Текст книги "Наше дело — табак"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Глава 8
СПЛЕТНИЦЫ

– Как тебе причесон? – спросила Вика, возникая на пороге.

– Вызывающе слегка, – сказала Лена.

Вика подстриглась чуть ли не «под ноль».

– Почему? Что, спрашивается, такая калоша, как я, не может тряхнуть стариной?

– Может.

– В Голливуде одно время мода была – налысо брились и прически краской рисовали. – Вика скинула туфли, обулась в мягкие, пушистые тапочки и прошествовала на кухню, на которой не одному человеку перемывались косточки, смаковалась не одна сплетня.

– Знаешь, я у Рудика больше стричься не буду. Макс – у того рука легче. – Вика уселась на мягкое сиденье уголка и вытянула ноги, проведя пальцем по стежку на чулке – только что где-то зацепилась.

– Макс берет больше, – возразила Лена.

– Господи, десять долларов туда, десять сюда – какие проблемы…

– Ты слышала. Дона Педро арестовали. – Лена начала колдовать над туркой. Фирменную кофеварку она отставила в сторону, придя к выводу, что кофе, приготовленный в турке, все-таки лучше. Нужно, конечно, готовить на углях, но на кухне места углям не было.

– Говорят, это он Глушака заказал… Я, кстати, так и думала. Помнишь, перед всеми этими кровавыми делами я тебе еще говорила, что у Инессы с Педро шуры-муры. Я еще тогда прикинула – его подлая рука здесь.

– Слушай, что это за люди такие? – воскликнула Лена зло. – Сегодня обнимаются, друг другу в дружбе клянутся. А завтра киллеров посылают.

– Знаешь, мой муженек как говорит?

– И как он говорит?

– В нашем бизнесе, говорит, друзей нет. – Вика потянулась так, что косточки хрустнули.

– Не он один так говорит, – поморщилась досадливо Лена. – Это их любимая присказка.

– Я единственно чего не понимаю – почему милиция Инессу не берет? Наверняка с ее ведома муженька прихлопнули.

– Наверняка. – Лена вздохнула. – Мне рассказывали, она просто взбесилась, когда ее из «Востока» попросили.

– Поживилась-то она там не хило. У нее сейчас мечта – как можно больше денег из всех вытрясти и умотать в Англию.

– Чего она в Англии делать будет? – усмехнулась Лена. – Она кроме русского языка никакого не знает. И не выучит.

– Выучит. А потом окрутит какого-нибудь лоха английского побогаче. И будет ему наставлять рога.

– Вот стерва.

– Еще какая.

– Господи, как же я ненавижу их! – с чувством воскликнула Лена.

– Это ты зря. Ненависть, подруга, иссушает. Смотри на вещи философски, – порекомендовала Вика.

– Я боюсь, – негромко произнесла Лена. – И с каждыми днем боюсь все больше… Инесса. Она же тут орала, что Арнольду все это так не пройдет. На что она способна?

– На все… Но сейчас ее прижали. Так что Арнольд выживет… Пока выживет.

– Что значит пока?

– А потом как получится.

– Вика, ты чего такое говоришь!

– Я шучу… Повторяю, подруга: не дергайся. Все вокруг какие-то дерганые. Мой вон тоже какой-то ошалевший стал. После торгов за квоты вообще лицо перекривило, будто бутылку рыбьего жира выпил. Все твердит, что новые разборы грядут. Без телохранителя из дома не выходит.

– А тебе?

– А мое тело он не настолько ценит, чтобы его хранить… Козлы они, я тебе скажу. Говорю же, их надо принимать такими, как они есть. То есть обычными козлами.

– Попробуй, как лучше – из кофеварки или из турки? – Лена разлила кофе по маленьким чашечкам. Вика сделала небольшой глоток, причмокнула.

– Так лучше. Чего-то добавляешь?

– Кое-что.

– Дашь рецепт? Или секрет?

– Конечно, дам.

– Хотя у меня все равно так не получится. – Вика еще раз глотнула кофе, блаженно прижмурилась. – На кофе рука легкая должна быть. Это или умеешь, или не умеешь. Как и на деньги. Они или липнут к рукам, или не липнут. Будь ты хоть академик, хоть дебил – не влияет. Вон Глушак, дурак дураком был, но деньги к нему рекой текли. А доктора наук на помойках бутылки собирают. Потому что у него рука на деньги легкая была. Понимаешь, подруга?

– Как не понять.

Вика пригладила волосы:

– Знаешь, а мне нравится. Причесываться не надо. Просто и практично… Давай тебя так же обкорнаем… Я Макса попрошу. Он тебя воткнет вне очереди… Смотри, кажется, просто так взять и обкорнать. А каждая волосинка на своем месте. Где больше снять, где меньше – мастер, одним словом… Да еще голову помассировать… У него такие пальцы, подруга. Аж дрожь пробирает.

– Сильно пробирает? – усмехнулась Лена.

– Да как бы не пробирала – что толку? Все равно он голубой. Женскими модельерами и парикмахерами могут быть только голубые. Ты что, не знала?

– Наверное, преувеличение.

– Ни фига не преувеличение… Ну как, спросить?

– Ну, спроси, – кивнула Лена рассеянно.

– И будет нас две лысые старые калоши, – довольная, засмеялась Вика… – Коньяк в кружку, – велела она, ткнув в кофейную чашку пальцем.

Лена вытащила бутылку «Наполеона». Ритуал был отлажен. Было ясно, что полбутылки они уговорят.

Вика захмелела быстро.

– Кстати, у моего тоже дурная идея, – сообщила та. – Какой-нибудь домишко в Англии прикупить.

– Чего им эта Англия сдалась?

– Нравится. В общем, в Лондон свинтить. Навсегда. В больше сюда ни ногой… Казик надерется и как заведенный повторяет: «Пора делать ноги». Уже год я это слышу… У него идея глубоко засела – сорвать где-то большие деньги. Не сотню-другую тысяч долларов, а действительно большие. И рвануть отсюда подальше.

– Почему?

– Боится, подруга. Они все боятся. Потому что страшно. Будем, – она подняла стопку коньяку.

– Страшно, кивнула Лена.

– На войне как на войне. То одного пулей снесет. То от другого воронка останется. У них крыша и едет… Знаешь, когда он узнал, что Глушака и Арнольда подстрелили, что он делал?

– Что?

– Захохотал, как идиот… Подруга, все вокруг чокнутые, но надо и к этому относиться философски… А сейчас муженек говорит, что домик за бугром крошечный, комнат на тридцать, присматривает.

– Что, сорвал большие деньги? – заинтересовалась Лена.

– А он мне говорит? Он же козел… Они все козлы, подруга… Это что, последняя бутылка коньяка?

– Есть еще.

Глава 9
ЖЕНЩИНА-ВАМП

Как Ушаков и ожидал, в понедельник начался сумасшедший дом. Начальнику УВД звонили из аппарата министра, требовали отчеты по каждой из служб. На среду генерала вызвали в столицу на ковер. И чем это все кончится – никто не знал.

– Здорово они нам врезали, – кипел Гринев. – Прямо под дыхало. Хуже бандюганов. Уроды поганые.

– Да, выдали стране угля, – нерадостно улыбнулся Ушаков и поглядел в окно своего кабинета, за которым собирался дождь. К дождю грудь как-то сдавливало.

– Ты мне объясни, непонимающему, какая такая наружка топала за этими телевизионщиками от самого самолета? – завопил Гринев. – Кто?

– Дед Пихто, – произнес Ушаков. – Мы вообще не знали, что телегруппа НТВ здесь!

– Брешут и брешут… Телевизионщикам еще по ордену за мужество дадут после этого репортажа.

На самом деле в УВД никого до сей поры не волновало, кого из представителей центральных СМИ приглашает в область УБОП. У «оргпреступников» имелась своя мощная пресс-служба, ребята там работали ушлые, усвоившие все законы рекламы, в том числе главный – сто раз повторенный по телевизору тезис становится для зрителя личным убеждением. Поэтому с утра до вечера они трудились, чтобы не менее трех раз в сутки горожане слышали: единственная служба, которая защищает их покой, – это УБОП. К этим играм Ушаков относился спокойно, по старинке считая, что работает не за славу, а за совесть, и оперу лишняя реклама ни к чему. Ну кто, спрашивается, мог ожидать, что руководство УБОПа пустится во все тяжкие?

– Вообще, чего это московских телевизионщиков заинтересовали судьбы нашей области и подвиги УБОПа? – спросил Гринев.

– Это какие-то интриги в высших эшелонах власти, – сказал Ушаков, потирая затылок. – Подкоп идет под губернатора. Кое у кого свои взгляды на будущее области и на доходы со свободной экономической зоны. И тут как раз подвернулись наши коллеги со своими обидами. Их и использовали как дурачков. В результате те, кто в Москве это все затеял, достигнут своей цели…

– А наших затейников выкинут, как конфетные обертки, в урну, – кивнул Гринев. – Да, если ума нет, то и не будет. Я начальника нашего УБОПа знал, когда он еще лейтенантом был. Я ему говорил, что старшим лейтенантом ему не стать… А ты глянь, уже полковник. И такой же дурак, каким в лейтенантах был…

– Ладно, чего шуметь. Теперь жди комиссию из министерства.

– Пускай едут, – с угрозой произнес Гринев. – Я им все выскажу. И кто кому не дает с бандитами бороться. И кто крышу Шамилю и Корейцу все годы держал. За мной не заржавеет.

– Не спеши, – сказал Ушаков. – Это политика. Посмотрим, чем кончится.

– Хреново кончится.

– Может, и не совсем. Сейчас пришлют из Москвы оперативную группу. И поставят область на уши. Нам от этого только выгода. Глядишь, помогут поднять сигаретные дела.

– Василич, я считаю, ты лучший начальник розыска из тех, с кем я работал. Но твоя вера в лучшее меня порой изумляет… Кто нам когда поможет? На кого мы можем рассчитывать?! Только на себя! На тебя. На меня. Да на пяток-другой наших сотрудников. И все. Об остальном можно забыть. Группа из Москвы, ха! Приедет толпа бездельников, поймет, что без цистерны спирта в наших делах не разобраться. И укатит обратно.

– Время покажет, – сказал Ушаков, признавая, что его заместитель во многом прав. – Недолго ждать.

– Да шли бы они все, – махнул рукой Гринев. – У нас своих забот полон рот. Что с Доном Педро делать? Прокурор уже ерзает в кресле, все грозится меру пресечения изменить. Держим человека на аховых основаниях.

– Надо колоть его.

– По-моему, не расколется… Василич, надо дергать эту стерву.

– Инессу?

– Да. Ее, змею подколодную. Все-таки если Глушака они заказали, тогда на пару работали. Решили втихаря избавиться от ревнивого мужа. И прибрать имущество.

– А почему Арнольда не добили? Тогда бы вообще с «Востоком» проблем не было.

– Решили, что он готов. А он, сволочь, живучий оказался.

– Если мы Педро выпустим…

– То разбор будет продолжаться. Его прихлопнут.

– Или он прихлопнет, – сказал Ушаков.

– Пауки ядовитые. У них судьба такая – друг друга жрать.

– Ладно. Отряжаем добрых молодцев, пускай везут Инессу сюда. Она сейчас в массажном салоне. Здоровье поправляет.

За Инессой пристально наблюдали несколько дней, и распорядок дня, которому она педантично следовала, был известен уголовному розыску до мельчайших деталей. Заодно оперативники изучили немало кабаков, парикмахерских, массажных салонов и клиник для «новых русских». Жизнь у Инессы была напряженная. Все расписано, ни минуты покоя – врачи, массажисты, маникюрщицы, посещение женского клуба. И вечером – обязательный кабак. Раньше она посещала кабаки с Доном Педро. После его убытая в следственный изолятор скучала она недолго. Уже через день объявилась в «змеевнике» с Валей Гринбергом, владельцем сети продовольственных магазинов. Когда он появлялся с ней на людях, вид имел какой-то затуманенный и очень походил на очередного идиота, заболевшего этой женщиной-вамп. Смотрел на нее юношескими влюбленными глазами.

– Так, в два она выходит из массажного салона. Берите даму под белы ручки – и ко мне, – проинструктировал оперативников Ушаков.

– Права будет качать, – сказал старший опер из «убойного» отдела, который уже имел некоторый опыт общения с Инессой

– Пусть качает. Берите жестко. Не как вдову, а как лицо, которое .подозревается в соучастии в убийстве. И пусть она это почувствует.

Через полчаса старший опер зашел в кабинет:

– Доставили, товарищ полковник.

– Как она? – спросил Ушаков.

– Взбесилась сразу. Потребовала, чтобы ей вручили повестку. Потом заявила, что отказывается ехать. Пришлось чуть надавить – в рамках приличий, конечно… В общем, по дороге она нас всех успела поувольнять с работы. Меня обещала раздавить, как клопа. Раньше она такой не была.

– Веди. – Гринев потер руки. – Сейчас шалаву раскрутим по-быстрому.

Ушакову вспомнилось, как томно смотрели на него ее слегка раскосые, обладающие какой-то гипнотической силой глаза. Да, она ему фактически предлагалась. Если она замешана в убийстве, то причины такого поведения становятся понятными.

– Ну что, Инесса, вот и вновь свиделись. Как я и говорил, – произнес Ушаков.

– Что за хамство? – Она с размаху уселась на стул и закинула ногу на ногу. Мини-юбка выгодно открывала ее шикарные ноги, которые магнитом притягивали взгляд мужчины.

Время, когда она управлялась с фирмой «Восток», верша там революцию, не прошло для нее даром. Она и раньше не испытывала особого недостатка в наглости и напористости, а теперь могла давать их взаймы под проценты.

– Вы бы на меня еще наручники нацепили! – зло воскликнула она.

– А что, не нацепили? – удивился Гринев, присевший на подоконник и рассматривавший с интересом Инессу.

– Вы что? – уставилась она на него.

– Обычно при задержании преступников мы используем наручники. Мало ли что…

– Каких преступников?!

– Инесса, – вкрадчиво произнес Гринев, – вы смотрели старые шпионские фильмы? Там есть хорошие штампованные фразы: «Игра закончена. Ваша карта бита. Пора признаваться». Мне хочется сказать то же самое. Пора, Инесса, признаваться.

– В чем?! – крикнула она.

– Все вы знаете, – сказал Ушаков. – Думаете, зря у нас ваш любовник столько времени томится? Он что, молчать будет?

– О чем вы говорите? Бред какой!

– Сейчас начнет требовать адвоката. – Гринев хохотнул.

– Начну!

– Будет тебе и адвокат, – заверил Гринев. – И прокурор. И судья. Но сначала просто переговорим. Красивая женщина. Обидно отдавать в руки палачей.

– Что?! – выпучила она на Гринева глаза.

– Это он так шутит, – поспешил успокоить ее Ушаков. – Шутки у него такие… Близкие к правде, Инесса. Рассказывайте все. Начните с того, как стали встречаться с Петром Севастьяновичем Смагиным.

– У меня ничего с ним не было!

– Это правда?

– Чистейшая. Докажите иное!

– Это нетрудно, – пожал Ушаков плечами и протянул ей фотографию – ту самую, которой в свое время огорошил Дона Педро.

На Инессу снимок особого действия не оказал.

– Вот черт, – только и произнесла она.

– Как прокомментируете? – спросил Ушаков.

– А никак. Этот ревнивый идиот нанял сыскное агентство «Титан», чтобы там выяснили, есть ли у меня хахаль. Вы скажите, если он всех манекенщиц в городе переимел, почему мне хахаля не иметь, а?

– Дальше, – потребовал Ушаков.

– Муж приехал из Германии. И мне в морду вот эту самую фотографию. Такой шедевр фотоискусства. Паскудники, чтоб они все сдохли!

– Кто?

– Да все!.. – Инесса вытащила сигарету, щелкнула золотой зажигалкой, жадно затянулась.

– А вы что? – полюбопытствовал Ушаков.

– Сцепились. Он орал. Что-то о том, что нас придавит обоих. Только это все треп был.

– Почему?

– Потому что ему, по большому счету, на меня наплевать было! – раздраженно воскликнула она, сжимая в пальцах сигарету так, что сплющила ее. – Я для него была как красивая игрушка. Как джип новый. Но когда он джип помял, то с полчаса попереживал, а потом отремонтировал, загнал и новый купил. Вы понимаете, да? Ему на все и на всех наплевать, кроме одного.

– Кроме чего?

– Денег. И еще возможности выместить на ком-нибудь свою злобу. Это для него как наркотик.

– И что дальше?

– А ничего. Наутро встал, обматерил меня и поехал по делам.

– По каким?

– Каким? Он бабки искал.

– Какие такие бабки? – подал голос Гринев.

– Которые вместе с Сорокой в могилу ушли.

– И нашел?

– А черт его знает. Говорил, что-то нашел.

– И чего ты делала после того скандала с фотографией? – поинтересовался Гринев. – Ты говорила Дону Педрр о том, что муж вас застукал?

– А нафига?

– Как?

– Это их проблемы. Пусть сами и разбираются.

– Глушко с Доном Педро не встречался? – спросил Ушаков.

– Я думаю, нет. У него какие-то другие заботы были. Я же говорю: его вообще перестало что-либо интересовать. У него после убийства Сороки возникли финансовые заботы. Он на них заклинился.

Отпустили Инессу под вечер, когда она уже совсем расклеилась, лицо ее потекло разводами туши, и вообще она походила на ощипанную курицу. Больше ничего ценного вытянуть из нее не удалось.

– Как думаешь, врет? – спросил Ушаков.

– Я мысли не читаю, – сказал Гринев.

– Что чутье говорит?

– Чутье мне говорит, что она не врет…

Глава 10
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ

Шамиль был взбешен. Когда он услышал сообщение Гутмана по телефону о том, что произошло в аэропорту, то не поверил своим ушам:

– Ты прикалываешься, Интеллигент, да?

– Шамиль Идрисович, так и было все…

– Давай сюда…

– Гутман появился через полчаса в просторном кабинете своего босса в «Золотом шельфе». К тому времени Шамиль внешне успокоился, но на сердце осталась лежать тяжелая злоба.

Одной из любимых фраз по отношению к своим врагам у Шамиля была такая: «Я его все равно достану. Не рез день, так через месяц. Не через месяц, так через год». И он прекрасно отдавал себе отчет в том, что, если что-то пообещал, должен расшибиться в лепешку, а сделать. Злоба, которая однажды рождалась в нем, могла дремать и год, и пять лет. Но потом однажды она поднималась наверх лавой разбуженного вулкана.

Когда он начинал заниматься рэкетом, то схлестнулся с такой же командой, пытавшейся держать палатки в районе порта. Гога, предводитель той команды, классически подставил Шамиля и его людей, фактически сдал милиции.

– Гога, ты пожалеешь, – пообещал Шамиль.

Выйдя из тюрьмы, он ждал два года. А потом улучил момент. И Гога пропал. Шамиль застрелил его лично. Он не мог передоверить этого никому.

Шамиль никогда не боялся замарать рук. Да, он убивал людей. Двоих убил собственноручно. Он жил в таком окружении, где восхождение наверх возможно только по головам. Он не испытывал от этого никакого удовольствия. Только на миг охватывало его какое-то темное торжество, когда он раздавливал врага, но следом возникало гадливое чувство. Он не жалел своих жертв, зная, что большинство из них с удовольствием убили бы его. А кто был не способен убить, те вообще не имели права становиться на его пути – таким вообще заказано лезть в серьезное дело.

Тогда, в девяносто седьмом году, шамилевские подельники привязали застреленному Гоге металлическую плитку к ногам и сбросили с длинного бетонного мола в холодное, переваливающееся тяжелыми черными волнами Балтийское море. Дул пронизывающий ветер, стремившийся сбить людей с ног. И мигал маяк вдалеке. На губах оседала морская соль. А в ушах звенело от выстрела. Шамиль отлично, до мельчайшей подробности помнил тот вечер.

Гогу так никто и не нашел. Шамиль расплатился. Oн всегда расплачивался. И все знали это. Поэтому его уважали. Поэтому боялись. Страх нужно постоянно подогревать. Если его не подогревать, страх затирается, люди начинают ощущать, что ты уже не тот, постарел, подобрел и для этого бизнеса уже не годен. Страх, как древние кровожадные боги, требует новых жертвоприношений.

– Как можно самолет отослать обратно? – спросил Шамиль у Гутмана.

– Наши сейчас разбираются.

– Как это может быть?

– Все может быть. Были бы деньги, – рассудительно произнес Гутман.

– Что тебе сказал Кореец по телефону?

– Все передать?

– Все.

– Вообще-то у меня язык не поворачивается, – смутился Гутман.

– Хватит корчить из себя девицу, Интеллигент! Ты еще покрасней!

В более-менее дипломатических выражениях Гутман изложил, что ему сказал Кореец.

– Ты хоть понимаешь, что он сказал? – спросил Шамиль.

– Объявил войну. Такие слова не прощают.

– Вот именно. Кореец объявил нам войну.

– Она и так шла.

– Только сейчас стало понятно – или он, или я. Ты на кого ставишь в этом забеге, Интеллигент? – Шамиль недобро посмотрел на своего помощника.

– Я ставки не меняю, – твердо произнес Гутман. – Я не враг своему здоровью, Шамиль Идрисович, чтобы засматриваться налево.

– Соображаешь, ученый. – Шамиль встал, прошелся по кабинету. – Соображаешь.

…Несколько дней Шамиль не трогал Гутмана. После показа всколыхнувшего всю область материала по НТВ пахан был мрачен. С одной стороны, ему льстило, что его принародно зачислили в теневые короли всего Полесска, хотя это пока было не так. С другой стороны, если ты занимаешься такими делами и при этом жаждешь публичной рекламы – значит, ты идиот. А идиотом Шамиль не был. Он понимал, что после передачи пойдет волна и она качнет его корабль. А тут еще эта ситуация неопределенности с Корейцем. Пока Кореец не напоминал о себе. И от этого становилось еще неуютнее. Значит, противник преподнесет сразу большую пакость.

– Ну, и как оцениваешь с Корейцем ситуацию? – спросил Шамиль Гутмана, которого пригласил в свой кабинет в «Золотом шельфе».

– Ситуация неважная. К Корейцу у милиции масса вопросов, на которые он отвечать не спешит. Сейчас он неизвестно где. Может, в области. Может, в Варшаве или Берне. И его ближайшие помощники тоже где-то хоронятся. Никто по своим домам не живет. Родственников вывезли. Видно, что они давно готовились к обострению ситуации. В строй они за час могут поставить под сотню штыков. Недавно прикупили пять стволов Калашникова. Дисциплина военная.

– То есть, зря мы на них поперли, так, что ли? – уставился на помощника Шамиль.

– Это не мне судить. Плохо, что мы все на виду. На ладони… Мы можем дотянуться только до шестерок Корейца. А он может дотянуться до первых лиц.

– Кореец где-то здесь, – сказал Шамиль. – В области. Затаился под корягой.

– Только где?

– А мы его найдем.

– Нужно тогда искать его через окружение. Брать их. Опускать в форт и по душам разговаривать.

«Опустить в форт» означало захватить заложника и держать его в рыцарском форте крестоносцев, владевших Полесском в давние времена. Это было мощное сооружение с сотнями метров подземных переходов – исторический памятник, который Шамиль получил в аренду на пятьдесят лет и теперь использовал его под тюрьму, бетонировал ниши, устраивал тайники да еще пару раз нашел старинную посуду. Однажды к нему нагрянул угрозыск, опера побродили по подземельям, пообещали поставить вопрос о том, чтобы отнять у бандитов памятник культуры, но если бы они знали, сколько он раздал взяток за это убежище, то поняли бы тщетность подобных попыток.

– Сложно все это, доктор Гутман, – произнес Шамиль с сомнением. – Сложно.

– Согласен.

– Есть более простые решения.

– Хочется надеяться.

– Есть, – заверил Шамиль. – У хорошего игрока всегда туз в рукаве. А я ведь игрок неплохой, – улыбнулся Шамиль.

Он прошелся по кабинету – тяжеловат стал, пополнел, заматерел, но в нем по-прежнему ощущалась дремлющая яростная сила, готовая выплеснуться в любой момент.

На столе зазвонил телефон. Шамиль взял трубку:

– Слушаю вас.

– Это прачечная?

– Что?!

– Извините.

– Идиоты! – Шамиль бросил трубку. Потом на миг задумался, пытаясь поймать убегающую мысль.

– И понял все, когда уже было поздно, – по ушам резко и больно ударило…

Стекла разлетелись, как осколки гранаты…