Текст книги "Скованные намертво"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Не любишь ты меня, – как бы для смеха сказал однажды Аверин, прижимая ее голову к своему плечу.

– Почему. Иногда люблю.

– Нет, ты меня уважаешь.

– А ты?

– А я тебя обожаю… Как рифма.

– Ты у меня поэт, – она впилась своими губам и в его губы…

С деньгами становилось совсем туго. Аверин как-то договорился посидеть в пивной со старым приятелем Сережей Палицыным.

– Как бы заколотить деньги? – спросил Аверин, отставляя полупустую кружку.

– Продавай информацию в газеты, – ответил Палицын, разделывая воблу.

– Да ты что?

– А ничего! На Петровке многие так поступают. Лучше всего «Московский комсомолец» платит. «Коммерсантъ» неплохо.

– Нет, так не пойдет.

– Тогда пиши сам.

– Не умею.

– А ты попробуй. Буду твоим творческим консультантом. И литературным агентом.

Аверину этот разговор запал в память. Однажды он подобрал справки, посидел вечер. И обнаружил, что слова ложатся на бумагу необычно легко. Когда он прочитал свое творение, то убедился, что получилось, в общем-то, неплохо. Статья рассказывала о разоблачении банды, занимавшейся нападениями на водителей-дальнобойщиков, – на ее счету было четверо убитых.

На следующий день Аверин встретился с Палицыным, показал написанное. Журналист вычитал, пожал плечами.

– Для первого опыта ничего. Текст изобилует канцеляризмами, специфическими оборотами, милицейским и уголовным жаргоном. Но в принципе годится. Главное, есть проблема. Есть некоторые эмоции. Впредь побольше размазывай в статьях соплей и причитаний – народ это любит. Подбавь чуток крови, размешай со щепоткой страха, намекни, что преступность стучится в каждый дом, поругай власти за бездействие, попеняй на народ за падение моральных устоев, распиши парочку эпизодов пострашнее – и статья готова… И еще – ты привык в школе сочинения писать: вводная часть, основная, вывод. Уходи ты от этого. Статья – это нечто другое и выстраивается она совсем по-иному.

– Как?

– Статья начинается с убойной фразы. Типа – оторванная голова закатилась за плиту. На голове виднелись следы зубов неведомого существа.

– Ага. На кухне лежал труп и еще дышал.

– Можно и так… Давай, попытаюсь пристроить.

Через неделю статья вышла в «Криминальной хронике». Аверин ее почти не узнал. Вымученные, пережитые фразы и выражения были выкинуты или переделаны, взамен них вписано несколько совершенно ненужных сентенций. В одном месте переврали факты – слава Богу, не слишком сильно. Но в целом, как ни странно, произведение получилось вполне достойным. Вынесенный на первую полосу анонс свидетельствовал – материал номера.

– Давай еще, – сказал Палицын, – редактору понравилось. А то все думают – менты не только писать, но и читать не умеют.

– Ладно тебе издеваться.

– Напиши про маньяков. Горячая тема.

Про маньяков Аверин написал уже с учетом рекомендаций. И Палицын с уважением произнес:

– Старик, растешь на глазах.

Вторая статья вышла через две недели в «Очной ставке», Аверину позвонил редактор этой новой забойной газеты и призвал сотрудничать впредь, пообещав платить больше, чем в других местах. Там Аверин получил гонорар, приостановивший его падение в финансовую пропасть.

– Теперь надо тиражировать статьи в других изданиях. Мелькать почаще, – сказал Палицын. – Попытаюсь пристроить еще в два места.

Обещание он свое выполнил. Статьи приняли еще в двух газетах. Пообещали рассмотреть и в «Огоньке» – они только что начали издаваться вновь и платили по два – два с половиной доллара за машинописную страницу, так что средняя статья тянула на полторы-две сотни – половина ежемесячной зарплаты сотрудника центрального аппарата МВД.

– Пиши больше, – посоветовал Палицын.

Но Аверину вскоре стало не до всего. Небольшая передышка закончилась, и опять обрушился шквал событий.

Аверин приехал в ГУВД к Савельеву подбивать итоги по совместным делам. Пролистал сводки и ткнул пальцем в раздел «без вести пропавшие».

– Так. Пропал без вести Георгий Отариевич Паридзе, 19441 года рождения… Гоги Колотый? – обернулся он к Савельеву.

– Он, родимый.

– Как исчез?

– Позавчера утром вышел из своей квартиры. Спустился своим скромненьким «Жигулям». Тут к нему подошли люди в милицейской форме, усадили в машину с мигалкой. Поднялись к жене, отдали ключи от «Жигулей». Больше Гоги никто не видел. Никаких известий.

– А может, милиция прихватила?

– Я посылал людей – проверили все. Обзвонил МБ, прокуратуру. Никто Гоги не задерживал.

– И что все это значит?

– Тайна сия велика есть.

– Крутой авторитет.

– Личность известная. Поговаривают, наставник Отари Квадраташвили.

Аверин задумался. Исчез Гоги Колотый. Что этому предшествовало? Не разговор ли с Лехой Ледоколом? Аверин прекрасно помнил, как обмолвился ему, что так интересующий его Калач вел из Тель-Авива какие-то переговоры с Гоги. Что творится? Какой обвал вызвал звук этих слов?

– Что делать будете? – спросил Аверин.

– Я – ничего, – сказал Савельев. – Пусть окружной оперативно-розыскной отдел объявляет Гоги в розыск как без вести пропавшего. Своих дел полно.

– Что по ОД «Жильцы»?

– После того как месяц назад у них сорвалось очередное дело, они легли на дно. До недавнего времени.

Сделка, на которой рассчитывали взять шефа фирмы «Милосердие» и его подручных киллеров, сорвалась. Решили группу пока не трогать, подождать, когда они проявятся. Савельеву удалось подвести в фирму «Милосердие» своего агента, который сошелся достаточно близко с Новицким. Так что теперь держали руку на пульсе этой бригады. Но как назло Новицкий временно свернул деятельность. Савельев даже предложил подставить для сделки своего человека, но вариант отвергли как слишком сложный и опасный. Было решено начинать реализацию исходя из имеющихся данных, если бандиты не затеют новой акции в ближайшие дни.

– Что с нашим человечком в «Милосердии»?

– Говорит, на послезавтра намечается отработка очередного клиента. Новицкий его пас три месяца. Большая квартира у метро «Семеновская».

– Думаешь, хозяина после договора будут глушить?

– Семьдесят тысяч долларов. Еще как будут, Слава… На, читай.

Савельев протянул распечатку телефонных переговоров. Опять Новицкий обещал Каратисту новое денежное дело и списание всех долгов.

– Надо им снова навешивать «наружку», – предложил Аверин.

– С завтрашнего дня…

Аверин открыл дверь, прошел в прихожую, включил свет. Пушинка висела, вцепившись когтями в плащ на вешалке. Что она там делала – никому не известно.

– Мой новый плащ, – укоризненно произнес Аверин, снимая кошечку. Пушинка мяукнула, беззлобно укусила его за руку и замурлыкала.

Пушинка испытывала в последнее время какое-то нездоровое стремление к акробатическим номерам. Она то карабкалась на шкафы, то лазила по шторам, от чего те лохматились, а теперь решила взяться за плащ.

Аверин прошел на кухню. Пушинка рванула следом и начала тереться мордой о брюки. Это означало, что она канючит свою порцию.

– Не получишь. Нечего по плащам дорогим лазить, – произнес он.

Пушинка на миг растерянно посмотрела на него, а потом тяпнула за ногу. Аверину порой казалось, что она понимает русский язык так же свободно, как он сам.

– А это уже уголовщина, – погрозил он пальцем котенку. – Ладно, что с тобой поделаешь.

Вытащил из холодильника кусок колбасы и кинул на блюдце, поставил варить рыбу. Прошел в комнату. Набрал номер квартиры Маргариты. Она подняла трубку.

– Здравствуй, дорогая моя, – произнес он.

– Привет, – в голосе звучал холодок.

– Ты не хочешь встретиться?

– Я на этой неделе не могу. Извини.

Судя по тону, извинение подразумевалось чисто формальное. Обменявшись еще несколькими ничего не значащими фразами, Аверин закруглил разговор. Держа трубку в руке и слушая гудки, он вздохнул. Он привык к переменам настроения у Маргариты. Кто поймет этих женщин? Перебрал в памяти – может, сделал что-то не так? Вроде все нормально. Возможно, он просто наскучил ей. Девушка привыкла с детства играть с разными игрушками, выбрасывая их, когда они надоедают. На миг он почувствовал себя несчастным, заброшенным.

– Мяу, – донесся с кухни требовательный зов. Пушинка намекала, что рыбе уже пора бы и свариться…

– Первый, ответь Бархану-один, – донеслось шуршание из рации.

– Первый слушает, – произнес Артемьев.

– Объект вышел из ресторана. Сел в контейнер. С ним – его секретарша.

– Где терпила?

– Вышел из ресторана. Хорошо поднабрался. Идет к троллейбусу.

– Провожайте «Мерседес». Бархан-четвертый – провожает терпилу.

– Бархан-четыре понял.

– Бархан-один принял.

Аверин посмотрел на часы на панели «Жигулей». Они показывали двадцать два пятнадцать.

– Скоро будут, – сказал Савельев. Зашуршал эфир.

– Бархан-восемь на связи. Первый, ответь, – послышалось из рации.

Третья группа «наружки» вошла в зону радиослышимости.

– Первый, слушаю.

– Ведем клиента вдоль бульвара.

– Контейнер?

– Зеленые «Жигули». Квитанция «а22-18мк».

– Понял. Присматривайте.

Через пять минут зеленые «Жигули» появились в зоне видимости. Машина была старая, потертая, битая-перебитая. Она остановилась в двух кварталах от дома.

– Объект два вышел из контейнера. Объект три остался в салоне, – сообщил оперативник из «наружки».

Ясно – Каратист отправился к дому, а Карась сидит за рулем и ждет возвращения подельника.

– Не упускайте. Пятый, по сигналу начнете брать. Союзники пусть подстрахуют.

Союзниками обычно называют сотрудников «семерки» – разведки. Они не имеют права участвовать в силовых мероприятиях. Их дело – наружное наблюдение. Они живут под чужими именами, имеют вымышленные места работы и документы прикрытия. Оперативник «наружки» – это тень. Он напоминает о своем присутствии лишь тихим шелестом и не должен никогда материализовываться ни в материалах уголовных дел, ни при задержаниях. Но в жизни часто происходит иначе. При мероприятиях часто просто не хватает оперативников для проведения захватов, и «семерка» занимается несвойственным делом – выламывает руки, защелкивает браслеты.

– Значит, все сработало, – сказал Савельев. – Они решили убрать клиента.

– Значит, решили, – произнес Аверин. На него обычно накатывало легкое возбуждение, когда операция входила в основную стадию.

– Смотри, вот он. С сумкой.

– В сумке – автомат Калашникова?

– Скорее всего. Привычный инструмент.

– Стрелки хреновы.

Каратист пристроился в сквере так, чтобы держать подъезд в поле зрения. Он нервничал. Вскакивал, суетливо прохаживался. Аверин рассматривал его в бинокль. Летом темнело поздно, на Улице было совсем светло.

– Четырнадцать трупов, – сказал Аверин. – Пора бы уж и перестать нервничать.

– Работа тяжелая. Боится еще.

– Может, зря не взяли спецназовцев?

– Обойдемся своими силами.

– Первый, ответь Бархану-один, – прозвучал голос опера «семерки».

– Первый на линии, – сказал Аверин.

– Терпила выходит из троллейбуса.

– Ну все, начинается. – Аверин сказал в рацию:

– Приготовиться.

По направлению к подъезду направился шатающейся походкой мужичок. Он шел прямиком к своей смерти. По планам Новицкого этому человеку надлежало через несколько минут умереть.

Каратист высмотрел клиента и заерзал на скамейке.

– Вперед, – сказал Аверин. Савельев тронул машину.

– Здесь притормози. Когда я сближусь с Каратистом, командуй захват. И подкатывай. Подстрахуешь.

– Понятно, – Савельев вынул «стечкина» и передернул затвор, положил пистолет между сиденьями.

– Если что не так пойдет и он выхватит автомат, сразу вали его, – велел Аверин, вылезая из салона.

– Сделаем.

Жертва зарулила к подъезду. Каратист встал со скамейки и быстрым шагом направился туда же. Аверин зашел за дом, бегом преодолел расстояние, перепрыгнул через газон, расстегнул рубаху на груди, приспустил ремень и нырнул за угол. Он рассчитал траекторию так, чтобы пересечься с Каратистом в нескольких метрах перед подъездом и столкнуться нос к носу.

Аверин рассеянно смотрел по сторонам, шатался, гнусавил под нос песню. Он вполне прилично научился изображать пьяных. Главное, не встретиться взглядом с глазами клиента. Это многих доводило до беды. У преступников существует какое-то шестое чувство. Некоторые чуют опасность и без видимых причин. Другие читают по глазам опера, если тот, дурак, пялится куда не следует.

Аверин смог теперь рассмотреть Каратиста получше. Высокий, симпатичный парень с длинными волосами, с набитыми по-каратистски руками. Ничего порочного в лице, во взоре.

Обычный молодой человек. Никто бы не подумал, что на его душе четырнадцать безвинных жертв.

Каратист прибавил шаг. Он вскользь и с видимой досадой посмотрел на Аверина – свидетель. Впрочем, в такой стадии опьянения, что вряд ли сможет потом сказать что-то членораздельное.

– Напрасно старушка ждет сына домой, – занудил Аверин, споткнулся и неожиданно ринулся вперед. Рывком преодолел три метра. Каратист отпрянул, но сделать ничего не успел. Аверин подсек его. Вырвал сумку, отбросил ее. Каратист махнул ногой, попытался подняться, и Аверин обрушил на него страшный удар кулаком. Голова стукнулась об асфальт, и Каратист потерял сознание. Сзади послышался визг тормозов. Из салона выскочил Аверин со «стечкиным».

Две машины блокировали зеленый «жигуль», в котором сидел Карась. Оперативники ринулись к дверям, распахнули их. Вытряхнули, как куклу, Карася, и впечатали его лицом в асфальт, слегка прошлись из чувства классовой ненависти злодею по ребрам.

– Допрыгался, гаденыш, – прошипел опер из второго отдела.

– За что, мужички?! – захныкал Карась.

– За дело, сученыш.

Далеко отсюда сотрудник ГАИ остановил «Мерседес», направлявшийся по шоссе.

– Ваши права, – произнес лейтенант.

– Пожалуйста, командир, – Новицкий протянул инспектору дорожно-патрульной службы водительское удостоверение. – За что остановил?

– Плановый досмотр.

К Новицкому подошли двое скучавших молодых людей, автомобиль которых досматривал второй инспектор. Новицкий кинул на них рассеянный взгляд. Обычные товарищи по несчастью.

Тут его и стиснули с двух сторон. Он напряг молодецкую силушку, пытаясь вырваться, но получил коленом в живот. Руки его завели за спину.

– Вы чего? – захрипел Новицкий.

– Мы из МУРа, Толик, – произнес оперативник.

– За что?

– Сам знаешь. Будь моя воля, я бы тебя здесь в расход пустил.

Через сорок минут все задержанные и спасенный хозяин жилья сидели в разных кабинетах на Петровке. Старший важняк из прокуратуры города оформлял все документы.

Аверин и Савельев говорили с Каратистом. Тот сидел согнувшись. Взор у него был тусклый. Он еще не совсем отошел от удара. Его слегка мутило. И он пребывал в шоке.

В сумке у него обнаружили короткоствольный автомат с глушителем. Аверин был уверен, – это тот самый, из которого были убиты и другие жертвы.

– Ну что, Ваня, говорить будем? – спросил Аверин.

– Я ни в чем не виноват. Вы ошиблись, – долдонил угрюмо Каратист, постанывая и держась за затылок, на котором запеклась кровь.

– За что взяли, знаешь?

– Не знаю…

– Понятно, – Аверин встал, прошелся по кабинету, сел напротив Каратиста, положил ладонь на его плечо. – Ты мне одно скажи, зачем было тогда, у площади Ильича в доме, через сумку стрелять? Так красивее показалось или вынуть автомат побоялся?

– Само собой получилось, – вздохнул Каратист. – Я не хотел… Я не думал, что все так получится…

– А как ты думал?

– Это все Карась… Ему все баксы и баксы.

– Бизнесмен вас на долгах ведь поймал.

– Поймал. Мы с Карасем вместе учились. Школу закончили. От армии сами знаете сколько стоит отмазаться. Деньги большие. Но заплатили. Решили дело свое завести. Взяли у Бизнесмена два «лимона» на раскрутку фирмы… Шмотье перепродавали, продукты. Пролетели быстро.

– Дело нелегкое.

– Вот именно… А Бизнесмен стал угрожать. На счетчик обещал поставить. А чего, у нас это быстро. Не знаете, что ли, что такое Железнодорожный? Тогда бы кабала на всю жизнь. Или рельс на шею.

– Действительно.

– А что делать-то было? Что?! – Каратист шмыгнул носом. – Жизнь на волоске зависла.

– А тут жизнь старика, которому сто лет в обед, только небо коптит, – кивнул Аверин, внимательно смотря на Каратиста.

– Ну да… Позвонили мы с Карасем в дверь. Открыл старикан. Опойный, под мухой – уже не человек, а животное, мусор под ногами. Я его обхватил, а Карась веревку накинул. Придушил. Взяли паспорт. Бизнесмен задним числом его квартиру на себя оформил. У него все в кармане – и нотариусы, и менты. Он знает, как такое делать.

– А потом?

– Потом в Мытищах. Там старикан и старуха жили. Божьи одуванчики.

– Зарезали.

– Да.

– Интересно человека резать?

– Противно.

– Но надо было попробовать.

– Да, – задумчиво произнес Каратист. – Потом на лестничной площадке еще двоих расстреляли. У метро «Площадь Ильича».

– Через сумку стрелял.

– Да. Бизнесмен дал автомат. Бесшумный. В лесу его опробовали… А потом на тех двоих. Из автомата и мужичка одного. Маклер он был. Вместе с Бизнесменом дела делали. Новицкий ему крутые бабки задолжал.

– А потом?

– Квартира в Текстилях.

– Зачем было хозяину железный штырь в ухо забивать?

– Это Карась. Ему показалось интересно… Ему понравилось убивать. Мне-то отвратительно, а он каждого дела как праздника ждал.

– Почему же сегодня ты пошел стрелять?

– Он стреляет плохо. Он вообще ничего не умеет делать, гад. Только подзуживает – бабки нужны, бабки…

Каратист вытер ладонью слезы. Плечи его дрогнули.

– Ваня, а не жалко людей? – спросил Савельев, вставая сбоку от стула, на котором сидел допрашиваемый.

– Жалко? – Он задумался, потом закивал:

– Конечно, жалко.

– А зачем соглашался? Долг же с первого раза отработали, – произнес Аверин.

– Зачем? Понимаете, с одной стороны жизнь всякого мусора – алкашей, стариканов, которым уже ничего не нужно. А с другой – тысячи баксов…

Он заплакал. Потом взял себя в руки.

– Пиши собственноручное объяснение, – Аверин протянул ему листок бумаги. – Пиши, пиши, тебе же будет лучше Чистосердечное раскаянье, сам знаешь…

Каратист сел писать объяснение.

Через два часа раскололи Карася.

Бизнесмен держался двое суток. Сломался уже на второй очной ставке. Его допрашивал следователь прокуратуры вместе с Авериным в тесной комнате для допросов ИВС на Петровке.

– Черт побери, – произнес он, поглаживая тонкими музыкальными пальцами подбородок. – Знал же – пора заканчивать. Думал, еще несколько месяцев.

– И в Штаты, – кивнул следователь. – В Вашингтон.

– И это знаете?

– Все знаем, Бизнесмен, – сказал Аверин. – Все.

– И что теперь? Расстрел?

– Может, отвертишься. У нас сейчас кровососов миловать любят, – вздохнул Аверин.

Он задумчиво разглядывал Бизнесмена. Пытался рассмотреть на его лице какую-то печать зла. И не видел ее. Не было ни надрыва, ни терзаний, ни маньячного блеска глаз. Не было отголоска темных страстей. Перед ним сидел экономист. Он умел высчитывать нормы прибыли, проценты, знал, куда вкладывать деньги, как перекачивать их за границу. Он умел хорошо считать. Это был новый биологический тип, венец рыночной эволюции, вершина сознания, не затуманенного лишними эмоциями. В четкой системе ценностей на самом верху пирамиды стояла она – госпожа прибыль. Чужие жизни, честь, совесть – все это находилось где-то внизу. Вряд ли Бизнесмен испытывал восторг от того, что приходилось вычеркивать кого-то из списка живых. Он общался с жертвами, уговаривал их на сделки, обмывал с ними договоры в ресторанах. А после застолья отсылал на смерть. В его системе приоритетов это значилось как неприятная необходимость, но в целом событие не слишком значительное. Значительны только деньги. Значительна цель – владеть деньгами. Имея деньги, можно зажить «белым человеком» – на теплых берегах в далеких странах. Там скинуть с себя, как ненужные одежды, все воспоминания, смахнуть со стоп пыль родной земли. С деньгами можно сменить родину, круг общения, забыть все и жить размеренной жизнью. Угрызения совести для экономиста не более чем блеф. В маньяке, которого Аверин выловил в Смоленской области в прошлом году и на счету которого числилось одиннадцать жизней, было куда больше человеческого.

Дьявол двадцатого века – это не истеричное яростное существо. Это такой вот экономист-математик, ас расчетов прибылей, акула дебетов и кредитов, знаток процентов, для которого человеческие жизни – лишь второстепенный элемент в уравнении. Экономисты везде. Ярость, ненависть, злоба – все это в патриархальном милом прошлом. Расчет и выгода – сегодняшние темные боги.

Дьявол-экономист – вся Россия на твоей ладони, она – поле твоей игры. Он пожирает все – заводы, полезные ископаемые, государственные кредиты и займы. Он везде – начиная от крошечной артели и кончая гигантскими компаниями. Дьявол смотрит на обобранных, обнищавших людей. Что можно взять с них еще? Что имеют нищие, лишившиеся работы, накоплений? Что тянет на многие тысячи долларов? Недвижимость. Квартиры.

Старичок, получающий нищенскую пенсию, живет в квартире за сто тысяч долларов. Для дьявола-экономиста это нарушение логики, попрание его системы ценностей. Это пропадающие деньги, нужно только нагнуться и подобрать их, устранив незначительное препятствие – человеческую жизнь.

До Аверина доходила оперативная информация, что черные квартирные деляги разделили столицу на сектора. Три месяца назад было поднято дело – там речь шла о пятидесяти трупах. Квартирным киллерам доказали, правда, всего два убийства. Оперативно-розыскной отдел ГУВД Москвы недавно проверил, куда делись люди, отдавшие фирмам свои квартиры. К новому месту прописки не прибыло больше тысячи человек! Примерно такая же ситуация и в других городах России.

Технологии, как лишить человека жилища, просты. Первый путь – грубое насилие, убийство. Чистенький и вежливый хозяин фирмы заключает с хозяином квартиры договор купли-продажи, вместо денег человек получает нож под сердце. Или еще вариант – квартира завещается «милосердной» организации, которая обязуется ухаживать за старичком, после чего жизнь хозяев длится считанные недели. Путь второй, более изощренный – хозяина квартиры, горького пьяницу, начинают обхаживать фирмачи, и тот спьяну подписывает генеральную доверенность на распоряжение жильем, квартира продается, а хозяин выбрасывается на улицу. Некоторым везет – по договору Фирма все-таки предоставляет жилье взамен продаваемого. Но чаще люди видят не обещанный загородный дом, а в лучшем случае покосившуюся халупу. На контроле у Аверина было дело, когда фирмачи, чтобы не возиться с поиском нового жилья клиентам, просто за две тысячи долларов передавали их на обустройство цыганам. Некоторых цыгане пристраивали в своем поселке в семьи, те приживались, работали по хозяйству. Были и такие, которых отказывались брать из-за хронического алкоголизма – их душили и хоронили на цыганском кладбище. Сентиментальные убийцы не забывали о том, чтобы положить убиенным на могилку венок.

Как только разрешили приватизацию и куплю-продажу квартир, криминологи забили тревогу: «необходимо создать антикриминальный механизм». Но в стране, которой владеет дьявол-экономист, где никто не собирается отвечать ни за что – кого интересует пяток тысяч безвинно загубленных душ. Погибали самые беззащитные, самые безответные люди, вся вина которых заключалась только в том, что они стояли на чьем-то пути к наживе. Экономистов не терзают раскольниковские комплексы: совесть, можно или нельзя преступить черту. Они беззаботно, с обаятельной американской улыбкой, зажав под мышкой папку из крокодиловой кожи и стараясь не запачкать модельные туфли кровью, перешагивают через чужие жизни. После допроса Бизнесмена Аверин вернулся домой совершенно больным. Без света он просидел в кресле два часа. Его сковывала вялость, нежелание шевелиться. Ему хотелось зарыться в землю, найти место в бункере и жить, не выглядывая на поверхность. Он ненавидел этот мир, которым правят экономисты. Он ощущал свое бессилие перед ними. Понимал, что не в состоянии остановить мясорубку, перемалывающую зазевавшихся, слабых, больных или просто попавших под нож. Хотелось все бросить к чертовой матери.

– Эх, Пушинка, – он погладил кошку.

Он сознавал, что проигрывает, как и другие его коллеги, битву с дьяволом. Что с каждым днем тот чувствует себя все вольготнее. Он покоряет души людей. Приучает жить по процентам и доходам, переступать через все. И душа Аверина сотрясалась от отчаянья.

– Выдюжим, Пушистик? – спросил он. Ничего. Есть еще сила в руках, чтобы обламывать рога таким, как Бизнесмен, Каратист и Карась. Еще посмотрим, чья возьмет.

Аверин встал, включил свет. Надо работать, а не распускать нюни. Он просто еще раз убедился, что идет война и надо вести себя как на войне.

– Слава, – послышалось в телефонной трубке.

– Аверин слушает, – произнес он, скашивая глаза на двух своих коллег, с которыми делил кабинет.

– Это Маргарита.

– Я понял.

– Извини.

– За что?

– Я разговаривала с тобой, как дура.

– Да ничего.

– Может, я действительно дура… Ты не понимаешь…

– Ты же ничего не говоришь. Я бы понял.

– Я знаю… Ладно, не о том. Хочу тебя увидеть, дорогой.

– Когда?

– Сегодня сможешь заехать после работы?

– Думаю, что да.

– В полседьмого у Управления?

– В полседьмого. Если что-то изменится, я позвоню.

– Я хочу тебя видеть…

Уже третью неделю Аверин не мог встретиться с дамой своего сердца. С каждым его звонком ее голос становился все более холодным и отстраненным. Аверин понимал, что все идет к разрыву. С ней было слишком хорошо, чтобы это длилось долго. Ему нечем удержать такую женщину. С каждой встречей он все больше осознавал, что она далеко не такая наивная тургеневская девушка, которая опускает глаза и краснеет по любому поводу, какой казалась с самого начала. Она гораздо более сложное существо. У него возникало ощущение, что в ее душе происходит борьба. Кажется, найти к ней ключик, одно-два слова – и все изменится. Но он не знал этих самых слов. Не мог понять, что творится с ней. Он был отличным психологом, умел колоть людей, не повышая голоса, находил подход к самым отпетым типам. Но перед Маргаритой пасовал. Он не мог взглянуть ни на Маргариту, ни на ситуацию со стороны. Не мог объективно понять, где прошла трещина, не видел причин. Похоже, Маргарита решила переломить ситуацию сама.

– До встречи, – он положил трубку и просидел с минуту, положив ладонь на телефонный аппарат. Потом встряхнул головой и углубился в поступившие документы.

Несмотря на то что журналисты твердили, будто ни одно наемное убийство не раскрыто, они продолжали раскрываться.

Каждый день Аверин получал бумаги о раскрытии очередного преступления.

Краснодарский край. 5 марта в Геленджикский ГОВД поступило заявление об исчезновении сотрудницы центральной горбольницы Христофориди, двадцати лет от роду. Две недели назад ее труп нашли в пруду у поселка Архипо-Осиповка. Уголовный розыск быстро решил задачу. По решению горсуда она с сыном должна была вселиться в квартиру, где проживал ее бывший муж Христофориди со своей любовницей. Его это не устраивало, он заручился помощью пары знакомых уголовников. На такси все трое прибыли в больницу, Христофориди вызвал жену на беседу. Она села в машину – там ее удушили.

13 мая в автомашине на шоссе Казань – Набережные Челны убит активный член местной преступной группировки Гафиатулин. Сотрудники розыска вышли на организатора – преступного лидера и двух исполнителей. Дележ сфер влияния. Один из исполнителей убит при задержании.

По нескольким делам, которые контролировал Аверин, наметились подвижки. ОД «Перевертыши» – дело о ряде вооруженных нападений на водителей. Четыре убийства на Западной трассе. Похищено несколько дорогостоящих иномарок. Очер-тился круг фигурантов. Выяснилось, что работала организованная группа, в которую входили двое бывших и один действующий сотрудник милиции, а также несколько отпетых головорезов. К ним удалось внедрить своего человека. Последняя акция – на Минском шоссе на территории Белоруссии взяли фуру с тремя новенькими «Мерседесами». Так же занимались перегоном из-за рубежа ворованных автомобилей. Используя связи в Госавтоинспекции и набив руку на подделке документов, они весьма лихо ставили на учет и перепродавали краденый транспорт. Черный автобизнес приносит огромные барыши. Один шестисотый «мерс» стоит около сотни тысяч долларов, а «перевертыши» угнали их пять штук. Естественно, такие деньги не делаются без крови, а кровь лить они не страшились. Разработка проводилась совместно с МУРом. На совещании у начальника четвертого (разбойного) отдела МУРа решили по прибытии новой партии ворованных машин реализовывать информацию. Расклад был более-менее ясен, и оставалось только нанести удар в подходящее время. Шестнадцать фигурантов надлежало задержать одномоментно, чтобы не дать им возможность оказать противодействие следствию.

Ни шатко ни валко шло дело по классическому борцу и не менее классическому бандиту Артему Смолину, подозреваемому в расстреле на Кронштадтском бульваре. Будто почуяв опасность, тот отчалил из Москвы, но должен был появиться – ожидался очередной дележ-разбор с горцами.

Аверин подготовил документы на подпись и отправился к Ремизову. Тот сидел в кабинете в одиночестве и слушал радио.

Верховный Совет затеял очередное обсуждение проблемы с преступностью. Примерно то же самое обсуждали и в администрации президента. Обе ветви власти обвиняли друг друга в бездействии и коррумпированности. Шел заунывный нудеж: граждане лишены защиты, в городах навсегда утеряно спокойствие. Но, похоже, никто не собирался зреть в корень. Кто способен взглянуть правде в глаза и без увиливаний рубануть: «Уже поздно – ситуация вышла из-под контроля. Нужны экстраординарные меры». Законы и постановления последних лет все больше развязывали руки преступникам. Порядок в государстве был выгоден всем только на словах. Что у депутата, что у чиновника хоть немного, но рыльце в пушку. Или общаются они с людьми, у которых рыльце в пушку. А то и просто получают деньги от преступных структур. Все кого-то лоббируют, кого-то отмазывают, занимаются протекциями, протаскивают какие-то дела. А как же иначе? В противном случае близость к власти теряет свое очарование. Старый принцип – зачем сидеть у кормушки и не наворачивать из нее за обе щеки. Жирная рыба водится только в мутной воде, а государственные мужи тоже любители хорошей жирной форели. Сильные правоохранительные органы никому не нужны, как не нужна законность, порядок. Примешь жесткий закон – так сегодня прокуратура посадит при его помощи маньяка-убийцу, завтра доберется до основателя финансовой пирамиды, а послезавтра придет к тебе, государственному мужу, с вопросом: откуда подмосковные дачки и импортные тачки? Так что легкий властный треп о «мобилизации всех сил на борьбу со злом, бескомпромиссной борьбе и широком наступлении на преступность» очень удачно сочетается с разглагольствованиями типа «важно не наломать Дров, нельзя вернуться к тридцать седьмому году и нарушать права человека».