Текст книги "Готова на все (СИ)"
Автор книги: Илона Волынская
Соавторы: Кирилл Кащеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
– Вы поднимитесь пока в дом, – и пресекая все возражения зачастила, – Нужно двери открыть, из коридора лишнее убрать, стол приготовить…
То ли поддерживая, то ли волоча обессилевшую женщину за собой, Эля поднялась вместе с ней на третий этаж. Поглядела на дверь квартиры и досадливо вздохнула. Ох, разлюбезные коллеги, ладно, организовывать похороны никто не хочет, но хоть с вдовой-то посидеть могли бы! Бросили человека одного в таком состоянии – и пожалуйста, поехала в морг, а дверь оставила открытой!
Профессорша нашарила в сумочке ключи, шагнула к дверям. Остановилась, в недоумении разглядывая приоткрытую створку:
– Что это, Эля? Я же запирала! Я точно помню! – и она потянулась к ручке.
Эля резко ухватила ее за плечо.
– Знаете, что: вы спуститесь на площадку ниже. На всякий случай. Пожалуйста.
– Но зачем, я… – начала протестовать та, но Эля уже почти толкала ее, заставляя сойти вниз по лестнице. Жена Савчука спустилась на шаг, другой, наконец, сбежала на один пролет и остановилась у окна, испуганно поглядывая на Элю.
Эля замерла возле двери. Позвать шофера снизу – неизвестно, пойдет ли, вон, гроб грузить отказался. Правильнее всего было бы сразу звонить ментам – если это воры, вдруг они еще там? Но может и сама вдова в расстроенных чувствах позабыла запереть входную дверь, и в квартире сейчас тишь да гладь? Встречаться с милицией лишний раз Эле не улыбалось.
Она резко выдохнула – раз надо, делай! – и потянула створку за край. Та легко распахнулась. Эля шагнула в коридор.
В первую минуту ей показалось, что ничего не случилось. Беспорядок, царивший в коридоре, в принципе, могла учинить и сама вдова. Что-то искать в коридорном шкафчике и вывалить все на пол. Торопясь, на бегу опрокинуть легкую тумбочку. А плафон с коридорной люстры снял еще сам Савчук. При жизни. Лампочку вкрутить хотел. Ага, а лампочка оказалась бракованной и он в досаде саданул чем-то тяжелым по стеклу плафона.
Позабыв о возможной опасности, Эля метнулась в комнаты. В квартире царил разгром. Выброшенные из шкафов вещи грудами лежали на полу. Телевизор развернут экраном к стене, задняя панель сорвана – веселой радугой наружу свисали разноцветные провода. Сквозь распахнутую дверь туалета видно, что крышка бачка валяется на полу. Кухня казалась творением безумного абстракциониста – аккуратненькие, словно их специально расставляли, на полу высились конусообразные горки высыпанных из пакетов круп. Эля непонимающе уставилась на мойку – заполняя ту до краев, тяжело хлюпала какая-то густая желеобразная субстанция. Наконец до Эли дошло – это же варенье! Кто-то планомерно вылил в мойку все имеющееся в доме варенье – опустошенные банки рядами стояли на кухонном столе. Выдернутые из горшков растения пушистой вязанкой лежали под окном, земля в горшках была вскопана, будто в ней рылась целая стая обезумевших котов.
Эля медленно отступила от порога и придерживаясь за стену, побрела к выходу. В голове вертелся беспорядочный вихрь из «кто-зачем-почему?», и лишь один тягостный вопрос был стабилен и неподвижен, словно вывешенный в мозгу плакат: «ну и куда еще покойника поверх всего этого?»
* – Извините?
– Извините меня, сэр. Конечно, вы не сможете помочь.
** Если вы скажете мне, что случилось, я попытаюсь…
*** Мы должны погрузить… это в машину!
**** Примите мои соболезнования, мадам.
****** Вот так, леди. Вы поезжайте, очень холодно.
Глава 12
Эля выбралась на площадку и потерянно поглядела вниз, в худую спину уставившейся в окно савчуковской жены. Ну и что ей сказать? «Вы не расстраивайтесь, но у вас не только мужа убили, а еще и квартиру разгромили, зато вам теперь столько убирать придется, что горевать времени не будет!». Эля почувствовала, что сейчас разревется.
Жена Савчука отвернулась от окна и бледно улыбнулась замершей у перил Эле:
– Ты говорила, случайный человек, а он, вон, приехал… – она кивнула на окно.
Эля сбежала вниз по ступенькам и прильнула к окну, напряженно вглядываясь сквозь покрытое морозными узорами стекло.
Во двор въезжала знакомая щегольская машина. Белые крупинки снега ярко и празднично смотрелись на васильково-синем капоте.
– Так, – растерянно произнесла Эля и потерла ладонью лоб, – Ну и как это прикажете понимать?
Дверца машины распахнулась, и длинноногий американец выбрался наружу. Будто старому приятелю кивнул шоферу катафалка и запрокинув голову, принялся изучающе разглядывать окна дома. Его лицо, до смуглоты загоревшее под далеким южным солнцем, ярким пятно выделялось на холодной снежной белизне двора. Неизвестно, как американец смог что-то рассмотреть сквозь подернутое морозом стекло, но приезжий вдруг заулыбался национальной улыбкой и приветственно замахал рукой.
Эля отпрянула от окна и сдавленно выругалась сквозь зубы так, как никогда еще не ругалась со времен студенческой практики на заводе. Испуганная профессорша резко отпрянула.
– Я сейчас… – сломя голову Эля бросилась вниз по лестнице. Распахнула дверь подъезда и остановилась, щурясь от метущей в лицо ледяной крошки.
Американец шел ей навстречу, улыбаясь, словно ближайшей родственнице после долгой разлуки:
– Здравствуйте! – по-английски вскричал он, и приветствие его было полно неподдельным энтузиазмом, – Простите, я не сразу сообразил, что именно вы мне и нужны. Вы ведь мисс Элина, ассистентка профессора Савчука, верно? Я представляю американский исследовательский фонд и приехал по поводу смерти вашего шефа. Я совсем еще не ориентируюсь в вашем городе, не сразу отыскал дом покойного…
Зато сразу отыскал морг! Найти который втрое сложнее, чем савчуковский дом!
Не слушая сбивчивых объяснений, Эля в ярости уставилась на американца. Что происходит вокруг нее? Что происходит с этим чертовым американским грантом?
– Дорогой сэр, ваш фонд ведет всего один проект? – перебила американца она.
Тот осекся, поглядел на нее ошарашено:
– О! Почему вы так решили, мисс Элина? – в его голосе прозвучали обиженные нотки, – Мы большая, многоплановая организация, отделения в 14 странах, мы финансируем несколько тысяч благотворительных и несколько сотен исследовательских проектов по всему миру…
– И если умирает исполнитель одного из этих тысяч-сотен, вы каждый раз посылаете своего представителя? Какой у вас любезный фонд! – едко процедила Элина.
Кажется, американец слегка смутился:
– Нет, конечно. Но профессор Савчук был столь значительной величиной в современной науке, а возглавляемый им проект имеет такое огромное значение…
Это вот та расплывчатая, неопределенная ерунда, что Савчук понаписывал в проекте, имеет огромное значение? У них в фонде все безграмотные или просто ее за идиотку держат? Или огромное значение имеет нечто совсем другое? Что такого знают американцы – чего не знает сама Эля?
– Меня направили выяснить все обстоятельства, связанные со смертью профессора, и дальнейшие перспективы исследования, разумеется, – американец наконец выдохся и замолчал, глядя на Элю, как большой добродушный пес.
Почему-то именно этот доброжелательный взгляд вызвал у нее непреодолимое желание врезать нежданному визитеру промеж глаз. Говорят, желания подавлять вредно. Но выполнять – еще вредней, можно в ответ огрести. Вместо крепкого тычка Элин собеседник получил сладкую улыбочку:
– А, так мы, наверное, знакомы? Это с вами я переписывалась и по телефону разговаривала? Вы профессор Мак-Наген, консультант фонда? Или наш куратор, доктор Зейлдиц?
Американец опешил. Перепутать его уверенный молодой голос с ехидным козлетоном старого Пита Мак-Нагена мог только человек с серьезными проблемами слуха. Ну а принять его за Мари-Энн Зейлдиц было еще сложнее. Эля продолжала невозмутимо улыбаться.
– Нет-нет, профессор – человек пожилой и нездоровый, такие путешествия ему не под силу, а у доктора Зейлдиц двое детей… Начальство сочло необходимым послать меня. – торопливо забормотал американец, – Меня зовут Бенджамен Цви. – и он пожал протянутую руку.
Угу! Месяц назад сманивать Савчука на сафари в Африку у старого хрена Мак-Нагена здоровья хватило, а сейчас, значит, стремительно занедужил? А детишкам Мари-Энн, помнится, двадцать и двадцать четыре года – вполне могут недельку и без мамочки перетоптаться. И тем не менее неведомое начальство отправило сюда не Мак-Нагена или Зейлдиц, отлично знакомых с самим Савчуком и его работой, а вот этого, никому не известного, молодого и крепкого, профессионально обращающегося с гробами.
– Безусловно, я могу не знать всех подробностей вашей деятельности, но ведь вы не откажетесь поделится информацией? – продолжал разливаться американец.
– Боюсь, сэр…
– Бен, просто Бен… – немедленно вставил он.
– Бен, – повторила она, соглашаясь, – Момент не вполне подходящий для разговоров о работе – похороны, знаете ли… – она улыбнулась еще приторней. Ничем она делиться не собиралась, по крайней мере пока сама не разберется, что такого важного в этом нелепом американском гранте. Ну не может же она сказать: «знаешь, родной, я тебе кроме годичной давности черновика проекта ничего и показать-то не могу, ты у себя за океаном больше в курсе дел Савчука, чем я тут!».
– Конечно, конечно, я понимаю! – вскинул ладони американец, – В первую очередь – долг перед покойным. Ну а потом, быть может, – его голос приобрел вкрадчивые, бархатистые интонации, с какими опытные соблазнители делают непристойные предложения наивным, доверчивым девушкам, – мы могли бы с вами подняться наверх… Изучить материалы исследований.
Ну вот, Элина Александровна, а вы уже насчет неприличных предложений губешки раскатали. А этому холеному красавцу оказывается – ни много, ни мало – материалы посмотреть. Материалы! Господи! Она сообразила! Там, наверху, в разгромленной квартире Савчука, среди вываленных с их привычных мест вещей было все – от разбросанного белья до варенья – не было лишь одного: бумаг! В неопрятных грудах на полу не валялось ни единой бумажки. Горные хребты из блокнотов и просто листов, исписанных размашистыми савчуковскими каракулями, сколько Эля себя помнит, громоздившиеся на письменном столе вокруг компьютера, тоже исчезли. Вечно захламленный стол был девственно пуст. Стоп! Выходит, компьютера на столе тоже не было!
Остекленевшим взглядом Эля уставилась перед собой. В это невозможно было поверить, но кажется, предположение, которое она посчитала полным бредом, оказалось самой что ни на есть реальностью. Но все равно бредовой! Если и убийцу, и неизвестных воров интересовало содержимое бумаг и компьютера – выходит, Савчук и впрямь положил жизнь за науку? Точнее, кто-то другой положил его жизнь… Похоже, убили-то Савчука как раз за те загадочные и никому не известные исследования, которые он вел по американском гранту! Иначе зачем бы здесь появился этот обаятельный американский «гробоносец»?
Нечто темное заерзало перед ее затуманенными глазами. Эля встряхнулась, приходя в себя, и поняла, что уже довольно долго стоит, пристально вперившись «обаятельному гробоносцу» точно в переносицу. Эля отвела взгляд, американец вздохнул с явным облегчением и слегка нервно почесал пальцем между бровями.
– Знаете, вы таки сможете подняться! – с неожиданным для него энтузиазмом вдруг объявила Элина, – Причем очень-очень скоро. – Ее улыбка превратилась в совсем уж медово-сахарный коктейль, – Только вот кое-кому позвонить сперва придется – они тоже наверняка подняться захотят, устроим коллективную экскурсию.
Нет, ребятки, не буду я с вами общаться. Хотя бы потому, что для начала неплохо бы самой догадаться, что ж такого Савчук умудрился наворотить в этом треклятом американском проекте. А вы пока побеседуйте друг с другом – вот и будет вам материал для изучения, что одному, что второму. Эля рванула к подъезду – позвонит из квартиры, а то мобильного не напасешься – на ходу выискивая в сумке визитку, оставленную ей «кожаным» ментом.
У всей сложившейся ситуации просматривался лишь один положительный момент. «Кожаный», да еще бы парочка крепеньких милиционеров – не оставят же они без помощи двух слабых женщин и одного покойника, как-нибудь затащат гроб на третий этаж. Глядишь и господин представитель фонда снова помощь окажет.
Тот, кого она считала представителем американского фонда, смотрел ей вслед. Смотрел, не скрывая удовольствия. Она была не похожа на привычных его глазу женщин – ни на тумбообразных домохозяек, ни на стервозно-поджарых феминисток – тем ему и понравилась. Она не была толстой, но в то же время вся состояла из женственных округлостей – высокая грудь, соблазнительная попка. И при том еще умненькая – в научных званиях, как Рождественская елка. Он скупо усмехнулся.
А еще она знает. Обязательно знает – кроме нее ведь и некому. Конечно, знает – иначе зачем избегает разговора?
Ничего, пускай. Он не спешит.
Он будет работать с ней неторопливо и обстоятельно. Она даже не подозревает еще, как неторопливо и обстоятельно он умеет работать.
Глава 13
– Эксперты не могут работать в таких условиях!
– Можно подумать, ваши эксперты впервые покойника на месте преступления увидели!
– Но не сразу же в гробу! В цветах и с толпой провожающих, – «жеванный» мент яростно уставился на ввалившуюся в квартиру очередную компанию со стандартно-скорбными минами на лице. Прикрываясь траурными венками, словно щитами, визитеры метали жгуче-любопытные взгляды на царивший вокруг разгром и деловито суетящихся милицейских экспертов. Торжественно прошествовали мимо гроба, смущенно потоптались возле плачущей вдовы и с облегчением приткнув венок в угол, выбрались на лестницу – курить и выяснять потрясающие подробности. На площадке взвился азартный гул голосов, прорвалось чье-то восторженное: «Ну вы подумайте – просто ужас!» и тут же смущенно опало, голоса сбились на торопливое перешептывание – пришедшие раньше просвещали вновь прибывших.
«Жеванный» скривился в негодующей гримасе и обернулся к своему «кожаному» напарнику:
– Как вы могли это позволить! – злобно прошипел он, – Втащить гроб на место преступления!
«Кожаный» не обратил на эти слова ни малейшего внимания. Он вообще больше ни на кого не обращал внимания, полностью сосредоточившись на равнодушно-невозмутимом Бене Цви. Похоже, если американец сейчас запросится в туалет, ему придется и туда идти под конвоем.
Вместо «кожаного» откликнулась Эля:
– Ничего он не позволял – он сам и втащил! Интересно, а что было делать? До похорон еще четыре часа оставалось, мороз безумный, шофер сказал, что уезжает…
– Вот пусть и вез бы гроб обратно в морг, там бы перележал, пока мы работаем! – взвился «жеванный», – Похоронам не место на краже со взломом!
– Обратно? Замечательно придумано! Сперва сюда, потом обратно, потом снова сюда… А в психушку к вдове кто бы потом ездил? Вы?
– С вашим сумасшедшим делом я и сам окажусь в психушке, – безнадежно ответил «жеванный», нервно одергивая рукава мятого пиджака.
– Что вы так нервничаете? – примирительно ответила Эля, – Сейчас все соберутся, мы уедем, и гроб увезем. Тут только лаборантка наша, с кафедры, останется, полы за покойником замыть.
– Вы что, окончательно рехнулись? – в ответ на дикий вопль «жеванного» голоса на площадке настороженно примолкли, а в распахнутых дверях замелькали любопытные физиономии – никто не хотел пропустить продолжения так увлекательно начавшихся похорон. «Жеванный» понизил голос до страшного шепота, – Вы собираетесь мыть место преступления? Может, вы сообщница, а, Элина Александровна?
– Так ведь по обычаю, – растерянно пробубнила Эля. Действительно, как-то глупо получилось. – Ну хорошо, я попрошу лаборантку, она подождет, пока вы закончите.
– Никаких лаборанток! Немедленно! Сию же минуту! – прорычал «жеванный», – Собирайте всю свою развеселую свадьбу… тьфу, похороны… и проваливайте отсюда! Я даже вас сейчас допрашивать не буду! Я даже готов своими руками ваш гроб вниз стянуть…
– Это пока еще не мой гроб! – запротестовала Эля.
– Не надо своими руками, – за спиной у Элины появился улыбающийся Петечка Макаров, – Декан позвонил на военную кафедру, их зав своих техников прислал!
Гулко топоча подкованными сапогами, в квартиру ввалилась троица хмурых молодых мужиков в зимней военной форме, возглавляемая кряжистым пожилым полковником. В переполненной людьми прихожей мгновенно стало не повернуться. Полковник наскоро пошарил настороженно-ищущими очами, остановился на стоящих у стены ящиках поминальной водки, и взор его моментально просветлел, и одновременно налился алчным предвкушением.
– Если б только прислал, он же и сам приперся, – тоскливо пробормотала Эля.
– Такое количество водки он бы по любому не пропустил, а так хоть польза. – резонно заметил Макаров, – Можем ехать.
– Да? Ты уже все свои книжечки забрал? – едко протянула Эля, вспомнив его утреннюю выходку.
– Все-все, – с совершеннейшей невинной безмятежностью кивнул Макаров и благодарно улыбнулся, – Спасибо, что беспокоишься.
Ну что с ним будешь делать?
– Ладно, гони всех вниз, пусть садятся в автобус, – скомандовала она, направляясь к вдове.
– Мисс Элина! – окликнул ее отлепившийся от облюбованной стены американец, – Если миссис Савчук не возражает, я хотел бы к вам присоединиться.
– Я возражаю, – впервые подал голос до сих пор мрачно молчавший «кожаный», – Я бы предпочел, чтобы вы остались, мистер Цви.
– Не вижу в этом необходимости, – глядя на него с невозмутимым равнодушием ответствовал американец.
– У меня есть к вам ряд вопросов, – в голосе «кожаного» звучало то же холодное спокойствие, но желваки на скулах выдавали бушевавшее в нем бешенство.
– Буду рад ответить на них – как только появится свободная минута. А сейчас мой паспорт, пожалуйста.
«Кожаный» мгновение разглядывал протянутую к нему ладонь, словно примеривался, как бы половчее за нее тяпнуть, а потом без единого звука вложил в нее книжечку паспорта.
– Я непременно свяжусь с вами, мистер Цви, – холодно-вежливым тоном, в котором едва ощутимым, но тем не менее явственным фоном угадывалась угроза, сообщил «кожаный».
– Буду ждать, – коротко кивнул американец, и было ясно, что угрозу он засек и принял очень даже всерьез.
Они немножко побуравили друг друга взглядами. Сцена до боли напоминала старый добрый вестерн. Холеный брюнет-капиталист в костюме против лихого блондина-«ковбойца» в коже. Энцио Мариконе за кадром не играет, зато как в знаменитом вестрене с Клинтом Иствудом, имеется в наличии заезжий американец с гробиком на веревочке. Сейчас он его откроет, а там опять же как в кино: вместо покойного профессора – первая модель пулемета. И тра-та-та-та длинной очередью по подлым мексиканцам! Ну или по ментам. Да и по скорбящим коллегам тоже не мешало…
Эля с сожалением цыкнула зубом. Не, не пойдет. Вдову жалко. Мало того, что ограбили, так еще и дырки от пуль по всем стенам. Да и сама Эля на девушку в ковбойской шляпе и ажурных чулках, увы, не тянет. Она поглядела на «кожаного», на американца, словно отслеживала прыжки теннисного мячика. Они таки сумели ее удивить – оба и сразу. Как, однако, вырос образовательный уровень наших милицейских кадров – «кожаный» непринужденно трепался по-английски, да еще с ярко выраженным американским акцентом. А у американца, похоже, дипломатический паспорт – иначе фиг бы он с такой легкостью избавился от «кожаного». Интересно, это у них весь фонд имеет дипломатическую неприкосновенность или только «гробоносец» Бен?
Эля ухватила за рукав пытавшегося улизнуть во двор Макарова:
– Сажай американца в машину к декану.
– А вдруг декан против, – промямлил Петечка, которому явно не хотелось участвовать ни в каких организационных мероприятиях.
– Поверь мне, декан изначально «за», – успокоила его Элина, тут же злорадно представив, как возбужденный близостью к вожделенным деньгам декан пытается общаться с помощью пяти известных ему английских слов. – И поехали, поехали!
Она выскочила за дверь, напутствуемая раздумчиво-хищным взглядом «кожаного» и словами:
– Ждите повестку, Элина Александровна! – брошенными ей в спину «жеванным».
– Подпрыгиваю от нетерпения, – буркнула Эля себе под нос. Она почти скатилась по ступенькам, и заскочила в поперхивающий мотором автобус.
На кладбище хмурые парни с военной кафедры выгрузили гроб. Прибывшие неровным полукольцом окружили его, воцарилась короткая пауза… Декан и завкафедрой решительно шагнули в центр круга:
– Разрешите траурный митинг, посвященный… – в один голос начали они и одновременно осеклись, с возмущением поглядывая друг на друга.
Гулким драматическим шепотом Светлана Петровна сообщила:
– Мальчики решили, что они члены Политбюро – кто речь над начальственным трупом толкнет, тот и преемник.
Декан с завкафедрой одинаково зверскими взглядами уставились на нее, но старая профессорша лишь многозначительно ухмыльнулась в ответ, и они вдруг замялись, не решаясь начать по новой.
По толпе прокатилась волна, передний ряд раздался и к гробу воробьиным скачком выпрыгнул Грушин:
– Как старший среди учеников покойного профессора Савчука и его фактический заместитель… – звонким голосом прочирикал Грушин, – Объявляю траурный митинг открытым! – триумфально закончил он.
Декан и зав синхронно дернулись и дружно испепелили Грушина взглядами.
– Тьфу ты! – Эля зло сплюнула, резко повернулась на каблуках и полезла обратно в автобус. Ну не разражаться же ответной речью, насчет того, что покойный Савчук не только не считал Грушина своим «фактическим заместителем», но подумывал вообще выкинуть его из лаборатории?
– Как человек, принимавший участие во всех исследованиях покойного, я гарантирую! – с пафосом митингующего красного комиссара Грушин рубанул ладонью воздух, – Мы доведем работу до конца! – и он покосился на стоящего в первом ряду Бена Цви, проверяя впечатления от своей речи.
Эля скривилась. Все-таки Грушин не вполне нормальный – он не соображает: для не понимающего ни слова американца все эти словоизвержения просто бессмысленный шумовой фон. Эля еще раз поглядела на мистера Цви и ей вдруг стало невыносимо зябко, словно ледяной кладбищенский ветер нашел, наконец, дорогу под полы шубы. Американец глядел на Грушина цепким, оценивающим взглядом, будто покупатель на рынке, прикидывающий – этого горластого петуха в мешок да в суп, или другого себе присмотреть, понаваристее?
Словно почувствовав, что за ним наблюдают, американец коротко мазнул взглядом по стеклам автобуса и лицо его вновь приняло отстраненно-вежливое выражение ничего не понимающего иностранца. Эля откинулась на спинку сидения, обхватив себя за плечи и чувствуя, как ее бьет мелкая, противная, никак не унимающаяся дрожь. Замерзла, наверное. Да-да, очень, очень холодно.
Послышались удары молотка, стук смерзшихся в ледышки земляных комьев о крышку гроба. В автобус повалил народ. Мотор снова завелся, зафырчал, на сей раз повеселее, будто тоже предвкушал тепло и обильную выпивку, способную отогреть насквозь продрогшее тело.
