Текст книги "Встреча с чудом"

Автор книги: Илья Лавров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Клятва

Москву они видели первый раз. Их поразили здания, огромная площадь между вокзалами, потоки машин, троллейбусов, пешеходов. Москва шумела, сияла, катилась. В окнах и на фасадах зданий вспыхивали и гасли и все куда-то без устали бежали ядовито-красные, зеленые, фиолетовые буквы реклам и вывесок. Улицы текли реками огня. Можно было подумать, что это Млечный Путь рухнул, просыпался сияющей лавиной на ночную землю и теперь кишел звездным гигантским муравейником.

Выскочив из людского потока, сестры растерянно остановились.

– Москва! – сказала восхищенно Славка.

– Столица! – откликнулась Ася.

Люди здесь одевались иначе, наряднее, чем в тихом уральском городе. Сестры чувствовали себя неважно в лыжных костюмах, в стареньких осенних пальто, в вязаных белых шапочках с зелеными помпонами на макушках.

– Вырядились, как пугала! Сразу видать, что из глубинки! – сказала Славка и по привычке начала шарить на груди, отыскивая косы, чтобы перебросить их на спину. Она огорченно вздохнула. Такие косы, пожалуй, и в Москве были бы редкостью.

– Что будем делать? – спросила Ася подавленно. – Уже вечер, учреждения не работают. В гостиницы, говорят, здесь попасть невозможно. А где ночевать?

– Э, нашла о чем печалиться. Вокзал нам с детства дом родной. На вокзале и перебьемся ночь! – весело ответила Славка. Там, где начинались практические дела, власть переходила к ней. Ее беззаботность, общительность и напористость, ее деловая смекалка всегда выручали сестер. И в такие минуты, как сейчас, Ася целиком доверялась ей.

На душе у Аси было смутно. Из тихого маминого дома все казалось проще. А вот теперь сверкающая Москва совсем подавила ее. Какое дело столице всего государства до каких-то девчонок в лыжных брюках, до какой-то сумасбродной мечты о море?

До них ли тут?

Ася почувствовала себя от моря сейчас дальше, чем прежде. Она устала, теряла всякую надежду, ее охватывали страх и отчаяние. А Москва била в глаза пестрым вихрем, в котором ошеломленная Ася ничего не могла понять.

– Главное сейчас – что-нибудь пожевать, – услыхала она голос неунывающей Славки. – Найти бы столовку поблизости. Да пойдем, чего мы стоим?

Сестры снова нырнули в людской поток. Им хотелось идти медленно, все разглядывая, но люди почему-то бежали, обгоняя друг друга, и сестры, подхваченные потоком, тоже понеслись неизвестно куда.

– Если потеряем друг друга, приходи на вокзал к камере хранения! – крикнула Славка.

Они почти бежали, глазея по сторонам, читая вывески, дивясь на витрины, порой завертывая в гастрономы, кишащие народом. На прилавках под стеклом они видели груды колбас, остроносых копченых стерлядей, припудренные пирожные в виде корзинок с цветами из крема.

– Ой, Аська, я не могу больше, у меня кишка кишке голос подает! – воскликнула Славка, шумно вдыхая запах яств.

Наконец они натолкнулись в большом магазине на буфет с высокими мраморными столиками. Сестры взяли сосисок, груду всяких пирожных и конфет и бросились к столику. Они хватали, давились, обжигались. Первой опомнилась Ася.

– Чего это мы как на пожаре? – удивилась она.

– Все же так... Ну и мы поддались... – засмеялась Славка. – Бегом живут! Будто все опаздывают на работу и боятся увольнения!

Сестры успокоили себя, стали есть медленно.

– Сколько у нас осталось денег? – тихонько спросила Ася.

– Четыреста.

Ася подавилась хрустящим, рассыпающимся на пленки «наполеоном».

– Славка, мы же сели в галошу! – прошептала наконец Ася, в ужасе округляя оленьи глаза. – Нам едва-едва хватит на обратную дорогу. И то лишь в том случае, если немедленно уедем. А если поживем сутки...

– Обратной дороги не может быть. Ты же сама кричала: нужно жечь корабли. Помнишь, с косами?! – строго сказала Славка, откусывая сочную, щелкнувшую сосиску.

– Чудачка! Если мы здесь добьемся своего, нам же не на что будет уехать в Одессу! Я уж не говорю про Владивосток!

У Аси пропал всякий аппетит. Положение показалось ей безвыходным.

– Какие милые девочки! – проговорил звучный, жирный голос. – Разрешите причалить около вас!

На бледном лице лоснились черные глаза, улыбались толстые красные губы, топорщились маленькие усики. Шапка длинных волос лежала на воротнике плаща.

– Девочки, по всему видать, приезжие?

– Не ваше дело, – сердито сказала Славка.

– У вас нет настроения разговаривать?

– Да!

– Какая недотрога.

– Какая есть!

– Мы бы с товарищем могли показать вам Москву.

– Без вас увидим!

И сестры ушли.

– Терпеть не могу этих козлов с наглыми глазами, – Ася даже плюнула. – Так и охотятся!

Сестры вернулись на вокзал. Их поташнивало, они объелись сладким.

В большом зале ожидания плавал неумолкающий, ровный гул разговоров. Длинные ряды деревянных диванов были заняты пассажирами. В проходах лежали чемоданы, тюки, свернутые постели. Между ними бегали дети. Работали ярко освещенные буфеты, аптечные и книжные киоски. К высокому потолку прижались шары – синий, красный и зеленый. Их, должно быть, упустили дети.

Часа два толкались сестры в зале ожидания, все не могли найти свободного места.

– У меня уже ноги подкашиваются, – пожаловалась Ася. Лицо ее побледнело, было утомленным, обветренные губы пересохли, стали шершавыми, колючими.

Слова ее услыхали два паренька в телогрейках, в зимних шапках.

– Эй, девчата! – окликнул один. – Садитесь на наше место. Мы сейчас – на поезд.

– Спасибо, ребята – обрадовалась Славка.

Сестры плюхнулись на диван и с наслаждением вытянули ноги.

– Видать, тоже куда-то навострили лыжи? – окая, спросил паренек.

– Навострили! – засмеялась Славка.

– И мы тоже. Аж в самую Сибирь, в Саяны, на стройку. Ну, счастливо вам! – Ребята ушли, брякая замочками на фанерных чемоданах.

– Как интересно все! – удивилась Славка, глядя им вслед. – Люди всякие! И все едут куда-то. Куда? Вот эти ребята – откуда они? Как они жили? Что у них случалось? И что еще случится? Ой, как это все интересно!

– Так же и о нас, наверное, думают, – сонно откликнулась Ася. «Кто они? Откуда? Куда? К каким берегам плывут?..» Вытянуться бы сейчас в каюте на подвесной койке и спать, спать...

Под высоким потолком щелкнуло – лопнул красный шар, упал маленькой, сморщенной резинкой.

Ася прилегла на плечо сестры, Славка ласково обняла ее, шепнула:

– Дрыхни!

Ася сразу уснула. Она показалась сестре совсем маленькой девчонкой, которую нужно оберегать. «Ничего, со мной не пропадешь. Я тебя в обиду не дам, – мысленно прошептала дремлющая Славка. – Главное – не вешать нос!.. А ведь мы в Москве! Подумать только – в Москве», – радостно удивилась она. И даже сквозь сон чувствовала нетерпение и любопытство.

Что их ждет? Какая жизнь? Какая судьба? Какие дороги и края?

И что это за люди вокруг?

Какая у них жизнь?

И вдруг на душе стало неприятно: «Мы вот здесь торчим, а мама с папой не находят себе места, не спят... Сколько седых волос мы им добавили!» Потом Славка стала убеждать себя, что они с Асей еще искупят свою вину и никогда, никогда не будут больше мучить стариков. Наконец она успокоилась и задремала.

Сквозь слипающиеся ресницы Славка видела проплывающие зыбкие фигуры, золотые лепешки огней, буфетчицу в кружевной наколке. Она то наплывала смутной горой, то уходила далеко-далеко, уменьшалась до куколки, словно перед Славкой кто-то настраивал бинокль. Славка сонно улыбалась, насильно расширяла глаза и видела пивные кружки с пенными шапками, дымящуюся цепь сосисок, поддетую вилкой, тарелки с бутербродами. Она закрывала глаза, море далекого шума колыхало ее, несло к островам, заросшим пальмами. С островов пахло лимонами, копченой колбасой, сыром, листья на пальмах звякали, как монеты. А радостное удивление все усиливалось, и, наконец, Славка исчезла, растворилась, жило только это удивление. Несколько раз она просыпалась от непонятного счастья и сонно шептала Асе непослушными пухлыми губами:

– Это ничего, что мы спим на вокзале. Это даже интересно. А вообще-то все здорово. И обязательно все будет хорошо...

Снова над головой щелкнуло, и на колени Славки упала синяя резинка.

Славка нашла в кармане конфету, не открывая глаз, откусила половину, а другую сунула в рот Асе.

– Я ничего не говорю, – доносился шепот Аси. – Только уж очень длинная ночь.

– Это хорошо, если жизнь длинная... И я тебя люблю. А ты? – И Славка, досасывая конфету, уже не могла понять: сказала она это или подумала?

Потом склонялись к ней какие-то добрые лица, улыбнувшись, они расплывались мутными пятнами, кто-то что-то ей говорил – не то советовал, не то звал куда-то, – подходила какая-то махонькая девочка, у нее были такие шелковые кудряшки, и такой маленький задорный носик, и такие малюсенькие зубки, что Славке очень захотелось поцеловать ее в ямочку на щеке. И снова, просыпаясь, она не могла понять: было это все на самом деле или только приснилось. Очнулась она от этого желания поцеловать ребенка.

В окнах уже синел туманный осенний рассвет, по запотевшим стеклам пробегали капли, чертили, как озорные речонки, извилистые русла.

А вокзал по-прежнему жил, бодрствовал, кипел, и буфетчица все вытягивала дымящиеся цепи сосисок. Все это Славке почему-то показалось хорошим, добрым, уютным, и из-за этого она уверенно подумала, что и у них дела сегодня сложатся по-хорошему, по-доброму. Только нужно все там, в министерстве, толково объяснить. И все, конечно, диву дадутся, сколько они уже добиваются своего, сколько лет мечтают. И, конечно, их похвалят за то, что они даже из дому удрали и ночь провели на вокзале. Удивятся, похвалят и дадут приказ в училище, чтобы их допустили к экзаменам.

В третий раз щелкнуло над головой, и к ногам Славки упала зеленая резинка. Славка тихонько засмеялась, кисточкой шарфика пощекотала Асе нос.

– Просыпайся, засоня! Приплыли в гавань.

...И опять захватила их стремительность Москвы. Глаза разбегались, не успевали все рассмотреть. Долго ездили в метро, выходили на каких-то мраморных станциях, катались на эскалаторах.

– Вот это да! – воскликнула Славка. Ее пухлые щеки горели, в серых глазах переливался блеск. Она уже успела освоиться и всюду шла смело, на эскалаторе не стояла, а сбегала, как некоторые москвичи.

– Вот дурная! – ворчала Ася. – Еще оштрафуют.

– Не робей! Чай, в своем отечестве! – кричала Славка.

Но, когда они разыскали нужное им министерство, их охватила робость. Перед суровым, гранитным зданием они показались себе такими невзрачными, деревенскими девчонками.

Первой очнулась Славка. «Эх, где наша не пропадала! Не съедят же!» – подумала она и, храбро потянув за большую медную ручку, открыла огромную, тяжелую дверь.

В сторонке за барьером сестры увидели дежурного лейтенанта милиции. Пока он говорил по телефону, они, боясь, что он их не пустит, проскользнули по широкой, застланной ковровой дорожкой лестнице на второй этаж. И тут началось хождение по длинным, как улицы, и гулким, как туннели, коридорам. Дверей было множество, а в какую заходить – неизвестно, к кому обращаться – непонятно. Вдали мелькали фигуры людей, и все распахивались и распахивались двери, точно коридор махал десятками крыльев. Сестры оглядывались на проходивших, читали на дверях надписи, но ничего подходящего не находили. Тогда Славка решила у кого-нибудь спросить, куда им обратиться. Их обгонял желтолицый, раздраженный мужчина с пачкой бумаг в руке. Славка чуть было не сказала «дяденька», но вовремя прикусила язык. Пока она соображала, как его назвать, «дяденька» уже обогнал их.

– Скажите, пожалуйста, вот нам насчет училища... – проговорила она в тощую, сутулую спину. Но «дяденька» даже не оглянулся, его проглотила хлопнувшая дверь. Славка рассердилась. А на Асю все эти коридоры, множество кабинетов и неответивший старик произвели гнетущее впечатление. Ей показалось, что они со Славкой никому здесь не нужны и выглядят смешно. Она даже тихонько засопела от злости и унижения, но потом гордо вскинула голову и стала презрительно щурить глаза.

За ними шел какой-то мужчина в черной морской форме, с висящим до колена золотым кортиком. Это, наверное, был приезжий капитан. Едва он поравнялся, как Славка сразу же обратилась к нему:

– Мы хотим в мореходное...

Не вынимая изо рта толстую папиросу, он буркнул:

– В отдел кадров! – и выпустил пароходный клуб дыма.

Но капитану сестры могли простить все, что угодно.

Славка вдруг решительно распахнула дверь какого-то кабинета.

– Где у вас тут отдел кадров? – услыхала Ася ее голос.

В отделе кадров пухлый мужчина с острой бородкой куда-то спешил, совал в портфель бумаги, что-то искал и долго не мог понять, что им нужно, а когда в третий раз Славка все объяснила, раздраженно воскликнул:

– Девушки, что вы тут лепечете, голову только морочите! – Он глянул на часы. – Обратитесь к товарищу Чугрееву в триста пятую комнату. Он ведает учебными заведениями.

...Здесь все было большим: просторный, как зал, кабинет, магазинные необъятные окна, два громоздких старинных дивана, кресла, тяжелые, как рояли, стол, размером чуть не с палубу. И только товарищ Чугреев, сидящий за столом, был маленьким, лысым.

Рассохшийся дубовый паркет звучно трещал, словно сестры шли по грецким орехам. Они остановились перед палубой-столом. Товарищ Чугреев и не посмотрел на них. Он что-то медленно и тщательно, точно рисуя, писал, потом принялся звонить по телефону, с кем-то долго и нудно препирался из-за каких-то списков преподавателей. Клацнув трубкой по рычажкам, он наконец буркнул, не предложив сесть:

– Я слушаю вас.

И хоть не хотелось говорить с ним, Славка твердо произнесла:

– Мы вот с сестрой в мореходное училище поступить хотим. На штурманов учиться.

– Романтика заела? – насмешливо спросил Чугреев.

– А принимают только ребят! А как же нам быть? – Славка помолчала, думая, что Чугреев что-нибудь скажет, но он безмолвно катал карандаш.

Муха села на лицо Чугреева, он не обратил на нее внимания. Муха спокойно ползала по бледным щекам, по носу и даже губам. Славке показалось, что она иногда пробегала и по глазам его.

Тут не вытерпела Ася и, шагнув к столу, заговорила дрожащим голосом:

– Вы поймите, что это у нас мечта! Мечта с детства! Мы даже из-за этого с отцом поссорились. Из дому бежали! Нам не жить без моря! У нас дед был потемкинец. Ну, как вам объяснить? Ну, вот есть у Блока стихотворение:

 
Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран —
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!
 

– Вы понимаете нас?! – взывала в отчаянии Ася.

Чугреев хотел что-то ответить, но тут зазвонил телефон. Славка в досаде чуть не топнула. Чугреев неторопливо договаривался о каком-то совещании. Теперь муха спокойно сновала по лысине. Славка точно зачарованная следила за ней.

Телефон все испортил. Ася уже не могла продолжать с таким же жаром. Она, сбиваясь, вяло что-то рассказывала о ссорах с отцом, об отказе из училищ.

– Вот мы и просим помочь нам. Пусть нас допустят к экзаменам, – закончила она и выдернула из кармана платочек, и тут же вспыхнула: на пол со стуком упали две конфеты. Сестры стояли пунцовые, растерянные, не зная, что делать. Наконец Славка подобрала конфеты. А Чугреев, следя за ней, улыбался во весь рот.

– Ох, беда с вами! – проговорил он уже теплее. – Ничем вам помочь не могу. Во-первых, нужно лично ехать в училище и там договориться с начальством. Во-вторых, нужно прежде два годика поработать. А в-третьих, шли бы вы, девушки, на железнодорожный транспорт, как отец вам говорил. А то витаете в облаках. Жизнь – это не стишки.

– Но у нас же мечта! Поймите, мечта! – воскликнула Ася.

Чугреев, как в президиуме, легонько побрякал карандашом по графину.

– Делом, делом нужно заниматься, дорогие. А вы – мечта. Ну, какие из вас штурманы? Подумайте сами. Фантазия все. Море – это суровый, тяжелый труд, а не танец «Яблочко» и не алые паруса на волшебной шхуне... Давайте говорить прямо: есть мужские профессии, есть женские. Выйдете замуж, вот и конец вашему морю.

В душе у сестер так и похолодело, что-то свернулось, как осенний лист, что-то вздрогнуло. Они почувствовали тоску и острую ненависть к этому человеку. Ася крепилась, чтобы не разрыдаться, а Славке хотелось повернуться и уйти, грохнув дверью.

– Вон посмотрите-ка на настоящую молодежь. Она без всяких там мечтаний целину осваивает, на стройках трудится, планы перевыполняет, а вы катаетесь по стране, на вокзалах валяетесь, – отчитывал их Чугреев.

– Значит, вы нам не поможете? – чужим голосом спросила Славка.

– Советую вам ехать к папе с мамой.

Неужели они ехали с Урала в Москву только для того, чтобы поговорить всего лишь несколько минут? Но о чем еще говорить?

Сестры как по команде повернулись и вышли.

Под ногами затрещал, точно лопаясь, паркет. Было им почему-то очень стыдно и очень обидно. Уже в коридоре Ася расплакалась.

– Перестань! – приказала Славка. – Еще перед всеми слезы лить! Даже зла не хватает на таких вот...

Они очнулись уже на улице. «Что же теперь делать?» – подумала Ася. Они шли молча, устав от волнения и неудачи. Больше Москва их не интересовала. Славка почувствовала в руке что-то липкое. Она разжала пальцы и увидела раскисшие конфеты. Швырнула их к садовой решетке.

Брели, брели и наконец, растерянные, усталые, несчастные, вышли на Красную площадь. Дул студеный ветер, катил редкие желтые листья, шуршал в голубых елях вдоль Кремлевской стены. Над храмом Василия Блаженного, который Славке показался похожим на связку огромных разноцветных реп, клубились тяжелые тучи. Сестры остановились у Мавзолея. Темно-красный мрамор его зеркально отражал их смутные силуэты. Перед Мавзолеем трава была такой густой и такой низкой и ровно подстриженной, что походила на ярко-зеленое сукно. На этом сукне росли небольшие ели-шатры. Мавзолей был закрыт.

Эта площадь, такая знакомая по картинам и фотографиям, вывела сестер из оцепенения. Они сели на гранитную скамью трибуны. Асю трясло, хоть она и не замерзла. Этот внутренний озноб она вынесла от Чугреева.

Снизу, из-за храма, выкатывались машины, на другой стороне площади двигался поток людей. Около Мавзолея по отшлифованным торцам ходило множество голубей. Потом они, чего-то испугавшись, поднялись, хлопая крыльями, огромной стаей прошумели через Кремлевскую стену.

– Вот как все получилось, – серьезно, каким-то отсыревшим голосом проговорила Ася. – Что теперь делать?

Славка молчала, теребя платок, а потом тихо сказала:

– А я-то, дура, думала, что все это утрясется быстро и легко...

– Подумали, и хватит, – сухо бросила Ася. – Теперь другое пришло. Знаешь, как в природе: сначала веселое лето, а потом дождливая осень... А мы вообразили вечное лето...

– Но ведь после зимы будет снова весна! – Славка обеспокоенно смотрела на непривычно сухое и сердитое лицо сестры.

– Будет! Но сначала нужно зиму пережить. Вот слушай, Славка, меня и решай... Можно вернуться домой, и все пойдет как по маслу...

– А позор? – воскликнула Славка. – Позор перед отцом, перед ребятами! Будут кричать: «Морячки, морячки!» Нет уж, дудки! А мечта? Ты что говоришь, Ася? – Что-то упрямое, строптивое шевельнулось в ее сердце. Сейчас она напоминала отца.

– Я говорю, чтобы ты обдумала, – холодно объяснила Ася. – Мечту свою предают только хилые. Колька хотел корабли строить. Не попал в институт, морщась пошел на педагога. Лишь бы учиться. Вера Тулупова всю жизнь мечтала об архитектурном. Не сдала. Плача пошла... в ветеринарный. А мы – слабые или нет?

– Не знаю, – неуверенно ответила Славка.

– Я – слабая, – отчеканила Ася, – я – обыкновенная! Я уже струсила, отчаялась, устала. Но вот назло своей слабости я клянусь тебе всей этой площадью... знаешь, какая это площадь!.. Мечту не предам! Плакать буду, а все-таки идти буду.

– Ой, Аська! И я тоже...

– Подожди, – спокойно остановила ее сестра, – Я тебя за язык не тяну. Все это сейчас не как вчера. Пойми это. Сейчас решается судьба. И ты на меня не оглядывайся. Может быть, я из-за глупого упрямства делаю ошибку. Ты сама – понимаешь? – сама реши о себе все.

– Ой, да что ты, Асенька! Да какие тут могут быть тары-растабары! И я тоже клянусь перед самим Кремлем, перед тобой. Разве мы о плохом мечтаем?

Голуби, свистя крыльями, снова слетелись на площадь. Лицо Аси потеплело. Сестры обнялись, чувствуя, что в их жизни происходит важное, может быть, самое важное из того, что было до сих пор.

– Двоим ничего не страшно. А теперь за дело! – сказала Ася.

Сестры торопливо поднялись и пошли.

– Понимаешь, у этого Чугреева было две верных мысли, – оживленно говорила Ася. – Нужно отработать два года – раз, и нужно самим ехать в училище – два.

– Значит, нечего и голову ломать. Засучивай рукава и – за работу, – решила Славка.

И снова у них проснулся жадный интерес к Москве. Им не хотелось уходить с Красной площади. Они бродили то у Кремлевской стены, то у храма, то возле ГУМа.

– Если быстро устроиться куда-нибудь на завод или на стройку с общежитием, оставшихся денег до зарплаты хватит. А вот ехать куда-нибудь уже не на что.

– Завтра пойдем в горком комсомола. Объясним все. – Славка снова начала забирать дело в свои руки.

– Неудобно. Москвичи отправляют своих ребят на целину, на стройки, а мы будем клянчить работу здесь, – заметила Ася.

– Ну, в горкоме посоветуемся.

Держась за руки, они брели среди людского половодья, скрывая друг от друга глухую тревогу, которая, точно крот, бесшумно рыла свои ноющие норы где-то в глубинах души...

– Слушай, – сказала Славка, осененная внезапной мыслью, – а что, если сходить к министру? К самому министру?

Ася удивленно посмотрела на сестру и решительно ответила:

– Сходим! Чем черт не шутит, а вдруг...

– Решено! А сейчас пойдем в какие-нибудь знаменитые музеи, в Третьяковку... Эх, попасть бы в Большой театр, во МХАТ!

Из Третьяковской галереи они снова поехали на вокзал. Их места около буфета были свободны. Какое удовольствие добраться до дивана, вытянуть гудящие ноги и хоть сидя, но заснуть.

Ася вспомнила «каюту» с цветными штормами на стенах, мамины руки с ямочками на локтях, пирожки в пузырьках масла, белого кота, похожего на ком снега, шумящую за окном дорогу. Как-то там мама? Ночами не спит, плачет...

Ася нахмурилась, тряхнула головой. Теперь не время думать о прошлом. Все дороги к нему нужно засыпать, завалить. И все же она шепнула:

– Теперь бы в кровать!

– И не говори, кума, про пряжу, – откуда-то издали отозвалась Славка.

Асе приснилось в эту ночь, будто она стоит у подножия голой горы. На вершине ее растет одна береза. Пышная, золотая, она бушует, распустив по ветру длинную косу улетающей листвы. А под этой березой сидят мама и папа. Они укоризненно смотрят на нее, Асю, а она в отчаянии карабкается на гору и все сползает и все сползает и никак не может подняться к ним.

Проснулась она от тупой тяжести на душе. Мучило раскаяние.