Текст книги "Я (не) ваша Лия! (СИ)"
Автор книги: Илана Васина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Глава 1
Задумчиво просматриваю сообщения в смартфоне. Куча новых «прости!» и «давай все забудем!» от Павла, «спасибо за консультацию!» от благодарной клиентки, но ни словечка от мамы.
Звоню в фирму доставки цветов – они подтверждают: да, букет из сорока пяти чайных роз доставлен вчера адресату. Нет, поздравительная открытка не выпала по дороге – за этим у них особо строгий контроль.
Нестерпимо, до легкой вибрации на кончике языка хочется спросить, как адресат отреагировал на мое поздравление, но вовремя замолкаю. Благодарю собеседницу и сворачиваю разговор.
Персонал фирмы не обязан запоминать эмоции одной из сотен клиенток. К тому же, на публику мама всегда держит лицо: сдержанная вежливость Снежной Королевы и легкая полуулыбка Моны Лизы, никому ни о чем не говорящая.
Никогда не думала, что, следуя зову сердца, натолкнусь на стену, выстроенную собственными родителями. Стена – так стена, жизнь продолжается, с родителями или без. Выключаю звук уведомлений и убираю смартфон на полку экраном вниз. Если они не готовы немножко подвинуть свои «правильно» и «неправильно» ради родной дочери… Возможно, им нужно больше времени… или нет.
Отхожу в угол комнаты, вжимаюсь в него лопатками и еще раз придирчиво разглядываю обстановку.
Мой новый офис выглядит просторно и презентабельно: высокий потолок, пепельно-голубые стены, мебели по минимуму. На белых полках примостились книги титулованных на битве экстрасенсов и два изогнутых по спирали кактуса. Купила их давным-давно на цветочном рынке – двух маленьких чудиков, по необычности мне под стать!
Стены украшают тематические картинки: эзотерическая ладошка, где каждая линия имеет свое латинское название, гороскопические созвездия и моя особенная картинка – белый, пустой прямоугольник в иссиня-черной рамке. Сочетание черно-белых линий странно действует на мое сознание, помогая быстрее погрузиться в транс.
Еще один мой фирменный, но крайне ненадежный триггер, увлекающий меня в тонкие миры – это воронье карканье, которое прямо сейчас и раздается из клетки, расположенной на столе прямо перед окном. Накидываю поверх рукава блузы плотный кусок ткани и спешу к птице. Открываю дверцу и ворон охотно взлетает мне на плечо. Снова беспокойно орет.
Четвертая серия каров за последние пять минут – точно хочет до меня что-то донести! Волнуется. Глажу Карлушу по холке, пока он удобно пристраивается на плече.
– Прости, малыш, я по-вороньи ни бе ни ме, ты же знаешь!
С чего он такой беспокойный сегодня? Проверяю кормушку – корма полно, как и воды в поилке. Клетка чистая. Неужели приболел? Может, ему дамы сердца не хватает? Хотя, была бы ему нужна невеста – парень уже давно бы упорхнул в открытое окно. Шансов удрать у него каждый день предостаточно! Мысленно ставлю себе галочку: позвонить ветеринару.
Карлушу я случайно обнаружила на помойке больше года назад. Бедный, полуживой вороненок валялся посреди картофельных очисток почти бездыханный, напоминая комочек черных, бестолково слипшихся перьев. Пальцы тогда сами потянулись к его головке и сразу уловили еле заметную пульсацию жизни. Стянув с шеи платок, я завернула туда птицу и унесла домой. Выкормила, выходила. Окрепнувший, повзрослевший ворон предпочел остаться со мной.
Иногда мне хочется верить, что он привязался ко мне, а не к халявной кормушке и безопасному существованию. Порой я даже отчетливо вижу в его блестящих глазках-бусинках проблески обожания, но кто его знает… Эмоции скоротечны. Сегодня восхищение, а завтра «Ты сама виновата во всем, что между нами случилось!» Я и в людях-то порой ошибаюсь, что уж говорить про животных!
Бросаю мимолетный взгляд на часы. До визита клиентки остается двенадцать минут. Слишком мало, чтобы взяться за последний томик Акунина и слишком много для ничегонеделанья. Впрочем, лучше уж поскучать, чем потом с досадой выныривать из увлекшего за собой текста. Подхожу к окну и наблюдаю за улицей сквозь морозные узоры на стекле.
В этом году февраль расщедрился на зимние дары. Снег вместо грязи – бывают же чудеса! Дети ринулись наружу, оторвавшись от драгоценных гаджетов и с энтузиазмом лепят теперь снежных баб и возводят кособокие крепости.
Представляю, какой городище вокруг нашего дома выстроили мои братосестры! Алинка – прекрасный художник, Мишка – строитель, Коля – стратег… Геля, Мира, Катя… Вот бы увидеть их хоть одним глазком! Нереально, конечно, пока родители на меня злятся. Но от души надеюсь, ключевое слово здесь «пока».
На солнце снег искрится, ярко переливаясь, и вынуждает слепо щурить глаза. Правда, на этом белом, кристальном сиянии вся красота за окном обрывается. В остальном вид открывается так себе. Типовые бетонные многоэтажки, чуть левее от них невпопад раскиданные кирпичные коробки складов и гаражей. Бурые дороги, обводящие грязный, неровный узор вокруг зданий. Мусоровоз увозит отходы, неуклюже объезжая припаркованные машины и я с замиранием сердца слежу, чтоб этот монстр не задел мою тойоту, немного выпирающую из общего ряда.
Не успеваю выдохнуть, спровадив мусоровоз, как всем телом вздрагиваю от противного писка домофона. Галочка номер два: домофон нужно срочно заглушить, пока он не убил большую часть нервных клеток.
Поспешно открываю двери и в этажный блок, и в свой офис. Создаю атмосферу: задергиваю шторы, зажигаю свечи. Глажу своего Карлушу, который, то и дело расправляя крылья, беспокойно вертится на плече.
Наконец, дверь медленно отворяется, и в комнату заходит худенькая старушка, гулко постукивая палочкой. Выглядит она, как артефакт с древних, довоенных времен.
Бардовое пальто старинного покроя с горжеткой, в тон ему вуалетка – это в такой-то мороз?! В общем, этакая элегантная, чудаковатая дама с хитрыми морщинками на породистом лице. «Меня зовут Шапокляк», – почему-то вспомнилось мне.
– Присаживайтесь, Алина Альбертовна! – указываю ей на второй стул. – Вам налить чего-нибудь? Водички? Чая? Кофе? У нас тут лифта нет… Вы, наверно, устали на пятый этаж пешком?
– Да, водичка не помешает, – соглашается она, тяжело дыша, и присаживается на краешек стула. – Благодарствую, доченька.
Ее «доченька» царапает мне уши, но я, привычно игнорируя чужую фальшь – мне же не в разведку с клиентами ходить! – уже бегу за непочатой полулитровой бутылкой воды, стаканом и через пару секунд протягиваю их женщине:
– Держите!
Она неторопливо открывает бутылку слегка трясущимися пальцами, наливает себе немного, отпивает пару глоточков. Пока расстегивает пальто, задумчиво, с опаской косится на Карлушу. Уверяю ее, что птица совершенно ручная. Не опасна ни для нее, ни для чистоты ее вещей.
Прошу рассказать про внука и дать его фотографию, по которой мне предстоит сегодня искать потеряшку. Старушка отвечает неприятным, надтреснутым голосом:
– Я принесла его часы, которые он носил последние пять лет. Перед тем, как исчезнуть, он оставил их на столе. Это должно что-то значить. Я уверена. Вот они, возьмите!
Карлуша на моем плече вдруг что-то орет благим вороньим матом и размашисто хлопает крыльями. На долю секунды, между взмахами его крыльев время выпрыгивает в бесконечный, цепенящий миг, пространство сгущается в плотную грозовую тучу, а старушкина рука вдруг превращается в сморщенную когтистую лапку с длинными, кривыми когтями, зажимающими коричневую змеюку с широко разинутой пастью.
Вздрогнув от нахлынувшего видения, вылетаю обратно в реальность. Морок рассеивается также неожиданно, как и появился, вновь являя моим глазам слабую, седую женщину, протягивающую мне часы на коричневом, кожаном ремне.
Э, нет! Что бы это ни было и что бы оно ни значило, пожалуй, я пас. Отдергиваю руку от сомнительной вещички, мотаю головой и решительно повторяю:
– Мне нужна фотография. Без нее я вам помочь не смогу.
– Фотографии у меня нет, – женщина заискивающе смотрит мне в глаза и с грустью качает головой. При этом из ее прически выбивается седая прядка и она, кокетливо ее покрутив, заправляет за ухо тонкими пальцами с идеальным маникюром. Этот жест снова царапает подсознание, вызывая мучительный диссонанс. Хочу разобраться, что здесь не так. На поверхность сознания почти всплывает готовый ответ, но старушка вновь начинает говорить и мысль безнадежно тает в ее голосе.
– Дело в том, что в моей квартире случился пожар и все сгорело.
– Я вам по-человечески очень сочувствую. Сначала пожар, потом пропажа внука… Но мне нужно именно фото и вы заранее это знали. Развожу руками и встаю, показывая, что встреча окончена.
Та, грустно вздохнув, вынимает из сумочки кошелек и достает оттуда несколько помятых купюр. В ее морщинистых руках банкноты смотрятся совершенно неуместно! Старушка дрожащими пальчиками кладет на стол деньги со словами:
– Позвольте заплатить вам за беспокойство и потраченное время!
Я поспешно сгребаю банкноты и двигаю их обратно. Нет услуги – нет оплаты. У меня все по-честному!
Женщина мотает головой, отнекиваясь от денег, одновременно пытается подняться, но, пошатнувшись и неловко взмахнув руками, бессильно оседает на стул.
– Вы простите меня, – шепчет она, закрыв глаза. – У меня такое бывает в последнее время. Сердце прихватило. Волнуюсь за Вадика, а я уже не девочка… Сейчас посижу немного, оклемаюсь и уйду, не буду вам мешать.
В этот момент меня охватывает дикий, всепоглощающий стыд. Больная, на ходу разваливающаяся бабушка, просит найти единственного внука, а я тут, коза-дереза, ерепенюсь! И все из-за каких-то непонятных видений.
То, что дело о пропавшем внуке будет опасным, я уже поняла. Но это абсолютно не означает, что я не могу рискнуть собой.
Могу и рискну. Ради этой славной старушки! Протягиваю ей открытую ладонь и говорю:
– Хорошо. Давайте ваши часы! Я поробую поискать по ним.
Пока женщина рассыпается в благодарностях, Карлуша опять возмущенно машет крыльями и весьма болезненно клюет меня в мочку уха, но я с досадой смахиваю его с плеча.
Риск – благородное дело, пернатая ты тварь! Согласен ты со мной или нет, я уже все решила! И он, пролетев круг по комнате, приземляется на плечо и сидит уже смирно. Правда, мне кажется, при этом то ли возмущенно, то ли сердито кряхтит.
Осторожно беру у бабули часы. Подушечки пальцев тут же обжигает ледяной холод. Невольно ежусь, челюсти сводит от пробежавшей по телу судороги. Смотрю на часы и пытаюсь сосредоточиться, вжиться в них, влиться в их прошлое, уловить чувства, перетекшие от хозяина, ухватить тонкие вибрации его мыслей, всмотреться в окружавшие его картинки.
Не получается.
Никак.
Помимо кромешной, пугающей темноты, ничего не вижу.
Зато вдруг отчетливо слышу шипение.
Оторопело таращусь на циферблат.
Но на сей раз шипят не часы.
А моя клиентка.
Поднимаю глаза и вижу, что от немощной старушки не осталось и следа. Передо мной стоит высокая, красивая тетка, лет на тридцать моложе пришедшей. Платиновый блонд ей очень к лицу. Морщины вдруг, как одна разгладились, растворившись в свежей, упругой коже. В глазах заплясали бесовские огоньки.
Теперь она пялится на меня своими выразительными глазищами и с ненавистью выплевывает в меня заковыристые, свистящие звуки. Они врезаются прямо под кожу, наполняя диким, первобытным страхом. От ее шипения становится нечем дышать.
Хочу возмутиться, выгнать ее, наглую обманщицу, подлую актрисульку, но слова безвольно теряются в груди где-то на выдохе, так и не дойдя до гортани. Я вся обмякаю, не в силах шевельнуться, только глаза продолжают удивленно моргать: хлоп-хлоп, хлоп-хлоп!
Ведьма, тем временем, не переставая, колдует. Сквозь шипение и откуда-то появившийся смрадный дым до меня долетают бессвязные обрывки то ли ее слов, то ли мыслей:
– В одном городе нам двоим не ужиться… Не желаю с ведьмой светлой бесконечно возиться… Я разрушаю – ты созидаешь… Насылаю болезнь – ты исцеляешь… Проклинаю – ты избавляешь… Только и делаешь, что мешаешь…Светлая ведьма, того ты не знаешь…
Возмущение и гнев сменяются растерянностью. Какая я ведьма? Что с вами, дамочка? Грибов объелись неправильных? Я простая девчонка, студентка психфака! С немного поехавшей фазой, признаю, но уж колдовать я точно не умею!
Выговорить при этом ни единого слова не получается. Зато женщина тараторит все быстрее и бойчее:
– Пусть душа твоя в другом мире сгинет, этот мир навечно покинет… Пусть она в чужом мире витает и сюда возврата не знает…
Она говорит что-то еще, но я уже ничего не слышу – последние ее слова влепили в уши беруши. В глазах у меня все плывет. Самым крайним, заключительным воспоминанием становится болезненный клевок в ладонь. Ту самую, в которой сейчас лежат заколдованные часы. Наверно, Карлуша пытается стянуть с ладони часы, чтобы помочь… Мой милый, преданный мальчик… Слишком поздно… На этом из меня разом вытекает сознание и я погружаюсь в блаженную пустоту.
Глава 2
– Просыпайся! Лия, ты что, с креаками в облаках летаешь?
Голос низкий, мужской и совершенно незнакомый. Чей, интересно, и откуда ему известно мое имя? О каких креаках он говорит и где я вообще нахожусь? Для офиса слишком жарко. В бане? В Сахаре?
Разлепляю глаза и вижу перед собой парня лет двадцати пяти, сидящего на корточках, и с тревогой меня оглядывающего.
Русые волосы, жидкая, недавно отросшая бородка. Глаза непонятного, мутного оттенка, но c такими густыми, темными ресницами, что им позавидовала бы сама Элизабет Тейлор. Одет скромно, но необычно. Как в историческом фильме про простолюдинов. Не худой и не толстый. Не красивый, и не страшный. Ведь сильно оттопыренные уши – это не страшно, а всего лишь забавно. Вот посмотришь на такого – и через секунду уже не вспомнишь ничего, кроме ресниц, ушей и театрально-крестьянской одежды.
Но ладно, парень! Гораздо больше меня впечатляет место, где мы находимся. Нас окружает трава разных оттенков зеленого: изумрудная, болотная, салатовая, бирюзовая. Высокая, низкая, с заостренными кончиками, зазубренная, овальная… Огромные, ярких расцветок цветы, размером с мою голову, наводят на мысли об иллюзии, зрительном глюке.
Трава в феврале, цветы, да еще такие диковинные… Я в Ботаническом саду? Гляжу наверх, ожидая увидеть крепления стеклянной крыши, но вижу небосвод. Почему-то, правда, нежно-сиреневого оттенка. И три серебристых солнышка, слепящих глаза даже сквозь закрытые веки.
– Наконец-то, проснулась! Вздремнула немного, а теперь пора за дело! Успех стучится только в дверь трудолюбивых! – с нажимом изрекает ушастик.
– А какое у нас с тобой дело? – уточняю, с любопытством рассматривая на себе длинную, бежевую юбку, по краям покрытую затейливым темным узором. Птички, цветочки… Провожу ладонью по ткани – хоть и похожа на лен, наощупь больше напоминает прохладный, гладкий шелк. Я походу в этом сне тоже в театральной постановке участвую.
В завершение образа на ступнях красуются порядком стоптанные мокасины. Тяну к ним тяжелую кисть, чтобы потрогать. Это настоящая замша: очень плотная, невесомая и мягкая одновременно. Дергаю вялыми, непослушными ступнями, кручу-верчу, как в суставной гимнастике, но обувь ничего не пережимает, продолжая при этом нежно обхватывать ногу. Прелесть, а не обувка… в отличие от телесных ощущений. Ни разу мне не снилась разбитость в лепешку и самочувствие вхлам! Во сне меня убивали, случалось, но как-то безболезненно и практически неощутимо. Свинцово-неуклюжего тела в эфемерных материях сна мне никогда не доставалось.
– Какое у нас дело?! Ты… – удивленно бормочет парень. – Но ты же всегда впереди всех шла… Всегда пример показывала… Сама меня учила: мы все устаем, но, когда продолжаем идти вперед, открывается вторая струя силы. Не сдавайся, если устала! Иначе течение ленности отнесет тебя назад.
На этих словах грустно вздыхаю. О, если бы это было правдой: я закрываю глаза и течение ленности мягко волочит мое тельце назад в новый офис. Или пусть даже в старый. Мне не принципиально!
Смыкаю веки, упрямо надеясь, что этот сон вот-вот закончится, но свет трех солнц по-прежнему врезается в сетчатку сквозь кожу век, незнакомые, сладкие ароматы дразнят носовые рецепторы, а приставучий, настырный парень продолжает бубнить, взывая к моей совести. Порывается со мной куда-то идти. Умоляет сфокусироваться на деле. Сквозь приятный в общем-то баритон проскальзывают по-бабьи истеричные нотки.
– Отстань, любезный, – настоятельно прошу. – Я решила не заниматься больше нашим делом.
– Но как же… Ты не можешь все бросить… Столько лет самоотверженного труда, столько прозрений, столько побед… Все бросить ради минутной слабости… А как же Ардо? Что мне ему сказать? Что его невеста всего за пять снов, проведенных со мной, из просветленной девы, из сияющей энергиусом звездочки превратилась в темную мирянку? О, гнев богов мне на голову! Демон меня разрази!
Он описывает вокруг меня круги, отчаянно размахивая руками. Затем упирает руки в бока и машинально поправляет съехавшую на локоть холщовую суму. Я видела такую в одной исторической книге – с подобными в древности ходили нищие. При этом небрежном движении, рукав его рубашки скользит вниз, обнажая серебристый браслет на узком запястье. Какой контраст! Нищенская сума, простейшее одеяние: подпоясанная рубаха да штаны, и дорогое на вид украшение! Занятный мне попался персонаж! Если бы не спешила так домой, обязательно осталась бы с ним ненадолго, понаблюдала.
С трудом поднявшись на ноги, – тяжелее даже, чем после сеанса с трудными клиентами – осматриваюсь. Размышляю, куда бы мне податься. В первую очередь, надо найти место для спокойного сна, подальше от надоевшего бурчания. Хочу спокойно заснуть, чтобы проснуться обратно в свою жизнь. Разглядев вдалеке тенистый кусочек полянки под раскидистым деревом, шагаю в ту сторону.
Внезапно, на первом же шагу мои ноги складываются в коленках, и я заваливаюсь на колючий куст бурьяна. Черт! Тебя! Побери!
Извлекая из ладошек и локтей впившиеся в кожу шипы, морщусь от боли. Немощные ноги во сне – чистая подстава! Никуда не уйти, сидишь на одном месте, как прикованная, глотаешь безропотно все, чем вздумается окружению тебя напичкать. Болтун-надоеда, колючки, жара – чужеродная обстановка, уже забившая чашу моего терпения до самых краев. Видимо, подсознательно я так проживаю невозможность выйти из некоторых неподвластных мне ситуаций в реале.
Стоп, секундочку!
Что сейчас произошло?!
Я только что проанализировала свой сон в собственном сне? Разве это возможно?
И эта боль от колючек… Острая. Резкая. Ноющая. Абсолютно реальная, ни капли не сглаженная, не замутненная, как по идее бывает во сне.
– Ты не оставила мне другого выбора, сира! – вдруг решительно заявляет парень, о котором я на миг подзабыла.
На секунду мне кажется, после этих слов меня вскинут на плечи, как мешок с картошкой и уволокут на общее дело, но незнакомец наоборот отходит чуть дальше. Нажимает на свой серебристый браслет двумя пальцами правой руки и оттуда мягкой бурлящей рекой вытекают обворожительные, искрящиеся разноцветными огоньками лучи.
Что за невозможная иллюзия? Раскрыв рот, как под гипнозом, любуюсь этой нереальной, эфемерной красотой.
Чуть поменяв наклон руки, парень нацеливает эти лучи на меня и, прежде, чем успеваю испугаться, они ласково окутывают мое тело нежной, бодрящей пеленой, напоминающей укачивание в колыбели, точечный массаж, джакузи, контрастный душ – все сразу! Это волшебство заходит внутрь меня, наполняя собой каждую клеточку тела. Словно за миг я вбираю в себя эффект лучших СПА процедур и терапий Вселенной! Парень выключает свой браслет, поток прерывается, но мне хватает и этой драгоценной минутки.
Отныне моя жизнь разделилась на «до» и «после». Все во мне теперь клокочет от энергии, восхищения, восторга и неодолимого желания действовать. Причем действовать желательно так, чтобы опять ощутить себя в колыбельке этих ласковых лучиков.
– Что это было? – требовательно спрашиваю у парня, при этом сладко потягивая враз полегчавшие, послушные конечности. Пусть объяснит, что это за чудо такое светящееся? Но он понимает меня по-своему. Вздыхает расстроенно и обреченно машет рукой:
– Знаю, знаю. Весь запас энергиуса израсходовал. Капитан Крамер меня теперь точно убьет. Но лучше уж пострадать от рук капитана, чем от рук твоего дюжего женишка! – усмехается он. – Он бы не простил мне твой уход. А если бы я оставил тебя здесь одну беззащитную, я бы и сам себя не простил! Ты уже в норме?
Я еще раз прислушиваюсь к новым ощущениям в теле. Пожалуй, в норме. Правда, это блестящее состояние брызжущей энергии даже язык не повернется назвать нормой!
Не знаю, что это за браслет, но мне срочно необходим такой же. Если меня вдруг снова накроет паранормальная усталость, печально похожая на паралич, нужно запастись лекарством. Где бы я ни была, во сне ли, в угарной дымке или в коме, приходится учитывать свои новые потребности. Резво встаю, почти подпрыгнув, как в бурпи. Подхожу к незнакомцу и честно признаюсь:
– Хочу себе такой же, как у тебя браслет. С такими же лучами.
Парень почему-то невероятно озадачен моей откровенностью.
– Ну… Как… Все запасы энергиуса хранятся в Белом Храме. Браслеты нам выдаются лично верховным магом. Ты же знаешь! Наше служение сегодня закончится, и мы отправимся в Храм. Поговоришь там с магом, объяснишь, зачем тебе сдался браслет.
– Ладно, – решаюсь я, наконец. – Веди меня, Сусанин! Пойду за тобой хоть на край света!
Он забавно смущается:
– Ты только при Ардо таких слов мне не говори, сира. Если, конечно, не желаешь мне с десяток снов проваляться в лазарете! И кстати! Меня зовут не Сусаня, а Сандер! За пять снов пора бы запомнить!
– Конечно же, Сандер! – выразительно хлопаю себя по лбу, – Идем!
Мой новоявленный проводник хватает с травы холщовую суму, такую же, как у него – видимо, предназначенную для меня – водружает себе на свободное плечо и торопливо куда-то шагает, то и дело оглядываясь на меня. Все еще немного боится, что сбегу. Нет, милый! Не то что сама никуда не денусь, но и тебе теперь сбежать не дам! Я послушно семеню следом, не забывая разглядывать местную флору.
– Ты сама не своя, сира. Изучаешь деревья и цветы, как будто впервые видишь. Улыбаешься, прыгаешь горной козой, траву трогаешь… Обычно ты ведешь себя серьезнее и вдумчивее.
– Всего лишь заново открываю для себя мир. Разве это плохо? – заявляю я, беспечно срывая василькового цвета колокольчик с серебристыми вкраплениями на лепестках.
– Что ты творишь? Не трогай звездоцвет! – вопит Сандер, испуганно распахнув огромные глаза и мгновенно бледнея. Он что, из ультра зеленых? Ему одного сорванного цветочка жалко?
Вдыхаю аромат. Божественно! Если скрестить розу с жасмином, пожалуй, получится похожий запах. Из стебелька на мои пальцы сочится вязкая, желтоватая жидкость и на месте контакта пребольно щиплет кожу. Черт, что за подстава?! Отбрасываю цветок подальше и подолом юбки оттираю жгущую пальцы желтизну. Сандер шумно выдыхает и его глаза сужаются до изначальной ширины. Этот мир далеко не такой безобидный, каким хочет казаться!
– Надеюсь, тебе не придется заново открывать для себя, в чем суть нашего служения? Хоть это ты помнишь? – опасливо интересуется Сандер, пока мы шаг за шагом приближаемся к селению.
– Суть служения? – задумчиво потираю лоб, вспоминая полузабытые уроки воскресной школы. – Помню, конечно. Приносить пользу людям.
Он глубоко вздыхает:
– Муть в тумане, а не ответ.
– Ладно. И в чем, по твоему, суть служения?
– Снабжать мирян энергиусом. Его мы, правда, уже не продадим за неимением… Зато нам предстоит обеспечить народ магическими артефактами и тем самым пополнить казну Храма. Неужели и это забыла? – когда он, на секунду обернувшись, замечает мой оторопелый вид, градус отчаяния в его голосе снова подскакивает, – Что я теперь скажу твоему жениху? Надеюсь, ты хоть Ардо помнишь?
– Ну, смутно так, – витиевато машу рукой и опять слышу тяжелый вздох впереди идущего провожатого. Пора-ка нам срочно менять тему, пока меня не начали пытать, что именно я помню про Ардо!
Я уже и сама своего жениха немного побаиваюсь. Интересно, он красивый? Надеюсь, что, как минимум, не страшный! Хотя о чем я думаю? Красивый-некрасивый – плевать! При первой же возможности расторгну помолвку и основание для страхов исчезнет, как у меня, так и у славного Сандера.
Мы все ближе подходим к некому населенному пункту. Здесь стоят аккуратные, будто кукольные глиняные домики. С красными черепичными крышами, с заборами, обвитыми то ли плющом, то ли диким виноградом. С возделанными вокруг полями, где колосятся зерновые культуры высотой в человеческий рост.
Над каждой пашней, метрах в пяти от земли, нависает огромная прозрачная пелена, повторяющая периметр поля. Из некоторых «крыш» льет цветной дождь. Розовая стена дождя выглядит более-менее мимишной, а вот коричнево-горчичная, судя по запаху, станет самой зловещей для бедного случайного путника, когда тот окажется там без скафандра.
Если не брать во внимание левитирующие и плюющиеся жидкостями пленки, то селение напоминает обычную зажиточную деревню. Впрочем, при столь смелых инновацонных решениях процветание селян совершенно не удивительно!
– Ни одного мирянина на поле не видать. Видать, все отправились обедать.
Я вдруг сознаю, что так и не поняла, зачем мы сюда пришли. Кажется, мы должны приобщить людей к магии и артефактам. Но как это в точности делается – понятия не имею! Поэтому предусмотрительно заявляю:
– Сегодня говорить с народом будешь ты.
– Благодарю за доверие, сира, – Сандер едва склоняет передо мной голову, чуть дрогнув уголками рта. – Не могу поверить в столь неслыханную удачу! – и стучится в первый на улице дом. С его не слишком впечатляющего, деликатного кулака перевожу взгляд на доски. Двери здесь добротные, есть, на что посмотреть! Ручки на них – то ли сталь, то ли кованое железо в виде головы быка.
Вскоре к нам выходит хозяйка: пышная женщина лет сорока пяти с удивительно красивыми глазами. Вежливо стараюсь смотреть именно в глаза, ибо корсет настолько глубоко открывает необъемную грудь, что голливудские дивы на ее фоне сразу кажутся эталоном целомудрия. В общем, милая такая, раскрепощенная крестьяночка!
– Приветствуем вас, сира! – склоняется перед ней Сандер. В знак солидарности и просто на всякий случай запоздало склоняюсь вслед за ним. – Мы с сестрой из Храма Единого Источника. Пришли к вам предложить великолепные новинки наших мастеров. Таких вы еще не видали, о, прекрасная сира!
Мой напарничек открывает свою суму и вытягивает из самого дна нечто, напоминающее небольшой, резиновый попрыгун. Сжимает его и он тут же, прямо на ладони, превращается в невероятно правдоподобную голограмму горшочка с диковинными цветами, переливающимися нежными фиолетовыми тонами на серебристых стебелечках. Пахнет сие чудо то ли гиацинтом, то ли сиренью. Нас охаживает порыв ветра, и голограмма вполне реалистично качается на ветру, усиливая запах. Вот это мастера у них… то есть у нас в храме! Настоящие профи!
К несчастью, фермерша отнюдь не разделяет мое восторженное восхищение! Скептично комментирует, скрестив на внушительной груди свои полные руки:
– Ой, ну гляньте, как бойко лопочет! И скока держится магия?
– До ста снов.
– Тока сто снов? – она кривит узкую ниточку рта и недовольно качает головой. – И скока хотите за свой пустячок?
– Всего лишь пять талов, – отвечает ей Сандер, обворожительно, белозубо улыбаясь. Женщина в ужасе закатывает глаза:
– Пять талов? Нее, ну поглядите на них, бесстыжих! Да я за такие деньжища лучше себе крепкого бычка прикуплю! Того, что ко мне ночкой темной прискочет и пободает туда, куда мне приспичит. И к соседям не шастайте! Нечего народ отвлекать зазря! – мстительно добавляет она. – Мы давеча вдоволь вашим энергасом затарились, так что и половины всей магии еще не стратили!
Вместо вежливых прощаний – громкий хлопок дверью. Отправляемся дальше. От какого-то детского, неуемного восторга я не иду, а подпрыгиваю. Ожидала скукоту, а вижу столько всего любопытного! Магия и волшебство на каждом шагу!
Как я и предполагала, Сандер даже не думает слушаться сварливую крестьянку. Идем себе дальше по соседям. После стука в очередной дом, намного скромнее первого, нам открывает худой, сопливый мальчишка, лет пяти. Вслед ему летит неразборчивый окрик хозяйки:
– Гринобождинеоткрывайясама!
Она подбегает к нам с мяукающим младенцем на руках. Быстро оценивает ситуацию, дает подзатыльник мальчишке и хватается за ручку двери, собираясь, очевидно, закрыть ее перед нашими носами. Но Сандер снова включает харизматичного обояшку и скороговоркой произносит:
– Нежелаетеусыпляющуюдудочку? Несколько минут игры на ночь – и ваши дети спят мертвым сном до утра!
Хозяйка мгновенно замедляется, вымученно вздыхает и произносит:
– Ах, бесы раздери вас, искусителей! Сколько просите за дудочку?
– Всего лишь четыре тала, о, прекрасная сира!
– Да ну вас, жадюг! – мгновенно вскипает она. – Лучше снова у знахарки корень валдалы куплю. Он заодно с сонливостью и аппетит снижает, а то на этих проглотов никакой еды не напасешься!
– Разве может быть что-то дороже долгого, спокойного сна, которого заслуживает каждая любящая мать и чудесных, розовощеких детишек со здоровым аппетитом? – сладкоречиво взывает к ней Сандер.
Женщина смотрит на прижатого к груди беспокойно крякающего младенца, сжимающего пухлые кулачки и дергающего крохотной ножкой. Переводит взгляд на нас. Колеблется, покусывая нижнюю губу. Только сейчас замечаю на ее изможденном, осунувшемся лице едва заметные синяки под большими, выразительными глазами – очевидно, от недосыпания.
– Скиньте цену до трех талов матери-одиночке. Тогда куплю.
Мне становится ее безумно жаль. Я ведь знаю про недосып все его мрачные нюансы. Каждый раз, когда у мамы рождался брат или сестренка, мой чуткий сон играл со мной злую шутку. Из-за хронической сонливости начинала тупить на уроках и хуже учиться. Умоляюще сложив руки, просительно взираю на напарника. Мне кажется, он секунду колеблется, но потом решительно мотает головй, намереваясь отказать. Быстренько выхватываю у него из рук инициативу вместе с усыпляющей дудочкой и протягиваю ее женщине. Но Сандер оказывается проворнее: отбирает дудку и бурчит:
– Сожалею, сира, но это вещи не наши, а храма. Цену определяем не мы, а мастера-маги, их изготавливающие.
За спиной у матери-одиночки раздается мужской вопль:
– А ну, подь сюда, Налька! Куда опять удрала из кухни вместе с моим выводком? Вам бы только от уборки отлынивать!
Женщина, ничуть не смутившись, окатывает нас сердитым взглядом:
– Крохоборы вы проклятые, а не люди! Тьфу на вас, жлобов храмовых, тьфу!
И закрывает дверь.
