Текст книги "Скованные намертво"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Не знаю.

– Вот именно.

Ответ от чекистов они получили. На какой-то затертой бумаге, катридж принтера был не первой молодости, так что текст читался с трудом. «Сотрудника, соответствующего приметам, у нас не имеется».

– Все, – покачал головой Ремизов. – Спеклись мы.

– Ну не скоты? – возмутился Аверин.

– Нет, – возразил Ремизов, разглядывая полученную бумажку. – Не скоты. Это нечто похуже… Самое поганое, если они выведут исполнителя из игры.

– Каким образом?

– Могут предупредить, и он навострит лыжи… Могут решить проблему радикально.

– Или могут сделать вид, что ничего не произошло, – развил мысль Аверин. – Под шумок уволить его из органов… Е-мое, они не понимают, что под их крылышком работает профессиональный киллер?!

– А ты уверен, что он единственный? И вообще, какие у них взаимоотношения с киллерами? Всегда у них противоречия? Это гэбисты, Слава.

– Суки… Дело-то гибнет.

– Гибнет, – кивнул Ремизов. – Сегодня начальника отдела с начальником Главка вызывали на ковер к министру по этому делу. Они решают, что делать.

– А что они могут сделать?

– Узнаем… Как твое здоровье?

– Кашель привязался. Простуда вроде прошла.

– Давай-ка на больничный. Все, что могли, мы сделали. Теперь будем ждать.

Аверин кивнул – ждать так ждать.

Его одолела какая-то слабость. Преследовал противный кашель. Температура сперва спала, потом поднялась и зафиксировалась где-то на тридцати семи и трех. Чувствовал он себя неважно.

В поликлинике он поднялся на пятый этаж к терапевту, очередь была небольшая. Пожилая врач выслушала его. Покачала головой.

– Давно это?

– Несколько дней. Простуду на ногах перенес.

– Воспаления легких, кажется, нет, но бронхит сильный Вам нужно отлежаться и попить лекарства.

– Даже не знаю…

– Работа? Здоровье дороже, молодой человек. С годами вы поймете это.

– С годами пойму, – согласился Аверин.

– Ох, легкомысленные вы люди, – покачала головой врач выписывая рецепт. – Две таблетки три раза в день. Побольше горячего питья. И меньше нервотрепки.

Аверин усмехнулся.

– Напрасно улыбаетесь. Еще пара дней, и вы доходились бы до воспаления легких. На месяц в госпиталь не хотите?

– Может, и не против.

Он взял рецепты, затоварился в аптеке на первом этаже таблетками и пузырьками – набил ими полпортфеля и отправился домой.

Егорыч снова напоил его своим суррогатом, и Аверин должен был признать, что эта народная фармацевтика ему помогает.

– Не пил бы ты этих таблеток, – Егорыч посмотрел на разложенные на столе коробочки, пакетики, желтые пузырьки. – Химия сплошная.

– Что поделаешь.

– Пей. Зажмурься и пей, – Егорыч протянул чашку с дымящимся пойлом.

Аверин зажмурился и выпил.

– Если чего нужно – в магазин или аптеку, – свистни, – сказал Егорыч.

– Свистну.

Утром Аверин дозвонился до Ремизова.

– Ну, что решили?

– Материалы президенту на стол. Пусть решает.

– Понятно.

Аверин вытащил термометр. Тридцать шесть и семь. То ли таблетки помогли, то ли пойло Егорыча, но озноб и жар ушли. И кашель смягчился. И вообще чувствовал себя куда лучше.

Он нажал на пульт дистанционного управления телевизора, зажегся экран. Попал в десятку.

– Отставки в российском правительстве, – сообщила дикторша. – Вице-премьер правительства России Аркадий Самохин подал в отставку. Он прокомментировал свое решение состоянием здоровья и желанием заняться научной работой.

– Ньютон наш драгоценный, – покачал головой Аверин.

Все, информация пошла к президенту. Скорее всего через администрацию. Решили убрать убийцу с глаз долой. Навсегда ли? Вряд ли. Такие люди не пропадают. Замазанный подчиненный куда лучше незамазанного. Ему всегда можно скомандовать – место.

И что дальше будет? Что они собираются делать с распухшим уголовным делом? С имеющейся в нем информацией? Не сопрут же из кабинета следователя…

События не заставили себя долго ждать. У Камышовой дело забрал зампрокурора Москвы на ознакомление. А на следующий день Шкляра отправили на судебно-психиатрическую экспертизу.

Аверин заглянул к Камышовой. Она была в бешенстве.

– Вот, пожалуйста, смотри, служивый, – она протянула Аверину бумагу. – Это указания по делу Квадраташвили. Следствие, оказывается, вместо того чтобы отрабатывать перспективные версии, увлеклось явно нереальными, пошло на поводу у обвиняемого по другим преступлениям, который стремился будто бы таким образом избежать уголовной ответственности.

– Что дальше? – спросил Аверин.

– А дальше – я на прием к Генеральному прокурору. С замечаниями по делу. С указаниями надзирающего прокурора не согласна.

– Нина Николаевна, по-моему, это бесполезно. Все уже решили за нас, – вздохнул Аверин. – Мы проиграли.

– Проиграли, да? А ты игрок, служивый? – она зло посмотрела на него. – Я тридцать лет на следствии, ни одного дела на дослед, ни одного оправдания. И меня, как девчонку-первокурсницу, трут носом о батарею! И кто? Выскочки-бюрократы. Отмазывают воров и убийц. Прикажешь молчать? Проиграли, Да? Подавятся!

Аверин пожал плечами. Они битый час просчитывали с Ремизовым возможные варианты развития событий и не нашли ни одного, способного привести к удаче. Придется расходиться на исходные позиции.

– Это ничего не даст, Нина Николаевна, – Аверину стало Жаль эту женщину, всю жизнь отдавшую борьбе с преступностью. – Они раздавят вас.

– Пусть…

Между тем события шли по налаженной колее. Через несколько дней Шкляру дали заключение, что он болен шизофренией, не способен отдавать отчет своим действиям и руководить ими. Следовательно, данные им показания – продукт воспаленного воображения. Все, Шкляр больше никого не интересовал. Через пару месяцев по приговору суда его отправят в психбольницу специального типа, где он будет жить под присмотром. Опасности он больше не представляет. Может, через несколько лет он выйдет оттуда и примется за старое.

Самохин на следующий день после отставки отправился в Европу – преподавать экономику в каком-то университете. Русский реформатор будет учить уму-разуму студентов. Конечно, таких денег, чтобы платить киллерам по три сотни тысяч долларов, он там не заработает. Но вряд ли его потомки даже в десятом поколении будут нуждаться в средствах к существованию после того, как он проработал пару лет на высшей должности. Власть и деньги в России – близнецы.

Интересно, что после отъезда Самохина интерес у администрации президента к раскрытию убийства Квадраташвили моментально испарился.

Пришла опять зима. Не трескучая, а какая-то вяло расхлябанная, как и все вокруг. Под ногами хлюпал снег с водой, на Москву накинулся грипп: для него такая погода – подарок судьбы. Шел декабрь 1994 года.

Аверин взял неделю от отпуска и отправился в Питер к своему дяде – единственному оставшемуся родственнику. Годы не сказывались на нем. Он оставался таким же подтянутым, скорым в движениях и словах. Таким же энтузиастом. Он занимался тем, чем и остальное население, – борьбой за выживание. Только заботило его не столько его личное материальное благополучие, а существование его детища – борцовской школы, вырастившей немало чемпионов.

– Знаешь, подбивал итоги, за все годы из моих учеников только трое пошли в преступный мир. И те с самого начала были с гнильцой, – сказал он вечером, когда сидели на кухне и пили особый чай, приготовлением которого так славился тренер.

– Правильно, – кивнул Аверин. Запах чая был изумительный. Он будоражил и поднимал из глубины души оттенки каких-то воспоминаний. С дядей на кухне чувствовалось хорошо, спокойно. Как встарь. – Потому что ты, дядя Сережа, учил их не ломать друг друга на матах. А учил жить. Показывал, что такое добро и что такое зло.

– Ну, ты из меня Макаренко не делай, – хмыкнул дядя Сережа. – Просто хотелось донести до вас то, что сам знаю… И из ребят получался толк… А ты – моя гордость. Из тебя-то толк вышел.

– Ну правильно, майор МВД, – криво улыбнулся Аверин. – Но только перешел кому-то дорогу – и нет майора. Без погон и работы.

– Неприятности?

– Есть немного.

– Крупные?

– Не столько крупные, сколько отвратные. В очередной раз как цуциков ткнули носом в лужу и сказали – нельзя, не ваше дело… И что теперь?

– Не знаю ситуации.

– И лучше не знать.

– Отступи.

– Как?

– На время. Боец должен уметь отступить, но ни в коем случае не согнуться. И ждать, когда настанет час. Делать все, чтобы приблизить его.

Неделю Аверин провел в Питере. Он наслаждался мрачным очарованием этого города. Его мистикой, чем-то, что поднято из потаенных глубин человеческой цивилизации. Недаром в Питере так много египетских мотивов и мудро взирают на горожан старинные гранитные сфинксы. Мрачная сакральная тайна присутствовала в этом городе. За последние годы по нему погуляла разруха, имя которой – новая городская власть. Городской голова – краснобай, обожающий порассуждать об общечеловеческих ценностях, – так запустил город, как не удалось Даже в блокаду. Развелись толпы туберкулезных бомжей, беспризорников, тенями скользили в темных закоулках наркоманы, горела распутная кабацкая жизнь, влажные фасады уникальных домов не ремонтировались давным-давно. Некая болезненность города, так хорошо подмеченная Достоевским, превращалась в злокачественную болезнь.

Когда Аверин вернулся домой, у него оставалось еще два Дня отдыха. В квартире он застал Егорыча, который мыл тарелку Пушинки.

– Чем ты ее кормишь? – спросил Аверин, кивая на разомлевшую, лежащую у батареи, разжиревшую еще больше Пушинку. – Она скоро в бегемота превратится. Видишь, даже не играет.

– Взрослая кошка, станет она тебе играть, – возмутился Егорыч. – Чем кормлю – рыбой, сметаной и огурцами.

– Какими огурцами?

– Свежими. Со сметаной наворачивает за обе щеки.

– Ну ничего себе, – покачал головой Аверин.

– Нормальная диета.

– Я тебе пива балтийского привез. На вокзале купил. Вон, целая сумка.

– Ну что тебе возразишь на это, друг мой? Наливай. У меня угорь копченый.

– С каких шишов?

– Презент.

– Как «Птичье молоко»? Только от капитана сейнера?

– Почти.

Аверин не ел угря лет двадцать.

– Ну как? – спросил Егорыч после дегустации.

– Угорь как угорь, – пожал плечами Аверин…

Уголовное дело по убийству Отари Квадраташвили досталось в производство стажеру городской прокуратуры, который его быстро приостановил.

Камышова отправилась в Генеральную прокуратуру. И тут как-то само собой вспомнилось, что у ней несколько дней назад наступил пенсионный возраст. И уже через несколько дней в ее кабинет, где она провела столько лет, допрашивая маньяков и расхитителей, где распутывала неподъемные дела, заселялся другой хозяин – из молодых, сговорчивых, четко знающих грань между можно и нельзя.

Как-то вечером Ремизов позвал Аверина к себе в кабинет. Второй раз за совместную работу вытащил коньяк, разлил по рюмкам.

– За что пьем? – спросил Аверин.

– Поминки по уголовному делу Отари Квадраташвили.

– За это нельзя не выпить.

Запасы старого коньяка у Ремизова слегка поубавились-Аверин блаженно расслабился, ощущая, как горячей волной прокатывается по жилам божественный напиток.

– Интересно, у нас имелся какой-нибудь шанс с самого начала? – спросил он, постукивая ногтем по рюмке.

– Привлечь Самохина – никакого. Но мы могли бы вычислить исполнителя. И официально вызвать на допрос вице-премьера. Обвинение потонуло бы в пучинах правосудия, но тогда в глазах общества Самохин стал бы убийцей, вину которого не сумели доказать. А не как теперь – чистый агнец, решивший посвятить себя воспитанию молодежи в Англии.

– Хоть в отставку подал.

– Ну да – подал… Года не пройдет – опять усядется в какое-нибудь кресло.

– Я единственно чего не понимаю – как так получилось? Ведь все как по нотам – и прокуратура сдала назад, и психиатрическую экспертизу подготовили, и госбезопасность подсуе-тилась. Не повязаны же они в одну шайку.

– Есть такое понятие, Слава, – партия власти. Внутри они могут ненавидеть друг друга, подсыпать в стаканы яд, мечтать, чтобы их боевые товарищи сдохли в муках. Но когда возникает угроза одному из них – система начинает защищаться. Темные делишки одного – свидетельство порочности всей системы, козырь для оппозиции. Кто позволит выплыть наружу такой компре?.. Не знаешь, как на Руси все творится? «Шестерки» Самохина звонят прокурору и министру здравоохранения – мол, какой-то псих наговорил, что вице-премьер – убийца. Не мог нормальный человек такого сказать. «Шестерки» министра прозванивают в экспертное учреждение – мол, шизофреники порочат существующий строй. «Шестерки» прокурора звонят в Московскую прокуратуру – что у вас там за нарушения закона? У нас сложилась система, где все понимают все с полуслова, ибо остаются в ней на вершинах только люди понятливые. Если ты не поймешь пару раз, на третий окажешься на улице.

– А мы – непонятливые.

– Ну так все же до единого умными быть не могут.

– И подлыми – тоже… Что теперь?

– А ничего. Работаем, как работали. Может, настанет время, когда мы начнем умывать весь этот сброд.

– Боец обязан выждать момент. Прямые пути не всегда самые короткие. Но воин должен достичь цели.

– Цитата?

– Мой дядя сказал.

– Что ж, можно и согласиться. По последней? – Ремизов Показал на коньяк.

– Если только по маленькой…

На работе продолжалась свистопляска. Кого-то опять отстреливали, кого-то душили, кого-то выбрасывали из окон кто-то просто исчезал. Некоторые дела зависали, некоторые раскрывались.

В Ростове-на-Дону расстреляли коммерсанта. Заказчик установлен – его конкурент, руководитель индивидуального частного предприятия «Смирнов и компания» – за пятнадцать тысяч долларов нанял исполнителей…

Там же – в дежурную часть ОВД обратился гражданин. Сообщил – видел, как два его случайных знакомых в парке завели в заброшенный павильон какого-то армянина, а вышли без него, но в крови. Через несколько часов розыск задержал двух белгородцев, убивших армянского коммерсанта Меликяна. Заказали им убийство в Белгороде за десять миллионов рублей. Используя удостоверение работника милиции, киллеры вывели Меликяна из дома, привезли в парк на такси, там расправились. Удостоверение взяли за сто долларов на прокат у сотрудника УВД Ростова-на-Дону…

В Пермской области двое с пистолетом и обрезом увезли из дома свидетеля, проходившего по делу о взятках, которые брал местный следователь. Труп свидетеля нашли с огнестрельными ранениями на кладбище.

В Хабаровске коммерсант-рецидивист поссорился с корешем из-за дележа прибылей. Нанял убийц. Когда потерпевший вышел из дома погулять с собакой, затолкали в иномарку. Перед смертью пытками вынудили написать записку матери, чтобы она отдала заказчику две тысячи долларов в счет каких-то долгов, и переписать гараж. С этой запиской на следующий день коммерсант и отправился за деньгами к матери только что убитого по его указанию человека…

В Самаре установили исполнителя по расстрелу на улице Демократической (!) средь бела дня двух боевиков из группировки Беса. Группировка контролировала перегон автомашин по трассе Самара – Тольятти. Киллер был из группировки Большого, с которой у Беса вражда. Обычное дело. Конвейер смерти. Бандит, кажется, рождается, чтобы вырасти, накачать мышцы, погулять с проститутками, пограбить, поубивать всласть, поколоться наркотиками и пасть в мафиозной войне.

"У каждого свой путь» – пришли в голову Аверину слова дяди Сережи.

Время шло. Дни за днями. Прошел год. Наступил новый – 1995-й, и никаких признаков, что в обществе что-то становится дучше, не наблюдалось. Экономика продолжала падать. Промышленность останавливаться. Чиновники все так же брали взятки, воры – воровали, киллеры – убивали, милиция пыталась ловить их.

Аверин начал замечать, что давить по делам с каждым месяцем начинали все больше. Похоже, кого-то не вполне устраивала независимая политика уголовного розыска. Давление по делам становилось уже нормой. Случай с Отари явился каким-то переломом.

Приключения у Аверина начались неожиданно. Один источник сообщил, что в Россию на днях пожалует из-за рубежа вор в законе Калач. Тот самый, которого искал Леха Ледокол и посчитаться с которым давно мечтал.

Аверин долго думал, что предпринять. Того, что он знал о Калаче, хватило бы на несколько расстрелов.

Аверин вышел на связь с Лехой и назначил ему встречу.

Они встретились в ресторанчике, ставшем постоянным местом встреч.

– Когда прибудет? – Ледокола взволновало известие о Калаче.

– Дня через два, – сказал Аверин.

– В прошлый раз так и не появился, сволочь. На этот раз точно будет?

– Точно, – кивнул Аверин.

– Под какой фамилией?

– Не под своей. Он у нас в розыске.

– А, ваш розыск. Что ты собираешься делать?

– Арестую его.

– Он выкрутится. Все обвинения ему яйца выеденного не стоят.

– Стоят.

– Самбист, ты должен сдать его мне.

– Я должен его арестовать…

– Если вы его арестуете, он сорвется. Он слишком хитер, – Ледокол нервно провел рукой по седым волосам. – Как с Басмачом с ним не выйдет. Ты ничего не понимаешь.

– Ничего не понимаю. А ты объясни.

Ледокол задумался.

– Пора все точки над «I» ставить, Леха, – сказал Аверин. – Мы сделали друг для друга немало. Нужно доверие.

Леха ничего не ответил.

– Все началось с того, что вы были в шайке Щербатого.

– Мы уже об этом говорили, – кивнул Ледокол.

– Но только одно упустили. Ключевое слово.

– Какое слово?

– Кровь.

Ледокол поморщился.

– Кровь, настоящую… Ты же говорил, что они вампиры. Это не иносказание, так?

– Так, – кивнул Ледокол. – Все так…

Ледокол хлопнул целый стакан вина.

– А, ладно, чего теперь… Пацаном я был, при ворах. Отпетый сорванец. Половина разбитых в школе стекол – мои. Воровал. Со шпаной водился. Все атрибуты гадкого мальчишки. Знаешь, когда ты пацан, ты еще не ведаешь, в какое дерьмо вляпываешься. И нюх у тебя на дерьмо не работает. То, что на самом деле свинство, кажется геройством… Ну, Калач на меня глаз и положил… Мне четырнадцать лет стукнуло, когда я на стреме стоял, а они магазин чистили. Так началась моя трудовая биография.

– Богатая биография?

– Еще какая… Первый срок по малолетке. Три года. Колея-то накатанная, с нее не сойдешь, да и желания особого сходить не наблюдалось. Вышел, опять к Калачу. Но только Калач-то фраером был при настоящем воре.

– При Щербатом?

– Точно… Первый раз привели меня к нему. Огромный дом на окраине, обстановочка по тем временам – только большие торгаши могли себе позволить: стенки, японская аппаратура. И дом с подвалами. Отличная малина. В бандитском районе, туда милиция редко совалась, а если и совалась, так чтобы у Щербатого с руки поесть. И вот я там – весь такой собранный, серьезный, сердечко стучит, как у абитуриента перед экзаменом: как же, одному из главных паханов представляют. Вижу Щербатого – такая вязкая, оплывшая, белокожая туша. Сало лоснится. Лысый абсолютно… Это воспрянул самый дрянной кошмар из моих снов. Мне вообще не верилось, что он человек.

– Но он был человеком?

– А кем же еще?.. Но каким человеком… Паленый, Басмач, Американец – все при нем вертелись. И еще несколько «шестерок» на подхвате и на охране. Хозяин слишком много врагов нажил и слишком много имелось, что приходилось скрывать от посторонних глаз. Охрана ему ох как требовалась. Я тогда в первый раз автомат увидел. Ты же знаешь, тогда оружия у нас почти не было. Огромная проблема. Вооруженных банд – считанные единицы.

– Было время.

– А у Щербатого арсенал – и сегодня не грех похвастаться. Посмотрел на меня пахан. «Кровь с молоком, – процедил презрительно. – На волка-то не потянет. Так – дворняга»… «Пацан из правильных», – сказал Калач. «Посмотрим, какой правильный. На крови проверяется настоящая правильность, Калач. На крови»…

– Он был болен, – сказал Аверин.

– Да, редкая болезнь. Он нуждался в крови… Первую помню. Девчушка – лет пятнадцати. Из подземного города.

– Откуда?

– Подземный город – туда со всего края съезжались. В самом Краснодаре такого не было. Там в канализации несколько тысяч человек жили. По всей России слава гремела. Бомжи, беглые преступники, хиппи да еще черт знает кто… Люди годами на свет Божий не появлялись. Свои законы сложились. Можно все приобрести – женщину, оружие. Женщина стоила, как сейчас помню, пузырь. В канализации дочь председателя исполкома исчезла – ушла к хипарям жить… Милиция туда совалась редко. Плохо кончалось, несколько раз обстреливали… В общем, девчушка была явно оттуда… В комнате постелили клеенку. В углу медицинские инструменты разложены. Американец, как сейчас помню, он, сука, нож держал… Я видел, как по вене полоснул. И кровь хлынула, а Щербатый руки под нее подставил, и выражение на лице – упыря!.. Что дальше было – не видел. Отключился. Как красная девица в обморок грохнулся…

– А что потом?

– Очнулся. Щербатый с презрением смотрит. Тело уже убрали. Он весь в крови. «Слаб. Малохольный. Не годится», – произнес он. Что-то хотел сказать, потом махнул рукой: «Ладно, поглядим»…

– Так что, Щербатый кровь пил?

– Нет. Это концерт, на меня рассчитанный, проверка на Шивость. Ему постоянные переливания крови требовались. Он есь гнил изнутри. На крови этой свежей и держался. У него

Шприц был – доктор свой, по-моему, слегка помешанный, что, впрочем, неудивительно. В подвале несколько человек томилось, «собаки Шприца» их прозвали – с них постоянно кровь Щербатому качали.

– Что с ними делали?

– Когда высасывали кровь – они помирали. Закапывали их. Но это для жизни. А еще Щербатый любил развлечения для души. Ему нравилось, когда на его глазах убивали. Он не вставал с постели, лежал, как разложившийся вздувшийся труп. Только слабое дыхание говорило, что он жив… Разные развлечения практиковались. Нравилось ему, когда у его ног сношаются – притом чем моложе пацан и девчонка, тем лучше. Потом их Шприцу отдавали или забивали.

– А ты?

– Не доверял он мне с самого начала. Сперва я под замком сидел. Потом выпускать стали, приставили за мной Басмача. Пытались приучить, нож в руки совали, требовали – убей. Мальчонку из бродяг – только таких брали, кого не хватятся – я должен был запороть. Не стал. «Или ты, или тебя», – сказал Щербатый… А я не мог. Я в бездну глядел и понимал, что этот шаг – страшнее смерти. – Леха Ледокол замолчал, в его глазах появилось странное выражение.

– Что потом было?

– Мне казалось, кровь дает Щербатому абсолютную власть над своей компанией. Они делали все, что прикажет… Сказать, что его боялись, – значит ничего не сказать. Он паническое ощущение у всех вызывал… А самое страшное – они втянулись. Они будто взяли кусок его власти, угождая ему… Знаешь, посвящение своеобразное такое. Хлопнуть стакан человеческой крови.

– Говорят, после этого предрассудки как рукой снимает, – кивнул Аверин.

– Именно. Переступивший через это становится готовым на все.

– Сколько народу они порубили?

– Не знаю… Под домом погреба, ямы кругом вырыты. Дом на костях, как на кладбище, стоял. Не завидую тем, кто сейчас там живет.

– Дом на костях, – по спине Аверина побежали мурашки. Он слишком многое видел и слишком многое знал, но такое слышал впервые.

– Знаешь, самбист. Я тогда понял – есть он, водораздел для душ. Есть тот выбор – одни к Богу, другие к дьяволу… И еще – есть что-то в нас, что тянет на ту или иную сторону… Я не смог прийти к ним.

– И должен был погибнуть?

– Да. Но сперва, когда я отказался мальчонку зарубить, меня оставили в покое. Я тогда не понял почему, а потом дошло – Щербатый видел меня насквозь. Он играл со мной, как кошка с мышкой. Он знал, что я приду его убивать.

– Ты намеревался его убить?

– Еще как. Дождался часа, пробрался к нему в комнату. Он спал. Я взял молоток. И получил по черепу сзади. Как дурачок попался. Щербатый все просчитал. Он смеялся. Я очухался связанный. И рядом смеющаяся слабо – сил на хохот не хватало – туша. И его помощнички смеются.

– И тебя приговорили?

– Приговорили. На цепи держали в подвале, как кота пушкинского. Калач, мой наставник, за мной присматривал. Он, гад, наслаждался. Не бил, ничего. Он питался моими страданиями. Моим ожиданием смерти. Ему это нравилось. Он со мной разговаривал. Это был его коронный номер – изводить беседами. Как кошка с мышкой – даст надежду, пообещает у Щербатого жизнь мою выпросить, отпустит чуток, а потом опять когти выпускает. Чего объяснять. Это все необъяснимо.

– И сколько все это длилось?

– Может, неделю, может, месяц… В этом чертовом погребе я потерял счет дням… А потом я сбежал.

– Как?

– Сумел подточить крюк, на котором цепь висела. И выбрался наружу… Мне казалось, что выбрался. А пробрался в соседнюю камеру. Там «пес Павлова» жил – доходяга обескровленный. Я видел, что осталось ему немного. Он почти сбрендил. Я ему предложил бежать.

– Это тяжело?

– Невозможно. Охранники толк в своей работе знали… И я пустил парня вперед. К воротам, чтобы он отвлек на себя внимание охранников. Я воспользовался им как обманкой. И они клюнули… До сих пор просыпаюсь, вспоминая его лицо – изможденное, но с лучом надежды. Но у меня не было выхода. Мы бы погибли вместе…

– Что потом с домом стало?

– Это как замок Дракулы. Не знаю. Щербатый оттуда съехал. В Ростов. Там ему и конец пришел.

– Сам помер?

– Убили – какие-то старые счеты в воровском мире, да упыри его в свет вышли. Начали вращение. Им Щербатый вроде как с кровью и удачу дал. Все поднялись. Все в авторитете Через детскую жизнь, через мать родную перешагнуть – пожалуйста. Кровь просто так не пьют. Кровь от оков освобождает Так-то, самбист.

– А ты что?

– А мне куда? Я к ворам прикипел. Мне только там и оставалось жить. Тем более цель у меня появилась.

– Всех подельников Щербатого извести?

– Точно… Где был, что делал – не скажу. Тебе неинтересно. Но своего достиг… Один остался – Калач. Тертый Калач. Опытный Калач. Умный Калач… Ты, самбист, мне его отдай. Он вам без надобности – с доказательствами у вас плохо, вывернется.

– Не знаю, – сказал Аверин.

– А что тут знать? Я его все равно достану.

– Я пока ничего не знаю, Ледокол. Буду думать…

– Думай. Но прав все равно я…

Оперативники ГУУРа, крутя наемные убийства в нефтебизнесе, вышли на одного из заказчиков – генерального директора фирмы «Тантал». Антона Свиридянского. А оперативная группа ГУОПа под руководством полковника Сидорова (с кем Аверин брал штурмом владения Акопа Дадашева) уличила шефа «Тантала» в банковских аферах и махинациях с поставками нефти. Прошла информация, что тот в ближайшие дни улетает в Израиль.

– Будем брать ворюгу, – сказал Сидоров, к которому Аверин заехал согласовывать мероприятия.

– Когда? – спросил Аверин.

– В аэропорту, – Сидоров улыбнулся и щелкнул пальцами. – Лучше всего на нервы действует. Он уже одной ногой там – за бугром. И знает, что за бугром его никаким ментам не достать. Подходит в таможенную зону, а ему говорят – пройдемте, кое-что утрясти надо. И тут возникаем мы. Стресс рухнувшей надежды. Клиент готов к разговору. И сразу начинаем его грузить на две линии – на организацию наемного убийства и на махинации. Хоть по какой-нибудь разговорится.

– Логично.

– Значит, договорились. Силовая часть и наблюдение за нами.

– Договорились.

– Билет, кстати, у него на завтра. Бабу свою с собой берет.

– Жену?

– Да нет. Вроде невесты. Девчонке чуть за двадцать.

– А ему пятьдесят пять.

– Разница в возрасте вполне залечивается миллионами баксов на счету…

Утром Аверин с Сидоровым были в аэропорту «Шереметьево-два». Они отправились к начальнику УВД, обслуживавшего аэропорт. Объяснили ситуацию, обоговорили детали мероприятия.

– Сделаем, – обещал начальник УВД. – Людей дать в помощь?

– Нет, не надо. Но пускай под рукой будут на случай осложнения ситуации, – сказал Аверин.

– Все сделаем, – кивнул начальник УВД.

Свиридянский подкатил на длинном черном «Линкольне», за ним следовал пятисотый «Мерседес». Провожали его два «быка" – телохранителя и невысокий худой очкарик, которому на лоб хотелось налепить табличку – „брокер“. Брокер в России – это не банковский игрок. Это генотип – люди с определенной внешностью, замашками и мопалью. Рядом со Сви-ридянским находилась женщина, с которой он улетал. Действительно, красивая, молодая, изящная, тонкая, в ней ощущалась порода, в ней присутствовал шарм, она нисколько не походила на пустоголовых и унылых „мисс Вселенной и Московской области“. Когда Аверин увидел ее, у него засосало под ложечкой.

– Третий первому, – прошуршала рация.

– Первый на проводе, – ответил Сидоров. – Привели клиента, – сообщил главный группы наблюдения, которая пасла Свиридянского.

– «Хвоста» – конкурентов или прикрытия – не заметили? – осведомился гуоповец.

– Нет.

– Готовьтесь. Когда объект пройдет на пограничный контроль, на автостоянке берите «быков» и очкастого. Подошлю к вам двух тяжелых[1]1
  «Тяжелыми» называют бойцов СОБРа


[Закрыть]. Хватит?

– Сделаем, – ответил третий…

До отлета оставалось еще достаточно времени. Свиридянский с сопровождающими отправился в бар. Телохранители-барбосы, отлично выдрессированные, взяли себе по банке спрайта и по бутерброду и сидели, настороженно озираясь. Под их кожаными, будто форменными утепленными куртками проглядывались утолщения, специфические для кобуры. Свири-дянский, «брокер» и женщина заказали бутылку шампанского за триста долларов. Наполнили бокалы. Могли бы раскошелиться и побольше – ведь хозяин «Тантала» оставлял родину надолго. В ближайшие годы возвращаться он не намеревался – слишком длинный шлейф за ним тянулся, чтобы лезть сюда снова.

Они неторопливо распили бутылку. Тут мелодичный женский голос из динамика объявил регистрацию на тель-авивский рейс. Улетающие направились на регистрацию и на таможенный контроль.

– Ты смотри, они не педики? – усмехнулся полковник Сидоров, глядя, как горячо Свиридянский целуется с «брокером». – Хотя с такой женщиной голубым грешно быть.

– Это точно, – угрюмо согласился Аверин.

Все, Свиридянский отправился на таможенный контроль и преодолел его без досмотра. «Брокер» и охранники побрели к своим машинам. Их там уже ждут.

Лиц с дипломатическими паспортами, понятно, пускали без очереди – в отдельный проход. А именно такой паспорт имелся у Свиридянского. МИД за деньги в последнее время выписывал их пачками. Все уважающие себя воры обзавелись такими паспортами, которые запрещали их досмотр и предоставляли дипломатические льготы при пересечении всех границ на Земле.

Перед будкой погранконтроля Свиридянский протянул паспорт. Женщина-прапорщик в отлично подогнанном форменном кителе изучила его, внимательно посмотрела.

– Что, непорядок? – Свиридянский обдал прапорщика обаятельнейшей улыбкой.

– Не совсем. У нас указание проверять паспорта этой серии.

– Почему? – улыбка оставалась такая же обаятельная, но в ней появился оттенок беспокойства.

– Обычная формальность. Это бывает, – прапорщик тоже умела улыбаться. – Пройдемте в отдельное помещение. В кабинете Свиридянского уже ждали. С Сидоровым он был знаком неплохо.