Текст книги "Певцы Родины"

Автор книги: Игорь Долгополов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

радуга бытия, полного надежд и веры.

Картина написана тонко, остро, в лучших традициях реалистической школы.

Но с теми неуловимыми приметами новой красоты, которые присущи лишь

произведениям новаторским...

Юрий Пименов любил Москву, ее новь, людей. Живописец это чувство щедро

отдавал зрителю. Мастер открывал нам мир, к которому мы привыкли. Ведь

каждодневно мы ходим, ездим в метро, на автобусах, на автомашинах и видим

рядом этот интересный, увлекательный, чудесный мир. Но в отличие от детей,

не устающих удивляться, некоторых из нас уже покинула радость удивления,

радость открытий. В круговерти будней нам стал казаться привычным,

примелькался вечно меняющийся, трепетный, прекрасный мир природы... Мы часто

говорим – утро, день или ночь... Но всегда ли замечаем, сколько бессчетных

перемен таят в себе нюансы переходов из одного состояния дня в другое,

сколько изумительных сочетаний открывается нашему глазу в острых силуэтах

деревьев, домов, архитектурных ансамблей, словно вписанных в воздушную

панораму движущихся облаков, феерического света восходов и закатов. Всегда

ли мы видим прелесть пейзажа современного большого города?

Город... Великий волшебник и режиссер. Он показывает нам ежеминутно

тысячи никогда не повторяющихся мизансцен, живых, полных движения

человеческой души, отражающих все оттенки характеров и положений, от

лирической взволнованности юности до суровой уравновешенности старости. Надо

только видеть! А это порой бывает не так-то легко.

Полотна Пименова, полотна-новеллы, таят в себе свежесть неуставшей души

художника, тонкость и в то же время широту обобщений. Его холсты помогают

нам понимать поэзию прозы. Глубокая интимность пименовских картин в их

истинной несочиненности, их несомненной жизненности.

– Каждый день нас охватывает поток жизни, – говорил Пименов, – порой

он накрывает нас целиком энергией больших событий действительности, порой

только задевает тихим краем, мокрой от дождя веткой, розовым облаком в

вышине. Все, что встречается за день, огромно и поразительно разнообразно...

Душа искусства – тонкая душа, и чем сложнее и умнее будет становиться

человек, тем богаче и умнее будет становиться его искусство. Искусство -

дело интеллигентное, оно требует не умения ремесленника, а особого, сложного

строя души...

Станковая реалистическая живопись Пименова предельно проста. Рисунок,

цвет, композиция ясны. Но это в то же время сложная простота.

Юрий Иванович Пименов родился в ноябре 1903 года в Москве. В детстве,

как и все мальчишки, играл в разбойников, ходил в школу, ловил рыбу, дрался,

приносил домой двойки. Словом, рос, как и все его сверстники с Ордынки,

Якиманки... Может быть, только чаще, чем другие, ходил к Москве-реке, бродил

по Бабьему городку и Каменному мосту, глядел, как плыли в синей воде белые

облака, как горели золотые купола соборов Кремля. Он любовался, как первый

весенний ливень смывал жухлые краски зимы и как под лучами яростного

майского солнца радостно пели и смеялись цвета просыпающейся природы.

Паренек любил бродить вечерами по кривым, узким переулкам родного

Замоскворечья, когда косые теплые лучи зажигали горячие колера и старые

особняки с узорными палисадниками и цветущими садиками казались

таинственными дворцами, где жили неведомые прекрасные герои из прочитанных

книжек.

Детство... Запах июльского цветущего луга, напоенного солнцем.

Подмосковное Удельное, где семья Пи-меновых снимала дачу. Пение птиц.

Ленивый бег облаков. Прозрачное кружево ветлы, тонкий серп молодого

месяца... Поэзия русской природы раскрыла перед Юрием горизонт видения мира.

Он понял тогда музыку пушкинских и некрасовских стихов, тургеневской прозы.

В его душу закралось желание оставить на бумаге, на холсте приметы пейзажа,

людей. И он рисовал.

Юный Пименов, житель Замоскворечья, естественно, не раз бывал в

Третьяковке. Она была рядом. Одна из встреч в галерее оставила след на всю

жизнь, запомнилась навсегда... Встреча с небольшим полотном "Грачи

прилетели" Саврасова. Это было словно окно, прорубленное в стене в светлый,

весенний мир. Паренек всматривался в поверхность картины, изучал манеру

живописца, пытался понять магию саврасовско-го гения...

Трудно иногда поверить в роль того или иного произведения в судьбе

художника, но можно сказать с уверенностью, что правда, интимность,

душевность саврасовского письма глубоко запали в душу юного Пименова...

Потом он не раз копировал картины разных художников, копировал тщательно. Он

очень любил пейзажные композиции Левитана, Сомова, Бенуа... Потом пройдут

годы, и он обретет новую привязанность, будет любоваться и изучать холсты

Ренуара, Дега, Моне. А пока паренек рисует, пишет, копирует и... мечтает.

Эти мечты привели юношу к художнику Сергею Васильевичу Малютину с

папкой своих этюдов, рисунков и копий. Мастер просмотрел работы и одобрил

их. Пименов поступает во ВХУТЕМАС" Это был тысяча девятьсот двадцатый год.

Много написано о ВХУТЕМАСе, его замечательном студенчестве,

незабываемых годах становления нашего искусства.

Сам Пименов так рассказывал о той поре:

– Первые годы ВХУТЕМАСа... В эти молодые годы нам не давали авансов

под живопись – и вообще нам за живопись не платили. Мы зарабатывали на нее и

работой в газете, в журнале, деланием вывесок и исполнением декораций.

Никогда не уйдут из памяти ночи, когда мы с Андреем Гончаровым работали в

его большой квартире в старом доме на Мясницкой... За большим круглым столом

делали в ночь по десятку иллюстраций.

Надо сказать, это были модные теперь "коллажи", этакая смесь из

фотомонтажа и рисования.

И так мы, два парня, не мудрствуя лукаво, клеили и рисовали до утра...

А утром за окном появлялись первые прохожие, начиналась городская жизнь...

Это были горячие денечки. Студенты ВХУТЕМАСа шумели в аудитории

Политехнического музея на чтении стихов, поддерживая Маяковского и Асеева.

Шумели на спектаклях Мейерхольда... Но не только шумели. Мы познавали

мастерство. Я учился у Малютина, Шемякина, Фалилеева и очень благодарен им.

Но большее вхуте-масовское время я проучился у Фаворского и, может быть, без

права хочу считать себя его учеником... Владимир Андреевич Фаворский был

огромный и необычайно светлый человек. Ему присущи высокое благородство,

художественность, подлинная человечность.

Первая выставка. Как она порою много значит в судьбе художника. На

Первой дискуссионной выставке "Объединений Активного Революционного

Искусства" среди другой вхутемасовской молодежи были представлены живописцы,

которые именовали себя "Объединением трех"... Судьба свела вместе в начале

творческого пути Александра Дейнеку, Андрея Гончарова и Юрия Пименова,

создавших впоследствии целую главу в советском изобразительном искусстве.

Творческий путь Юрия Пименова был непрост и неоднозначен. Искусство

молодого художника развивалось, росло, претерпевало изменения. Первые

картины, яркие, острые, сразу заставили о себе заговорить. Но самого

живописца потом не устраивала открытая, порою несколько схематическая

заданность собственных полотен. Его тревожило несовершенство пластики,

некоторая холодность, рациональность первых работ. Процесс переосмысливания

был нелегок и порою мучителен. Вот что рассказывал сам художник об этой

поре:

– 1932 – 1933 годы... Это было мое трудное время. У меня расползлись

нервы, я совсем не мог работать. К тому же меня постигли и профессиональные

беды: одну книжку, которую я иллюстрировал, за рисунки признали

формалистической... Говоря словами Диккенса, "это было худшее из времен, это

было лучшее из времен, это были годы отчаяния, это были годы надежды".

Стараясь выйти из своего трудного состояния... я начал бродить, уезжая на

пригородных поездах подальше от Москвы... Я уезжал на целый день очень

далеко, ложился в густую траву, полную своих шорохов, своей жизни. В воздухе

жужжали пчелы, высоко в небе стояли белые июльские облака. Я открывал

прекрасные для себя маленькие речки с узкими деревянными мостами, с мостками

для стирки белья – речки, к которым подходили совсем небольшие деревни, где

старые ивы опускались к воде и где с криками купались загорелые, коричневые

ребята...

Я жил тогда с острым ощущением счастья, открывающегося мне теплого,

живого мира, который вытеснял постепенно и подавленность состояния, и те

умозрительные, придуманные схемы, которыми я пользовался раньше как

художник. И у меня поднималось желание работать, желание писать и писать

прямо с натуры, с живой натуры, которая так богато, тонко и прекрасно

существовала вокруг.

Тридцатые годы... Москва. Центр столицы в лесах. На месте двухэтажных

домишек Охотного ряда кипит стройка... Москву-реку не узнать – одевают в

гранит ее берега. Возводят новые мосты. Начато строительство метро. На

улицах веселые молодые ребята и девчата в касках, в комбинезонах,

перепачканные рыжей глиной, – метростроевцы. Расширяют улицы. Город меняется

на глазах.

В 1937 году Пименов пишет холст "Новая Москва".

Летний день. Жара. В сизом мареве тают новые дома Охотного ряда. Легко

бежит машина по асфальту площади Свердлова. Пестрый калейдоскоп людской

толпы, верениц машин разворачивается перед глазами водителя – молодой

женщины с короткой прической, в легком летнем платье. Во всем полотне

Пименова разлито чувство увлеченности жизнью. Оно в цветах гвоздики,

пунцовой и белой, прикрепленной к раме ветрового стекла. В блеске асфальта и

в трепете алых флажков на здании Колонного зала Дома Союзов, в бликах

солнца, играющих на полированных кузовах автомобилей, в пестрой мозаике

толпы пешеходов. Тайна очарования пименовского полотна в движении, которое

пронизывает каждый мазок.

Жизнь Пименова-художника, ровесника нашего века, непроста. Одним из

самых суровых испытаний, которые пережил Юрий Иванович, были годы Великой

Отечественной войны. В те суровые дни он написал полотна, в которых выразил

тяжесть и тревогу московских будней той поры.

"Ночная улица"... 1942 год. Затемнение. Из морозного мрака выступают

громады домов. Вьюга рвет брезент с грузовика, мчащегося во тьму... Шевелит

пряди волос у женщины, идущей по ночной Москве. Неверный синий свет озаряет

суровое, словно застывшее лицо. Кто она? Куда идет в эту глухую пору? Мы не

знаем. Знаем только, что ночные пропуска давали на работе. И она, эта

женщина, наверное, идет со смены. В ее лице решимость выстоять военную

вахту. Заменить мужа, брата, победить. Железный строй "ежей", сквозь который

как бы проходит женщина, подчеркивает суровый ритм холста.

– Я помню, как в военное время, – говорил Пименов, – электричка

вылетала с вокзала во время тревоги... и какой поразительно тихой казалась

природа, когда сойдешь с этой электрички. Тогда окрестности Москвы, вся

придорожная земля вокруг была перекопана под огороды... Потом, после войны,

этот пейзаж был в переменах и в движении – то он был завален штабелями

кирпича и бетонными трубами, то покрыт первыми этажами строящихся домов...

Я знаю, что архитектура этих новых мест, мягко говоря, простовата и

совсем далека от того, что носит название художественность, но я вырос в

старом городе, который задыхался от тесноты общих квартир... поэтому я с

добрым чувством смотрю на эти... белые дома: они дали отдых многим людям,

приблизили их к светлой, просторной жизни.

Есть мудрые слова, что человек должен в жизни посадить дерево, родить

ребенка, построить дом и написать книгу. Пименов создал "Новые кварталы".

Его картины – это проникновенные рассказы о наших днях. Они плод

неустанных наблюдений и труда. Знание натуры, изучение природы – непреложный

закон искусства Пименова.

– Художник без натуры, – говорил Юрий Иванович, – без модели – бедный,

обездоленный человек, нищий перед богатой витриной, у которого нет денег,

чтобы купить, и, главное, нет рук, чтобы взять. Все сделанное без натуры, не

пропущенное через натуру, не увиденное в натуре. становится всегда

суррогатом, неким вымороженным, обескровленным и пересушенным образом.

...Дождь. Любимый мотив пейзажа Пименова. Капли трепещут на лице

бегущей девушки, они блестят на стеклах мчащихся автомобилей, сверкают на

листьях деревьев, букетах цветов в руках у промокших влюбленных... Дождь

превращает уличный асфальт, витрины магазинов, окна домов в одно огромное

зеркало, в гранях которого пляшут багровые, фиолетовые влажные факелы

реклам, зеленые, желтые, красные огни светофоров, то бледно-лиловый, то

золотисто-желтый свет фонарей...

Поистине дождь – колдун. Ведь это он способен мгновенно превращать

современную улицу в некое подобие готической архаики. Взгляните на картину

Пименова "Ливень". Вас поразят стройная тектоника фигур, укутанных в плащи с

капюшонами, чеканный строй бесчисленных остроугольных зонтов и, главное,

удлиненный, стремящийся ввысь ритм форм и силуэтов, столь свойственный

готике. Но это не значит, что художник не увидел сегодня. Думается, что

мастер просто необычайно остро и точно фиксирует мир и с юношеской свежестью

заставляет нас воспринимать свои ощущения...

"Лирическое новоселье"... Ночь, тишина. За окнами огромный город. В

пустой, новой квартире – двое. Друзья ушли. Кажется, далеко позади тревоги,

ожидания. Свалены в кучу чемоданы, книги, мебели пока нет...

– Я люблю эти новые кварталы, – говорил Пименов. – В их

незаконченности, даже в их неполадках живет молодая душа новизн ы... Новые

города, районы и кварталы рождают свою особенную поэзию, свой особенный

характер жизни с того времени, когда на новом месте начинают разворачивать

землю, на строительных площадках появляется медленное и неуклонное движение

огромных кранов... Простая, обычная и прекрасная картина созидания, картина

человеческого труда...

Лира Пименова человечна. Художник был очень доброжелателен. Его сердце

и душа живописца не уставали удивляться. Мастеру была присуща любовь к

разработке сюит. Одним из самых больших, многолетних увлечений живописца

был, безусловно, театр.

– Театр! Это праздник! – рассказывал Пименов. – Помню, как мальчишкой

впервые попал в оперу. Помню синие сугробы у белых колонн Большого театра...

Никогда не забуду это ощущение праздника с первых шагов по ступеням...

Атмосферу ожидания чего-то необычного, волнующего... Я почти не знаю таких

людей, которые не были бы взволнованы атмосферой театра. Я видел это много

раз, и всегда мне хочется видеть еще и еще, пусть это волшебство зрелища

происходит и не бог весть в каком театре, но все равно тайна театра

остается... Когда в тридцать шестом году мы с женой переехали в дом на

Масловку... он был архитектурно достаточно нелеп, но нам он казался

прекрасным...

Квартиры... были холодными, и в наших совершенно пустых комнатах горели

электрические рефлекторы и стоял огромный макетный ящик, в котором мы делали

макет "Любови Яровой" для переехавшего в Ростов театра Завадского. И вот

тогда театр уже окончательно околдовал меня. Потом мне пришлось довольно

много работать в качестве художника в разных театрах. Я узнал этот

необыкновенный и незнакомый для зрителя мир, так сказать, изнутри, он был

моим "производственным местом", я принимал посильное участие в той работе,

результатом которой является спектакль. Мне это было очень интересно, я

знакомился с тем, как живопись эскиза переходит в большой размер сцены, как

свет освещает и меняет расписанный холст, как бутафорские материалы на сцене

становятся драгоценными и как спектакль, собранный по частям из разных

цехов, от разных мастеров, превращается в нечто единое и цельное. Я делал

это всегда с удовольствием, но самым дорогим для меня стало узнавание и

открытие этого мира зрелищ в его не внешней сценической жизни, а в обычном,

каждодневном рабочем состоянии.

Этот мир оказался необыкновенно увлекательным: душа зрелища как-то

приблизилась и раскрылась, стали понятны механизмы многих тайн, но

очарование осталось. Оно только обернулось более теплой, более интимной

стороной. И это было мне очень интересно, не менее, если не более, чем то,

что я видел из зрительного зала... Надо всячески беречь эту зрелищную

колдовскую притягательность театра, выработанную вековым опытом. Конечно,

театральные декорации, построенные на иллюзии, на имитации реальности, не

кажутся мне ни интересными, ни живыми. Но тот, увы, очень стандартный и

обезличенный тип существующих... в массе оформлений спектаклей мне

представляется таким же бесперспективным. А ведь есть у нас прекрасные

традиции театральной декорации, традиции Головина, Кустодиева, костюмов

Бакста, занавесей Сомова и более близких к нам – Вильямса, Шифрина...

Мне хотелось бы сказать несколько добрых слов в защиту... занавеса.

Театр сейчас почти отменил занавес, свою таинственную границу между сценой и

зрительным залом, заменив ее так же заманчивой для зрителя темной пустотой

сцены. С занавесями из театра уходят в большей мере изобразительность и

образность спектакля, его нарядность и часть его красоты, да и особенная

дополнительная содержательность тоже. Какими великолепными явлениями были

занавеси Врубеля, Сомова! Они и сейчас в эскизах смотрятся настоящими

драгоценностями. Я думаю, что отсутствие такого прекрасного и сильного

средства в спектакле будет временным и театральный занавес во всей силе

опять появится в театре... С каждой новой работой в театре я вновь и вновь

ощущал счастье от прикосновения к этому вечному источнику радости...

Есть еще одна, очень важная тонкость в моих отношениях с театром, -

говорил Пименов, – ведь именно театр давал мне много работы в ту, теперь уже

давнюю пору, когда моя живопись "не шла", когда меня прорабатывали за

"импрессионистичность" и обвиняли в каких-то тысячах несуществующих

формалистических грехов... И вот тогда театр просто помогал мне жить. Но,

кроме того, что это был хлеб мой насущный, это была и моя любовь.

...Так родилась большая и прекрасная сюита Пиме-нова "Таинственный мир

зрелищ". Вот всего лишь один из холстов в этой серии.

"Перед выходом на сцену". Актриса в театральной уборной. Обыкновенная

небольшая комната. Тройное зеркало отражает бледное лицо, высокую прическу,

строгое черное платье. Тишина. Еще минута – и актриса шагнет из этой комнаты

в волшебный мир сцены. Мир, полный тайны, колдовства, счастья, слез и

смеха... Пристально глядят глаза молодой женщины в большое зеркало, руки

покоятся на коленях. О чем думает она?..

Живописцу удалось передать сложное состояние сосредоточенности и

перевоплощения. Того высокого и сложного духовного напряжения, которого

требует искусство. Того чувства самоотдачи, служения людям, которое

свойственно настоящим художникам.

Ренуар говорил: "Нужно бродить и мечтать. Работаешь больше всего тогда,

когда ничего не делаешь. Прежде чем разжечь печь, надо положить в нее дров".

Читая эти мысли художника, ощущаешь весь галльский юмор мастера. Ведь кто,

как не Ренуар, многое повидал, и на его глазах не раз восходили фальшивые

светила и блистали бенгальские огни пустоцветов. Он-то знал цену успехов

таких мастеров, как Мане, Дега или Сезанн... Это был труд, труд и труд...

Умение бродить и мечтать, а главное – работать как рабочий было

чрезвычайно присуще Пименову. В какое бы время вы ни зашли в его мастерскую,

вы наверняка увидели бы на его мольберте новый холст и в нем – всегда

молодую душу мастера.

Георгий Нисский

Летом 1934 года знаменитый французский художник Альбер Марке побывал в

Советском Союзе. Когда его спросили, кто из московских художников ему больше

всех понравился, он ответил: "Я очень полюбил работу молодого Нисского, его

пейзаж "Осень".

Как разглядел Марке в огромном московском калейдоскопе эту картину,

размером чуть больше развернутой школьной тетради?

Очевидно, французского мастера очаровали душевность и необычайно острое

чувство современности, наполнившее это полотно, его взволновало биение

сердца неизвестного ему художника.

...По горячим от солнца рельсам, по пыльным путям узловой станции

Новобелицкая носится ватага босых мальчишек. Один из самых озорных малышей,

русый, весь в веснушках, Жорка Нисский, сын станционного фельдшера. Он живет

в маленьком домике, всего в ста метрах от железной дороги.

Узловую окружал сосновый бор и заросшие лозой болота. Мальчишка рос на

воле – весь мир принадлежал ему. И звонкие лесные ручьи, и ленивая река Сож,

и даже таинственное озеро, по которому ходили плоты, – все было в его

владениях. Но самым дорогим в его царстве была железная дорога с паровозами,

водокачкой, семафорами.

Малыш любил рисовать паровозы. Все было хорошо, пока дело не доходило

до колес. Тут шло криво, косо, и поезда упрямо стояли на месте. Юный

художник частенько ревел от досады. Но однажды он взял подсвечник с круглой

подставкой, обвел ее карандашом, и поезд сразу покатил быстрее ветра.

Каникулы. Жорка ни минуты не сидит дома. Спозаранку он убегает в лес,

купается с ребятами в речке, потом спешит на станцию. Надо успеть забраться

на "кукушку" к знакомому машинисту, под завистливые взоры друзей дать гудок

и, замирая от счастья, укатить из Новобелицкой и мчаться куда-то

далеко-далеко. Он приходил домой поздно, весь перемазанный мазутом, часто со

сбитыми руками, порой в синяках.

Каникулы кончились. Теперь каждое утро Жора надевал красивую фуражку,

брал ранец и, благословляемый сияющей матерью, шел в школу. Он проходил

двадцать шагов до изгороди и нырял в кусты. А через мгновение, перемахнув

через забор, он уже был на чердаке родного дома, где его ждали холст, кисти

и купленные на сэкономленные от завтраков деньги краски фирмы "Гюнтер

Вагнер"...

В 1921 году Георгий Нисский приезжает в Москву и поступает во ВХУТЕМАС.

Много написано о дерзких и восторженных вхуте-масовцах, об их учителях,

о бесконечных спорах и дискуссиях.

Ребята любили спорт. Они занимались легкой атлетикой, играли в

волейбол. Волейболисты ВХУТЕМАСа держали первенство Москвы. В сборной

команде одним из лучших игроков был Георгий Нисский.

Желание быть первым, познавать новое, дерзать – во всем этом было

огромное влияние Маяковского. Владимир Владимирович часто встречался с

молодежью ВХУТЕМАСа, которая его боготворила.

В 1930 году Нисский заканчивает институт. Его дипломной работой была

картина "Восстание французских моряков в Одессе в 1919".

...Высокое осеннее небо с легкими перистыми облачками обещает перемену

погоды. Но сегодня светит солнце, оно озаряет темную от угля и мазута землю,

перечерченную рельсами железной дороги. Черным жуком не спеша ползет по

путям паровоз, белым частоколом стоят перед ним семафоры с красными руками.

Вот один из них нехотя поднял руку – путь свободен. Прохладно. Степной ветер

срывает дым с трубы паровоза, поет в телеграфных проводах, ерошит перышки

стайки воробьев, прижавшихся друг к другу.

"Осень. Семафоры". На редкость простой мотив, скупой, не богатый

живописными аксессуарами, но почему он так волнует? Почему, несмотря на

отсутствие традиционных примет золотой осени, вас невольно охватывает

очарование? Казалось, как может типичный по атрибутам индустриальный пейзаж

(паровоз, семафоры, телеграфные провода) быть глубоко интимным? В чем секрет

его обаяния?

Нисский – поэт. Его видение мира глубоко лирично. Взволнованно,

прочувствованно, он по-особому, по-своему воспринимает жизнь во всех ее

проявлениях. И в громаде событий, и в самых мелких штрихах будней художник

осмысливает все остро и точно. Он очень мало пишет с натуры, но зато много

видит. Живописец ежедневно, ежеминутно снова открывает мир, мир своей мечты.

Новобелицкая. Погожие дни лета 1932 года. Мастер приезжает погостить к

родителям, отдохнуть, пописать. Он встает рано утром.

Только что взошло солнце и заискрился, засверкал сад, покрытый росой.

Поют птицы, кругом благодать неописуемая.

Он уходит в дальний глухой бор послушать шум сосен и голоса птиц, потом

бредет к речке и долго-долго глядит, как ветер высоко в небе гоняет стаи

облаков. Он встречает школьных товарищей, снова ездит на маневровой

"кукушке" и снова приходит домой поздно вечером, весь перемазанный, усталый

и счастливый.

Вскоре Нисский обретает то состояние душевной наполненности, которое

так необходимо для творчества поэтам и художникам.

Пейзаж "Осень" он написал дома, сидя на завалинке, по впечатлению, без

этюдов. Отец любил сидеть поблизости, молча поглядывая на работу сына. Так

родился этот маленький холст, пленивший Марке.

В середине тридцатых годов Нисского увлекает тема моря. Он пишет

несколько картин, создавших ему известность. В это же время в его мастерской

рождаются десятки маленьких эскизов, носящих в себе планы новых картин,

новых решений. Впереди были намечены выставки, поездки. Но жизнь рассудила

иначе.

...Октябрь 1941 года. Москва.

Танки идут на запад. На них в белых полушубках солдаты с суровыми,

обветренными лицами. В Колонном зале Дома Союзов проходят митинги

ополченцев. Небо Москвы гудит от разрывов зенитных снарядов. Тревоги следуют

одна за другой...

Георгий Нисский стоит у обочины Ленинградского шоссе и глядит на поток

танков, рвущихся на запад.

Он продрог, уже давно стемнело, но он не может уйти, оторваться от этой

грозной картины.

"Я этюдов не писал, – вспоминает Нисский. – Я только чувствовал и

смотрел, а потом убегал в мастерскую рисовать и компоновать. А вещь написал,

сам не замечая... в два дня".

В тяжелые дни обороны Москвы Нисский за пятьдесят часов создает

эпическое полотно "На защиту Москвы".

Критики иногда упрекали художника за "быстроту" писания картин. Им,

очевидно, было невдомек, какой глубокий духовный процесс предварял

окончательный "творческий залп" мастера.

В феврале 1942 года Дейнека и Нисский едут в действующую армию, в район

Юхнова. Враг разгромлен, отброшен от Москвы.

Нисский ведет фронтовой дневник.

"Только бы верно понять сердцем. На глаза надежды больше. Видят уже

правильно...

...Отбирать только главное... Остальное, литературно досказывающее,

убирать, убирать, уверенно, безжалостно".

...Отгремела гроза. Но еще бродят в тревожном небе косматые махины туч,

еще темен край неба, где порой у самого горизонта полыхают зарницы. Солнце

прорвало свинцовую гряду облаков и зажгло в напоенном влагой воздухе

радугу – предвестницу окончания ненастья. Ослепительно сверкают ажурные

фермы моста, перекинутого через канал. Нарушая тишину, весело гудит

теплоход, по-деловому расрекая гладь вод. Пейзаж "Радуга" написан Нисским в

1950 году.

В послевоенные годы художник много работал. Он создал десятки пейзажей,

в которых нашла отражение радость ощущения мира. Они пронизаны солнцем, в

них воспета свежесть водных просторов, быстрый бег яхт, красота Подмосковья.

Нисский – отличный яхтсмен. Поэтому так привлекательны и так "обжиты"

его картины. Да это и не удивительно: художник на своем швертботе "Кайра"

проплавал не одну тысячу километров по Оке, Волге, Москве-реке.

"Парусный спорт. Пестово". Солнце и ветер – герои этого пейзажа.

Вернее, ветер, один ветер хозяйничает сегодня в Пестове. Он гонит

острокрылые яхты, раздвигает завесы облаков, которые бросают на

встревоженную ветром воду диковинные тени. Все в движении. Трудно поверить,

что полотно написано зрелым художником, настолько оно переполнено юностью,

порывом.

...Древние холмы старинного города Суздаля, покрытые изумрудным

бархатом трав и увенчанные белогрудыми храмами. Как они величественны и

прекрасны летним вечером, когда ветерок разгонит облака и на ясном небосводе

взойдет бледный серп месяца!

Нисский влюблен в русскую старину. Он побывал в Ростове Великом,

Владимире, Новгороде, Пскове.

Однажды с художником Михаилом Петровичем Кончаловским Нисский приехал

на этюды в Суздаль. Кончаловский тут же сел писать, а Георгий Григорьевич по

привычке пошел бродить.

На склоне одного из окрестных холмов он увидел на траве парня в

начишенных сапогах и розовой шелковой рубашке, который бросил на землю

велосипед и положил на раму вихрастую русую голову. Рядом с ним сидела

девушка в белом платье. В небе, как будто мелом, реактивный самолет,

вычерчивал сложную параболу. Жизнь шла своим чередом.

Когда Нисский в своей мастерской в Москве пробовал все это писать,

получалось что-то не то. Детали мешали воспринимать целое.

Но картина все-таки родилась. Правда, на ней остались только молодые

женщины на переднем плане, а на небе появилась луна.

...Поздняя крымская осень. На море холодно, купаться нельзя. По

пустынному берегу бродит коренастый человек в матросской робе, его старая

капитанская фуражка с крабом надета набекрень, доброе лицо обветрено. Он

идет у самого моря, и ветер, срывая гребешки волн, пригоршнями швыряет ему в

лицо брызги. Это Георгий Нисский.

Художник давно дружит с этими краями, любит их. Встречные радушно

приветствуют его, он отвечает им, подняв сжатые руки.

Штормит. Рыбаки вытаскивают на берег фелюги, а потом гуськом бредут к

зданию артели. Ветер все усиливается, он сорвал с места лилово-свинцовые

тучи, и они нехотя поползли в горы, задевая за башни старой крепости. Через

минуту ветер уже осаживает седые волны, но они упрямо лезут на плоский

берег.

"Шторм идет". Эта картина очень характерна для Нисского наших дней.

...Немые просторы. Бесконечное серое небо и снега. Почти у горизонта

белую равнину ограничивает темный лес. Пустынно. Лишь у опушки соснового

бора бежит лошадка, запряженная в сани. Казалось, никто не способен нарушить

вековую тишину природы.

Внезапно алая игла пронзает небо, и через мгновение слышен рокот

самолета. "Над снегами" – новаторское произведение. В нем ясно звучит

мелодия века, века авиации, космоса...

"Подмосковная рокада". Стрелой пролегла она до пылающего горизонта.

Огромное багровое небо взметнулось над темными полями, над гулким бетоном

шоссе. Раскаленное солнце освещает две крохотные фигуры, идущие по дороге.

Дороги. Любимая, без устали повторяющаяся в творчестве художника тема.

Нисский – путник, вечно странствующий по дорогам своего времени, вечно

ищущий новое.

Три художника оказали влияние на Нисского, сделали таким, каким мы его

знаем сегодня: Александр Дейнека, Петр Кончаловский и Альбер Марке. Это они

помогли живописцу быть немногословным, лаконичным, убрать из своих

произведений иллюстративность, помогли выдержать многие испытания.

Дейнека своим огромным дарованием, своим примером стойкости в

искусстве, своим плечом помог тогда, когда некоторые критики обвиняли

Нисского в десятках не совершенных им грехов.

Кончаловский – своим жизнелюбием, любовью к декоративности и локальному

цвету и, самое главное, глубокой любовью к природе – матери истинного

искусства.

Марке – своим величайшим проникновением в суть пейзажа, мудростью и

простотой.

Искусство Георгия Нисского молодо. Его полотна лаконичны, но за внешней