Текст книги "Готова на все (СИ)"
Автор книги: Илона Волынская
Соавторы: Кирилл Кащеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава 25
– Тебе отец собирается телефон отключить, а ты в ресторане сидишь! – бабушка негодующе кромсала мясо в стоящей перед Яськой тарелке.
– Я еще не сижу, я еще только собираюсь, – педантично поправила ее Эля и отвернулась к шкафу, бездумно копаясь в болтающихся на вешалке шмотках. Ну конечно, какой там ресторан! Надо сидеть и рыдать, и вместе с бабушкой сокрушаться о неизбывной отцовской подлости. Отец уже от них отрекся, разделив между Элей и бабушкой место врага №1, но он по-прежнему определяет их жизнь!
Фигушки! Она пойдет в ресторан, пусть даже с вредным ментом Александром, пусть даже по его, ментовской, служебной надобности. Но она не будет сидеть здесь, до бесконечности рассуждая, как раньше было хорошо и как сейчас стало плохо.
– Ты даже не знаешь, в каком вы будете ресторане! И позвонить мне не сможешь. Буду волноваться весь вечер, – угрожающе-жалко протянула бабушка.
– Почему не смогу, у меня мобилка с собой, – рассеяно бросила Эля, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на выборе шмотки. Старый, как мир, анекдот – стоит женщина перед набитым шкафом и причитает, что ей нечего надеть! А если перед пустым? А если и правда нечего? Эля поглядела на жиденькую стопочку свитеров. Сколько ж им лет-то? Вот этот она еще на третьем курсе носила, а этот мама связала на поступление в аспирантуру – тогда она еще могла вязать.
Настроение, и без того паршивое, превратилось просто в жуткое. Вот такой вот шкаф, с парой-тройкой засаленных от старости тряпок – одно из самых страшных, мучительных унижений, которое только может выпасть на долю женщине. Ведь она работает и зарабатывает – почему же у нее никогда нет денег на приличную одежду? Когда она в последний раз тратила деньги на себя? Эля призадумалась. Два года назад, тоже зимой, ей пришлось купить сапоги. Она тогда почувствовала острый холод в правой ноге и обнаружила, что старый сапог просто раскрылся, словно цветочек, бесстыдно явив всей улице надетый поверх колгот ярко-красный махровый носок. А одежду она не покупала столько времени, что желание приобрести хоть что-то новенькое и незаношенное больше всего напоминало давний, застарелый голод.
Так, сейчас обрадуем бабульку – в таком виде действительно никуда нельзя ходить.
– И куда ж ты со своей мобилки позвонишь? – иронически поинтересовалась бабушка.
– Что? – переспросила Эля, уже позабывшая, о чем, собственно, они разговаривали. Так, а если надеть длинную черную юбку – черное всегда элегантно – и блейзер? Эля подняла на вытянутой руке классический, темно-синий, отсвечивающий золотыми пуговицами клубный пиджак, такой элегантный в своем сходстве с военно-морской формой Британии. Тоже, конечно, не молодой, если присмотреться, лацканы лоснятся. Но по крайней мере, это единственная по-настоящему фирменная вещь в ее гардеробе. Когда-то – кажется, в совсем другой жизни – отец привез его из Лондона. Подарок на защиту магистерской в Кремсе. В ту пору он рассказывал о ее успехах всем, направо и налево, и просто светился от гордости, всякий раз слыша в ответ: «Неудивительно, дочь такого отца…». Эля чувствовала себя персонажем из старой американской фантастики: Сумасшедший Профессор и его Красавица Дочь. Впрочем, как отец никогда не считал себя – сумасшедшим, так и ее – красавицей. Как не обидно, насчет второго он был прав – вот уж красавица в обносках!
– Ты меня вообще слушаешь? – возмущенная бабушкина физиономия возникла прямо у Эли перед глазами, – Куда ты собираешься звонить со своей мобилки? Отец же заявил, что это его телефон!
– Плевать я хотела на его заявления, – пытаясь скрыть проявившуюся в голосе неуверенность, буркнула Эля, – Позвоню, и все дела! Как приедем в ресторан, так сразу и позвоню, скажу, где мы. Ты просто трубку должна раньше него ухватить.
– Я-то ухвачу, только ты не позвонишь, – отрезала бабушка.
Эля уронила блейзер на диван, сразу почувствовав себя так, как, наверное, чувствует проколотый воздушный шарик. Она даже невольно прислушалась, почти уверенная, что услышит свист вытекающего воздуха. Она представила себя сидящей за столиком в ресторане, нервно набирающей номер и замирающей от ужаса – вдруг бабушка не успеет к доживающему последний вечер параллельному телефону и трубку опять возьмет отец. А потом она услышит его голос, и торопливо отключится, пока он не понял, что это она звонит, и именно по этому торопливому отключению он поймет, что звонила она, и губы его снова зло скривятся… Эля чуть не застонала в голос.
Господи, папочка, когда же это случилось с нами? Случилось с тобой? Бабушка, как всегда, ответила бы, что во всем виновата «эта стерва», но Эля знала точно – все произошло гораздо раньше. Пожалуй, началось с появления в ее жизни Виктора. Профессора и в старых книжках не слишком любили, когда рядом с Дочерью появляется Герой, но там им хоть авторы пакостить не давали! А отец, когда понял, что проповеди на тему «брак и дети сломают твою карьеру и лишат тебя будущего» успеха не имеют, и свадьба все-таки состоялась, тут же словно взбесился. Каждый вечер, стоило им с Виктором остаться наедине, раздавался стук в дверь вот этой самой комнаты, и появлялся отец, чтобы утащить Элю с собой: то у него компьютер сбоил, то надо было его статью вычитать. Отец словно задался целью доказать, что дочь по-прежнему принадлежит ему, что брак ничего не изменил. А когда однажды она отказалась стоять над заедающим принтером, по одному листику подавая в него бумагу, отец сперва изумился – наверное, не меньше, чем если бы табуретка не позволила ему на себя сесть. И с той поры как отрезало – он общался с Элей все меньше и меньше. А после рождения Ясика сделал ей первую большую гадость. Прямо в присутствии Эли, небрежно так, с усмешечкой обронить проректору самого дорогого и престижного частного вуза города: «Моя дочь – человек крайне ненадежный.». Ни на один Элин звонок проректор больше не ответил. Будто не он предлагал Эле преподавательскую должность, полторы ставки и сетку часов на ее вкус.
А ей так хотелось эту работу! Она решила бы все ее проблемы!
Мама, пряча слезы, говорила о ревности. Она была права – это действительно была ревность. Так ревнуют потерянную собственность, с той лишь разницей, что Эля была собственностью живой и осмелилась отречься от хозяина сама, променять его на какого-то там мужа и сына – а потому была виновна вдвое и втрое. Она больше не заслуживала отцовского внимания, зато заслуживала самого страшного наказания. И теперь отец собирался это наказание осуществить.
Иногда Эле совершенно по-детски хотелось броситься к отцу, обнять, и заливаясь слезами, кричать: «Папочка, за что? Папочка, я же ничего плохого не сделала!» Она готова была признать любую несуществующую вину, покориться, лишь бы снова получить отцовскую любовь, поддержку, лишь бы помириться. Останавливало ее только одно – ясно, будто это уже произошло, она видела, как он снисходительно похлопывает ее по плечу: ну ладно, ладно, посмотрим по твоему поведению. И торжество в его глазах, и дальше – все. Жизнь в вечном страхе, низкопоклонство перед его женой и ним самим. Отец никогда не воспримет ее поступок как просьбу о любви: только как свою победу. И немедленно начнет пожинать материальные и моральные плоды.
Телефон зазвонил. Эля метнулась к нему, остановилась… Через пару минут заливистой трелью зашлась мобилка.
– Я уже здесь, Элина Александровна, – весело сообщили в трубку.
– Я… – промямлила Эля, потерянно глядя на валяющийся на диване блейзер, – Я не готова.
– Естественно, – легко согласился голос в трубке, – Я подожду, собирайтесь. – и он отключился.
Эля поглядела на трубку, снова на блейзер – и заметалась по комнате, хватая то одно, то другое. Блузка… Нет, на ней прям написан год ее рождения – такие уже давно не носят. Лучше обыкновенный гольф… Она вытряхнула из сумки книги и папку с документами. Похуже ментовской куртки, но все равно кожаная. Подновить макияж нет времени, «кожаный» небось мерзнет под подъездом. Только губы…
– Поедешь все-таки? – неодобрительно поинтересовалась бабушка.
– Мама, а куда ты? Я не хочу, чтобы ты уезжала! – вскинулся вдруг промолчавший почти весь вечер Ясь и крепко-накрепко ухватил ее за руку.
Эля попыталась высвободится:
– Ясик, с тобой остается бабушка, а я еду по делу. Дядя милиционер хочет со мной поговорить! Если мама откажется с ним разговаривать, он подумает, что это мама убила дядю Савчука. А заодно и Джона Кеннеди с Улафом Пальмой, – пробормотала Эля. Вряд ли санкции за неявку будут столь страшными, хотя всего можно ожидать.
– Мама, а ты и правда убила всех этих дядей? – с опасливым любопытством поинтересовался Ясь.
– Ясик, мама шутит, – вмешалась бабушка, – И совершенно не соображает, как и с кем она шутит! Язык без костей у твоей мамы!
– Мам, а где твой пистолет? А у меня в языке есть кости? – вывалив язык, Ясь принялся сосредоточенно его ощупывать.
– Определенно – нет, точно как у мамы, – успокоила его бабушка, – Ладно, если идешь, так иди уже, – она нетерпеливо махнула Эле, – Постарайся хотя бы к 10-ти вернуться, чтоб я не нервничала.
– Бабушка, мне не 16 лет! И вообще, я, считай, на допрос еду! Я понятия не имею, сколько со мной будут разговаривать.
– А ты скажи, что у тебя ребенок!
Ага, и вся милиция построится! Да плевать им на ее ребенка. Все, она должна сейчас же убраться отсюда. Ресторан, пусть даже в сочетании с разговорами об убийстве, лучше, чем бесконечный замкнутый круг: отец, его жена, их подлость, квартира, слезы и снова – отец… Не-ет. Наскоро поцеловав Яську, Эля почти выпрыгнула на площадку и стремительно помчалась вниз по лестнице.
Глава 26
Reasonable job – “For your eyes only”*
Дверь подъезда распахнулась, холодный танец снежной круговерти заклубился вокруг Эли. Она покрутила головой, вглядываясь в снежную завесу в поисках поджидающего ее мента.
Припаркованный у обочины темный форд пару раз нетерпеливо мигнул фарами. Водительская дверца распахнулась и поджидающий ее мент выглянул над крышей машины:
– Элина Александровна! – нетерпеливо позвал он, кутаясь в воротник куртки, – Идите скорее сюда, холодно!
Скользя подошвами сапог по слежавшемуся снегу, Эля побежала к распахнутой для нее дверце. Кучеряво живет милиция! Она нырнула в разогретый салон, дверца захлопнулась, отрезая злые порывы ветра, Элю охватило блаженное тепло. В салоне терпко пахло освежителем воздуха и нагретой кожей.
– Куда поедем, Элина Александровна? Вы какой ресторан предпочитаете?
– В это время суток… – ворчливо добавила Эля и пожала плечами. – Понятия не имею.
– Ночной клуб отпадает: шумно, а у нас с вами будет долгая беседа, – вслух принялся размышлять «кожаный», – В «Репортере» нынче молодежная тусовка – и опять таки шумно. А направимся-ка мы с вами, допустим, в «Апрель»… Вы как, Элина Александровна, ничего против «Апреля» не имеете?
– Потом будете год на черством хлебе перебиваться? – осведомилась Эля.
– Руководство платит, – небрежно бросил он, – Когда еще представиться возможность повыпендриваться перед красивой девушкой за казенный счет? – и он повернул ключ зажигания.
Ну «ковбоец», нашел красивую девушку – долго искал! Эля украдкой повернула ногу и оглядела стоптанные края толстых каблуков на своих сапогах. Вот уж куда ей не хотелось – так это в «Апрель». Вот уж где швейцары с официантами моментально просекут: и сколько лет ее английскому блейзеру, и сколько кило картошки влезает в ее так называемую дамскую сумочку. Ее вдруг охватила самая настоящая острая тоска по пивнушкам Кремса, куда они с однокурсниками могли запросто закатиться после семинаров. По венским кофейням, от которых плыл восхитительно свежий запах только что смолотого кофе, и где в витринах красовались крохотные, невероятные как на вид, так и на вкус пирожные. По Рождеству, когда они дружно отправились в Прагу, и сутки таскались по городу, перемежая пиво – кнедликами, а кнедлики – колбасками. По солнечным майским воскресеньям, когда они одалживали старый раздолбанный фиат у Элиной домохозяйки и ехали через границу – в Венгрию – пить молодое вино. И ведь она не считала тогда себя богатой, но все было доступно, на все хватало денег, и она могла вломиться в самый роскошный ночной клуб в затрепанных кроссовках и прожженном в лаборатории комбинезоне – и все, в том числе она сама, принимали это как должное. Куда делась та невозмутимая уверенность в себе и в мире? Теперь при упоминании дорогого ресторана она переполошилась, словно престарелая тургеневская барышня с филологического факультета. Стыдно.
Форд подкатил к дверям с неброской вывеской и мягко ткнулся в бордюр стоянки. Эля взялась за ручку дверцы:
– Вы от меня убегаете, Элина Александровна?
Эля обернулась, недоуменно глядя на него.
– Если нет, погодите секунду, я вам дверцу открою, – невозмутимо сообщил «кожаный», выбираясь из-за руля.
Эля почувствовала как горячеют у нее щеки. Забыла, все забыла, разучилась! В солидном форде, при симпатичном кавалере, у входа в дорогой ресторан рванула наружу, точно из забитой под завязку маршрутки на перекрестке прыгать собралась.
Дверца приоткрылась:
– Прошу, Элина Александровна!
– Только давайте так …Александр, – опираясь на протянутую руку, решительно объявила она, – Или вы меня зовите Элиной, или уж давайте и я вас буду по отчеству.
С преувеличенной серьезностью он задумался:
– Нет уж, лучше я буду вас Элиной звать, а то с этими взаимными отчествами у нас какой-то бизнес-ланч получится.
– Хотя на самом деле у нас обыкновенный допрос, – закончила она, проходя в распахнутую швейцаром дверь.
Александр сбросил свою куртку на руки солидному, словно лорд, гардеробщику и взялся за Элину шубу:
– Да-а, – после долгой паузы протянул он, – На бизнес-ланч это мало похоже, да и на допрос тоже. Скорее на встречу однополчан 3-го батальона Уэссекского полка…
Эля обернулась, поглядела на него и злые слезы снова заклубились у самых глаз. Нет, ну это действительно черт знает что! На нем был блейзер. Классический темно-синий клубный пиджак с золотыми пуговицами, такой элегантный в своем сходстве с военной формой. Только вместо потертой черной юбки – безупречные серые брюки.
Кошмар! Ужас! Господи, ну почему она не одела платье? Эля нервно усмехнулась. Ее единственное вечернее – да вообще ее единственное платье! – пошитое еще к университетскому выпускному, лежало на верхней полке шкафа, в ожидании пока Эля «подхуднет» до него раздавшуюся после родов талию.
А этот еще и улыбается, «ковбоец» фигов! Кто ж знал, что вместо положенной клетчатой рубахи он вдруг вырядится в блейзер! Как он посмел? Впрочем, что кроме пакостей ожидать от мента, да еще и Александра!
– Ну ничего, – бодро сообщил Александр, – Предлагаю делать вид, что мы извращенцы.
– При нашей с вами половой принадлежности это будет затруднительно, – фыркнула Эля. Больше всего ей хотелось выскочить за двери – и ходу, но чертов «ковбоец» уже отдал ее шубу, и та исчезла в недрах гардероба.
Фрачный черно-белый метрдотель повел их к столику. Вот все-таки прелесть очень дорогого ресторана – зал заполнен едва ли на четверть. Но даже те немногие, кто сидел за столиками, не преминули с любопытством поглядеть вслед паре, затянутой в одинаковые, вроде бы форменные пиджаки. Настроение у Эли испортилось окончательно.
Она плюхнулась на подставленный стул:
– Давайте не задерживать движение, у меня дом ребенок на прабабушку брошенный. Вы собирались очередные вопросы задавать – спрашивайте по-быстрому и разбежимся.
– Спрашиваю, – с готовностью отозвался он, – Что вы будете пить?
– Решайте сами, я ж не знаю какой там у вашего руководства режим экономии, – как она и ожидала, брошенный ребенок не вызвал у него никакой реакции.
– Если мы будем следовать их режиму, придется обойтись водой из-под крана, – ухмыльнулся он, – А вы ведь неплохо разбираетесь в вине, не так ли, Элина? И любите хороший коньяк.
– Это тоже вопрос? – механически перелистывая меню, Эля мрачно поглядела на него исподлобья.
– Скорее утверждение.
Ну да, а спросит он сейчас, почему после Кремса она вернулась домой. Вместо того, чтобы выйти замуж за своего австрийского дружка, сына венгерских виноделов, того самого, что научил ее разбираться в вине. Но он спросил совсем другое.
– Ваш муж пишет вам из Америки?
– Бывший муж, – поправила она его, – Скажите, а какое собственно милиции дело до моих вкусов в мужчинах и спиртном? Только не говорите мне, что вопросы здесь задаете вы, а не то…
– Что вы сделаете? – не издевательски, а скорее с искренним любопытством поинтересовался он.
– Я… Я вас укушу!
– Надо же, как эротично! – восхитился он, – Двое в полувоенной форме кусаются за столиком дорогого ресторана… Боюсь, после такого прийти сюда еще раз мы уже не сможем. Позвольте мне предложить вместо себя этот великолепный карбонат – здесь отлично готовят мясо.
– Вы хотите прийти сюда еще? Ваше начальство готово разориться на второй допрос в ресторане? – пробормотала Эля, глядя в водруженную перед ней тарелку, где действительно раскинулся эстетичный, прямо таки красивый шмат мяса. Ответ поваров убежденным вегетарианцам – вряд ли корова, которой он был при жизни, была столь же исключительно хороша.
– Честно говоря… – азартно всаживая вилку в свой кусок, ответил Александр, – …они рассчитывают, что все необходимое я выясню сегодня. Зачем Савчук снимал секретность с разработок ракетного завода по торсионным полям?
Элин серебряный ножик завяз в мясных волокнах. Она подняла голову, изумленно уставившись Александру в лицо:
– Он снимал секретность с торсионных полей? Зачем?
– Я первый спросил, – быстро ответил «ковбоец» (все равно «ковбоец», хоть три блейзера на него одень!).
Эля отложила нож и откинувшись на спинку стула, подозрительно прищурилась, разглядывая его:
– А откуда милиция вообще знает о снятии секретности? Смежное ведомство информацией поделилось? Или вы и есть… – она разглядывала его, словно впервые увидела, – …смежное ведомство?
Она хихикнула. Вот теперь все становилась на свои места. Как же она раньше не догадалась, у него же, считай, на лбу написано, крупными буквами.
– Вы ведь тоже не мент, верно? То есть, не милиционер… Вы из Службы Безопасности? – спросила она. – Значит, это ваши коллеги ракетный завод трясут, как грушу?
Он настороженно зыркнул на нее поверх наколотого на вилку куска карбоната. Она беспечно улыбнулась в ответ:
– А налейте-ка вы мне вина, Александр!
Все также настороженно поглядывая, он отложил вилку и взялся за бутылку.
– Отличное вино, – с энтузиазмом сообщила она, отпивая глоток, – Давно такого не пила, – и она принялась за мясо.
Дурачок, он думал, его работа в СБУ ее напугает! А она, наоборот, успокоилась. Десятилетиями, поколение за поколением, такие, как он, всегда были рядом с такими, как она. Они не лезли на глаза, теряясь где-то позади работающих приборов и заполняющих секретные лаборатории клубов табачного дыма. Но всегда крутились поблизости. И пусть нет уже тех лабораторий, а их обитатели разлетелись по всему миру, давно перестав быть невыездными, и действия всех подписок о неразглашении закончилось, а бывшее КГБ распалось на многочисленные ФСБ, СБУ и прочее, но почти генетической, еще с физматовского студенчества заложенной памятью, она знала подобных ему – и не боялась. Нет, она помнила, как ломались жизни и судьбы под шаловливыми лапками людей из его ведомства, и как ученые поталантливее ее становились просто разменной фишкой в игре пресловутой «конторы» с зарубежными коллегами. Но бояться его она все равно не могла. Так не бояться громыхающего цепями фамильного привидения – страшное, конечно, но свое ведь: родное, привычное. Настоящий мент, при «обезьяннике» и праве задержать «до выяснения» вызывал у нее больший ужас, чем все игры контрразведки.
* Соответствующая работа – «Совершенно секретно»
Глава 27
– Торсионные поля, Элина Алекс… Элина, – напомнил ей свежеразоблаченный контрразведчик.
– Понятие не имею, зачем шефу понадобилось снимать секретность. – легко ответила Эля.
Почему старшие товарищи говорили, что любоваться перекошенными физиономиями «ребят из ведомств» – одно из немногих удовольствий, доступных советскому физику? Ей так своего «ковбойца» даже жалко… Или просто у его старших товарищей физиономии были не такие симпатичные?
– Нет, я правда не знаю! – воскликнула она, с трудом подавив желание потрепать его по плечу, как маленького Яську, – Я о торсионных полях сейчас от вас впервые услышала… – она остановилась и уточнила – с ведомствами надо быть предельно точной, – То есть, не о самих торсионных полях, конечно, а об интересе к ним Савчука.
– А о самих полях что вы знаете? – бдительно вопросил он.
Она пожала плечами, теперь уже больше интересуясь россыпью грибочков на своей тарелке, чем самим разговором:
– То же, что и все… физики, – снова уточнила она, отправляя гриб в рот и запивая его изрядным глотком вина. Вкусно-то как! Может, поувиливать от ответов, вдруг еще раз сюда сводит? – Основа вселенной, перводвигатель и ключ к мирозданию.
– Не понял? – насторожился он.
– По настоящему это можно описать только с помощью математического аппарата.
– А если не по-настоящему, а по-простому, для математически неграмотных?
Она со вздохом отложила вилку, взяла свой бокал и откинулась на спинку стула. Все те же старшие товарищи утверждали, что «ребята из ведомств» – немногие, кто умеют слушать. Когда объясняешь им что-то, вместе с раздражением – ну куда они лезут, недоумки? – возникает почти опьяняющее чувство собственной значимости для Родины и мироздания. Что ж, попробуем, немного этого самого чувства ей сейчас совсем не повредит.
– Если совсем по-простому, речь идет о деформированном спектре квантово-волновой функции… – она поглядела на его моментально остекленевшие глаза и остановилась. Помолчала, – Ладно. Это, конечно, некорректно с точки зрения науки, сам Савчук меня бы за такое объяснение… Короче, есть магнитное поле, есть электрическое поле… – она внимательно поглядела на него.
Его глаза начали потихоньку оживать. Он судорожно ухватился за бокал с коньяком и опрокинул его в рот. Перевел дух.
– С 80-х годов в Киеве и здесь, у нас, начались исследования так называемых торсионных полей. Выделено на них было в ту пору 500 млн. твердых советских рублей.
Александр тихонько присвистнул:
– Однако… И зачем нам нужны были такие дорогостоящие поля? – и он выразительно махнул официанту на свой опустевший бокал.
– Ничего не дорогостоящие! – обиделась за науку Эля, – Вон в сельские и по сей день побольше вбухивают, а толку?
Словно торопясь умилостивить ее, он подлил в бокал вина. Эля благосклонно кивнула, принимая своеобразное извинение:
– «Torsion» означает «вращение, кручение». – для наглядности она свернула хрусткую крахмальную салфетку жгутом. – Предполагалось, что торсионное поле содержит в себе все мировое движение, каковое, по сути, и есть Вселенная. Если человечество научится управлять торсионным полем… – она развела руками, позволяя салфетке раскрутиться, – Телепортация, вечный двигатель, управление энергией, не знаю, преобразование металлов… Да все это так, ерунда, частности! Мы просто-напросто сможем делать со Вселенной все, что нам угодно.
– Как-то уж слишком… – скептически пробормотал он, снова прикладываясь к коньяку.
– Ну что вы – это наоборот, мелко. – хмыкнула она, – Но если хотите более конкретно, пожалуйста. Торсионное поле – в первую очередь информационное поле. Времени, как такового, в нем не существует, и переданная с его помощью информация будет принята в то же самое мгновение, что и отправлена. Или еще раньше… – невозмутимо закончила она.
– Информация… – задумчиво повторил он, копаясь вилкой в тарелке, – В информации я разбираюсь. Означает ли это, что при использовании торсионных полей все нынешние информационные игрушки человечества окажутся ненужными? Ну там, компьютеры, телевизоры, мобилки?
Похоже, он и правда разбирался, поскольку на намеки о перемещениях во времени не купился, моментально ухватив самое главное.
– Первый опыт по передаче данных с помощью торсионных полей был поставлен в апреле 1986 года на 22-километровой трассе внутригородской связи в Москве. И в том же году были запущенны проекты «Лава-5» и «Русло-1» по информационному контролю над биологическими объектами, или если угодно – по контролю над сознанием.
– И что получилось? – спросил он.
– Говорят, Чернобыль получился. Теплоход «Адмирал Нахимов» затонул. Космический аппарат «Марс» на орбиту не вышел.
В ответ на его недоумевающий взгляд Элина пояснила:
– По утверждению достаточно авторитетных специалистов, сработал «эффект Вавилонской башни». То есть мы опять влезли в сферу компетенции Господа нашего Вседержителя, за что и были немедленно наказаны. А что у нас на десерт?
– Что? – слегка ошалело, словно вынырнув из пучины тягостных раздумий, вскинулся он, – Десерт? Конечно… Значит, ваш Савчук возобновил исследования этих торсионных полей…
– Савчук не мог возобновить исследования торсионных полей, – рассеяно отозвалась Эля, изучая свою тарелку. Перед ней стоял важнейший вопрос: доесть остатки гарнира или нет? С одной стороны, есть свеженькие овощи посреди зимы ей обычно не позволял кошелек, и сейчас бросить их представлялось непростительным барством. А с другой стороны, подбирать все до последней крошки неприлично.
– Почему?
– Что – почему? А, почему не мог… Может ему еще и мифический теплород поисследовать немножко? Или вечный двигатель поизобретать? То-то бы его оппоненты повеселились, – так, еще вот этот махонький помидорчик – и все! Тем более, что и правда все, дальше остается только вылизать тарелку. Эля кинула действительно крохотный и ужасно вкусный помидорчик в рот и поглядела на застывшего в ожидании Александра. Пожала плечами, – В 1998 г. Комиссия Российской Академии наук признала абсолютно все исследования по торсионным полям не имеющими под собой почвы и бесперспективными. – она поглядела в его расширенные подозрением глаза и зашлась смехом, – Вы что думаете, грянул дефолт 1998-го и Академия, желая спасти человечество от еще более страшных кар, поспешно, так сказать, отвалила с Господней территории? Да Господь с вами, зачем же вы все о боге так плохо думаете? Он же всеведающий, так что все знал заранее. Если бы он не желал, чтобы мы совали свои носы во все дырки мироздания, стал бы он наделять нас неуемным любопытством? Кстати, вплоть до начала 90-х кое-кто утверждал, что бог – это человечество, овладевшее торсионными полями и закрутившее пространство-время в удобный для себя хоровод, и другого бога, дескать, никогда и не было. Только начиная с тех же 90-х ничего существеннее алкогольной воды «торсионщики» выдать не смогли. Страшное достижение, водичка со свойствами алкоголя и неизвестными побочными эффектами! Да, еще масса всяческих безделушек для вытряхивания денег из лохов. Про чипы, которые лепятся на мобильный и якобы защищают от излучения, не потребляя никакой энергии, слышали? Шарлатанство чистейшей воды. К 2000 году в кругах академической науки даже разговоры о торсионных полях заглохли и никто ими больше не занимается. Так как насчет десерта? И кофе…
Он машинально поднял руку, подзывая официанта:
– Но вашего научного руководителя, тем не менее, убили.
– Кто, Господь Бог? Лично или архангела Михаила направил? – Эля почувствовала, что начинает злиться, – Я еще могу поверить, что Господь решил покарать Савчука, но в то, что он использовал для Небесной кары ружье – увольте. А потом ниспослал серафимов с херувимами, чтобы те вывалили все банки с вареньем у Савчука на квартире?
– Профессор Савчук был застрелен из армейского пистолета. После его смерти родственники старались не оставлять вдову одну, квартира оказалась пустой только в день похорон, когда вы забирали тело из морга. Видимо, за квартирой все время следили, и сразу же вошли в нее. Обыск производился тщательно, но непрофессионально. Судя по тому, что преступники проверяли солонки и щели между стенами и шкафами, их интересовали предметы маленькие, не больше четырех сантиметров длинной, и плоские.
– CD-ROM? Флешка? – быстро перечислила Эля.
– CD-ROM, флешка, – согласился он.
М-да, эти, которые обыск устроили, с фантазией ребята. Эля на мгновение вообразила себе, как Савчук ковыряется в банке с вареньем, разгоняя темные от варки клубничины, вилкой подцепляет плавающую среди них флешку, и подсоединяет ее, истекающую сладким сиропом, к USB-порту. Б-р-р. Нет, кто бы они ни были, Савчука они точно плохо знали. Покойный шеф даже чай пить у компьютера не разрешал, а не дай бог вафлю возьмешь, сразу начинал орать: «А потом липкими пальцами по клавиатуре!»
– Почему вы мне это рассказываете? – теперь уж пришло время Эле глядеть на него подозрительно.
– Я вам что-нибудь расскажу – вы мне что-нибудь расскажите, – уведомил ее он.
– Но я действительно ничего не знаю! – покачала головой Эля. Не про вафли же ему рассказывать.
– Вот я и даю вам пищу для размышлений, – невозмутимо сообщил он, – Подумайте, если торсионные поля никого больше не интересуют – зачем Савчук просил снять с них гриф секретности?
