Текст книги "Скованные намертво"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Пошли знакомиться. В твоей шахте ты и представить не мог, что попадешь в отпадный бомонд Москвы.

Рядом с бородатым бывшим мужем Светы франтоватый лысоватый мужчина, выглядевший по-мальчишески легкомысленно, хотя на деле прожил минимум лет сорок, с обаянием бормашины жужжал:

– Ах, а помните эти строки Мандельштама:

Я блуждал в игрушечной чаще

И открыл лазоревый грот…

Неужели я настоящий,

И действительно смерть придет?

– Помню, – кивал бородач, хотя по его виду было понятно, что ничего он не помнит.

Блондинка представила Аверина любителю Мандельштама.

– Фима, это Вячеслав. Он шахтер.

– Я тоже шахтер. Добываю словесную руду, – улыбнулся томно Фима.

– Он критик, – сказала Мила, – и работает со Светкой в газете. Пишет всякую муру.

– Мила, как ты можешь? – возмутился критик.

– Лицемер, – вздохнула Мила.

– Вы действительно шахтер? – с видимой скукой осведомился критик.

– По секрету? – пригнулся к нему Аверин. – Конечно, нет.

– И кто же вы?

– Я хранитель фондов общества «Память».

Критик вытаращил глаза, а Мила потащила Аверина дальше. В него вселился какой-то веселый бес.

– А это большой человек, – сказала Мила. – Депутат… Зуб даю – он долдонит вон тому скучному зануде, нашему ответственному секретарю, какую-нибудь чепуху про политику. Вспоминает свое героическое прошлое. Как боролся с КГБ. Хочешь послушать?

Аверин издал неопределенный звук.

– Пошли-пошли.

Худосочный бородач держал за пуговицу двухметрового амбала и вещал:

– Пропавшие сбережения, кризис, смертность, преступность – все это сущая безделица, не такая большая плата за избавление от того кошмара, в котором мы жили семьдесят лет.

Ответсек кивал. Ему хотелось прорваться к горячительным напиткам, но депутат его не собирался туда отпускать. Он впился в журналиста мертвой хваткой.

– Государство – монстр. Государство – убийца. Государство, перемалывающее своих подданных. Всю историю на Руси народ жил в рабстве. Всю историю русских пороли – царь Иоанн Грозный, император Петр I. Нас приучили жить рабами. Нужно ломать все в русских. Весь менталитет. Переписывать заново все в сознании – чувства, воспитание, мысли. Нужно избавляться от гирь рабской памяти предков. И пусть часть погибнет. Это плата за избавление от рабства. За цивилизацию. Из феодализма в капитализм еще никто не перешагнул без жертв.

– Да, конечно, – протянул ответственный секретарь.

Мимо проскочил Сергей с маслиной в зубах. Он держал под руку полную женщину и вещал о том, какие маслины лучше.

– Я имею право на эти слова. Они выстраданы, – вздохнул депутат. – Эта страна погубила Сахарова, Вавилова. Эти садисты из КГБ – за что они мучали меня? За то, что я думал иначе, чем другие.

– Вилен Митрофанович, – решила вмешаться Мила, подводя Аверина к депутату. – Разрешите представить. Это Владислав. А это Вилен Митрофанович, депутат Верховного Совета от «ДемРоссии».

– Очень приятно, – пожал руку депутат. Ответсек вновь попытался вырваться, но депутат ухватил его за руку.

– Подождите, сейчас договорю свою мысль… – обернулся к Аверину. – Вместе с Милой работаете?

– Не, я бизнесмен.

– А, новые люди, – депутат сделал движение носом, будто почуяв запах денег. – Чем занимаетесь? Нефть? Металлы?

– Водка.

– А… Прибыльно?

– Пол-лимона в баксах в месяц. Чистоган. Если налоговой инспекции вовремя взятки отстегивать.

Глаза депутата загорелись.

– Конечно, молодой человек, вы сочувствуете переменам, происходящим в стране.

– Угу.

– И состоите в партии?

– Ага.

– В какой, если не секрет?

– Мы – фашисты. Знаете, взять всех – и на фонари…

– А, – задохнулся депутат.

– Митрофаныч, вспомнил, – хлопнул обрадованно депутата по плечу Аверин. – Корешок мой с вами сидел. В одной камере. Кликуха его Дубиноголовый. Рассказывал про вас, рассказывал.

Депутат подавился бутербродом, от которого только что откусил кусок.

– Что же он говорил, – Аверин повел рукой. – Сейчас вспомню…

– Извините, должен вас оставить, – депутата повело куда-то в сторону, как корабль, лишившийся управления.

– Чего это с ним? – спросила Мила.

– Не знаю.

Аверину показывали уголовное дело на этого депутата. Правда, прекращенное, но там было написано, что сидел он по знаменитой статье, карающей за гомосексуализм. Вину доказали, но пожалели убогого. Посадили за другие грехи, тоже далекие от политики.

Мила познакомила Аверина еще с несколькими людьми, потом ее подхватил под руку отделавшийся от депутата ответственный секретарь, и он остался один. Тут к нему и подошел критик – знаток Мандельштама.

– Разрешите, – критик преподнес бокал. – А вы действительно из «Памяти».

– Угу.

– Интересно… И как, действительно вы собираетесь громить евреев?

– А как же. Вот с силами соберемся, следующим месяцем и начнем.

Они перекинулись еще несколькими вопросами, и критик исчез, страшно довольный. Тут появился Сергей.

– Какие хорошие маслины!

Аверин так и не напился, чего не скажешь об остальных. Мила потребовала проводить ее домой. Он сказал Свете:

– Отвезу твою подругу.

– Ах ты, бабник… Не смей только…

Что «только», было понятно.

Аверин дотащил Милу до дома – благо жила она неподалеку. Доставил к дверям квартиры.

– Зайдешь, шахтер? – осведомилась она, прижавшись к нему соблазнительной грудью и шаря руками по его плечам.

– Не могу. На меня ребенка оставили. Трехлетнего. Кормить надо.

– Ну ладно. На, – она протянула ему свою визитку.

Аверин поцеловал Милу в губы. Провел руками по голым плечам. С сожалением оторвался от нее и отправился восвояси в приподнятом настроении. Повеселился он от души.

Рано утром позвонил Ледокол и назначил срочную встречу на лавочке, на старом месте – у метро «Китай-город».

– Здорово, самбист, – сказал Ледокол, пожимая руку.

– Привет.

– За что вы Артема Смолина грохнули?

– За дело. Он пытался пристрелить командира спецназовской группы.

– Теперь ждите ответа.

– А что?

– Братва Росписного решила объявить кровную месть. Не слышал?

– Что-то слышал.

Вчера днем позвонил Долгушин и сообщил, что таганские братаны в ярости и продумывают ответные меры. Хотят показать милиции, кто в городе хозяин.

– Сперва сидели, проливали горькие слезы. Потом порешили объявить месть ОМСНу, – заявил Ледокол.

– Ну?

– На рекогносцировку выезжали вечером.

– Насколько реально?

– Старички против. Но отморозки чуру не знают. Могут что-то предпринять. Это тебе на заметку.

– Будем разводить ситуацию.

– Да уж… Что с Дадашевым порешили?

– Думаем.

– Что думать-то?

– Я пока ничего сказать не могу.

– Смотри. Хороший шанс упустишь братву тряхнуть. А то они вас совсем перестали уважать. Скоро на шею сядут – слабым всегда садятся.

– Это верно.

– И продажным.

– Ты о ком?

– О многих… Ладно, давай…

Расставшись с Ледоколом, Аверин отправился к Долгушину. Зашел в кабинет. В отделе царила суета. Сновали возбужденные сотрудники. На тумбочке в зарядном устройстве торчало несколько радиостанций. Долгушин сидел и заботливо протирал свой пистолет.

– Подтверждение получил твоей информации, – сказал Аверин. – Братаны обсуждают, стоит ли бойцов ОМСНа мочить.

– Они совсем с катушек съехали, – покачал головой Долгушин. – На кого лапу поднимают!

– Это ведь только раньше у воров милиционера считалось западло валить.

– Кстати, не из каких-то гуманных соображений, – сказал Долгушин, загоняя шомпол в ствол. – А потому что знали – дорого обойдется… А сегодня обнаглели. Каждый день стреляют друг друга. И почему-то считают, что с нами то же самое пройдет. Что мента можно замочить так же, как братана, и при этом живым остаться. И забывают одну вещь.

– Какую, интересно?

– Что они у нас вот здесь, – Долгушин сжал кулак. – И если мы их начнем мочить, то им придется ох как несладко.

– Только они не верят, что мы их начнем мочить.

– Поверят. Не бойся. Я уже слушок запустил, что эту акцию провели не случайно, а запланированно и теперь приказ – создавать ситуации и уничтожать лидеров преступных формирований в момент проведения мероприятий.

– Ну и что?

– Посмотрим. По-моему, скоро посмеемся.

Во второй половине дня Аверин подъехал к начальнику отдела ГУОПа полковнику Сидорову.

– Ну чего, опер? – спросил тот. – Готов?

– Всегда готов.

– Завтра мероприятие. Наш спецотдел подключаем. Врежем по супостату?

– Врежем.

– В десять ноль-ноль завтра на Огарева в расположение СОБРа. Оттуда двигаемся. Понял?

– Понял.

– Бумаги на твоих клиентов – о розыске, о заочном обвинении и избрании меры пресечения – будут?

– Сделано…

– Давай. До завтра.

Возвращаясь домой, Аверин увидел, что сумасшедшая соседка обклеивает стекла своей квартиры бумажными крестами, как при артобстреле. Когда он поднялся на этаж, соседка выглянула и торжествующе прошипела:

– Попляшете вы у меня. Стекла заклеила, теперь ни одна нежить порчу не наведет. Понял, недоносок? – Она с размаху захлопнула дверь.

Аверин прошел в квартиру. Включил свет.

– Кошка. Выходи, шпроты принес.

Недавно он обнаружил, что Пушинка поедает шпроты, закатывая глаза от удовольствия, и теперь время от времени радo вал ее.

Но Пушинка не выходила.

– Э, кот?

Сердце екнуло. Стало дурно, как представил, что Пушинка куда-то делась.

Искал он ее минут десять. Нашел мирно дремлющую в щели между шкафом и стеной – она чувствовала себя там вполне уютно.

– Ну что за характер! Совершенно не думаешь обо мне. А, кошка?

Пушинка замурлыкала и ткнулась в ладони.

– И ты мне нервы трепать, – Аверин почесал ее за ухом. – Так же нельзя…

Зазвенел телефон.

– Здорово, Слава, – услышал Аверин голос Долгушина. – Как живешь?

– Изумительно.

– А ты знаешь, что дело по гибели Артема Смолина стащили?

– Как стащили? – не понял Аверин.

– А так. У следователя и стащили.

– Как такое может случиться?

– Нагрянула толпа в кабинет. Две девицы и двое парней. Просили, чтобы тело выдали для захоронения. Знаешь, какой бардак у следователей в кабинетах. Пока он бумагу готовил, одна из девиц куда-то исчезла. А потом остальные быстро попрощались и ушли. Бедолага огляделся, а дела нет.

– А зачем оно им?

– Будут решать, за дело Артема застрелили или по ментовской прихоти.

– Не соскучишься.

Преступники совсем потеряли совесть. Уже никого не удивляло, что вор лезет в помещения ОВД и крадет оттуда компьютер. Что угоняют оперативную машину с рацией и проблесковым сигналом. В одной из областей из горпрокуратуры вынесли сейф с семьюдесятью уголовными делами, среди которых одно – о коррумпированных связях отцов города.

– Скоро они будут базу ОМОНа арендовать для бандитских разборок, – хмыкнул Аверин.

– А я бы им полигон Таманской дивизии отдал, – сказал Долгушин. – И оружие бы выдавал за плату. Разбор готовится, пущай туда едут и друг друга мочат. Лишь бы посторонние люди не страдали.

– Предложение дельное… Что делать-то?

– Ничего. Будем проводить мероприятия, просить дело отдать.

– А что в деле есть такого, что им знать не надобно?

– Да дело-то в тридцать страниц, из которых большинство – объяснения и постановления о экспертизах. Переживем. Просто бесцеремонность поражает. Совсем от рук отбились.

Аверин повесил трубку и бросил взгляд на часы. Пора двигаться в ГУОП.

СОБР ГУОПа располагался в здании Огарева, 4, в подвале под Главным управлением ГАИ. Место, совершенно не приспособленное ни для жизни, ни для тренировок. Подразделение было лишь недавно создано, ничего за душой не имело, проводило тренировки, используя возможности учебных центров ГУВД Москвы и дивизии имени Дзержинского. Во дворике министерства ребята повесили грушу и поставили деревянную тумбу, она была вся измочалена – по ней колотили кулаками и ногами и в нее метали ножи.

Аверин предъявил удостоверение бойцу в черной форме «ночь», стоявшему у входа в коридор. Тот позвонил по внутреннему телефону начальнику и получил распоряжение пропустить гостя.

– Здорово, вояка, – Аверин зашел в кабинет и пожал руку заместителю начальника СОБРа подполковнику Сергею Завьялову, которого знал еще, когда тот работал в подмосковном ОМОНе. – Работаем сегодня по Акоповке?

– Работаем, – кивнул тот.

– Как живешь?

– Ничего.

– Переходи к нам. Начальником отделения. Чего ты в этом убойном отделе куксишься?

– Полковничья должность. Сияющие перспективы. А у вас тут что – с автоматом бегать?

– Так для тебя работа. Ты же любитель захватов с шумом и стрельбой.

– Преувеличиваешь.

– Ну, как хочешь.

– Когда выдвигаемся?

– Просчитали еще раз. Будем брать их ближе к вечеру.

– Хотели на три часа.

– Тут кое-какие обстоятельства. Мы ударим сначала по связям.

– И переполошите всю Акоповку.

– Нет, тут другая история. Давай пока кофе выпьем, о жизни поговорим.

– Рассказывай, как воюете.

Воевал СОБР, как всегда, отменно.

Когда было создано Главное управление по организованной преступности, в его составе сформировали отдел тактических операций, который в конце 1992 года был преобразован в специальный отдел быстрого реагирования. Такие же отделы стали создаваться и в региональных управлениях по организованной преступности. Как значилось в приказе, задачи подразделения: «поддержка и оказание силового содействия в проведении специальных, оперативно-розыскных и следственных мероприятий, пресечение деятельности вооруженных преступных групп, изъятие оружия и предотвращение его распространения, обеспечение личной безопасности сотрудников Главка, членов их семей, свидетелей, потерпевших в случае угрозы их жизни, проведение специальных и оперативно-войсковых операций по захвату, ликвидации вооруженных преступных групп, задержанию вооруженных преступников, освобождению заложников». В МВД имелся хороший опыт по подготовке подобных отрядов. Это и ОМОНы, и отряд спецназначения ГУВД Москвы, и спецподразделение Дзержинки, и многие другие. Школа была. СОБР ГУОПа во многом образован на базе подмосковного ОМОНа – одного из лучших отрядов в России.

Раньше участковый шел на катран (притон для карточных игр), где собиралась куча уголовников, и спокойно производил задержание. В девяностых годах преступность резко изменилась – стала вооруженной, наглой и признавала только силу. Ну, а силу СОБРы демонстрировать умели. Сперва бандиты задирались на собровцев, пытались вступать в рукопашные схватки и перестрелки, но длилось это недолго. Преступники поняли, что новое либеральное российское мироустройство на собровцев не распространяется и при малейшем сопротивлении гуляют по бандитским ребрам и физиономиям кованые десантные ботинки, хрустят косточки под прикладами. К братве начало возвращаться утерянное чувство страха. Суда, следователей, прокуратуры бандиты не боятся. А собровцев боятся. И уважают, поскольку действует СОБР с ними безжалостно, без сюсюканья и без разговоров.

– Как у тебя? – спросил Аверин.

– Недавно с Кавказа, – сказал Завьялов. – В Осетии обеспечивали деятельность следственно-оперативных групп,

– Ну и?

– Пострелять пришлось. Там же ад. Резня порой такая шла… Засады организовывали. Уничтожили группу террористов.

– Как уничтожили?

– Они на нашу засаду нарвались. Мы вычислили пути, по которым они продвигаются к своей базе. И завалили пятерых.

– Черт-те что в стране творится, – покачал головой Аверин.

– Война идет, Славик. И, попомни мои слова, это только начало. Скоро по-настоящему в крови умоемся. Дай только время.

– Типун тебе на язык… А здесь чем занимаетесь? Бездельничаете?

– Ага, бездельничаем. Вон, справку за полгода готовлю. Читай – спецотделом совместно с другими подразделениями Главка изъято семьдесят шесть единиц огнестрельного оружия, одиннадцать килограммов золота, денег и ценных бумаг на одиннадцать миллионов долларов, двадцать иномарок, 52 грузовика, два слитка кадмия, 80 тонн цветных металлов, почти на миллион долларов мехов… И двадцать пять тысяч бутылок спирта. Вот, – он хлопнул ладонью по бумаге. – Впечатляет?

– Впечатляет.

– Мы тут наработали на бюджет ГУОПа на несколько лет вперед. А сами нормальные бронежилеты и спецтехнику закупить не можем. Где справедливость?

– «Чеченскую базу» вы брали?

– Мы. Кто же еще! Трехметровый забор. За ним база, где награбленного добра – на несколько миллионов баксов. Мы хотели сперва на вертолете высаживаться, но ПВО Московское не дало разрешение – правительственная зона, нельзя. Так что пришлось штурмовые лестницы использовать. Как Измаил брали. И ничего. Чурбаны даже рыпнуться не успели.

– Герои.

– Заметь, работаем и есть не просим. Каждая неделя по операции. В Австрии знаменитая «Кобра» – они заложников восемь последних лет не освобождали. А оснащение – вплоть до комбинезонов и ножей – все ручной подгонки. Вертолеты, машины, денег тьма.

– Ладно плакаться. Эмигрируй в Австрию – получай там по пять тысяч марок.

– Не поверишь – к нам тут из ЮАР клинья подбивали. Переманивали ребят. Говорят, в роскоши будут жить. Такого слаженного подразделения у них нет… И египтяне. Наши туда по обмену опытом ездили. Ихние спецы – по нулям все. Наши как раз в заваруху там попали и приняли участие в операции. Не для передачи – но террористов наши заглушили. Там египтяне любые деньги предлагали, лишь бы их у себя оставить.

– Ну?

– А они у меня за две сотни долларов в месяц пашут. Злые, цепкие, своего не упустят, если надо – и на нож, и на пулю. А почему?

– Почему?

– Потому что мы, русские люди, живем не за деньги, а за идею, Слава. И поэтому на таких, как мы, волах всегда ездить будут. А мы всегда будем тянуть воз, пока копыта не отбросим.

– Мы – вымирающая порода. Скоро тебе стакан воды без чаевых не подадут.

– Увидим…

В первом часу в кабинете появился высокий, в черном комбезе с кобурой боец – командир собровской группы.

– Ну? – спросил Завьялов.

– Все в порядке, Сергей Владимирович. Взяли.

Он положил на стол искореженные наручники, выгнутые дикой силой.

– Это чего? – приподнял бровь Завьялов.

– Это Чернокопытов порвал.

– Не фига себе.

– А что, лось здоровый. Мы его на улице брали. Наручники защелкнули. Он растерялся, потом напрягся. Представляете – наручники хрясь, слетели.

– Дерьмо потому что, а не наручники. Английские раза в два крепче, – сказал Завьялов.

– Сорвал наручники и по улице припустил. Три метра и пробежал. Стал отмахиваться… Потом сопливился – мол, грубо берете.

– Ничего ему не сломали? Все-таки иностранный гражданин.

– Ничего?

– А как с Хрустером?

– Там комедия. В офисе брали. Секретарша его пыталась у опера удостоверение вырвать. А Хрустер орал во всю мочь: «Это не милиция, а бандиты». Но мы им пасть быстро заткнули.

– В изоляторе?

– Да, ребята сейчас с ними работают.

– Ну вот, Слава, – повернулся Завьялов к Аверину, – Чернокопытов и Хрустер – ближайшие связи Дадашева. Граждане США. Сюда приехали левые компании организовывать. Миллионы баксов закапали. У нас законы такие – можно эти миллионы воровать. А в США нельзя. Так что нам ФБР бумагу на них прислало. Им там по двадцать лет тюрьмы светит. Сейчас опера отработают их на связь с Дадашевым… Николай, сорок минут на отдых, затем в полном снаряжении строиться в коридоре. Тяжелый вариант – сферы, бронежилеты, штурмовое снаряжение. Там, возможно, будет горячая работа.

– Есть.

Через сорок минут оперативно-боевая группа стояла в коридоре в полной экипировке – автоматы, снайперские винтовки, бронежилеты. Часть снаряжения уже загрузили в машины.

Завьялов поставил боевую задачу, уточнил радиопозывные, порядок действий.

– При вооруженном сопротивлении оружие применять на поражение, – закончил он. – Жизнь товарища важнее жизни бандита.

Это объяснять никому не надо было.

«Форд» – фургон с занавешенными окнами, с откатывающимися в бок дверьми (необходимо, чтобы выскочить быстрее из машины, когда идет задержание) и двое легковых автомашин вырулили с министерского двора и устремились по московским улицам…

Акоп обустраивал свои владения на века. Власть и земля в поселке неумолимо переходили к нему. Он скупал окрестные участки – один за другим, платил громадные деньги хозяевам, сносил их дома и благоустраивал свои владения. Поверху высокого бетонного забора с автоматически захлопывающимися железными воротами таращились зрачки видеокамер. Акоп панически боялся покушений, поэтому оснастил владения системами безопасности, а чтобы наблюдать за шоссе, откуда могут нагрянуть боевые группы, прорубил в лесу просеку.

– Потише, – сказал Завьялов, когда «Форд" – фургон свернул с шоссе и устремился к Акоповке.

Перед воротами на территорию стояла пара десятков машин, кучковалось более десятка «быков».

– Действительно, у них сегодня сходняк, – сказал Завьялов.

– Этих Папа не пускает. Это челядь, мелочевка. А бригадиры и люди посерьезнее сейчас там, – сказал Аверин.

– Папа суров, – хмыкнул Завьялов. – Скорость скинь, – велел он водителю.

– Надеешься, нас за своих примут? – спросил Аверин.

– У них столько народу в группировке, что они всех своих не знают, – отмахнулся Завьялов.

Фургон и легковушка неторопливо приближались к стоянке. Судя по всему, подозрений они пока не вызывали. Когда до ворот оставалось чуть больше двадцати метров, по толпе прошло движение – «быки» заподозрили неладное.

– А теперь жми! – прикрикнул Завьялов.

"Форд» рванулся вперед. На ходу распахнулись двери. Машина затормозила, и оттуда посыпались собровцы. На их черных комбезах сияли шевроны «МВД России». Плечи оттягивали бронежилеты. Аверин прыгнул вслед за ними. Броник весил шестнадцать килограммов, стеснял движения, но Аверин не слишком обращал на это внимание. Что такое для него каких-то шестнадцать килограммов?

Все пришло в движение, смешалось, замелькало. Слышались крики, специфический хряст – это приклады гуляли по спинам и ребрам. Аверин увидел рядом атлетическую фигуру, налетел всем телом, подсек, врезал по загривку пистолетом.

– Лежать!

Семь человек сразу улеглись на землю. Пятеро, успев сориентироваться, ворвались на территорию и бросились к трехэтажному дому.

Собровцы ринулись за ними. Бандиты служили живым щитом – из дома палить не станут, чтобы не попасть в своих. Сотрудники ГУОПа пролетели несколько десятков метров и ворвались в дом буквально на плечах боевиков.

– Лежать, милиция!

Аверин с собровцами влетал в комнаты, переворачивал мебель, сшибал людей с ног и размазывал по собранному из дорогих пород деревьев паркету, топил отъевшиеся морды в толстых коврах. Он с треском влепил схватившемуся за автомат бандюге рукояткой пистолета по зубам, так что челюсть хрустнула, и «бык», залившись кровью, завалился на пол. Послышались выстрелы – собровец выстрелил поверх головы другого бандита, а потом ногой впечатал его в стену.

– Лежать! Иначе постреляем! – закричал Завьялов. Вскоре все было кончено.

– Готово, – сказал Завьялов. Взял рацию. – Первый говорит. Как?

– Нормально. Упакованы, – послышалось в ответ.

– Отлично.

Один из «быков» приподнял голову, лежа на спине, и разбитыми губами прошамкал:

– Братаны, а вы кто?

– Милиция мы, – прояснил Аверин.

– Ни хрена себе… Мы и забыли, что милиция есть.

– Есть, бандитская рожа, – сказал Завьялов, нагибаясь над бандитом и похлопывая его по мясистой шее железной ладонью. – Еще как есть.

А потом началась нудная работа – обыск, оформление документов. Ошарашенных, лишившихся дара речи «быков» – а их оказалось около сорока, – сковав наручниками по двое, рассадили в огромном зале, под стать помещичьей усадьбе. В соседние три комнаты стали таскать на разбор.

– Ну, есть твои? – спросил Завьялов.

– Есть, – кивнул Аверин. – Вон двое морд отпетых. Они по расстрелу в Челябинске проходят.

Он рассмотрел в толпе задержанных и гонца из Узбекистана – того самого Нигманова по кличке Басмач, о котором говорил Ледокол.

Аверин и Завьялов вышли из залы и направились в помещение, где работали с каждым из задержанных.

– Одно непонятно, где сам Папа? – спросил Завьялов.

– Сейчас узнаем, – ответил Аверин.

В комнате на стуле перед оперативником сидел низколобый бугай, тянущий по весу на полтора центнера. Это был один из бригадиров, отвечавший за рэкет с вещевого рынка. С подобным лицом не стоит долго думать над выбором профессии. Таким самые суровые приемные комиссии приветливо раскрывают двери и предоставляют право трудиться на почетном поприще рэкетирства.

– Где Папа? – спросил Завьялов бригадира.

– Обещал быть, – на миг замявшись, произнес тот. – Назначил встречу. Но куда-то исчез.

Аверин и Завьялов вышли в коридор. Завьялов длинно матерно выругался. А потом осведомился у Аверина:

– Понимаешь, что это значит?

– Откуда-то информация ушла.

– И это не в первый раз. Его кто-то предупредил из наших коллег.

– Скорость стука превышает скорость звука, – выдал Аверин распространенную милицейскую поговорку.

Обыск грозил затянуться надолго. Жил Папа не просто на широкую, а на очень широкую ногу. На территории возвышались два здания (помимо гаражей и хозяйственных построек) – три этажа вверх и два вниз. Фактически две пятиэтажки, обставленные с неприличной роскошью. Импортная резная мебель, фигурный паркет, мрамор, в каждой комнате по видеомагнитофону и телевизору. Во дворе – бассейн.

– Арсенал нашли, – сказал Завьялову подошедший собровец.

Они спустились в подвал, где находилась комната охраны и светились голубые экраны мониторов.

– Склад солидный, – кивнул Аверин. – Не трогайте. Понятых надо позвать.

Действительно, склад был хоть куда. Десять автоматов – из них три немецких спецназовских с глушителями, снайперская винтовка с ПБС (прибором для бесшумной стрельбы), восемь пистолетов, ящик гранат, двадцать бронежилетов.

– Они бы нам хорошую войну могли устроить, – сказал Аверин.

– Обгадились бы, – презрительно процедил Завьялов. – Мы были готовы ко всему.

В гараже стояли три машины. Одна – шестисотый «Мерседес».

– Смотри, Слава, это не просто вещь, – кивнул Завьялов на «мерс». – Это знак любви и внимания.

– В смысле?

– Прочитай.

Аверин наклонился и прочитал выведенную вязью на лобовом стекле надпись: «Дорогому другу Акопу Дадашеву от Дэвида Хрустера».

– Международные преступные связи крепятся и развиваются, – произнес Завьялов.

Сюрпризы продолжались. В кабинете нашли коробку с бумагами. В ней лежало шесть заграничных паспортов: на разные имена, но с похожими фотками – с них задумчивым умным взором смотрел сам Папа.

Аверин пролистал паспорта и кивнул:

– Коррупция на марше. Все паспорта выданы МИДом России. Все подлинные.

– Ничего себе, – оперативник ГУОПа взял один из паспортов. – Ты смотри. Дипломатический паспорт. Натуральный.

Паспорт давал Акопу Дадашеву дипломатическую неприкосновенность. Его багаж при отъезде за границу нельзя было досматривать. Этот документ предоставлял огромные возможности для передвижения по всему миру.

– Что, сволочи, творят! – с чувством произнес Аверин. Он нашел очередное подтверждение тезису – в нынешней России продается и покупается все! Лет десять назад после обнаружения у бандита подобного документа вылетела бы с работы половина управления МИДа, отвечающего за предоставление паспортов. Сегодня же назначат расследование, объявят кому-то выговор, кому-то поставят на вид. Никому ничего не надо. Всем уютно живется в теплом болоте всеобщей продажности. Всем хорошо, кроме честного человека, которому грустно и противно. Но честный человек – вид в России хоть пока и многочисленный, но никому не интересный…

Тем временем находки множились. В одной из пристроек обнаружили небольшой цех по производству фальсифицированной водки. Здесь же находились готовые этикетки и пустые бутылки, предназначенные для розлива. У Папы к водке была давняя и пламенная страсть. Во всем мире гангстеры так или иначе участвовали в торговле спиртным. Эта традиция пошла со времен сухого закона в США и воспрянула в новой России.

Темнело. На подходах к дому собровцы выставили засады. До двух часов ночи в расставленные сети исправно попадались ехавшие к Папе по разным вопросам громилы. Один оказался сотрудником Ивантеевского отделения милиции. А два последних – офицерами Министерства безопасности.

– За произвол ответите, – сказал майор госбезопасности, поправляя помятый в короткой схватке костюм и потирая зашибленный бок.

– Вы тут чего делаете, коллеги? – осведомился Завьялов насмешливо.

– Служебная необходимость.

– К Папе за получкой? – хмыкнул Аверин.

– И за это ответите, – продолжал гнуть свое майор.

– Как дедушка Дзержинский говаривал? – произнес Завьялов, рассматривая майора как назойливое насекомое. – Что там у чекиста должно быть? Горячая голова, липкие руки и холодное сердце?

– Эх, коррупция, кому злодейка, а кому мать родная, – сказал Аверин.

Работа в Акоповке кипела до самого рассвета. Аверина интересовали двое по челябинскому расстрелу – Буба и Батон. Он уединился с Батоном – худым невысоким парнем с жилистыми руками и светлыми мутными глазами. Батон протянул свой паспорт:

– Вот. Я тут случайно оказался. Просто знакомого подвез.

– Казанин Андрей Викторович, 1970 года рождения… Дерьмо это все.

– Что?

– Не Казанин, а Казаков. И не Андрей Викторович, а Андрей Вадимович. И не привез приятеля, а к Папе за указаниями прибыл. И вообще ты во всесоюзном розыске. Так-то, Батон.

Парень побледнел.

– Чего скривился? Я тебя уже год ищу. Киллер ты наш челябинский. Колоться будем?

– Я ничего не делал.

– Расколешься, Андрюша… Ведь это из-за тебя и твоего подельника мы сюда нагрянули. Прозвон устрою, и тебя сильно накажут за то, что ты на хвосте СОБР притащил. Выживешь, думаешь? Кстати, тебя опознали свидетели на месте убийства, знаешь это…

К утру Аверин додавил Батона. Тот начал писать дрожащей рукой явку с повинной.

Папины работники долдонили одно: «никаких стволов в глаза не видели, нас Акоп нанял для охраны здания, платят копейки, мы не при делах». Сдвинуть их с этого было нелегко. Но это дело будущего. На многих из них имеются кое-какие данные, ребята пойдут в раскрутку, некоторых, возможно, удастся привлечь к уголовной ответственности, если самое объективное следствие и самый гуманный суд в мире опять чего-нибудь не напортачат. Под утро братаны немного расслабились, некоторые затеяли с сотрудниками ГУОПа дискуссию.

– Круто вы нас сделали, – сказал один верзила, потирая Ушибленную руку. – Подготовка – класс. Нас даже в армии так не учили.

– А где служил? – спросил собровец.

– В десантуре… Эх, вы русские, мы русские. Чего нам воевать? Нам бы объединиться и вместе черных мочить.

– А ваш Акоп что – немец, что ли? – хмыкнул собровец. – Чистокровное лицо кавказской народности.

– Не, вы Папу не троньте. Папа мужик хороший.

– Только подставил вас и свинтил, – усмехнулся Завьялов.

Когда все было закончено, Аверин подошел к инициатору операции начальнику отдела ГУОПа полковнику Сидорову, который подкатил, когда боевая часть операции уже была завершена.

– Часть братвы отпустят, – сказал Аверин. – Пусть с ними уйдет Нигманов.

– Это который из Узбекистана?