Текст книги "Жуков. Халхин-Гол (СИ)"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Петр Алмазный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Они стали расходиться, выходя из палатки на ослепительное монгольское солнце. Я остался один, положив ладони на шершавую поверхность карты. Сквозь открытый полог был виден бескрайний, плоский как стол степной простор. Туда, на эти самые двадцать пять километров, скоро двинутся наши танки. И я знал – это только начало.

– Товарищ комдив, разрешите обратиться?

Я оглянулся. Лейтенант Воронков, Михаил Федорович, адъютант Жукова. Мой адъютант.

– Говори, Миша.

– Там пленного привезли. Японский летчик, успел выпрыгнуть из бомбардировщика, когда его наши соколы подбили. Он сейчас в особом отделе.

– Ну что ж, Миша, пойдем посмотрим на уцелевшего самурая.

Глава 3

Летчик. Это интересно. Не замордованный в окопах пехотинец, а – офицер, элита. Да еще только что сбитый с неба. Должен быть в шоке. Такие иногда болтливее. С каждой минутой я все больше втягивался в роль комдива Жукова и чувствовал себя превосходно.

– Ну что ж, Миша, пойдем посмотрим на твоего самурая, – я сгреб фуражку со стола и двинулся к выходу.

Мы вышли на ослепительное солнце. Воздух над землей колыхался от жары. От штабной палатки шла тропинка к небольшому блиндажу, у входа в который стоял часовой с винтовкой. Рядом курили два политкомиссара, видимо, сотрудники особого отдела. Увидев меня, отбросили цигарки, вытянулись по стойке смирно.

– Переводчика с японского ко мне, – потребовал я.

– Я знаю японский, товарищ комдив, – откликнулся тот особист, что был помоложе.

– За мною! – скомандовал я и начал спускаться в блиндаж.

Внутри было темно и на удивление прохладно. Пахло сырой глиной и махоркой. На табуретке сидел невысокий, щуплый парень в утепленном летном комбинезоне. Сидел он неестественно прямо. Голова его была опущена, так что видны были только темные зализанные до блеска волосы на макушке. Руки сложены на коленях.

Я остановился перед пленным, заслонив собой свет, падающий со стороны входа. Японец медленно поднял голову. Посмотрел высокомерно на «белого варвара». Самурайская спесь, видать, еще не выветрилась.

– Имя, звание, воинская часть? – отрывисто спросил я.

Переводчик быстро заговорил по-японски. Летчик молчал секунду, оценивающе глядя на меня, потом коротко пробурчал ответ.

– Капитан Танака, летчик шестьдесят первой эскадрильи, – перевел особист.

– Спроси, какая задача была поставлена сегодня перед его подразделением?

Переводчик затараторил по-японски. Капитан Танака выслушал, помолчал, наконец, заговорил, опустив голову. Голос у него был хриплый, сдавленный. Выслушав его, переводчик заговорил:

– Говорит, приказано было бомбить переправу через Халхин-Гол. Уничтожить не только нее, но и скопления войск на восточном берегу.

Я усмехнулся – что-то не слишком рьяно эти сыновья Аматерасу выполняли приказ, если потеряв пару самолетов, предпочли свалить.

– Ладно, – сказал я. – Остальное вы и сами из него вытащите.

Я вышел из блиндажа. Туда немедленно нырнул второй особист. Если япошка будет корчить из себя героя, они из него быстренько спесь вышибут. Я и отойти не успел, как до меня донесся окрик на японском. Переводчик сменил тон.

– Обедать будете, товарищ комдив? – спросил адъютант.

Прислушался к своим ощущениям. Вообще-то – не мешало бы. На часах было уже без пятнадцати два. Я-то завтракал перед выходом из дому, а вот ел ли что-нибудь утром комдив Жуков, не понятно. В любом случае, подкрепиться не помешает. Я кивнул.

– В юрту принести? – уточнил лейтенант.

– Нет. Поем на свежем воздухе.

Адъютант рванул вперед, видимо, для того, чтобы предупредить наряд на полевой кухне, что сам командующий прибудет дабы отведать их стряпни. Я не торопясь направился следом. Благо – место приема пищи в лагере можно было найти по запаху.

Из головы у меня не шел этот японский летчик. Нельзя ли его как-нибудь использовать в целях дезаинформации противника? Насколько я знаю радио-игры в этом конфликте проводились, и как раз – по инициативе сначала комдива, а потом и комкора Жукова.

И я вернулся к блиндажу. Оказалось – вовремя. Особисты уже почти было приступили к допросу военнопленного с пристрастием. Увидев меня, нехотя отступились от самурая. Я сделал вид, что ничего не заметил.

– Ну что? – спросил я. – Молчит пленный?

– Нет, товарищ комдив, – отозвался переводчик.

– Что же он говорит?

– Несет фанатический бред.

– Допрос прекратить. Кормить, поить, содержать в соответствии с конвенцией по обращению с военнопленными.

Судя по тому, как вытянулись лица сотрудников особого отдела, об этой конвенции они не слыхали, но это не имело значения. Достаточно приказа вышестоящего начальника. Моего, в данном случае. Я мог бы и не пояснять сути своего приказа, но я все-таки сказал:

– Надеюсь, объяснять значение языка для оперативной работы необходимости нет? Передайте начальнику разведки, что через час жду его у себя.

Я снова вышел из блиндажа и направился к полевой кухне. Лучший способ спокойно все обдумать – это поесть. Пока ложка перекочевывает от миске ко рту и обратно, можно ни с кем не говорить. Как там нас учили в пионерском детстве? Пока я ем, я глух и нем.

А было о чем подумать. Я бодро выступил на совещании, но чтобы и дальше вести кампанию в качестве командира 57-го особого армейского корпуса, мне нужно выработать линию поведения.

Спецоперация РККА на реке Халхин-Гол была проведена успешно, стоит ли стараться, что-нибудь изменить в ходе событий или лучше просто плыть по течению, повторяя директивы и решения Жукова Г. К?

Командиры, которые обедали за столом, что стоял под отдельным навесом, увидев меня, вскочили, но я знаком показал им, чтобы продолжали прием пищи. Подошел к рукомойнику, прикрепленному на одном из поддерживающих навес столбов, умылся.

В это время дежурный по кухне боец принес мне столовые приборы и миску – судя по запаху – борща. Когда я подсел к столу, то обнаружил, что к борщу здесь полагается сметана и даже – пампушки. Неплохо.

Борщ оказался настолько вкусным, что из головы у меня вылетели все посторонние мысли. Пришлось вернуться к ним усилием воли. Я подумал о том, что нельзя быть Жуковым, который плывет по течению. Не таким он был человеком.

А был ли, или есть и сейчас? Я замер, не донеся ложку до рта, прислушиваясь к своим ощущениям. И почувствовал некую тень в своем подсознании. Словно прежний обладатель этого тела не ушел навсегда, а – затаился, выжидая.

Чего? Возможности захватить то, что ему принадлежит по праву рождения, обратно?.. Нет, уважаемый Георгий Константинович, не уступлю. Понятия не имею, как так получилось, что военный пенсионер Волков занял твое тело, но назад ему – мне, то есть, ходу нет.

Хочешь поучаствовать в дальнейших событиях – помогай. Подсказывай мне, кто есть кто в моем нынешнем окружении и прочие важные сведения, а уж принимать решения и исполнять их, я буду сам. Не обессудь.

– Понравился борщ, товарищ комдив? – осведомился красноармеец, забирая опустошенную миску.

– Борщ отличный! – искренне похвалил я.

– На второе у нас – гречка с мясом.

– Неси.

Умяв второе и запив компотом из сухофруктов, я поднялся. Командиры снова вскочили. Все время, пока я обедал, они молчали. Ну это понятно – трепаться в присутствии командующего не станешь.

Адъютант – а мой внутренний Жуков тут же подсказал фамилию Воротников – который тоже обедал неподалеку от меня, залпом осушил граненый стакан с компотом, схватил фуражку и кинулся за мною. Что ж, такова служба адъютанта – денно и нощно находится рядом со своим начальством.

Теперь я, а не Жуков во мне, вспомнил, что Михаил Федорович Воротников – халхингольский адъютант комдива – прошел не только эту, но следующую войну. После победы он станет профессором, напишет мемуары о нынешней своей службе.

Возле юрты нас встретил незнакомый командир. На гимнастерке – знаки различия полковника. Лицо худощавое, с умными, чуть усталыми глазами, которые казались старше его лет. Он коснулся козырька фуражки кончиками пальцев.

– Товарищ комдив! Полковник Конев, начальник разведотдела корпуса, явился по вашему приказанию.

– Входите, полковник, – кивнул я.

Он снял фуражку и вошел в юрту. Я чуть помедлил, сказал Воронкову:

– Миша, пусть Кущев и Смушкевич через час зайдут ко мне.

– Есть, товарищ комдив! – отозвался адъютант.

Я вошел в юрту. Кивнул полковнику на табурет. Начальник разведки бегло осмотрел обстановку, опустился на табурет.

– Давно хотел спросить, товарищ Конев, – небрежно проговорил я, – вы не родственник Ивана Степановича?

– Нет, товарищ комдив. Однофамилец.

– Так. Давайте – по имени и отчеству, Илья Максимович. Нам с вами еще долго работать.

– Есть, Георгий Константинович.

– Как обстановка?

Однофамилец будущего маршала Конева поднялся и развернул поверх стола карту, которую принес с собой. Движения его были точными, выверенными. Сразу видать, профессионал.

– Противник продолжает подтягивать резервы в район озера Узур-Нур, товарищ комдив. Активность его авиации возросла. И, судя по перехватам радиопереговоров, японское командование крайне встревожено потерей двух своих самолетов – истребителя и бомбардировщика – сегодня утром.

Я хмыкнул, усаживаясь на скрипящую табуретку.

– Неудивительно. Капитан Танака из 61-го сентая сейчас гостит у вас, в особом отделе. Только что с ним беседовал.

Конев поднял на меня взгляд. По глазам было видно, что он в курсе, но ему интересно, что скажу я.

– И что же он вам сообщил, Георгий Константинович?

– Ничего интересного. Стандартная информация – звание, подразделение, задание. Однако парень он молодой, не пуганный. Может оказаться полезным… Я даже придержал особистов, мало ли…

Конев кивнул, но не спешил задавать вопросы.

– Вот я и думаю, Илья Максимович, – продолжал я. – А что, если мы поможем капитану Танаке встать на путь истинный?

Начальник разведки корпуса улыбнулся. Он понял меня с полуслова. В его глазах замельтешили чертенята профессионального азарта. Сработало чутье разведчика, почувствовавшего, что запахло настоящим делом.

– Вы предлагаете… радиоигру, товарищ комдив? – произнес он негромко.

– Возможно… Хотелось бы начать диктовать японцам наши условия. Почему мы нам не воспользоваться этой оказией? Давайте подумаем… Мы сбили самолет капитана Танаки в неподалеку от нашего расположения. Его командование, разумеется, знает, где это произошло…

Я ткнул пальцем в карту, в район западнее Хамар-Дабы.

– Допустим, он «сообщит» своим, что видел наши «огромные» танковые колонны, движущиеся на юг. Что мы перебрасываем силы для контрудара в районе горы Баин-Цаган. Даже опишет типы танков, которые мы ему «покажем»…

Конев внимательно смотрел на карту, мысленно просчитывая комбинацию.

– Довольно смелый план, Георгий Константинович, – проговорил он. – При удаче, это может заставить японцев пересмотреть дислокацию своих сил, оттянуть резервы на юг. Ослабить тот самый участок, где мы готовим главный удар.

– Ослабить и деморализовать, – добавил я. – Они будут ждать удара там, где его не будет. А когда наш настоящий кулак обрушится на них с другого направления, у них в штабах начнется паника… Однако вся эта затея имеет смысл только при выполнении двух условий.

– Первое, капитан Танака должен согласиться работать на нас, – подхватил начальник разведотдела.

– Не просто согласиться. Он должен поверить в то, что делает. Или как минимум – смертельно испугаться последствий отказа.

– Понимаю, товарищ комдив.

– А второе – не менее сложное – нужно придумать убедительную легенду, как сбитый летчик получил доступ к рации?

– Это, пожалуй, посложнее будет, Георгий Константинович.

– Вам виднее, полковник. Придумайте способ… Ну а что касается способа убедить капитана Танаку… Используй все, и давление, и обещания, и хитрость. Мне нужен результат. Докладывайте лично.

Конев выпрямился, в его глазах я увидел не просто согласие, а азарт. Ему явно понравился мой замысел.

– Будет сделано, товарищ комдив. Разрешите идти?

– Идите. И, Илья Максимович… Чем убедительнее будет ложь, тем больше крови мы сэкономим своим бойцам.

– Понимаю, Георгий Константинович.

Он четко повернулся и вышел из юрты. Я остался один на один с картой и мыслями, которые уже бежали вперед. Первая ниточка была завязана. Теперь предстояло сплести всю паутину, каждую нить которой следовало крепко привязать к реальности.

А реальность эта была суровой. Я помнил из учебников, что по данным разведки, японцы сосредотачивали на нашем восточном берегу силы для большого наступления. Их цель была ясна – сбросить нас в реку и ликвидировать плацдарм.

Исторический Жуков блестяще с этим справился, но я не хотел просто повторять его путь. Во-первых, совесть не позволяла – знание будущего обязывало действовать эффективнее.

Во-вторых, где-то в глубине души моей не угас огонек амбиций полководца. Плох тот солдат, который не носит в своем вещмешке маршальский жезл. Смогу ли я сделать лучше, чем мой предшественник? Должен!

Мысли мои прервал Воротников, бесшумно возникший на пороге.

– Товарищ комдив, комбриг Кущев и комбриг Смушкевич по вашему приказанию явились, – доложил он.

– Пусть заходят.

Оба командира вошли в юрту. Кущев, начальник штаба, вид имел озабоченный и чуть усталый. Смушкевич был наоборот максимально собран, в его умных, живых глазах читалась готовность к действию.

– Садитесь, товарищи, – сказал я им, указав на табуреты. – Обстановка накаляется. Японцы готовятся нанести нам поражение. Начальник разведки Конев мне только что доложил о подтягивании резервов противника к Узур-Нуру. Вероятно, именно там ожидается их главный удар. Вот только мы не будем сидеть сложа руки.

Я обвел взглядом обоих.

– Александр Михайлович, приказываю усилить работу всех постов наблюдения и звуковой разведки. Нельзя пропустить момента начала.

– Есть, товарищ комдив, – кивнул Кущев, делая пометку в блокноте.

– Яков Владимирович, – повернулся я к Смушкевичу. – Ваша задача – завоевать господство в воздухе. Не просто отбивать атаки, а начать активную охоту на японскую технику. Бить не только по колоннам, но и по одиночным автомобилям. Не говоря уже – об авиаразведке. Не дать их разведчикам уточнить расположение наших войск.

Смушкевич коротко кивнул, его лицо озарила хищная улыбка летчика-истребителя.

– Будет сделано, Георгий Константинович. Мои ребята соскучились по настоящей работе.

– Отлично. Теперь главное. Александр Михайлович, я знаю о ваших сомнениях насчет выдвижения мотомехрезерва. Однако это – основа моего замысла. Японцы ждут, что мы будем упорно оборонять плацдарм. Так мы и сделаем, но когда они ввяжутся в бой и упрутся в нашу оборону, наш резерв нанесет удар с юга, во фланг и тыл их основной группировки.

Кущев хмурился, изучая карту.

– Рискованно, Георгий Константинович. Если они раскроют наш маневр…

– Они не раскроют, – перебил я его. – Потому что их внимание будет приковано к плацдарму. Мы тут с полковником Коневым кое-что задумали с участием японского летчика. Если наш замысел удастся, полагаю, японское командование получит ложное подтверждение того, что наши главные силы сосредотачиваются на юге. Это собьет япошек с толку.

Я видел, как в глазах Кущева борются осторожность штабиста и доверие к командиру. В конце концов, он вздохнул.

– Воля ваша, товарищ комдив. Немедленно отдам необходимые распоряжения.

– Приступайте, товарищи командиры.

После их ухода, я вышел из юрты. Солнце клонилось к закату, окрашивая монгольскую степь, вернее – полупустыню, в багряные тона. Воздух стал чуть прохладнее. Слышалась отдаленная песня моторов – это шли наши танки, занимая позиции для будущего контрудара.

Я почувствовал знакомое предбоевое напряжение, ту самую «тишину перед бурей», которую испытывал когда-то в Афгане. Только масштаб здесь был иным. Гораздо более грандиозным. Через пару часов снова появился Конев. Он выглядел усталым, но довольным.

– Капитан Танака, Георгий Константинович, после некоторых… уговоров… согласился сотрудничать. Легенду мы придумали. Приземлившись, он якобы был задержан монгольскими скотоводами и передан советским военным властям. Смог бежать во время перевозки, убив охрану и угнав бронеавтомобиль с рацией. Нужную нам дезинформацию, он передаст будто бы скрываясь в степи… Довольно топорно, конечно, но для первого раза сойдет…

Я отрицательно помотал головой.

– Не сойдет, полковник. Слишком уж топорно. В японской контрразведке тоже не дураки сидят.

– Это верно, Георгий Константинович, но…

– Никаких – но! – отрезал я. – И легенда и способ передачи дезы не должны вызывать у противника сомнений… А уж если вызовут, то – в нашу пользу.

– Каким образом, товарищ комдив?

– Усложним легенду… Танака угонит не бронеавтомобиль, а… самолет? И не – якобы, а – на самом деле?

– Простите, Георгий Константинович, но что ему тогда помешает перелететь к своим?.. Или… именно этого вы и хотите?

– Верно. Именно – этого. Японская контрразведка, наверняка не поверит сообщению по радио, от кого бы оно ни исходило… Иное дело – когда он доставит сведения о «массированном выдвижении советских танков на юг» собственной персоной да еще на угнанном советском самолете.

– Заманчиво, но во-первых, нет гарантии, что оказавшись среди своих, Танака сразу не расколется, а во-вторых, передача советского самолета в руки врага… Сами понимаете, товарищ комдив…

– Понимаю. Самолет я беру на себя, а что касается того, что япошка расколется… Вы поставьте себя на место его командования… Прилетает сбитый летчик на чужом самолете и сходу докладывает, что его послали русские дабы втюхать им дезу! Какова будет реакция?..

– Вполне возможно, что ему не поверят… Решат, что это особенная хитрость красных гайдзинов… и сделают то, что нам нужно.

– О чем и речь! – хмыкнул я. – Ступайте, Илья Максимович. Обрадуйте капитана Танаку. А самолет вам будет… «И-16» не обещаю, но – будет…

Однофамилец будущего маршала откозырял и растворился в подступающей тьме. А я снял трубку полевого телефона.

– Штаб вспомогательного авиаполка мне!

Глава 4

Дежурный по штабу авиаполка ответил почти мгновенно. Видимо, нервы у всех были натянуты, как струны.

– Дежурный слушает!

– Дежурный, это первый. Соедините с командиром полка.

Щелчки, пауза, и в трубке послышался знакомый голос.

– Комполка у аппарата, товарищ первый!

– Товарищ комполка, срочное дело. Мне нужен один исправный, но не самый новый «У-2». Сегодня ночью. Летчик не потребуется. Машину подготовить к буксировке и скрытно перегнать в район моего расположения.

В трубке повисло молчание. Комполка явно был удивлен – зачем понадобился комдиву учебный биплан, да еще и без пилота? Поэтому он счел нужным уточнить:

– Товарищ первый, я вас правильно понял? Отбуксировать «У-2» в ваше распоряжение, без пилота?

– Совершенно верно!

– Вас понял. Распоряжусь немедленно.

– Жду!

Я положил трубку. Так, аппарат будет. Дело за малым. Сделать так, чтобы побег Танаки выглядел максимально убедительным. В то, что японского летчика удастся убедить сознательно работать на нас, я не верил. Значит, надо сделать так, чтобы он удрал по собственной инициативе, да еще прихватив наши «секретные» документы.

– Воронков! – крикнул я.

Адъютант вырос передо мною.

– Слушаю, товарищ комдив!

– Полковника Конева ко мне!

Лейтенант выскочил и вскоре вернулся в сопровождении начальника разведки.

– Ну как дела, Илья Максимович? – спросил я, жестом указав Коневу сесть напротив меня.

– Георгий Константинович, пока туго идет, – признался он. – Этот Танака, почувствовав, что мы готовы его отпустить, вдруг пошел на попятную. Ведет себя, как не прошибаемый фанатик. Твердит, что готов умереть за своего микадо, но никогда не станет служить его врагам…

– Превосходно, полковник! – усмехнулся я. – Это как раз то, что нам нужно!

– Простите, товарищ комдив…

– Фанатик нам сейчас нужнее, чем ненадежный сторонник. Побег должен выглядеть максимально естественно. Этот самурай у нас не только угонит наш самолет, не только увидит, как развертываются наши бронетанковые части, но и захватит наши секретные документы с планом операции… Ну, скажем, «Самурай».

– Так, операция «Самурай», – кивнул начальник разведки. – С двойным дном название…

– Вот именно… Чтобы там ни нес этот япошка, оказавшись в руках своей контрразведки, командование Квантунской армии окажется на перепутье. Не поверив своему пилоту, оно рискует прозевать удар бронированного кулака русских, а поверив – пойдет на поводу у красных гайдзинов. При любом раскладе мы останемся в выигрыше.

– Понимаю, Георгий Константинович… «Секретные» документы я подготовлю. А что касается самолета…

– На этот счет не беспокойтесь, – отмахнулся я. – Самолет будет. Ваша задача – отработать легенду до мельчайших деталей. И когда самурай стартует, его полет следует направить таким образом, чтобы он не только увидел развертывание наших войск, якобы готовящихся нанести удар, но и мог запомнить примерное количество наших танков, бронеавтомобилей и пехотных подразделений.

– Неплохо бы подключить к этому делу и нашу авиацию, товарищ комдив, – проговорил Конев. – Пусть бы погоняли этого фанатика по кругу… Эту воздушную акробатику наверняка зафиксируют вражеские агенты среди местного населения и сообщат о ней японскому командованию.

– Дельная мысль, – одобрил я. – Я потолкую об этом с комкором Смушкевичем, хотя мне не хочется расширять круг лиц, осведомленных о предстоящей операции. В общем – делайте свое дело, Илья Максимович. На вас лежит основная работа по подготовке «Самурая».

Он ушел. А я, умылся под рукомойником, что висел снаружи, и завалился спать. Ночь выдалась беспокойной. Я ворочался на походной койке, прислушиваясь к звукам за стенами юрты. Где-то далеко слышался рокот мотора, наверное, трактора, что буксировал тот самый «У-2».

Я мысленно перебирал все возможные варианты предстоящих событий. Танака может заподозрить, что его побег подстроен. Что тогда? Тогда он прямо доложит об этом, когда попадет к своим. Какова будет реакция его начальников?

Прежде всего они будут обязаны доложить наверх, а уж как там отреагируют – просчитать трудно. В любом случае, нижестоящие не захотят брать на себя ответственность. А пока суть да дело – передвижение наших танков и броневиков зафиксируют вражеская агентура и воздушная разведка. Риск был колоссальным, но игра стоила свеч.

Утром меня разбудил взволнованный Воротников.

– Товарищ комдив! Срочная шифровка из штаба фронтовой группы! Лично от командарма Штерна!

– Давай.

Я сел на койке, вскрыл протянутый Мишей конверт. Текст расшифрованной радиограммы был коротким и сухим: «Комдиву Жукову. Немедленно доложите обоснование смены дислокации бронетанковых частей без санкции штаба фронта. Штерн».

Прознал командарм. Кто стуканул?. Кущев? Смушкевич? Неважно. Рано или поздно это должно было произойти. Судя по некоторым воспоминаниям, у Жукова и Штерна были разногласия, ну а мне сам бог велел идти наперекор логике исторических событий.

До конфликта, конечно, дело лучше не доводить. Придется переговорить с Георгием Михайловичем с глазу на глаз, но не раньше, чем он сам прибудет на Хамар-Даба, некогда мне мотаться в Баян-Тумэн, где расположен штаб фронта.

– Передайте на шифровку, – приказал я адъютанту. – «Действую, согласно оперативной обстановке. Жуков». И пусть принесут завтрак.

Воротников записал текст радиограммы и помчался к связистам. Я остался у телефона. Штерн, наверняка, позвонит. Дежурный по кухне красноармеец принес судки с завтраком и чайник. В судках оказалось картофельное пюре и свиная отбивная. В чайнике – какао.

Я позавтракал в одиночестве, поглядывая на телефон. Аппарат молчал. Меня не волновало то, что думает о моем самоуправстве Штерн. Мне было важно, чтобы командарм не попытался помешать.

На собственном опыте я знал, что командир любого ранга всегда находится меж двух огней. С одной стороны ему не хватает свободы действий, ибо он ограничен приказами вышестоящего начальства, а с другой – не хочется брать на себя лишнюю ответственность.

Ответственность меня не страшила. Все-таки одну жизнь я уже прожил и терять мне нечего. А вот нехватка свободы действий уже ощущалась. Чем длиннее цепь согласований, тем больше времени уходит на проведение решений в жизнь.

Ну ничего. Я еще только начал. И Халхин-Гол – это только разминка перед главным сражением в жизни полководца Жукова да и всей страны. Это только в книжках лихие попаданцы левой задней меняют ход событий планетарного масштаба.

В реальности все сложнее. Свое знание будущего и понимание тенденций в чужие головы не вложишь, но кое-то изменить к лучшему можно, если действовать точечно. Прежде всего нужно улучшить быт и боеспособность рядового красноармейца.

Уже одно это потребует перестройки всей существующей структуры снабжения, управления, связи, что неизбежно влечет реорганизацию промышленности, а следовательно – образования и науки.

К сожалению, военные успехи часто расхолаживают высшее руководство, создают опасную иллюзию непобедимости вооруженных сил. Победа на Халхин-Голе не позволит оценить серьезность подготовки и решимости противника в зимней кампании.

А выявленные в ходе Финской войны недостатки в организации снабжения, вооружения и системы управления РККА не будут устранены должным образом, что немедленно скажется в первые, самые тяжелые месяцы Великой Отечественной.

Собственно единственное, ради чего мне стоит прожить эту, вторую жизнь, так это чтобы минимизировать потери, которые понесут армия и народ в 1941–1945 годах. И начинать эту минимизацию нужно здесь и сейчас – в боях за формально чужую территорию.

Телефон, наконец, зазвонил. Не тот, что был связан со штабом в Тамцак-Булаке. Память Жукова, к которой я подключался в самых неожиданных случаях, подсказала мне, что это «местная» линия, при разговорах по которой можно не шифроваться. Я снял трубку.

– Жуков у аппарата!

– Говорит Кущев. Георгий Константинович, не могли бы вы подойти в штаб?

– Сейчас буду.

Я встал. Надел гимнастерку и ремень с портупей. Натянул фуражку. Вышел из юрты. Адъютант был тут как тут. Доложил:

– Донесение передал, товарищ комдив.

– Хорошо, Миша, – откликнулся я. – У меня сейчас совещание в штабе. А ты пока подготовь «эмку» к поездке.

– Насколько – к дальней?

– Там будет видно.

– Есть, товарищ комдив!

Он рванул к черному автомобильчику, замеченному мною еще в первый день появления в прошлом, а я направился к штабной палатке. Вошел. Присутствующие командиры встали на вытяжку, только что каблуками не щелкнули. Как же мне не хватало на гражданке такой собранности окружающих.

Кроме Никишева, Кущева и Смушкевича, были здесь начальник разведки и особист со знаками различия бригадного комиссара, а на самом деле – майор госбезопасности которого я уже видел, но до сих пор не перемолвился с ним ни словом. Оба чекиста выглядели недовольными. Столкновение интересов было очевидным.

– Как идет подготовка к танковому удару? – осведомился я.

– Товарищ комдив! – заговорил Кущев. – Только что получена радиограмма из штаба фронта. Командарм Штерн отменяет проведение операции.

В пропыленной штабной палатке повисла мертвая тишина. Я не удивился. Ни тому, что кто-то, скорее всего – сам Кущев, поспешил перестраховаться и донес вышестоящему начальству о моем решении, ни запрету Штерна. Что ж, вот оно первое испытание моей решимости доводить начатое до конца.

– С Георгием Михайловичем я переговорю лично, – произнес я. – Что касается подготовки операции, то никто ее не отменял. Поэтому – настоятельно требую доложить об ее ходе.

Комбриг кивнул и принялся докладывать:

– Шестнадцатый, двадцать четвертый и сорок пятый танковые батальоны вышли в район предполагаемой операции. Там же дислоцированы и двадцать четвертый и семьдесят шестой полки тридцать шестой стрелковой дивизии. Об авиации, полагаю, доложит комкор Смушкевич.

– Слушаю вас, Яков Владимирович.

– Третья и четвертая эскадрильи начали перебазирование на аэродромы подскока. Процесс осложняется растянутостью коммуникаций и тем, что перелет приходится осуществлять в темное время суток.

– Ничего. Скоро вам не придется скрываться. Единственное, о чем я вас прошу, товарищ Смушкевич, обеспечьте мне прикрытие не только наступления, но и района дислокации частей прорыва.

– Уже делается, товарищ комдив.

– Благодарю, Яков Владимирович. После совещания у меня будет к вам разговор.

Летчик кивнул.

– Надеюсь, товарищи командиры, вам не нужно объяснять, что от степени нашей готовности зависит успех операции.

Кущев угрюмо засопел. Ему явно не хотелось отвечать за мои действия перед командармом. Ничего, потерпит. Ведь, насколько я знал биографию Александра Михайловича Кущева, он был весьма неплохим командиром.

– Товарищ комдив, разрешите обратиться! – вдруг спросил особист.

– Слушаю вас, майор…

– Майор государственной безопасности Суслов! – подсказал тот.

– Говорите, товарищ майор государственной безопасности.

– Я не понимаю, почему мы до сих пор цацкаемся с этим военнопленным летчиком?

– Что значит – цацкаемся? – переспросил я. – Поясните, Суслов.

– Полковник Конев запрещает сотрудникам особого отдела проводить с капитаном Танаки оперативные действия, направленные на выяснение известных ему сведений о дислокации частей противника, составе и численности подразделений японской армии. Вместо этого он ведет с ним непонятные разговоры, прямо скажем, попахивающие антисоветской агитацией. Прошу, товарищ комдив, отдать немедленный приказ, чтобы военнопленного, бывшего капитана Квантунской армии, летчика Юсио Танаки передали в распоряжение особого отдела корпуса.

Одного взгляда на этого майора было достаточно, чтобы понять – такой вцепится, как бульдог, и не отпустит. Куда он клонит, понять было не трудно. Должность у него такая – искать врагов и шпионов.

– Полагаю, что этот разговор мы перенесем в другое место и на другое время, товарищ Суслов, – сказал я. – Мой адъютант сообщит вам, когда и где мы его продолжим.

– Есть, товарищ комдив! – откозырял особист.

– Совещание окончено, товарищи командиры, – сказал я. – Яков Владимирович, уделите мне некоторое время. Жду вас у себя через десять минут. – Я повернулся к начальнику разведки. – Товарищ полковник, проводите меня.

Мы вышли с Коневым из штабной палатки. Неторопливо направились к моей юрте. Воротников торчал возле «эмки», всем видом показывая, что готов к поездке. Я кивнул ему и заговорил с полковником.

– Илья Максимыч, скажите откровенно, копает под вас Суслов?

Он с удивлением на меня посмотрел. Видать, не ожидал столь прямого вопроса. У каждого времени свои темы, которые не принято обсуждать. Сейчас, видимо, в приличном обществе не полагалось говорить о том, кто под кого копает, но мы – на войне.