Текст книги "Певцы Родины"
Автор книги: Игорь Долгополов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
в живописи".
Так Новгород "посоветовал" Кончаловскому и открыл художнику всю
прелесть Отчизны.
Свыше пяти тысяч произведений – картин, портретов, натюрмортов,
акварелей, рисунков – создано за шестьдесят лет творчества Петром Петровичем
Конча-ловским. При изучении его наследия особенно важно осознать
прогрессивную воспитательную роль жизненного опыта художника, пришедшего к
полнокровному реалистическому письму через преодоление формалистических
увлечений.
Вот как писал о художнике Луначарский: "Конча-ловский не может быть нам
чуждым. Появление и развитие такого художника среди нас – это для нас
благо". И далее, отвечая непомерно суровым критикам: "Можно и нужно
требовать от художника все большего. Можно и нужно направлять его на
наиболее острые и ценные "злобы дня", но нужно тоже уметь ценить то, что он
дает, – не потому, что всякое даяние "благо", а потому, что критика без
готовности учиться, наслаждаться, обогащаться, критика сквозь черные очки
мешает брать от жизни и искусства многие прекрасные плоды".
Ранние работы Кончаловского несут на себе следы яркого колористического
дарования живописца, где художнику нельзя отказать в темпераменте
композитора. Но представьте на миг, что мастера вдруг постигла беда и мы не
увидели бы никогда его портретов современников, букетов цветов, пейзажей
Новгорода. Мы бы не узнали настоящего Кончаловского, воспевшего аромат
русских полей и садов, непреходящую красу древних храмов, улыбку юных женщин
и смех детей. Словом, мы бы не увидели солнца, а видели бы лишь луну, ибо
ранний Кончаловский светился во многом светом отраженным, и часто мы ловим
себя на мысли: сколько в иной его работе Сезанна, Дерена, Вла-мйнка?..
Кончаловский. Талант своеобычный. Он являет пример художникам всех
поколений, как велик искус подлинного творца, призванного преодолеть многие
соблазны и эфемерные красивости, даже порою облеченные в формы кричащие и
огрубленные. Талант, нашедший силу обрести наконец ту ясность и простоту
видения мира, которая свойственна лишь дарованиям мощным, способным дать
свет искусства вечного, имя которому – реализм.
Александр Дейнека
Пламенеющий май рвался в закрытое окно. Лучи солнца зажгли яркие блики
на банках с гуашью, убежали с подоконника, взобрались на стены, рассыпались
на полотнах Дейнеки. Вот солнечный зайчик запутался в букете васильков,
стоящих у изголовья спящего малыша, и вмиг на холсте ослепительно вспыхнул
синий костер полевых цветов.
Яркий свет резче очертил морщины на лице Дейнеки, блеснул в редких
сединах. Годы. Они не прошли даром. Но глаза художника были юны. Острые,
живые. Неустанно, пытливо, порою тревожно словно ощупывали тебя.
– Расскажи, как получается экспозиция? Не тесно ли висят работы? Где
поставили "Оборону Петрограда"?
В первые дни мая 1969 года заканчивалась подготовка юбилейной выставки
Дейнеки, приуроченной к семидесятилетию художника. Это был его отчет. Плод
полувековой работы, неустанного титанического труда.
– Великая сила – слово. Вот посмотри, нашел старые записи и будто
помолодел на полвека.
Я взял листки, исписанные карандашом. Это были отрывки из дневников
мастера. Сколько любви к жизни сквозило в каждой строке:
"Бывает, вас охватывает задор, прилив энергии, мышцы пружинятся, по
телу проходит холодок бодрости. Вы как бы только что, поутру вышли из
холодной реки. Вам хочется бежать, сбросить запасы лишней энергии,
растрачивать ее большими пригоршнями, со смехом и задором смотреть на жизнь,
слушать ее, ломать, поднимать и строить".
"...Теперь мы – свободные в искусстве, – и свободные не внешне и
показно. Нет, мы видим свободу, она наша, и вот отчего я глубоко верю в
большое искусство наших дней. Красивое искусство современности – это наше
самое молодое, чистое, самое красивое. Кого не захватят наши дни? Кто
останется к ним равнодушен?
Яркие порывы, титанические размахи пролетариата солнцекрасочно хочется
набросать тысячью самоцветных каменьев, запечатлеть эту героическую
борьбу..."
Необычна, удивительна судьба Александра Дейнеки. Ровесник века, он
пережил вместе с любимой Родиной ее радости и печали. Художник-реалист, он
был еще и романтиком, воспевшим в эпических полотнах пафос истории своего
народа. Он жил бурно, неуемно радуясь и гневаясь, ликуя и огорчаясь. Он, как
и все люди, горько переживал обиды, был порою жестоко раним. Но он творил! И
этот труд, этот подвиг был лейтмотивом всей его долгой жизни.
Казалось бы, чего проще – жить в искусстве по канонам, писать
испытанными цветовыми сочетаниями, компоновать, используя привычных
натурщиков, пользоваться выверенными сюжетами, не раз восхищавшими зрителей.
Но вот появляется в мире живописи художник, предлагающий новые ритм,
гармонию, темп развития образного мышления, мир пластики. В этом мире все
непривычно, необжито, и, конечно, эта новь не без ошибок.
Одним из таких нарушителей спокойствия в нашей живописи, создавшим
произведения непреходящей правды, художником, открывшим новую красоту в
искусстве эпохи, был Александр Дейнека.
Корифей русской живописи Михаил Васильевич Нестеров, человек весьма
скупой на похвалы, назвал картину Дейнеки "Оборона Петрограда" "новым словом
в искусстве". Она была написана молодым мастером в 1927 году. Полотно
создавалось в маленькой комнатке коммунальной квартиры в Лиховом переулке.
Мольбертом служил обыкновенный чемодан, прислоненный к стене. Всего
несколько недель отделяло рождение холста от дня завершения работы, но в
этой картине была вся жизнь мастера.
Время. Музыку его, ритм отлично слышал Дейнека. Он впитал в себя все
многоголосье времени. Его душа была переполнена ритмами века.
"Оборона Петрограда". Эта картина была создана в годы строительства
новой жизни.
В. И. Ленин писал: "Руководить трудящимися и эксплуатируемыми массами
может только класс, без колебаний идущий по своему пути, не падающий духом и
не впадающий в отчаяние на самых трудных, тяжелых и опасных переходах. Нам
истерические порывы не нужны. Нам нужна мерная поступь железных батальонов
пролетариата".
Взгляните на холст, явившийся как бы ответом на слова вождя. Полотно
гудит от грозного ритма мерной поступи вооруженного пролетариата. Железные,
словно кованные из металла, непреклонно, неумолимо движутся шеренги бойцов,
неотвратим их порыв, несгибаема воля. Колюч ритмический строй чеканных
силуэтов, построенных с вдохновенной логикой.
В картине есть вторая мелодическая линия. По тонкому настилу ажурного,
словно рейсфедером начерченного моста двигается разномастная группа людей.
Здесь и раненые, и те, кого согнул вихрь революции.
Атмосфера картины предельно накалена, хотя в ней нет ни на йоту какого
бы то ни было ложного пафоса, ни единого лишнего жеста. Звучащая тишина
полотна дает возможность домыслить, представить себе жестокость предстоящей
схватки. Стиснув зубы, молча, без песен, шагают в бессмертие бойцы. В их
неистовой вере в конечную победу и святая вера автора холста. Потому так
неотразима его художественная правда.
Интересно, какими скупыми средствами передает мастер величие подвига
народа. Как просился бы на полотно сочный мазок красного стяга, или
кумачовый бант, или хотя бы алая косынка, столь выгодные для задуманного
колорита холста. Но художник намеренно доводит скупость красочной гаммы до
предела. Зато с какой щедростью разворачивает живописец ритмическое
богатство своей композиции, как артистично и тонко он сочетает неподвижность
строгих вертикалей конструкции моста с живыми силуэтами людей. Как разумно
развернуты ряды бойцов, как мерно колышутся винтовки на фоне светлого
зимнего неба. Все в картине подчинено лейтмотиву "мерной поступи железных
батальонов пролетариата". Художник видит самого себя среди шагающих солдат
революции. Он вместе с ними готов исполнить ленинский завет. И в этом весь
Дейнека. Вся его творческая жизнь, все его великолепные полотна, фрески,
мозаики, витражи, скульптуры, графические листы – превосходное подтверждение
высказывания большого французского мастера Домье: "Художник должен
принадлежать своему времени".
Дейнека целиком, безраздельно отдал весь свой талант народу. И в этой
цельности, чистоте и правоверности мастера, его неуемном, не прекращающемся
ни на день труде, напряжении гражданской совести художника, бескомпромиссно
отбрасывающей любую фальшь и ложь в своем искусстве, постоянном тревожном
поиске все новых и новых форм самовыражения, в этом колоссальном
самоистрачивании – вся сила Дей-неки, знавшего радость полета мечты.
...Конец апреля. Переделкино. Маленький темно-красный домик – дача
Дейнеки. Легкое серебряное кружево берез. Поют скворцы. Весна набирает силу.
В звонком лазоревом небе плывут перламутровые легкие облака. В ложбинах
ноздреватый синий снег. Мерно раскачиваются ели, окружающие белый кубик
мастерской с легкой лесенкой, ведущей наверх. Голубые стены. Огромное
стеклянное окно. Холсты, подрамники, планшеты, множество книг. У мольберта
маленькая, тщательно вычищенная палитра.
– Его последняя палитра, – говорит Елена Павловна, жена художника.
Саженный холст "Купальщица". Эскиз мозаики "Ломоносов". На полках
скульптура. На мольберте начатый этюд... Все здесь выглядит так, как будто
мастер ушел ненадолго. Можно видеть сложный, интересный мир художника. Его
любимые репродукции. "Сотворение Адама" Микеланджело, сельский пейзаж Ван
Гога, портрет Матисса. Оригинал Леже...
..."Мать". Сюжет вечный. На руках молодой женщины спит малыш. Но как
необычно решает холст Дейнека. Ровный, теплый, мерцающий свет словно
обволакивает фигуру, озаряет благородное, нежное лицо, русые волосы, высокий
чистый лоб, прямой нос, строгий рисунок губ, мягкую, но энергичную линию
подбородка. Мать не сводит глаз с мальчугана, трогательно прильнувшего к ее
плечу. Взор женщины полон заботы. Что ждет ее дитя? Сдержанный глубокий фон
усиливает состояние тревоги, хотя малыш спит безмятежно. Спокойствие,
гармония, разлитые на холсте, обманчивы. Поэтому мы видим еле заметный
трепет ресниц и тонких ноздрей женщины. Ее губы приоткрыты, и вот-вот с них
готово слететь слово. Какое? Мы не знаем. И вот эта загадка делает картину
бездонной по емкости поставленной поэтической человечной темы – материнства.
Дейнека восславил земную любовь матери, оберегающей свое дитя от всех
случайностей нашего тревожного века. Полотно художника превращается в
символ – так высока патетика формы, так музыкальна пластика линий, объемов,
цвета, восходящая к самым высоким образцам античности и Ренессанса.
Поразителен колорит холста, построенный на сочетании теплых и глубоких
красок. Живопись предельно экономна, по своей сдержанности и благородству
фактуры она напоминает фреску.
"Я ставил себе цель найти истинную живописную простоту, – рассказывал
Дейнека, – но мне не хотелось потерять духовную, сложную суть этой огромной,
извечной темы. Работа над большими композициями, привычка к синтезу, к
обобщениям помогли, как мне кажется, решить эту задачу. Но главное, что
научило меня видеть, была сама жизнь, опыт моей личной биографии,
воспоминания детства, юности.
Чем больше я живу, тем сильнее убеждаюсь в неуемной тяге большинства
людей к прекрасному, к искусству. Ни грохот гражданской войны, ни грязь
окопов, ни обозы с умершими от тифа не смогли убить влечения людей к
красоте. Помню завьюженные площади Курска и первые революционные панно -
яркие, наивные, но прекрасные своей простодушной верой в свет и правду
своего времени. Настоящее искусство рождается в результате большого
человеческого чувства – это может быть радость и может быть гнев. Прекрасное
произведение истинно большого художника доступно всем людям, но для этого
идея должна быть воплощена в совершенную форму. Таковы законы пластики.
Искусство Микеланджело, Веронезе, Сурикова, Мане стало понятно всем, оно
перешло рубежи времени, географию и стало достоянием мировой культуры.
Меня корили за то, что пишу гладко, так написана "Мать" и другие
станковые полотна, но мне кажется, темперамент заключается не в размашистом
мазке, а в более глубоких проявлениях. Микеланджело писал очень гладко и
непастозно, но это был великий темперамент. Это понятно, но многим невыгодно
с этим согласиться".
Эти строки, может быть, не всем ясны. Но в тридцатые годы "мазистая"
манера письма была присуща некоторым маститым и влиятельным художникам, и
они порою обвиняли Дейнеку во всех смертных грехах. Вот строки из
воспоминаний мастера:
"Где-то за что-то меня "крыли", говорили, что я формалист, потом
говорили, что без формализма далеко не уедешь, что я рационалист, что у меня
ориентация на Запад и т. д. и т. д. Взяли под сомнение всю мою качественную
выучку. Все это бралось под сомнение. Бралась под сомнение, например, даже
такая вещь, как моя тематика по спорту. Говорили, что я за спортом прячу
свое политическое лицо. Явные благоглупости!"
Но Дейнека был тверд. Для него "манера" живописи была вопросом языка,
формы, самовыражения. Он писал: "Хочется до последнего времени сохранить
себя как человека, который имеет свою походку, свой язык, свой разговор,
свои возможности изображения. Известно всем, что существуют флегматики и
сангвиники, и очень смешно будет, если я буду навязывать свои самоощущения и
свое чувствование мира другому".
...Вспоминаю неотразимое очарование полотна "Мать" Дейнеки, колдовскую
притягательность образа молодой женщины. В картине удивительно соединились
интимность и величие. Думается, что этот небольшой холст выдержал бы
увеличение в десять-двадцать раз. К сожалению, архитекторы не используют для
своих новых творений произведения Дейнеки, как бы созданные для огромных
стен.
Жизнь мастера сложилась так, что он не всегда мог реализовать свои
уникальные данные монументалиста. Но, может быть, настала пора включать в
проекты новых Дворцов культуры, спортивных сооружений и других общественных
зданий увеличенные повторения во фресках и мозаиках станковых полотен
Дейнеки "Мать", "Оборона Петрограда", "Оборона Севастополя", "Раздолье" и
многих других?
Тогда исполнится заветная мечта художника, который писал:
"О чем я мечтаю... Мечтаю украшать архитектуру цветом, чтобы она была
веселей, писать фрески или набирать ряд мозаик, чтобы они были эпосом наших
дней. Чтобы они были ритмичны и выразительны, как сама природа, и человек
себя чувствовал среди них смелее, полнокровней и богаче".
Нельзя без волнения читать его слова, обращенные к нам:
"Я, как и все мы, люблю свою Родину с ее полями, лесами, шумными
городами, дорогами, по которым люди идут в будущее. Как художник, очень
остро вижу я рождение новых городов с парками, детскими садами, вузами,
стадионами. Вижу, как мужает молодежь, как на лицах молодых появляются черты
характера, воли, ответственности за свое и общее дело перед друзьями,
отцами, Родиной.
Но я не только смотрю, а хочу передать увиденное в картинах, мозаиках.
Радуюсь, когда мои произведения приносят радость молодым и старым. В этом
живая традиция единства и дружбы поколений".
Влияние творчества Дейнеки на людей разных поколений необычайно велико
и выходит далеко за пределы нашей страны. Некоторые, очевидно, помнят успех
экспозиции его работ на Биеннале в Венеции.
Вот что рассказал автору американский художник Рефрежье о своей встрече
с Дейнекой в Америке:
– Это было в 1935 году в Нью-Йорке. Нас, прогрессивных художников,
очень взволновала эта встреча с Александром Дейнекой. Ведь уже много лет мы
были знакомы с искусством Советского Союза. Мы смотрели "Потемкина" и другие
замечательные фильмы. Мы хорошо знали вашу графику и превосходный плакат, но
мы не видели ни одного представителя изобразительного искусства вашей
страны.
Из живописцев Советской России для нас самым интересным и самым близким
художником был Дейнека. Мы восхищались его острыми композиционными
решениями, динамикой его полотен, колоритом его холстов. Незабываема
"Оборона Петрограда", и поэтому встреча с ним, первым мастером из страны
социализма, была для нас особо значительной.
Трудно забыть тот вечер, когда мы собрались все в мастерской
прогрессивного художника Уолтера Ку-орта, одного из членов исполкома нашей
революционной организации – Джон Рид Клуба. Это было на Юнион Сквер.
...Помню то большое волнение, которое я чувствовал, когда разговаривал
с Дейнекой – обаятельным, молодым, крепким человеком. Может быть, мои
вопросы звучали для него несколько наивно, но мы ведь так мало знали о жизни
и работе художников Советского Союза. И поэтому слушали с огромным
вниманием, когда он рассказывал об организации и системе работы, о себе, о
своем творчестве. Я помню мое впечатление о нем как о любезном и открытом
человеке.
Дейнека был поражен Нью-Йорком. Его небоскребами, движением
автомобилей. Шумом и грязью улиц. Он видел людей, сидевших целыми днями в
барах. Видел безработных и нищету, богатство и роскошь. Особенно интересен
ему был Гарлем, район, где жили негры. Здесь он часто бывал. Слушал музыку.
Смотрел на танцевавших. Рисовал. Он много работал во время этой поездки. И
когда мы увидели его неподражаемые по остроте рисунки и цветные этюды,
сделанные у нас, то поняли, насколько глубоко он раскрыл Америку, несмотря
на короткое время своего путешествия.
...Дейнеку можно назвать полпредом советского искусства за рубежом. Он
создал серию работ, посвященных поездкам в Италию, Францию, США. Художник
удивительно остро, свежо рассказал о жизни этих стран.
Дейнека. Сегодня это не просто имя художника, а мир образов, вошедших в
нашу жизнь как некая объективная реальность. Реальность осязаемая,
закрепленная навечно в великолепную пластическую форму. Художнику удалось
найти обобщенный образ своего современника, и мы с радостью восклицаем:
"Дейнека!", когда видим молодых спортсменов, летчиков, людей труда. Герои
Дейнеки воистину лучезарны, ибо они освещены внутренним светом святой веры в
правоту своего дела. И когда в дни праздников мы приходим на площади,
широкие улицы и проспекты наших городов и любуемся шелестом алых знамен,
игрою солнечных бликов на лицах молодых граждан нашей Родины, мы невольно с
чувством благодарности вспоминаем мастера, воспевшего Родину и Человека,
бесконечно любившего свое время.
Маяковский и Дейнека
"Какое счастье для художника найти в портрете своего героя. Я не
портретист, но Маяковского писал с настоящим волнением и горечью утраты. Я
ограничил его образ годами первых лет революции, самым напряженным временем
его творчества. Он был моим учителем, потому что научил меня видеть в
событиях главное, но что еще важнее – находить этому главному зрительную
образность. "Левый марш" – это тоже "портрет" поэта, но в том смысле, как
понимая Маяковский:
пускай нам
общим памятником будет построенный в боях
социализм.
А. Дейнека".
"Я всю жизнь, сколько себя помню, люблю красный цвет, – сказал
Дейнека. – Еще мальчишкой я яростно ломал карандаши, раскрашивая немудреные
натюрморты – пунцовые помидоры, румяные яблоки, алые маки.
Потом я увидел мир шире. Отец взял меня с собой на работу, и я был
поражен богатством красок на железной дороге. И, конечно, я пришел в восторг
от красных товарных вагонов, сверкающих рубинов семафоров, багровых
массивных колес паровозов. Никогда не забуду охватившего меня ликования,
когда я, курский парнишка, впервые увидел на маевке... первый в моей жизни
красный флаг. Весенний ветер весело трепал полотнище флага, и он мне казался
языком пламени на фоне молодой зелени. Повзрослев и взяв винтовку, я увидел,
участвуя в боях гражданской, какой подчас крови стоило удержать этот красный
стяг. Не уронить его... Но зато с каким восторгом я наблюдал, как победно
колыхались алые наши знамена на первых парадах. Как горели, пылали лица
бойцов – моих товарищей-красногвардейцев в отсветах огненных полотнищ. Как
сливались в единую симфонию радости багряные, алые, кумачовые цвета флагов,
лозунгов, плакатов с ликующими звуками труб, играющих боевые марши!
Если бы меня спросили сегодня, какой цвет является камертоном, символом
нашего двадцатого века, я бы, ни минуты не раздумывая, ответил – красный! И
не только потому, что это победный цвет флага моей Родины, но и потому, что
это цвет горячей людской крови, которая так обильно пролита нами в борьбе за
Свободу и Достоинство Человека! Я потому еще назвал бы красный цвет цветом
нашего времени, что это еще цвет юности и радости, ибо я помню огромные
площади городов, словно затопленные морем алых косынок наших девушек и.
женщин. Не забуду пунцовые банты и лозунги первых Первомаев и Октябрей. Я и
сегодня любуюсь красными майками наших физкультурников, сильных и ловких. И,
наконец, я не раз видел этот цвет в сполохах взлетающих к звездам могучих
ракет.
...Я люблю жизнь. Верю в победу светлого начала в судьбе человечества.
И поэтому с такою радостью я вновь и вновь любуюсь нашими мирными зорями,
когда воздух прозрачен и свеж и алые тона окрашивают небосвод и белые стволы
берез. Когда восход заставляет еще ярче пылать цветы в саду, которые я сам
посадил и выходил. И я знаю, что эти алые и красные тона – цвета жизни и
счастья.
Но я надеюсь, что мой затянувшийся рассказ о красном цвете не заставит
...искать его в каждой моей картине, тем более что в моих таких известных
вещах, как "Оборона Петрограда", "Мать" или "Будущие летчики", он вовсе
отсутствует. Я ведь... говорил не о красной краске, скорее о духе времени,
времени сложного, полного контрастов и борьбы...
...Может быть, моя прямолинейность кого-то и покоробит, может быть, она
придется кому-то не по душе, но я ведь ученик Маяковского во всем том, что
касается ритма, остроты и чувства цвета времени. Владимира Владимировича,
правда, многие недолюбливали за слишком определенную любовь к красному
цвету. Но если говорить по совести, то розовый цвет более подходит к бутону
или хорош в румянце на девичьей щеке, но для окраски характера художника или
поэта, мне думается, он жидковат".
Большая жизнь Дейнеки была наполнена творчеством, работой, многими
хлопотными обязанностями. Но иногда удавалось отдохнуть. Это были дни
поездок, путешествий. К сожалению, они были не часты. Мне посчастливилось
сопровождать художника в этих странствиях, и они оставили неизгладимое
впечатление.
...Валдай. Полдень. Выехав на машине затемно из Москвы в Ленинград, мы
решили сделать привал на поляне березовой рощи.
Тишина. Огромный зеленый мир окружал нас. Много есть красивых мест в
России, но кто хоть раз побывал на Валдае, никогда не забудет нежную
прелесть этого края. Ласковый шелест берез, голос ручьев, пение птиц, шепот
ветра.
В высоком летнем небе неспешно плыли облака. Белоснежные, громадные.
Мир природы, вечной, прекрасной, окружал нас. И в этот миг случилось то,
чего я меньше всего ожидал, хотя знал Александра Александровича четверть
века.
Дейнека начал читать стихи – Пушкина, Тютчева, Блока. На память. Читал
долго, вдохновенно.
– Меня приучил к чтению стихов Маяковский! У него была феноменальная
память. Он знал наизусть "Евгения Онегина", "Полтаву", "Медного всадника",
почти всего Лермонтова, Некрасова, Блока... Когда не писал и не был
чем-нибудь занят, то, гуляя или просто отдыхая, бормотал стихи. Он сочинял
все время. Глядя на него со стороны, человек, его не знающий, мог подумать,
что этот огромный, коротко стриженный дядя не совсем нормален.
– Юность – хорошая пора, – проговорил Дейнека. – Мы в эти годы были
все немножко сумасшедшие. Била ключом энергия. Так хотелось все постичь. Все
понять.
Моя юность – гражданская война. Чего только я не испытал в те буревые
годы!.. Несмотря на голод, разруху, тиф, мы шагали, шагали, шагали...
Вперед, в завтра!
Так в ледяную стужу и в зной я, как и тысячи моих двадцатилетних
сверстников, протопал с боями по полям России под "Левый марш" Маяковского.
Нас провожали в путь и вдохновляли боевые марши, песни. Нас поднимали в бой
"Окна РОСТА" Маяковского. Это было время незабываемое. Помню, как в Курске я
и мои друзья выпускали свои первые "Окна РОСТА", пользуясь стихотворными
подписями Маяковского. Его слова, чеканные, звонкие, заставляли нас
напрягать наши кисти и карандаши, быть более меткими и острыми. Нам пришлось
на ходу переучиваться и забывать провинциальные приемы. Это была большая
школа.
Маяковский был со мною везде. Я носил с собою в кармане гимнастерки
вырезки с его стихами из газет и журналов. Это были затрепанные, засаленные
клочки бумаги. Но я сохранил их и берегу до сих пор с нежностью, как самое
дорогое.
В своей книге «Из моей рабочей практики» Дейнека рассказывал об истории
создания мозаик на станции метро "Площадь Маяковского":
"Есть особая прелесть в начале проектировки, когда еще нет ничего,
кроме белых планшетов, когда, со-гласуя форму с идеей, родятся, растут залы,
становятся в ряд колонны, своды покрываются нержавеющей сталью. Вы мысленно
видите пробегающие поезда, повторенные в зеркальных гранях гранитов и
мраморов. Рождаясь, проект оживает на камнях, синьках, в чертежах, цифрах,
образцах мраморов, марках стали. Увлекательно работать с
архитектором-строителем.
Увлекательно по чертежам, цифрам делать эскизы для куполов, которых еще
нет, набирать мозаику, которую еще некуда подвесить.
За шесть месяцев до открытия метро начались работы над эскизами,
картонами, подборка смальты. Частями эскизы отправлялись в Ленинград в
мозаичную мастерскую.
Мы с архитектором Душкиным спускались в шахту в обычной клети, знакомой
шахтерам. Подземная вода поливала наши спецовки. В шахте стояли пыль,
грохот, но можно было вчерне видеть очертания будущей станции и на глазок
рассчитывать отходы, масштабы, определять силу цвета и пространственный
характер мозаик. В одном мы сошлись с архитекторами – мозаики должны быть
глубинные, над зрителем должно быть уходящее ввысь небо. Мозаикой надо
пробить толщу земли в 40 метров. Пассажир должен забыть про колоссальные
перекрытия, под которыми он находится. Ему должно быть легко и бодро в этом
подземном дворце, по которому проносится, освежая лицо и шевеля волосы,
мощная струя очищенного от пыли прохладного воздуха.
...Мозаики сияют, слегка поблескивая неполированными гранями смальты,
создавая родство, единство с полировкой мраморов и острым блеском колонн из
нержавеющей стали – стали, давшей основной тон всей станции. Отблески бегут
по гофрировке колонн вверх, переходят в глубину плафонов. Плафоны поднимают,
делают звонкой архитектуру.
...Все тридцать пять мозаик: от розовых утренних, через голубые дневные
к красно-коричневым – вечера, темным – ночи – не только по сюжетам, но и по
живописному разбегу обобщены одной темой – сутки нашей Родины.
Изображение решалось принципами цвето-светотени: надо было ввести в
плафоны как можно больше солнца, света. Золото и серебро я вводил не в фон,
а в реальную окраску предмета. Проходя и обозревая плафон, зритель видит,
как силуэт аэроплана начинает под известным углом блестеть серебром. Так же
загораются на фоне ночного неба золотые часы Спасской башни. Блестит золото
на бьющихся на ветру алых знаменах".
...Станция метро "Площадь Маяковского". Это настоящий подземный дворец.
Огромная, праздничная анфилада арок центрального нефа. Блеск нержавеющей
стали. В глубоких овалах – мозаики Дейнеки.
Поют моторы в бирюзовом весеннем небе. Летят красногрудые самолеты.
Плывут облака. Цветут яблони. Мерцает драгоценная смальта мсэаик. И кажется,
что в этом таинственном свете, возродившем весну и радость глубоко под
землей, звучат так же, как волшебные краски этих вечных картин, слова
Маяковского:
Надо мною небо.
Синий шелк!
Никогда не было так
хорошо!
Тучи – кочки
переплыли летчики.
Это летчики мои.
– Мы задумывали развернуть в мозаиках некоторые строки поэта из поэмы
"Хорошо!" и из других его творений, – вспоминал Алексей Николаевич Душкин.
"Время гудит телеграфной струной", – приходят на память строки.
Звенят провода высоковольтной линии. Поблескивают алые изоляторы.
Тянутся к небу стрелы кранов. Мощной колоннадой взметнулись ввысь домны -
"Республика наша строится, дыбится".
– Нам хотелось донести в века пафос нашего времени, высокий накал
стихов Маяковского. Долго искали, советовались, кого избрать автором мозаик.
Мнения сошлись. Дейнека! И он создал шедевры. Работал яростно. Два дня -
картон! Все делал сам! Это был мастер!
Цветут белоснежные яблони. Плывут белые корабли. Летят острокрылые
чайки. Небо. Небо синее, голубое, бирюзовое, лазурное, розовое, золотое,
фиолетовое, черное... Рассекают воздух самолеты-ястребки. Взмывает в лиловую
высь стратостат. Распластался в полете парашютист. Бегут спортсмены.
Взлетает над планкой прыгун.
Есть одна мозаика удивительная, поражающая.
...В черном небе, встреченный серебряными копьями прожекторов, бьется
вражеский самолет... Мог ли предположить автор мозаики, что в 1941 году
именно здесь, на станции метро "Площадь Маяковского", глубоко под землей, в
прифронтовой Москве будет отмечаться праздник Великого Октября? Едва ли...
Время великих свершений нашло свое яркое воплощение в талантливых
работах Дейнеки.
Я
планов наших
люблю громадьё, размаха
шаги саженьи.
Я радуюсь маршу,
которым идем в работу
и в сраженья.
Поразительное ощущение песенной легкости, солнечного озарения, свежести
и чистоты охватывает нас, когда мы глядим на мозаики Дейнеки и вспоминаем
строки Маяковского.
И эти два великих голоса – поэта и художника – сливаются воедино в
сияющий гимн радости бытия нашего сверкающего сегодня:
Я
земной шар чуть не весь
обошел, – и жизнь
хороша, и жить
хорошо.
А в нашей буче,
боевой, кипучей, -
и того лучше.
Юрий Пименов
Взрыхленная бульдозерами земля. Сырая рыжая глина. Следы шин. Мостки.
Завтрашняя улица... Ее еще нет. Сегодня она больше напоминает овраг с
крутыми откосами. Но новые дома уже выстроились в ряд и явственно наметили
перспективу будущего проспекта...
Только что прошел дождь. Блестят огромные бетонные трубы, сваленные
вдоль пути. Сверкают мокрые доски, по которым легко идет девушка в
жемчужно-белом, почти воздушном платье – невеста. Рядом шагает счастливый
жених, прижимая к груди букет и бережно поддерживая ее под руку... Запел
гудок. Высоко, высоко в небо поднялись руки кранов. Вдали в голубой дымке
тянутся к зениту вертикали больших труб... Над ними в сизом мареве плывет
еле заметное облачко... Детские коляски – желтые, синие. Рядом мамы. Дымит
массивный асфальтовый каток, разравнивает черную пастилу асфальта... Спешат,
еле поспевают за молодыми друзья, веселые, молодые, нарядные.
"Свадьба на завтрашней улице" – так назвал свой холст Юрий Пименов. И в
этом небольшом полотне отразилось наше время. Без фанфар и прикрас. Вся
