Текст книги "Вариант "Ангола""

Автор книги: Игорь Борисенко

Соавторы: Денис Лапицкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Год назад я должен был домой воротиться, – сказал он наконец, дохлебывая чай. – С летним пароходом. Тут у нас гости два раза в год бывали: летом и зимой. Оно, конечно, по местности незаметно, только календарь. Здесь в феврале дожди сильные начинаются, а больше ничего не меняется. В любой день одно и тоже, одно и тоже. Новый год на носу, а поди ж ты… Так я по снегу соскучился, просто страсть.

– Как здесь ситуация вообще? Что поменялось за время войны?

– Да ничего – только пароходы перестали приходить. Что к чему, мы еще в июле прошлого года поняли, когда по радио сказали про нападение германцев на СССР. Я ж с этими сукиными детьми еще в шестнадцатом году повоевал. Вот поди ж ты, опять – а я не при деле. Жалко.

Старшина сжал узловатый кулак и легонько стукнул им по кровати. На лице его отражалось большое сожаление о том, что вместо матраса нельзя вмазать по башке германца.

– Так-то у нас тихо. Места глухие – местные сюда не суются. Уж не знаю почему, вы у Зойки спросите, ежели интересно. Боятся чего, или делать им просто тут нечего? Народ ведь безбожный, с виду сами как сатана. Я с ними дела не имел и не собирался. Майор Денисов, покойничек, этот да. Даже по-ихнему балабонить научился. Его ведь слабость к женскому полу подвела. Сошелся с одной из негритяночек, но не та оказалась, что надо. Или она замуж за него захотела, а майор отказал? Темная история. Только помер он. Пришел в барак, спать лег – и все. Наутро не встал, лежал в постели синий, страшный, в пене весь. Осипыч сказал, отравили. Я грешным делом, хотел взять хлопчиков и в деревню наведаться, чтобы допрос там учинить да наказать кого. Но, спасибо Господи, одумался.

Радченко поглядел на икону, потом на меня. Наверное, хотел перекреститься, но не стал меня смущать.

– Может, стоило? – спросил я.

– Нет, товарищ капитан. Ни к чему шум было поднимать. Так мы здесь сидим – никто про нас и не знает. Негритянские крестьяне сюда нос не суют, белых тут почти и не бывает. Было пару раз, ехали машины, да все мимо. Самолеты, опять же, пролетают – тут не очень далеко в городишке Люсира аэродром есть. Только против самолетов мы отлично замаскированы. Дома все в серое или зеленое покрашены, блестящих предметов нет, крыши плоские и сверху камнем битым посыпаны. Его у нас тут ох как много! А уж коли бы мы кого в деревне обидели, они могли бы властям пожаловаться. Войска бы прислали – надо оно нам? Денисова все равно не воротишь, да и сам он виноват, я так думаю. Чего бабу обижать?

– Много тут вокруг деревень?

– Нет почти. На юго-восток до Чиквиты тридцать верст (Радченко называет верстами километры– авт.), на запад до Канхоки столько же. На север Эквимина, но она еще дальше. Речка тут течет, тож Эквимина. Наша речушка в нее впадает недалеко. Что еще? До Чикамбе сорок верст, а до Люсиры, пожалуй, все пятьдесят. Больше тут ничегошеньки и нет. Глухие места, говорю же. Майор, пока жив был, историю мне сказывал. В двадцатые годы тут где-то на берегу пароход разбился. Большой! Дали они радио, но ждать не стали. И то, видят – кругом камни да вода. Сели в лодки и поплыли сами вдоль берега. Только одна лодка и выбралась, остальные сгинули. Правда, дураками они оказались, потому что на их радио на следующий день другой пароход подошел. Постоял, смотрит – нету никого, и дальше поплыл. Так бы всех подобрал.

За разговорами мы с Радченко незаметно выпили по три кружки чая. Потом он провел меня по окрестностям, показав вблизи вышки, сводил на горы, где были оборудованы пулеметные гнезда. Старые добрые "максимы" были тщательно замаскированы и стояли в боевой готовности, только без затворов. Обзор сверху был очень неплохой, только вот патронов к пулеметам было маловато – около тысячи на все. Считая две точки внутри лагеря, выходило на ствол по 250 штук. Негусто – а мы свои выгрузить не успели. Зато я обрадовал старшину, когда поведал о спрятанных на берегу ящиках с автоматами, патронами и гранатами.

Еще старшина показал мне подробную самодельную карту, сделанную геологами. Здешние горы, как оказалось, назывались Сьерра да Неве; речек тут было просто неимоверно много. Высшая точка недалеко от нас – 878 метров.

На следующий день я предложил старшине сделать вылазку к побережью, чтобы забрать ящики с вооружением. На прииске были две машины, грузовая и легковая, но увы, обе стояли на приколе из-за отсутствия бензина.

– Вернее, бензин есть, только мало, – сокрушался Радченко. – Зойка не дает их трогать, бережет на крайний случай.

– Может, это и есть крайний случай? – спросил я.

– Нет. Знаю, что она скажет: торопиться некуда, пешочком сходите. Делать все равно нечего.

– Ух ты, суровая она у вас! – сказал я. Видимо, что-то такое проскользнуло в голосе, что старшина сразу хитро прищурился всеми своими морщинками.

– Она такая. Огонь-девка! Был бы я лет на двадцать моложе, я б за ней приударил с нашим удовольствием.

Я благоразумно предпочел свернуть разговор с такой скользкой темы. К тому времени мы вернулись с гор обратно. Надо было мыться да поменять потную одежду, потом и до ужина недалеко. Вроде солнце стояло еще довольно высоко, но времени прошло уже много, да и тени в горах ложатся рано.

Не успел я выйти из бани – голый по пояс, с полотенцем на плече – как рядом раздались крики. Плотный человек в шортах по фамилии не то Раков, не то Раковский бежал по направлению от конторы к баракам и потрясал руками в победном жесте.

– Получилось! Получилось, товарищи! Радиостанция заработала!!

В тот момент я еще не знал, как много это будет означать в нашей дальнейшей судьбе.

Интерлюдия II

– С вашего позволения, господин гауптман…, – в приоткрывшуюся дверь просунулась голова Диаша, – осмелюсь потревожить вас, так как наши люди доставили срочное донесение.

Майор Жозе Диаш, как всегда, был чертовски многословен. А еще чертовски осторожен, чертовски пуглив, и чертовски утомителен. Сорокалетний пузан, любитель вкусной еды, вина и сигар, он вот уже десять лет кряду руководил комендатурой колониальных сил в Бенгеле. И, наверное, только поблажками в отношении "колониалов" можно было объяснить и его назначение на эту должность, и сам факт его продвижения по службе. Будь воля Герца, этот майор, несмотря на возраст, выслугу и все прочее, ходил бы в лучшем случае в лейтенантах.

За минувшую неделю тучный португалец надоел Герцу до невозможности. Ну почему не открыть дверь, и не сказать просто: "Срочное донесение, господин гауптман?"

Гауптман Абвера (гауптман – капитан, Abwehr, сокр. от «Auslandsnachrichtenund Abwehramt» – военная разведка и контрразведка – авт.) Дитрих Герц оторвался от бумаг.

– Давайте.

Диаш протянул два листа бумаги, сцепленных чудовищных размеров скрепкой: если у такой отогнуть один усик, запросто можно использовать в качестве крючка для ловли акул. Интересно, что других скрепок в комендатуре не водилось.

– Благодарю, – отчеканил Герц, приняв документ. – Не задерживаю.

Диаша мгновенно вынесло из кабинета.

Нужный стиль в разговоре с этим пустозвоном Герц нашел почти сразу же после прибытия: чем меньше слов – тем лучше. Сдержанность Герца произвела на Диаша огромное впечатление: несмотря на то, что по чину он был выше немца, и мог рассчитывать как минимум на равенство в общении, майор сразу же занял позицию подчиненного. Впрочем, Дитрих допускал возможность того, что Диаш хитрит, желая свалить на прибывшего немецкого контрразведчика всю работу – Герц, как и каждый истинный немец, был знаком с трудами партайгеноссе Розенберга, неопровержимо доказавшего склонность многих неарийцев к хитрости. А хитрость порой даже заменяет ум – это уже личное наблюдение Герца. Как бы то ни было, подобная ситуация Дитриха полностью устраивала: ему не нужен был здесь офицер со своим мнением – от португальцев из колониальных сил требовалось подчинение и содействие.

И ничего больше.

Так, что тут у нас… Две страницы текста, напечатанного на пишущей машинке из хозяйственного отдела: она определялась по западающим "r" и "d", Герц в первый же день после прибытия изучил шрифты всех машинок комендатуры. На первый взгляд это могло показаться совершенно ненужной блажью, но на самом деле частенько помогало при работе с большим количеством документов. А работать с бумагами в последние дни Герцу приходилось много.

Угу, а вот это уже интересно…

Сутки назад, если верить рассказам местных рыбаков, над Заливом Слонов видели большой самолет. Не то чтобы они тут большая редкость – два-три раза в месяц, а то и чаще, обязательно пролетают – но для местных появление самолета всякий раз есть событие из ряда вон, потому наблюдают за ними во все глаза, даже работу бросают. Хотя, конечно, никуда о самолетах не докладывают – кому в комендатуре это может быть интересно?

Однако в этот раз случилось так, что вскоре после появления самолета близ Эквимины там оказался португальский патруль. Это было "повезло" номер один. Обычно патрули больше озабочены тем, как бы вытрясти с рыболовов пару связок копченой рыбы, а потом соснуть в тенечке, опустошив пару фляг с вином: настолько местные колониалы уверены в отсутствии каких бы то ни было угроз и неожиданностей. Но этот патруль оказался иным – это было "повезло" номер два. Командовал патрулем лейтенант Фабиу Абреу – по мнению Герца, один из немногих действительно толковых офицеров, запомнившийся еще в первый день своей выправкой. Возможно, именно толковостью и объяснялось его прозябание в лейтенантах… Как бы то ни было, Абреу внимательно выслушал жителей деревушки, и узнал от них интересные подробности: самолет пришел со стороны моря и, сделав круг близ берега, вновь ушел в сторону моря, а самое главное – с того места, где он кружил, доносились какие-то глухие раскаты.

Выслушав рыбаков, лейтенант погрузил патрульных на две рыбацкие лодки, и направился к заливу. С ходу ничего примечательного на берегу обнаружить не удалось: если какие-то следы и были, то их стер прилив. Однако Абреу закусил удила: несмотря на роптание патрульных, он заставил их едва ли не просеять песок. Время шло, патрульные роптали все громче, пока один из них не обнаружил небрежно присыпанную ямку с углями и обугленными рыбьими косточками. Стало ясно, что поиски не напрасны. Впрочем, радость это вызвало только у самого лейтенанта – солдаты прекрасно понимали, что находка была из разряда "на свою голову", и означает продолжение работы. Они были правы: работать им пришлось еще несколько часов, однако находка стоила затраченных усилий – выше линии прилива обнаружилось несколько ящиков с оружием, хорошо укрытых среди камней.

Но что это были за глухие раскаты, которые слышали люди в деревеньке? Пока патрульные обшаривали берег, Абреу заставил рыболовов, на чьих лодках он добрался до залива, обследовать дно, посулив щедро вознаградить за всякую необычную находку.

Час спустя один из рыбаков подгреб к берегу, и потребовал обещанную награду. Абреу привел в своем докладе описание находки.

Пробежав его глазами, Герц сглотнул.

Близ берега, на глубине в два десятка метров, лежала подводная лодка.

Дитрих подошел к двери и приоткрыл ее:

– Лейтенанта Абреу ко мне.

Прикрепленный к нему ординарец – тоже, конечно же, из числа португальских колониалов – принялся накручивать ручку телефона.

Не прошло и пяти минут, как на пороге возник Абреу. Интересно: совсем недавно вернулся, а уже успел и душ принять, и переодеться.

– Присаживайтесь, – Дитрих указал на стул. – Отлично поработали, лейтенант.

На лице офицера, казавшемся непроницаемым, мелькнуло слабое подобие улыбки, и плечи чуть расслабились.

"Не знал, зачем вызвали", сообразил Герц, "но готовился к худшему".

Положительно, толковый парень.

– Благодарю, господин гауптман.

– Курить будете? – Дитрих раскрыл портсигар.

Чуть помедлив, лейтенант взял сигарету, размял в пальцах. Дитрих щелкнул зажигалкой.

– Итак, каковы ваши соображения?

Лейтенант выпустил в сторону струю дыма.

– Похоже на то, что субмарина должна была высадить людей на побережье, но сделать этого не успела. Вероятно, ее потопил противолодочный самолет. По словам рыбаков, один борт у лодки страшно разворочен – то ли прямое попадание бомбой, то ли торпеда. Высадиться успело очень малое количество людей, судя по следам – три или четыре человека.

– По следам? – нахмурился Герц. – В докладе нет ни слова о следах.

Абреу взял скрепленные листки, и перевернул второй – окончание отчета было на его обороте.

– Понятно, – кивнул Дитрих, пробежав глазами текст. – И куда ведут следы?

– К сожалению, удалось проследить не дальше полукилометра от побережья, потом мы их потеряли. Почва сухая, трава жесткая…

– Угу. А поисковых собак, как я понимаю, в комендатуре нет?

– Нет, – подтвердил лейтенант. – И никакого местного Кожаного Чулка тоже нет, к сожалению. Охотники из аборигенов аховые, одной рыбой пробавляются, в саванну не выходят. Так что в следах ровным счетом ничего не понимают…

– Но вы зафиксировали, куда они пошли?

– Конечно, – лейтенант взял карандаш и, подойдя к висящей на стене крупномасштабной карте провинции, отметил точку высадки и нарисовал стрелочку, указывающую примерное направление движения. – Если это только не ложный след.

– Не думаю, – покачал головой Дитрих, и выпустил кольцо дыма. – Вернее всего, те, кто успел высадиться, находились в полной растерянности из-за произошедшего.

Поймав вопросительный взгляд Абреу, пояснил:

– В их интересах было как можно быстрее затеряться, а вместо этого они довольно долго ошивались на берегу. Да и с продуктами у них, вероятнее всего, скверно, раз уселись рыбу есть. То есть высадились, снаряжение переправить не успели, тут самолет, лодка гибнет, они на берегу одни. Мне не верится, что это подготовленные диверсанты или разведчики – слишком непрофессионально действуют. Поэтому не думаю, что они стали бы пытаться наводить нас на ложный след. Кстати, а какое именно оружие в ящиках?

– С вашего позволения, господин гауптман…, – Абреу вышел в коридор, и тут же вернулся. – Вот.

На стол легли автомат и граната.

– Хм-м, интересно… Знакомые системы?

– "Суоми"? – неуверенно указал Абреу на автомат.

– Немного похож, – кивнул Герц, – но не он. Это ППШ.

Абреу выжидающе посмотрел на немца.

– Русский автомат. Хорошая машина. Только зачем-то переделан под… ага, под обычный патрон "парабеллум". И граната, кстати, тоже русская, Ф-1.

По лицу Абреу было ясно: если бы Герц сказал, что это оружие марсианское, он бы удивился гораздо, гораздо меньше.

– Но… Но Россия – это ж черт знает где, – пробормотал лейтенант.

– Вот именно, – кивнул Герц. – Вот именно.

* * *

…Полчаса спустя Герц задумчиво цедил пиво, доставленное рассыльным из кабачка, потерявшегося в хитросплетениях улиц поблизости от комендатуры. Пиво было более чем посредственным, но оно было холодным – и это искупало все недостатки.

Итак, что мы имеем? Неизвестный противолодочный самолет топит у берега подлодку, предположительно – предположительно! – русскую.

Размышляя, Герц тонко очиненным карандашом чертил на листе рыхлой желтой бумаги схему. Вот овал с надписью "Лодка", рядом с ним – квадратик с пометкой "Самолет". Самолет не португальский и не немецкий, на этот счет майор Диаш – конечно же, по поручению Герца – уже успел снестись с соответствующими ведомствами. Хотя это задание в большей степени было продиктовано стремлением перестраховаться, равно как и желанием не давать португальцам протирать штаны в то время как он, Дитрих Герц, работает.

Но если самолет не португальский и не немецкий – тогда чей? Британский? Американский? Они не такие уж редкие гости в этих районах Атлантики – но зачем им топить русскую лодку? Своих – Герц слегка усмехнулся – союзников? Рядом с квадратиком "Самолет" появился вопросительный знак.

Высадившиеся с лодки трое (или все-таки четверо?) неизвестных, побегав по берегу, словно курицы с отрубленными головами, постепенно берут себя в руки, и уходят в глубь материка. Причем, если верить словам Абреу – а с чего бы им не верить? – неизвестные направляются в сторону Тихого Леса, странного места, о котором никто ничего не знает толком, но вместе с тем с готовностью распространяет самые невероятные слухи. Во всяком случае, за те несколько дней, что минули с момента прибытия Герца в Бенгелу, ему об этом месте уже успели изрядно прожужжать уши. Мол, проклятое место, мол, всякие ужасы там случаются… Вот только когда начинаешь отделять зерна от плевел, понимаешь, что за цветистыми рассказами – практически полная пустота. И с уверенностью можно сказать только одно: аборигены в Тихий Лес не суются, а португальцы предпочитают следовать их примеру.

Дитрих передернул плечами. Черт, а похоже, что его прибытие сюда вовсе даже не было ошибкой!

Неделю назад, в самый разгар коротенького – всего десять дней! – отпуска его срочно вызвали на набережную Тирпица, в штаб-квартиру абвера. В одном из бесчисленных кабинетов Дитриха принял оберст Кауфман из отдела "Ausland", который недвусмысленно намекнул на то, что распоряжение об отправке гауптмана Дитриха Герца в Анголу "для помощи португальским союзникам в одном щекотливом деле" исходит с самого верха – в разговоре была в совершенно определенном контексте упомянута фамилия шефа Бюркнера (глава отдела абвера «Ausland» («Заграница») – авт.) – и, следовательно, исполнять задание нужно со всем возможным тщанием. Впрочем, работать иначе Дитрих не умел – он так и сказал своему визави. В ответ на это Кауфман холодно улыбнулся, сказал, что именно поэтому выбор командования пал на Герца, посоветовал не ершиться, и пожелал удачи. Двадцать часов спустя Дитрих уже был на борту Ju.290, который уносил его на юг…

В пути у него было время ознакомиться с подборкой документов, озаглавленной "Досье капитана Виэйру". Один из офицеров комендатуры в Бенгеле, некий капитан Густаву Виэйру – еще один неравнодушный человек среди толпы лентяев и засонь – на протяжении многих месяцев собирал факты, не имевшие более-менее удобоваримых объяснений. В результате изучения этих документов капитан Виэйру пришел к испугавшему его выводу: по мнению капитана, где-то в округе действовала некая тайная организация. Капитан не раз обращался к своему руководству, но поддержки не встретил – главным (и едва ли не единственным) аргументом противников его теории была фраза: "Ну что может случиться в такой глуши?".

Отчаявшись пробиться сквозь препоны колониальных военных властей, капитан пошел ва-банк – обратился к своим знакомым в Лиссабоне. Сколько обивали пороги знакомые капитана, Дитрих точно не знал, но в один прекрасный (а может быть, и нет) день "Досье капитана Виэйру" попало к одному из высокопоставленных офицеров португальской контрразведки. Не вникая в хитросплетения клановых разборок, сдержек и противовесов внутри организации, Дитрих понял: контрразведчик, поверивший Виэйру, как и капитан, пошел на риск – понимая, что "Досье" может быть похоронено под сукном, он, в свою очередь, обратился к своим знакомым в абвере. В Берлине на тревожные сигналы, пусть и на не очень четко определенные, реагировали не в пример быстрее, чем в Лиссабоне. И вот уже колесики завертелись, в результате чего гауптман Дитрих Герц отправился в Анголу для того, чтобы разобраться в ситуации на месте.

По прибытии Дитрих намеревался в первую очередь переговорить с капитаном. Но, как выяснилось на месте, Виэйру умер от лихорадки еще до визита Дитриха на набережную Тирпица…

Впрочем, это уже дело прошлое. Важнее другое – похоже, неясные подозрения капитана Виэйру начинали обретать под собой реальную почву. Неизвестная лодка, а главное, неизвестные люди, направляющиеся как раз в Тихий Лес, многочисленные упоминания о котором Дитрих встретил на страницах "Досье" – более чем достаточно для того, чтобы сделать стойку.

И вот ведь что странно – никто туда, в этот Тихий Лес, по своей воле не пойдет, однако неизвестные с погибшей лодки направляются прямиком в это проклятое место. Выходит, знают что-то, чего не знают ни аборигены, ни португальцы, ни – Дитрих скривился, словно откусил от лимона – ни гауптман Герц? При этом оружие – на бумаге появился заштрихованный треугольничек – неизвестные старательно прячут на берегу. Рассчитывают вернуться? Вполне возможно…

И что из этого следует? А следует то, что в распоряжении Герца есть вполне приличная наживка, на которую – если повезет – можно выловить очень крупную рыбу…

Зазвонил внутренний телефон.

– Герц… Угу. Хорошо, доктор. Сейчас буду.

Он смял листок с каракулями, и сжег в пепельнице, тщательно размяв пепел. Опасаться тут, конечно, некого, но привычка – вторая натура… Тем более привычка, столь прочно вбитая в подсознание.

Что ж, проведаем доктора.

Дело в том, что новости, доставленные Абреу, были отнюдь не единственным сюрпризом последних суток. Не далее как вчера дорожные рабочие, трудившиеся в пяти километрах от Бенгелы, обнаружили труп. Обнаружили случайно – рвали динамитом скальный выход, и от сотрясения осыпался склон небольшого холма, обнажив недавнее захоронение. Может быть, никто бы и не обратил особого внимания на эту находку – мало ли как решают свои вопросы местные жители, но была причина, по которой руководитель дорожной бригады постарался как можно быстрее добраться до телефона и связаться с властями. Дело было в том, что это был труп белого человека – это было совершенно ясно, несмотря на то, что над телом уже основательно потрудились представители местной фауны. Тело доставили в комендатуру, и передали доктору Пилару, который работал и на комендатуру, и на полицейский участок.

В кабинете доктора царила удушающая жара. У Герца мгновенно взмок лоб, по спине поползли липкие струйки пота. А вот доктор нисколько не потел. Более того – словно бросая вызов здравому смыслу, он знай себе прихлебывал из толстостенной фаянсовой кружки обжигающий кофе. Хорошо хоть, что аромат крепко заваренного кофе хотя бы отчасти перебивал запах медикаментов и характерный трупный душок, которыми кабинет доктора был буквально пропитан.

– А-а, господин гауптман… Добрый день, – доктор отставил кружку. – Включить вам вентилятор?

– Если не затруднит, – Герц опустился на жесткий стул, чувствуя, как рубашка прилипает к взмокшей спине. – Какие новости, доктор?

Под потолком медленно начал вращаться вентилятор, перемешивая лопастями густой воздух. К сожалению, никакого облегчения Герцу это не принесло.

– Я закончил работу с доставленным… образцом, – осторожно сказал Франшику Пилар. – Не знаю, чего вы ожидали, но ничего особенного обнаружить не удалось. Так что сказать особенно нечего.

– Ну а все-таки, доктор?

– Труп принадлежит европейцу. По всей видимости, этот человек долго прожил в этих краях – об этом говорит характерное… словом, при жизни у него был очень густой загар. Скорее всего, не брезговал тяжелой физической работой – на руках хорошо заметны мозоли. Но никаких особых примет, кроме разве что нескольких шрамов.

– Шрамов? – напрягся Герц. – Это может быть полезным…

– Нет-нет, ничего особенного, – разочаровал его Пилар. – Первый шрам – это шрам от аппендицита, который ему вырезали, по всей видимости, около десяти лет назад. Есть еще пара шрамов – на спине, на голени – но они он пулевые и не от ран, нанесенных холодным оружием. Зубы тоже все на месте, причем на редкость хорошие – ни пломб, ни коронок. Даже завидно.

– А как его убили?

– Четыре пулевых ранения – одно в голову, одно в живот, оставшиеся – в грудную клетку. Поражены тонкий кишечник, правая почка, сердце, левое легкое. Даже без выстрела в голову шансов у него не было. Кстати, выстрел в голову был сделан, как мне кажется, позже остальных. Пули калибра 9 миллиметров, "парабеллум". Вряд ли можно найти что-либо более распространенное. Одежда и обувь тоже совершенно "безликие" – я не эксперт в этой области, но, насколько я понимаю, ткань и фурнитуру отследить вряд ли получится. Да и возможностей у нас таких просто нет.

– Скажите, доктор, а он может быть…, – Дитрих запнулся, -…русским?

Пилар нахмурился, побарабанил пальцами по столу.

– Не буду исключать такой варианта, – наконец сказал он. – Пигментация волос и радужки глаз говорит о том, что он, скорее всего, выходец из Восточной или Северной Европы – встретить сероглазого светлого шатена на юге континента гораздо труднее. Хотя и не невозможно, так что это вряд ли можно считать точным доказательством. Одно могу сказать точно – это не житель ближайшей округи. У нас тут из белых никто не пропадал в последнее время…

Герц совсем погрустнел. А вот доктор вдруг улыбнулся, и с видом фокусника, извлекающего из-за уха потрясенного зрителя монету, сказал:

– Впрочем, один сюрприз для вас у меня все же имеется, господин гауптман. Взгляните.

С этими словами он протянул Герцу конверт из плотной коричневой бумаги.

Герц раскрыл конверт, перевернул – и в ладонь высыпалось несколько крупных, неправильной формы кристалликов, больше всего похожих на битое стекло.

– Что это?

– Насколько я понимаю – алмазы, – сказал Пилар. – Я нашел это в нагрудном кармане у мертвеца.

Несколько минут Герц лихорадочно соображал. Ну конечно! Если организация, о которой писал Виэйру, существует, вполне вероятно, что ее интересуют именно алмазы – ведь в Анголе есть богатейшие алмазные месторождения! Интересно…

Он рывком поднялся, пожал Пилару руку.

– Большое спасибо, доктор. Вы мне очень сильно помогли.

И быстро вышел.

– Гауптман, могу я кремировать труп? – выкрикнул вслед Пилар. – Он ужасно воняет!

"Конечно, доктор", донеслись из коридора слова стремительно удаляющегося Герца.

– Хм-м, и чего он так обрадовался? – задумчиво сказал Пилар. Он глотнул кофе и поморщился: – Ну вот, уже остыл…

Выйдя во двор комендатуры, Дитрих окликнул майора Диаша, сидевшего в тенечке и обмахивающегося сложенной газетой.

– Майор, где лейтенант Абреу?

– Час назад отправлен в Лобиту. Будет послезавтра. А что случилось?

– Жаль… Мне нужны солдаты, – сказал Герц. – Не меньше отделения.

– Хорошо. А с какой целью?

– Об этом я пока не могу вам сказать, – сказал Дитрих.

Диаш странно посмотрел на него.

– Майор, вы обязаны оказывать мне полное содействие, – напомнил Герц.

– Полнее некуда! – совершенно по-женски всплеснул руками майор. – Вы получите отделение, и я не буду задавать вопросов. Хотя это и идет вразрез со всеми требованиями субординации…

Дитрих едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Субординация… Неужели этот пузырь еще что-то помнит из устава?

Вслух же он сказал:

– Майор, я обязательно введу вас в курс дела – только чуть позже. А пока распорядитесь, пожалуйста, насчет выделения бойцам полного боекомплекта и сухого пайка на трое суток. Это им понадобится. И я хотел бы переговорить с командиром…

– Сержант Велосо сейчас подойдет, – кивнул Диаш.

Александр ВЕРШИНИН,

12-13 декабря 1942 года

Я размял в руке пригоршню почвы. Темные комочки посыпались с пальцев, зашуршали в пожелтевшей, вытоптанной траве.

Странно.

Поднял еще пригоршню почвы, растер в ладонях. Ошибиться нельзя – это довольно типичная для ангольских саванн и предгорий тяжелая красновато-бурая почва. Она ожелезненная, оттого и цвет такой. Ближе к горам почвы тоже будут красными, но уже с другим оттенком и совсем другими характеристиками – там будут ферралитовые песчанистые почвы, довольно легкие и с низкой плодородностью: черта с два там можно будет растить такие здоровенные морковины, какую Вейхштейн недавно схрумкал.

Но это же абсурд!

Прииск – даже в том полусонном запустении, в котором он пребывал после эвакуации большей части персонала – производил впечатление. Чувствовалось, что обустраивались тут надолго: капитальные строения, солидные корпуса… Правда, сейчас, когда народу здесь было едва ли десятая часть от обычного "населения", прииск казался заброшенным, но было ясно, что он в любой момент оживет – для этого нужно лишь доставить специалистов и рабочих. У меня на мгновение даже дыхание перехватило, когда я глядел на Зою, с видом заправского экскурсовода рассказывающую нам о прииске, на прячущего улыбку в бороде Горадзе, на невозмутимого Анте, на забавного толстяка Попова. Удивительно, как эти полтора десятка людей сумели не опуститься, не забыть о том, для чего они здесь, да еще и сохранить прииск в рабочем состоянии. Конечно, тяжело им пришлось, но… Какие все же молодцы…

Немного разочаровала разве что плотина. Глядя на нее, я вспомнил свою давнюю поездку на ДнепроГЭС – высоченная бетонная стена сдерживает натиск могучей реки, вниз с чудовищным грохотом и ревом обрушиваются феерические каскады воды, вращая лопатки колоссальной мощности турбин. Каждая из турбин – это могучее механическое сердце, вместе они стучат уверенно и ровно, и словно кровь по артериям от человеческого сердца, разбегаются от этих механических сердец по проводам реки слепящих энергий, заставляя биться другие механические сердца тысяч станков, миллионов машин. Конечно, плотине гидростанции прииска до ДнепроГЭСа далеко, она просто не может – да и не должна – быть большой, здесь не нужны десятки мегаватт, но… Впрочем, Раковский настолько красочно расписал все преимущества именно такой небольшой, но эффективной электростанции, что под конец прогулки я с легкостью пересмотрел первоначальное мнение.

Но и здания, и электростанция отошли на второй план, стоило мне увидеть рабочий участок. Его видом я был поражен еще во время утреннего знакомства с лагерем. Сначала я подумал, что ошибся и даже переспросил – что, алмазы добываются именно здесь? Да, ответила Зоя, и увлекла нас дальше – какие-то склады показывать. Но этот участок, больше всего похожий на воронку от чудовищных размеров бомбы, не давал мне покоя, и после обеда я сразу же помчался обратно.

– А я думаю – куда вы делись? Только вроде собирались вместе к участку отправиться, а вас уж и след простыл…

Зоя. Она подошла и встала слева от меня, в двух шагах от края воронки.

– Да-да, – я рассеянно покивал. – Знаете, все это очень странно.

– …и опять головной убор забыли, – Зоя сунула мне в руки панамку.

Очень кстати, потому что ангольское солнце пекло немилосердно.

Впрочем, сейчас я не чувствовал палящих лучей. Я не сводил взгляда с Зои. Она стояла на самом краю циклопической воронки – невысокая, изящная… Прямо как в тот день…

На самом деле я не все рассказал Вейхштейну. Было между мною и Зоей и еще кое-что, о чем я умолчал. Умолчал по одной-единственной причине: я стыдился того, как повел себя тогда, шесть лет назад. И я сам не хотел вспоминать о том, что было – но теперь, когда Зоя стояла в двух шагах от меня, не вспоминать просто не мог…

Это даже нельзя было назвать отношениями – даже самые строгие ревнители нравов нарекли бы это максимум дружбой. Несколько раз сходили вместе в театр и кино, гуляли по вечерним парковым аллеям, зимой выбирались в лес на лыжах, вот и все. А картинки из прошлого встают в памяти, словно оживает кинопленка: вот Зоя взбегает по мраморным ступенькам театра, вот она, размахивая эскимо, рассказывает мне о своем споре с преподавателем, вот раскрасневшаяся Зоя высовывается из-за сосны, и в лоб мне летит увесистый снежок… А вот она стоит на краю обрыва – невысокая, изящная. Внизу – серебристая лента реки, за которой тают в вечерней дымке поля и перелески, лучи низкого солнца пронизывают сосновый бор.