Текст книги "Певцы Родины"
Автор книги: Игорь Долгополов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
слишком хорошо, здесь надо поднять, здесь опустить".
Кровь ударила в голову Серову, но взял из ящика палитру и, протянув ее
царице, сказал: "Так вы, ваше величество, лучше уж сами пишите... а я больше
слуга покорный..."
События 1905 года глубоко потрясли Серова.
"Даже его милый характер изменился круто, – вспоминает Репин, – он стал
угрюм, резок, вспыльчив и нетерпим; особенно удивили всех его крайние
политические убеждения, проявившиеся у него как-то вдруг. С ним потом этого
вопроса избегали касаться".
Серов выходит из Академии художеств, навсегда отказывается выполнять
заказы царского двора. На телеграмму с просьбой написать портрет царя
отвечает короткой телеграммой: "В этом доме я больше не работаю".
...Осенью 1911 года Серов приехал отдохнуть в До-мотканово. Русское
раздолье радовало глаз, веселило душу. Художник бродил по дорогим сердцу
аллеям старого парка, подолгу сидел там.
Погожие, теплые дни, осенний воздух развеяли хандру. Серов был на
редкость весел и добр. Он забыл о болезни сердца, омрачавшей его жизнь в
последние годы.
Как-то молодежь усадьбы затеяла игру в городки в старой липовой аллее.
Валентин Александрович решил тряхнуть стариной. Он ловким ударом разбил один
"город", другой. Но внезапно, почувствовав боль в сердце, бросил биту...
В ноябре Игорь Грабарь решил показать Серову новую экспозицию его работ
в Третьяковской галерее. Вот что он пишет об этом памятном дне:
"Я никогда не забуду... как мы стояли с ним перед этим портретом -
"Девушка, освещенная солнцем". Он долго стоял перед ней, пристально ее
рассматривая и не говоря ни слова. Потом махнул рукой и сказал не столько
мне, сколько в пространство: "Написал вот эту вещь, а потом всю жизнь,
сколько ни пыжился, ничего уж не вышло: тут весь выдохся".
Почти четверть века отделяло этот ноябрьский день от жаркого июньского
дня, когда молодой художник писал Машу. На Серова глядела с портрета его
юность, юность, ставшая вечной.
Андрей Рябушкин
Зa окном черным частоколом стоят ели. Брезжит рассвет. Алые лучи зари
пробивают туман, и лес оживает. Вот на опушку выбегает девушка-березка,
молоденькая, вся в красном, за ней другая – в золоте, а через мгновение они
уже ведут нескончаемый хоровод с подругами. Рассвело, тумана как не бывало.
Березы стоят белые-белые, как мрамор, их вершины то в багряном, то в
червонном уборе. Колоннада белоснежных стволов с золотым куполом: русский
Парфенон! Как прекрасен он на фоне бледной лазури осеннего неба, по которому
чередой бегут облака!
Великий в своей царственной простоте колорит "Троицы" Рублева. Белое,
золотое, голубое... Древние белокаменные златоглавые храмы Московского
Кремля, Новгорода, Пскова – как все это сливается с картиной родной природы,
такой близкой сердцу каждого из нас.
Русская природа. Какой неиссякаемый родник для истинного художника! Но
эта россыпь драгоценных самоцветов запрятана в сказочный ларец, и только
немногим посвященным даны ключи к нему...
"1875 г. Августа 16 дано сие Тамбовской губернии Борисоглебского уезда
из Борисоглебского волостного правления мальчику села Станичной слободы
Андрею Петрову Рябушкину в том, что он уволен для поступления в воспитанники
какого-либо художественного заведения, где только может быть принят к
изучению художественному искусству... Рожден от государственного крестьянина
Петра Васильева и жены его Пелагеи Ивановой Рябушкиных 17 октября 1861 года.
Родителей его в живых нет..."
В Московском училище живописи, ваяния и зодчества, куда поступил юный
Рябушкин, была хорошая обстановка. "Здесь все жило духом В. Г. Перова, -
вспоминает это время Нестеров. – Василий Григорьевич приходил рано, уходил
поздно, с учениками всячески поддерживая общий подъем духа, а в минуту
усталости он двумя-тремя словами, сказанными горячо, умел оживить
работающих. "Господа, отдохните, спойте что-нибудь". И весь класс дружно
запевал "Вниз по матушке, по Волге"... и работа вновь кипела, усталости как
не бывало".
Одним из лучших певцов был Андрей Рябушкин, необычайно музыкальный,
обладавший прекрасным грудным голосом, одаренный юноша. Учился хорошо и
усердно, любил лекции по истории Руси, которые читались в училище.
...Часто после лекций бродил он по вечерней Москве. Шел по шумной
Мясницкой, выходил на Лубянку, а там вдоль стены Китай-города к лавчонкам
буки-ристов. Чего только тут не было, каких только книг, альбомов, эстампов!
Вот где раздолье любителю старины! Одна беда: не на что купить. Но зато
глядеть можно сколько угодно. Насмотревшись вволю, он брел по Ильинке – мимо
солидного здания биржи и торговых рядов.
Красная площадь, Василий Блаженный – храм-цветок. Перед глазами Андрея
как бы проходили страницы истории...
"Тяжелые это были дни, – рассказывал позже художник друзьям. -
Частенько сидел безвылазно дома, ждал очереди на приличное Платье, чтобы
выйти на улицу". Перов любил Рябушкина, часто звал его домой обедать, но тот
редко приходил. Застенчивый, тихий, самолюбивый, Андрей не хотел, чтобы его
жалели. На людей, мало знавших его, производил впечатление человека угрюмого
и необщительного. Работал гоноша неутомимо. Много компоновал, везде и всюду
с карандашом: в училище дома, вечерами у друзей.
Первый успех пришел на ученической выставке 1880 тода. Его картину
"Крестьянская свадьба" заметил и купил П. М. Третьяков. С той поры он всегда
привечал Рябушкина. Да и не только его, а и товарищей. Ведь вместе с ним
учились Архипов, братья Коровины, Левитан, Нестеров.
В 1882 году Рябушкин уходит из училища и поступает в Петербургскую
академию художеств. Опять годы учебы, упорного труда и... нищеты. Он живет
на казенной квартире, как гордо именовалась конура под крышей. В архивах
академии ряд просьб о пособиях. Вот одна из них: "Только безвыходное
положение заставляет меня быть столь дерзким, что я решаюсь беспокоить своей
просьбой совет императорской Академии художеств".
Но бывали и светлые дни. В годы учебы в академий Рябушкин много рисовал
для журналов, создавая иллюстрации на тему русской истории. Тогда появлялись
деньги.
Рутина академии, шаблонные схемы заданий не сломили молодого художника.
Поучительна история с конкурсной композицией на Большую золотую
медаль – "Снятие с креста" ("Голгофа"). Рябушкин сделал свыше 50 эскизов к
своей программе и громадный картон углем, а к картине приступил всего лишь
за месяц до конкурса. Написал ее сразу – свежо и сильно. Однако совет
академии не нашел возможным присудить ему медаль, так как художник нарушил
условия конкурса: отошел от первоначального эскиза.
Третьяков, пристально наблюдавший за Рябушкиным, приехал посмотреть
полотно. На вопрос Павла Михайловича, как автор намерен поступить с
картиной, ответ был краток: "Разрежу на куски, на этюды". В этом был весь
художник – непосредственный, мятущийся. "Зачем? Продайте лучше мне за 500
рублей", Рябушкин, сидевший без гроша, с радостью, тут же отдал.
...Пятнадцать лет занятий позади. Звание классного художника первой
степени получено. Средства на поездку за границу наконец выделены. Но
Рябушкин. принимает иное решение. Он отказывается ехать за рубеж и
отправляется в путешествие по России, во врем" которого побывал в Ростове
Великом, Новгороде, Пскове, Киеве, Ярославле, Москве, на родине.
Художник копирует древние фрески, много рисует.. Егo друг Тюменев
вспоминает, что он интересовался "каждой мелкой подробностью, каждым
старинным костюмом, старинной песней, старинной грамотой, старинной утварью,
резьбой на избе, старинным узором на тканях, вышивками на полотенцах". Он
запоминал "каждую интересную мелодию, каждое меткое выражение, одним словом,
жил и дышал только своим, народным, русским". Страсть к старине, к народному
творчеству завладела сердцем, околдовала душу. Художник навсегда полюбил
веселую цветастость и жаркие краски народных изделий.
В эти годы Рябушкин создает картины "Ожидание новобрачных" (1891),
"Потешные Петра I в кружале" (1892) и, наконец, "Сидение царя Михаила
Федоровича с боярами в его государевой комнате" (1893). Композиции их
оригинальны, хотя написаны они еще в традиционном, темном, приглушенном
колорите. Привлекают проникновенное раскрытие образов, чистота и мягкость...
"Семья купца в XVII веке". На нас пристально смотрит глава семьи,
черноволосый бородатый купец. Диковинны разрисованные лица женщин – жены и
старшей дочери. Суров был житейский уклад того времени: "Боярыня или
боярышня, бросившая бельма выкатывать, белиться, румяниться, сурьмить
ресницы и подводить брови, подвергалась заточению в монастырь или домашнему
истязанию". Лицо младшей дочери мягко и непосредственно: оно еще не тронуто
тогдашней косметикой.
Но не это главное в картине. Поражает светлая, нарядная гамма красок,
ее колорит. С первого взгляда кажется, что группа расположилась в дворцовом
интерьере – так богат золотой фон и блестит золото ковра под ногами.
Вглядевшись, вы обнаруживаете, что фон за людьми – рогожа, а на полу -
солома. Рябуш-кину удалось найти в простых, казалось бы, специально
упрощенных деталях их драгоценные качества. Превосходно написана одежда. Не
прошло даром многолетнее изучение русской старины, ее быта.
Если в картине "Московская улица XVII века в праздничный день" есть еще
некоторая литературность сюжета, приглушенность колорита, то в "Семье купца"
художник уже обрел новый, мажорный, просветленный почерк.
"Русские женщины XVII века в церкви". Нежные, розово-малиновые,
красные, желтые тона сливаются и как бы поют. "Вот теперь я только
выучился", – сказал художник, написав эту картину.
Вихрем мчатся кони, самоцветами зажгло солнце краски свадебного поезда.
"Свадебный поезд в Москве (XVII столетие)". На холсте воплощено все
богатство палитры художника. Гамма горячих – красных и желтых – красок
контрастирует с холодными полутонами строений и снега. Атмосфера весеннего
вечера, закатных лучей солнца создает настроение поэтическое. О чем грустит
девушка, почему она отвернулась от красочного зрелища?..
"Чаепитие" – вершина жанровых произведений Ря-бушкина. Картина
необычайно современна по рисунку и цвету. В своих поздних произведениях
художник проник в стихию русского народного колорита, раскрыл красоту
Древней Руси, красоту, которая сохранилась в душе народа.
Заслуга Андрея Рябушкина заключается в том, что ему удалось сказать
свое свежее светлое слово в русской живописи.
Борис Кустодиев
На обычно тихой улице толчея. У парадного подъезда слышишь один и тот
же вопрос: "Нет ли лишнего билета?.." Рядом с большой афишей выстраивается
очередь из тех, кто мечтает проникнуть в заветные высокие двери, когда
схлынет поток счастливых обладателей приглашений.
Такую картину можно было наблюдать у здания Академии художеств, что на
Кропоткинской улице в Москве, когда там была развернута юбилейная выставка
известного мастера кисти Бориса Михайловича Кустодиева.
В первом зале посетителей встречала хозяйка. Румяное, свежее лицо ее
было приветливо. Тугие косы, уложенные короной, венчали гордую голову.
Красавица была рада гостям, ее брови были чуть приподняты, карие глаза
блестели. Она была прелестна и величава. Казалось, еще миг – и она степенно
шагнет вперед, навстречу гостям, и поклонится. Тогда станет видна серебряная
стежка пробора, сверкнут рубиновые серьги, зашуршат тяжелые складки лилового
шелкового платья, блеснет рдяным огнем большая брошь, зашелестит черный
платок, усыпанный лазурными, шафранными, пунцовыми, янтарными цветами,
обрамленными изумрудной зеленью... Казалось, она степенно опустит руку,
низко, чуть не касаясь земли кружевным плат-яем, и прозвучит любезное
сердцу: "Добро пожаловать?"
Но никогда не шагнет она, не поклонится, не оживет. Навеки будет стоять
на булыжной мостовой приволжского городка. И до окончания веков будет
бушевать кипень горяшжх красок русской осени, во всем великолепии червонных,
багряных листьев, яркого золота куполов церквей, пожара алой рябины,
пестряди лавок и лабазов с малахитовыми арбузами, пунцовыми яблоками.
Пройдут века, многое изменится, а все будут плыть и, плыть в высоком
небе облака над бескрайним синим раздольем Волги. Много времени пройдет, но
навсегда напоминанием о вечной красоте останутся богини Рубенса, закованные
в парчу и драгоценности инфанты Веласкеса, очаровательные и милые парижанки
Ренуара. Среди них будет и наша русская красавица "Купчиха", созданная
Кустодиевым в 1915 году.
Художник ушел от нас в 1927 году, тяжело больной, парализованный.
Последние пятнадцать лет жизни, а он прожил сорок девять лет, были очень
трудными. Неизлечимая опухоль спинного мозга, многочисленные операции,
клиники, больницы, бессонные ночи, неподвижность. И несмотря на все эти
испытания, именно в эти пятнадцать лет художник создал десятки картин,
составляющих славную главу в развитии живописи. Главу, полную радости,
солнца, веселого разноцветья.
Такова была сила характера Кустодиева. Натуры, цельной, чистой,
бесконечно преданной искусству.
Осень. Сырые туманы стелются по крутым склонам Альп, накрывая долину
Лейзена промозглой мглой.
Кустодиев лежал на балконе в меховом мешке. Тихо, слишком тихо для
живых. Туман обволакивает черные скелеты деревьев, игрушечные домики,
подползает к балюстраде, он похож на огромную серую медузу.
Вдруг тишину прорезал звонкий рожок. Кустодиев вздрогнул. Почта...
"Милая Юля.
Получил я твое письмо сейчас с этой ужасной новостью – умер милый
Серов, умер наш лучший, чудесный художник-мастер. Как больно все это, как не
везет нам на лучших людей и как быстро они сходят со сцены... Меня это все
взволновало очень, я так ясно его вижу живым, хотя давно мы с ним последний
раз виделись – весной в Петербурге.
Шлю сегодня телеграмму его жене, хотя не знаю адреса, но думаю, что
дойдет, его ведь все знали в Москве.
...Вероятно, его уже похоронили вчера – как это ужасно... Как
несправедлива эта смерть в самой середине жизни, когда так много можно еще
дать, когда только и начинают открываться широкие и далекие горизонты".
Как трагически звучат эти слова из письма Кустодиева к жене Юлии
Евстафьевне, написанные им самим, тяжко, неизлечимо больным! Ведь в ту пору,
когда художник лежал в лечебнице далекого швейцарского курорта Лейзена,
месяцами прикованный к постели, ему было 33 года.
Лишь духовная сила и твердый характер волжанина помогали Кустодиеву.
Мгновения упадка и хандры сменялись днями, полными уверенности и подъема.
В один из таких добрых дней, когда недуг немного отпустил художника,
Кустодиев начинает, несмотря на запреты врачей, писать картину. Этому
полотну было суждено стать вехой на его творческом пути. На чужбине он
особенно остро ощутил красу родной земли.
...Невзирая на большой успех, достигнутый на первых порах творческого
пути, на поток заказов, Кустодиев глубоко переживал бесцельность и вредность
славы модного портретиста.
Сын Волги, он не мог не чувствовать всю фальшь и казенщину официального
Петербурга. Работая с Репиным над знаменитым "Заседанием Государственного
совета", Кустодиев близко узнал элиту государственного аппарата Российской
империи, подлинную цену многому.
"Питер мне опротивел до невозможности, так хочется куда-нибудь в глушь,
в деревню какую, что ли, в степь ли, только подальше от этого большого
туманного Питера с высокими ящиками-домами..."
Суета, бессмысленная, каждодневная, поглощала время, убивала талант
художника. А ведь он отлично знал, какие картины хотел бы создавать. Редко
кто из современников так чувствовал Русь. Но Кустодиев был вынужден писать
парадные портреты.
Тяжелая болезнь прервала эту скучную, мало что дающую работу. Художник
уезжает лечиться в Швейцарию. В Лейзене он часто вспоминал родину – яркую,
радужную, горькую и чарующую. И он пишет свою мечту о России – здоровой,
самоцветной, самобытной:
"...Начал для Нотгафта, то есть, вернее, для никого, потому что, если
очень удачно выйдет, не отдам – жалко, сделаю другое что-нибудь. Стоят такие
купчихи, белотелые, около магазинов, а вдали, за ними – Ки-нешма. Одну из
купчих рисую с Зеленской – она чудесно подходит к этому типу".
И далее, в другом письме, он рассказывает: "Провожу праздники в
совершенном одиночестве, если не считать 4-х "купчих", общество которых
каждый день его скрашивает. Это купчихи на Вашей картине, которую пишу все
эти дни вовсю..."
"Купчихи" были первой в серии кустодиевских картин, созданных
живописцем в период между 1912 и 1927 годами.
Вернувшись из Швейцарии на родину, Кустодиев снова вынужден работать
над заказами петербургского света. Так проходят дни, недели, месяцы. Но-
начало, положенное в Лейзене, не давало покоя, тревожило душу. И среди
каждодневной работы, тревог и забот Кустодиев не забывает о своей мечте:
"Занят сейчас кое-какими картинами, портретом и мечтаю все о большой
работе и, как всегда, когда был здоров, не писал того, что хотел, а вот
теперь смерть как хочется начать большую картину и тоже "купчих": уж очень
меня влечет все это!"
В 1914 году Кустодиев начинает писать ставшую знаменитой и находящуюся
ныне в Русском музее в Ленинграде "Купчиху".
Наконец художник находит себя. Невзирая на новые симптомы временно
притихшего недуга-, он с необыкновенным подъемом создает одну картину за
другой. "Красавица", "Девушка на Волге". Вслед за ними пишет серию
картин-песен "Масленицы", сверкающую панораму русских празднеств, народных
гуляний, калейдоскоп неповторимых по сочности и яркости красочных сочетаний.
Репин, учитель Кустодиева, писал:
"На Кустодиева я возлагаю большие надежды. Он – художник даровитый,
любящий искусство, вдумчивый, серьезный, внимательно изучающий природу.
Отличительные черты его дарования: самостоятельность, оригинальность и
глубоко прочувствованная национальность; они служат залогом крепкого и
прочного его успеха".
И ученик оправдал надежды. Репин был в восторге от его "Маслениц", да и
художественный мир наконец заметил новую красоту, найденную Кустодиевым.
...В 1915 году живописец побывал в Москве. Он бродил по городу, делал
зарисовки. Неизменнин спутником его был известный мхатовский актер В. В.
Луж-ский.
На вербном торгу у Спасской башни стоял трактир, любимое место отдыха
извозчиков. Они пили здесь чай. Кустодиева увлекла идея написать картину.
Так родился "Московский трактир".
Вот что рассказывает сын художника Кирилл, позировавший ему для этой
картины:
"Отец... сперва написал фон, затем приступил к фигурам. При этом он
рассказывал, как истово пили чай извозчики, одетые в синие кафтаны.
Держались чинно, спокойно, подзывали не торопясь полового, а тот бегом
"летел" с чайником. Пили горячий чай помногу – на дворе сильный мороз,
блюдечко держали на вытянутых пальцах. Пили, обжигаясь, дуя на блюдечко с
чаем. Разговор вели так же чинно, не торопясь. Кто-то из них читает газету,
он напился, согрелся, теперь отдыхает.
Отец говорил: "Вот и хочется мне все это передать. Веяло от них чем-то
новгородским – иконой, фреской. Все на новгородский лад – красный фон, лица
красные, почти одного цвета с красными стенами – так их и надо писать, как
на Николае Чудотворце – бликовать. А вот самовар четырехведерный сиять
должен..." Он говорит, а я ему в это время позирую: надев русскую рубаху, в
одном случае с чайником, в другом – заснув у стола, я изображал половых.
Позировал ему еще В. А. Кастальский для старика извозчика. Портретное
сходство, конечно, весьма приблизительное, так как отец старался верно
передать образ "лихача", его манеру держать газету, его руки, бороду.
Он остался очень доволен своей работой. "А ведь, по-моему, картина
вышла! Цвет есть, иконность и характеристика извозчиков получилась. Аи да
молодец твой отец!" – заразительно смеясь, он шутя хвалил себя, и я невольно
присоединялся к его веселью".
Говорят, в ленинградских архивах сохранилось пожелтевшее от времени
письмо некоего митрополита. Вот примерно его содержание: "Видно, диавол
водил дерзкой рукой художника Кустодиева, когда он писал свою "Красавицу",
ибо смутил он навек покой мой. Узрел я ее прелесть и ласковость и забыл
посты и бдения. Иду в монастырь, где и буду замаливать грехи свои".
Не берусь утверждать верность каждого слова из этого письма, но нельзя
не удивиться силе кисти художника, вызвавшего такую бурю чувств у
подготовленного к искушениям "святого" старца.
Величава "Красавица". Она вот-вот приветливо улыбнется, и тогда блеснут
жемчужные зубы, еще сильнее зардеются румяные щеки, появится ямочка на
подбородке, засияют лукавые бирюзовые глаза. Красавица только что
проснулась, она привстала на своем ложе, как розовая богиня в белой пене
пуховых белоснежных подушек и кружев.
Сказочна красота ее. И это скрыто не только в облике женщины, но и в
красочной феерии, в соперничающих друг с другом сверкающих, чистых, ярых
цветах. Каких только оттенков красного и розового нет здесь: кумачовые,
пурпурные, коралловые, багряные, рубиновые, алые!.. Не хватает слов, чтобы
описать чудесную радугу кустодиевской палитры. И как великолепно
противоборствуют этим горячим краскам холодные: голубые, лазоревые,
бирюзовые, сапфировые.
Красавица – русская Венера. Она пришла к нам из самоцветных народных
сказов, где текут молочные реки, где бродят добродушные лешие, где все дышит
силой и чистотой.
Вот как рассказывал сын художника о создании полотна:
"В апреле 1915 года мы переехали на Введенскую, где была мастерская с
двумя большими окнами, выходящими на улицу... Вскоре отец принялся здесь за
работу над картиной "Красавица", явившейся своеобразным итогом исканий
собственного стиля, начатых еще в 1912 году. Основой для картины послужил
рисунок карандашом и сангиной, сделанный с натуры (позировала актриса). С
натуры написано и пуховое одеяло, которое мама подарила отцу в день
рождения. Он работал над картиной ежедневно, начинал в шесть-семь часов утра
и работал весь день.
В десятых числах мая моя мать и сестра уехали в "Терем", и мы остались
вдвоем.. Как-та бабушка, жившая в то лето в Петербурге, принесла нам три
гипсовые фигурки, купленные на Сытном рынке. Они отцу очень понравились, и
он вписал их в картину (на ког моде, справа). Дома у нас хранилась чудесная
старинная стенка сундука с росписью по железу – на черном фоне красные розы
в вазе. Отец воспользовался и этим мотивом для узоров на сундуке, хотя цвет
и изменил".
В некоторых монографиях о Кустодиеве авторы приписывают художнику некий
постоянный скепсис. Они ухитряются разглядеть в стиле, почерке живописца,
создавшего своих бессмертных женщин, сатирический оттенок. Им кажется, что
Кустодиев где-то подг смеивается, подтрунивает над своими героинями. А между
тем сам художник, по свидетельству современников, был всегда влюблен в них,
а "Красавицу" считал венцом исканий, воплощением своего стиля. Кстати, эта
картина, как, впрочем, и вообще творчество Кустодиева, нашла высокую оценку
у Горького. Известно, что художник подарил большому русскому писателю ее
повторение.
"Не знаю, удалось ли мне сделать и выразить в моих вещах то, что я
хотел, – любовь к жизни, радость и бодрость, любовь к своему русскому – это
было всегда единственным "сюжетом" моих картин", – говорил Кустодиев.
Мало кому столько доставалось от художественной критики и
коллег-живописцев, сколько Кустодиеву.
Футуристы ругали мастера за то, что он никак не может порвать пуповину,
связывающую его с Репиным, я повтому все "оглядывается на передвижников".
Декаденты считали его искусство "безнадежно фотографическим". "Солидные"
критики из большой печати десятых годов называли работы Кустодиева
"лубочными". А в 20-е годы молодые критики, освоившие приемы вульгарной
социологии, повесили на живописца ярлык "последнего певца купеческо-кулапкой
среды".
Кустодиев довольно спокойно относился к подобным выпадам в свой адрес.
Художник работал, невзирая на хулу и брань, хотя читать о себе ежедневно
всякую пакость, наверное, неприятно и досадно. А в двадцатых годах такие
ярлыки, как "певеи купцов", приносили еще и дополнительные неприятности. О
Кустодиеве просто забыли. Как, впрочем, "забыли" Нестерова, В. Васнецова и
других мастеров русской живописи.
Кустодиев мечтал увидеть свои творения в музеях, в Третьяковке, тде они
стали бы достоянием народа. Но их не спешили показывать. Вот любопытный
документ – письмо к художнику в ответ на его запрос о судьбе своих полотен:
"В ответ на Ваше заявление от 16 сего месяца музей художественной
культуры сообщает, что из приобретенных у Вас тов. Штеренбертом двух картин
одна, а именно "Купчиха на балконе", отправлена в Москву в августе 1920 г.,
"Портрет И. Э. Грабаря" находится в настоящее время в музее и не мог быть
выставлен потому, что организованная тов. Альтманом выставка музея имела
целью представить современные течения в искусстве, начиная с импрессионизма
до динамического кубизма включительно".
Очевидно, Кустодиев в то время не попадал в число художников от
"импрессионизма до динамического кубизма включительно". В те горячие дни
кому-то казалось, что, ломая устои русской реалистической школы, можно на ее
обломках построить дорогу в завтрашний день советской живописи.
Надо заметить, что Кустодиев с первых дней революции активным
творчеством поставил себя в ряды художников, принявших Октябрь. Его холсты
"Большевик", "Праздник II Конгресса Коминтерна" и многие другие, написанные
в первые годы Советской власти, сегодня считаются классикой. А его
знаменитый "Большевик" по своей героической приподнятости и великолепной
символике неповторим и, пожалуй, является одним из лучших пластических
воплощений темы революции. Картина, украшающая сегодня экспозицию
Третьяковской галереи, стала одним из самых первых и, пожалуй, самых лучших
полотен, рисующих народ, свершивший Великий Октябрь.
Композиция по своему состоянию как бы продолжает "27 февраля 1917
года". Зима, снег, солнце, синие тени. Но насколько изменилось качество
движения: вместо стихийного порыва "Февраля" – чеканный шаг миллионной толпы
на улицах города. Во главе народа, над домами – рабочий, несущий гигантский
пунцовый стяг, обнимающий весь мир, заполняющий небо. Фигура гиганта как бы
вырастает из массы людей, шаг его огромен, марш непобедим...
Трудно поверить, что холст имеет всего полутораметровую ширину:
настолько монументален и симфо-ничен ритм произведения.
Сегодня трудно переоценить подвиг Кустодиева, создавшего картину в
тяжелом девятнадцатом году, когда страна находилась в кольце блокады, люди
жили в нужде и холоде...
Кустодиев и Шаляпин...
..– Известно, что художник боготворил певца. Шаляпин же называл
Кустодиева "бессмертным". Вот как он писал в книге "Маска и душа" о
художнике: "Всем известна его удивительно яркая Россия, звенящая бубенцами и
масленой. Его балаганы, его купцы Сусловы, его купчихи Пискулины, его
сдобные красавицы, его ухари и молодцы – вообще все его типические русские
фигуры... сообщают зрителю необыкновенное чувство радости. Только
неимоверная любовь к России могла одарить художника такой веселой меткостью
рисунка и такой аппетитной сочностью краски".
Шаляпин, как и Кустодиев, волжанин. Но не только это роднит великих
русских творцов. Их сближают необыкновенная одаренность, мощь таланта и в то
же время поразительная тонкость понимания русского уклада жизни во всех его
проявлениях. Шаляпин отлично чувствовал глубину проникновенности
ку-стодиевского таланта и широту его обобщенных образов.
"Много я знал в жизни интересных, талантливых и хороших людей, -
вспоминает Шаляпин. – Но если я когда-либо видел в человеке действительно
высокий дух, так это в Кустодиеве... Нельзя без волнения думать о величии
нравственной силы, которая жила в этом человеке и которую иначе нельзя
назвать, как героической и доблестной. Когда возник вопрос о том, кто может
создать декорации и костюмы для "Вражьей силы"... решили просить об этом
Кустодиева...
– С удовольствием, с удовольствием, – отвечал Кустодиев. – Я рад, что
могу быть . вам полезным в такой чудной пьесе. С удовольствием сделаю вам
эскизы, займусь костюмами. А пока что, ну-ка, вот попозируйте мне в этой
шубе..."
Так родился один из лучших портретов в русской классической галерее.
Думается, что и в мировой классике едва ли найдется много ему равных.
Пластические качества картины превосходны. Элегантный силуэт громадной
фигуры певца обобщен. За его широкой спиной в жемчужном уборе роскошная
русская красавица – зима. По-брейгелевски населен пейзаж. Можно подолгу
любоваться бегом лихих саней, кипением ярких цветов праздничного гулянья,
причудливыми узорами инея. Глядя на портрет, как бы слышишь музыку широкой
масленицы и голос самого Шаляпина. Но главное, что во всей этой декоративной
шири и красочном накале не потонул, не стерся Человек, Артист... В этом-то и
состояла способность Кустодиева решать труднейшую задачу в живописи -
создавать образ человека в пленэре.
Шаляпин чрезвычайно высоко ценил портрет. Но еще задолго до его
создания художник зарекомендовал себя как блестящий портретист. Он
рассказывал, что плохо верит в то, что сам написал портрет Шаляпина. А ведь
в этом несколько странном заявлении заложена суровая правда.
Представьте себе обстановку сеансов. Шаляпин был настолько огромен, что
мастерская была для него мала. И художник не мог охватить его фигуру
целиком. Холст наклоняли так, чтобы больной Кустодиев, сидя в кресле, мог
его писать. Это была работа наугад, на ощупь. Художник ни разу не видел
портрета целиком в достаточном отдалении и поэтому даже не представлял,
насколько картина удалась.
Поистине уму непостижимо! Но факт есть факт.
Однако вернемся к постановке "Вражьей силы", которая, по существу,
явилась виновницей появления портрета певца.
Кустодиев очень быстро написал эскизы, затем выразил желание
присутствовать на репетициях. На премьере он сидел в директорской ложе и
радовался тому, ч?го. спектакль нравился публике.
"Я работаю для массы", – как-то с гордостью сказал Кустодиев.
...Никогда не забыть Мне первой встречи с Кустодиевым в. далеком 1927
году.
Москва. МХАТ 2-й перед премьерой нового спектакля. В зале тяшина. И
вдруг музыка и взрыв ликуют щих красок. Празднично, озорно ворвалась в зал
народная комедия "Блоха". Яркий, звенящий поток смеющегося цвета.
Перед зрителями предстал во всей первозданной красе русский лубок -
радужный, острый, простой. Он был бесконечно далек от стилизации "под
народность". Это была сама лесковская Русь – песенная и талантливая. В те
дни спектакль был откровением, открытием.
Постановщик спектакля режиссер Алексей Дикий говорил, что он мыслил
себе "Блоху" как представление-лубок. Поэтому пришлось забраковать эскизы
