Текст книги "Книга 1. Цепные псы одинаковы"

Автор книги: Иней Олненн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Они шли долго. Сосновый лес кончился, пропало солнце, замолчали птицы.

– Ты куда меня привела? – насторожился Ингерд.

Его окружала чащоба нехоженая, темная, подумалось, что заманила его девчонка в ловушку, но тут он разглядел меж деревьев просвет. Они вышли на поляну.

– Вот Книги, – сказала девочка. – Можешь читать.

Перед Ингердом явились камни, много камней, каменные столбы и плиты, все исчерченные Рунами. То кайдабы были, а лес этот – Лесом Ведунов оказался. Ингерд выругался про себя. Куда бы он ни шел, все одно дорога его в Лес Ведунов заводит!..

– Пошли отсюда, – резко бросил он.

– И читать не будешь? – удивилась девчушка.

– Я не умею читать, – отрезал Ингерд.

– Я тебя научу, – с готовностью предложила она, точно звала в игру поиграть.

Ингерд готов был уже разразиться проклятьями, лицо его исказилось гневом нешуточным, но девчонка-то не отступила! Стоит перед ним – макушкой до пояса не достает – и без тени испуга смотрит ему в глаза.

– Обидишь Мару – пожалеешь, – услыхал Ингерд и вздрогнул.

Сперва он подумал, что это камни заговорили, но потом пригляделся и среди кайдабов фигуру различил – всю в сером, оттого и не приметил раньше.

– Это дедушка, – сообщила ему девочка. – Ты можешь подойти, он добрый.

Ингерд с опаской приблизился.

Он увидел старика, что сидел, поджав ноги, прямо на земле и, видно, отдыхал. Старик с ног до головы пылью покрыт был, потому Ингерд от камня не сразу его отличил. Одет в шкуры, одежда сильно обтрепалась да измазалась, словно одолел он долгий путь по бездорожью, а в длинных волосах застряли листья и сосновые иголки. Старик глядел на Ингерда сурово, и лицо у него было словно из камня резцом высеченное. Рядом лежал посох кривой.

– Никогда в мире беды не кончатся, – сердито говорит старик. – Не кончатся, покуда людям знания в головы силой вбивать надобно! Неужто сами не хотите узнать больше, чем знаете?.. А, – старик безнадежно махнул высохшей морщинистой рукой, – вы и с умной головой лихо творите неизбывное…

Ингерд сел напротив, к нему снова вернулась злость.

– А кому учить? – спрашивает он. – Чему? Все, что мне надо знать, я знаю. Я умею воевать. Больше мне ничего не нужно. Я умею ненавидеть, и это все, что я хочу знать.

Старик долго смотрел на него и ничего не говорил. Ингерд не отводил глаз и тоже молчал. Между ними будто накалился и зазвенел воздух, словно натянулась тетива невидимого лука, и задрожала каленая стрела, готовая поразить одного либо другого.

– Схор. Остановитесь.

Это произнесла девочка. Она сидела неподалеку в своей любимой позе – сцепив руки под коленями; слабый ветерок играл лентами в ее косах. Одно ее слово переломило незримую стрелу обоюдоострой враждебности.

– Ты прав, Ингерд Ветер из рода Черных Волков, – сказал, наконец, старик. – Тебя некому было учить, и ты вырос таким, каким и должно вырасти сыну славного отца – могучим воином и защитником своего племени. Ты мало знаешь, но в том нет твоей вины. Мы могли бы обучить тебя, когда ты был еще мальчишкой, как я обучаю сейчас Мару, и мир был бы другим. Но я не сделал этого, и в том моей вины тоже нет. Ты – маэр, а нам запрещено обучать маэров.

– Кому это – нам? – спрашивает Ингерд. – И почему запрещено?

– Нам – эрилям, ведунам, всем, кто Знаниями обладает. Маэр сам ищет себе Наставника или не ищет, мы не имеем права пересекать его путь без его на то желания.

– Теперь я желаю этого, или тебе мало слова моего?

Старик снова долго смотрел на него, и снова Ингерд не отвел глаз. Старик повернулся к девочке:

– Мара, прочти Руны, что на том кайдабе начертаны.

И он указал посохом на невысокий плоский камень, вокруг которого, как, впрочем, и вокруг остальных, была обкошена трава. Девочка с готовностью вскочила, подбежала к камню и присела перед ним на корточки:

– Здесь красиво написано, – сказала она Ингерду и принялась водить пальцем по причудливо изломанным линиям Рун.

– "Было время, когда Бессмертным нечего было делить, и Бессмертные были безымянны, ибо некому было дать им имена. Свельм – Дух Мира, Брахья – Плоть Мира и Кровь Мира – Неназванный – суть бытия. Свельм и Брахья создали людей. Они убили Неназываемого, и Кровь Мира была пролита. С этого убийства начались все убийства. Пробил Час Сражений, началась бесконечная Эра Битв, и она не закончится никогда, ибо Кровь Мира нельзя остановить".

Девочка повернулась к старику:

– Я все правильно прочитала?

– Правильно, – кивнул старик.

– Это похоже на то, о чем рассказывал эриль Харгейд, – сказал Ингерд. – Он про трех братьев говорил, как двое создали людей, а третий – ведунов, и за это они его убили, разрубили тело на части и поставили над ними черные камни.

– Верно, – отвечал старик. – И пробудить силу тех Камней способна лишь кровь маэра – кровь избранного, ибо маэр – это есть часть Неназываемого, и твоя кровь – это Кровь Мира. Испокон веков все маэры стремятся соединиться в целое, ибо они – часть Одного.

– И что же из всего этого? – спрашивает Ингерд. – Если тебе верить, то получается, что я, Рунар, Кьяра – куски некогда целого?..

– Вы не можете один без других. Где бы вы ни были, вас притянет друг к другу, и не бывать от этого добра. Неужто ты ни разу не спрашивал себя: откуда этот Рунар Асгамир свалился на мою голову? Отчего мы не можем поделить одних и тех же женщин? Отчего он в каждом бою оказывается против меня? Спрашивал?

– Спрашивал, – подумав, согласился Ингерд. – Но ответа так и не нашел.

– Зато его нашел эриль Хёльмир. Со своего Ледяного Острова он окидывал взглядом ваши земли и увидел двух непримиримых соперников, что сражаются друг с другом, но не могут друг друга убить. Он распознал в вас маэров и пожелал тебя умертвить.

– Почему меня? Почему не Рунара?

– Потому что Рунар – Разрушитель, и он мог еще сослужить ему хорошую службу.

– Да уж, – буркнул Ингерд, – он сделал из него эгнара. Одержимого убийцу. Это по наущению эриля Хёльмира Вепри напали на мой стан?

Старик кивнул и погладил левую ногу – затекла.

– Эриль Хёльмир имеет желание избавиться от всех маэров, эриль Харгейд делает все, чтобы помешать ему. Кьяру он забрал от вас младенцем, сумев увидеть в ней маэра еще до рождения. Такое случается столь редко, что я не припомню подобного ранее. Эрлига искали не в пример дольше, думали сперва на его отца, но Исмел Стиэри погиб, и тогда мы поняли, кто истинный маэр. За его сыном поднялись все племена, признав в нем силу и мудрость, и когда закончится противостояние эрилей, он поведет свой народ дальше, и люди последуют за ним. Эриль Харгейд охраняет его, все последние годы следя за своим врагом из самого сердца Леса. Он редко отлучается оттуда, ибо предчувствует беду. Эриль Хёльмир жаждет остаться единственным из всех маэров.

– Но для чего? – у Ингерда голова пошла кругом. – Я ведь тоже маэр, как ты говоришь, но у меня нет помыслов извести всех остальных!

– Ты не жаждущий, Волк. Есть на свете то, что хотели бы получить множество людей и что более всего хочет получить эриль Хёльмир. Это власть. Нет ничего превыше этой жажды. Все споры, все войны, все убийства – от этого. Власть над человеком, власть над землей – ради этого люди идут на многое, ради власти над миром жертвуют еще большим. Существует еще безграничная власть Бессмертных, выше которой нет ничего.

– И он сможет? У него достанет для этого сил?

– Невозможного нет. Также как невозможно не остановить его. С того самого дня, как ты пришел в себя в избушке Вяжгира-знахаря, твоя жизнь подчинилась этому. Тогда ты ничего не понимал, иначе не принес бы Клятву бёрквам, не стал бы врагом самому себе.

– Я не мог поступить иначе, – отозвался Ингерд. – Тогда я многого не знал.

– А мы не могли направить тебя, – вздохнул старик. – Теперь вот расплачиваемся.

– Как же мне быть? – Ингерд запустил руки в волосы, седая прядь упала на лицо. – К Рунару у меня больше нет ненависти, потому что его душа у проклятого колдуна в полоне, но Рунар – мой враг, и я принес хаттмар. Я не могу отступить. Я пойду за ним до конца. Еще недавно я мог бы отречься от Клятвы и отдать бёрквам свою душу, но теперь – нет. Убив себя, я убью Кьяру. Я должен спешить, пока Рунар не нашел ее.

И тут девчушка, что все это время тихонько в стороне сидела, говорит:

– Эриль Хёльмир – маэр, но ведь Ингерд Ветер тоже маэр, а значит, их силы равны. Дедушка, ты же сам говорил: ничего не изменишь, маэры все начали, им и вершить. Отпусти его с миром.

Ингерд взглянул на девочку. Она ответила ему серьезным взглядом, и он вдруг понял, что она, эта маленькая синичка, знает куда больше него, а он – здоровый крепкий воин, давно вырос, но все важное пронеслось мимо, и он ощутил острую жалость к самому себе, к тому, каким он мог бы стать.

– Ладно, – старик со вздохом поднялся на ноги. – Ни помешать тебе, ни помочь, ни наставить тебя я не могу. Поступай как знаешь, но помни обо всем, что услышал от меня. А теперь пошли, поищем Травника. А ты, Мара, в деревню ступай.

Ингерд покорно отправился за стариком, пытаясь в своей голове порядок навести. Как все было просто и понятно, когда он одержим был жаждой мести и только ею жил! Его не мучили сомнения, его не терзала неизвестность, а теперь… Да он будто в мир другой какой-то попал, где на каждом шагу – чудеса, за каждым поворотом – неведомое, но как же от этого всего дух захватывает!..

Ингерд шел за стариком, не разбирая дороги, и не сразу сообразил: а куда это они идут Травника искать?

– Эй, дед, – подергал он старика за рукав, – ты чего? Травник-то в бане около озера мертвый лежит! Не туда идем-то!

– Травник ученик способный, – бросил через плечо старик, – эриль Харгейд не нахвалится на него. Потому и с тобой его отправил, сам-то отлучиться не мог.

– Знаю, – Ингерд от веток еле уворачивался, – не раз чудесный отрок жизнь мне спасал. Свою вот не уберег.

– Молод больно, вот об осторожности и запамятовал, а может, сил на то и на то не хватило.

– На что – на то?

– Чтоб вас охранить и себя заодно. Пока бой длился, он могущество свое все вам отдал – против эгнаров стоять трудно – а сам нож в бок получил. Вот дух его и заплутал, не сумел в тело возвернуться. Здесь где-то бродит. Куда ему, как не в родной лес податься? Только вот если сегодня не сыщем – придется хоронить Травника.

– Травник! – принялся звать Ингерд. – Эй, Травник! Отзовись!..

Но чудесный отрок нипочем не отзывался. Целый день бродили старик да Ингерд по лесу, никого не встретили, и лишь к вечеру на полянку крошечную набрели, а на ней – костерок, а возле костерка сидит, значит, искомый Травник, в огонь шишки сосновые кидает и дымом тем дикоросы окуривает. Ингерд так и остолбенел: отрок-то вполне живой, а кто ж тогда в Медвежьем стане, в бане мертвый лежит?.. А старик давай Травника увещевать:

– Что это ты, – говорит с укоризной, – домой не возвертаешься? Али ноги не идут? Али дорогу забыл? Али другой дом себе любый нашел?

– Занят я, – отвечает ему чудный отрок, от дела не отвлекаясь. – После приду.

– Да когда после? – вопрошает старик, тихонько по кругу костерок обходя и посохом по воздуху знаки какие-то вычерчивая. – Сейчас надо. Ждут там тебя.

– Некогда мне, – Травник на него не смотрел, до того занят был. – Дикоросы пропадут.

– Ох, Травник, Травник! Стало быть, запамятовал ты, какой день сегодня! – всплеснул руками старик в шкурах.

– А какой сегодня день? – спрашивает Ингерд, он ничего про нынешний день особого не слыхивал.

– Да ведь нынче цветок синий у озера вырос, раз в году бывает-то! Отчего не пойдешь, не посмотришь?..

– Пойду, – отвечает Травник. – И дикоросы с собой заберу.

– А то как же! – соглашается старик. – Ну, идем, сынок, идем.

Чудесный отрок собрал свои травы, в пучок увязал и за стариком следом пошел. Ингерд опомнился, костер затоптал, чтоб пожара не случилось, и вдогонку поспешил.

– Эй, дед, – когда догнал, спрашивает, – про какой такой цветок ты говорил?

Старик поглядел на Травника, который как на ходулях лес мерял, и говорит:

– Его только цветками завлечь и можно, по-другому нипочем не пошел бы. Он в растениях больше моего понимает.

"Наврал, стало быть, – подумал Ингерд. – Ладно, главное – помогло".

Завечерелось, как подходить к стану начали. Травник далеко вперед ушагал, его и не видно уже было.

– Потеряем мы его, – забеспокоился Ингерд. – Опять пропадет!

– Не пропадет, – успокоил его старик. – Теперь близко, сам дорогу найдет.

И вдруг замолчал, остановился, замер весь.

– Ты чего, дед? – тихо спрашивает Ингерд, и вдруг не по себе ему сделалось.

– Вечувары… – прошептал старик и вдруг, воздев посох к небу, вскричал глухо:

– Вечувары кричат, слышишь?!

Ингерд прислушался, и волосы у него на голове зашевелились. Со стороны болот, откуда они пришли три дня назад, принес ветер не то крик, не то стон протяжный, не то вой, не то плач, не то рев яростный, предсмертный.

– Они вечуваров подрубили, ох, беда!.. – старик пустился бежать, Ингерд едва поспевал за ним, предчувствуя недоброе.

Они вырвались из чащи, миновали кайдабы и поднялись на гряду, откуда земли Медведей начинались. Потянуло дымом. Старик опередил Ингерда и на холм первый взобрался. Когда Ингерд вскарабкался следом, ужас охватил его.

Поля Медведей пожирал неистовый огонь, клубы дыма взвивались над деревьями. У полей и на дороге Медведи бились с Вепрями, защищая свое. Мужчин было мало, но вместе с ними сражались женщины. Дорога была устлана телами. Кровью, как дождем, прибило пыль.

Страшно закричал старик, он кричал какие-то слова, но Ингерд не слышал. Прянув на землю, он скатился вниз, обернулся волком, и лапы понесли его к деревне. Он мчался напрямик, задыхаясь от дыма и перепрыгивая через мертвых. Как ураган ворвался он в гущу боя, разорвал несколько глоток, через себя перевернулся и уже с мечом в одной руке и с кинжалом в другой врубился в ряды Вепрей. То был страшный бой. Вепрей было много, очень много. Под их клинками и копьями падали женщины, Ингерд видел только кровь на белых рубахах. С бешеной яростью рубил он Асгамиров, как рубят деревья в лесу, понимая, что это за ним они пришли, черное безумие Рунара привело их сюда, но самого Рунара он не увидел. Навстречу ему пробивался Аарел Брандив, а со стороны горящего поля – Оярлик и Эйрик. На дороге впереди стоял Травник и, держа над головой посох, что-то выкрикивал. Ингерд не разобрал ни слова, не до того ему было, он рубился к Брандиву, оттесняя Вепрей от женщин, а пятеро Медведей пробивались к нему, загоняя Асгамиров в кольцо. Асгамиры сопротивлялись яростно, но ярость Медведей была сильнее. Вепри, все, как один, были перебиты.

Тяжело дыша, Ингерд остановился и выдернул окровавленный клинок из мертвого тела. Смерть и прах царили кругом. Слышались стоны и плач. Убитых было много. Ингерд увидел старика в шкурах, он брел по дороге, загребая пыль башмаками, и нес на руках девочку, Мару. Две косы свисали вниз, и ветер игрался с ленточками. Ингерд отвернулся, не в силах смотреть, чувствуя, как в горле закипели слезы.

– Будь все проклято, – сдавленно прошептал он. – Будь проклят ты, Рунар, будь проклят твой хозяин!.. Будь ты проклят за то, что сделал, и за то, что еще сделаешь!..

Глубокой ночью берег озера озарило слепящее пламя погребального костра. Десять женщин и троих мужчин потеряло племя Медведей. И Мару. Если бы Онар Скронгир не увел своих воинов к Соль-озеру, Вепри не посмели бы напасть. Но Рунар, ставший эгнаром, привел своих бойцов к границам Медведей, и Вепри, ведомые его яростью, посмели поднять топоры на вечуваров. Воля Рунара была столь сильна, что заставила их отринуть древние страхи и не побояться проклятия духов. Все, посмевшие сразиться с вечуварами, стали добычей бёрквов. Но Рунар уцелел.

Жарко пылал костер, высушивая кровь и слезы. Пламя гудело, и ему вторила плакальная. Белыми изваяниями стояли, сгорбившись, готтары, рядом с ними переминался с ноги на ногу Травник. Его лицо было угрюмым, а руки сжимали посох, точно горло врага.

– Во что бы ты ни стало, – услыхал Ингерд рядом, – во что бы ты ни стало нам надо найти этого колдуна, и я вырежу его сердце, если оно у него есть.

Эйрик говорил, еле сдерживая бешенство, стиснув зубы, чтобы не заорать.

– Даже одна смерть требует мести, это закон! Но нас убивают целыми племенами, и некому мстить, ибо все мертвы! Моя душа не в силах справиться с таким безумием. Наша земля захлебнется кровью, и наступит день, когда она отринет и правых и виноватых, и победители будут проклинать свою победу.

Дорога сражений и бесконечных смертей привела Эйрика Редмира к истине, и эта истина ужаснула его. Он стоял возле погребального костра на чужой земле, хоронил чужих людей, и беззвучные рыдания судорогой сотрясали его тело. Ему было все равно, кто его враг – смертный или бессмертный – он хотел остановить его. Ни о чем другом он думать уже не мог, ибо все другое стало ничтожным.

Так Эйрик Редмир, Снежный Барс, стал маэром. Тем, Кто Воздает. Тем, кто творит Суд Меча.

Ингерд стоял на дороге, что подняла его на холм, и прощался с землями Медведей. По левую руку могучей стеной все так же возвышались темные ели, они застыли в безмолвной скорби, опустив книзу тяжелые ветви. Они скорбели о мире, который изменился, ибо человек дерзнул поднять руку на неприкосновенное тело вечувара. Что бы ни случилось дальше, мир уже не будет прежним, и деревья и травы скорбели о том, что ушло навсегда.

Впереди зеленел Лес Ведунов – запретные территории, на их границе неусыпный дозор несет страх, но не за горами то время, когда люди избавятся от него, и тогда падет последний оплот служения высокому духу. То время станет началом конца, ибо человек погубит сам себя. О том говорится в кайдабах, Каменных Книгах.

Медленно Ингерд обвел взглядом вчерашнее пожарище. Из золотых поля сделались черными, над ними еще курился дым, и ветер носил по полям белый пепел. Дорожная пыль еще не впитала кровь.

Ингерд знал, что именно такой унесет эту землю в своем сердце – прекрасную и горестную, ибо война пришла и сюда. Горе Медведей неизбывно, гнев их – страшен. Онар Скронгир уже собрал своих воинов, и, ведомые этим гневом, они пройдутся по владениям Асгамиров огнем и мечом. Слишком поздно поймет янгар Эван, что зло, которое он впустил однажды в свой стан, его самого захватило в полон. Он хотел воевать честно, но вместо этого потерял все: сына, земли, доброе имя. Но само зло так легко не уничтожить, оно найдет себе других слуг и их руками вновь начнет творить лихо. Кровь Мира пролита, и остановить ее невозможно. А значит, борьба будет бесконечной. И как же сильно нужно любить и ненавидеть, чтобы находить в себе мощь для этой борьбы!..

За его спиной стояли Эйрик Редмир и Оярлик Скантир, чуть в стороне – Аарел Брандив и нескладный Травник. Каждый из них уходил в дорогу с желанием что-то найти на ней, и это желание гнало их вперед, и пути назад уже не было.

– Пошли, Ингерд, – сказал Оярлик Скантир. – Чуется мне, что времени у нас в обрез.

– Да, – кивнул Ингерд. – В обрез.

И повернулся к ним:

– По Лесу Ведунов пойдем, так безопаснее. Поведешь нас, Травник.

Парнишка улыбнулся и с радостью взялся сапоги с ног стягивать. На сей раз никто Ингерду не возразил, потому что страха у них почти не осталось. Эйрик похлопал Травника по спине и сказал:

– Если собираешься сапоги здесь бросить, чудесный отрок, то лучше забудь об этом. С собой понесешь, понял?

– Понял, – пожал плечами Травник. – Чего ж не понять?..

К ним неслышно готтары подошли – два ветхих старика с длинными бородами седыми. Старики такие высохшие были, что, казалось, ветер их переломит, но нет, эти готтары – что посох ясеневый, сам тонкий, а по спине протянешь – спина сломается.

Помрачнел Ингерд, думал, корить его сейчас готтары начнут за то, что беду на их племя накликал. Волк и сам это понимал, да где слов взять, чтоб повиниться? Мертвых словами не поднимешь…

Стоит, значит, в землю смотрит, прядь белая на лоб упала, ждет от готтаров наказанья. А они и говорят, а голос-то – что у одного, что у другого – сильный, звучный:

– Сила и удача нашего племени с тобой в дороге, Волк. Оставь сомнения свои, чтоб не дрогнул ты в урочный час.

Ингерд вскинул голову. В глазах старых готтаров – ни тени упрека, только предчувствие неизбежности.

– Как же… как же избавиться мне от сомнений? – глухо спросил он.

– Нужно верить. Верить в то, что делаешь. Верить всю жизнь. А если в конце пути поймешь вдруг, что ошибался – тебе не перед кем будет стыдиться за свою ошибку, ибо ты предстанешь перед Эльмом Светлым. Ты предстанешь перед Богом.

Тяжкая вина, которую возложил на себя Ингерд, заставила его опуститься на колени. За все свои ошибки и сомнения, за всех друзей и врагов, за всех живых и мертвых просил он прощения у этих двух стариков. Один из готтаров положил ладонь ему на голову и промолвил:

– Иди вперед с легким сердцем, отринь печали и надежды. Что бы ты ни сделал – все будет славно, ибо ты уже сделал достаточно.

Он поднял Ингерда с колен и добавил:

– Наши границы всегда открыты для тебя и для тех, кто с тобой. А теперь – прощай.

Ингерд поклонился, и Эйрик, и Оярлик, и Орел, и Травник. Седовласые готтары долго еще стояли на дороге и глядели им вслед. Как два дерева на холме, что путник издали замечает и говорит себе:

– Ну, вот я и дома.

В лесу, на той поляне, где кайдабы стояли, они повстречали давешнего старика, в звериные шкуры одетого. Он стоял у высокого камня и сам был похож на камень – застывший, неподвижный. Может, он и слышал шаги и голоса, но головы не повернул. Ветер раскачивал кроны берез, и по лицу старика волнами пробегала тень. Ингерд взглянул на камень, сверху донизу испещренный Рунами, но изломанные значки по-прежнему оставались ему непонятными. Аарел Брандив шагнул вперед и загородил камень собой. Ингерд думал – от него, но оказалось, от – старика.

– Опомнись, – сказал он ему. – Не то сердце твое разорвется.

Старик поднял на него взгляд – холодный и чужой.

– У атаннов есть душа, – произнес он. – Но сердца у них нет.

– Нет! Не говори так, – Аарел Брандив отшатнулся, как от удара.

– Ты не хочешь этого слышать? – старик смотрел Орлу в глаза и не отпускал его взгляда. – Ты забыл, как зовут тебя? Забыл, кто ты есть?

– Нет, – прошептал Аарел Брандив. – Я помню.

– Назови себя, – потребовал старик.

Орел молчал, кровь схлынула с его лица. Ингерд невольно отступил. Он не понимал их разговора, но он страшил его.

– Назови себя! – повелительно крикнул старик, ударяя посохом в землю. Трава на земле обуглилась.

– Тебе не заставить меня… – Аарел Брандив яростно сжал кулаки. – Ты не сможешь. Нет у тебя такого права!..

Старик рассмеялся. В его смехе не было угрозы, только горечь.

– Я знал, что ты вспомнишь о праве и о долге. Да!.. Нет у меня права заставлять тебя, ибо ты атанн, как и я. У меня нет права любить, и у тебя его тоже нет.

– Без любви наши руки слабы, а помыслы наши – бесцельны, – вскинулся Аарел Брандив.

– Нет, – покачал головой старик, – это любовь делает наши руки слабыми, а наши помыслы – сиюминутными. Дельвеле, Кугун! Остерегись! Ты – атанн, но если ты откроешь свою душу для любви – ты познаешь великую боль. Для нас не существует времени, ты хочешь, чтобы боль была вечна? Взгляни на меня. Я забыл, что я атанн и что путь людей – не мой путь. Я забыл и поплатился сердцем своим. Моя боль будет вечной. Дельвеле, Кугун! Эгнар ве наи!..

И неожиданно старик шагнул к Одинокому Охотнику и обнял его, точно хотел защитить. Ингерд обернулся на своих друзей. Эйрик и Оярлик глядели удивленно и настороженно, Травник таращился в небо – он-то все понимал и не хотел с Ингердом глазами встречаться.

Аарел Брандив, Одинокий Охотник, поднял гордую голову с плеча старика.

– Ты посеял страх в моем сердце, – сказал он глухо, – до этих пор я не ведал, что это такое.

Он обернулся к Ингерду:

– Мне надо лететь, Волк. Я вернусь, как смогу. Прости.

И он, прянув на землю, в небо взмыл большой птицей черной. Ингерд проводил взглядом его стремительный мощный полет.

– Этот путь – не его, – произнес старик в шкурах, – и не мой тоже. Дальше вы пойдете одни.

Видно было, как старик какой-то думой терзается, мучается чем-то, но сказать ничего не сказал, только вздохнул тяжко.

– Ступайте, – сказал он. – Ваша дорога – долгая, ваша огдстама – великая. Вы не одиноки в своем выборе, потому принимайте помощь, буде она вам встретится.

С этими словами он развернулся и подался куда-то в глубь леса. Стена деревьев скоро скрыла его.

– О чем это они толковали? – спросил Эйрик. – Как ни силился уразуметь – не вышло.

– У меня не спрашивай, – отозвался Лис. – Я понял только одно: дальше нам идти без Одинокого Охотника. Жаль.

Ингерд промолчал. Травник тоже. Так и пошли через лес в молчании. Эйрику да Оярлику не до разговоров было, они по сторонам глазели – чай, по Лесу Ведунов шли! Они еще с прошлого раза не решили твердо – меняться им одеждой, если ведуна встретят или погодить все же. Переговариваются тихо:

– При Травнике-то одеждой не менялись – и ничего, – говорит Оярлик. – А ведь он тоже ведун!

– Знамо дело, – кивает Эйрик, – к тому же ведунов тут много, упаришься переобуваться.

На том к согласию и пришли, хотя совсем недавно скажи им кто про такое – ребер бы не досчитался. Оярлик смеется:

– Боргвы как прознают, что я по Зачарованному Лесу как по обыкновенному ходил, так при виде меня замертво падать будут!

И помрачнел, подумав, как жарко сейчас должно быть на Келмени.

Они шли по лесу, и Ингерд все ждал, когда же что-нибудь удивительное случится, чуда ждал – не дождался. Да только на душе с каждым шагом легче делалось, усталость, что бесконечной казалась, отступила, просветлели лица Барса и Лиса, это ли не чудо?.. И ошалевший от радости Травник шагал впереди размашисто, словно через босые пятки силой земли питался, и травы из-под его ноги распрямлялись легко.

– Этот Лес, – говорил он, – первое пристанище Бессмертных в мире нашем. След их не виден уже, а благодать осталась…

Шли они сперва средь берез, и света вокруг много было, и деревья росли не кучно, хоть верховым едь. Ручьев им много встретилось, но не из всех Травник пить велел.

– Некоторые из болот текут, – объяснил он недоверчивому Эйрику, – а там вода гнилая.

Потом все больше осины им попадаться начали да ольха, дорога тяжелее стала, а ближе к вечеру они и вовсе в такой бурелом забрели, что Оярлик взвыл.

– Ты куда это нас завел, Травник уважаемый? – вопрошал он, пробираясь под елкой, в три погибели согнувшись. – Тут не то что человек, медведь не пройдет!

Путь и вправду был не из легких – кругом завалы из хвороста и древесных стволов, а под ними ямы с водой нередко хоронились. Ингерд в одну такую провалился, так его еле вытащили.

– Да мы по самой окраине Леса идем-то, – оправдывался долговязый Травник, – тут до Гиблых Болот рукой подать. Не любит Лес соседство такое, оттого и бурелому полно.

– Так зачем к самым болотам заворачивать? – Эйрику очень уж хотелось к белоствольным березкам вернуться.

– А затем, что только в одном месте между болотами и Лесом выход к Морю есть, мы к этому выходу и должны попасть.

Эйрик неслышно вздохнул. А дорога меж тем становилась все хуже и хуже. Елки росли столь тесно, что иной раз надо было лазейку искать, как в заборе. Постоянно приходилось быть настороже, чтоб глаза уберечь и ноги не сломать. Продирались сквозь чащу с треском, да хрустом, да с руганью, и вдруг Травник остановился, руку поднял, и все остановились.

Впереди, с боку левого тоже сучья трещали – шел кто-то им наперерез. Ингерд, Оярлик и Эйрик Травника за спину задвинули да кинжалы из ножен вытащили – мечами тут не размахаешься – гадали, кто к ним пожаловал – зверь иль человек. В лесу-то и без того темно, а тут еще ночь подкатила, поневоле осторожничать начнешь, мало ли что…

Не зверь то оказался, а человек, но человек – с одного взгляда определили – странный, потому кинжалы в ножны не опустили. Подходит к ним – росту высокого, с Ингердом вровень, телом не худой, в одежде простой, дорожной, посох крепкий в руках держит; лицо сильно загорелое, нос – клювом, горбатый – ничего примечательного, но глаза!.. Ингерд только глянул в них, и точно в омут бездонный ухнулся, тонуть начал, задыхаться, вокруг тьма кромешная, а он барахтается, будто рыба в сети, и сеть его на дно тащит… Голос Травника – далекий и беспомощный – слышал недолго, но отозваться не мог, вокруг вода, а ему дышать нечем. А потом пропало вдруг все – и лес, по которому шел, и омут, в котором тонул, и ударил в лицо ветер соленый – вольный ветер, сильный, тот, что по бескрайним просторам морским гуляет! Очутился Ингерд на берегу Моря на скалистом, у ног прибой ревет зверем бешеным, ярится стихия, волной могучей в твердь земную бьется – что людские сражения в сравнении с такой битвой! Ингерд вдохнул жадно терпкий ветер, соленые капли с губ выпил – и рассмеялся счастливым и горьким смехом: домой он пришел! Вот перед ним – его вотчина, его хлеб, могилы дедовские, его земля!..

– Просилось сюда сердце твое, – из-за спины голос. – Возрадуйся, Волк, ибо получил ты желаемое.

Ингерд даже оборачиваться не стал, знал, что это давешний встреченный ведун его сюда привел.

– Недолгой будет радость моя, – отозвался Ингерд. – Никто из тех, кого любил, не ждет меня здесь, но ждут дела незавершенные, и время не щадит мой путь.

– Расстояние есть для того, кто идет. Для мысли расстояния нет.

Голос из-за спины звучал глубоко и сильно, грохот волн морских не заглушал его. Ингерд тоже не кричал, знал – его услышат, даже если молчать будет.

– Поведай о бедах своих, – молвит голос. – Я здесь, чтобы избыть их.

Долго Ингерд не отвечал, в пенные волны глядел, Море слушал, потом говорит – трудно, слова подбирая не пустые, нужные:

– Стою нынче на берегу, как на трех дорогах – какую выбрать?.. Какая из них где заканчивается? Какая верная? Нельзя ошибиться мне.

– Дай имена тем дорогам, – велит голос.

– Одна дорога – Рунар Асгамир. Месть. Другая – Кьяра Стиэри. Любовь. Третья – эриль Хёльмир. Неизвестность.

– Так ли труден выбор твой?

– По трем сразу не пойдешь, а выберешь одну – другие две быльем порастут, – Ингерд покачнулся под порывом ветра. – С Кьярой пойду – Клятву не исполню, обоих нас дорога к смерти приведет. Пойду за Рунаром – потеряю Кьяру, и не возродиться древнему роду Черных Волков.

– Что же третий путь?

– То мне не ведомо. Знаю только, что на той дороге лишь смерть.

Сильно Море ярилось, не утихали волны, небо над ними тяжелое серое повисло, облака водоворотами кипели – гневалась стихия. Долго Ингерд дышал ею, прежде чем голос ведуна вновь услыхал:

– Я расскажу тебе про третий путь. Другими словами расскажу, не теми, что прежде с тобой говаривали. Раз ты на пороге выбора стоишь – поймешь слова мои. Слушай.