Текст книги "Жуков. Халхин-Гол (СИ)"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Петр Алмазный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 15

Москва, Наркомат внутренних дел, кабинет Л. П. Берии

Народный комиссар внутренних дел СССР встретил меня в своем просторном кабинете, обставленном с подчеркнутой, почти буржуазной роскошью. Ноги утопали в ворсе ковра, свет ламп отражался в полированной столешнице красного дерева, мягкие кресла так и манили погрузиться в них. И все же я понимал, что разговор будет нелегким.

– Георгий Константинович, дорогой, прошу, садитесь, – с мягким кавказским акцентом проговорил хозяин кабинета. – Рад видеть одного из наших самых перспективных военачальников.

– Взаимно, Лаврентий Павлович, – отозвался я, пожимая его ладонь.

Как и Сталин, в реальности Берия не походил на того карикатурного персонажа, которого мне приходилось видеть в кино. Он указал на кресло, а сам занял место за столом, сложив руки перед собой. Его взгляд, внимательный и пронзительный, словно просвечивал меня рентгеном.

– Мне стало известно о вашей… кипучей деятельности, – начал он, отчеканивая слова. – Я говорю не только о победах на фронте… Новые танки, самолеты, форма, даже какие-то… броневые жилеты для пехоты. И все это вы собираетесь изложить в докладе товарищу Сталину. Очень масштабные планы.

Я кивнул. Нарком знал все. Каждую мою встречу, каждый разговор. А чего я хотел? Глупо было бы думать, что моя бурная деятельность останется незамеченной органами госбезопасности.

– Планы, необходимые для укрепления обороноспособности страны, Лаврентий Павлович, – сказал я.

– Бесспорно, – кивнул он, его улыбка стала чуть шире, но выражение глаз за стеклами знаменитого пенсне не изменилось. – Меня, как человека, отвечающего за безопасность страны, интересуют… двойное применение некоторых ваших предложений.

Он выдержал паузу, давая мне понять, что это не вопрос, а требование.

– Вот, к примеру, эти новые радиостанции для тактического звена. Представляете, какие возможности они открывают для агентурной работы в тылу противника? Или для контроля за… собственными войсками в сложной обстановке.

Я не удивился, так как с самого начала понимал, что разговор пойдет именно об этом. И все-таки уточнил:

– Моя задача – повысить управляемость войск в наступлении, Лаврентий Павлович.

– Вы и так прекрасно с ней справляетесь, – парировал нарком. – Но почему бы не пойти дальше? Ваша идея с камуфляжной тканью… Она ведь пригодится не только бойцам на передовой, но и нашим диверсантам, действующим в глубоком тылу врага. Надо подумать о специальных образцах для органов.

Он подошел к шкафу, достал графин с вином и наполнил два бокала. Протянул один мне.

– Или вот эти… броневые жилеты, – продолжал он. – Скрытое ношение их позволило бы обезопасить не только пехоту, но и сотрудников органов и, что главнее всего, первых лиц нашей партии и правительства.

Я взял бокал, пригубил. Берия произносил слова спокойно, почти дружелюбно, но за каждым из них стоял тонкий расчет. Он предлагал мне союз. Не просто поддержку моих инициатив, а интеграцию их в систему, где военные технологии служили бы не только РККА, но и системе государственной безопасности.

– Вы совершенно правы, Лаврентий Павлович, мои предложения имеют не только сугубо военное назначение, – сказал я, ставя бокал на стол.

– В современной войне, Георгий Константинович, грань между открытым боем и секретной операцией весьма условна, – кивнул нарком с пониманием. – С нашей поддержкой ваши проекты получат зеленый свет. Ресурсы, люди, ускоренное внедрение. А без нее… – продолжал Берия, его тон стал почти доверительным, но в глазах оставалась стальная ясность, – вы можете столкнуться с… излишней бюрократической волокитой. А время, как вы сами понимаете, дорого.

Этот человек понимал больше, чем произносил вслух. И зная его биографию, не только как комиссара государственной безопасности, но и государственного деятеля, я понимал, что он вполне способен оценить не только предложения по точечным усовершенствованиям.

– Вы абсолютно правы, Лаврентий Павлович, – сказал я. – Время – критический фактор. И я ценю возможность ускорить реализацию проектов, жизненно важных для обороны. – Я сделал небольшую паузу, подбирая слова. – Что касается двойного применения… Вы обозначили крайне важные аспекты. Действительно, надежная связь и скрытность необходимы не только на поле боя. И если мои предложения могут быть полезны органам госбезопасности в их сложной работе, я буду только рад, но я считаю, что все эти и многие другие новшества принесут пользу стране только в том случае, если их решать комплексно.

Берия внимательно меня слушал, его пальцы медленно барабанили по столу.

– А именно? – уточнил он.

– А именно – предложения по реорганизации обороны СССР в преддверии неизбежной войны с европейским и дальневосточным империализмом.

– Вот даже как?

– Именно так, Лаврентий Павлович.

– Что ж, это разумный подход, Георгий Константинович, – кивнул Берия. – если решать накопившиеся проблемы, то сразу все скопом. Тем более, взаимодействие нашей военной науки, оборонной промышленности и органов госбезопасности должно быть самым тесным. Наши интересы в укреплении государства, в конце концов, совпадают. – Он снова наполнил бокалы. – Полагаю, прежде, чем представить доклад товарищу Сталину, мы должны провести расширенное заседание с представителями всех заинтересованных ведомств. А с бюрократическими проволочками… мы разберемся.

– Благодарю вас, Лаврентий Павлович, – я поднял бокал. – Уверен, что такое сотрудничество пойдет на пользу общему делу.

– Кстати, о вашей безопасности, Георгий Константинович, – Берия отпил и отставил бокал, и его взгляд стал пристальным, почти отеческим. – Наши органы работают не только на опережение врага, но и на защиту наших лучших командиров. К примеру, на перегоне между Соловьевском и Читой нашли тело неизвестного монголоидной внешности. Следствие пока считает, что он сорвался с подножки вагона. Экспертиза показала, что он должен был выпасть из вагона того самого поезда, на котором ехали вы, с командармом Штерном. Возможно, это совпадение, но я не верю в случайность таких совпадений.

Я не удивился. Берия, конечно, должен был узнать об этом происшествии. Возможно, его люди уже тогда следили за вагоном, в котором мы ехали. Вот только, где же они были, когда этот придурок на меня кинулся? Впрочем, какой смысл скрывать?

– Это не совпадение, Лаврентий Павлович, – сказал я. – И он не сорвался. Я его выбросил.

Берия медленно откинулся на спинку кресла, сложив руки на животе. Ни тени удивления не мелькнуло на его лице.

– Продолжайте, – произнес он мягко.

– Это было на вторые сутки пути. Ночью. Я вышел на площадку подышать. Там была открытая дверь и человек, который вдруг бросился на меня с ножом. Нож короткий, с пробковой рукоятью и узким лезвием, как раз пригодный для удара между ребер. Я его подобрал. Он у меня в гостинице в чемодане.

– И как это вы умудрились? – спросил Берия с неподдельным интересом.

– Увернулся. А потом ударил ногой в грудь. Он и улетел с подножки под откос. Я не стал никому докладывать. Не хотел лишнего шума.

Берия несколько секунд молча смотрел на меня, его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах я увидел холодное одобрение.

– Правильно сделали, что не стали поднимать шума. Зачем информировать агентуру врага. – Он помолчал. – Значит, японцы и их приспешники из РОВС не оставляют попыток. Сначала тот диверсант-неудачник Скорино, теперь вот этот… Это подтверждает правильность курса на усиление безопасности, в том числе и персональной. И показывает, что ваша боевая выучка, Георгий Константинович, не подвела вас и в такой… нестандартной ситуации.

Он подчеркнул слово «нестандартной», давая понять, что оценил и мое хладнокровие, и мою физическую подготовку.

– С этого момента, – продолжил Берия, и его голос вновь обрел официальные нотки, – ваша личная охрана будет усилена. Моими людьми. Не для контроля, – он слегка улыбнулся, видя, что я напрягся, – а для гарантии. Ваша жизнь и безопасность – теперь вопрос государственной важности. Вы слишком ценный кадр, чтобы японцы или кто бы то ни было могли безнаказанно охотиться на вас, как на зайца.

Я кивнул. Отказываться было бы глупо и оскорбительно. Да он и не спрашивал моего мнения, он информировал о решении.

– Понимаю. Благодарю за заботу.

– Не за что, – отмахнулся нарком. – Мы с вами, Георгий Константинович, каждый на своем посту, делаем одно дело. Охраняя вас, мы охраняем будущие победы Красной Армии. Так что давайте работать. А с этими… охотниками, – он махнул рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи, – мы разберемся. Обещаю, больше они вам мешать не будут. До встречи!

Выйдя из кабинета, я почувствовал себя одновременно и более защищенным, и более уязвимым. Теперь за мной неотступно следовала тень человека, чья власть была почти безгранична, но эта же тень закрывала меня от других, куда более смертоносных угроз.

«Опель-капитан», на котором меня доставили в НКВД, отвез меня в гостиницу «Москва». Уже в холле я заметил человека, который вроде бы не обращал на меня внимания, но поднялся с дивана, сложив газету, и направился за мною.

Харбин, дом на окраине города. Спустя три недели после провала

Пыльный луч заходящего солнца пробивался сквозь щель в ставнях, освещая лицо человека, сидевшего напротив Танаки. С ним бывшего летчика свел господин Танаба, проживавший в гостинице «Ямато». Новый связной представился, как Масато. Сейчас он неторопливо разливал по пиалам зеленый чай.

Танака провел в этом доме безвылазно двадцать один день, которые показались ему вечностью, полной страха, одиночества и мучительных вопросов. После бегства с прежней конспиративной квартиры, Юсио переправили в этот заброшенный домик.

И теперь он жил здесь, как малиновка в клетке. Его единственным контактом с внешним миром и был Масато, приносивший еду и задававший бесконечные вопросы.

– Расскажите еще раз о вашей последней встрече с Виктором… Каким паролем вы пользовались?.. Опишите обстановку в кабинете полковника Сато в день вашей последней с ним встречи… Как именно был одет человек, следивший за вами за день до провала?..

Танака понимал, что это проверка. Ямато поверил ему ровно в той степени, чтобы переправить его в другое место, но недостаточно, чтобы доверять ему по-прежнему. Капитан не обижался. Понимал, что доверчивость в разведке оборачивается большой кровью.

– Ваша история, в целом, не вызывает нареканий, капитан, – наконец нарушил молчание Масато, отпивая чай. – Провал действительно мог произойти из-за ошибки низового связного. Или из-за банального доноса соседа, который заметил подозрительную активность. Кэмпэйтай не нужны доказательства, им хватает подозрения.

Танака молча кивнул. Он уже перестал что-либо чувствовать, кроме тягучей усталости.

– Однако ваша прежняя легенда мертва. Кэндзи Ито более не существует.

– Что же теперь? – голос Танаки прозвучал хрипло. – Я стал бесполезен?

Уголки губ Масато дрогнули в подобии улыбки.

– Напротив. Период проверки закончен. Вы доказали свою стойкость. А то, что вы подстрелили агента контрразведки, только подтверждает вашу искренность. По нашим данным, в кэмпэйтай вы числитесь убитым во время погони. Так им проще оправдать свой провал. Мы решили воспользоваться вашей мнимой смертью.

Он отодвинул пиалу и достал из портфеля папку.

– Ваши прежние заслуги, в том числе информация о резервном полке, высоко оценены. Теперь вам предстоит задача куда сложнее. Вы не будете шифровальщиком. Вы станете «охотником».

Танака смотрел на него, не понимая.

– «Охотником»?

– Кэмпэйтай активизировала поиски наших агентов. Они используют своих перевертышей, внедряют провокаторов. Ваш новый оперативный псевдоним – «Сокол». Ваша задача – выявлять этих двойных агентов. Вы, с вашим опытом фронтового офицера и и человека, имевшего дело с контрразведкой, вполне подходите для этой роли. Вы будете работать в Харбине, но под другой легендой. Гораздо более глубокой.

Масато открыл папку. Там лежали новые документы на имя Синтаро Ватанабэ, демобилизованного капитана, пострадавшего на Халхин-Голе и получившего пост инспектора в управлении военных сообщений Квантунской армии. Должность была невысокой, но давала доступ к графикам перевозок и перемещениям офицерского состава.

– Вы будете анализировать потоки людей и грузов. Любые аномалии, любые странные маршруты могут указывать на перемещение вражеской агентуры или на подготовку наших провалов. Вы должны будете мыслить как контрразведчик, капитан. Искать иголку в стоге сена. И безжалостно выдергивать ее.

Танака медленно взял документы. В его руках была не бумага, а его новая жизнь. Жизнь охотника за призраками. Внутри все сжалось. Эта работа означала не просто передачу информации. Она означала необходимость подставлять, возможно, отправлять на смерть других людей, таких же пешек в этой большой игре, каким был он сам.

– Я понимаю, – тихо сказал он, ощущая тяжесть нового груза на своих плечах.

Груза, который был куда тяжелее браунинга в кармане. Масато встал.

– Завтра вас перевезут на новую квартиру. Начнется этап вживания в легенду. Забудьте о Юсио Танаке. Забудьте о Кэндзи Ито. Теперь вы – Синтаро Ватанабэ. И ваша война только начинается.

Москва, Наркомат внутренних дел, комната для совещаний

За огромным, пустым, будто выставочным, столом сидел Лаврентий Павлович Берия. Без пенсне, которые он почему-то на этот раз не надел. Его темные, маслянисто-блестящие глаза с прищуром изучали меня, пока мы обменивались рукопожатиями.

– Проходите, садитесь, товарищ Жуков, – сказал он. – Ваши… соратники уже здесь.

Я кивнул и занял указанное место. Рядом, на стульях, сидели мои «соратники» – конструкторы Липгарт и Поликарпов, ректор Канарский и профессор Малахов. Начальник Главного управления связи РККА Алексеев.

Берия медленно обвел нас всех взглядом.

– Итак, товарищи. Мне доложили, что вы, по инициативе товарища Жукова, развили бурную деятельность. Деятельность, выходящую за рамки текущих задач наркоматов. Меня заинтересовали ваши… исследования. Покажите, что у вас уже есть.

Он не стал тратить время на предисловия. Это был не разговор, а смотр. И я понимал, что от результатов этого смотра зависит не только судьба проектов, но и, возможно, судьба их авторов. Первым слово взял Липгарт. Он разложил на столе чертежи, еще пахнущие свежей тушью.

– Товарищ нарком, на основании тактико-технических требований, сформулированных товарищем Жуковым, наше КБ проработало концепцию перспективного среднего танка. Условное наименование – «Т-44», в развитие уже разработанного товарищем Кошкиным «Т-34». Основные принципы: наклонная броня для увеличения стойкости, длинноствольная 76-мм пушка для борьбы с укрепленными точками и танками противника на дистанции, дизельный двигатель «В-2» для увеличения мощности и снижения пожароопасности…

Берия внимательно слушал, изредка задавая уточняющие вопросы. Его вопросы были точными, технически выверенными. Он явно разбирался в теме куда лучше, чем можно было предположить.

– Масса? Запас хода? Сроки опытного образца? – спрашивал он, буравя взглядом Липгарта.

– Около 26 тонн… Запас хода – до 300 километров… Опытный образец – к концу 40-го года, если будут выделены все ресурсы, – отвечал Андрей Антонович, и я видел, как он внутренне молится, чтобы цифры не подвели.

Затем подошла очередь Поликарпова. Он, запинаясь, стал рассказывать о новом истребителе, но Берия его резко остановил.

– Ваш «И-180» еще не летает, товарищ Поликарпов. Мне интересны не обещания, а конкретные предложения, рожденные опытом боев на Халхин-Голе. Что вы можете предложить по-настоящему нового?

Я видел, как Николай Николаевич потел. Я вмешался.

– Товарищ нарком, концепция, которую прорабатывает товарищем Поликарповым, – это истребитель нового поколения. Закрытая кабина, убирающиеся шасси, как у «И-16», мощное пулеметно-пушечное вооружение. Но для этого нужен новый мотор. Без мотора – это лишь чертеж.

Берия перевел свой взгляд на меня. В его глазах что-то мелькнуло – не то уважение, не то раздражение от того, что я вступился.

– Моторы – это к товарищу Микулину, – отрезал он, делая пометку в блокноте. – Продолжайте.

Ректор Канарский разложил образцы тканей и эскизы новой формы.

– Товарищ нарком, по заданию товарища Жукова мы разрабатываем новый крой обмундирования… Более удобный… И… камуфлирующую окраску…

Берия взял в руки кусок ткани с крупными зелено-коричневыми пятнами.

– Вы уверены, что это расцветка сможет сбить с толку вражеских снайперов?

Ректор Текстильного института, будучи человеком штатским, растерянно посмотрел на меня. Мне снова пришлось вступать.

– Товарищ нарком, на Халхин-Голе японские снайперы выбивали наших командиров и связистов в первую очередь. «Хаки» не на всякой местности может замаскировать. В частности – на светло-песчаной ее неплохо видно. Представленная товарищем Канарским расцветка нам пригодится в лесистой местности.

– Прошу представить к следующему совещанию разные расцветки, – проворчал нарком. – Сохранение жизни обученного бойца – это экономия не только жизней, но и народных денег. Что дешевле – окрасить ткань, или подготовить нового бойца, тем более – командира, на замену?

Берия отложил образец. Затем настал черед профессора Малахова с его касками и бронежилетами. Нарком воодушевился, видимо, мысленно примерял прототип на себя. За Малаховым пришел черед Алексеева, который собрал по конструкторским бюро и институтам предложения по модернизации средств связи.

Берия слушал все, задавая емкие, как выстрелы, вопросы. «Стоимость?», «Сроки внедрения?», «Как это повлияет на текущий государственный план?».

Когда доложили все, в кабинете повисла тяжелая пауза. Нарком встал и прошелся по комнате, видимо, подражая Хозяину. Присутствующие провожали его взглядами.

– Как я уже говорил вам, товарищ Жуков, у вас масштабные планы. Очень масштабные. И очень дорогие. Вы по сути предлагаете перевернуть с ног на голову всю нашу военную машину. – Он помолчал, давая всем нам прочувствовать весомость этих слов. – У меня есть два вопроса. Первый. Насколько вы уверены, что противник, против которого вы все это затеваете, действительно представляет собой такую угрозу? Второй. Готовы ли вы нести личную ответственность за срыв государственных планов, если ваши… новации не оправдают себя?

Я посмотрел ему прямо в его темные, ничего не выражающие глаза. Это был момент истины.

– Товарищ нарком, я уверен в этом абсолютно. Я видел, как воюют японцы. Их техника и тактика – лишь верхушка айсберга. Гонка вооружений идет полным ходом, и отстать – значит проиграть в будущей войне еще до ее начала. Что касается ответственности… – я сделал паузу, – я уже несу ее. За каждый танк, который сгорел из-за тонкой брони. За каждого бойца, погибшего из-за того, что его вовремя не поддержала артиллерия из-за отсутствия оперативной связи. Я готов нести ее и дальше.

Берия смотрел на меня еще несколько секунд, затем медленно кивнул.

– Вашу уверенность и готовность к ответственности я зафиксировал. Материалы изучу. Решение – за Политбюро. Вы свободны, товарищи.

Мы вышли из кабинета в гробовом молчании. Только за дверью, в полумраке коридора, Липгарт вытер со лта пот и прошептал:

– Ну и атмосфера… Будто на иголках полежал.

Я ничего не ответил. Я понимал, что мы только что прошли не через техническое совещание, а через первое боевое крещение наших идей в высших кабинетах власти. И это крещение оказалось куда страшнее японских бомбежек на Хамар-Дабе.

Потому что здесь от нас зависело не тактическое преимущество, а стратегическое будущее страны. И мы его пока не проиграли. Это была уже победа. Впрочем, радоваться было рано. В гостинице меня ждал нарочный с пакетом.

– Товарищ комкор, вам пакет из Генерального штаба.

Я взял толстый конверт, облепленный сургучными печатями, взломал их, вынул листок с расшифрованной радиограммой, подписанной командармом Штерном. Прочитал.

– Черт побери!

Глава 16

Московские огни остались позади, уступая место бескрайним темным равнинам, с редкими огоньками деревень. Я сидел в тесной кабине бомбардировщика «ДБ-3», одном из тех, которые наши летчики перегоняли через границу, чтобы поставить китайским товарищам.

На большой высоте, несмотря на летный комбинезон с электроподогревом, который мне выдали, пришлось померзнуть. Все равно выбора не было. В мягком вагоне я бы ехал с комфортом, но пока поезд катил бы до Читы, японцы могли проделать дыру в нашем фронте, в которую пролезла бы вся их Квантунская армия.

В ушах еще стоял голос Сталина, который позвонил мне в гостиницу, когда я получил депешу из Генерального штаба.

– Товарищ Жуков, ситуация на Халхин-Голе может стать критической, – сказал он. – По данным разведки, японцы вот-вот могут начать вторжение в районе Эрис-Улаин-Обо. Связь с частями ненадежна. Восьмая монгольская кавдивизия может не удержать фронт. Ваше присутствие необходимо. Отправляйтесь немедленно.

Немедленно, значит немедленно. Я покидал вещички в чемодан, в котором все еще валялся тот самый злополучный нож, как за мною зашел шофер, который отвез меня на аэродром. Борт поднялся в воздух без проволочек.

Я только и успел, что влезть в комбинезон, слишком теплый для московской сентябрьской погоды и на удивление малоэффективный на высоте под три тысячи метров. Хорошо хоть с погодой повезло. Через восемь часов полета мы были уже над Забайкальем.

Я смотрел на проплывающие внизу сопки, а в голове прокручивал карту. Высота Эрис-Улаин-Обо, растянутые позиции… Вряд ли япошки применят что-нибудь, выходящее за рамки стандартной схемы прорыва слабого участка обороны.

Пилот, старший лейтенант – бортрадист, протягивая сложенный листок бумаги, прокричал мне на ухо, перекрикивая гул моторов.

– Товарищ комкор! Только что принял радиограмму из штаба округа. Для вас.

Я развернул бумажку. Короткий, сухой текст, но от него мне теплее не стало.

«ВАШЕЙ СЕМЬЕ – СУПРУГЕ А. Д. ЖУКОВОЙ, ДОЧЕРЯМ ЭРЕ И ЭЛЛЕ – ПРЕДОСТАВЛЕНО МЕСТО В ШТАБНОМ ВАГОНЕ ЭШЕЛОНА ДЛЯ ВЫЕЗДА К МЕСТУ ВАШЕЙ СЛУЖБЫ. ВЫЕХАЛИ ИЗ МОСКВЫ 10 СЕНТЯБРЯ. О ВРЕМЕНИ ПРИБЫТИЯ БУДЕТ СООБЩЕНО ДОПОЛНИТЕЛЬНО»

Я скомкал депешу в кулаке. Только этого мне не хватало! Александра Диевна, Эра, Элла… Жена и дочери Жукова. Теперь – мои. За время пребывания на Халхин-Голе я получал от них письма. Отвечал. А куда деваться?..

Они жили в Смоленске, где их и оставил мой предшественник, а вот теперь их везут прямо на войну! Никогда этого не понимал. Встречу, через пару– тройку дней отправлю обратно. Монголия не Сочи.

– Товарищ комкор, все в порядке? – крикнул пилот, заметив, наверное, как я изменился в лице.

Я с силой разжал пальцы, разгладил бумагу о колено, сложил ее пополам и сунул за пазуху комбинезона, в карман гимнастерки.

– Все нормально, – пробурчал я. – Не отвлекайтесь. Чем быстрее будем на месте, тем лучше.

Летун кивнул. Наверное, ему хотелось поговорить. Я же видел – тяжко приходится капитану. Он не выпускал штурвала из рук в толстых перчатках не на мгновение. Бомбардировщик так и норовил вырваться – то задирал нос, то клевал им или валился на крыло. При этом постоянном напряжении полет проходил на редкость монотонно.

Я отвернулся к иллюминатору. Внизу проплывала сине-зеленая громада Сибири. Где-то там, по бесконечным рельсам, шел поезд с двумя девочками и женщиной, которые ничего не подозревали. Они ехали к мужу и отцу, а в него вселился чужой дядя, который останется чужим до конца.

Внутренний голос Жукова молчал, но я почувствовал его молчаливое, тяжелое одобрение. Теперь я был прикован к этому месту и времени по-настоящему. Все мои знания, весь опыт и яростное желание помочь стране – все это теперь было не абстрактным стремлением изменить историю. Это было для них. Чтобы их эшелон не попал под бомбежку. Чтобы война осталась там, за линией фронта.

– Прибавь-ка скорости, капитан, – сказал я, глядя вперед, на юго-восток, где по-прежнему полыхала война. – Некогда телепаться.

* * *

На месте я первым делом вызвал к себе полковника Тестова – начальника отдела штаба нашего 57-го армейского корпуса. Когда он вошел, я как раз кумекал над разложенной на столе картой. Луч света от лампы высвечивал проблемный участок фронта.

– Разрешите войти, товарищ комкор!

– Входите, Михаил Георгиевич. Докладывайте!

– Одиннадцатого сентября, подтянув к государственной границе Монгольской Народной Республики новые войсковые соединения, в частности, вторую пехотную дивизию и свежие авиационные части, японцы снова проникли на территорию МНР. А именно – в горном районе, на правом фланге наших войск, юго-восточнее высоты Эрис-Улаин-Обо.

– Это мне все известно, товарищ полковник, – отмахнулся я, – а вот что вы скажете о действиях противника на правом фланге?

– Собственно о переходе противником границ республики на правом фланге наших войск и захвате безымянной высоты мне стало известно из доклада работника оперативного отдела, который всего час назад прибыл из этого района.

– Мне известно, Михаил Георгиевич, что связь с нашими частями, которые ведут бой в районе высоты Эрис-Улаин-Обо, недостаточно надежна. Восьмая кавалерийская монгольская дивизия растянута вдоль границы и серьезного сопротивления оказать не сможет. В связи со сложившейся обстановкой, необходимо в короткий срок уничтожить агрессора.

Я произносил это, испытывая двойственное ощущение. До этого момента все, что происходило на фронте, почти не совпадало с тем, что я читал в мемуарах, но вот об этих событиях – точно читал и, оказывается, многое помню. Хотя даты событий все же сместились.

– Ваша задача, – сказал я, словно опять влезая в шкуру командира корпуса и Героя Советского Союза Жукова, – немедленно выехать в район дислокации наших боевых частей. Объединив усилия, находящихся там родов войск, в течение ночи разгромить противника, а к утру выйти на линию государственной границы в районе высоты Эрис-Улаин-Обо. Выезжайте немедленно и возьмите с собой вашего тезку, моего адъютанта. Воротников хорошо знает местность в этом районе, уверенно ориентируется в условиях бездорожья в ночное время.

– Есть, товарищ комкор! – откликнулся полковник. – Жду его в оперотделе.

Тестов откозырял и покинул помещение штаба.

– Поезжай, Миша, с полковником Тестовым, – сказал я, вызвав адъютанта. – Надо скрытно доставить его в расположение наших частей возле этой злополучной высотки. Справишься?

– Служу Советскому Союзу! – невпопад, явно обрадовавшись, ответил Воротников.

– Расскажешь мне по возвращении, как все прошло.

– Есть, товарищ комкор!

Он схватил шинель, портупею с личным оружием и чистую карту с планшетом, кинулся прочь. Мне оставалось только ждать. Из литературы я знал, что этот приказ Жукова был выполнен успешно, но ведь происходило это в предыдущей версии реальности.

Вернее, просто так сидеть на заднице и ждать, я не мог. Передал связистам приказ послать в оперативный отдел штаба группы, сосредоточенных в районе Эрис-Улаин-Обо частей собрать к прибытию полковника Тестова командиров частей.

В четыре часа утра мне доложили о том, что наши части готовы и я отдал приказ открыть по противнику артиллерийский огонь. Донесения от командиров подразделений поступали одно за другим. Под прикрытием огневого вала пехота, вслед за танками, стала обходить противника с флангов.

Японцы, сообразив, что им угрожает окружение, с последующим уничтожением или попадание в плен начали отходить, неся большие потери. Ну что ж, им не привыкать, получать по щам. Так и случилось, бросив на поле боя около четырехсот человек убитыми, япошки откатились за границу Монголии. Честно говоря, не понимаю, на что они рассчитывали?

Днем вернулся Миша. Я хотел было отправить его отсыпаться, но он был на взводе и попросил разрешение выполнить своей обещание рассказать о том, как все прошло. Ему требовалась разрядка обуревавших его эмоций. И я кивнул – давай.

– Ну взял я шинель, наган, планшет с чистой картой – и бегом в оперативный отдел. Тестов меня уже ждал, мрачный, как туча. Погрузились в грузовик, с нами – отделение пехоты из роты охраны. Никаких раций, никакой связи – только мы, ночь и надежда, что по дороге не напоремся на японский дозор.

Рокадная дорога была мне знакома, мы с вами, товарищ командующий, по ней не раз ездили. Правда, в ту ночь она казалась бесконечной и враждебной. Темнота – хоть глаз выколи. Впереди, на востоке, небо иногда алело от вспышек, доносился приглушенный гул канонады.

Вдруг Тестов хлопнул меня по плечу:

– Слышишь?

Я прислушался. Сквозь шум мотора – отчетливый треск пулеметов, винтовочные выстрелы, и в небе – зеленые следы трассирующих пуль. Полковник приказал водителю остановиться. Мы выскочили из кабины, стараясь вглядеться в темноту. Сориентировались по звездам и вспышкам – бой был совсем рядом, за очередной грядой сопок.

Пошли пешком, крадучись. Ноги вязли в песке, дышать было тяжело. Вскоре нас окликнуло наше боевое охранение. Появился молодой лейтенант, весь в пыли, глаза горят.

– Товарищи командиры! Добрались! – выкрикнул он. – А мы уж думали…

– Хватит болтать, – отрезал Тестов. – Веди к командиру.

Нас привели на КП – точнее, в глубокую щель, наскоро выкопанную в песчаном грунте. Там уже собрались командиры частей – усталые, с почерневшими лицами. Обстановку уточнили быстро. Оказывается, японцы закрепились на безымянной высоте, бьют прицельно, наши попытки выбить их – успеха не имели.

Тут полковник Тестов встал во весь рост. Голос у него аж звенел, слышно было всем. Заговорил:

– Товарищи! Командующий отдал приказал, чтобы к утру врага окружить и уничтожить. Задача – одновременная атака с двух флангов. Сигнал – три красные ракеты. Вопросы есть?

Вопросов не было. Была решимость. Командиры разбежались по своим подразделениям, а мы с Тестовым остались на НП. Правда, сидеть в укрытии, когда твои товарищи идут в бой, было выше моих сил. Сердце колотилось где-то в горле, в висках стучало.

– Товарищ полковник, разрешите идти в цепи! – выпалил я. – Связь ведь рвется, нужно координировать на месте!

Тестов сухо взглянул на меня, кивнул:

– Смотри не подведи. И живьем возвращайся, командующий с меня спросит.

Я побежал к стрелковым цепям, залег вместе с бойцами. Пахло порохом, пылью и потом. Впереди – смутно проступающий силуэт высоты, откуда вот-вот начнет хлестать свинцом смерть.

И она пришла. Ровно в четыре утра небо над японскими позициями разорвалось. Наша артиллерия открыла ураганный огонь. Грохот стоял такой, что земля ходуном ходила. Казалось, ничто живое не уцелеет там, наверху, но как только огонь перенесли вглубь, с высоты ударили пулеметы. Какие-то япошки все же уцелели.