Текст книги "Скованные намертво"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Март девяносто третьего года заканчивался. Потеплело. Светило яркое весеннее солнце. Куртку можно было не надевать. В назначенное время Аверин входил в Александровский сад. Ледокол появился на пять минут позже, одетый в скромный серый костюм. Часть лица закрывали солнцезащитные очки.

– Глаза слезятся от солнца, – сказал он, поздоровавшись. – Не выношу яркий свет.

– Привык жить в полутьме? – усмехнулся Аверин. Ледокол снял очки, протер стекла и кинул какой-то странный взгляд на Аверина.

– Я привык ко тьме, самбист. И еще к какой. Тебе трудно даже представить это.

– Ладно, замяли.

– Знаешь, что в Москве прошел большой сходняк воров?

– Слышал что-то такое. Но о чем совещались – не знаю.

– Две вечные темы – кавказ и беспредел молодежи.

– Неудивительно.

– Такого еще не было никогда. Воров убивают одного за другим. Любой сопляк, набравший бригаду и разжившийся оружием, может ни в грош не ставить авторитетов. Слышал о Гноме?

– Его бригада год назад забила стрелку чуть ли не всем преступным структурам Москвы.

– Правильно. И разговор со всеми начинали с автоматной очереди.

– Их всех в течение года вывели в расход.

– Но дурной пример заразителен. На сходняке воры жаловались, что нет сейчас в Москве по-настоящему сильного воровского лидера. Сетовали на ментов, что не дают вернуться на столицу Япончику.

– А что Иваньков сделал бы?

– Шорох навел бы. Единственный, кто смог бы призвать к ответу отморозков. Вроде бы воры хотят через своих людей протолкнуть прощение грехов Япончику и вернуть в Москву.

– Такое может быть?

– Не знаю. Сегодня все возможно. Заключат с властями договор – прощение грехов Япончику и разрешение действовать в определенных рамках в ответ на обещание борьбы с беспределом и снижения уровня общеуголовной преступности.

– Япончик никогда не согласится работать под контролем.

– Я тоже так считаю. Поэтому, думаю, договориться с ним не удастся. И он в ближайшее время покинет Родину.

– Скатертью дорога.

Многие воры уже на Западе. Россия и Америка – родственные страны. «Холодная война» позади – первым это понял Япончик. Он достиг взаимопонимания с американской мафией, и, по решению главных мафиозных кланов, в знак уважения и сотрудничества ему отстегивается процент с лас-вегасского игорного бизнеса – что-то около тридцати тысяч долларов в день. Мелочь, но душу греет.

– С отморозками надо бороться жестко. Они не только гражданам, но и ворам жить не дают спокойно, – сказал Ледокол. – Могу продать одну группу.

– Какую?

– По квартирам. Серия убийств. Семья в Мытищах. Старик в Медведкове. Полтора десятка трупов за ними.

– Излагай, – внутренне подобрался Аверин в предчувствии добычи.

– Есть такая фирма «Милосердие». Помогает старичкам решать свои проблемы, наследует их квартиры, занимается сделками с недвижимостью. Приватизирует квартиры. Оформляет перепродажу. Хозяева плохо кончают. Их убивают.

– Кто?

– Толик Новицкий. Бывший инструктор райкома комсомола. Фирма «Милосердие» зарегистрирована в Северо-Восточном округе. Только поторопитесь. Он собирается разделаться с исполнителями и отвалить в США.

– Кто исполнители?

– Какие-то недоноски из Железнодорожного. Два восемнадцатилетних дегенерата. Новицкий их на чем-то зацепил на крючок.

Придя на работу, Аверин уселся за телефон. Выявил, что действительно есть фирма «Милосердие», зарегистрированная на Анатолия Викторовича Новицкого. Пробил по центральному адресному бюро самого Новицкого – потратил на это минут сорок: до ЦАБ дозвониться нелегко. Потом набрал номер Савельева.

– Посмотри, у вас зарегистрированы такие убийства, – он перечислил все, о которых ему говорил Ледокол.

– Что-то припоминаю.

– Проверь. Через час позвоню.

Через час Савельев подобрал материалы.

– Да. Все числятся нераскрытыми.

– Считай, зашевелились трупы.

– Излагай.

– Жди, к вечеру буду. И обговорим все.

Аверин отстучал на машинке рапорт по полученной информации, сославшись на анонимный источник, подбил данные и направился к Ремизову.

Начальник отделения прочитал рапорт, внимательно посмотрел на Аверина.

– Откуда информация?

– Мои каналы, – неопределенно ответил Аверин.

Ремизов не стал требовать подробностей. Он понимал, что оперативник может располагать источниками, о которых необязательно знать начальству. Он доверял Аверину как себе и признавал за ним право работать в свободном полете. Кстати, когда выдергивал его из МУРа, это было одно из условий – свободная работа на конечный результат. И пока все получалось. За год в ГУУРе Аверин поднял несколько очень крутых групп.

– Хорошая бригада, – кивнул Ремизов.

– Если получится.

– Что на Петровке творится? Как они упустили из виду? Год люди умирают вокруг одной фирмы.

– Бардак. Координация и обмен информацией между подразделениями на нуле. Вот и просмотрели.

– Если реализация получится, кому-то в ГУВД придется очень плохо, – нахмурился Ремизов. – Совсем от рук отбились.

– Вал замучал. Тысяча убийств в год – такое поднять мало кому под силу.

– Ознакомься с материалами. План мероприятий мне на стол, – приказал Ремизов.

Уже наступил вечер, когда Аверин приехал на Петровку.

– На, подготовил тебе материалы, – сказал Савельев. – Не моя зона.

– Почему?

– Не видно, что заказные убийства. Никто не относил их к этой категории.

– Именно заказные, Гриша… Шеф обещал устроить вам кузькину мать. Все убитые передали квартиры «Милосердию». Неужели неясно? А это что? – он хлопнул по документу.

– Новицкого опускали в изолятор на трое суток за махинацию с квартирами.

– И выпустили?!

– Следователь дурак. И прокурор тоже.

Аверин просмотрел материалы. Обычные справки. Опердела находятся у оперативников в округах. Завтра надо их собрать. Был одиннадцатый час.

– Группу создаем по этим делам, – сказал Аверин. – С прокуратурой договоримся – из отдела по особо опасным выделят следака. Четырнадцать убийств, дорогой мой. Четырнадцать!

– Да, многовато.

– Завтра к двум часам всех оперативников с ОД на разбор. Будем шею мылить.

– Будет сделано. На Пасху в церковь не собираешься? Чай крещеный?

– Крещеный-то крещеный. Но сил нет.

Когда Аверин возвращался домой, совсем сгустилась тьма, но народу на улицах было полно. Люди шли в церковь. Крестный ход, служба, одним словом – Пасха. На Русь возвращались христианские традиции, но приобретали, как и все вокруг, нездоровый оттенок. Бывшие атеисты, распекавшие на бюро райкомов и обкомов подчиненных за снижение уровня атеистической работы и за рост количества крещений, ныне держали свечки, а иные из них на Рождество радостно лезли к батюшкам с криком: «Христос Воскресе».

Аверин прошел в квартиру, включил свет и покачал головой. Пушинка нагло расположилась на его подушке.

– Совсем от рук отбилась, – сказал Аверин, беря кошку. – Воспитывать тебя пора.

– Мяу, – отозвалась Пушинка.

– Нельзя спать на моей подушке. Это моя подушка. Понятно?

Пушинка чихнула и окинула недоуменным взором Аверина.

– Вот твое место, – он положил Пушинку на подушку на полу.

Пушинка мяукнула. Аверин пошел на кухню. Нарезал бутербродов, заварил чай. Когда вернулся в комнату, Пушинка мирно спала на его подушке.

– Нельзя, – он опять сбросил ее на пол.

Он быстро провалился в тяжелый сон. Его разбудил будильник. Перед лицом маячило что-то мохнатое. Пушинка спала на подушке прямо перед ним.

Утром Аверин просматривал суточные сводки. Взор сразу упал на сообщение из Калужской области. Внутри стало как-то холодно и жутко. На пасхальную ночь в монастыре в Оптиной Пустыни были зарезаны трое монахов. На месте происшествия обнаружен нож с тремя шестерками – число Зверя, самый знаменитый сатанинский символ.

– Читал? – кивнул Ремизов на сводку.

– Теперь начнется, – сказал Аверин. – Шуму будет.

– Уже шум идет.

– Раскроем?

– Шеф туда Малютина и Петрова направляет. Но есть подходы. Дело раскроют.

– Неужели правда сектанты?

– Черт знает. Возможно.

Об убийствах на религиозной почве время от времени заходили разговоры. В России все больше и больше действовало сект, и изможденные, издерганные неурядицами люди стремились найти не правду, но силу и защиту, переходили на сторону зла, отдавались во власть дьявола – некоторые своими мерзкими делами, другие принимали участие в сатанинских обрядах. Были ли человеческие жертвоприношения – вопрос оставался открытым. Год назад в одной из областей раскрутили дело. Мать и дочь – женщины в возрасте, с несложившейся личной судьбой – взяли из приюта на воспитание десятилетнюю девочку. А потом зверски ее убили. Мотив был совершенно непонятен. Дело продвигалось туго. Его неоднократно пытались прикрыть. Но розыскники и следователь прокуратуры пошли на принцип, проявили исключительный профессионализм и раскрутили клубок. Однако мотив так и остался за пределами уголовного дела. А убили ребенка во время проведения ритуала. Две женщины посвящали себя сатане и приносили жертву, чтобы он обеспечил им процветание. Возможно, были и еще случаи. Даже когда преступник установлен, мотивы часто остаются за кадром. А сколько пропадает без вести, сколько мрет бомжей – может, некоторые тоже становятся жертвами черных месс?

Настроение у Аверина испортилось. Возникло ощущение, что ему, русскому человеку, опять плюнули в лицо ядовитой слюной. Хаос наступал. Зло завоевывало все новые пространства. Он физически ощущал, как происходит это.

К двенадцати часам сотрудников отдела погнали в министерский тир на еженедельные стрельбы. Аверин привычно вогнал пули в десятку – почти одна в одну. На него удивленно посмотрел новый начальник тира.

– Где учились?

– Были места.

Учили Аверина стрелять в армии – по всем правилам, при этом патронов не жалели. Командир подразделения по розыску говаривал: «Шевелись, неучи! Рука дрогнет – или своей, или чужой жизнью заплатите». Учили стрелять не по дурацким наставлениям – выставить вперед ногу, вполоборота, мягко жать на спуск. Чепуха. Учили стрелять из разных положений – лежа, стоя, запыхавшись после марш-броска или после спарринга, на время, на точность. По появляющимся мишеням и по стационарным. С двух рук и каждой рукой в отдельности, а также одновременно двумя пистолетами. Командир был немного помешан на этом деле. Но вскоре Аверин убедился, насколько капитан прав. Настал миг, когда от твердости руки Аверина зависела его жизнь и жизнь невинного человека. Оскаленное лицо беглого зека, заточка у шеи заложницы – восьмилетнего ребенка. И мягко скользящий по спуску палец. Аверин попал в десятку…

Пообедав, он отправился на Петровку. Туда начали подтягиваться оперативники с делами по квартирным убийствам. Аверин уселся их листать. Очередной лопоухий, нахальный, одетый с иголочки, лет двадцати пяти опер сидел перед ним, положив ногу на ногу, и рассеяно изучал что-то на потолке. Он имел вид человека, которого ничего в этой жизни уже не трогает.

– Ты зачем в милицию пришел? – поднял на него глаза Аверин.

– С преступностью бороться, – со скрытой усмешкой произнес оперативник.

– Хорошо борешься… Версии не отработаны. Поквартирный опрос не закончен – месяц со дня убийства прошел! Мероприятия намечены формально. Тут же все на поверхности – за что надо цепляться.

Оперативник пожал плечами.

– На мне этих дел – тьма тьмущая. Восемь человек в отделении по убийствам на весь округ. Какие там версии? А на территории всем до лампочки – у них учет по палкам. Им легче двадцать краж, чем одно убийство раскрыть. Прокуратуре до фонаря. У суда одна задача – дело довалить. А я с преступностью не борюсь? Крайний?

– Крайний, – кивнул Аверин. – Если не нравится, иди в ГАИ – поборами заниматься. При деньгах – и забот никаких.

– Спасибо за пожелание.

– Пожалуйста…

Полдня Аверин потратил на изучение дел. Пролистав последнюю папку и сделав выписки, Аверин отодвинул ее и сказал Савельеву:

– Давай к твоему начальнику отдела. А потом к Федосееву.

Триста двадцать пятый кабинет, за дверью – небольшая приемная, там за столом пожилая секретарша, достопримечательность МУРа – пережила многих руководителей. Аверина, Савельева и начальника отдела по тяжким преступлениям против личности принял Федосеев – обаятельный, интеллигентный человек, мощный профессионал. Он неоднократно по всем вопросам занимал непримиримую жесткую позицию и поэтому имел конфликты с руководством – и с прошлым начальником ГУВД политиком-вредителем Мурашовым, и с нынешним гаишником Панкратьевым.

Выслушав от Аверина короткий доклад, Федосеев моментально въехал в суть дела.

– Людей предоставим. С прокуратурой договорюсь, – кивнул он. – Все оперативные мероприятия гарантирую вне очереди.

– Идет, – удовлетворенно произнес Аверин.

Аверин устал. Голова гудела. Еще один рабочий день прошел в трудах праведных.

Пушинка спала. Рядом с ней лежал изодранный тапок. Она, похоже, билась с ним отчаянно. Постаралась хорошо – тапок был изжеван и исцарапан основательно.

Аверин положил две бутылки пива в холодильник. Там лежала вобла.

Тут заявился Егорыч.

– Здорово, Славик.

– Привет.

– Где пиво?

– В холодильнике.

– Я тебе воблу принес.

– У меня есть.

– Отлично. Я твой бронепоезд на колеса поставил. Будем праздновать.

– Будем, – Аверин посмотрел на часы, стрелки подползали к десяти, но у Егорыча некоторое смещение дня и ночи. Днем он ремонтирует машины, вечером спит, ночью читает Толстого, Гегеля и Жириновского. А к одиннадцати ходит в гости.

– Сколько должен?

– Только за запчасти, да и то по бросовым ценам достал. Очень я тебя, Славик, люблю и уважаю. Ты мне как внук.

– Внук, – усмехнулся Аверин. – Тебе немножко за сорок.

– Неважно. У меня огромный жизненный опыт – я старше тебя на тысячу лет. Вот так-то. Ты еще молодой человек с неокрепшей психикой и неопределенной политической позицией, – усмехнулся Егорыч, и Аверин со страхом подумал, что гостя снова занесет на политику. Так и произошло.

Отхлебнув пива, Егорыч завелся.

– Представляешь, Славик, смотрю телевизор. Вижу знакомую паскудную рожу. Из третьей лаборатории – младший научный сотрудник. Я его хорошо знал. Дуб дубом, ничего не соображал. Полчаса по телевизору рассказывал, какая у нас была отсталая наука и как он, талантливый ученый, страдал при застое. Как КГБ донимало его самого и знакомых. Представляешь, теперь функционер «Демроссии», учит всех жить по совести. Пригрелся в каком-то комитете. Участвовал в конференции «КГБ – вчера, сегодня и завтра», где предлагал признать Комитет, как и СС, организацией преступной.

– Тебе-то что?

– Слав, он же стукачом был. На содержании. Он нас всех закладывал. В том числе и меня лично. Меня по его милости в Польшу не пустили на конференцию. Но почему так получается? Стукачи опять наверху. И опять нас топчут.

– Потому что они стукачи.

– Супостаты. Сели на нашу шею. Ничего, устроим кузькину мать. Скоро. Скинем их к е… матери.

– Тебе это не поможет.

– Почему?

– Ты опять в диссиденты попадешь. Ты диссидент по природе. При любой власти. И опять тебя в Польшу не пустят.

– Слав, ты не прав.

– Прав.

– Скоро покажем супостатам. Первого мая такое шествие устроим.

– Не ходил бы туда. Время видишь какое.

– Ебелдосы во все тяжкие пустились. Ничего – врежет по ним рабоче-крестьянский кулак. Зубки-то треснут.

– Егорыч, кончай ты в эти игры играть. Плохо кончится.

– Хорошо кончится… Давай, – Егорыч поднял кружку.

Выпили. Пиво оказалось неплохое.

Аверин добрался до кровати только в третьем часу. Егорыч извел его рассуждениями о судьбе России, которая якобы сейчас стоит на перепутье и якобы сейчас решается, быть русскому этносу или сгинуть в геенне огненной. Он цитировал Гумилева, а также трактат «Государство» Платона и что-то твердил об «охлократии» – власти плебса и жуликов. Аверин еле избавился от него. Заснул он моментально.

– Годится, – Ремизов расписался на плане оперативно-розыскных мероприятий и поставил «Утверждаю». – С Федосеевым обговаривал?

– Да. Все в порядке.

– Прокуратура?

– Обещали утрясти.

– Давай, работай.

Оперативное дело «Жильцы».

Каждый оперативник имеет свои ОПД. Пятнадцать трупов – уровень годится для старшего оперуполномоченного по особо важным делам ГУУР МВД России.

У подъезда городской прокуратуры Аверин встретился с начальником второго отдела МУРа. Они вместе убедили заместителя прокурора по следствию объединить дела по убийствам в одно производство. На дело назначили сильного следователя. Тот пообещал подключиться с момента реализации оперативной информации, так что возникала уверенность, что на стадии следствия преступники не соскочат и не уйдут от ответственности.

Из прокуратуры Аверин отправился на Петровку. Там принялся за Савельева.

– Группа наружного наблюдения. Заявку сделал?

– Сделал. Завтра примут его.

– По двойке – на прослушку телефонов?

– Тоже.

Прослушивание телефона осуществлялось только через Министерство безопасности – это их вотчина еще со времен Комитета. Во второй отдел начнут поступать ежедневно распечатки переговоров Новицкого. В случае срочной информации исполнитель прозвонит непосредственно заказчику – Савельеву.

– Ну все, беремся за негодяев, – хлопнул по столу Аверин.

Завтра к Новицкому прилипнут бригады наружного наблюдения. Каждый день проиллюстрированные фотографиями будут ложиться отчеты «наружки», и станет вырисовываться круг знакомых фигуранта. Нужны по горло исполнители. Нужно оружие, которым совершались убийства. Из четырнадцати жертв семеро расстреляны из автомата.

– Сколько тварей развелось, – покачал головой Савельев. – Совершенно никакого чура.

– Откуда у них чур возьмется, если их все по головке гладят? – сказал Аверин.

Зазвонил телефон. Савельев поднял трубку.

– Шеф вызывает, – сказал он, кладя ее на место. Он появился через три минуты.

– Чуму взорвали, – сообщил с усмешкой.

– Кого? Вора в законе?

– Его, родимого. Его, золотого. Во дворе собственного дома. Съездишь со мной?

– Что ж, можно.

"Мерседес» последней модели, принадлежавший знаменитому вору в законе, был разворочен. А сам Чума превратился в обезображенный кусок мяса.

К Савельеву и Аверину подошел заместитель начальника уголовного розыска округа.

– Что у вас тут? – спросил Савельев.

– Да девчонка видела какого-то типа, который крутился возле «Мерседеса».

– Хорошо видела?

– Говорит, словесный портрет составить может.

– Как нам с ней побеседовать накоротке?

– Она в отделении. Прокурорский следователь работает с ней.

В отделении милиции в тесном кабинете молоденькая девушка – следователь прокуратуры допрашивала девчушку лет восемнадцати. Савельева следователь знала. Аверин представился. Оперативники уселись в уголке.

– Ой, а правда он машину взорвал? – воскликнула свидетельница.

– Пока неизвестно, – ответила следователь.

– Ничего парень такой. Видный. Прикид такой не хилый. Высокий такой. Симпатичный такой. На руках перстни такие золотые.

– Могла бы его узнать?

– Могла бы. Ну, он такой…

– А портрет составить?

– Я художник… Точнее, буду художником. Дизайнером. Могла бы… Слушайте, а меня потом не взорвут?

– Вряд ли.

Следователь закончила писать протокол.

– Теперь попытаемся составить композиционный портрет, – сказал Савельев. – Вы не против?

– Нет, – пожала плечами свидетельница. – А это что?

– При помощи компьютера воссоздадим внешность лиходея. Очень интересная процедура для художника.

Компьютеры для изготовления композиционных портретов имелись в экспертно-криминалистическом отделе округа. В просторной комнате стояли два компьютера, за ними сидели две девушки. Одна – полноватая блондинка в форме капитана милиции, выглядевшая лет на двадцать пять-двадцать семь, в ней замечалось что-то лихо-разбитное, свойственное женщинам, служащим в милиции. Ее напарница – воздушное существо, брюнетка лет двадцати, походившая больше на гимназистку. Что-то наивно-небесное в ней сразу трогало за душу.

– Привет, девчонки, – с видом опытного кота заулыбался Савельев. – Как вы тут без меня?

– Лучше, чем с вами, – ответила блондинка.

– Ну, это ты, Ольга, погорячилась. Знакомьтесь. Этот импозантный мужественный человек хоть и молод, но дослужился до старшего важняка ГУУРа.

Экспертши подозрительно покосились на Аверина. Для важняка он выглядел слишком молодым.

– Любите и жалуйте, – заявил Савельев.

– Всех любить, кого ты приводишь, – нас не хватит, – фыркнула блондинка.

– Ну, если постараться… А это Инна, – кивнул он. – Сподобилась быть свидетелем по убийству. Нужно составить композиционный портрет.

– Присаживайтесь, – кивнула «гимназистка», пальцы ее забегали по клавишам компьютера. Свидетельница села на стул рядом.

– Начнем.

– Да, – кивнула Инна.

– Рост.

– Ну, бугай такой.

– Метр восемьдесят – метр девяносто?

– Сто восемьдесят пять – сто восемьдесят семь.

– Телосложение?

– Бугай.

– Плотное, – «гимназистка» загоняла в компьютер данные, печатала она очень лихо.

Пока она работала, Савельев кивнул блондинке:

– Оль, пошли пивка в буфет проглотим. За жисть переговорим.

– Да? – блондинка задумалась. – Угощаешь?

– Угощаю.

Страсть к пиву и кофе у сотрудников милиции профессиональная. Как для мужчин, так и для дам.

Тем временем «гимназистка» продолжала работать. Она произнесла:

– Лицо восстанавливаем по элементам. Лоб и прическа. На экране стали появляться виды причесок.

– Это, – ткнула Инна в экран. – Точно. Перешли к глазам.

Вскоре на экране появилось угрюмое, совершенно несимпатичное лицо.

– Похож где-то, – неопределенно повела пальцами Инна. – А нельзя брови сдвинуть?

– Нет, компьютер эту операцию не выполняет. Инна пожала плечами.

– Ну тогда глаза чуть поуже.

– Глаза только такие есть.

– А…

Напоминало торг в магазине – того, что хотите, нет. Забирайте, что дают. Программа была достаточно дрянная, поэтому все композиционные портреты выходили похожие один на другой и найти по ним еще никого не удалось. Да и вообще – для розыска композиционный портрет обычно совершенно не нужен. Задумано прекрасно – патрульный на разводе получает фоторобот подозреваемых, в толпе выявляет подходящего человека, а то и граждане в милицию сообщат – мол, видели такую морду, которую по телевизору показывали. Но Аверин ничего подобного не припомнит на своей практике. В таком городе, как Москва, по композиционному портрету, да еще сварганенному на таком компьютере, можно задержать сотню-другую тысяч граждан, и ни один из них не будет причастен к преступлению. Другое дело если имеешь круг лиц, тогда эта штука может сыграть.

– Ну что, похож? – осведомилась «гимназистка».

– Ага, – неуверенно произнесла Инна. «Гимназистка» включила лазерный принтер, и оттуда медленно поползло изображение лиходея. Инна посмотрела критически на него.

– Нет, я лучше нарисую, – сказала она. Она взяла листок бумажки и уверенно изобразила лицо. С фотороботом оно имело не слишком много общего.

– Теперь ближе, – сказала она.

– Подпись поставьте. Напишите – «рисунок мной исполнен собственноручно». Спасибо, – Аверин забрал у Инны ручку.

– Я еще нужна? – спросила она.

– Пожалуй, нет. Сами до дома доберетесь или подвезти?

– Доберусь.

Свидетельница вышла из кабинета.

– Не годится ваша аппаратура ни на что, – усмехнулся Аверин.

– На Петровке программы получше, – пожала плечами «гимназистка». – Работаем на старье. Ни на что денег не хватает. Нищета.

– Не буду спорить, – он положил в папку рисунок и композиционный портрет. И тут его взор пересекся со взором «гимназистки». И в этот момент его будто током пронзило. Девушка опустила глаза, на ее щеках выступил румянец – как у красных девиц в прошлом веке. Тургеневская девушка – настоящая. И у Аверина как-то сразу пошла голова набок. Будто искра ударила, и взаимное притяжение потянуло их друг к другу. Он раньше не верил, что так бывает. Но на него налетела пьянящая волна, и он понял, что многие годы искал именно эту девушку.

– Кстати, мы так и не познакомились. Меня зовут Вячеслав.

– Рита.

– Маргарита. Мастер и Маргарита.

– А вы Мастер?

– Можно сказать, в чем-то мастер… Ну кто бы мог подумать, что в этих серых стенах расцветают такие лилии.

Аверин почувствовал, что его несло. Он не мог сдержаться. Слово за слово, разговор завязался. Маргарита краснела и производила впечатление воплощенной невинности, и Аверин окончательно утонул в этих волнах.

– Маргарита, с вами очень интересно. Не могли бы мы продолжить этот разговор? Телефончик.

– Зачем?

– Ну…

– Ладно.

Она черкнула телефон на клочке бумаги и, когда протягивала его Аверину, зарделась, как красное солнышко, и не могла поднять глаза.

Аверин не знал, что сказать, но тут появился Савельев с Ольгой. Он заливал ей очередной анекдот достаточно фривольного содержания.

– Ладно, охальник, – она ткнула его в бок. – Уходите?

– А как же! – произнес Савельев. – Пошли, Слава. Они вышли из управления.

– Тебя до дома подбросить? – спросил Савельев.

– Не надо. До метро.

Он вышел из машины у метро, попрощался с Савельевым. Остановился, купил «Вечернюю Москву» с телепрограммой на неделю. Присел на парапет. Задумался. Пунцовый румянец на щеках девушки – внутри стало сладостно холодно. Он помассировал виски.

– Долбаный ты бабник, Вячеслав Викентьевич, – прошептал он.

И направился в метро.

Утром Аверин нехотя поднялся с кровати. Потянулся, зевнул. Побрел в ванну. И попал в засаду. С мяуканьем Пушинка кинулась из-за кресла и вцепилась передними лапами в ногу хозяина, а задними лапами истово заколотила по ней. Экзекуция была болезненной.

– Э, озверела? – спросил Аверин, беря котенка на руки.

– Мяу.

– Кормильца извести хочешь? Котенок замурлыкал, как работающий на малых оборотах мотор иномарки.

– Дикий зверь ты, а не кошка.

Налил молочка. С чавканьем, подходящим более крупному существу, Пушинка жадно залакала.

Аверин сделал зарядку. Залез под холодный душ. Потом разбил два сырых яйца, посолил, перемешал их, побросал туда хлеб, взболтал. С утра он ел мало, а это было его обычное блюдо. Наташа всегда морщилась и кричала: «Ты какой-то всеядный. Как можно лопать такую дрянь?!»

В дверь позвонили.

– Ты за машиной чего не приходишь? Заржавеет, – сказал Егорыч.

– Замотался.

– Может, она тебе вообще не нужна?

– Нужна.

– Значит, не подаришь. Вон она.

Аверин выглянул из окна. Его старенький, видавший виды «жигуль» третьей модели стоял внизу. Егорыч его чисто вымыл, местами даже отполировал. Машина выглядела вполне пристойно.

– И что, сама ездит? – недоверчиво спросил Аверин.

– Толкать не надо.

– Ну, пошли посмотрим.

Он считал, что эта машина ездить уже не в состоянии. Там все время что-то ломалось, что-то с хрустом отлетало.

Он распахнул дверцу, взял у Егорыча ключи, сел на водительское кресло. Повернул ключ, выжал сцепление, включил скорость и нажал на газ. Внизу что-то застучало, машина затряслась, как в лихорадке, и заглохла. Больше на повороты ключа она не реагировала.

– Далеко не уедешь, – покачал он головой.

– Как же это? – забормотал Егорыч, открывая капот. Он покопался там минут пять, не переставая чертыхаться. – Заводи.

На этот раз завелась она без труда. Сделав почетный круг, Аверин остановился.

– Егорыч, ты гений.

– Что ты. Скажем так – талант.

– Не, заглохнет где-нибудь в ста милях от города.

– Нет, гарантия… Но я бы за город на ней не катался.

– Не буду.

Дома Аверин перебрал содержимое тощего кошелька, убедился, что на бензин должно хватить, поэтому можно сегодня поехать на работу на собственных колесах. Сильно утомил общественный транспорт. После метро голову будто обручами сдавливает. Другое дело – собственная машина: у светофора подождешь, в пробочке постоишь, в результате всюду опоздаешь, но зато на мягком сиденье, на свежем воздухе (последнее, впрочем, сомнительно – на шоссе воздух далеко не свежий).

На работу Аверин еле успел. На метро действительно получалось куда быстрее. На оперативке начальник отдела порадовал, что с 30 апреля по 2 мая – усиленный вариант дежурства. Значит, всем торчать на работе и ждать указаний. Атмосфера в столице накалена до предела, не сегодня завтра начнется открытое противостояние. Так что каждый должен находиться на своем месте.

Аверин не возражал против своего мягкого крутящегося кресла перед компьютером. Но не более того. Никого бить резиновой палкой по голове он не собирался – не то воспитание. Других сотрудников отдела тоже ничто не заставит заниматься подобным. Угрозыск – вне политики. Для него есть только такие понятия, как преступление и наказание. Все остальное от лукавого. Политика, вельможные разборы, власть – все мимо. Защищать людей от преступников – и баста, на большее пусть никто не рассчитывает.

Аверин уселся разбирать бумаги.

14 марта сего года во Владивостоке взорвана квартира лидера городской оргпреступности Петракова. Крестный отец не пострадал. Разрушен подъезд. Погибли четыре посторонних человека. Заказчики установлены – братья Ларионовы. Исполнители тоже установлены – три негодяя. Но тут никаких судов не надо. Все трое убиты членами своей же банды.

К гибели бандитов Аверин относился вполне спокойно. Туда им и дорога. Совершенно иное – гибель мирных людей. В Москве девочка взяла оставленную в подъезде коробку из-под молока. Это оказалось взрывное устройство, предназначенное для «крутого», живущего в квартире. Ребенок погиб. В Воркуте мать вскрыла посылку на имя своего сына – известного своей нечистоплотностью коммерсанта, и взлетела на воздух. В Ростовской области заложили заряд в дом, где проживал авторитет, дом дал трещину, и жильцов пришлось выселять.

8 марта в лесополосе у Хабаровска обнаружен с огнестрельными ранениями труп Кравченко. Несколько недель как вышел из тюрьмы, пришел к своему приятелю Кочневу, дослужившемуся до местного бандитского авторитета. Напились, поругались – святое дело, чего корешам встречаться, если не драться? Кравченко пообещал приятелю устроить Хиросиму, поубивать и его, и его семью. Как же так – насиловали вместе, а сел в тюрьму он один? А кореш еще не хочет платить за то, что его дело взяли на себя. Кочнев признавал правомерность постановки вопроса, но проблему решил проще. Первого марта четверо неизвестных усадили Кравченко в машину. Нашелся только его холодный труп. Исполнителей пока установить не удается.

Пермь – задержан киллер. Заказчик дал ему пистолет, подвез на машине к дому и указал на человека, с которым надо расправиться. Киллер пошел расстреливать, но, видимо, только начинал свою трудовую деятельность по этому профилю, так что руки дрожали. Убрать он должен был генерального директора акционерного общества «Уральский меридиан», но телохранитель не зря получал деньги. В броске он обезоружил преступника. Последний признает факт покушения. Заказчик – неизвестен. Причина может быть любая – отказ платить рэкетирам, невозврат долгов, месть, происки конкурентов, разборки внутри АО.

На Петровке Савельев сидел в своем кабинете и глушил кофе с беляшами из буфета.