когда-нибудь видел? – спрашивает Ингерд, силясь не закричать от боли.

– Ну, видел.

– Это почти одно и то же.

Травник закончил сшивать, бережно свернул моток и вместе с иглой упрятал в деревянную коробочку.

– Из человека эгнара можно сделать заклинанием особым, – молвит. – Можно одержимого сделать из зверя – оборотень получится или еще кто, это просто, большого ума не требуется. Такой оборотень будет гоняться за тобой до самой смерти – своей или твоей. А вот из человека одержимого сотворить – для этого много знаний и много сил надо.

Травник говорил беспечно, будто они про погоду завтрашнюю беседовали, а Оярлик чуял, как у него волосы на голове от страха шевелятся. А Ингерд думал: зачем колдун с Ледяного Острова тратил столько ума и сил, если проще было оборотней сотворить! Однако так ничего и не придумал.

– Пойду, – говорит, – Барса сменю. Ему, поди, уже надоело вокруг стоянки дозорничать.

Встал, под куртку кольчугу надел, меч к поясу прицепил да кинжал, а тут – глядь, сам Эйрик к костру идет, да не один. Ковыляют впереди него ветхие старички – дед да бабка, у обоих по мешку за плечами, а в руках по охапке всяких дикоросов. Ингерд сразу насторожился, Оярлик встревожился. Только Травник сидел себе, голову меж колен свесив, да в котомке своей дорожной копался.

– Тепло и радость вашему дому, – прошамкал дед – зубов у него, видать, многих не доставало. – Дозвольте у костерка вашего обогреться.

Ингерд с Эйриком взглядом встретился – глаза Барса опасно сверкали, и ладонь его на рукояти меча лежала, готовая выхватить его в любой момент.

– Какого роду-племени вы? Куда путь держите? – спрашивает Ингерд, стариков разглядывая.

Старики как старики – ростом маленькие, сами щуплые, лица в морщинах, у бабки платок на голове, у деда – шляпа дырявая. Смотрят диковато и немного испуганно.

– Из Медведей мы, мил-человек, – прошамкал дед, – знахарством промышляем. В здешних полях травы полночные собираем.

Ингерд снова на Эйрика глянул.

– К нашему костру шли, – напряженно произнес Барс.

– Роса холодная, – бабка молвит, за охапкой дикоросов прячась. – Вымокли мы. Дозвольте обогреться, добрые люди.

Ингерд помолчал немного и сказал:

– Добро. Гостями нашими нарекаю вас.

А сам Лису и Барсу знаком показал, чтоб настороже были. Усадили они старых к огню, мяса дали, да хлеба, да вина немного, как полагается, а когда поели они, попили да обогрелись, Ингерд и спрашивает:

– Удачный ли сбор нынче, мудрые знахари? Каких трав нашли, а за какими в другой раз наведаетесь?

– Раз на раз не приходится, мил-человек, – отвечает ему дед, козью кость обгладывая. – Много чего ищем, да не все найти получается. Скажем, золотарник, пустынник иль донник – этого добра завсегда хватает. И медвежьи уши, и кошачья травка нам тож сразу попались. Ну, коровяк и чернобыл и вовсе издалека увидишь. А вот синюха да тимьян, да сушеница топяная, да кровохлебка с ними так хоронятся, что днем с огнем поди сыщи. А куда денешься-то? Знахарю без целебных дикоросов обойтись никак не можно.

Слушал Ингерд деда – правильно дед говорит, но рука отчего-то сама собой к мечу тянется, а по спине меж лопаток холодок так и бежит.

– Да, мой дед тоже говаривал, что одними шептаниями больного не поднимешь, – молвит Оярлик.

– Однако ж и такие бывают, что только заговорами и пользуют, – возражает Эйрик.

Ингерд промолчать хотел, но и сам не заметил, как сказал:

– Заговорами-то колдуны промышляют, мне про то Вяжгир говаривал, а знахари все больше травничают. И то сказать – целая наука.

– Тоже мне – наука, – фыркнул Редмир, – корешки собирать. Этак знахаря от стряпухи не отличишь!

– Не рассказывай про то, чего не знаешь, – осадил его Оярлик. – Знахарствовать ты не умеешь да, поди, и в стряпне не силен!

Ингерд рассмеялся. Эйрик вспыхнул.

– На себя погляди, Лис! – воскликнул он. – Сам-то, небось, меньше моего знаешь!

– Ну уж не меньше! – сердится Лис. – У меня дед знахарем был и прадед тоже…

– Всех вспомнил! – ярится Барс. – Деда и прадеда в помощь зовешь, как самому туго приходится! Вот лисья порода!..

– Ах, ты, так тебя да разэтак! – вскочил Оярлик да за нож схватился.

Эйрик тоже вскочил и тоже с ножом, Ингерд чует – сейчас убийство свершится, но вместо того, чтоб спорщиков по сторонам развести, сам решил им тумаков надавать. И только они было схватились меж собой, только кинжалы скрестили, как слышится голос Травника, отрока чудного – негромкий такой и спокойный:

– Целебные травы – это хорошо, через травы всякие сама земля нас излечивает, а через заговоры духи нам помогают, а духи есть не что иное, как земли голос. Стало быть, и травы, и заговоры полезны одинаково, ежели от мудрого человека даются.

Остановились Волк, Лис да Барс, будто очнулись, друг на дружку поглядывают ошалело и понять не могут, отчего кинжалы в руках и отчего руки чешутся друг другу горло перерезать. А Травник будто и не замечает ничего.

– Поделитесь наукой своей, мудрые знахари, – говорит. – У нас дорога дальняя, хорошо бы знать, какая травка боль снимает, а какая – усталость, какая кровь останавливает, а какая – слезы, какую есть можно, а какая смерть принесет?.. Из какой ветки стрелу выстругать, а из какой – для копья новое древко?

И Травник, все в той же позе паучьей сидя, на стариков пристально посмотрел.

– Обо всем рассказать – года мало, – важно ответствовал дед, поучительно воздев кверху обглоданную кость. Бабка истово закивала. – Скажу слов немного, но польза от них будет великая.

– Внимаю речам вашим, – Травник весь обратился в слух.

Дед кость в огонь бросил, руки подолом рубахи обтер и вещает:

– Кровь хорошо чернобыл остановит, его в болоте сразу сыщешь, на осоку похож. Пырей запросто боль прогонит, да болей трава вместе с ним. Помереть захочешь – волчьей ягоды поешь иль вороний глаз, поможет всенепременно. Ну, а копье несравненно хорошо из осины делать, луки – из рябины, а стрелы – из ольхи.

Ингерд, Эйрик и Оярлик разом опустили ножи.

– То есть… как это – копья из осины?.. – спрашивает обескураженный Эйрик. – Ты чего, дед? Когда это копья из осины делали?.. Да мы всю жизнь копья из ясеня и падуба мастерим, луки – из тиса, да это все знают!

Он оглянулся на Волка и Барса.

– А вот из осины щиты добрые получаются, – добавил Оярлик. – Чего-то перепутал ты, дед.

И что тут со стариками сделалось! Осерчали, зашипели, руками скрюченными на них замахали, что два карлика – лица злобными стали да уродливыми, отшатнулись в страхе и отвращении Ингерд да Эйрик с Оярликом, а бабка заверещала противным голосом:

– Ты, старый дурак, виноват! Чего наплел?

И как хватит его по уху!

– А ты чего, карга, молчала, будто рыба? Сама говорила: не загрызем, так облаем! – дед в долгу не остался и по голове стукнул.

И как пошла у них драка с руганью и визгом, словно кошка с собакой сцепились, только пыль по сторонам да клочья одежды.

– Разнять их надо! – крикнул Эйрик. – Ведь поубивают друг друга!

Но Травник остановил его своим посохом, простер над дерущимися худую длинную руку и сказал повелительно:

– Ве кархат, эгнари! Найра ие, найра Эльм!

После этих слов бабка кошкой обернулась, дед – собакой, Эйрик аж отскочил. Кошка с воем в одну сторону кинулась, собака с лаем – в другую, и скоро их и слышно не стало.

Эйрик с Оярликом на чудодейственного Травника во все глаза уставились, и Эйрик просипел:

– Ты… да ты… ты же ведун! – поперхнулся он своей догадкой. – Что б меня!.. Чур меня, чур!..

Он замахал руками, точно защищаясь, попятился, споткнулся и рухнул, чуть не в самый костер. Травник к Оярлику повернулся, Оярлик в бок шарахнулся, а Травник шарахнулся от него, ведь у Лиса в руках все еще нож был. Ингерд, глядя на все это, расхохотался и хохотал до слез, и всем сразу стало легче. Страх ушел. Исчезла жажда убийства. Кинжалы в ножны возвратились, будто и не покидали их вовсе. Осталось только горькое удивление, что так легко рука с оружием на друга поднялась.

– Это все они, проклятые, – со злостью бросил Эйрик, – от них все раздоры, от странников этих, перекати-поле!

Он поднялся на ноги, с опаской на Травника поглядывая и соображая, не накажет ли он его за прошлые насмешки. Вспомнив, сколько раз он над чудным отроком потешался (хоть и без злого умысла), Эйрик едва не застонал. Над ведуном потешался!.. Он потихоньку костер обогнул и рядом с Ингердом встал.

– Послушай-ка, Травник… э-э…чудодейственный, – Оярлик тоже осторожничать начал, – а как ты распознал, что старики эти и не старики вовсе?

Тут настал черед Травника смеяться, и он стал похож на обыкновенного мальчишку.

– Да тут и гадать нечего было, – говорит, – дед-то про целебные травы такую околесицу нести взялся, что невмоготу слушать было! Все перепутал, все перемешал! Про одно только сказал верно: про волчью ягоду да вороний глаз.

– Ну, про это все знают, – усмехнулся Ингерд.

Он еще больше зауважал юного ведуна, стараниями которого они избыли столько бед. Зауважали его и Эйрик с Оярликом, но относиться к нему стали все же с некоторой опаской, зная, что он ведун, хоть одеждой и не менялись.

– Стало быть, эти кошка с собакой тоже одержимые? – спрашивает Оярлик.

Травник кивнул.

– Эх, зря уйти им дали, – Эйрик сокрушенно поглядел в темноту. – Где-нибудь они дел натворят, раз здесь не получилось.

– Не натворят, – успокоил его Травник, – они теперь свои истинные обличья приняли, никого не тронут, меж собой драться будут.

– Стало быть, так и загадано, – промолвил рыжий Скантир. – Нет, ты подумай, до чего просто: сотворить из кошки с собакой оборотней, глядишь – и люди уже как кошка с собакой дерутся!

– Я из-за этих одержимых двух своих родичей убил, – угрюмо молвит Эйрик. – Я дома на отунге только Судом Меча оправдаться смог. Умом все понимаю – не на мне вина! – а кровь-то на моих руках, и перед глазами – дети, что сиротами сделал, и жены, что вдовами оставил…

Эйрик горько махнул рукой и замолк.

– Доберемся мы до этого колдуна, дай срок, – говорит Оярлик, – доберемся до его поганого острова, никуда он от нас не денется.

А Ингерд другой остров вспомнил – зеленый, птичьим перезвоном наполненный, и защемило сердце, одной половиной там, у студеных ключей оставленное. А Оярлик вскочил вдруг да на круг с песней пошел:

 
Эх, поле-трава,
Да на поле том трава-мурава.
Я по травушке-муравушке пойду,
Во поле чистом я цветов наберу.
Наберу цветов, где катится ручей,
И сплету венок я любушке своей!
 

Перед Эйриком ногой топнул, Эйрик порывисто поднялся, плечи развернул – и ну ломать колена! Сапог о землю стучит, земля из-под сапога клочьями летит:

 
Приходи к ручью любавушка моя,
Мое сердце истомилось без тебя.
Цветами милой буду косы украшать,
Буду милой губы жарко целовать!
 

Стоят друг против друга, подбоченясь, потом рассмеялись оба, один одного по плечу хлопнули и к костру сели.

Занимался рассвет. Перед ними, объятые туманом, лежали земли Медведей, и были они им такие же чужие, как нехоженый Лес Ведунов.

– Никогда тут не был, – говорит Эйрик, окидывая взглядом сумрачную туманную долину.

– Вот и побываешь, – ответил Ингерд и махнул рукой:

– Вперед.

Полого и незаметно поля собирались в низину. Течение Бурой стало шире и как будто медленней. Потянуло болотной гнилью, земля под ногами стала зыбкой, сквозь траву вода засочилась.

– Паршивое местечко, – бросил Эйрик, к каменной тверди под сапогом привыкший.

– Бывает и паршивей, – отмахиваясь от мелких мошек, тучами роившихся над головой, возразил Оярлик.

Травник молчал, но, судя по тоскливому выражению его лица, ему здесь тоже не нравилось. Ингерд размашисто шагал первым, он знал, что это болото – еще не болото. На севере его исконные земли аккурат примыкали к землям Медведей, и там, по краю, болото было куда серьезней и опасней этого. А уж про Гиблые Топи и говорить нечего – человеку их не пройти. Одного Ингерд не понимал никогда: как это Медведи в такой грязи да сырости живут? Однако выяснить это он не пробовал: в обиталище Скронгиров проникнуть никто не решался, напуганные рассказами о бескрайних трясинах и о тех, кто пошел и не вернулся.

Занялся рассвет, но был он какой-то тусклый, туман поредел, зато мошек отчего-то больше стало, они будто радовались новому дню и с этой радости лезли в глаза, нос, рот и уши. Пришлось повязать ксары до самых глаз, а Травнику наконец-то пригодились длинные рукава, он их в кулаки собрал, чтоб докучливая мошкара не пробралась.

К полудню стало душно, воздух сделался густым и влажным от бесконечных испарений. Хорошо, что воды догадались чистой во фляги набрать, но ее приходилось экономить – ни одного чистого ручья им пока не встретилось.

Скоро Ингерд почувствовал, как от плеча по руке потекло что-то, думал – пот, а поглядел – кровь. Выругавшись сквозь зубы, он рванул рубаху: из зажившей раны, из маленькой трещинки алый ручеек сочится и редкими каплями на землю падает.

– Приготовьте мечи, – сказал Ингерд Лису и Барсу, – сейчас одержимые пожалуют.

Травник застыл, сосредоточенно сжимая посох, и они стали вокруг него спина к спине, как вокруг столба. Проклятая мошкара продолжала тучами клубиться вокруг.

– Ну, где они? – выставив обнаженный клинок, Эйрик оглядывал бугристую, поросшую чахлыми деревцами низину.

Стояла вязкая, подернутая густым маревом тишина, даже плеска Бурой не слышно было, и мошки роились над головой беззвучно.

– Вот они, – сказал Ингерд, весь напружинившись. – Один… Второй… Третий… Четвертый… И Рунар.

Из-за бугорка, из-за камня, из-за деревца, казалось, из-под земли самой явились эгнары – пятеро Вепрей, верных (или подневольных?) товарищей Рунара. Все они были в изорванной одежде, сквозь дыры виднелись многочисленные раны, многие из которых загнили и теперь источали смрад. Лица эгнары имели человеческие, и вместе с тем человеческого в них было мало, выглядели они как мертвецы, которых из могил на третий день выкопали, однако на ногах они стояли твердо и мечи держали крепко и дрались всерьез.

– До чего же упрямые, – тихо произнес Оярлик, следя глазами за всеми, – бьешь их, бьешь, а они все идут и идут…

Ингерд смотрел на Рунара и в который раз пытался понять: он это или не он. Вроде он, только лицо уж больно белое да волосы на затылке в хвост собраны – Вепри так не носят, и глаза… Ингерд вздрогнул даже – они будто промерзли, будто коркой ледяной покрылись, и глядят внутрь себя. Ингерд впервые усомнился: если он убьет Рунара, примут ли бёрквы жертву эту? Осталась ли у Асгамира душа?.. Но размышлять было некогда – Рунар поднял меч и сказал:

– Хок наи, маэр! Син тавэ!

И эгнары пошли на них.

– Защищать Травника, – скомандовал Ингерд. – Будьте осторожны, ребята, нам надо положить их как можно больше…

– Сделаем, – отозвался Оярлик, и пошла звенеть сталь.

Биться втроем против пятерых тяжело; биться, оглядываясь назад – еще тяжелее, и Травник был легкой добычей – что мог сделать худой юнец с посохом против могучего воина с двуручным мечом? Поэтому Волк, Лис и Барс сдерживали нападение, прикрывая собой несуразного отрока-ведуна, продолжавшего стоять столбом. Ингерд, сражаясь с Рунаром, отделился и разбил защитный круг, Барсу и Лису пришлось совсем худо.

– Да пригнись же ты! – орал Эйрик Травнику, едва успевая остановить клинок, направленный ему в голову.

Но Травник не шевелился и тем самым усложнял дело. Оярлик сумел-таки повалить одного из эгнаров, у которого свежий шрам через все лицо до самой шеи красовался, нагнулся его добить, и в этот миг Травник получил удар в живот. Сперва никто ничего не понял, он еще стоял некоторое время, а потом вздохнул и повалился на землю, точно устал.

– Эйрик! Оярлик! – крикнул Ингерд, безуспешно пытаясь одолеть Рунара. – Дожимайте их!

Барс и Лис обернулись, видят – Травник ничком лежит, и яростно на эгнаров бросились, уже не оглядываясь, но крепко стоят Асгамиры. Вот Оярлик удар в бедро получил, и на одно колено упал, но успел Эйрик его прикрыть. Поднялся Лис – рыжие волосы от пота темные, сам мокрый весь, но опять плечом к плечу с Барсом встал. А тут и Эйрик за бок схватился, распорол рубаху вражий клинок, до тела добрался – кольчугу-то надеть не успел. Сорвал Эйрик с пояса рог и протрубил отчаянно, Одинокого Охотника звал, и Одинокий Охотник услышал. Далеко он был, их искал, а как голос рога принес ветер – так помчался на него Орел и ветер далеко позади оставил.

Стойко держались Волк, Лис и Барс, еще одного Вепря одолели, трое их осталось, да сами уже без сил были. Тут-то и подоспел Орел, большой птицей черной с неба упал да крыльями могучими Асгамиров сшиб, а Редмир со Скантиром их добили. Торжествующе пропел рог Эйрика, Ингерд обернулся на мгновение, а Рунар тут же бежать кинулся – через реку да в болото. Плюнул в сердцах Ингерд, меч опустил, к своим подошел.

– И снова в урочный час ты являешься, Орел, – говорит Брандиву. – Не то было б худо нам.

И к Травнику нагнулся. Лежит чудный отрок бездвижно, посох в руке зажат намертво, и не сразу разглядели, что в животе юного ведуна рукоять кинжала торчит.

– Плохо дело, – Аарел Брандив, положив ладонь на белый лоб, наклонился щекой к его губам. – Дышит.

– Хоть бы палкой своей отбивался, – Эйрик стоял над ним, рану на боку своей ладонью зажимая, а Оярлик сам себе ногу перевязывал. – Эх, не уберегли…

– Живой мишенью отрок стоял, – подал голос Скантир, – трудно защитить его было.

– Вашей вины тут нет, – успокоил их Аарел Брандив. – Против эгнаров устоять трудно, а Травник другими делами занят был. Духом-то он силен, а вот тело без присмотра оставил.

– Надо вытащить кинжал, – говорит Эйрик.

Орел покачал головой.

– Боюсь, не было бы хуже.

– Хуже, чем носить в теле эту дрянь, не придумаешь, – сказал Ингерд. – Вдруг клинок заклят? Мне только царапина досталась, и через царапину эту жизнь из меня потихоньку тянут. А с ним что будет?

Аарел Брандив еще раз послушал дыхание Травника. Потом поднял голову.

– Ладно. Что бы там ни было, лезвие дурное, убирать надо. Держите его, ребята.

Оярлик, Ингерд и Эйрик прижали Травника к земле, тот посох из руки так и не выпустил. Брандив примерился, за рукоять крепко ухватился и с силой дернул ее наружу. Лезвие оказалось длинным, да еще с зазубринами, Травник застонал, а на рубахе стало быстро расплываться алое пятно. Орел поглядел на нож и зашвырнул его далеко в реку.

Аарел Брандив в травах разбирался, да Ингерд тоже кое-что смекал, вдвоем они выпотрошили мешок долговязого отрока, мази трогать не стали, а некоторые порошки по запаху определить сумели. Перенесли отрока на сухое место, промыли рану чистой водой из фляги и соорудили повязку лечебную.

– Никогда не думал, что с ведуном такое случиться может, – тихо сказал Эйрик.

– Ведуны смертны, – сказал Орел, – а оружие им в руки запрещено брать даже для защиты.

– Ну, хоть заклинание какое прочитал бы, – не унимался Барс.

– Он и читал. Если б не было с вами Травника – против эгнаров вы бы нипочем не устояли. Он всех вас защищал как мог.

– А сам-то?

– А вот про себя забыл.

Занялись своими ранами. Оярлику досталось сильно – если б не увернулся, быть бы ему без ноги. Аарел Брандив края сшил не хуже самого Травника, Ингерд ему помогал – кровь убирал. Эйрика тоже зацепило хорошо: чуть повыше и чуть поглубже – лежать бы ему сейчас бездыханным. Только Волк и Орел невредимы остались.

– До вечера отдыхать будем, – сказал Ингерд. – Может, очнется Травник.

Но Травник не очнулся. Они все спать легли, Орел караулил. До самого до темна спали, от мошкары ксарами закрывшись, на закате проснулись, а Травник – нет.

– Плохая рана, – Аарел Брандив, подняв рубаху, мрачно разглядывал Травников живот.

На повязке проступило алое пятно, увеличиваясь незаметно, но неотвратимо.

– Ему помощь нужна, – говорит Оярлик.

– Тебе тоже, – ответил Ингерд.

– К Медведям идти надо, – молвит Брандив.

Но Ингерд воспротивился.

– Опасно соваться к Медведям, не жалуют они чужаков. Да и дороги туда нет.

Лис и Барс молчали, но было видно, что эта затея им тоже не по душе.

– Дорогу отыщем, – гнет свое Орел. – Травник долго не протянет, а близкого жилья тут нет, сам знаешь.

Еще бы Ингерду не знать. В обход Медвежьих земель только земли Волков были, да только Волков там уже не сыщешь, а через Стечву – владения Вепрей, не у них же помощи просить…

– Ладно, – сдался Ингерд, – была не была. Пойдем через болото, к Медведям.

Оярлик и Эйрик переглянулись, на их лицах читалось примерно следующее: не умрем от ран – утонем в болоте, не утонем в болоте – порешат Скронгиры, и так, и этак, и разэтак – верная смерть. И пошли собирать пожитки, после боя раскиданные по канавам и лужам.

Для Травника соорудили носилки, погрузили его и к ночи выступили. Носилки несли Ингерд и Аарел – Оярлик и сам шел плохо, а у Эйрика правая рука, считай, не действовала.

Шли долго и, хоть ноша тяжелой не была, все ж уморились. Низина все больше превращалась в болото, стали попадаться бочажки, и, как назло, луна была молодая, света не хватало. Впереди замаячила гряда холмов плосковерхих, и Одинокий Охотник сказал:

– За этими холмами настоящие болота начинаются, соваться туда ночью – смерти подобно. На холмах заночуем, внизу нельзя – змей много. Волк, дойдешь?

– Я-то дойду, – отозвался Ингерд. – Эй, ребята?

– Дойдем, – вяло ответил Оярлик.

Лис и Барс совсем обессилели, но мысль о ночевке среди ползающих гадов заставила их идти дальше.

Холмы оказались невысокими и пологими, но Травника на носилках туда тащили все. На верхушке все ж посуше, да и кусты от чужих глаз укроют.

Взобрались уже на последнем издыхании, Оярлик не раз позавидовал Травнику, чай, не сам поднимался, а у него-то нога болела – не наступить. Втащили носилки, на удобное место поставили, чтоб голова выше ног лежала, а Эйрик с Ингердом за кусты отошли.

Барс, значит, ветки-то раздвинул, только шаг вперед сделал – и закачался на обрыве, Ингерд едва успел его за ворот куртки схватить, а Эйрик уже сам назад шарахается, а в глазах – ужас. Тут Ингерд из-за кустов выглянул и похолодел.

Все холмы тут одной стеной вниз обрывались, внизу, далеко, туман клубился, а из этого тумана – вечувары поднимаются, огромные идолы чернотелые, ростом в четыре человека, над холмами высятся, на Ингерда смотрят. Луна тускло светит, а вечувары цепью стоят, а в глазницах – чернота, а по телам их могучим Руны ползут, змеятся, и страшны в темноте застывшие лики.

– Ветер, пошли отсюда скорее! – сдавленно Эйрик шепчет и за рукав Ингерда прочь тянет.

А Ингерда и упрашивать не надо – чуть не бегом обратно кинулся.

– Чего это вы? – спрашивает Оярлик, когда они, как два лося, напролом сквозь заросли выскочили. – Неужто Медведи уже за вами гонятся?

– Поди сам посмотри, – огрызнулся Эйрик, но сразу опомнился. – Нет, лучше не ходи.

– Да что там такое? – Оярлик с одного на другого взгляд переводит и тень страха на лицах видит.

– Вечувары там стоят древние, – отозвался Аарел Брандив. – Вот Барс и Волк нос к носу с ними и столкнулись.

– Ты знал? – вскинулся Ингерд. – Почему не предупредил?

– Да не подумал я, – ответил Орел, Травнику на живот свежую повязку накладывая.

– Здесь не пойдем, – отрезал Ингерд. – К Стечве свернем.

Орел поднял голову.

– Отчего же?

– Вечувары стоят как дозорные на границе, их много, они нас не пропустят.

– Пропустят они того, кто идет с добром, – молвит Аарел Брандив, – а мы идем за помощью. Сделаем крюк – похороним Травника.

Ингерд сел на землю и запустил руки в волосы. Нелегко ему было победить вековечный страх и нарушить запреты, возведенные еще его пращурами.

– Решайся, Волк. Время дорого.

Ингерд поглядел на неподвижного Травника, на Оярлика, что стоял, на дерево опершись, – на ногу-то ступить не мог, на Эйрика, чья рука через плечо перевязана была, и вздохнул. Страх страхом, а обречь товарищей на долгую дорогу, сулящую гибель, он не мог.

– С рассветом идем мимо вечуваров, – сказал он.

Ночь прошла беспокойно. Травнику сделалось совсем худо, он метался в жару и начал бредить, и слова произносил незнакомые, красивые и пугающие. У него снова пошла кровь, весь он обливался ледяным потом, а помочь ему не могли. Плохо пришлось и Оярлику, и Эйрику, раны у них разболелись, из-за сырости постоянной затягивались плохо, да еще мошкара проклятая досаждала. Аарел Брандив сидел около молодого ведуна, смачивал его губы водой из фляги – это все, что он мог для него сделать. Лис и Барс пытались уснуть, чтобы хоть ненадолго забыть о боли, но не получалось. Ингерд решил пройтись.