Текст книги "Жуков. Халхин-Гол (СИ)"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Петр Алмазный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

В гостинице «Москва», едва я поднялся в свой номер, раздался звонок. Я взял трубку.

– Товарищ Жуков? – поинтересовался звонивший.

– Он самый.

– С вами говорит Поскребышев.

– Слушаю вас, товарищ Поскребышев.

– Завтра, в пятнадцать часов, вас ждет товарищ Сталин. За вами заедут в четырнадцать пятнадцать.

Москва, Кремль, кабинет Сталина. Сентябрь 1939 года

Кабинет поражал своим аскетизмом. Большой стол, заваленный картами и бумагами, несколько стульев, портреты Маркса, Энгельса и Ленина на стене. И сам Хозяин, стоявший у карты Дальнего Востока. Он был ниже меня ростом, но его присутствие заполняло всю комнату, делая ее тесной.

– Товарищ Жуков, – его голос был тихим, хрипловатым, без тени приветливости. Он указал на карту мундштуком трубки. – Вы хорошо поработали на Халхин-Голе. Разгромили самураев. Теперь японцы уважают нашу силу. Но уважения мало. Нужно добить.

Он повернулся ко мне, и его пронзительный взгляд скользнул по моему новому комкоровскому мундиру и Золотой Звезде.

– Военный совет считает, что пора ликвидировать японский плацдарм полностью. И поднять вопрос о правомерности существования Маньчжоу-Го. Ваше мнение?

Я почувствовал, как меня прошибает холодным потом. Он не столько интересовался моим мнением, сколько проверял глубину понимания. Сказать «да» и взять на себя неподъемную задачу? Или проявить осторожность и показаться слабым?

– Товарищ Сталин, что касается военной части, то считаю, что эта задача выполнима, – начал я, тщательно подбирая слова. – Но для ее решения нужно многое переменить. Без этого мы понесем неоправданно высокие потери и можем потерпеть неудачу.

Сталин медленно раскурил трубку, не сводя с меня глаз.

– Что именно нужно переменить? Конкретно.

– Первое. Моторизация и механизация. На Халхин-Голе я убедился – будущее за танковыми клиньями и мотопехотой. Нам нужны не отдельные бригады, а целые механизированные корпуса. С новыми танками – с противоснарядной броней, мощными пушками. Те Т-26 и БТ, что есть сейчас – это уже вчерашний день. Их японская артиллерия легко поражает.

Сталин молча затянулся, кивнув, чтобы я продолжал.

– Второе. Связь. Раций не хватает катастрофически. Командиры батальонов не могут вызвать огонь артиллерии, командиры полков теряют управление в наступлении. Нужно наладить массовый выпуск надежных радиостанций для танков и пехоты.

Снова кивок.

– Третье. Авиация. Наши «И-15» и «И-16» выиграли у японцев, но ненадолго. У них уже есть более современные машины. Нам нужны новые истребители и пикирующие бомбардировщики для поддержки наземных войск.

Сталин подошел к пепельнице, выбил в нее из трубки пепел. Вынул из коробки с «Герцеговиной-Флор» папиросу, надломил ее и принялся набивать табаком трубку. И хотя он был сосредоточен на этом процессе, я понимал – вождь меня внимательно слушает.

– Четвертое. Подготовка командиров. Многие воюют по шаблонам Гражданской. Нужно учить взаимодействию родов войск, умению прорывать укрепленные районы, а не бросать пехоту в лобовые атаки.

Я сделал паузу, глядя на Сталина. Его лицо оставалось непроницаемым.

– Продолжайте, товарищ Жуков, – сказал он.

– Пятое – экипировка.

– Экипировка? – переспросил Иосиф Виссарионович.

– Да, товарищ Сталин. Разрешите начистоту?

– Не разрешу. Потребую.

– Экипировка и обмундирование наших бойцов мало отличаются от таковых времен империалистической и Гражданской войн. А современная война предъявляет иные требования.

– Какие же, товарищ Жуков?

– И форма и экипировка должны быть более удобными. Красноармеец все необходимое носит либо на плече, либо на поясе, либо за спиною – в вещмешке, как его отцы и деды. Таким образом нагрузка распределена не равномерно. А ее нужно распределить по всему телу. Это и облегчит нагрузку на марш-бросках и в атаках и сократит, к примеру, время на перезарядку стрелкового оружия.

– Интересно рассуждаете, – сказал вождь. – Можете изложить это нашим специалистам?

– Могу, товарищ Сталин. Позвольте заметить, что все эти перемены возможны лишь при полной мобилизации нашей промышленности. Все это требует ресурсов, станков, квалифицированных рабочих. Нужно срочно расширять производственные мощности на Урале и в Сибири, подальше от западных границ.

Я замолчал, хотя далеко не исчерпал свой список. Пожалуй, зря я ляпнул про Урал и Сибирь. Насторожится вождь. Кабинет заполнился густым дымом из его трубки. Сталин медленно подошел к столу, положил трубку в пепельницу.

– Вы предлагаете не план наступления, а программу перевооружения всей армии, – произнес он наконец, ровным, словно лишенным эмоций голосом. – Это требует времени. Даже за год мы не уложимся. А японцам необходимо ответить сейчас.

– Товарищ Сталин, – я сделал шаг вперед. – Мы можем нанести японцам чувствительный удар и сейчас, но для полного разгрома Квантунской армии и удержания территорий… Без этих мер мы рискуем повторить судьбу царской армии в 1905 году. Имея храбрость бойцов, но проигрывая из-за отсталой техники и тактики.

Он снова взял трубку, смотря на карту Маньчжурии.

– Ваши предложения… они уже звучали. Но не от тех, кто только что вернулся с победоносной войны. Тухачевский тоже говорил о танках… – он бросил на меня быстрый, испытующий взгляд.

Я невольно сглотнул. Он проверял меня на лояльность, проводя параллель с врагом народа.

– Речь идет не о теориях, товарищ Сталин, – четко сказал я. – Речь идет о том, что я видел своими глазами на поле боя. О том, что уже доказало свою эффективность в ограниченном масштабе. Моторизованные стрелки, поддержанные танками и авиацией, решают исход боя. Артиллерия, управляемая по радио, – пробивает любую оборону. Это не теория. Это практика.

Сталин снова повернулся ко мне. В его глазах, казалось, мелькнуло уважение.

– Хорошо. Подготовьте подробный доклад. С конкретными предложениями по срокам и ресурсам. Мы его рассмотрим. Что касается японцев… – он снова ткнул трубкой в карту, – мы нанесем удар. Ограниченный. Чтобы напомнить им об их месте. А ваши предложения… они могут пригодиться для более масштабных задач. Вы свободны, товарищ Жуков.

Я откозырял и вышел. Спина была мокрой от напряжения. Я предложил ему не просто военную реформу. Я предложил стратегический курс. И он его… принял к рассмотрению. Это был первый, самый опасный шаг. Впереди была борьба с косностью аппарата, с нехваткой ресурсов, с инерцией мышления. Вот только дверь была открыта. И я был готов в нее войти.

Глава 14

Москва, Московский текстильный институт

Кабинет ректора больше походил на творческую мастерскую. На стенах висели образцы тканей, на длинном столе лежали образцы сукна, схемы станков и эскизы костюмов. В общем – совершенно мирная обстановка.

Ректор, Николай Яковлевич Канарский, далеко не старый профессор с умными, усталыми глазами, и несколько ведущих преподавателей смотрели на меня с нескрываемым любопытством и некоторой опаской. Комкор в стенах их института был явлением нечастым.

– Товарищи, – начал я, положив перед собою папку с предварительными набросками, – понимаю, что в мое появление в стенах вашего учебного заведения вас несколько удивило. Все-таки вы работаете в сугубо гражданском учебном заведении, но работа по укреплению обороноспособности нашей страны – долг каждого советского человека. Я обратился к вам, а не в наркомат легкой промышленности вот почему. У вас, наверняка, учатся талантливые ребята, способные решать необычные творческие задачи. Как раз такую, вернее, целый ворох таких задач я хотел бы перед вами поставить. Хочу сразу предупредить, разговор наш пока предварительный, но сам товарищ Сталин заинтересован в в результатах этого разговора, так как им поручено мне собрать предварительную информацию по ряду важнейших для нашей армии вопросов.

Присутствующие переглянулись, с их лиц немедленно слетело скучающее выражение. Упоминание имени вождя подействовало, как холодный душ. Выдержав паузу, я подошел к доске и начал рисовать мелом упрощенную схему.

– Посмотрите на обычную гимнастерку. Мешковатая, неудобная, сковывает движения. Необходимо то и дело менять подворотнички. Хлопчатобумажная ткань, когда намокает, становится тяжелой и долго сохнет, а в жару не дышит. Красноармеец в такой форме – не воин, а страдалец. Я уже не говорю о том, что современное обмундирование мало чем отличается от обмундирования времен Гражданской, империалистической, даже – русско-японской войны тысяча девятьсот четвертого– пятого годов! А ведь более тридцати лет прошло, товарищи! И это только – гимнастерка, а ведь есть еще – шинель, сапоги, ботинки с обмотками. Не говоря уже о головном уборе рядового бойца.

– Что тут скажешь, – пробормотал один из преподавателей. – Традиция…

– Традиция? – переспросил я. – Наша родина – революция, сказал Владимир Ильич, следовательно, чтя традиции, мы должны оставаться революционерами во всем.

Ректор кивнул, делая пометки в блокноте.

– Что вы предлагаете, товарищ комкор?

– Во-первых, покрой. Нужна не гимнастерка, а нечто вроде куртки-блузы. Более свободного кроя, но без излишнего объема. Воротник должен быть комбинированным, то есть – когда требуется – отложным, а когда нужно закрыть горло, то застегивающимся наглухо. Рукава – с плотно, но не жестко облегающими манжетами, чтобы снег, пыль и насекомые не забивались.

Я видел, как преподаватели, которые сами были конструкторами одежды, переглядываются. Их можно было понять. Ведь я и впрямь предлагал отход от без малого столетних традиций.

– Во-вторых, материал, – продолжал я, дожимая их. – Нам нужно два основных типа ткани. Для летней формы – легкую, гигроскопичную, хорошо впитывающую пот. Для зимней – утепленную, возможно с добавлением искусственного волокна для прочности и легкости. И главное – окраска тканей должна быть не одноцветной, а с камуфлирующим рисунком.

В кабинете воцарилась тишина. Может, они не знали слова «камуфлирующий»?

– Вы говорите о камуфляже? – переспросил один из присутствующих. – Разработанном Барановым-Россинэ?

– Маскировочная окраска, – пояснил я, хотя впервые слышал эту фамилию. – Пятнистая, размытая или наоборот – однотонная, в зависимости от цвета местности, чтобы красноармеец сливался с нею. Не защитного цвета, который виден на любой поверхности, а под цвет песка, степи, леса, заснеженной равнины. Рисунок должен ломать силуэт. Крупные, неправильной формы пятна. Три-четыре цвета. Это резко снизит заметность бойца.

– Но это потребует изменения технологии окраски тканей, товарищ комкор, – проговорил ректор. – Такие ткани в СССР не производят. Нет красителей, нет технологий.

– Значит, нужно создавать, – жестко парировал я. – Война не будет ждать. Начнем с опытных партий, используя то, что есть. Ваша задача – разработать новый крой. И еще… – Я подошел к столу и взял образец ткани красноармейской шинели. – Шинель бойцу из постель и палатка, это так, но в атаке в ней, длинной, тяжелой невозможно быстро двигаться. Зимой она намокает и превращается в ледяной панцирь. Нужно принципиально иное решение. Главный принцип – одежда бойца должна быть легкой, прочной, удобной, не сковывающей движений, при этом соответствующей климатическим условиям.

– Я хочу напомнить вам, товарищ комкор, – снова заговорил ректор, – что у нас не научно-исследовательский, а учебный институт. Мы готовим кадры для нашей легкой промышленности.

– Потому я к вам и обратился, товарищ Канарский. Выберите из студентов группу талантливых, неординарно мыслящих ребят, дайте им, в рамках учебного процесса, творческое задание разработать новую форму для нашей армии, с учетом существующих в СССР технологий и материалов. В этой папке все требования, о которых я упомянул в нашем разговоре и еще больше – о которых я не упомянул. А также – мои примерные наброски того, как это должно выглядеть.

Я протянул ректору папку и наблюдал, как его сотрудники разглядывают мои наброски – странные, непривычные для этого времени, хотя и основанные на жесткой логике военных действий. Это была не прихоть, а необходимость, продиктованная опытом двух войн – той, что была, и той, что мне еще предстояло пережить здесь.

– Ваша задача, товарищи, – подвел я итог, – разработать эскизы и образцы новой полевой формы в трех вариантах: летнем, зимнем и для командного состава. Срок – один месяц. После этого доложим в Наркомат. Вопросы есть?

Вопросов было много. О стоимости, о перестройке производства, о сопротивлении Артиллерийского управления, отвечавшего за обмундирование, но я пока отмахивался. Рано пока обсуждать такие вопросы.

Я знал, что сопротивление моим предложениям во всех инстанциях будет бешеным, но я также знал, что каждый красноармеец, одетый в удобную и практичную форму, будет сражаться лучше. И шансы уцелеть в бою у него повысятся.

А это так же важно, как новый танк или самолет. Это был первый, маленький кирпичик в фундаменте будущей армии, которую мне предстояло построить. Армии, способной не просто победить в грядущей войне, но и уменьшить цену победы.

Москва, Научный автотракторный институт (НАТИ)

Директора НАТИ, Андрея Антоновича Липгарта, я застал в помещении, больше напоминавшем сборочный цех в миниатюре. На столе, заваленном чертежами, лежали модели танковых подвесок, образцы броневой стали, а на подоконнике дымилась паяльная лампа – видимо, здесь только что собирали что-то. Сам Липгарт, человек с умными, пронзительными глазами, смотрел на меня с нескрываемым интересом.

– Товарищ Жуков, ваши заметки о недостатках «БТ» и «Т-26» я изучил, – он отодвинул чертеж и достал мою записку, испещренную пометками. – «Слабая броня», «пожароопасность бензиновых двигателей», «недостаточная мощь 45-мм пушки против современных укреплений»… Вы бьете не в бровь, а в глаз. Но что вы предлагаете вместо абстрактных пожеланий?

Я развернул на столе свой планшет с новыми, пока еще сырыми эскизами.

– Не абстрактные пожелания, Андрей Антонович. Конкретные тактико-технические требования к новой машине.

Липгарт насторожился, его взгляд стал еще острее.

– Продолжайте.

– Первое. Защита. Лобовая броня не менее 45 миллиметров, установленная под наклоном. Это принципиально. Пуля и снаряд должны не пробивать ее, а рикошетировать.

– Это резко увеличит массу! – тут же отреагировал Липгарт.

– Значит, нужен новый двигатель. Не бензиновый, а дизельный. Мощный, экономичный и менее пожароопасный. Я знаю, что над дизелем «В-2» в Харькове уже работают. Нужно ускорить эти работы и адаптировать его для танка.

Я перевернул лист.

– Второе. Вооружение. 45-мм пушка – это вчерашний день. Нужна 76-мм длинноствольная пушка. Чтобы бить не только по пехоте, но и по любым японским, да и не только японским, танкам с дальней дистанции. И не менее двух пулеметов… Третье. Ходовая часть. Подвеска Кристи на «БТ» – ненадежная и сложная в обслуживании в полевых условиях. Нужна более простая и живучая торсионная подвеска. И широкие гусеницы, чтобы уменьшить удельное давление на грунт.

Липгарт молча слушал, иногда внося пометки в свой блокнот. Видно было, как в его голове уже идут расчеты.

– Вы описываете не средний танк, товарищ Жуков, а нечто промежуточное между средним и тяжелым. Масса будет под 30 тонн. Это сложно. Очень сложно. Но… – он вдруг улыбнулся, и в его глазах загорелся тот самый огонек создателя, – но чертовски интересно. У вас есть данные по предполагаемой толщине брони японских и немецких танков?

– Приблизительные, – соврал я, помня точные цифры о «Тиграх» и «Пантерах». – Но тенденция ясна – броня будет толще, пушки – мощнее. Наша задача – создать машину, которая будет оставаться грозной силой не один год.

– Понимаю. – Липгарт откинулся на спинку стула. – Вы предлагаете не эволюцию, а революцию. И сроки?

– Максимально сжатые. Опытный образец к концу следующего года. Я добьюсь, чтобы вам предоставили высший приоритет по ресурсам и кадрам.

Мы вышли из кабинета и направились в цех, где стояли несколько «БТ-7». Я положил ладонь на броню одного из них, холодную и тонкую.

– Эти машины очень помогают нам на Халхин-Голе, Андрей Антонович. Но следующая война будет другой. И нам нужен другой танк. Не для парадов, а для победы.

Липгарт кивнул, глядя на свой будущий объект для модернизации с видом хирурга, готовящегося к сложной операции.

– Он будет. Я берусь за эту работу, но готовьтесь, Георгий Константинович, за нее придется бороться. В верхах многие считают, что и нынешние танки – более чем достаточны.

– Я знаю, – сказал я, – но в эту битву придется вступить мне. Ваша – создать оружие. А моя – доказать, что оно нужно стране.

Следующей точкой в моем московском маршруте было КБ Поликарпова, а затем – туполевское КБ. Мне нужно было протолкнуть идею пикирующего бомбардировщика и нового истребителя. Работа только начиналась.

Другие институты и конструкторские бюро

Следующей остановкой стал авиазавод №39. Меня провели прямо в цех, где в клубах металлической пыли рождались истребители «И-16». Главный конструктор, Николай Николаевич Поликарпов, выслушал мои претензии к его «ишачку» молча, лишь изредка поддакивая.

– Маневренность – да, хороша, – говорил я, глядя не на самолет, а на него, – но скорость, скороподъемность, вооружение – уже недостаточны. Новые японские самолеты уже превосходят их по своим характеристикам. Нам также нужен новый истребитель. Не уступающий им, а превосходящий их.

Поликарпов тяжело вздохнул.

– Я знаю, товарищ Жуков. Работаю над «И-180», но… – он махнул рукой в сторону цеха, – тут свои сложности.

Я понимал, о чем он. Сложности были. Что греха таить, многого не хватало советской промышленности. Да и система управления ею была далека до совершенства. Будь моя воля, я бы создал Государственный Комитет Обороны не в 1941, а прямо сейчас.

– Николай Николаевич, – я понизил голос. – «И-180» – это хорошо, но стране нужен задел на будущее. Нужен самолет с новым, мощным мотором, с убирающимся шасси, с защитой для летчика. Машина, которая будет господствовать в небе несколько лет. Не сейчас, а завтра. Все, что вам нужно для этой работы, я попытаюсь обеспечить.

Он посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. Редко военные заглядывали так далеко вперед.

– Я… подумаю над эскизами, – осторожно сказал он.

Из цеха Поликарпова я направился в КБ Туполева, вернее, в ЦКБ-29 – знаменитую «туполевскую шарагу». Попасть туда было не так-то просто. Все-таки – это ведомство госбезопасности, но товарищ Сталин позаботился о том, чтобы передо мною открывались все двери.

Меня провели к Андрею Николаевичу. Он, видимо обрадовавшись том, что видит генерала с армейскими петлицами, еще не зная о моем визите к Поликарпову, сразу начал рассказывать о своем новом бомбардировщике.

– … а вот «АНТ-42», товарищ комкор, он же ТБ-7, – с воодушевлением говорил он, – машина уникальная! Дальность, потолок…

– Андрей Николаевич, – мягко, но твердо прервал я его. – Стратегические бомбардировщики – это важно. Только сейчас остро не хватает другого – фронтового пикирующего бомбардировщика. Точного, живучего, способного наносить удары по японским укрепрайонам и колоннам с минимальным риском для своих войск.

Туполев нахмурился.

– Пикировщик? Это же не наш профиль…

– Ваш профиль – создавать лучшие самолеты в мире, – парировал я. – А задача – дать армии то, что ей нужно для победы. Представьте машину с мощным двигателем, с бронированной кабиной и автоматическим выходом из пике. Чтобы летчик мог целиться, как из винтовки.

Я видел, как в его глазах загорается профессиональный интерес, заглушающий первоначальное раздражение.

– Это… интересная задача. Требует проработки.

– Прорабатывайте, – сказал я, вставая. – Я включу этот пункт в доклад. И постараюсь, чтобы на вас смотрели не как на заключенного, а как на главного конструктора, решающего важнейшую государственную задачу.

Мой последний визит в тот день был в Наркомат связи. Там меня ждал самый тяжелый, но и самый важный разговор. Начальник Главного управления связи РККА, корпусной комиссар Н. Н. Алексеев, выслушал мои требования о тысячах новых радиостанций для танков и пехоты с плохо скрываемым скепсисом.

– Георгий Константинович, вы требуете невозможного! – развел он руками. – Промышленность не осилит такие объемы. Да и зачем танку рация? Командир флажками прекрасно…

– Товарищ комиссар, – голос мой стал стальным, – на Халхин-Голе из-за отсутствия связи мы теряли танки и людей. Без радиосвязи не будет ни управления боем, ни взаимодействия родов войск, ни побед в современной войне. Это не пожелание, это требование. Я внесу его в доклад лично товарищу Сталину. И предложу перепрофилировать часть заводов на выпуск радиоаппаратуры. Выбор за вами – возглавить этот процесс или уступить место тому, кто сможет.

Алексеев побледнел. Фраза «внести в доклад лично товарищу Сталину» подействовала безотказно.

Выйдя на улицу, я глотнул еще теплого сентябрьского воздуха, переведя дух. Каждый такой разговор был сражением. Я собирал армию единомышленников – инженеров, конструкторов, ученых.

Их знания и мое видение будущей войны должны были создать ту силу, которая сможет остановить любого врага. Доклад для Сталина превращался из отчета в программу действий. И я был готов отстаивать ее до конца.

Научно-исследовательский институт металлургии и брони (НИИ-48)

Директор института, профессор Анатолий Иванович Малахов, смотрел на разложенные на столе образцы стали с видом хирурга, изучающего рентгеновские снимки. Я положил перед ним каску образца 1936 года и свой эскиз.

– Анатолий Иванович, эта каска – не более чем символическая защита, – начал я без предисловий. – Осколок или пуля с близкой дистанции легко ее пробивают. Нам нужен новый шлем. Не просто стальной колпак, а эффективное средство защиты.

Малахов взял в руки каску, покрутил ее.

– Увеличить толщину? Но вес…

– Не в толщине дело, – перебил я. – В форме и технологии. – Я указал на свой эскиз. – Нужна более обтекаемая форма, с развитым козырьком и удлиненными полями сзади и по бокам. Чтобы пули и осколки застревали не в черепе, а в металле. И делать его нужно не из этой стали, а из легированной, с более высокой твердостью.

– Это резко удорожит производство, – покачал головой Малахов.

– Дешевле, чем хоронить обученного бойца, – жестко парировал я. – И это только первая задача. Вторая – куда сложнее.

Я достал из планшета несколько фотографий с Халхин-Гола, на которых были запечатлены красноармейцы с рваными ранами от осколков.

– Основные потери – от артиллерийских и минометных осколков. Пуленепробиваемые жилеты могли бы спасти тысячи жизней.

В кабинете воцарилась тишина. Малахов смотрел на меня как на сумасшедшего.

– Товарищ Жуков, вы предлагаете одеть всю пехоту в… рыцарские доспехи? Это технически невозможно! Вес будет запредельным!

– Я предлагаю не латы, – я ткнул пальцем в эскиз. – А противопульный жилет для штурмовых групп, саперов, разведчиков. И противоосколочный – для артиллеристов, расчетов пулеметов, то есть для тех, кто не совершает многокилометровые марши. В качестве наполнителя можно использовать не сталь, а другие материалы. Текстильные пакеты, специальные сплавы алюминия. Задача вашего института – найти решение. Определить оптимальную толщину и конфигурацию пластин, разработать конструкцию подсумков для них.

Малахов задумался, в его глазах загорелся профессиональный азарт.

– Это… нетривиальная задача. Сплавы алюминия… Возможно, мы могли бы проработать вариант с пластинами из стали «СИ-1»… Но это все в теории. Нужны испытания, стрельбы…

– Организуйте, – отрезал я. – Я добьюсь выделения полигона и боеприпасов. Главное, рассчитайте ТТХ – вес готового жилета, уровень защиты от пули и осколков на разных дистанциях. Срок на предварительные расчеты – месяц.

– Вы ставите невыполнимые сроки, товарищ комкор!

– Война ставит еще более жесткие сроки, профессор. Я не требую готовых изделий завтра. Я требую начать работу сегодня. Пока вы будете проводить расчеты, я буду пробивать решение о запуске опытных партий на одном из оборонных заводов.

Я понял, что в его голове уже крутятся формулы, варианты сплавов, схемы расположения пластин. Напрямую приказывать я ему не мог, но я бросил ему вызов. И для настоящего ученого это был лучший стимул.

– Ладно, – наконец выдохнул Малахов. – Мы возьмемся, но готовьтесь к сопротивлению. Генштаб будет против – скажут, это разоружит армию.

– С Генштабом я разберусь сам, – сказал я, собирая свои бумаги. – Ваша задача – дать мне железные аргументы в виде расчетов и опытных образцов. Спасем жизнь хотя бы одному из десяти бойцов – это уже победа. А сэкономленные на подготовке нового бойца средства окупят сто таких жилетов.

Выйдя из института, я почувствовал странное удовлетворение. Шлемы, жилеты… Казалось бы, мелочи, но из таких «мелочей» и складывается боеспособность армии. Боец, уверенный в своей защите, воюет лучше. А сбережение обученного личного состава было ключом к победе в долгой, тотальной войне, которая, я знал, неизбежно грядет.

Задумавшись, я не услышал скрипа тормозов. И обернулся только тогда, когда меня окликнули:

– Товарищ Жуков, можно вас на минутку?