Текст книги "Готова на все (СИ)"
Автор книги: Илона Волынская
Соавторы: Кирилл Кащеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Крохотный зал наполнился гулом голосов.
Че, мужики избавились от бабского общества и решили обсудить грудь и задницу? Тут не обсуждать, тут знакомиться надо – вон, страперы соображают! Бармен поднял глаза.
Если мужчины в баре и решили обсудить несомненные достоинства недавней соседки, то не друг с другом, а с какими-то отсутствующими друзьями – каждый из посетителей держал возле уха мобильный телефон и торопливо говорил в него. Потом четверо из них вдруг сорвались с мест, даже не успев толком одеться.
Ну вы видали – за сиськами с попкой целая погоня образовалась! А ну наддай, мужики, а то уйдут!
Последним, трепеща пейсами и на ходу засовывая книжку в карман пальто, из бара вылетел молоденький еврейчик. Вера – верой, а сиськи – они сиськи и есть, каждому хочется.
Оставшиеся во внезапно опустевшем зале двое тех самых обтерханных старперов подозрительно глядели выбегающим мужчинам вслед. Ну а вы как думали – одни будете около такой роскоши тереться? Ваш потолок, дяденьки – та старая грымза, что с девахой приехала. А сиськи-попки оставьте кому помоложе.
Бар погрузился в привычную сонную тишину. Бармен со вздохом уткнулся в самоучитель. Правильно ему говорили: надо язык учить. Глядишь, и местечко найдется побойчее, где всяких грудастых, ногастых и попастых хоть пруд пруди.
* Хелло, моя дорогая леди. Вы забыли дать мне свою визитную карточку. Чтобы узнать номер вашего мобильного мне пришлось использовать все мои связи…
Глава 21
Home, sweet home
Старенькая «Волга» ткнулась в бордюр напротив Элиного подъезда. Светлана Петровна заглушила мотор и они еще немного посидели молча, чувствуя, как холод медленно просачивается в замершую машину.
– Как-то не по-хорошему все складывается, – прерывая воцарившееся молчание, пробормотала профессорша, – Что ж это Олежка с Костей в американца так впились…
– Немцы с канадцами далеко, – пожала плечами Эля, – А этот – вот он! Поговорить можно, пощупать… Повлиять.
– Непохож он на такого, который позволяет себя щупать, а тем более влиять. Это ведь он звонил?
Эля кивнула.
– Общаться с администрацией он не хочет, хочет с тобой, – полуутвердительно-полувопросительно сказала профессорша.
Эля кивнула снова.
– Его можно понять. Уговорить бы его как-то: пусть он с ними все-таки встретится, успокоит, а ты ему взамен расскажешь, чего он там знать хочет.
Эля пожала плечами:
– Посмотрим… Ну что, мы идем?
Старая профессорша заколебалась, поглядывая на снег и сгущающуюся за окном темноту.
– Пойдемте, вы бабушку давно не видели, – попросила Эля. Ей ужасно хотелось, чтобы Светлана Петровна поднялась в квартиру.
– Ладно, если ты кофе сваришь, а то пить из этих «кафешных» наперстков – только расстраиваться.
Эля обрадовано кивнула. Присутствие постороннего в доме было хоть мизерной, но защитой. Отец никогда не устраивал пакостей при свидетелях, только в тесном семейном кругу. Самое опасное время наступало, когда за гостями закрывалась дверь и в их огромной сдвоенной квартире оставались только свои. Вот тогда Эля начинала затравленно поглядывать на дверь отцовской половины, ожидая, что в любую секунду она откроется, медленно и зловеще, как в романах Стивена Кинга, и тогда может произойти что угодно!
«Только не сегодня!» – мысленно взмолилась она, всовывая ключ в замочную скважину, – «Пусть сегодня больше ничего не случится, потому что больше я уже не выдержу!» – она распахнула дверь…
…Толстый и красноватый, как сарделька, палец, поросший короткими седыми волосами, ткнулся ей чуть ли не в нос.
– Вот так они и будут через мою квартиру постоянно шляться?
Сжимая в руках ключи, Эля остановилась, на всякий случай озираясь по сторонам. Вроде ничего не перепутала, квартира ее… И бабушка, с лицом мающейся зубами трагической музы, стоящая на пороге большой комнаты, тоже ее. Но вот тычущего в нее пальцем малорослого краснолицего мужичка, по-хозяйски меряющего шагами коридор, она видела впервые.
– Я, значит, в собственной квартире, из собственной ванной в собственную комнату иду, может, голый даже… – с возмущением глядя на Элю, вещал мужик.
Эля тупо поглядела на него в ответ. Почему он говорит, что голый, если он в дубленке и встрепанной пегой шапке, до сих пор сохранившей фамильное сходство с несчастным бобиком, которым она была при жизни? А главное, почему он называет Элину квартиру своей собственной, причем с явного бабушкиного попустительства?
– А вы не ходите голый! Голым даже в собственной квартире ходить неприлично! – с воинственным презрением потомственной аристократки откликнулась бабушка.
– Извините, дамочка, собственная квартира на то и собственная, чтобы в чем хочешь ходить! – сообщил мужик, снимая шапку и расстегивая пуговицы дубленки.
Эля невольно попятилась, упершись спиной в стоящую позади нее Светлану Петровну. Раздевается! Господи, как этот псих сюда попал!
Мужик обтер лицо и розоватую лысину в венчике седых волос, и принялся обмахиваться шапкой как лохматым, пахнущим псиной платком.
– Жарко тут у вас…
– Потому что отопление хорошее. Другие мерзнут, а мы – никогда, – гордо, словно лично мешки с углем в котельную тягала, сообщила она.
– Отопление хорошее, а соседи шляются, – снова тыча пальцем в Элю и Светлану Петровну, повторил мужик.
– Это не соседи! – радостно вскинулась бабушка, – Это как раз хозяйка квартиры и есть!
– Что ж вы, девушка, – мужик поглядел на Элю укоризненно, – В объявлении не пишите, что коммуналку продаете?
– Это не коммуналка! – снова взвилась бабушка, – Это совершенно отдельная квартира!
– Через отдельную соседи туда-сюда ходить не станут, – и он для наглядности ткнул пальцем уже не в Элю, а в дверь отцовской квартиры, – Отдельных квартир с соседями не бывает, – нравоучительно добавил он и решительно нахлобучив свою лохматую шапку, мимо Эли протиснулся на площадку, – Бывайте здоровы, дамочки.
Растерянно оглядываясь на него, Эля пропустила Светлану Петровну в дом и закрыла за собой дверь.
– Кто это такой? О каком объявлении он говорил? – накинулась она на бабушку.
– Покупатель! – ответила бабушка тем тоном агрессивной правоты, который всегда появлялся у нее, когда она и сама знала, что поступила плохо, – А что такого? Я дала объявления в газеты: «Продается двухкомнатная квартира в центре…»
– Ты даже не спросив меня, продаешь мою квартиру?
Бабушкино лицо застыло в маске оскорбленного императорского величия:
– Вы с отцом – одинаковые! Та квартира – его, – она презрительно махнула рукой на стену, разделяющую Элину и отцовскую половину, – Эта – твоя! – она столь же презрительно ткнула пальцем себе под ноги, – Отлично! Раз моего тут ничего не осталось, я собираю вещи и перебираюсь в коробку под мост!
– Не таскай чужие высказывания! Про коробку я придумала! – успела только бросить Эля, но бабушка уже с треском захлопнула у нее перед носом дверь в большую комнату. Сквозь дерево створки послышался топот маленьких ножек и отчаянный Яськин крик: «Бабушка! Не надо в коробку! Ты там не поместишься!»
– Брось, – несколько смущенная Светлана Петровна потрепала Элю по плечу, – Ты ж сама хотела продать эту квартиру и убраться от отца подальше.
– Да я-то хотела, но не вот так: приходишь домой, а твою квартиру уже продают… Чего это бабушка вдруг решила… – выражение Элиного лица изменилось. Она резко рванула ручку и влетела в комнату. Обрадованный Ясь кинулся ей навстречу, но она не обратила на него внимания:
– Ты была в управлении юстиции! У этого твоего юриста, – не столько спрашивая, сколько утверждая, выпалила она.
Оскорбленно выпрямленная бабушкина спина чуть дрогнула и она обернулась:
– Ты знаешь, он меня так принимал! У дверей встретил, руку поцеловал… Когда я рассказала ему, что у нас делается, он был просто в шоке! Сказал, он даже предположить не мог, что в такой семье как наша…
– Бабушка, что он сказал конкретно, по поводу дарственной? – с нажимом переспросила Эля.
Бабушкино оживление моментально исчезло.
– Ничего сделать нельзя? – прямо заявила Эля и снова это был не вопрос.
– Ему принесли копии всех документов, он еще почитает, подумает, – промямлила бабушка.
– Все ясно, – безнадежно вздохнула Эля, – Вы раздевайтесь, тетя Света, – сообразив, что и сама по-прежнему стоит в шубе, Эля принялась высвобождаться из рукавов.
– Здравствуйте, Светлана Петровна, – устало кивнула ей бабушка, похоже лишь сейчас заметившая присутствие еще одного человека.
Старая профессорша открыла рот, явно собираясь съязвить на этот счет, но сдержалась и, вручив Ясю пирожное, кивнула бабушке:
– Как вы тут?
– И не спрашивайте, – бабушка жалко улыбнулась, – Утром просыпаюсь, а у меня в комнате наш старый веник стоит. Что они этим хотели сказать?
Светлана Петровна жалостливо поглядела на бабушку:
– Страшно далеки вы от народа! Это ж водружение веника – национальный символический акт смены хозяек дома! Ваш она выкинула, а свой, соответственно, поставила.
Бабушка долго молчала, переваривая предложенное фольклорное истолкование, и наконец с глубоким подсердечным презрением выдавила:
– И на этой вот …этнографии, женился мой сын-профессор!
– Ой, поверьте моему опыту, – хмыкнула в ответ старая профессорша, – С кем только эти профессора не брачуются!
– Но если она так хочет быть хозяйкой – продали бы мою квартиру… – бабушка замолчала, вспомнив, что квартира за стеной больше не ее, – …и Элину тоже, и разъехались! Господи, та четырехкомнатная и Элина двухкомнатная, если продавать вместе – так это же шестикомнатные апартаменты в центре города! Еще и с двумя кухнями и двумя санузлами! Эля получит за свою квартиру полную стоимость и сможет купить себе с Ясиком двухкомнатную подальше от этой парочки, мне хватит однокомнатной поблизости от внучки, а им, пожалуйста, совершенно отдельная трехкомнатная, полная свобода! Или супруге моего сына уже и трехкомнатной мало, с новым веником негде развернуться?
– Трехкомнатной вполне достаточно – если тоже в центре и с крутым евроремонтом, и чтоб я их туда на руках внесла, – фыркнула Эля, вспомнив предъявленный ей отцом список условий, на которых он соглашался, наконец, разъехаться. – Бабушка, успокойся, никакой однокомнатной не будет. Привыкай жить с нами.
– А Ясику квартирка – после меня? – спросила бабушка, умоляюще глядя в глаза Эле, словно именно от той зависело, достанется Ясю от бабушки квартира или нет.
– Раньше надо было думать – когда дарственную на сыночка оформляла! А теперь если хочешь слушать, как ты претендуешь на его миллионы – пожалуйста, все претензии туда, за стенку! – ленинским жестом «вперед, товарищи!», она указала на стену, разделяющую Элину и отцовскую квартиры.
– Злая ты стала! – осуждающе покачала головой бабушка, – Я, между прочим, для тебя стараюсь! Но если ты не хочешь, распрекрасно продадим твою квартиру отдельно! Посмотрим, что они тогда запоют! – она покосилась на разделяющую квартиры стену так торжествующе, словно договор на продажу уже лежал у нее в кармане.
Стена, как обычно, терпеливо промолчала. Завопила Эля, у которой терпения оказалось много меньше:
– Бабушка! У тебя только что был покупатель – и сбежал как ошпаренный! Отдельно ее никто не купит! Она проходная!
– Мало ли что он сказал – нашла кого слушать, какого-то старого лысого дурака в собачьей шапке! – с безмятежной уверенностью в собственной правоте откликнулась бабушка. – Всего-то первый покупатель!
– Угу, – мрачно отозвалась Элина, – Вот-вот подвалит второй – весь из себя молодой блондин в ковбойской шляпе… – Эля на мгновение замешкалась – чего это в голову вдруг полезли ковбоистые блондины? – …и оторвет нашу проходную квартиру с руками.
– Лишь бы не с головами, – также безнадежно отозвалась Светлана Петровна.
– Смейтесь сколько угодно, – с достоинством сообщила им бабушка, – Но если за его дверью по общему коридору постоянно будут туда-сюда гулять покупатели, твой отец призадумается, что лучше: продать вместе и иметь отдельную квартиру или ходить к себе домой через совершенно чужих людей.
Эля и Светлана Петровна переглянулись:
– А что, вдруг сработает? – с некоторым сомнением в голосе предположила старая профессорша, – Ты меня кофием поить будешь или так только – посулила и зажилила?
– Пошли, – кивнула Эля. Она на секунду замешкалась в дверях комнаты, опасливо разглядывая общий коридор, через который надо было идти в кухню. Непрерывно косясь на закрытую дверь отцовской половины, проскочила коридор торопливой мышиной побежкой. И только очутившись на кухне – из общей снова на свою личную территорию – вздохнула с облегчением.
– Ты теперь все время так бегаешь? – с сочувственным любопытством наблюдая за ее маневрами, поинтересовалась Светлана Петровна.
– Кроме позднего вечера, – созналась Эля, ставя полную воды турку на огонь, и понизив голос до зловещего шепота, прошелестела, – Вечерами Тот, Кто Живет За Стеной не ходит на охоту, он таится в своем логове…
– Не разберу я – какого рожна Сашке надо? – прихлебывая кофе, поинтересовалась профессорша.
– Думаю, ему просто надо, чтоб нас не было. Я напоминаю ему о маме, бабушка пытается контролировать его жизнь… А еще не дай бог заболеет старушка, или я для Яся чего попрошу: представляете, сколько беспокойства?
– Ерунду думаешь, – с тем же удовольствием, с каким ловила студентов на ошибках в расчетах, сообщила Светлана Петровна, – Сплошные эмоции гоняешь. Если б твой отец от вас просто избавиться хотел, он бы первый квартиру продать предложил. Это ж счастье неземное: бабулька от него съедет – живи как хочешь! – и совесть не мучает, потому как не на улицу выгнал, а определил под присмотр родной внучки. А тут чушь какая-то: впервые вижу, чтобы свекровь жаждала разъехаться с супружеской парой, а те нет, чтобы скакать от счастья – рогами упирались и ни за что! Уж новоявленная супруга должна просто мечтать старушки сдыхаться. – профессорша задумчиво надкусила печенье, и меланхолично пережевывая, уставилась в стену неподвижным задумчивым взглядом. Смотрела долго, не моргая. Крупно глотнула, отряхнула крошки с губ и сообщила, – А чего я маюсь? Пойду, да у него самого и спрошу. – Светлана Петровна решительно отодвинула чашку и встала.
– Тетя Света, стойте! – безумным полушепотом выдохнула Эля, и было в ее тоне нечто настолько страшное, что старая профессорша замерла, как вкопанная.
– Вы… Вы смерти нашей хотите, что ли? – выдавила наконец сквозь перехваченное горло Эля, – Отец же нас потом уничтожит…
– Деточка, может, тебе водички? – отнюдь не сочувственным, а скорее безжалостным тоном, за которым явственно слышалось «а ну, прекратить истерику», поинтересовалась профессорша. – Сколько можно вот так сидеть? Твой отец ту квартиру не сам заработал, она бабушкина! И когда твоя бабушка на него дарственную оформляла, она и в мыслях не держала обделить своего правнука ради какой-то пройдошливой тетки! Если сейчас не заставить отца выделить бабке хотя бы однокомнатную, Ясь вообще ничего не получит – новоиспеченная супруга захапает все!
– Меня не интересует как отец и его жена решат свои имущественные проблемы, – ровным голосом ответила Эля.
– Ты у нас бессребреница? Квартира у тебя проходная, работу ты в любой момент можешь потерять, – безжалостно продолжала профессорша, – А у тебя, между прочим, сын растет.
– Не надо мне рассказывать, как я должна заботиться о своем сыне! – взвилась Эля. Она помолчала, пристально глядя в столешницу, подняла глаза на старую профессоршу. Увидев надутую физиономию, с внутренним стоном поняла, что сейчас придется извиняться и объясняться. Ну почему их с Ясем не оставят в покое? – Вы не понимаете… – мучительно выдавила Эля.
– Так объясни мне, непонятливой, – скривила губы Светлана Петровна.
– Чтобы это объяснить, надо рядом с моим отцом всю жизнь прожить, и при этом смотреть на него не сквозь розовые очки, как бабушка. Вы думаете, это злобная супружница жаждет имущества и поэтому его подзуживает? Это он сам! Всю жизнь главным был он, а до остальных ему дела нет! Вы что думаете, я тут квартирами направо и налево разбрасываюсь? Я просто точно знаю: Ясь потерял ту квартиру еще до своего рождения, когда бабушка оформила на отца дарственную.
– Ты преувеличиваешь! Ясь его внук, что ж ему, собственный внук безразличен?
– О Господи, что вас так удивляет? – Эля вскочила и заметалась по кухне, – Ему, как стареющей кокетке, внуков иметь неприятно, возраст подчеркивают! А тем более если внук претендует на имущество! – она заставила себя остановится, перевела дыхание и спокойно закончила, – Вы можете считать меня кем угодно – дурой, плохой матерью – но меня не интересует квартира моего отца. Ни для себя, ни для сына.
– А бабка пусть с ними живет? Они с ней разберутся! Они ее веником! Милосердней пристрелить старушку, чтоб не мучилась!
– Бабушка переберется к нам.
– Тогда милосердней пристрелить тебя.
– Единственное, чего я хотела – продать обе квартиры вместе и получить за свою территорию ее полную стоимость. Купили бы мы за эти деньги нормальную двухкомнатную – комната нам с Яськой, комната бабушке – и убрались из этого ада куда подальше. А отец пусть делает со своей долей, что хочет!
– Отцу достанутся деньги за 4-х комнатную в центре, а ты бабку «бесприданницей» заберешь? Ему б тебя на руках носить и трепетно в глаза заглядывать, чтоб ты, не дай Бог, не передумала – а он отказывается? Нет, я должна разобраться… – словно и не было долгого разговора, профессорша невозмутимо возобновила путь к отцовской двери.
Эля лишь сдавленно закашлялась, будто ее душили:
– Да не волнуйся ты так, – через плечо бросила Светлана Петровна, – Мы просто поговорим с ним, как два ученых… ну, не мужа, конечно. Скажем, как ученая «Ж» с ученым «М».
– Он скажет, что наука ни при чем, и чтоб вы не лезли в его семейные дела, – мрачно ответила Эля. От судьбы не уйдешь – она обречена зависеть от ценных идей уверенных в своей правоте старушек.
– А спорим – не скажет? Твой отец – человек прагматичный, а прагматики всегда безукоризненно вежливы с теми, кто может принести пользу или причинить вред. Только вот вредность – категория гораздо более надежная и долговечная, чем полезность, – старая профессорша гаденько усмехнулась, – Никому и никогда я не давала повода усомниться в моей вредности! И вообще, его семейные дела – это теперь дела между ним и облезлой кошкой, на которой он женился. А когда тиранят единственную дочь и единственного внука моей единственной покойной племянницы – это уже мои семейные дела! Все, Эля, хватит разговоров! А то я решу, что ты хочешь не квартиру, а повод чувствовать себя несчастненькой.
– Говорите только о совместной продаже, ни о чем больше! – сдаваясь, быстро сказала Эля, – Ни о каких бабушкиных правах даже не заикайтесь!
– Посмотрим – как пойдет, – непреклонно заявила Светлана Петровна и не обременяя себя формальностями вроде предупреждающего стука, распахнула дверь в отцовскую квартиру настежь. Громким, ласковым-ласковым голосом научившейся орать кобры, она гаркнула, – Сашенька! Здравствуй, дружочек, тетя Света пришла!
Прозвучало это точь-в-точь как «смерть твоя пришла!», да и эффект вызвало похожий. Вроде бы в квартире было всего два человека – но некое настороженное шуршание и лихорадочная метушня прокатились по всем четырем комнатам. А потом, стремительно шаркая тапочками, в коридор выскочил отец, скаля желтоватые зубы в острой улыбке радостной крысы:
– Светлана Петровна, дорогая, как это вы к нам выбрались!
– Учитывая, что в последний раз мы с тобой виделись на похоронах племянницы, можешь добавить: как вы к нам зачастили, – сухо закончила за него профессорша.
Эля успела услышать как из ее бывшей комнаты донеслось испуганное женское аханье. Потом отец метнул лютый, ненавидящий взгляд над головой низкорослой профессорши и дверь с грохотом захлопнулась, вновь отрезая Элю от дома, где она прожила долгие годы и где у нее на руках умерла ее мать. Эля осталась стоять в коридоре, судорожно потирая грудь. Она твердо знала, что ее никто не бил, но ощущение было такое, словно ей в грудь со всей силы заехали ручкой швабры.
Глава 22
Reasonable job at sweet home*
Слегка подволакивая ноги от внезапно навалившейся усталости, Эля потащилась в комнату.
Сзади послышался частый перетоп маленьких ножек – прихлопывая тапочками, Яська, как всегда, на скоростях несся из туалета. Эля – тоже как всегда – скосилась на отцовскую дверь. Вот уж сейчас точно лучше отца не раздражать – чем черт не шутит, Светлана Петровна дама решительная, вдруг у нее что и выйдет? Профессорша человек нейтральный, может, она заставит отца задуматься о выгоде разъезда, а не просто сатанеть от ярости, что его личное имущество – мать и дочь – вдруг осмелились хотеть чего-то для себя и противиться его высочайшей воле. Избавиться одновременно и от Эли с Ясем и от бабушки, зажить с новой супругой совершенно отдельной, свободной от обязательств жизнью, и не потерять на этом ни копейки – неужели он действительно откажется от такого выгодного предложения?
Эля торопливо распахнула перед Ясем дверь и впустила его в комнату. Ясь вскинул голову, поглядел Эле в лицо и испуганно поинтересовался:
– Мама, ты плачешь? Мама, что случилось?
Эля торопливо смахнула клубящиеся под ресницами слезы, шморгнула носом и улыбнулась Яське:
– Ничего не случилось, маленький, – фальшиво бодро объявила она, – Бывает иногда – становится вдруг грустно, и слезы капают. А на самом деле ничего страшного!
Ясь сосредоточенно задумался, взвешивая ее слова на каких-то своих внутренних весах. Наконец, словно соглашаясь, кивнул и ткнул себя пальчиком в уголок глаза:
– У меня вот тут тоже слезинка! Наверное, я очень грустно писал?
Эля хмыкнула. Бабушка, лежащая на диване с Яськиным «Карлсоном» в руках, испытующе поглядела на Элю поверх книги:
– Где Светлана Петровна?
Эля дернула подбородком в сторону разделяющей квартиры стенки.
– Что она там делает? – изумилась бабушка.
– То, что нам не удалось – пытается его уговорить разъехаться.
На бабушкином лице проступило странное, двоякое выражение:
– Неплохо, если б у нее получилось, – пробормотала она и с тут же прорвавшейся досадой воскликнула, – Но я не понимаю, почему все думают, что могут повлиять на моего сына лучше, чем я?
– Может, потому что так оно и есть? – пожала плечами Эля.
Бабушка уставилась на Элю не по-доброму. Назревающий скандал прервал Ясь. Остановившись возле дивана, он слегка боднул бабушку головой в плечо, заставляя подвинуться, деловито забрался ей под бок и возмущенно проворчал:
– Бабушка, ты чего лежишь без дела? Ты читай давай!
– Нахаленок маленький, весь в маму, – тоже проворчала бабушка, послушно возвращаясь к очередным деяниям Карлсона на родной крыше.
Эля опустилась на диван, пристально разглядывая стену между их двумя квартирами. Что там происходит сейчас? Отец очень взбесился, когда понял, зачем пришла Светлана Петровна? И чем закончится их разговор?
Телефон на книжной полке пронзительно заверещал. Эля потянулась к нему и тут же испугано отдернула руку, прекрасно зная, что по другую стороны стены, в отцовской квартире, сейчас заходится звоном параллельный аппарат. Брать трубку? А если это отца? Что ей, бежать в ту квартиру с криком: «Папа, тебя к телефону!» Господи, да еще с месяц назад она именно так и бегала. Но сейчас, когда отец от ненависти к ней на тряпочки исходит? Не брать? А если это ее и что-то важное? Отец же опять ее не позовет…
– Ты будешь отвечать или как? – не интересуясь Элиными мучительными рассуждениями, раздраженно спросила бабушка.
А, черт бы побрал эти две спаренные квартиры и расчудесную совместную жизнь, в которой даже телефонный звонок превращается в проблему! Эля сорвала трубку с трезвонящего аппарата.
– Да! – рявкнула она в микрофон.
В трубке послышался второй, крайне раздраженный голос. Отцовский голос:
– Да! Слушаю вас!
Звонивший настороженно помолчал, ошеломленный изобилием отвечающих ему голосов, потом неуверенно попросил:
– Элину Александровну, будьте любезны…
С отцовской стороны телефонного провода воцарилось очень короткое молчание, а потом в телефоне коротко клацнуло, словно с той стороны трубку яростно швырнули на рычаг.
Эля безнадежно вздохнула:
– Да, это я, Олег Игоревич…
– Замечательно! – возрадовался декан.
Ничего себе, замечательно! Главное, вовремя очень. Отец получил новый повод для гнева. А-а-громадное подспорье Светлане Петровне в переговорах о продаже. Ну вот какого черта названивать? В кафе не все сказал?
– У нас с вами так и не получилось спокойно переговорить наедине. Я понял, что Константин Михайлович и впредь намерен вмешиваться в каждую мою попытку с вами побеседовать, а вы ведь знаете, какой упорный человек ваш завкафедрой. Надеюсь, телефонные разговоры он прослушивать не умеет, – декан громко хмыкнул, приглашая Элю посмеяться его шутке.
– Хе-хе, – Эля послушно «выдушила» сухой, похожий на кашель смешок и тяжело плюхнулась на диван. Лучше сесть, учитывая, что сейчас наверняка опять начнутся вопросы о Цви и грядущем финансировании, наследии Савчука, и необходимости нового руководства в его, деканском, и ничьем ином, лице. У, морда, и как раз когда за стеной ее судьба решается: будут они с бабушкой и Яськой жить нормальной, свободной жизнью или так и останутся в этой переполненной ненавистью и страхом квартире, боясь очередного отцовского неудовольствия. Не телефон, так что-нибудь другое, при таком количестве злобы повод выплеснуть ее всегда найдется. Права тетя Света, ой права! Если бывшая семья так сильно отца бесит – чего ж он с нами никак не расстанется? Или ему это и надо: враги, объекты для сплескивания избытка яда?
– …чрезвычайно беспокоит полностью остановившиеся работы по грантам. Совершенно ничего не делается, Элина Александровна! Создается впечатление, что кроме покойного профессора Савчука, все остальные сотрудники лаборатории всего лишь балласт, неспособный к научной активности!
Голос декан прорвался в ее раздумья, заставляя переключиться от проблем дома к проблемам работы. Наверное, это с ней самой что-то не так, раз у нее всюду одни проблемы!
– …Тогда не следует ли заменить их людьми более энергичными? Особенно в свете приезда американского представителя…
Светящийся Цви… Жене небось приходится его одеялом накрывать – чтоб по ночам не отсвечивал, спать не мешал.
– Олег Игоревич, – не слишком заботясь о нарушении субординации, перебила обличительную речь декана Эля, – У нас в лаборатории четыре штатных сотрудника. Савчук убит, Грушин похищен. Петечка Макаров трудится, как пчелка, практически в одиночку канадский грант на себе тянет! А кстати, по этому гранту Константин Михайлович на четверть ставки числится, а по немецкому – вы, Олег Игоревич. Обычно мы начальство не тревожим, но в такой критической ситуации ваша помощь была бы неоценимой.
– Не переводите разговор, Элина Александровна! Я-то вам как раз помогаю…
Это чем – нервы треплешь?
– А Константин Михайловича оставьте в покое, он и так занят!
То есть, ты не хочешь, чтоб конкурент к грантам совался.
– …Вы за себя отвечайте! – продолжал выступать декан, – Вы упоминали график экспериментов – он соблюдается?
– Никак нет, эксперименты приостановлены, сейчас я работаю с литературой, – спокойно сообщила Эля. Идеальная формулировка – «работаю с литературой» – поди поймай, если даже и врешь. На диване с книжкой сидела? Сидела! Значит, работаю.
Но декан тем не менее возликовал:
– Вот! И что же такое вы себе позволяете…
– …Но если вы свяжетесь с руководством ракетного завода, чтобы мне восстановили допуск в их лабораторию, эксперименты можно возобновить, – все также невозмутимо продолжила Эля. Вас бы, Олег Игоревич, с папашей моим познакомить, на предмет повышения квалификации в повседневном пакостничестве. Тот молчит-молчит, потом раз: гадость делает. И не догадаешься никогда, что задумал. А вы трепитесь много. На лабораторское тунеядство столько уже намеков было, что только слепо-глухо-немая кретинка не догадалась бы подстраховаться. А заодно и Петьку Макарова, единственного более-менее нормального человека в нашей шарашке, прикрыть.
– Почему не пускают? – сбитый с обличительного пафоса, слегка растерянно поинтересовался декан.
Хоть он и не мог ее видеть, Эля пожала плечами:
– Я туда на днях поехала поработать, – подчеркнуто надавила голосом она, – Меня на проходной завернули. Вход только для постоянных сотрудников, все временные пропуска аннулированы. У них внеплановая проверка с самого верха, от киевской Службы Безопасности. Ищут что-то. Завод лихорадит, в конструкторских бюро паника, народ срочно уничтожает внеплановую документацию. Как бы они наш журнал экспериментов под горячую руку не истребили, хотя тоже не беда, у меня в компьютере копия есть.
В трубке повисло долгое, какое-то мучительное молчание. Эля вдруг сильно пожалела, что они разговаривают по телефону и она не может видеть лица декана. Ей показалось – нет, она была почти уверена! – что факультетское начальство сильно и остро напугано.
– Что ищут, не знаете? – явственно дрогнувшим голосом спросил декан.
– Не-а. Да мне и про проверку знать не положено: парни из КБ по дружбе на ушко шепнули, – доверительно сообщила ему Эля.
– Шепнули, так и помалкивайте, и про копию журнала тоже. Совсем ваше поколение разбаловалось, никакого понятия о секретности, – неожиданно грубо буркнул декан и снова замолчал так надолго, что Эля уже решила – телефон отключился, – А вы молодец, Элина Александровна.
– Что, простите? – обалдев от неожиданности, переспросила Эля.
– Ах, женщины, любите вы комплименты слушать, – тон стал приторно-нежным, каким он обычно говорил лишь в ректорате, – Что ж, повторю, вы – молодец. Талантливая, упорная женщина, студенткой были способной, языки знаете, заграницей учились, диссертацию замечательную написали – не сомневаюсь, скоро из ВАКа подтверждение на кандидатство придет…
Начальство, родное, ты чего? Совершенно растерянная Эля плотнее прижала трубку к уху. Что это он вдруг сахаром потек? Только сейчас узнал обо всех ее необыкновенных достоинствах и враз впечатлился?
– Но что мне в вас больше всего нравится – вы правильно оцениваете свои и чужие возможности! Савчука в свое время в научные руководители выбрали, поняли, что именно с ним ваш потенциал раскроется во всей полноте. Теперь снова надо делать выбор, и снова правильный, Элина Александровна! Надеяться самой возглавить гранты – это, безусловно, нонсенс…
– Я никогда и не собиралась…
Но на сей раз декан не позволил себя перебить:
– Но в чем-то вы и правы. Положение младшего научного действительно не соответствует вашим возможностям, – декан секунду помолчал, словно давая Эле приготовиться к его предложению, – А как вы смотрите на то, чтобы занять должность Грушина? Старший научный сотрудник, вполне престижно, и зарплата побольше. За годик подготовите пару методических разработок – и можно будет смело утверждать звание в ВАКе.
