Текст книги "Готова на все (СИ)"
Автор книги: Илона Волынская
Соавторы: Кирилл Кащеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Эля почувствовала как челюсть у нее отваливается ниже микрофона трубки:
– А Грушин… как же? – только и смогла пролепетать она, – Это ж его должность.
– Ну-у, назначим вас пока «и.о.», а там поглядим по ситуации.
– Вы думаете… похитители не вернут Грушина? Он совсем пропал?
– Элина Александровна, вы серьезный ученый, а такую мелодраму нагнетаете! – укоризненно протянул декан, – «Похитители… совсем пропал…». Грушину самому следовало думать! Разве совместимо с высоким долгом ученого бросить служебные обязанности, срочную работу, людей, которые на него рассчитывали, и вот так безответственно позволить себя похитить?
«Человека проще всего съесть, когда он в отпуске или болен», – вспомнилось Эле. Или когда его похитили. И съесть Грушина предлагалось именно ей. Да за кого, собственно, декан ее принимает? Элю ощутимо замутило, во рту появился гадостный привкус, словно жевать Грушина ей приходилось в прямом смысле слова. Она снова рассердилась – уже не на декана, а на себя. Вечные интеллигентские штучки! Некрасиво, видите ли, непорядочно. А Грушин вел себя с ней порядочно? Между прочим, он бы ни минуты не колебался, получи подобное предложение. Захарчил бы не задумываясь, только на зубах чвякнуло.
– От вас, Элина Александровна, в вашей новой должности, я ожидаю ответственности и здорового рационализма, которые наш факультет всегда стремился привить своим выпускникам. Ну и, конечно, взаимопонимания. С коллегами. Со спонсорами. С новым научным руководством грантов…
Так, гражданин начальничек, все понятно! Опять завывания из серии: «Открой, открой тайну клада!». Отдай материалы Савчука, отдай гранты. Прав, как ни странно, был похищенный Грушин: с собственной защиты и по сей день ничего их декан интересного для научной общественности придумать не смог. А хотелось! Признания, публикаций, международных конференций, грантовских зарплат за научное руководство, наконец. И единственный шанс это получить – подобрать за Савчуком, занять место покойного. И если для этого надо перейти от кнута к прянику и просто купить Элю на корню – вместе с наработками по грантам, тремя языками и знакомствами в фондах – отчего же и не купить?
Гордитесь, Элина Александровна. Добились, чего хотели. Оценили вас. Уважили. Работать с деканом, конечно, будет невыносимо, но ведь и с завкафедрой не лучше. Зато декан первый додумался перестать угрожать, а просто предложить взятку. Так что берите новую должность и отдавайте материалы, а про всяких Грушиных не думайте, для интеллигентских вывертов не место и не время. У вас ребенок на руках, вам карьеру делать надо.
И от этих вполне разумных мыслей Эля стала сама себе невыносимо противной. Ну почему такие как Грушин, декан, или папаша ее, почему они гадость делают – и им приятно! Победителями себя чувствуют: ловкими, хитрыми, предусмотрительными мастерами высокой интриги. И своей цели добиваются, и еще удовольствие по ходу дела получают! А она еще ничего даже не сделала, ничего пока не добилась – и ей уже противно!
– У нас образовалось взаимопонимание, Элина Александровна? – продолжал с ласковой настойчивостью журчать декан.
– Образовалось, – ненавидя саму себя, мрачно пробурчала Эля. Взаимопонимание с деканом представилось ей гнойным прыщом. На заднице.
– Вы понимаете, что чем скорее я получу все, повторяю, абсолютно все материалы по грантам, тем скорее мы сможем определить на какой стадии остановилась работа, а значит – тем скорее сможем ее продолжить.
Монотонное шелестение его круглых слов напоминало шорох трущихся друг о друга жуков-вонючек.
– Хорошо, – так же монотонно согласилась Эля, окончательно сдаваясь. Пусть будет как будет, нет у нее больше сил. – Все материалы в компьютере, завтра можем посидеть, разобраться, я вам все объясню.
– В компьютере? – растерянно переспросил декан, – В вашем компьютере? Я могу подъехать к вам.
Эля вяло удивилась:
– Подъезжайте, конечно, буду рада. Но вообще-то все в университетском компьютере. Я сниму для вас пароль.
– Пароль – замечательно, – задумчиво пробормотал декан, – Но, боюсь, наше взаимопонимание все-таки не совсем полное. Давайте говорить открытым текстом, Элина Александровна. Меня не устраивает частичная информация, меня не устраивает получить только то, что хранится в университете. Для успешной работы мне нужно абсолютно все!
– А там и есть – все, – равнодушно вздохнула Эля. Ну что ему еще надо? Да он пока и с этими тремя грантами разберется – пупок развяжется.
– Все? – с сомнением переспросил декан.
– Все, – подтвердила Эля, – Во всяком случае, ни о каких других материалах я понятие не имею.
– Вы уверены, Элина Александровна? – жестко потребовал декан. – Уверены, что не совершаете ошибку? Было бы неразумно с вашей стороны исключить какую-то часть материалов, – он помолчал и в молчании его явственно слышалось предостережение, – Или передать их кому-то другому.
Совсем мужик стыд потерял. Так все под себя подгрести охота, так боится, чтоб зав чего не перехватил, что даже перед подчиненной позориться не стесняется. А потом пожалеет о своей несдержанности и начнет ставить ее на место – отыгрываясь за мгновение своей зависимости от Эли, за необходимость ее подкупать и уговаривать. Нет, ну как она с ним работать будет, с таким?
– Ну хорошо, – тем же тоном, что и в кафе, выдал декан – то ли согласился, то ли отложил неприятный разговор. – Мы еще обсудим.
Во зануда! Бормашина ходячая! Прыщ на заднице!
– Когда мне завтра подъезжать? – покорно поинтересовалась Эля.
– Э-э, – с сомнением протянул декан, – Даже не знаю, у меня завтра много работы. – из голоса исчез весь напор, словно он в одно мгновение потерял интерес к предмету их разговора, – Я посмотрю, как у меня сложится и позвоню вам, когда мне будет удобно.
– Но у меня ребенок… из садика забирать… – попыталась пояснить ему Эля, но из трубки уже неслись короткие гудки.
Так и есть, уже начал. Рассчитываться и ставить на место. Эля повертела трубку и бросила на рычаги.
– Что он от тебя хотел? – настороженно поинтересовалась бабушка, отрываясь от «Карлсона».
– Как тебе сказать… В принципе, того же, что и вся наша братия: денег и научного признания, – задумчиво пробормотала Эля. Она не совсем понимала, что она сделала неправильно – может, восторга недостаточно выказала? – но чувствовала, что и на сей раз факультетское начальство осталось ею недовольно.
Телефон зазвонил снова. Эля испуганно поглядела на него и поторопилась схватить трубку. Неизвестно, как отреагирует отец, если они снова подойдут к телефону одновременно.
– Ну, Элька, и здорова ты языком чесать! – густой бас завкафедрой гудел так, что даже пластиковая мембрана трубки, казалось, ощутимо вибрировала у Эли под ухом, – Телефон у тебя – чисто Смольный, тридцать минут наяриваю, пробиться не могу! С кем можно столько трепаться?
– Да так… – промямлила Эля.
– «Так!» – передразнил зав, – Вот потому у тебя по грантам дело и встало вмертвую, что треплешься много, а научного руководителя – по заднице дать и работать наладить – нету. Ладно, раз все равно на телефоне висишь, и со мной уж поговори. А то как я с тобой слово сказать пытаюсь, так Олег Игоревич тут же нарисовывается – хрен сотрешь. Вот и звоню – авось прослушку на твой телефон наш декан еще поставить не догадался, – и он захохотал, предлагая Эле присоединиться к веселью.
Эля присоединилась. Щекочущее нервное хихиканье всплыло из глубины желудка, и она зашлась неудержимым, обессиливающим хохотом, всхрюкивая и в изнеможении откидываясь на спинку дивана.
Ой, Господи! Ой, какие ж вы одинаковые! Ой, не могу!
* Соответствующая работа в милом доме
Глава 23
Sweet home again*
– Не могу сказать, что он полон энтузиазма, но кажется, готов поговорить насчет раздела. Определенно – готов! – Светлана Петровна воинственно стиснула губы и лицо ее стало лицом скромной, даже застенчивой триумфаторши. Казалось, неукротимое довольство собой сочится изо всех пор морщинистого лица, стекает по подбородку и звучно капает в чашку с остывшим кофе.
Зато бабушка выглядела совершенно раздавленной. Остановившимся взглядом она смотрела прямо перед собой и тихо бормотала:
– Я, мать, его уговорить не могла, дочь он не слушал, а…
Эля торопливо ткнула ее кулаком в бок, пока бабушка не наговорила лишнего.
– Не пинай старушку, – тихонько буркнула ей Светлана Петровна и возвысила голос, – Хотя… – она поглядела на бабушку чуть виновато и торжества на ее лице стало меньше, – Если вы действительно хотите добиться раздела квартиры, вам потребуется вся ваша выдержка. Честно скажу – похоже, он не ожидал, что старая вешалка я, вот так внаглую влезу в ваш квартирный вопрос. По-моему, теперь он собирается как следует повыпендриваться, вдруг вам надоест, и вы сами откажетесь от продажи, – она недоуменно пожала плечами, – Убейте меня, так и не добилась, зачем ему это надо.
При этих ее словах бабушкины глаза вдруг полыхнули безумным, фанатическим блеском:
– А если он… Если он просто хочет нас удержать? – она вскочила и заметалась по комнате. Стаканы в шкафу тонко зазвенели в такт ее быстрым грузным шагам. – Не мог он вот так отречься от матери, дочери, внука! Это все она его заставляет, а сам он в глубине души…
– Ну очень-очень глубоко, – с тягостной безнадежностью пробормотала Эля.
Бабушка замерла посреди комнаты. Прижав руки к сердцу, она лихорадочными, полными мучительного вопроса глазами поглядела на Элю, потом на Светлану Петровну.
Воцарилась долгая пауза. Бабушка все смотрела и смотрела в их одинаково мрачно-иронические лица и надежда медленно уходила из ее глаз:
– Вы же не знаете его так, как я! – словно надеясь уговорить их, пробормотала бабушка, – Он всегда был очень самолюбивым мальчиком!
– Насчет любви это ты верно подметила, – не удержалась Эля и тут уже сама получила кулаком в бок от Светланы Петровны.
Еще помолчали. Бабушка быстрым, каким-то вороватым движением отерла ладонью глаза:
– Когда мой сын хочет поговорить о разделе? – звонким от напряжения голосом спросила она.
– Лучше сразу, пока я здесь, и у него нет возможности передумать. – отозвалась Светлана Петровна, – Если, конечно, вы в состоянии это выдержать.
– Я выдержала, когда его рожала, я выдержала, когда он в детстве болел, я выдержала, когда он делал карьеру и надо было помогать… Выдержу и сейчас, когда должна выпрашивать у него крохотную часть квартиры, которую он получил от меня! – горделиво сообщила бабушка и тут же лихорадочно ухватила Элю за запястье, – Ты пойдешь со мной?
Светлана Петровна болезненно поморщилась:
– Мне показалось, что против Эли он особенно дурно настроен. – ее глаза задержались на бабушкиных опухших пальцах, крепко, до боли, сомкнутых на Элином запястье и она осеклась, – Больших творческих успехов достиг мужик в деле построения семейного счастья… А, черт с ним, если договоримся, все равно ему с Элькой встречаться, так лучше при мне!
Они все трое решительно направились к отцовским дверям. И только бабушкины пальцы, судорожно перехватывающие Элино запястье, выдавали, чего ей этот поход стоил.
Отец стоял перед большим коридорным зеркалом и охорашивал «внутренний заем». Его ладони с чуть отогнутыми пальцами с такой бережностью оглаживали зализанные поперек лысины жидкие пряди, словно касались музейной вазы эпохи Мин. Не убирая ладоней, отец медленно повернул голову, одним взглядом окидывая замерших в проеме женщин. Его глаза ровно на мгновение остановились на Эле, и тут же губы повело вбок брезгливой гримасой.
Эля почувствовала, что в темных коридорах, полных вооруженными неизвестными, было не так жутко, как здесь, на пороге дома, в котором она выросла. Там по крайней мере можно, да и нужно было убегать. Здесь приходилось делать шаг вперед, навстречу оловянному взгляду отца, навстречу его новой жене, по-хозяйски расположившейся в бывшей маминой спальне. На секунду ей показалось, что отец собирается выставить ее вон – и она тут же испытала острое, ни с чем не сравнимое облегчение. Пусть он скажет хоть одно слово, и она рванет назад, и даже стыд перед бабушкой ее не остановит. Бабушка не одна, с ней, вон, Светлана Петровна, пусть боевитые старушки как-нибудь сами.
Отец поглядел Эле точно в середину лба, покосился на Светлану Петровну. Взгляд его стал отсутствующим, будто никакой Эли и не было, так, одна пустота. Он повернулся к бабушке, и демонстративно глядя только и исключительно на нее, процедил:
– Вам, кажется, угодно… – он снова дернул уголком рта и презрительно выдавил, – Поделиться?
– Ты теперь обращаешься ко мне на «вы»? – холодно поинтересовалась бабушка, выпрямляясь еще горделивее. Лишь рука ее на Элином запястье мелко-мелко задрожала.
– Я всегда обращаюсь на «вы» к чужим мне людям, – свысока сообщил отец, – Вы сами исключили себя из членов моей семьи. Променяли меня на этих… – он мазнул было взглядом по замершей Эле, но тут же спохватился и так и не соблаговолив показать, что вообще видит ее, отвернулся.
– Ты имеешь в виду свою дочь и внука? – потеряно, явно не веря тому, что слышит, пробормотала бабушка.
Отец поглядел на бабушку полным неизбывной укоризны взглядом. Так смотрят на вконец опустившихся, погрязших в уголовщине родственников – а ведь недавно были еще вполне приличными людьми!
– Ваша жажда имущества, – он в очередной раз скривился, – Заставила вас потерять всякий стыд, вы даже не постеснялись…
– Иметь стеснительную маму – это, конечно, преимущество почище любого имущества, – хмыкнула Светлана Петровна, – Но раз вы теперь чужие – так какая разница?
Отец едва заметно дернулся, явно больше всего на свете желая поставить ехидную профессоршу на место, но сдержался. «Тетя Света сама себе определяет «место для стояния», – одобрительно подумала Эля, – А непрошеным советчикам может и предложить сходить… во всякие неприятные места». Эля загрустила – почему она так не умеет?
– Отлично, – овладев собой, сообщил отец, – Желаете раздела – прошу, – взмахом ладони он пригласил бабушку в ее собственную комнату, и первый прошел в двери. Три женщины переглянулись, но деваться было некуда, и они покорно последовали за ним. Краем глаза Эля заметила как выглядывающая из бывшей маминой спальни некрасивая немолодая женщина неслышной тенью присоединилась к следующей за отцом процессии. Бабушка не замечала ее появление так же старательно, как отец «не видел» Эли.
– Ну что ж, – по-хозяйски обзирая бабушкину комнату со стареньким, 60-х годов двустворчатым шкафом, низкой тахтой и телевизором «Рубин» на тумбочке, объявил отец, – Это все, пожалуй, принадлежит вам. Кроме столика, его я привез из Чехии, – и он таким обвиняющим жестом ткнул в изящный раскладной столик с брошенной на нем катушкой ниток и очками в пластмассовой оправе, что стало ясно – столик был бабушкой злостно присвоен и теперь отец поймал старушку «на горячем».
Впрочем, бабушка была не в состоянии оценить таких сложных нюансов. В оцепенении она смотрела на своего сына:
– Саша, – тихо выдохнула она, – Ты привел меня сюда, чтобы делить со мной… мебель?
– А вы планировали поживиться? – презрительно обронил отец, – Не получится.
Бабушка пошатнулась и прислонилась к стене, поднося ладони к мучительно полыхающим щекам. Светлана Петровна старалась не глядеть на нее. Вместо этого она внимательно рассматривала отца и выражение лица у нее было как во время опыта в лаборатории, когда приборы выдавали очередной обескураживший и ни с чем не сообразный результат.
– Кастрюли тоже делить будем? Или мои лифчики? – дрогнувшим голосом спросила бабушка, – Вдруг пригодятся? – и покосилась на переминающуюся в дверях жену своего сына.
– Если вам угодно шутить, мы можем немедленно все прекратить, – резко бросил отец, – Но в таком случае я считаю всякие разговоры о продаже квартиры законченными и будьте любезны больше не направлять ко мне никаких… ходатаев.
Бабушка растерянно поглядела на Элю. Та быстро отвернулась. Она не может, не смеет заставлять бабушку пройти через такое. Но и сказать ей «пошли отсюда, пусть он подавится» у нее не хватило сил. Если отец не согласится на продажу квартиры – ни ей, ни Яське, ни самой бабушке не вырваться никогда!
Бабушка угрюмо опустила голову и уставилась в пол. Эля увидела как лицо отца вспыхнуло неприкрытым торжеством.
– Ну-с, надеюсь на вещи в спальне и моем кабинете вы претендовать не намерены, – хорошо поставленным лекторским голосом сообщил он и плотно притворил двери в обе комнаты, – Библиотеку я также оставляю за собой…
– Я собирала эти книги, еще когда ты был младенцем, – не поднимая головы, слабо пробормотала бабушка.
– Неважно. Книги для меня святое, – с абсолютной уверенности в своей правоте отмахнулся отец, – Теперь здесь, – глазом оценщика он осмотрел гостиную, – В этом шкафу, действительно, все ваше, – милостиво признал он, с явным сожалением оглядывая хрусталь и фарфор в серванте, – А вот гарнитур – имущество семьи и должен остаться здесь. – он кивнул на старинные, с гнутыми ножками диван и кресла.
– Гарнитур мне подарил дядя, когда уезжал в Израиль. Это единственное, что у меня от него осталось. Он принадлежит мне и останется у меня.
Будто не веря своим ушам, отец повернулся к бабушке и поглядел на нее сверху вниз. Она ответила ему таким взглядом, что Эля четко поняла – все. Лимит терпения и смирения иссяк. Обещанная бабушкина выдержка развеялась, как дым. Сейчас что-то будет. Эля вздохнула. Что ж, она так и предполагала. Подобные игрища – не для бабушкиного темперамента. Дурак отец и супружница его идиотка. Обуздывать они собрались неукротимую старушку. Еще одни «ковбойцы». Вот она вам сейчас как закусит удила…
Услужливое воображение нарисовало сцену из старого американского мультика: бабушка-конь, с неистовым ржанием встающая на дыбы, и отец, лысый пупсик в сползающем на нос сомбреро, ласточкой вылетает из седла…
– Хорошо, – с видом завоевателя, милостиво дозволяющего побежденному не включать в репарации любимую табуретку, разрешил отец, – Можете оставит себе. Но при одном условии! Эти вещи не достанутся… им, – и он посмотрел даже не на Элю, а как бы в Элину сторону, вроде и не видя ее, но в то же время ясно давая понять каким таким «им» не должна достаться антикварная мебель.
… и башкой об столб!
– Знаешь, я поняла, – вдруг задумчиво откликнулась бабушка, – Ты меня как живого человека уже не воспринимаешь.
… и еще копытами его, копытами! Подкованными.
– Ты просто делишь с моей внучкой мое наследство, и боишься как бы ей чего лишнего не досталось, – и она метнула взгляд на Элю.
– Я-то тут при чем? Я в этом не участвую, – на всякий случай быстро пробормотала Эля.
– Но ты будешь смеяться – я еще вполне живая, – и бабушка сняла руку с запястья Эли, – Никакого наследства нет. Есть моя собственность, которой я буду распоряжаться по своему усмотрению.
Лицо отца стало страшным и одновременно – детским. Как у разозленного мальчишки, который все пытается доказать что-то маме, а та его не слушает, не слушает, не слушает!
– Еще там в серванте вещи, которые моя нынешняя жена принесла! – срываясь на фальцет, выкрикнул он.
– Не волнуйся, я не перепутаю твоих жен, – небрежно обронила бабушка. Она подошла к серванту и брезгливо, двумя пальцами изъяла из сверкающего хрустального изобилия два стеклянных бокала и фарфорового уродца неопределенного вида. Водрузила их на стол, некоторое время смотрела на них, иронически приподняв брови, потом процедила сквозь зубы, – Приданное, – повернулась и вышла из квартиры в общий коридор.
Эля услышала как хлопнула дверь в ее большую комнату.
Нынешняя жена громко, демонстративно-обиженно ахнула и с усилием выкатила на поверхность глаз две мелкие слезинки.
Переговоры о разделе завершились.
* Милый дом еще раз
Глава 24
– Пойдемте, тетя Света, – Эля вздохнула и поплелась следом. Почему она вообще согласилась прийти сюда? От безысходности, наверное. Жить в доме с каждым днем становилось все страшнее и тягостнее, а выхода она не видела. Пора бы уже знать, что даже самые доброжелательные и жаждущие помочь люди не решат твоих проблем. Проблемы – как дети, ждут решения только от тебя самой.
– Я еще задержусь, – многообещающе глядя на отца и совсем не глядя на Элю, бросила старая профессорша.
Ну вот, опять! Ей мало?
– Тетя Света, пойдемте, – настойчиво повторила Эля.
– Ребенком своим командуй, – отрезала Светлана Петровна. Дверь на отцовскую половину захлопнулась, оставив Элю одну в темноте и одиночестве общего коридора.
Глотая слезы, Эля прижалась лбом к стене. Никогда еще так неистово, так страстно ей не хотелось иметь свою собственную, действительно отдельную квартиру. Квартиру, в которой соседи будут не в одном коридоре, а снаружи, за плотно закрытой дверью. И главное, они будут по-настоящему чужими, а не бывшими своими и родными, за время «свойскости» и «родности» прекрасно изучившие все ее уязвимые места и отлично ориентирующиеся в том, как сделать ей больно. Она запрет дверь, и они с Ясем окажутся в безопасности и не будут зависеть ни от чьих капризов, ни от чьего гнева, ни от чьей милости. Ну ладно, еще бабушку возьмут, куда от нее денешься. Но больше – никого. Хватит с нее родных. И близких тоже хватит.
Тяжело волоча ноги, Эля побрела к своей двери. Недостижимые мечты. Ей не разорвать эту сцепку из двух квартир, которую она выковала сама, своими руками, своим дурацким чувством долга. Когда мама умерла, цепь эта истончилась, ее было так легко порвать.
Она хорошо помнила как полтора года назад Виктор стоял у этих самых дверей и серьезно глядя на нее, говорил, что мамы больше нет, и значит, она больше никому ничего не должна. Что отец и бабушка обойдутся без нее, что ей, Виктору и Яське надо, наконец, жить своей семьей, а к родственникам ходить в гости по воскресеньям. Но ей жаль было бабушку, которая тогда останется совсем одна, старенькая, ей уже все тяжело, а ее так удобно расположившийся над бытом, супер-гениальный и супер-занятой сыночек и пальцем ведь не шевельнет. Поэтому Виктор отправлялся на базар, покупать клубничку двум объектам семейной опеки – Ясику и его дедушке Саше. И бегал по Сашиным поручениям больше, чем гулял с Ясиком, и делал для Саши расчеты… А тот принимал услуги как нечто само собой разумеющееся – ну действительно, какие еще могут быть дела у системного администратора крупной фирмы, кроме как обслуживать своего тестя-профессора?
Когда Эля однажды робко заметила, что твои, папа, поручения сейчас немножко не ко времени, у нас с Виктором есть свои дела, отец поглядел на нее со снисходительным удивлением. А потом очень спокойно и даже вежливо объяснил, что никаких своих дел у них быть не может, потому что Виктор твой не на тебе же женился – согласись, ты никогда не относилась к женщинам, которыми интересуются мужчины. Он женился на твоем влиятельном папе с должностью, связями, деньгами и огромной квартирой, и пусть теперь все эти блага отрабатывает: давай, побежал быстренько…
После маминой смерти Виктор пробегал еще месяца три, а потом, видно, увлекся и в один совсем не прекрасный для Эли день забежал аж до Америки. И затаился. Наверное, боялся, что и там найдут, и что-нибудь поручат. Известий от него Эля не имела.
Что она не смогла Виктора удержать, она ничуть не удивлялась: женщины, ради которых мужчины способны на что угодно, существуют лишь в сериалах. Да и отец прав – она к таким женщинам не относится. Но вот что и Ясь Виктора не удержал… И теперь она одна отвечала за все: что Ясь будет есть, во что одеваться, где жить. Ни мужа, ни семьи, ни дома, ни свободы, ни безопасности…
Дверь посреди коридора, ведущая на отцовскую половину, распахнулась. В освещенном проеме явилась Светлана Петровна:
– Ты чего в темноте стоишь? – бросила она Эле, – Кончай сопли точить! Позвони в какую-нибудь фирму по продаже недвижимости. Пусть пришлют оценщика: определить, сколько ваши две квартиры вместе стоят, и какая доля кому из вас причитается. Если цена окажется впечатляющей… В общем, вроде уболтала я твоего папашу расстаться по-хорошему и с тобой, и с бабушкой. – в голосе ее звучал не триумф, а усталость и некоторая неуверенность, словно она и сама не понимала, как же ей это удалось и почему упрямый Элин отец все не соглашался, не соглашался – и вдруг согласился. – Он даже готов из своей доли бабушке однокомнатную купить. Правда, на свое имя, – словно извиняясь, она развела руками, – Ну хоть будет у бабки отдельное жилье.
– Он согласился? Правда? – глядя на старую профессоршу полубезумными глазами, прошептала Эля, – Мы сможем продать это все, и у нас с Ясем будет свой дом? Я разъедусь с этой сволочью и никогда его больше не увижу?
– Если терпения у тебя окажется побольше, чем у бабушки, и ты не станешь каждую минуту говорить ему, что он сволочь.
Дверь распахнулась снова и в проеме показалась вышеупомянутая сволочь с переносной телефонной трубкой в руках. Не произнося ни слова, отец с омерзением, словно крысу, сунул трубку в руки старой профессорши:
– Меня? – удивилась Светлана Петровна, – Кто это мне может сюда звонить? – она поднесла трубку к уху, – Тьфу, так это ж Эльку! Зачем ты мне дал? – передавая трубку Эле, недоуменно спросила она у отца.
Эля могла бы ей пояснить, но не стала. Пусть уж отец сам презрением истекает, она в его спектаклях не участвует.
– Да? – спросила она в трубку.
– Элина Александровна, я наконец с вами говорю? – раздался мужской голос. И при звуках этого бесконечно уверенного насмешливого голоса у Элины что-то мучительно сжалось в районе поджелудочной железы, и она мысленно застонала. Сперва отец, потом декан с завом, теперь снова эти! Ей-богу, на сегодня с нее достаточно! С верхом! С горкой!
– Мы с вами утром виделись! – рявкнула она в трубку, – Вы мне все свои вопросы по три раза задали, всю душу вымотали! – сжавшийся в груди ком невыносимой боли и унижения требовал хоть какой-то отдушины. До зава с деканом ей не добраться, до отца тоже, бабушку и Яся жалко, но уж родная милиция ей ответит за все! – На работе у меня неприятности из-за вас – кто свои дурацкие версии по захвату власти в лаборатории моему начальству сообщил?
– Не я! – торопливо ответил он, – Я был против!
– Настойчивее, значит, надо было быть! Я к вам больше не поеду, ясно? Хотите – группу захвата высылайте!
– И в ресторан не поедете? – невозмутимо поинтересовался голос.
– Куда? – растерянно переспросила Эля. Он сошел с ума или гадость какую замыслил? – С каких это пор ваша контора приглашает свидетелей в рестораны? – вслух спросила она и тут же обнаружила, что ее разговор внимательно слушают Светлана Петровна и отец, и даже припухшая физиономия его супруги мелькает в дверях.
Перебегать на параллельный телефон в своей квартире было уже поздно, уйти с принадлежащей отцу трубкой она тоже не могла, поэтому, наплевав на приличия, просто повернулась к любопытным спиной.
– Ну-у, я тут подумал, – тем временем лениво тянул голос в трубке, – Мы ведь и правда вас замучили, да еще после таких переживаний…
Знал бы ты, какие тут на самом деле переживания! Буравящий взгляд отца Эля чувствовала даже затылком. И не сомневалась – когда она вернет ему трубку, он тщательно протрет ее рукавом.
– А вопросы у нас еще имеются, ничего не поделаешь, – неторопливо рассказывала трубка, – Вот мы и решили встретиться с вами в спокойной, неформальной обстановке. Конечно, лучше б вы поехали в ресторан добровольно, без группы захвата. А то корми их потом, пои, халявщиков.
Нехило живут менты!
– Что ж вы мне звоните – повестку бы прислали! Повестка в ресторан – очень оригинально! И кстати, кто это – мы? – продолжала она, – С кем я вообще сейчас разговариваю? Вы тот мент, который в кожанке, или тот, который в жеванном костюме? – они никак не могла остановиться, хотя на самом деле прекрасно знала, кому принадлежать эти спокойные интонации, вызывающие такое завораживающее и обманчивое ощущение надежности.
В трубке помолчали, явно отряхиваясь после шквала Элиного ехидства.
– А если я тот, который в …гм, жеванном костюме? – переспросил он.
– Тогда я попрошу вас сперва погладить костюм, – сухо отрезала Эля.
– С «жеванным костюмом», Элина Александровна, вы дальше его кабинета вряд ли дойдете, – с нарочитой двусмысленностью ответил он, – Кстати, он ведь следователь, а значит к собственно ментам отношения не имеет. А я тот, что в кожаной куртке, ее гладить не надо. Чтоб вам больше не приходилось называть меня «тот, что в коже», напоминаю, меня зовут Александр. Думаю вам, Элина Александровна, не составит труда запомнить. Хотя бы со второго раза. Я буду у вашего подъезда, к 8 часам, – и не дожидаясь ответа, он отключился.
Эля поглядела на часто гудящую трубку. Вот наглец! Она же так и не сказала ему, пойдет с ним или нет! Впрочем, чего хорошего ждать от человека по имени Александр.
Не глядя, она сунула трубку отцу в руки. Тот принял – на этот раз даже не как крысу, а как дохлую жабу – и наскоро полирнул микрофон манжетой домашней рубашки.
– Когда будете говорить с агентством по недвижимости… – бросил он в пустоту.
– Я буду говорить? – взвилась Светлана Петровна.
– Когда будете с ними говорить, – настойчиво возвысил голос отец, – Извольте сообщить им, что телефонный номер записан на меня, принадлежит мне, и на установку параллельного аппарата в… соседней квартире я согласия не давал! Моя жена завтра же сходит в телефонное управление, – командным тоном бросил он через плечо и супруга за его спиной вытянулась во фрунт, – И потребует, чтобы они прислали мастера и немедленно, – он потряс трубкой, – …сейчас же отсоединили незаконное подключение. Можете быть уверены – больше я не потерплю звонков на мой номер от приятелей всяких там… – он еще раз выразительно взмахнул трубкой и канул обратно в свою квартиру, с грохотом захлопнув за собой дверь.
В воцарившейся в общем коридоре темноте прозвучал голос Светланы Петровны:
– А таки ж сволочь…
