Текст книги "Жуков. Халхин-Гол (СИ)"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Петр Алмазный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6

Я взял трубку. В наступившей тишине был слышен треск в линии и взволнованный голос дежурного по штабу корпуса.

– Товарищ комдив! С вами будет говорить командующий фронтовой группой!

Вот так, открытым текстом. Да что они, не знают, что вокруг полно японских диверсантов! Не клевал еще жареный петух в задницу. Думают, что если по проводу, так и подслушать нельзя.

Вернусь в расположение, издам строгий приказ о соблюдении строжайшей секретности во время переговоров даже по телефону. А сейчас мне надо о другом думать, о том, что буду докладывать Штерну.

Видимо, уже кто-то доложил о проведенной мною «танковой джигитовке». Ну или – об инциденте с диверсантом. Только в этом случае я и сам могу задать пару– тройку неприятных вопросов:

– Жуков у аппарата!

– Георгий Константинович? – в динамике послышался спокойный, но твердый голос Штерна. – Доложите обстановку на вашем участке.

Так, обстановка его интересует, а не джигитовка.

– Обстановка стабильная, товарищ командующий. Части заняли указанные рубежи, ведут инженерное оборудование позиций. Противник активности не проявляет, за исключением разведывательных полетов авиации.

– Это я вижу, – сухо ответил Штерн. – А почему, по-вашему, японская разведка сегодня проявляет такой повышенный интерес именно к южному участку фронта?

Я внутренне ухмыльнулся. Значит, наша деза начала работать еще до основного действия. Японцы уже заметили движение техники и теперь проверяли.

– Сложно сказать, товарищ командующий, – сделал я вид, что размышляю. – Возможно, они ожидают от нас активности именно в этом районе. Или пытаются вскрыть систему нашей обороны.

В трубке повисла пауза. Я прямо видел Штерна, изучающего оперативную карту в своем штабе в Тамцак-Булаке.

– Ваша оценка, Жуков? Готовится ли противник к наступлению?

– Пока признаков активной подготовки к масштабному наступлению нет, – доложил я честно. – Но очевидно, что они стягивают резервы. Я полагаю, выжидают. Ищут слабое место.

– И нашли его на юге? – в голосе Штерна послышалась легкая ирония.

– Если и нашли, то ошиблись, – уверенно парировал я. – Оборона здесь прочная. Пехотинцы окопались основательно, танкисты готовы к контрудару.

– Хорошо, – Штерн, похоже, остался доволен ответом. – Держите меня в курсе. О любых изменениях в поведении противника докладывайте немедленно. И, Георгий Константинович…

Он замялся.

– Слушаю, товарищ командующий, – подбодрил я его.

– Экономьте горючее. Ваши «джигитовки» хороши на смотре перед высшим руководством, а не в виду возможного вражеского наступления.

Щелчок в трубке положил конец разговору. Я медленно положил аппарат на рычаги. Так. Значит, все-таки доложили. И Штерн пока что ограничился легким упреком. Ничего, посмотрим как он запоет, когда информация дойдет до самого верха.

Я повернулся к командирам, которые замерли в ожидании.

– Командующий интересуется, почему японцы так активно нас фотографируют с воздуха. Значит, наша работа не пропадает даром. Продолжаем в том же духе. Но горючее, товарищи, все-таки берегите. У нас его не бесконечный запас.

Все переглянулись, понимая, о чем речь. Яковлев смущенно крякнул.

– Понял, товарищ комдив. Будем экономнее.

– Отлично. На этом все. Возвращайтесь к своим подразделениям, товарищи. А я – на свой КП.

* * *

Возвращались мы с Воротниковым уже в кромешной темноте. Адъютант сидел за рулем молча, погруженный в свои мысли. Видимо, еще не отошел от дневных событий – и диверсант, и танковая гонка давались ему нелегко.

– Ну что, Миша, как тебе твой первый бой? – спросил я, чтобы разрядить обстановку.

– Это был не бой, товарищ комдив, – мрачно ответил он. – Это была засада. Он стрелял, а мы отстреливались.

– А по-твоему, что такое бой? Только когда строй на строй? Нет, лейтенант. Война – это в первую очередь внезапность. Тот, кто предугадал шаг противника, – выиграл. Сегодня мы предугадали. Он был один, а нас – двое. Мы его и накрыли.

– Но он же был безоружный, когда бежал… – тихо проговорил Воротников.

– А ты думаешь, если бы он от нас ушел, то не взял бы в руки оружие снова? Не пошел бы убивать наших бойцов? Он сделал свой выбор, когда продался японцам. Наша задача – таких выборов не прощать.

Лейтенант ничего не ответил, лишь сильнее стиснул руль. Я понимал его. Молод еще. Не обстрелян, но учится быстро. Я и сам в Афгане, когда завалил первого душмана, весь день сам не свой ходил.

В штабе, несмотря на позднее время, меня ждала новая порция дел. Кущев, мрачный и озабоченный, доложил о прибытии пополнения – двух дивизионов 122-мм гаубиц. Причем, доложил таким тоном, словно не нам дали пушки, а у нас отняли.

– И где их размещать, Георгий Константинович? По плану обороны их нужно ставить на северном участке, для усиления…

– Ни в коем случае, – оборвал я его. – Разместите их здесь, на южном фасе. Пусть займут огневые позиции, оборудуют их, но строго по приказу – орудия на прямую наводку не выводить, маскировку соблюдать строжайше. Пусть противник засекает их звукометрией и делает выводы.

– Но, товарищ комдив, это нарушает всю схему обороны! – возмутился начштаба. – Мы оголим главное направление!

– Александр Михайлович, – я устало потер переносицу. – Вы слишком много думаете об обороне. Пора думать о наступлении. А для этого нужно заставить противника ошибиться. Выполняйте приказ.

Он ушел, покачивая головой, но приказ исполнять стал. Я остался один. В голове крутился план. Все было готово для главного на сегодня действа – «побега» Танаки. Оставалось дождаться подходящей ночи.

Нужна была низкая облачность, чтобы его «угнанный 'У-2» труднее было засечь с земли и чтобы его история о побеге в сложных метеоусловиях звучала убедительнее. При этом, в решающий момент, Смушкевич должен устроить за беглецом впечатляющую погоню.

С иллюминацией. Отдам приказ зенитчикам подсветить погоню прожекторами. Пусть японцы видят, что один советский самолет пытается сбить другой. Трассированными пулями, разумеется.

Конев пришел ко мне в юрту, когда я уже собирался укладываться на боковую. День выдался длинным. Не будь у меня сейчас молодое и здоровое тело, я бы уже валялся на койке с мучительной одышкой.

Миша, который должен был устать не меньше меня, доложил о прибытии начальника разведки. Я вздохнул и принялся натягивать снятый было хромовый сапог. Выпрямился, поправил стягивающий гимнастерку командирский ремень.

– Зови, – сказал я. – И можешь идти отдыхать.

Воротников откозырял и метнулся к выходу. Через мгновение в юрту шагнул полковник. Вытянулся по уставному, чтобы доложить, но я махнул рукой, указав взглядом на табурет.

– Садитесь, Илья Максимович… Чаю хотите?

– Не откажусь, – сказал он. – В этом пекле только чаем и спасаюсь.

– Надо бы пить монгольский, но у меня обычный. Адъютант с кухни принес.

Я взял чайник, разлив еще теплый напиток по кружкам.

– Карамельки грызите, – сказал я. – «Гусиные лапки»…

Чуть было не ляпнул, что люблю с детства. Черт их знает, были ли такие во времена детства товарища Жукова. Конев благодарно кивнул и развернул фантик. За войлочными стенками юрты звенела кузнечиками монгольская степь. А может быть – цикадами.

– У меня все готово, Георгий Константинович, – сказал начальник разведки. – Танаку перевел на точку у подножия горы. Самолет рядом. Я ему его специально «показал». Охрана – двое часовых. Один у палатки, где квартируется японец, второй – у самолета. Караульный начальник проинструктирован. Бойцы – тоже. Теперь пусть самурай дозревает.

– Не слишком ли явно выглядит это наше «ротозейство», Илья Максимович?.. Не заподозрит ли япошка подвоха?

– Я с ним долго разговаривал и кажется, понимаю, что это за птица…

– Любопытно.

– Капитан Танака искренне нас с вами презирает. Нас – это русских. Считает варварами…

– И потому – ротозейство красных гайдзинов для него нечто само собой разумеющееся, – подхватил я.

– Именно так, товарищ комдив… Однако есть в его имперском фанатизме некая червоточинка…

– Так, так, так… И в чем же она заключается?..

– Проболтался он, Георгий Константинович… Вернее, не то что бы проболтался, а скорее – оговорился… Похоже, не слишком-то капитан Танака доволен своим положением. Он летчик, из хорошей семьи, у него есть высокопоставленный родственник в Квантунской армии, а его зажимают, не дают следующего звания и так далее…

– Высокопоставленный родственник, говорите? Кто же?

– Не говорит, а применить к нему форсированные методы допроса нельзя.

– Нельзя, – кивнул я. – Нам нужна не отбивная, а гордый японский ас… Вот только наличие высокопоставленного родственника в Квантунской армии многое меняет, Илья Максимович.

– Совершенно верно, – откликнулся тот. – И я знаю человека, которому имя этого родственника известно, но поделиться с разведотделом корпуса этот человек не желает.

– Майор Суслов, – догадался я.

– Совершенно верно, товарищ комдив.

– А ну-ка, товарищ полковник, проводите меня к нему.

Он вскочил. Обрадованно схватил фуражку. Не свою – мою. Я протянул ему его головной убор. Конев недоуменно на меня уставился, потом засмеялся и мы обменялись фуражками. Вышли из юрты.

Над Хамар-Даба сияли звезды. Небо было совершенно ясное. Просматривалось от горизонта до горизонта. Идеальные условия для ночного налета вражеской авиации. Хотя – почему только вражеской?

Было бы весьма неплохо перед контрударом произвести такой вот ночной налет. Причем – не тяжелыми машинами, вроде «ДБ», а тем более – «ТБ», а чем-нибудь полегче. И – побесшумнее. Налетели, сбросили свой смертоносный груз, и растворились в темноте.

– Пришли, товарищ комдив, – вполголоса произнес полковник.

Я очнулся от своих мыслей. Мы оказались перед входом в блиндаж особистов. Часовой не посмел преградить нам путь. Мы вошли и застали начальника особого отдела корпуса в нижнем белье. Видать, собирался ложиться. Он остолбенело уставился на нас. Не ожидал.

– Товарищ комдив, – пробормотал Суслов. – Товарищ полковник… В такое время…

– Служба Родине, товарищ майор, не знает позднего времени, – я сразу же взял быка за рога. – А вы позволяете себе играть в прятки со своими товарищами, утаивая от них стратегически важную развединформацию.

Он потянулся за штанами, но я не собирался давать ему времени все обдумать. Да и в кальсонах человек ощущает себя менее уверенно, нежели в форме. А мне хотелось сбить с него спесь до того, как он очухается.

– Итак, товарищ майор государственной безопасности, назовите имя и звание родственника капитана Юсио Танаки?

Суслов переводил взгляд то на меня, то на полковника Конева. Он понимал, что отмолчаться не удастся, как не получится сослаться на то, что у него свое начальство. Это он начальнику разведки мог впаривать, но не мне.

– Генерал Катаяма, двоюродный дядя капитана Танаки, – произнес майор, опустив голову.

* * *

Штурман бомбардировочной авиации капитан Юсио Танака лежал в выделенной ему палатке без сна. Сонно скрипели цикады. Ветер шелестел сухой травой. За неплотно зашнурованным пологом слышались шаги часового.

Гайдзины были настолько уверенны в своей власти над потомком древнего самурайского рода, что поместили его не в яме, а в полотняном домике, приставив к нему лишь одного солдата. К нему-то, к обладателю четвертого дана!

Впрочем, что с них взять, с этих западных варваров. Они уверенны, что беспредельные дикие пространства Монголии и Сибири могут остановить войска божественного микадо? Разве размером территории определяется доблесть?

В начале этого века, их царь тоже был уверен, что империя восходящего солнца – это маленькая страна, не обладающая и толикой той военной мощи, которой она на самом деле владела? И потерпел жестокое поражение.

Так будет и с красными гайдзинами. Они поработили собственный народ куда сильнее, нежели свергнутая ими династия. И потому, когда непобедимые войска микадо вступят на их бесхозные земли, им не останется ничего другого, кроме как склониться перед его величеством.

И чтобы приблизился этот час, он, капитан Танаки, должен вырваться из плена и доложить своим командирам обо всем, что он видел в лагере врага и тем более – о том, что увидит. А для этого следует угнать самолет, оставленный неподалеку беспечными дикарями.

Днем, когда его вели к этой палатке под конвоем, капитан Танаки успел оценить возможности этого, с позволения сказать, летательного аппарата. На таких разве что почту возить между островами, но при должной отваге и сноровке воспользоваться им можно.

И когда он доставит в штаб ценные разведданные, даже сам генерал Катаяма перестанет делать вид, что знать не знает, кто такой капитан Юсио Танака. Засыпая, потомок самураев уже летел навстречу восходящему солнцу.

Проснулся он на рассвете. От знакомого до боли шума. Прислушался. Точно, кто-то прогревает авиационный мотор. Танака сорвался с койки, тихонько прокрался к пологу, выглянул в щелочку.

Небо чуть-чуть посветлело на востоке, но этого было достаточно, чтобы разглядеть, что часовой перестал ходить. Оперевшись на ствол своей длинной устаревшей винтовки, он дремал на посту, прижавшись щекой к трехгранному штыку.

И все-таки не этот беспечный варвар привлек внимание японского летчика. Он уставился на самолет, что подрагивал от запущенного вхолостую мотора. Рядом бродил сонный механик.

Пилота нигде видно не было. Не исключено, что он появится перед самым вылетом. Сядет в открытую кабину этого летающего корыта и лишит его, капитану Танаку последнего шанса на побег, а значит – на будущее.

Танака рванул шнуровку полога. Часовой вздрогнул, вытаращился на выскочившего из палатки пленного японца. Тот вдруг подскочил, словно на пружинах, и обеими ногами сбил красноармейца с ног.

Затем вырвал из ослабевших пальцев винтовку и кинулся к самолету. Увидев бегущего к нему вражеского офицера, механик заметался, а затем послушно замер с поднятыми руками. Танака наставил на него винтовку. Выкрикнул единственное, что знал по-русски:

– От винта!

Механик закивал и рванул в сторону. И правильно – винт уже вращался. Пленный отшвырнул винтовку, запрыгнул на плоскость и скользнул в кабину. Он знал устройство и органы управления русского «У-2».

Аппарат оказался на удивление послушным. Взревев двигателем, он запрыгал по кочковатой почве и взмыл в стремительно наливающееся светом небо. Механик подобрал винтовку, заряженную холостыми и пальнул для острастки вслед.

Скорее всего, удирающий японец и не услышал выстрелов. Тем более, что вскоре по нему ударили боевыми, но не прицельно. Зенитная пулеметная спарка на вершине горы, командир расчета которой получил соответствующий приказ, прошила воздух очередями чуть выше набирающего высоту аппарата.

Комдив Жуков, наблюдавший за «побегом» в артиллерийский перископ, удовлетворенно кивнул начальнику разведки, который стоял рядом. Капитан Танака оказался еще более прытким, чем от него ожидалось. Он бежал не ночью, а на рассвете.

Сам беглец старался выжать из старенького биплана все, что только можно. Гайдзины промахнулись, но все же слегка зацепили аппарат. Впрочем – не смертельно. Тарахтелка продолжала месить винтом прогревающийся воздух, проваливаясь в незримые ямы.

Капитан Танака взял курс на юг, щуря раскосые глаза, когда в них попадали лучи, посылаемые Божественной Аматерасу, но уверенно сжимал рычаг управления. Он знал, что у красных гайдзинов далеко не на каждом самолете есть рация, но на этом она была.

Нашелся здесь и шлем с наушниками и микрофоном. Беглец надел его, настроил радио на известную ему частоту и принялся вызывать командный пункт своего авиаполка. Ответили ему не сразу. Понятно – не поверили.

Откуда в эфире взяться голосу пилоту шестьдесят первой эскадрильи, чей бомбардировщик был сбит во время безуспешного вылета на территорию «незаконно захваченной монголами».

Пришлось повторить, что он капитан Юсио Танака, был в плену, подвергался допросам, воспользовался случаем, бежал, угнав вражеский самолет, просит ему дать эшелон для пролета до аэродрома, на котором базируется его авиаполк.

Ответа не было. Да и самому беглецу стало не до переговоров, потому что с запада его вдруг атаковал вражеский истребитель. Это был «И-16», надо думать, один из тех, что уже сбивал самолет, на котором Танака служил штурманом.

Приподнятое настроение капитана резко пошло на убыль. Скорость вражеского истребителя превосходила возможности вражеского же биплана. Оставалось лишь маневрировать, уходя с линии выстрелов.

Закладывая вираж, Танака увидел внизу линию окопов и плохо замаскированные коробочки варварских танков. Даже в горячке боя, вернее – ухода от погони, беглец понял, что красные гайдзины разворачивают на берегу Халхин-Гола, армию вторжения.

Он резко пошел на снижение, рассчитав, что атакующий его истребитель не станет стрелять в непосредственной близости от своих позиций. Расчет оправдался. Очереди, выпущенные пилотом «И-16», оборвались.

До границы Монголии с Маньчжоу-Го остались считанные сотни метров. Надо только дотянуть. Ведь не станет же преследователь рисковать собой и аппаратом, подвергаясь опасности быть обстрелянным японскими зенитчиками.

Еще немного и он обязательно отвернет. Танаки обернулся. И выругался. «И-16» плотно сидел у него на хвосте, хотя и не стрелял. Внизу заблестели желтоватые воды Халхин-Гола. Граница! Еще немного и дома… Почему же молчит радио?..

И капитан Танака едва не заплакал, услышав в наушниках:

– Юсио Танака, ваше сообщение принято. Заходите на запасной аэродром. Курс…

Глава 7

К полудню я вызвал к себе Конева.

– Ну что, Илья Максимович? Есть реакция?

– Есть, Георгий Константинович, – кивнул начальник разведки. – Танака вышел в эфир, запросил эшелон. Ему, похоже, сразу не поверили, взяли паузу, потом приказали идти на запасной аэродром. Теперь будем ждать вестей.

– От кого?

– От нашего резидента в Квантунской армии. я запросил Главное управление, там пообещали подключить его к операции «Самурай». Будем вести совместную разработку племянника генерала Катаямы.

– Отлично, – сказал я, чувствуя облегчение.

Первый, самый рискованный этап был пройден. Теперь все зависело от того, насколько жадно японское командование клюнет на наживку. Только пусть теперь поработают товарищи из Главупра внешней разведки, а у меня своих забот хватает.

Ждать пришлось недолго. Уже через сутки воздушная разведка доложила, что японцы начали переброску частей 23-й пехотной дивизии с северного на южный участок фронта. Они всерьез готовились отражать наш «главный удар» там, где его не планировалось.

Вечером я получил новую шифровку от Штерна. Короткую и емкую: «Жукову. Ваша инициатива дала результат. Действуйте. Штерн». Ну что ж, в каком-то смысле руки у меня теперь развязаны.

Прошло три дня после «побега» Танаки. Японцы на южном участке закопались основательно. Их разведка работала в поте лица, пытаясь вскрыть «подготовку нашего наступления». Мы им помогали – по ночам двигали технику, имитировали работу саперов, демаскировали ложные артпозиции. Пусть тратят силы и ресурсы.

А я тем временем занялся тем, что действительно могло переломить ход всей кампании. Не шпионскими играми, а реальным усилением своей группировки. Сидя в юрте над картой, я вызвал к себе начальника инженерной службы корпуса, полковника Демидова.

– Товарищ комдив, инженерные части работают в полную силу, – доложил он, едва переступив порог. – Укрепляем оборону на всех участках.

– Оборону – это хорошо, – перебил я его. – Но сейчас мне нужны дороги.

– Дороги? – Демидов удивленно поднял брови. – Грунт тут тяжелый, товарищ комдив. Песок, щебень…

– Я знаю. Но я не требую асфальта. Мне нужны колонные пути. У нас тут скопилось сколько техники? Танки, артиллерия, грузовики. Если пойдет дождь – все увязнем. А если пойдем в наступление – поднимем такие тучи пыли, что свои же с воздуха нас не увидят. Нужно снизить пыльность и улучшить проходимость.

Я ткнул пальцем в карту, в район к северу от Хамар-Дабы.

– Вот здесь, на подступах к плацдарму, нужно снять дерн и укатать грунт. Создать нечто вроде твердого покрытия. Использовать все, что есть под рукой – хворост, камень, даже мешки с песком, если надо. Я хочу, чтобы наши танки могли быстро и без пыли выходить на исходные позиции.

– Понял, товарищ комдив! – в глазах Демидова загорелся огонек инженерного азарта. – Будем делать «жердевую выстилку». Это трудоемко, но эффективно.

– Именно. Труда не бойтесь. Обратимся к монгольским товарищам. Людей хватит. И еще одно. Все переправы через Халхин-Гол нужно усилить. Я не верю, что японцы не попытаются их разрушить. Нужны дублирующие мосты, и желательно – скрытые. Понимаете? Чтобы с воздуха не были видны.

– Есть. Организуем маскировку и построим низководные мосты.

– А что если, товарищ Демидов, решить вопрос с наведением понтонных мостов принципиально, – сказал я.

– Что вы имеете в виду, товарищ командир дивизии? – спросил военный инженер.

– Сколько времени уходит на наведение понтонного моста?

– Зависит от множества факторов. Конструкции самих понтонов, конструкции пролетных строений, настила, количества саперов, условий реки и в целом боевой обстановки, товарищ Жуков. В любом случае – не менее двух– трех часов.

– А что если сделать этот процесс менее трудоемким и затратным как по времени, так и по использованию рабочей силы?

– Насколько мне известно, над этим работают, но пока идеального решения не найдено.

– А если сделать вот так? – проговорил я, вынув из планшета листок бумаги и карандаш.

Я понимал, что дарю военному инженеру Демидову идею другого военного инженера, по фамилии Глазунов, но от скорости наведения переправ зависит успех многих военных операций. Понятно, что для боев на Халхин-Голе новый тип ПМП – понтонно-мостового парка сделан не будет, но я-то думал о грядущей войне.

Демидов наблюдал за моими набросками, затаив дыхание. Его можно понять. Искусство наведения временных переправ существует тысячи лет, но никому до сих пор не удавалось максимально упростить эту опасную и изматывающую процедуру. Закончив, я сунул свои почеркушки в руки изумленного инженера.

– Примерно так, товарищ Демидов, – сказал я. – Подумайте, подготовьте техническую записку или как это там у вас называется. Разумеется, не забывая о текущих задачах.

Следующим я вызвал Смушкевича. Я сам спустился с горы, к запасному аэродрому, чтобы пообщаться с начальником нашей авиагруппы. Он прилетел на «У-2», выглядел усталым, но довольным – его летчики вовсю пользовались ослаблением японской авиации на главном направлении.

– Яков Владимирович, нужна ваша помощь в деле, далеком от воздушных боев, – встретил я его.

– Слушаю, Георгий Константинович.

– Раций у нас – в обрез. А координировать пехоту, артиллерию и танки в наступлении – жизненно важно. Нет ли у твоих техников подходящих деталей, чтобы собрать несколько простейших усилителей для полевых телефонов? Или хотя бы провода для удлинения? Чтобы командиры батальонов не бегали к командованию с докладами, а могли говорить из своего окопа.

Смушкевич почесал затылок.

– Связь – это не по нашей части, конечно… Но сборные антенны, катушки с проводом… Думаю, найдем что-нибудь… Пусть связисты откомандируют к нам в дивизию толковых ребят.

– Отлично. Откомандируют. Это сэкономит время и жизни, – сказал я. – И еще, сколько у тебя таких машинок?

Я похлопал по нижней плоскости биплана.

– У нас всего пяток, для связи и разведки, но есть еще у монгольских товарищей, учебные.

– Превосходно. Есть у меня еще одна задумка. На этот раз точно по вашей части.

И я изложил ему свою идею. Смушкевич почесал в затылке и рассмеялся.

– А ведь и вправду может сработать, товарищ комдив! – едва ли не выкрикнул он. – Японцы будут ждать от нас налеты тяжелыми машинами и днем, а мы… Немедленно возвращаюсь на свой КП.

Он нацепил летный шлем, откозырял и полез в кабину. А я вернулся к «эмке», которую совсем загонял в последнее время. Воротников завел мотор. Теперь мои мысли занимала обычная вода. Вернее, ее отсутствие.

В монгольской степи с пресной водой была беда. Ее возили в цистернах за десятки километров. А в условиях жары и пыли это была кровь армии. Река была рядом, но подвергать водовозов риску вражеских обстрелов, командиры не хотели.

Объезжая позиции, я заметил, что бойцы моют руки и даже умываются драгоценной питьевой водой из фляжек. Идиотизм. Вызвав старого служаку, начальника интендантской службы, я устроил ему разнос.

– Товарищ майор, вы что, с ума сошли? У вас бойцы питьевую воду на умывание тратят! Немедленно организовать пункты помывки! Чего проще, выкопать ямы, обшить их брезентом, наполнять технической водой из реки! Пусть хоть раз в день, но каждый боец может умыться и протереть тело. Это же элементарная гигиена! Да и над фильтрации воды для питья и приготовления пищи тоже подумайте. Если не хотите, чтобы у нас холера началась?

Майор, краснорожий от смущения, лишь мычал что-то в ответ. Но приказ был выполнен с должным рвением. Уже через два дня по всему нашему расположению были выкопаны и оборудованы десятки таких примитивных, но жизненно важных «душевых». Фильтры тоже соорудили.

Прошла неделя. Наши инженерные работы на севере были в разгаре. Дороги «лежневки» протянулись на несколько километров, позволяя технике двигаться почти бесшумно и без пыли. Японцы, сфокусированные на юге, этого, похоже, не заметили.

Как-то вечером ко мне зашел Конев. Принес свежие данные аэрофотосъемки.

– Георгий Константинович, посмотрите. Японцы не только укрепили южный участок. Они начали строить там долговременные огневые точки. Бетонные колпаки подвозят.

Я просмотрел снимки. Да, они всерьез и надолго окопались на юге. Значит, деза сработала. Их главные силы были сейчас там, где нам было нужно.

– Отлично, – отложил я снимки. – Теперь мы знаем, где их нет. А значит, мы знаем, где они есть. Илья Максимович, передайте Смушкевичу – усилить разведку именно на центральном и северном участках. Мне нужны точные карты их переднего края, расположения артиллерии и резервов. Не там, где они ждут нашего удара, а там, где мы его нанесем на самом деле.

* * *

Следующим утром, едва я вышел из юрты, чтобы подышать воздухом до начала рабочего дня, ко мне подошел Воротников. В руках он держал не только портфель с картами, но и небольшою стеклянную баночку.

– Товарищ комдив, вам передали.

– Что это? – я с подозрением посмотрел на баночку.

– Не знаю. От медсестры Зины. Сказала, это для вашей руки.

Я машинально взглянул на левую руку. На костяшках действительно краснела ссадина – пару дней назад зацепился о колючую проволоку, проверяя укрепления на передовой. Ерунда, даже не заметил.

– И что это?

– Говорит, мазь особая, фронтовая. От воспалений и чтобы быстрее заживало. Сама делает, на травах.

Я взял баночку, снял крышку. Пахло медом и чем-то горьковатым, травяным. Кажется, эта Зина как раз и порывалась перевязать мне руку, но я отмахнулся.

– И зачем это? – пробормотал я, больше себе, чем адъютанту.

– А кто их, женщин, разберет, – философски заметил Миша. – Видать, понравились вы ей, Георгий Константинович.

Я поднял бровь. Он смущенно откашлялся. Сама мысль о том, что какая-то медсестра может «проявлять знаки внимания» к комдиву Жукову, казалась мне неуместной. В памяти тут же всплыли скудные сведения о его семье, о жене Александре Диевне и дочерях. Нет, это лишнее. Сейчас не до того.

– Передай ей спасибо, – сухо сказал я, возвращая лейтенанту баночку. – И больше ничего не принимай.

– Есть, – кивнул Воротников, но в его глазах читалось неподдельное любопытство.

День выдался напряженным. Предстояло провести рекогносцировку на северном участке, где мы готовили плацдарм для будущего удара. Пыль, жара, скрип «эмки» на проселке. Мы объезжали позиции свежей 82-й стрелковой дивизии. Командир, полковник Афанасьев, докладывал об обстановке, но я слушал вполуха, больше обращая внимание на расположение окопов, маскировку, состояние бойцов.

И тут, на одном из медпунктов, я ее увидел. Ту самую Зину. Невысокую, худенькую, в выцветшем халате, с косынкой на темных волосах. Она не заметила моего приближения, яростно растирая в тазу белье, и на ее лоб выступили капельки пота.

Увидев нас, она резко встала, вытерла руки о халат и вытянулась по стойке «смирно». Лицо было серьезным, усталым, но глаза… живые, темные, смотрели прямо на меня.

– Вольно, – бросил я, проходя мимо к палатке, где располагался военврач второго ранга Мелентьев. Я собирался заглянуть к нему на предмет проверки готовности военно-медицинской службы к предстоящему наступлению. Разговор был недолгим. Выходя, я краем глаза заметил, как Зина снова склонилась над своим тазом, но теперь ее уши были ярко-красными.

Вечером, вернувшись на КП, я снова наткнулся на нее. Она помогала санитарам разгружать медикаменты из грузовика. Ловко, по-мужски, перехватывая тяжелые ящики. Увидев меня, снова замерла, но на сей раз в ее взгляде, помимо смущения, читался немой вопрос.

Я прошел мимо, не останавливаясь. А в юрте увидел ту самую баночку. Видать, Миша все-таки подсунул мне ее. Открыл. Понюхал. Пахло… по-больничному. И по-человечески. Я ткнул пальцем в мазь и размазал ее по ссадине. Прохладно. Приятно.

На следующий день, проверяя ход инженерных работ, я снова увидел Зину, на этот раз на передовом перевязочном пункте. Она перевязывала раненого бойца, и ее голос, тихий и ровный, доносился из-за брезентовой стенки: «Держись, отец, сейчас все…». И боец, седой уже мужик, видать, сверхсрочнник, слушался ее, как дитя.

Когда она вышла, чтобы сменить воду, наши взгляды снова встретились. На этот раз Зина не опустила глаза, а лишь чуть кивнула, и в уголках ее губ дрогнула улыбка. Я кивнул в ответ и пошел дальше, чувствуя себя нелепо.

«Втягиваюсь в роль», – с раздражением подумал я. Но мысль о том, что в этой суровой военной реальности есть что-то простое и человеческое, почему-то не казалась лишней. Поздно вечером, когда в штабе стихла дневная суета, Воротников, подавая мне вечерние сводки, негромко сказал:

– Товарищ комдив, медсестра Зина спрашивала, помогла ли мазь?

Я посмотрел на свою руку. Ссадина действительно почти затянулась.

– Передай, что помогла. И… передай спасибо.

– Есть, – снова кивнул адъютант, и на его лице промелькнула тень одобрения.

Это было глупо. Неуместно. Но, черт побери, после целого дня, посвященного службе, этот маленькая, дурацкая баночка с мазью казался крупицей дома. Моего, оставшегося в далеком будущем. Я отогнал эти мысли. Впереди была война. А все остальное… все остальное могло подождать.

Прошло еще несколько дней. Наша «стройка» на северном участке подходила к концу. Дороги «лежневки» были готовы, скрытые подходы для техники оборудованы. Японцы на юге продолжали укрепляться, и разведка доносила, что они даже начали минирование перед своим фронтом – явный признак ожидания нашей атаки именно там.