Текст книги "Наше дело — табак"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Глава 5
ВСТРЕЧА НА ТАМОЖНЕ

День у Арнольда обещал быть бешеным. А тут еще с утра на Лену опять накатило.

– Я сегодня буду поздно, – сообщил он, когда жена готовила завтрак. Она во что бы то ни стало должна была приготовить ему завтрак, хотя он вполне мог справиться с этим сам или нанять прислугу. Но она упрямо делала это каждое утро, во сколько бы он ни вставал, превратив это действо в ритуал, который помогал ей держаться на плаву.

– Неважно выглядишь, Леночка, – сказал Арнольд.

– Я отвратительно выгляжу! – бросила она резко. Он пожал плечами и возразил:

– Ну что ты… Просто тени под глазами…

– Я выгляжу отвратительно! – настойчиво повторила она.

Спорить у Арнольда желания не было. В отдичие от Лены, которая продолжала:

– Я вся вымоталась, понимаешь…

– Лен, спокойно…

С нервами у жены было определенно не в порядке. Он стал замечать, что она все чаще закладывает с Викой – запасы коньяка быстро истощались. Несколько дней назад вообще пришлось вызывать частного врача, чтобы он вколол ей успокаивающее. Правда, тогда был повод. Надо же так случиться, что именно когда она заскочила на чашку кофе в «Золотой шельф», по нему вжарили из гранатомета. Лена грохнулась в обморок, а потом несколько дней не могла прийти в себя, находясь в ступоре. Врачи сделали ей пару уколов, накормили таблетками. Из оцепенения она вышла, но зато снова начались истерики.

Обеспокоенно посмотрев на нее, он продолжил уминать завтрак. Она сидела молча, уставившись на кофейник.

– Все отвратительно, – скривила она губы.

– Ну не все, – рассудительно произнес он. – Ленок, я сегодня задержусь. Если вообще приеду. Нужно встречать груз…

– Груз, – кивнула Лена и посмотрела на него немного диковатым взором. – Я это слышу через день! Я устала! Ты все время встречаешь груз. Или мотаешься по шлюхам!

Самое обидное, что по поводу груза – это была чистая правда, а не какая-то увертка с целью загулять в веселой компании в отеле на морском берегу. На самом деле таможенники тормознули фуру с «Кэмелом». Документы были в порядке. Точнее, почти в порядке – насколько в порядке они могут быть при существующей системе. Но на таможне кто-то сильно проголодался. Людей, с которыми обычно договаривался Арнольд, сейчас не было. Вопрос надо было утрясать срочно – партию уже ждали оптовики.

– Ты чего волну-то погнала? – несколько удивленно посмотрел на нее Арнольд.

– Волну, да? Погнала?! Ты когда в последний раз со мной в постели этим делом занимался?! Забыл уже! Все эти шлюхи. Артисточки московские! Фуршеты! Сигареты! Я не могу видеть сигареты, понимаешь! Я не могу видеть этих ублюдков, твоих компаньонов, которые в любую минуту могут тебя заказать! Я не могу!

– Э, Лена, – он потрогал ее за плечо. Она утопила свое лицо в ладонях, повела резко плечом.

– Отстань!

Она затряслась. По ее щекам потекли слезы… Вот этого Арнольд не терпел. Женская истерика приводила его в холодное бешенство. Еще хуже, когда начиналось выяснение отношений.

– Все эти мерзавцы и шлюхи липнут к тебе как мухи, потому что у тебя есть деньги! – закричала Лена. – Пойми, ты им не нужен! Им нужны твои деньги. Деньги, черти их забери! Деньги! Сигареты!

– Сигареты нас кормят, – сухо произнес он. – Хлеб с икрой – вот что такое для нас сигареты.

– Ненавижу! – Казалось, она его и не слышала.

– Ты ненавидишь, – он сжал ее плечо так, что она вздрогнула, – а мне наплевать на твою ненависть.

– Оставь меня!

– Оставить? – холодно спросил он. – Это мысль, Лена… Это мысль…

Она метнула на него яростный взор.

Он пододвинул стул и сел напротив нее, потом, подождав немножко, произнес:

– На эти деньги, которые мне даются очень недешево, ты катаешься по курортам и ищешь там хахалей…

– Ты что говоришь?

– Благодаря этим деньгам ты ни черта не делаешь, кроме как шатаешься по магазинам за шмотьем и косметикой. Это твоя главная работа – шататься по магазинам…

Он хлестал ее словами, видя, что они достигают цели и больно бьют ее.

– Без этих денег ты была бы обычной училкой в средней школе и учила бы малолетних наркоманов читать Лермонтова, который им до фонаря. И получала бы за год сумму, с какой сегодня тебе из дома выйти зазорно.

– Отстань!

– А твои комплексы и душевные терзания «новой русской» барыни – это от жира и дури! Ясно?

Теперь она разревелась по-настоящему.

– Мне надоели твои истерики, – спокойно произнес он. – Мне осточертели твои упреки. Я буду жить как хочу и могу. Тебе понятно, девочка? Или нет?

Она всхлипнула. Поежилась. Его тон отрезвил ее, как будто он растер льдом ее щеки.

– Я тебя люблю, понимаешь… Не эти деньги поганые. А тебя… Тебя, дурак ты такой… Тебя! И я боюсь за тебя… А ты… А ты… – она всхлипнула.

Он закатил глаза и покачал головой, пока она хлюпала носом, уронив голову на стол.

«Идиотка, – про себя произнес он. – Осточертела своими фокусами, истеричка… Интересно, кто ей наплел про артисток?»

– Ладно, ладно. – Он снова положил руку ей на плечо. На этот раз она не сбросила ее. – Ну все, хватит… Все, я сказал! – произнес он резче. Подействовало.

– Арнольд!.. – Она порывисто подалась и судорожно обняла его.

Он сидел, как дурак, когда она орошала его грудь слезами раскаяния, и наливался раздражением. Чего ему только не хватало для полного счастья – так это ее истерики. Можно подумать, ему больше не над чем голову ломать и нет больше поводов для того, чтобы нервы портить! Взять хотя бы эти фуры задержанные… Милиция на прошлой неделе тормознула машину левых сигарет, которые со склада развозили на лотки и в магазинчики. Придраться им было не к чему – по документам товар перевозили со склада на склад, но груз все равно задержали. И начались долгие и нудные разбирательства. Оперативники из ОБЭП хотели, чтобы Арнольд раскололся до фундамента и накатал дрожащей рукой чистосердечное признание о своей преступной деятельности в поставке левых сигарет. Ему показалось, что им было скучно и они просто точили лясы, потому как заняться больше нечем. Ох, надоело все это. Действительно, закатиться бы сейчас на бережок с какой-нибудь шлюхой. Обязательно со шлюхой, потому что те просто выполняют свою работу, а не выясняют отношений, не портят нервы.

– Тебе надо отдохнуть, Ленок… Просто надо отдохнуть, – начал излагать он, переходя на такой тон, каким обычно предлагал партнерам взаимовыгодную сделку. – Езжай на курорт…

– Где буду искать мужиков, – напомнила она ему в сердцах брошенные им слова.

– Да ладно, замяли, – сказал он. – Куда хочешь? В Испанию? На Майорку?

– Там сейчас жара, как на сковороде.

– Ну а куда? В Париж – там нормально…

– На Эйфелеву башню с заклепками глазеть, чтоб она провалилась. – Лена начинала втягиваться в разговор, истерика отступала.

– Слушай, а давай-ка в ЮАР. Там сейчас зима, погода нормальная – ни жарко, ни холодно. И изумительные отели. Почувствуешь себя белым человеком.

– Я не знаю… Одной противно…

– Возьми Вику…

«Мужа она достала, – хотелось добавить ему. – Он с удовольствием ее отошлет на пару недель. За такое удовольствие три-четыре тысячи баксов – не деньги».

Раздался звонок в дверь. Арнольд посмотрел на часы, потом перевел взор на экран монитора, на котором был виден топчущийся перед дверью шофер-телохранитель.

– Ты подумай. – Арнольд еще раз погладил Лену по плечу и взял «дипломат».

Его опять закрутила обычная карусель, когда не успеваешь заметить, как щелкают минуты и часы. Визит в нотариат. Встреча с клиентами. Разнос партнерам-оптовикам. Полдня просвистело – даже дыхание перевести не успел. Поглядел на часы – уже два. Пора было ехать на таможенный терминал, где тормознули фуру. В кабинете он наспех проглотил пару бутербродов, запил кофе.

– Спасибо, Танюсь! Не надо, – отказался он от горячего обеда, чмокнув в щеку секретаршу. – Я в Суворове, на таможне…

Когда он вышел из машины, хлопнув с размаху дверцей, и решил уже устремиться вперед, к выполненному в лучших «новорусских» традициях – из дорогого кирпича, с зеркальными окнами зданию суворовской таможни, то услышал сзади звук клаксона и обернулся. На стоянке стояла отлично знакомая ему машина. Она удостоилась восхищенной статьи в «Трезвом взоре». Положа руку на сердце, восхищаться было чем. Это была единственная подобная машина в области. Только что запущенный в серию «Ягуар-Силверстоун» цвета «платиновый металлик». Мощная штучка, оснащенная 363-сильным четырехлитровым двигателем с турбонаддувом, навигационной системой, встроенным телефоном. Мечта автомобилиста. В Англии он стоит девяносто тысяч долларов. А сколько за него отдал три месяца назад Плут – известно ему одному.

– Здорово, братушка, – произнес Арнольд, подходя к машине, с заднего сиденья которой вылез Сапковский.

– Привет. Тебя каким ветром сюда занесло?

– Проблемы с таможней. А тебя?

– То же самое, – вздохнул Плут. – Эти бандиты, похоже, перепугались москвичей и пытаются доказать, что они не заурядная шайка, а честная государственная служба.

– Это у них вряд ли получится.

– Точно не получится, потому что им есть хочется. Но пока они сдвигают брови. Строго так сдвигают.

– Мне к какому-то хрену надо… Как его?.. – Арнольд вытащил смятый листок, на котором были записаны данные таможенного чиновника. – Бирюков. Что за фрукт?

– Такой же фрукт, как и другие в этом райском садике. Но сейчас его нет. Так что пойдем по рюмке ликерчику хватанем. – Сапковский кивнул на драную, несуразно дорогую забегаловку, стоявшую рядом с терминалом и именуемую рестораном «Граница».

Половина столиков в ресторане была занята. Приятели устроились рядом с эстрадой, на которой валялся раздавленный окурок. К ним подкатил ленивый официант, который подтянул резко живот, узнав в Сапковском одного из табачных авторитетов.

– Что желаете? – склонился он.

Наверное, если бы Сапковский сказал, что ни копейки никогда не оставит в этом гадючнике, все равно халдей гнулся бы с тем же подобострастием, поскольку нутром ощущал присутствие рядом больших денег.

– У нас сегодня прекрасный грибной соус… – начал официант.

– Не напрягайся, – поднял руку Сапковский. – Два пива «Адмиралтейское». И чипсы…

Бровь официанта удивленно поползла вверх.

– Постой, – сказал Арнольд. – Мне соленых огурчиков и стопарик водочки. Не отрави только, хозяин. Чтобы водка была качественная.

– Лучшим образом сделаем. – Официант, улыбаясь, улетел.

Арнольд брезгливо огляделся, потом произнес:

– Что-то редко видимся, Плут. Ты все куда-то исчезаешь.

– Ты тоже… Дела завертели, Арнольд. Дела, будь они неладны…

– Глушак уже сколько мертв.

– Не так много.

– А кажется, сто лет…

– И ни черта до сих пор неизвестно.

– Милиции надо зарплату больше платить, – усмехнулся Арнольд.

– Я бы им, шакалам, вообще ничего не платил, – зло воскликнул Сапковский. – Ты слышал, Дона Педро выпустили.

– Слышал.

– И что думаешь?

– Я ничего не хочу знать! – замахал руками Арнольд. – Для меня все в прошлом. Все это уже всемирная история, понимаешь…

– Понимаю.

– Плохо понимаешь… Я не хочу вообще вспоминать.

– А придется, – с досадой произнес Сапковский. – Менты начали копать наши счета, проводки. Гринев, урод такой горластый. Слышал о нем?

– Еще бы.

– Он в Мюнхен отправился. Компру на нас собирать, – угрюмо улыбнулся Сапковский.

– Зачем?

– Все затем же. Они считают, что денежные потоки как-то связаны с убийством Глушака. И с Сорокой.

Подошел официант и со словами «Приятного аппетита» поставил на стол заказ.

– Хреново. – Арнольд взял рюмку, посмотрел ее на свет. – Могут что-то и накопать. Хотя вроде все проводки грамотно делали.

– Если возьмутся, много чего могут накопать. Ментам почему-то втемяшилось в голову, что те бабки ушли через наши каналы.

– Деньги, которые собрал Сорока?

– Точно. – Сапковский налил в бокал вспенившееся холодное пиво.

– И Глушак так считал. – Арнольд подцепил вилкой огурчик, хрумкнул им. – Отсюда неутешительный вывод напрашивается: кто-то из нашего узкого круга при этих делах.

– Чушь это все!

– Может, так… А может, и не так. Плут…

– И чего ты меня взором Дзержинского буравишь? – раздраженно осведомился Сапковский. – Ты что, считаешь, я при этих поганых делах?

– Я не знаю, Плут…

– Зато я знаю, что ни причем!

– Так ведь и я знаю, чти я ни при чем…

– Ну ты даешь!

– Ладно, дурной какой-то разговор, Плут. – Арнольд махнул разом рюмку, крякнул; – Проехали…

Глава 6
ПРИВЕТ С ТОГО СВЕТА

В Мюнхене Гринев встретился с Марком Шварцманом, тем самым эмигрантом, с которым были общие дела у Глушко и фирмы «Восток». Как и ожидалось, выходец из СССР, привыкший к спокойной европейской жизни, с высоты положения гражданина Германии начал отнекиваться от всего и вообще заявил, что с представителем России общаться не желает. Сопротивлялся он недолго. Гринев в паре емких матерных слов доходчиво расписал ему, что ждет его бизнес, которым он повязан с Россией, и что ждет его самого, появись он сдуру в Полесской области. Давить на людей заместитель начальника уголовного розыска умел и любил, так что выдавил из эмигранта, как из тюбика, все содержимое.

– Забылся ты, браток, – произнес по-отечески Гринев. – Разучился власть уважать.

– Так тут разве власть, – хмыкнул эмигрант, признавший в нем власть настоящую. – Лохи, а не власть… Германия еще жива за счет того, что каждый немец с детства стучать привык. У них это протестантской моралью называется. Увидел, что сосед правила движения нарушил, – позвони в полицию. А так тут все лохи лохами.

– Только живут вон как, – обвел рукой окрест себя Гринев.

Они сидели в кафе, куда заглянули по выходе из Управления криминальной полиции после того, как нашли общий язык.

– А лохи не только бедные, но и богатые бывают, – грустно заметил эмигрант.

Спорить с ним Гринев не стал, хотя и был не во всем согласен.

В результате командировки удалось выяснить теперь совершенно определенно, что Глушко во время последней поездки в Германию на самом деле узнал, что по каналам «Востока» прошли большие деньги.

– Он взбесился, когда мы просчитали по поводу этих денег, – говорил Марк, прихлебывая из кружки пиво. – Орал, что его, Глушака, обули, как пацана. И намекал, что кто-то из его корешей спелся с каким-то воротилой.

– С чего он взял? – осведомился Гринев.

– Мол, только с Сорокой на пару такое дело не потянешь. Сороку потом убрали – его с самого начала использовали втемную. И поделили бабки. – Несмотря на оторванность от родины, современной лексикой Шварцман владел свободно.

– Какой такой воротила?

– Глушко не распространялся…

Немцы пообещали копать в этом направлении дальше, но пока ничего у них не получалось. Задерживаться Гриневу там резона не было, и он вернулся домой.

Гринев прибыл вполне довольный жизнью. Зашел в кабинет к Ушакову сияющий, в новой рубашке и галстуке.

– Отоварился, – заметил начальник уголовного розыска.

– Немножко.

– Давай излагай…

Гринев поведал о своих достижениях.

– И что нам с этим делать? – спросил Ушаков, выслушав своего заместителя.

– Надо повторно трясти окружение Глушко.

– Надо… Людей нет.

– Пусть губоповцы и работают.

– Сейчас, – усмехнулся начальник уголовного розыска. – Пока они отличились тем, что накатали в Москву докладную, будто убийства таксистов раскрутили под их непосредственным руководством, а уголовный розыск там вообще где-то вдали маячил.

– Что-то не помню их там.

– Операция «Ураган», – развел руками Ушаков. – Им результат нужен. А результата нет. Надо воровать чужие результаты. Непонятно?

– Да мне-то давно все понятно.

– А у нас людей нет. Те, что есть, уходят. Скоро отказняк некому будет написать. Полюбуйся, еще два рапорта – Ушаков положил ладонь на две бумажки.

– На увольнение?

– Один на увольнение. Другой на перевод в другую службу.

– И скатертью дорога, – пробежав глазами рапорта, махнул рукой Гринев, как Ленин в старых фильмах. Только вождь пролетариата указывал дорогу к светлому будущему, а заместитель начальника уголовного розыска отсылал куда подальше. – Двумя дурачками меньше… Думаешь, им интересно по двадцать часов в сутки работать? Они на асфальт с жезлом встанут и будут водителей трясти. Или в разрешительную систему пойдут – деньги с бандитских охранных агентств грести лопатой и в ус не дуть. И на шиша им этот розыск нищий сдался?

– С кем останемся? – вздохнул Ушаков. – В райотделах некомплект по двадцать-тридцать процентов.

– Да хоть пятьдесят, – отмахнулся Гринев. – Это лучше, чем дефективных держать, от которых неизвестно что ждать.

– Да уж. Клоунов у нас немало, – кивнул Ушаков. Ему вспомнилось, как два года назад в банде, промышлявшей налетами на квартиры, пригрелись два оперативника Кумаринского уголовного розыска, повышавшие свой профессионализм планированием преступлений. А так как профессионалы они были никчемные, то попались быстро. После этого случая у Ушакова возникло чувство, что ему в душу наплевали.

– Балласт нам не нужен. За борт – и все дела, – Гринев опять рубанул ладонью воздух.

– Нас самих, старичье, скоро за борт…

– Это точно. – Гринев задумался, помолчал. Потом спросил:

– А вот ты знаешь, какой проходной балл нынче в нашу высшую школу милиции?

– Не интересовался.

– Семь тысяч долларов. Скажи, не слышал.

– Слышал.

– Посмотри, вокруг начальника вышки кто крутится. Один Кавказ. Скоро нам та смена придет, которая за семь тысяч поступала. Ты думаешь, они такие деньги выкидывали за образование? Сейчас! Это вложение капитала. Отдал семь тысяч, за год работы их оправдал да еще лишние остались… Тогда уж лучше вообще милицию расформировать. Так что хрен с ними. Пусть рапорта пишут.

– Семь тысяч… Растут цены, – усмехнулся Ушаков.

– Это ж надо – семь тысяч баксов за поступление. – покачал головой Гринев. – Да по паре сотен за каждую сессию. И говорят, еще дешево. В Москве дороже… Василич, смотрю я на все это и жду…

– Чего?

– Когда проснусь. – Гринев поправил свой новый классный галстук и спросил:

– А помнишь, как он в депутаты рвался?

– Помню.

Начальник высшей школы год назад собирался в депутаты Госдумы, принародно заявляя, что надеется на то, что за него будут голосовать сотрудники милиции и их семьи. Те самые детишки, которым он проходной балл в семь тысяч баксов влепил.

Старый немецкий особняк с новым евроремонтом, принадлежавший начальнику высшей школы, но записанный на какого-то его дальнего непонятного родственника, гордо возвышался в центре города рядом с коттеджами табачных королей и по стати, отделке и, главное, цене не слишком им уступал. Знай наших!

– Кто только эту сволочь начальником школы держит? – Гринев выматерился.

– Тот, кого он устраивает, – сказал Ушаков. – Кругооборот денег в природе.

– Деньги, деньги… Тьфу… Чего дальше будет, если все так пойдет… Меня одно успокаивает.

– Что?

– Что жить недолго осталось. Через год-другой на пенсию. А опера долго не живут. Треть в ящик играют в течение двух лет после увольнения. Сдохну, и пускай другие это дерьмо хлебают!

– Ну, тебя занесло…

– А!.. – Гринев хлопнул ладонью по столу.

– Кстати, пока тебя в Германию носило, тут новости появились.

– Грохнули кого?

– Похоже на то.

– И кого?

– Корейца и Ломоносова. Гринев присвистнул и произнес:

– Шамиль. Вот паскудник. Как он Корейца, бедолагу, достал-то?

– А черт знает. Наверное, кто-то продал.

– Да наверняка. – Гринев усмехнулся. – А знаешь, из этой всей шушеры мне Корейца единственного жаль.

– В нем что-то человеческое было, – согласился начальник уголовного розыска.

– Обаятельный был, гад. Не то что Шамиль – тварь холоднокровная. Как крокодил. Лежит в тине и людей жрет, к воде подходящих. Я надеялся, Кореец первым успеет.

– Не успел…

Зазвонил телефон. Ушакову трубку брать не хотелось – это наверняка губоповцы, опять будут ныть, что нужно отметить в сводках совместные мероприятия в рамках операции «Ураган». Но звонили настойчиво.

– Кто такой настырный? – Начальник уголовного розыска взял трубку. – Слушаю, Ушаков.

– Лев Васильевич? – послышался чем-то знакомый сипящий голос. Говорить, похоже, собеседнику было трудновато.

– Он самый.

– Это Ан. Вы мне можете уделить несколько минут?

– Кореец, – удивленно произнес Ушаков. Теперь он узнал этот голос. Он действительно принадлежал Александру Ану.

– Нам надо встретиться. – Кореец закашлялся. – Вам это нужнее, чем мне…

– Подожди, дай подумать…

Глава 7
МЕНТЫ И БАНДИТЫ

Кореец очнулся, ощущая, как с трудом его душа возвращается в истерзанное тело.

Голова гудела. Тошнило. Казалось, он никогда не сможет заставить это вдруг ставшее чужим тело сделать хоть что-то. Но он сумел усилием воли разбить сковавшую его ледяную глыбу.

Он лежал в скрюченной позе в «хавире». Во рту был какой-то кислый противный вкус. Все вокруг было поломано.

– Ox, – простонал он, пытаясь подняться.

Не получилось. Черный водоворот начал засасывать его. Кореец собрал волю в кулак. На этот раз ему удалось приподняться на руках. Он уселся на полу, прислонился спиной к холодной стене, с которой обвалилась штукатурка и проступил кирпич.

Взрывная волна переломила крышку стола пополам, но стол спас Корейца.

В помещении было темно. В окно заглядывала будто обрезанная посредине луна, но она не могла разогнать мрака.

Кореец ощупал грудь – то место, куда врезала отлетевшая часть крышки стола, – но переломов, похоже, не было. С трудом достал зажигалку, щелкнул ею, извлекая колеблющийся язычок пламени. Слабого света хватило, чтобы в углу комнаты высветилась темная масса.

– Эх, Ломоносов, – прошептал Кореец, попытался встать на ноги, но не смог. Подполз. Ощупал тело своего ближайшего помощника и друга, уже сведенное трупным окоченением. Значит, без сознания Кореец пробыл долго. – Вот черт, – прошептал он.

Ломоносов мертв. Кореец, в отличие от многих своих коллег и конкурентов, имел слабость привязываться к людям, с которыми прошел огонь и воду, никогда не предавал их, по возможности прощал им слабости. А с Ломоносовым они воевали бок о бок с того первого дня, когда решили брать под контроль первые группы перегонщиков машин.

– Суки, – едва слышно прошептал Кореец. – Ответите. За все…

Самое удивительное, что в этой свалке в боковом кармане ветровки уцелел сотовый телефон. Пластик на крошечной синей коробочке дал трещину, но при нажатии кнопки матово-зеленым загорелось табло, по нему поползли цифры.

Собираясь с остатками сил, сидя на полу, прижавшись спиной к стене. Кореец прокашлялся. Потом нащелкал номер и прохрипел:

– Кунак.

– Слушаю, шеф.

– Тревога. Ломоносова завалили.

– Вы где?!

– На «хавире». – Кореец опять закашлялся, ощущая, как грудь пронзает острая боль, и боль эта, как ни странно, отрезвляет, привязывает его сознание к действительности. – Я еле жив. Присылай людей…

– Сейчас! – взволнованно крикнул Кунак. – Мигом будем, Кореец. Мигом!

– Втроем приезжайте. Ты, Дюк и Бундес… Больше никому ни звука…

– Уже мчимся!..

Теперь можно расслабиться. Не до конца. Немножко… Он прикрыл глаза и положил под руку пистолет. Он не знал, насколько тяжело подстрелил Пробитого и не вернется ли тот добить жертву. Поэтому усилием воли удерживался на краю, не позволяя себе отключиться.

Потом подоспели братишки на двух машинах. Они залетели в дом, уложили Корейца на лежак, начали перевязывать армейским медпакетом. Кунак служил в Афгане и знал, как оказывать первую медицинскую помощь раненым.

– Серега? – спросил Кореец о судьбе шофера.

– Убили, – сообщил Кунак. – Ножом проткнули… Кто посмел. Кореец? Какая сука?!

– Пробитый…

– Всегда чувствовал, что он падла! – Кунак сжал кулак и со злостью врезал им по стене. – Ух, голыми бы руками порвал…

– Не волнуйся. Порвешь, – прошептал Кореец. – Если найдешь…

Корейца хотели поднять и нести в машину, но он с трудом поднялся сам, качнулся, опершись о каменное плечо мощного тяжеловеса Дюка. Кореец знал, что перед своей командой он должен всегда оставаться на ногах.

– Приберите здесь, – велел он.

– Трупы? – спросил Кунак.

– Мне тебя учить? Не в милицию же обращаться… Врач группировки, которого привезли к Корейцу на законспирированную съемную хату, осмотрев главаря, успокоил встревоженную братву:

– Небольшая контузия. Переломов нет. Дней десять отлежаться – и все как рукой снимет.

Десять дней Кореец отлеживаться не собирался. У него имелись свои планы. Он провалялся ровно столько, чтобы быть в состоянии встать и не рухнуть от головокружения.

О том, что он выжил, знали всего четыре человека – самых приближенных, в которых он был уверен. Больше в факт своего спасения посвящать он никого не собирался. Наоборот, в Полесске активно распространяли слух, что Кореец мертв. Положение живого трупа было достаточно выгодным. Правда, пребывать слишком долго в списках отправившихся на тот свет он не собирался – так можно довести до того, что, когда ты воскреснешь, тебя просто не воспримут всерьез. Он собирался отлеживаться на дне ровно столько, сколько хватило бы на решение главной проблемы.

Кореец не то чтобы был слишком злопамятным человеком, но сделанное ему зло не забывал никогда.

– Пробитый, мразь… Надо искать эту суку, – сказал он, полулежа на мягком диване и держась рукой за грудь, сдерживая подступающий кашель. Противный кислый вкус во рту так и не проходил.

– Ищем, – отвечал Кунак.

– Хреново ищем! Он заполз в нору, зализывает раны.

– На деньги Шамиля.

– Сами не можем найти, поможем найти другим, – заключил Кореец.

– Каким макаром? – непонимающе посмотрел на него Кунак.

– Забыл, что есть псы из служебного питомника, которые своего не упустят?

– Ушаков?

– Он! – кивнул Кореец.

…С начальником уголовного розыска Ан мог встречаться без опаски, поскольку в розыске не находился, а то, что ушел он на дно и весь город считает его мертвым, – это милицию не должно волновать.

Из телефонного разговора Кореец понял, что Ушаков тоже был уверен в его смерти. Встречу назначили в чахлом парке за силикатным заводом, где обычно народу бывает мало и чужих глаз можно не опасаться.

Начальник уголовного розыска, как и обещал, приехал один. На нем был длинный синий плащ, защищавший от сильного, не по-сентябрьски прохладного ветра.

В этом видавшем виды дешевом плаще Кореец видел Ушакова четыре года назад, когда тот с СОБРом ставил на уши один из кабаков. Можно представить, что каждый раз, весной или осенью, этот человек смотрит на свой старый верный плащ с мыслями, что уже пора купить новый, этот из моды вышел, да и вообще не пристало ходить в таком старье человеку такого положения. А потом ощупает ткань – крепкая, еще не на один год хватит, да и мода – вещь изменчивая, вроде не так и плохо смотрится. И решает, что деньги, необходимые на новый плащ, лучше потратить на что-то еще. В общем-то, Кореец, который забыл, когда у него в кармане бывало меньше двух-трех тысяч баксов на мелкие расходы, своего противника даже уважал за этот аскетизм и активное нежелание зарабатывать себе на жизнь, а при такой должности сделать деньги нетрудно, даже держась в рамках закона. У главного сыщика области были свои понятия, которым он следовал всю жизнь. В нем ощущался стальной стержень, а Кореец уважал людей, которые ради принципов готовы отречься от многого, в том числе от денег, хотя и считал, что поступают они глупо.

– Не ожидал увидеть, – сказал Ушаков, кинув мимолетный взгляд на две массивные фигуры, маячившие в конце аллеи.

– Меня не так просто убить, – улыбнулся Кореец.

– Поздравляю.

– Спасибо. Присядем, – предложил Кореец, показывая рукой на лавочку.

Ушаков кивнул. Они устроились на лавочке.

– Что звал. Кореец?

– Да вот хотел предложить вам сменить плащ и машину…

– Ну да, – кивнул Ушаков.

– Но ведь вы не согласитесь.

– Ты же знаешь.

– Знаю… И решил помочь вам в другом. Прояснить, что в городе в последнее время происходит.

– А чего происходит? Валите вы друг друга. Если бы вы с таким усердием на лесоповале деревья валили.

– Вы, наверное, слышали, что у нас с Шамилем некоторые разногласия, – не обращая внимания на язвительность тона своего собеседника, произнес Кореец.

– Об этом уже все газеты пишут… Ты мне скажи. Кореец, у тебя что, нет стрелков приличных, кто в цель бьет, а не в молоко?

– Есть. Один из них меня пытался загасить на днях, – усмехнулся Кореец.

– Кто?

– Пробитый.

– Даже так.

– Вы на нас напраслину возвели; давить начали, чтобы мы его сдали, – укоризненно произнес Кореец. – А он давно от рук отбился.

– И что это значит?

Кореец потер грудь, слабо кашлянул, скривился от боли, попытался глубоко вздохнуть. Перевел дух. И сказал:

– Я его на базар притянул. А он меня пытался загасить.

– И что?

– Я жив.

– А он?

– И он жив.

– В общем, все довольны, так? – улыбнулся начальник уголовного розыска.

– Не так… Он меня продал. Он, давно уже с головой не дружит. Но сейчас совсем слетел с резьбы… Надо его остановить. Тут мы союзники.

– Только тут, Кореец. Хочу, чтобы ты это запомнил.

– Я помню… Насколько я просек, этого гаденыша Шамиль давно перекупил. Пробитый наверняка ему исправно барабанил про все мои дела. Хорошо еще, я его к себе близко не подпускал, держал на коротком поводке, как цепного пса.

– Где ты, вообще, такое сокровище подобрал? – полюбопытствовал Ушаков.

– Друзья присоветовали. Говорили, что любые проблемы может урегулировать.

– И какие проблемы регулировал?

– Вот уж не знаю… Но чего он умеет, так это людей из всех видов оружия валить. Кое-чему его в армии научили. До остального своим умом допер.

– А тебе он в чем помог?

– Помог кое-кого на место поставить… Нет, без мокрухи…

– Тяжелая артиллерия.

– Хотите честно? – Кореец помедлил, потом махнул рукой. – Я его держал на крайняк.

– На такие дела, как разбор с Шамилем, – кивнул Ушаков. – Поэтому и встретились?

– Мысли у людей разные в голове бродят. Но за мысли пока еще не судят, Лев Васильевич.

– И что?

– Он кое-кому еще помогал по специальности в ту пору, когда уже на меня работал.

– Людей стрелял?

– Думаю, что так.

– С твоего ведома?

– Ну что вы. Я же не синдикат киллеров. Я бизнесмен. И своим людям такого не позволяю. Он работал за свой страх и риск. И одного из моих парней на это дело подбил.

– Кого?

– Помните Богомола?

– Которого в перестрелке мои опера продырявили, когда Пробитый ушел?

– Точно… Они вместе на заказ подписались. И заказ выполнили. – Кореец опять прокашлялся, грудь у него болела все больше и голова шла кругом. – Я об этой их халтурке буквально несколько дней назад узнал.

– Что за заказ?

– На Сороку. Того табачного капитана, который наших капиталистов местных опустил.

– Нормально, – кивнул Ушаков. Новость была убойная.

– Как Богомол сдох, Пробитый в одиночку другой заказ взял, – не останавливался Кореец. – Это продолжение того дела было.

– Заказ на Глушака? – напрягся Ушаков.

– Верно.

– А кто заказывал?

– Понятия не имею. Да меня это не слишком и волнует… Меня волнует, чтобы эта погань оказалась в гробу или на нарах. Я его сам попытаюсь найти. Но у вас возможностей побольше.