355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Северянин » Полное собрание стихотворений » Текст книги (страница 57)
Полное собрание стихотворений
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 21:06

Текст книги "Полное собрание стихотворений"


Автор книги: Игорь Северянин


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 64 страниц)

ДОРОЖНЫЕ ИМПРОВИЗАЦИИ
1

Над Балтикой зеленоводной

Завила пена серпантин:

О, это “Rь gen” быстроходный

Опять влечет меня в Штеттин!

Я в море вслушиваюсь чутко,

Безвестности грядущей рад…

А рядом, точно незабудка

Лазоревый ласкает взгляд.

Знакомец старый – Висби – вправо.

Два года были или нет?

И вот капризно шлет мне Слава

Фатаморгановый привет.

Неизмеримый взор подругин

В глаза впивается тепло,

И басом уверяет “Rь gen”,

Что впереди у нас светло!

Пароход “Rь gen”

14 авг. 1924 г.

2

Подобна улица долине.

В корзине каждой, как в гнезде,

Повсюду персики в Берлине,

В Берлине персики везде!

Витрины все и перекрестки

В вишнево-палевых тонах.

Берлин и персик! вы ль не тезки,

Ты, нувориш, и ты, монах?…

Асфальтом зелень опечалив,

Берлин сигарами пропах…

А бархат персиковый палев,

И персики у всех в устах!

И чувства более высоки,

И даже дым, сигарный дым,

Тех фруктов впитывая соки,

Проникся чем-то молодым!

Я мог бы сделать много версий,

Но ограничусь лишь одной:

Благоухает волей персик

Над всей неволей площадной!

Берлин

23 авг. 1924 г.

3

Еще каких-нибудь пять станций,

И, спрятав паспорт, как девиз,

Въезжаем в вольный город Данциг,

Где нет ни армии, ни виз!

Оттуда, меньше получаса,

Где палевеет зыбкий пляж,

Курорта тонкая гримаса -

Костюмированный голяш…

Сквозь пыльных листьев блеклый шепот

Вульгарничает казино -

То не твое ли сердце, Цоппот,

Копьем наживы пронзено?

И топчет милые аллейки

Твои международный пшют.

Звучат дождинки, как жалейки,

И мокрый франт смешон, как шут…

Цоппот

5 сент. 1924 г.

4

Пойдем на улицу Шопена,-

О ней я грезил по годам…

Заметь: повеяла вервэна

От мимо проходящих дам…

Мы в романтическом романе?

Растет иль кажется нам куст?…

И наяву ль проходит пани

С презрительным рисунком уст?…

Благоговейною походкой

С тобой идем, как не идем…

Мелодий дымка стала четкой,

И сквозь нее мы видим дом,

Где вспыхнут буквы золотые

На белом мраморе: “Здесь жил,

Кто ноты золотом литые

В сейф славы Польши положил”.

Обман мечты! здесь нет Шопена,

Как нет его квартиры стен,

В которых, – там, у гобелена,-

Почудился бы нам Шопен!..

Варшава

1924 г.

5

Уже Сентябрь над Новым Светом

Позолотил свой синий газ,

И фешенебельным каретам

Отрадно мчаться всем зараз…

Дань отдаем соблазнам стольким,

Что вскоре раздадим всю дань…

Глаза скользят по встречным полькам,

И всюду – шик, куда ни глянь!

Они проходят в черных тальмах

И гофрированных боа.

Их стройность говорит о пальмах

Там где-нибудь на Самоа…

Они – как персики с крюшоном:

Ледок, и аромат, и сласть.

И в языке их притушенном

Такая сдержанная страсть…

Изысканный шедевр Guerlain'a -

Вервэна – в воздухе плывет

И, как поэзия Верлэна,

В сердцах растапливает лед.

Идем назад по Маршалковской,

Что солнышком накалена,

Заходим на часок к Липковской:

Она два дня уже больна.

Мы – в расфуфыренном отэле,

Где в коридорах полумгла.

Снегурочка лежит в постели

И лишь полнеет от тепла…

Лик героини Офенбаха

Нам улыбается в мехах,

И я на пуф сажусь с размаха,

Стоящий у нее в ногах.

И увлечен рассказом близким

О пальмах, море и сельце,

Любуюсь зноем австралийским

В игрушечном ее лице…

Варшава

1924 г.

ПОСЛАНИЯ
СОЛНЕЧНОЙ ЖЕНЩИНЕ

А. Д. Б.

У Гетеборгского канала

Есть местность “Солнечный залив”,

Где зорь полярных перелив.

Там женщина, что счастье знала,-

Невероятное, как миф,-

Утерянное вдруг, – бывала,

В слезах печаль свою излив.

Там, под опекой мудрых шведов,

Растет ее ребенок – сын.

Он в жизни у нее один

Восторг. Она, удар изведав,

От преждевременных седин,

От горя и от мрачных бредов

В нем зрит забвенья альмандин…

Быв мужу солнечной женою,

Будь сыну солнечная мать!

Как жизнь ни стала бы ломать

Тебя, пребудь сама собою:

Величественной и простою.

Мечты с Надземным перевив,

Не бойся бедствия сигнала

У Гетеборгского канала -

В местечке “Солнечный залив”!..

1923 г.

“ПАГАНЕЛЮ”

А. Н. Ч.

Не знаю – в этой жизни, в той ли,

Но мне сдается, были в Тойле

Когда-то Вы, мой рыболов.

Сдается это оттого мне,

Что нет для ловли мест укромней

И нет для песен лучших слов.

Мы вскоре ждем весну-вакханку.

Вы, захватив свою датчанку-

Невесту, приезжайте к нам,

Свое исполнив обещанье

Послушать наших рек журчанье,

Побегать с нами по лесам.

Я вспоминаю, как в Берлине

Вы тосковали о долине,

О людях, о восплесках рек,

О говоре священном леса -

Я вспоминаю. Ах, профессор,

Не из людей Вы человек!..

Недаром старого Георга

Вы друг, исполненный восторга,

И Скандинавии певец.

Отдайте ж Брандесу приветы -

Весь жар от русского поэта -

Ловца форелей и сердец!

1923 г.

ВЛАДИМИРУ МАЯКОВСКОМУ

Мой друг, Владимир Маяковский,

В былые годы озорник,

Дразнить толпу любил чертовски,

Показывая ей язык.

Ходил в широкой желтой кофте,

То надевал вишневый фрак.

Казалось, звал: “Окатострофьте,

Мещане, свой промозглый мрак!”

В громоздкообразные строки,-

То в полсажени, то в вершок,-

Он щедро вкладывал упреки

Тому, кто звал стихи “стишок”…

Его раскатный, трибунальный,

Толпу клонящий долу бас

Гремел по всей отчизне сальной,

Где поп, жандарм и свинопас.

В те годы черного режима

Мы подняли в искусстве смерч.

Володя! Помнишь горы Крыма

И скукой скорченную Керчь?

О вспомни, вспомни, колобродя

Воспоминаний дальних мгу,

В Гурзуф и Ялту, мой Володя,

Поездку в снежную пургу.

В авто от берегов Салгира

С закусками и коньяком

И этот кошелек банкира,

Вдруг ставший нашим кошельком!

Ты помнишь нашу Валентину,

Что чуть не стала лишь моей?!

Благодаря тебе, я вынул

Из сердца “девушку из фей”…

И, наконец, ты помнишь Сонку,

Почти мою, совсем твою,

Такую шалую девчонку,

Такую нежную змею?…

О, если ты, Владимир, помнишь

Все эти беглые штрихи,

Ты мне побольше, поогромней

Швырни ответные стихи!

24 янв. 1923 г.

КУЗИНЕ ШУРЕ

А. М. К.

Вы пишете, моя кузина,

Что Вам попался на глаза

Роман “Падучая стремнина”,

Где юности моей гроза,

Что вы взволнованы романом,

Что многие из героинь

Знакомы лично Вам, что странным

Волненьем сверженных святынь

Объяты Вы, что я, Вам чуждый

До сей поры, стал меньше чужд,

Что Вы свои былые нужды

Среди моих – Вам чуждых – нужд

В моем романе отыскали,

И что моих запросов ряд

Подобен Вашим, что едва ли

Я буду сходству, впрочем, рад…

Подход к любви, подход к природе,

Где глаз не столько, сколько слух,

И все другое в этом роде

Вы говорите в письмах двух…

Спасибо, дорогая Шура:

Я рад глубокому письму.

Изысканна его структура

И я ль изысков не пойму?

Все, все, что тонко и глубоко,

Моею впитано душой,-

Я вижу жизнь неоднобоко.

Вы правы: я Вам не чужой!

1923 г.

ИЗ “ПИСЕМ К ПЕРВОЙ”

Мы пять минут назад пришли из парка.

О, если б знала ты, как он красив!

Предвешний снег, вчера белевший марко,

Сегодня снова чист. Остановив

Начавшееся таянье, ночная

Метель опять вернула нам зиму.

Я не горюю вовсе потому,

Что это лишь на день, моя родная:

Ведь завтра снова солнце загремит

В свои победоносные литавры,

И голову весна украсит в лавры

Северновешней девушке Лилит…

Весь парк в горах. Он кедрово-сосново-

Еловый. Много тут и пихт густых.

Он каждый день выглядывает ново

На склонах гор отвесных и крутых.

Посередине парка вьется тонко

Извилистая журчная речонка,

Где в изобилье черная форель,

Которую вылавливаем ловко,-

Лишь поднесет к устам своим свирель

Пленительный на севере апрель -

Я и моя подруга-рыболовка,

К реке ведет громадной буквой “Эс”

Отлогая дубовая аллея,

Куда мы любим летом под навес

Дубов войти, а там, за ней, белея

На противоположной стороне

Реки, на скалах, в синей тишине

Седых, голубоватых, в виде рамок

Растущих, кедров – спит изящный замок,

Где сорок пять покоев. Но штандарт

Над башнею давно уже разорван.

Лишь изредка на шпиль присядет ворон -

Достойный лихолетья злого бард…

А под горой, под тридцатисаженной

Слоистой и цветистой крутизной,

Своею сизо-голубой волной

Плеща о берег, солнцем обожженный

В златоиюльский изумрудный зной

Утонченное призрачное море

Балтийское – во всем своем просторе.

Есть в парке грот, у замка, над рекой,

Где ручеек прозрачный, еле слышно

Журча, течет. А перед входом пышно

Цветет шиповник розовой стеной.

В саду фруктовом груши и черешни,

В оранжерее крупный виноград

И персики. И я, как инок, рад

Бродить средь них в день светозарно-вешний.

Под осень ал колючий барбарис,

Из узких ягод чьих готовим литры

Ликера, упоительные цитры,

И наши знатоки – один, Борис,

Нарциссов принц, и Александр, принц лилий,

Ему приписывают свойство крылий,

С чем даже я, из знатоков знаток,

Не стану спорить, пробуя глоток…

Итак, для твоего, голубка, взора

Я набросал окрестность замка Орро.

От нашей хижины в полуверсте,

Он виден из окна моей рабочей

Залитой светом комнаты, где очи

Фелиссы мне твердят о красоте!

1922

ЛУЧЕЗАРОЧКА
1

Сирень расцветала белая,

Фиолевая сирень.

И я, ничего не делая,

Пел песни весь Божий день.

Тогда только пол-двадцатого

Исполнилось мне едва,-

И странно ли, что листва

Казалась душе объятою

Дыханием Божества?

2

На дачи стремились дачники,-

Поскрипывали возы.

И дети, закрыв задачники,

Хранившие след слезы,

Ловили сачками бабочек

И в очере козерог,

И вечером у дорог

Подпрыгивала бодро жаба,

Чеканящая свой скок.

3

Мы жили у водной мельницы

И старенького дворца.

Салопницы и постельницы

Там сплетничали у крыльца.

Противные вы, сплетницы,-

Единственное пятно

На том, что забыть грешно.

Пусть вам, забияки-сплетницы,

Забвение суждено.

4

Была небольшая яхточка

Построена мужичком,

Не яхточка, а барахточка,

Любившая плыть вверх дном…

Была она лишь двухместная,

И, если в ней плыть вдвоем,

Остойчива под веслом;

Но третьего, – неуместного,-

Выкидывала ничком…

5

Моя дорогая Женичка

Приехала вечерком

И, наскоро три вареничка

Покушав, полубегом

Отправилась прямо на речку,

И я поспешил за ней,

В бесшумье ночных теней

Любимую Лучезарочку

Катая, прижать тесней.

6

7

Всю ночь мы катались весело,

Друг к другу сердца крыля.

Подруга моя повесила

Шаль мокрую у руля.

Ты помнишь? ты не забыла ли

Того, что забыть нельзя,

И что пронеслось, скользя?

Да, полно, все это было ли?

Расплылась воды стезя.

8

Любимая! самая первая!

Дыханье сосновых смол!..

Была не всегда жизнь стервою -

Твердит мне твое письмо,

Летящее в дни июльские,

Пятнадцать веков спустя

(Не лет, а веков, дитя!)

Чтоб дни свои эсто-мулльские

Я прожил, о сне грустя…

9

Пустяк, ничего не значащий,

Значенья полн иногда,-

И вот я, бесслезно плачущий,

Былые воздвиг года.

Лета вы мои весенние,-

На яхточке пикники,

Шуршащие тростники,-

Примите благоговение

Дрожащей моей руки.

10

Рука, слегка оробелая…

Былого святая сень…

Сирень расцветала белая,

Фиолевая сирень!

Как трогательны три вареничка,

И яхточка, и вуаль,

И мокрая эта шаль,

И ты, дорогая Женичка,

Чье сердце – моя скрижаль!

1922 г.

АПОФЕОЗ

Моя литавровая книга -

Я вижу – близится к концу.

Я отразил культуры иго,

Природу подведя к венцу.

Сверкают солнечные строфы,

Гремят их звонкие лучи.

Все ближе крест моей Голгофы

И все теснее палачи…

Но прежде, чем я перестану

На этом свете быть собой,

Я славить солнце не устану

И неба купол голубой!

Я жажду, чтоб свершали туры

Созвездья бурно над землей.

Я жажду гибели культуры

Ненужной, ложной и гнилой!

Я жажду вечного зеленца,

Струящего свой аромат.

Они звенят, литавры солнца!

Они звенят! Они звенят!

И в этом звоне, в этом громе,

И в этой музыке лучей

Я чувствую, как в каждом доме

Живой сверкает горячей!

1923 г.

МЕДАЛЬОНЫ
Сонеты и вариации о поэтах, писателях и композиторах

1. АНДРЕЕВ

Предчувствовать грядущую беду

На всей земле и за ее пределом

Вечерним сердцем в страхе омертвелом

Ему ссудила жизнь в его звезду.

Он знал, что Космос к грозному суду

Всех призовет, и, скорбь приняв всем телом,

Он кару зрил над грешным миром, целом

Разбитостью своей, твердя: “Я жду”.

Он скорбно знал, что в жизни человечьей

Проводит Некто в сером план увечий,

И многое еще он скорбно знал,

Когда, мешая выполненью плана,

В волнах грохочущего океана

На мачту поднял бедствия сигнал.

1926

2. АПУХТИН

Вы помните ли полуанекдот,

Своей ничтожностью звучащий мило,

Как девочка у матери спросила,

Смотря на вздутый недугом живот:

“Он настоящий дядя или вот,

Нарочно так?” – Мы, посмотрев уныло,-

По-девочкину, на его чернила,

Вопрос предложим вкусу самый тот…

Из деликатности вкус не ответит.

Но вы – вы, подрастающие дети,

Поймете, верю, чутче и живей

Красноречивое его молчанье.

Тебе ж, певец, скажу я в оправданье:

– Ты был достоин публики своей.

1926

3. АРЦЫБАШЕВ

Великих мало в нашей жизни дней,

Но жизнь его – день славный в жизни нашей.

Вам, детки, солидарные с папашей,

Да будет с каждым новым днем стыдней.

Жизнь наша – бред. Что Санин перед ней? -

Невинный отрок, всех вас вместе краше!

Ведь не порок прославил Арцыбашев,-

Лишь искренность, которой нет родней.

Людей им следовать не приглашая,

Живописал художник, чья большая,-

Чета не вашим маленьким, – коря

Вас безукорно, нежно сострадая,

Душа благоуханно-молодая

Умучена законом дикаря.

1927

4. АХМАТОВА

Послушница обители Любви

Молитвенно перебирает четки.

Осенней ясностью в ней чувства четки.

Удел – до святости непоправим.

Он, Найденный, как сердцем ни зови,

Не будет с ней в своей гордыне кроткий

И гордый в кротости, уплывший в лодке

Рекой из собственной ее крови.

Уж вечер. Белая взлетает стая.

У белых стен скорбит она, простая.

Кровь капает, как розы, изо рта.

Уже осталось крови в ней немного,

Но ей не жаль ее во имя Бога;

Ведь розы крови – розы для креста…

1925

5. БАЙРОН

Не только тех он понял сущность стран,

Где он искал – вселенец – Человека,

Не только своего не принял века,-

Всех, – требовательный, как Дон-Жуан.

Британец, сам клеймящий англичан,

За грека биться, презирая грека,

Решил, поняв, что наилучший лекарь

От жизни – смерть, и стал на грани ран.

Среди аристократок и торговок

Искал внутри хорошеньких головок

Того, что делает людей людьми.

Но женщины для песнопевца воли

Объединились вплоть до Гвиччиоли

В угрозу леди Лэмб: “Remember me”.[56]56
  Помни меня (англ.).


[Закрыть]

1927

6. БАЛЬЗАК

В пронизывающие холода

Людских сердец и снежных зим суровых

Мы ищем согревающих, здоровых

Старинных книг, кончая день труда.

У камелька, оттаяв ото льда,

Мы видим женщин, жизнь отдать готовых

За сон любви, и, сравнивая новых

С ушедшими, все ищем их следа.

Невероятных призраков не счесть…

Но “вероятная невероятность” есть

В глубинных книгах легкого француза,

Чей ласков дар, как вкрадчивый Барзак,

И это имя – Оноре Бальзак -

Напоминанье нежного союза…

1925

7. БЕТХОВЕН

Невоплощаемую воплотив

В серебряно-лунящихся сонатах,

Ты, одинокий, в непомерных тратах

Души, предвечный отыскал мотив.

И потому всегда ты будешь жив,

Окаменев в вспененностях девятых,

Как памятник воистину крылатых,

Чей дух – неумысляемый порыв.

Создатель Эгмонта и Леоноры,

Теперь тебя, свои покинув норы,

Готова славить даже Суета,

На светоч твой вперив слепые очи,

С тобой весь мир. В ответ на эту почесть -

Твоя презрительная глухота.

1927

8. БИЗЕ

Искателям жемчужин здесь простор:

Ведь что ни такт – троякий цвет жемчужин.

То розовым мой слух обезоружен,

То черный власть над слухом распростер.

То серым, что пронзительно остер,

Растроган слух и сладко онедужен,

Он греет нас, и потому нам нужен,

Таланта ветром взбодренный костер.

Был день – толпа шипела и свистала.

Стал день – влекла гранит для пьедестала.

Что автору до этих перемен!

Я верю в день, всех бывших мне дороже,

Когда сердца вселенской молодежи

Прельстит тысячелетняя Кармен!

1926

9. БЛОК

Красив, как Демон Врубеля для женщин,

Он лебедем казался, чье перо

Белей, чем облако и серебро,

Чей стан дружил, как то ни странно, с френчем…

Благожелательный к меньшим и меньшим,

Дерзал – поэтно видеть в зле добро.

Взлетел. Срывался. В дебрях мысли брел.

Любил Любовь и Смерть, двумя увенчан.

Он тщетно на земле любви искал:

Ее здесь нет. Когда же свой оскал

Явила Смерть, он понял: – Незнакомка…

У рая слышен легкий хруст шагов:

Подходит Блок. С ним – от его стихов

Лучащаяся – странничья котомка…

1925

10. БОДЛЕР

В туфле ли маленькой – “Les fleurs du mal”,[57]57
  “Цветы зла” (фр.)


[Закрыть]

В большом ли сердце – те же результаты:

Не злом, а добродетелью объяты

Земнившие небесную эмаль.

В днях юности – семи грехов скрижаль

И одуряющие ароматы.

Благочестивые придут закаты,

И целомудрия до боли жаль.

Ты в комнаты вечерний впустишь воздух,

О ледяных задумаешься звездах,

Утончишь слух, найдешь для тела тишь.

И выпрыгнут обиженно в окошки

Грехом наэлектриченные кошки,

Лишь пса раскаянья ты присвистишь.

1926

11. БОРАТЫНСКИЙ

Ложь радостей и непреложье зол

Наскучили взиравшему в сторонке

На жизнь земли и наложили пленки

На ясный взор, что к небу он возвел.

Душой метнулся к северу орел,

Где вздох крылатый теплится в ребенке,

Где влажный бог вкушает воздух тонкий,

И речи водопада внемлет дол.

Разочарованному обольщенья

Дней прежних не дадут отдохновенья

И горького не усладят питья.

С оливой мира смерть, а не с косою.

Так! в небе не смутит его земное,

Он землю отбывал без бытия…

1926

12. БРЮСОВ

Его воспламенял призывный клич,

Кто б ни кричал – новатор или Батый…

Не медля честолюбец суховатый,

Приемля бунт, спешил его постичь.

Взносился грозный над рутиной бич

В руке самоуверенно зажатой,

Оплачивал новинку щедрой платой

По-европейски скроенный москвич.

Родясь дельцом и стать сумев поэтом,

Как часто голос свой срывал фальцетом,

В ненасытимой страсти все губя!

Всю жизнь мечтая о себе, чугунном,

Готовый песни петь грядущих гуннам,

Не пощадил он – прежде всех – себя…

1926

13. ПОЛЬ БУРЖЕ

Как должного ему я не воздам,

Как я пройду своей душою мимо

Того, кем нежно, бережно хранима

Благая сущность девствуюших дам?

Сквернит мужская черствость часто храм

Душ, на земле взыскавших серафима,

Есть тонкий аромат в удушье дыма

Так называемых “мещанских” драм.

Как будто обыватель без души?…

И как его ты, критик, ни круши,

Блажен, в душе найти сумевший душу.

И если, кончив том, вздохнешь: “Уже?…”

Я думаю, я правды не нарушу,

Признав твой возглас честью для Бурже!

1925

14. БУНИН

В его стихах – веселая капель,

Откосы гор, блестящие слюдою,

И спетая березой молодою

Песнь солнышку. И вешних вод купель.

Прозрачен стих, как северный апрель.

То он бежит проточною водою,

То теплится студеною звездою,

В нем есть какой-то бодрый, трезвый хмель.

Уют усадеб в пору листопада.

Благая одиночества отрада.

Ружье. Собака. Серая Ока.

Душа и воздух скованы в кристалле.

Камин. Вино. Перо из мягкой стали.

По отчужденной женщине тоска.

1925

15. БЕЛЫЙ

В пути поэзии, – как бог, простой

И романтичный снова в очень близком,-

Он высится не то что обелиском,

А рядовой коломенской верстой.

В заумной глубине своей пустой -

Он в сплине философии английском,

Дивящий якобы цветущим риском,

По существу, бесплодный сухостой…

Безумствующий умник ли он или

Глупец, что даже умничать не в силе -

Вопрос, где нерассеянная мгла.

Но куклу заводную в амбразуре

Не оживит ни золото лазури,

Ни переплеск пенснэйного стекла…

1926

16. ВЕРБИЦКАЯ

К ней свысока относится Парнас,

Ее поставив вне литературы:

Ах, Искренность! твоей фюрирутуры

Хрусталинки на крыльях – бред для нас…

Парнасу вторит Критика: “Она

Способна развратить, всмотритесь в туры

Ее идей…” И вот для креатуры

Читательской она, как грех, нужна…

Но несмотря на все ее бессилье

(Верней – благодаря ему!), обилье

Поклонников – печалящий симптом:

Находит в-ней охотник за бациллой

Разврата то, роднящее с гориллой,

Чего она не вкладывала в том…

1926

17. ВЕРДИ

Поют на маскированном балу

Сердца красавиц, склонные к измене.

А преданный сердцам певучий гений

Подслушивает их, таясь в углу.

О сквозь столетья розовую мглу,

Впитав исполненную наслаждений

Песнь их сердец, пред нами будит тени

Мелодий, превратившихся в золу…

Пусть эта песнь в огне своем истлела!

Ренато, Риголетто и Отелло,

Эрнани, Амонасро и Фальстаф,

Перепылав, все растворилось в тверди,

Взнесенные в нее крылами Верди,

Нас и золою греть не перестав.

1926

18. ВЕРЛЕН

Абсент, питавший грубость апаша,

В нем ласковые пробуждал оттенки.

Телесные изничтожала стенки

Полетом опьяненная душа.

Он, глубь души вином опустоша,

Уподоблял себя демимонддэнке,

Кого врач Ужас выбрал в пациентки,

И умерщвлял с улыбкой, не спеша.

Он веет музыкальною вуалью,

Он грезит идеальною печалью,

В нем бирюзового тумана плен.

В утонченностях непереводимый,

Ни в чем глубинный, в чуждости родимый.

Ни в ком неповторимый Поль Верлен.

1926

19. ЖЮЛЬ ВЕРН

Он предсказал подводные суда

И корабли, плывушие в эфире.

Он фантастичней всех фантастов в мире

И потому – вне нашего суда.

У грез беспроволочны провода,

Здесь интуиция доступна лире,

И это так, как дважды два – четыре,

Как всех стихий прекраснее – вода.

Цветок, пронизанный сияньем светов,

Для юношества он и для поэтов,

Крылатых друг и ползающих враг.

Он выше ваших дрязг, вражды и партий.

Его мечты на всей всемирной карте

Оставили свой животворный знак.

1927


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю