Текст книги "Ковчег"
Автор книги: Игорь Удачин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
…В тот день, когда Занудин лишился головы, сознание его определенно обманулось, истолковав происшедшее как наступившую смерть. О да, только в «Ковчеге» и могла произойти такая престранная мистическая инсинуация. Занудину явилось видение, которое не было похоже на обычный сон. Это было что-то… невообразимое. Это был прорыв на другой уровень осознания. Да!! Душа словно наткнулась на незапертые врата Жизни и Смерти – и рискнула полюбопытствовать: что же там, шагом дальше… И шаг был сделан. И ничего уже изменить нельзя. Содрогнувшийся разум, конечно, попытался спутать карты, убедить себя: все только сон… Сон, да и тот лишь благодаря особенности натуры всплывший из глубины подсознания. Не относись Занудин так трепетно к сновидениям с ребячьих лет, не сумей развить дар контроля над ними, не преврати искусство их запоминания в удивительное свойство своей психики – вряд ли бы теперь появился повод испытать подобное волнение.
– Вспомнил… – вновь пробормотал Занудин и закрыл ладонью глаза.
Да и какая, в сущности, разница, что это было… Просто это было!
Занудина охватило нестерпимое желание повидать Мини-я – чем скорее, тем лучше! Только с ангелом-хранителем и никем другим он сможет поделиться тем мистико-духовным клондайком, что сохранила для него память…
– 21 –
СОН ЗАНУДИНА
о воспоминании недавнего видения и о полученных от ангела-хранителя предостережениях
Занудин-маленький выглядел разморенно и бледно, во взгляде пробегали неуловимые тени. Низко склонившись у изголовья своего ангела-хранителя, Занудин долго и монотонно о чем-то говорил. По виду Занудина-маленького можно было предположить: либо он сильно удручен скрытыми переживаниями, либо попросту устал слушать.
– Мне можно рассказывать дальше, Мини-я? – после небольшой заминки поинтересовался Занудин, без стеснения охотясь своим взглядом за странным выражением глаз Занудина-маленького.
– Да, да, говори. Разве я тебя не слушаю?
Занудин почесал плечо и с прежней интонацией продолжал:
– Так вот, о моем последнем сне, что никак не даст мне покоя… если, конечно, это был только сон – в чем я не уверен… Длительное время я находился в абсолютной тьме. Во власти мертвенной тишины. Ни тепла, ни холода, ни малейшего осязания. Слепая, пугающая, нереальная и бессмысленная невесомость. Даже сердце мое вот-вот, я чувствовал, остановится (правда, и его стука я слышать не мог), обманувшись тем, что жизни вокруг нет – а значит, и моя собственная жизнь, жизнь беспомощной потерянной песчинки, лишена всякой логики. Но вот вдруг слабым огоньком надежды что-то блеснуло вдалеке… – Занудин опять запнулся и воровато покосился на Занудина-маленького. – Ничего, что я так вычурно рассказываю, Мини-я?.. Хочешь, не буду выкаблучиваться…
– Ладно, как навевает, так и рассказывай.
– Все дело в том, под каким я до сих пор впечатлением… о чем я стал вдруг задумываться…
– Понял я. Дальше.
– В общем-то, я и не выкаблучиваюсь – так выходит…
– Ну, ну.
– Просто не хочу, что б ты думал, что я самолюбованием каким-то занимаюсь…
– Заткнись совсем или рассказывай уже свой чертов сон! – взвыл от раздражения Занудин-маленький, сотрясая воздух миниатюрными кулачками.
В кои-то веки Занудину вздумалось побыть чуточку ироничным со своим ангелом-хранителем. Но как и следовало ожидать, ни во что путное эта затея не вылилась. Сосредоточенно и с ненаигранной уже душевной тревогой, Занудин продолжил начатое повествование.
– Знаешь, Мини-я, это было что-то вроде духа, облаченного в желто-красное пламя. Правда, когда дух оказался совсем близко от меня – он, хм… больше смахивал на… абрикос.
– Абрикос?
– Ну да, абрикос. Пламя поутихло, и этот Абрикос, представь себе, заговорил со мной человеческим голосом. Сухим, резким.
«Хочешь ли ты познать извечные законы Добра и Зла?» – спросил он.
«Нет!» – отчего-то выкрикнул я, отпрянув. Хотя страха во мне не было.
«Хочешь ли познать тайну, которую несет в себе Человек?»
«Нет! Зачем мне знать все эти вещи?!» – вновь воспротивился я.
«Раз тебе, одному из немногих, это дозволено – почему нет?» – удивился Абрикос.
«А почему да?» – из-за моего непонятного упрямства разговор начинал приобретать ноту абсурда.
Абрикос задумался (либо сделал вид, будто размышляет), затем тихо вымолвил:
«Должен ли я с тобой спорить? Как странно… Следуй-ка лучше за мной. Все, что мы говорим друг другу – абсолютно ни к чему».
И мы, Мини-я, поплыли через тьму. Излучающий сияние Абрикос впереди меня был единственным ориентиром, куда двигаться. Не чувствующий ног, не обладающий крыльями, не знаю как – я следовал за ним. Это было долгое и мрачное путешествие. И мое сознание, овеянное пустотой, почти уже отключилось и спало, когда Абрикос резко остановился и вновь обратился ко мне – на этот раз повысив голос, заметно расстроенно:
«В нашей прогулке теряется смысл, если ты не смотришь вокруг и ничего не желаешь видеть, хотя это тебе открывается!»
«Что такое! – возмутился я. – Вокруг непроглядная тьма! Какой толк мне в нее всматриваться? Сплошной мрак – чернее не придумаешь!»
На что мне был дан следующий ответ:
«Не пытайся глядеть глазами, как ты привык. Глаза здесь – инструмент мертвый. Смотри своей волей! Своим духовным зрением!»
Конечно я хотел возмутиться еще больше, но тут… не знаю, как это у меня получилось – но я у-в-и-д-е-л…
!!Вспышка!!
…Океан, словно растворивший меня в себе… Хаос трепещущих водорослей… бесчисленные стаи причудливых рыб… игра завораживающих аквамариновых и диких индиговых цветов… И вот… появляется это исчадие ада – рыба, доисторическая, огромная, стремительная, прародительница всего хищного… Агм! – открываются и тут же захлопываются ее зловещие челюсти, погружая все вокруг в прежнюю тьму…
!!Вспышка!!
…Наконец мы прижали раненого, истекающего бурой кровью, фантасмагорического вида волосатого слона к скалам… Я не знал жалости, я не видел проигранного в неравной схватке изящества, грации этого большого, приготовившегося к смерти животного… я видел только парное мясо… свежее, сочащееся, вкусное, живительное… я слышал крики «своих»: «агуа! агуа!» (бей! бей!)… я вскинул над головой палку с каменным наконечником… Агуа!.. я бросился впереди всех…
!!Вспышка!!
…Я смотрел на величественные пирамиды, ослепительно сверкавшие сиенским гранитом… обратившего взор к востоку Гармахиса… Я прощался с мертвыми царями, которым поклонялся, Хуфу, Хафра, Менкаура… прощался с храмами, сотворенными самими богами… Я был готов к походу через пустыню, из которой, я знал, уже не вернусь назад…
!!Вспышка!!
!!Вспышка!!
…Передо мной всплывали картины жизни и беззаботного семьянина, и колобродящего по свету странника; вселяющие ужас подземелья испанской инквизиции, сельские просторы Германии и России, храмы Мексики и непроходимые африканские джунгли, раззолоченные купола тибетских святилищ, царские дворы и галдящие площади Франции, арены античных цирков Рима и приморские кабаки всего мира с запахами вина и дешевой любви…
!!Вспышка!!
!!Вспышка!!
!!Вспышка!!
…А также войны, бесчисленные войны… жестокие, лишенные смысла, непрекращающиеся… В своей руке – смуглой, зольно-черной, белой и гладкой, алебастровой, в старческих пигментных пятнах, женской, детской, искалеченной и внушительно сильной – я держал что угодно: и шлифованный булыжник, и меч, и факел, и ружье… Я сеял смерть… и я же в страшных мучениях умирал сам…
!!Вспышка!!
Мое последнее видение…
…Я живу в двухэтажном коттедже на одной из улиц, окружающих Институт высших исследований. Утро. Я дошел до Института и зачем-то возвращаюсь обратно. Я взволнован. Меня гложет какой-то выбор. Я снова пересекаю парк с его тенистыми аллеями, внешним спокойствием, орешником, фруктовыми деревьями, липами и платанами, под ногами катаются упавшие яблоки… Погруженный в неспокойные мысли, прохожу по улице и вот уже оказываюсь у аккуратно остриженной живой изгороди, за ней – двери моего дома, иду внутрь… За дверью слева – деревянная лестница на второй этаж… поднимаюсь… моя комната, мой рабочий кабинет… большое окно… за окном зелень, ярко светит утреннее солнце… книжные полки, их много-много, портреты на стенах… ближе к входной двери – круглый стол и кресло… Я сажусь в кресло… я пишу, держа бумагу на колене, пишу быстро, разбрасываю вокруг себя исписанные листы… Формулы… перед глазами одни формулы… они что-то значат – и не что-то, а Все… они Живут в моем сознании, они что-то Готовят…
Видения померкли…
Абрикос по-прежнему находился возле меня и выжидающе молчал.
«О господи, что это было?!» – завопил я, не в силах совладать с проснувшейся внутри меня бурей.
«Просто ты смог увидеть», – ответил Абрикос.
В следующее мгновение он вновь обтек жадными языками пламени, как в самом начале нашей необъяснимой встречи. Огонь потянулся ко мне. Я ощутил нестерпимый жар и онемел от ужаса. Но вот пламя стало затухать, вскоре погасло вовсе – Абрикос исчез… Снова ни тепла, ни холода, ни света, ни звуков… ничего. Я проснулся.
Занудин закончил свой рассказ. Нахмурившись, он не сводил взгляда с Занудина-маленького.
– Ну, в общем-то, я, у-ху-ху, умею толковать сны… Абрикос – это обманутые надежды, разочарование и печаль. Дикие звери на примере твоего мамонта означают берегись ловушки. Ожог – к длительному воздержанию от половых связей…
– Да причем тут половые связи!! – обрушил беспомощно-визгливый гнев на своего ангела-хранителя Занудин. – Ты считаешь, я это хотел от тебя услышать?!
Занудин-маленький кротко улыбнулся.
– Всего лишь показал тебе, что тоже могу неуместно иронизировать. Уже забыл, как ты выделывался десять минут назад?
Занудин насупился. Встал и принялся молча бродить по палате.
– Это была Анфилада Жизней…
– Что?.. – резко обернулся Занудин на тихие слова ангела-хранителя.
– Анфилада Жизней, – повторил Занудин-маленький.
– Да, да, я слышу. Анфилада жизней. И-и… дальше?! Объясни так, чтоб было понятно.
С осовелым прищуром Занудин-маленький поглядел на Занудина.
– Пришел-то ведь ты ко мне с грузом потяжелее, верно? Достаточно о снах…
– Эй, мы так не договаривались! – всполошился Занудин.
– Мы вообще ни о чем не договаривались.
– Мини-я, не уходи от темы! Это был не просто сон, это было что-то из ряда… как бы лучше выразиться…
– Хорошо! Обещаю, мы вернемся к теме твоего сновидения в другой раз. Однако ты скоро проснешься, и мы можем долго еще не увидеться. Я должен тебя спросить.
Занудин вздохнул, смиренно опустил свои только что возбужденно жестикулирующие руки. Снова присел рядом.
– Спрашивай.
– В «Ковчеге» за то время, что мы не встречались, произошло столько всего…
– Да, много всего, – угрюмо согласился Занудин, качнув головой.
Занудин-маленький выдержал многозначительную паузу.
– Отбросив мысли о всяком геройстве прочь – не считаешь ли ты, что лучше было бы для тебя покинуть теперь это место?.. Именно теперь.
Размышляя над ответом, Занудин заметно прикис.
– Тебе не страшно тут?
– Н-нет.
– Что, неужели нравится в «Ковчеге»?
– Хм… да не то что бы…
– Не готов вернуться к прежней жизни?
– Ох, не знаю.
– Не хочешь?
– Не знаю.
– Тебя что-то держит?
– Да не знаю я, черт, что здесь непонятного!!
Занудин-маленький смолчал, оставил этот незаслуженный для себя выпад без ответа, но глаза его не смогли скрыть мрачного неудовольствия, а на губах застыла горькая складка.
– Извини, – еле слышно пробурчал Занудин, – я не хотел на тебя кричать.
– Не за что извиняться. Ты всегда только лишь подтверждаешь мои предчувствия.
– Прикажи мне сегодня же уйти из «Ковчега» – и я уйду!
– Ха-ха-ха-ха, – рассмеялся Занудин-маленький, и вся досада, наполнявшая его взор, в мгновение улетучилась. – Как бы не так, пройдоха, не дождешься, ха-ха-ха-ххххр-гху-гху… – смех вдруг перетек в надсадный кашель, который долго не прекращался.
– С тобой все в порядке, Мини-я? – с беспокойством в голосе спросил Занудин.
– Да, в порядке, – маленькая шейка ангела-хранителя пылала нездоровой краснотой, лицо же сделалось бледным и вымученно-благодушным. – С чего бы я должен отдавать тебе приказы? Нет уж, промахнулся. А вот предостеречь, гм… Ладно, послушай-ка. Превратить мужчину (тебя!) в грудастую тетку, оттяпать голову, а потом присобачить ее на место, прочие фокусы и ехидные проделки с твоим телом, а значит, попытки манипуляций с духом – для чего все это? Невинное баловство метафизического образца? Колдовской детсад? Или – что хуже – у подобных заигрываний неслучайный характер? Поди, что называется, разберись. Так вот. Заклинаю – и отнесись к тому, о чем я говорю, с полной серьезностью, – береги свою душу, вокруг нее уже бродят тени…
На этих словах предостережения разговор между Занудиным и его ангелом-хранителем неожиданным образом прервался…
– 20 –
…По комнате, заложив руки за спину и тихонечко насвистывая, расхаживал Виртуал. Только что воспрянувший ото сна Занудин, комкая на груди одеяло, сверлил его ошарашенным взглядом.
– Что за беспардонность? – вымолвил наконец Занудин. – Вы зашли ко мне, пока я спал…
Подобный визит, действительно, носил странный и даже вызывающий характер. Достаточно принять во внимание, что с Виртуалом за все время пребывания Занудина в «Ковчеге» они от силы перекинулись парой-тройкой фраз. Виртуал слыл самым отъявленным затворником среди остальных обитателей придорожного заведения, но тем не менее в комнату Занудина, с которым он толком и знаться не знался, что-то его привело. Без предварительной договоренности, без элементарного стука в дверь, наперекор всем правилам приличия. Попробуй тут не возмутиться!
– Доброе утро, Занудин.
– Доброе, – пролепетал Занудин, поражаясь непробиваемости этого человека.
Виртуал продолжал мерить просторы комнаты своим косолапым шагом. Кургузый пиджак, брюки из шотландки, ядовито-рыжие ботинки с клоунским вздернутым носком, обросшую физиономию и прическу а-ля стог сена раздраконенный – все это вкупе Виртуал умел преподнести в качестве атрибутов некой скрытой внутренней важности.
Перестав ходить, Виртуал грузно опустился в кресло. Достал из-за уха сигарету и, ловко отправив ее в рот, артистично закурил.
– Как дела? – прожевали нелепый вопрос его пухлые губы.
– Как всегда, – в том же нелепом ключе отозвался Занудин.
Виртуал не торопился объяснять цель своего вторжения – теперь он был увлечен пусканием дымных колец.
– Так что вы, собственно, хотели? – никак не мог найти в себе терпения Занудин.
Пока Виртуал докуривал сигарету, Занудин успел застелить постель и оделся.
– Я, собственно, хотел взять на себя смелость поинтересоваться: не возникло ли у вас, так сказать, голодания по делу? Не пробудилось ли желания проявить себя в чем-то? Не родилось ли понятной потребности в… Понимаете, о чем я, в сущности?
«Вы пришли меня трудоустраивать?» – хотел съязвить Занудин, но вовремя сдержался. Быть может, «ковчеговский» сосед и не внушал ему исключительной симпатии, но это совершенно не значило, что Виртуал не способен на добрый совет или небезынтересное предложение. В каком-то смысле участие Виртуала даже заслуживало признательности. «Я бы и сам рад найти достойное и полезное занятие, но почему-то именно здесь, в «Ковчеге», мне представляется это довольно затруднительным…» – забрезжил в голове Занудина возможный ответ, произносить который следовало бы с подчеркнутым добродушием. Но вот опять заговорил Виртуал и решительно все испортил.
– Нет, я, разумеется, не дурак, понимаю – штаны без дела протирать выглядит занятием куда более привлекательным… однако…
– Штаны?! – вспыхнул Занудин, округляя глаза. – Ах, штаны! А кто их здесь, позвольте полюбопытствовать, не протирает?! Кто?.. Да вы сами все тут – кучка сумасбродных бездельников!
Виртуал снисходительно улыбнулся, как улыбается взрослый при разговоре с ребенком.
– Это грубое, поверхностное впечатление, – теперь лицо Виртуала стало серьезным, даже в меру озабоченным. – Уж поверьте мне, Занудин, здесь все не без дела сидят. Работа кипит. Хоть и не столь заметная, а, сказать прямо, нарочито завуалированная – но грандиозная! Чертовски – не подвергайте сомнению мои слова – грандиозная.
– У всех «ковчеговцев» по отношению ко мне одна и та же линия: я все должен принимать на веру, опираться на недомолвки, соглашаться с тем, чего не понимаю… – обиженно вымолвил Занудин.
– И вы, и я, и остальные – марионетки в воле чужих рук. Это, знаете, нормально – как нормально то, что ночью темно, – выдал Виртуал какой-то винегретоподобный трюизм, чем окончательно добил Занудина.
Занудин беспомощно вздохнул и отошел к окну.
– Я, должно быть, еще не так много времени здесь пробуду… – буркнул он, неосознанно уколовшись собственными же словами, и замолчал.
Виртуал долго не сводил со стушевавшегося Занудина своего проницательного взгляда. Вдруг уголки его губ дрогнули. Сжимая зубы, Виртуал заулыбался все шире и шире, пока улыбка не превратилась в пресыщенный оскал. Словно опомнившись, он вновь посерьезнел, неторопливо поднялся с кресла и направился к выходу.
– Ах да, – обернулся Виртуал на пороге, – я ведь приходил-то чего… предложить помочь мне в моей работе. Вам – развлечение. Мне – результат. В общем и целом – польза.
Он держал себя так, будто Занудин не ронял ни слова о том, что собирается покинуть «Ковчег»… И все же Занудин решил, будет лучше оставить без внимания эту оскорбительную самонадеянность Виртуала. Виртуал по-прежнему оставался для него темной лошадкой.
– Так что-о… – и снова эта пресыщенная улыбка. – Появится желание и настрой – тут же дайте мне знать, Занудин. До свидания.
Виртуал вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Идиотскую дверь, которую он, Занудин, как часто случалось, снова забыл запереть на ночь! Мурашки пробежали по спине и шее, по всему телу. «Ох не к добру был этот визит, ох не к добру…»
* * *
Занудин ожидал косых взглядов, клейких ухмылок за спиной, трубных вздохов и какого-то неминуемого напряжения – однако ничего подобного по отношению к себе так и не углядел. Обидно даже, ей-богу, было… То, что приключилось с ним в номере Жертвы (шутка ли сказать ― обезглавливание!), как оказалось, вовсе не претендовало на статус сногсшибательного происшествия. «Ковчег» оставался «Ковчегом». Невозмутимой цитаделью. Дразнящей загадкой. Все та же праздность одних, нескончаемые язвительные забавы других. Каждый занят собой. Задиры и сумасброды, фанатики и повесы. Способные удивлять, но сами уже давно и ничему не удивляющиеся!
По-прежнему продолжали появляться в «Ковчеге» таинственные гости… Повстречавшийся намедни в коридоре Поэт звал на кальян в компании Ардюра Римбо и Леопольдо да Финчи… «К лешему», – подумал Занудин и не пошел… Женщина пребывала под впечатлением своей необычной и бурной дружбы с красавицей-гречанкой Клеопандой. Занудин прослышал, все тот же Поэт сумел затесаться к ним на огонек на предмет сексуальной оргии. Изрядно захмелев и не очень-то надеясь на свою мужскую силу, взялся доставить Клеопанде оральное удовольствие. Но в порыве экстаза, а может, от щекотки, Клеопанда так резко свела ноги, что сломала Поэту очки. Поэт опустился до демонстрации нелепой обиды и долго еще тарахтел о том, что лишний раз убедился: от женщин одни расстройства… Факки вниз головой выпал по неосторожности из окна, но не заработал ни царапины!.. Но это еще что. Даун пригласил Занудина на кухню, чтобы показать, как он варит рыбу к ужину. С постным выражением лица Занудин заглянул в стоящую на огне кастрюлю – и обомлел. Карпы как ни в чем не бывало плавали в кипящей воде, бросаясь на подкидываемую с чайной ложечки соль словно на сухой корм! Довольный своим кулинарным представлением, карлик блаженно хихикал и топал ножками…
Похоже, ничто не могло поколебать устойчивого климата всеобщей непринужденности, царившей в «Ковчеге». Чудеса сыпались как из рога изобилия, но никто и не думал называть это чудесами. Подолгу уходя в себя, Занудин недоумевал, сопротивлялся, но мало-помалу постигал подобное положение вещей.
Занудин был предоставлен самому себе, и все же после беседы с Виртуалом возникло и не оставляло в покое навязчивое подозрение, что в «Ковчеге» от него чего-то ждут. Но чего?! Если местных авантюристов и мистификаторов что-то и могло заинтересовать по-настоящему, то нетрудно было предположить: во всем остальном мире это не продается и не покупается…
Встретившись с дядюшкой Ноем, Занудин издалека заговорил на эту скользкую, немыслимо волнующую его тему – и запутался в итоге еще больше. Если раньше старик внушительно советовал Занудину ни во что не ввязываться, то теперь он достаточно спокойно склонялся к мнению: почему бы Занудину и впрямь не заняться делом и не помочь тому же Виртуалу в его работе. Мол, какое-никакое, а развлечение. Занудин сделал вид, что согласен со словами старика, но все это ему, откровенно говоря, не нравилось – или по меньшей мере настораживало.
Занудин вконец извелся.
Однажды посреди ночи он проснулся весь в поту, задыхающийся. Образы приснившегося кошмара продолжали стоять перед глазами вживе. Не зажигая света, в полной темноте, Занудин оделся и начал упаковывать вещи. «Бежать! Бежать без оглядки!» Истошное волнение превратилось в решимость, но ненадолго. Вот уже руки его повисли плетьми, а колени подогнулись. Занудин безвольно опустился на пол возле чемоданов. Понять не мог сам – и все же что-то его не отпускало…
Такие пробуждения повторялись не раз. По утрам Занудин находил себя в измятой, абы как нацепленной одежде, в распластавшейся тревожной позе, обнимающим полусобранный чемодан. Измаявшийся, разбитый, со стеклянными глазами – Занудин ненавидел себя.
Для полной ясности всего происходящего не хватало главного и неуловимого до сих пор мотива.
Анфилада Жизней
– 19 –
С календарем в придорожном заведении дела не имели, и Занудин не совсем понимал (вернее, совсем не понимал), чем можно оправдать подобное попустительство. Моряки всего мира, потерпев кораблекрушение, оказавшись волею судеб на необитаемых островах ― и те из кожи вон лезут, чтобы не потерять счет дням, испещряя баобабы насечками, а скалы меловыми каракулями – спрашивается, почему? Вероятно, потому, что течение жизни, освобожденное от хронометрирования, все же порождает какую-то скрытую, но интуитивно ощущаемую угрозу для мышления, развившегося в мире всевозможных Расписаний, Таймеров и Календарей. А вот Занудин, к собственному стыду и ужасу, уже и приблизительно не сказал бы, давно ли он в «Ковчеге». Месяц? Два? Гораздо дольше? Обронил кто-нибудь за обедом «завтра воскресенье» – довольствуйся, принимай на веру. Но вскоре даже дни недели потеряли всякое значение, стоило только заметить, что недели по своей продолжительности здесь довольно «неравноценные» и могут включать в себя количество дней совершенно произвольное, взятое попросту с потолка…
И все-таки Занудину отчего-то запало в голову, что сегодня именно воскресенье.
Занудин собирался к завтраку, немного запаздывал. Излишне рьяно распахнув дверь своего номера, сильно ею обо что-то грохнул. Оказалось – об карлика, семенившего мимо по коридору. Даун во весь свой скромный росточек растянулся по полу, безвольный взгляд уперся в потолок. Создавалось впечатление, коротышка пытается сообразить, жив ли он еще или все кончено…
– Вы как по пожарной тревоге вылетаете… К завтраку? – кряхтя, поинтересовался Даун, оставаясь в распластавшейся позе.
– Ну, в общем, к нему. Прости, что задел.
– Зря торопились, между прочим. Завтрак отменяется.
– По какой причине? – удивился Занудин.
– Панки… – тяжко вздохнул карлик.
– Опять распоясались?! Снова чего-то отчебучили?! – без заминки излил свое праведное негодование Занудин. – И как можно терпеть?! Двое мальчишек всего-навсего, а неприятностей как из-за…
– Да не двое, а трое уже! – посетовал Даун. – Нового дружка с собой привели, похлестче себя – Сада Вашаса какого-то. Ох и дебош устроили, видели бы вы! Музыкант с этим Вашасом поцапался – так тот Музыканту, не долго рассуждая, вазу об голову расколотил. Хрустальную.
Занудин присвистнул.
Конечно, он не считал за превеликое удовольствие ввязываться в конфликтные ситуации в стенах «Ковчега» (особенно если это не касалось его напрямую), но крепкая нелюбовь к Панкам, нелюбовь давняя, просто-таки распирала изнутри.
– Они сейчас там, внизу?
– Там, там – где же еще.
– Ладно, пойду взгляну на все это безобразие, – Занудин перешагнул через лежащего на полу карлика и двинулся вперед по коридору…
* * *
В холле витал дух наэлектризованного беспокойства.
У стола сгрудились Панки во главе со своим оскандалившимся приятелем. По рукам криво ухмыляющихся юнцов блуждала бутылка портвейна. На столе в завидном количестве красовались другие бутылки, ждавшие своей очереди. Новоявленный Сад Вашас дышал ртом, точно сильно запыхался – казалось, от него до сих пор летели искры недавнего буйства. Это был всклоченный худой брюнет с безобразно-притягательным лицом и красиво-зловещим взглядом – и чистое, и демоническое странным образом переплеталось в его наружности. Одет он был вызывающе. Многочисленные регалии панк-рокера, мотоциклетные сапоги, шипованный пояс на кожаных брюках, майка со свастикой. Вашас выглядел на манер тех же Джесси и Факки, только чуточку посочнее.
Поодаль, возле растянувшегося на диване Музыканта, суетились Женщина и Поэт. Музыкант то стонал, то сморкался в руку, то задумчиво потирал ладони. На полу валялись осколки разбитой вазы.
Занудин остановился на полпути лестничного спуска и, облокотившись на перила, наблюдал сверху за происходящим в холле.
Бутылка в руках Панков опустела. Джесси взял со стола следующую, откупорил. Сделав несколько глотков, передал Вашасу.
– Лихо ты из Музыканта овоща оформил – бац! – и башка чуть не надвое, – светился от удовольствия Джесси.
– Да-да-да-да, – пулеметом затрещал Факки, получая по очереди портвейн. – Я тоже в восторге, Сад!
Сад Вашас, покачиваясь, присел за стол и устало погрузил голову на руки. Джесси и Факки ненадолго умолкли.
– Батюшки, куда катимся… хулиган, бесстыдник… – склонившись у изголовья Музыканта, причитала сердобольная Женщина.
Поэт озабоченно таращил глаза. Музыкант снова высморкался и застыл без движения.
Занудин оторвался от перил и, расправив плечи, не спеша спустился в холл ― хотя и сам толком не знал, на что рассчитывал этим своим непродуманным появлением.
– Ну а это чего за хрен с горы? – поднял взгляд на Занудина Сад Вашас.
– Да так, пентюх один, – оживился Джесси, загадочно пританцовывая на месте.
– Мы его тоже в струне держим, – горделиво объявил Факки.
– А-а, это ты, Занудин… – отозвался с дивана Музыкант. – Видишь?! Третируют наше поколение, брат, третируют…
– Вы уж вернулись бы в комнату, – озабоченным тоном заметила Женщина.
Ввиду всеобщего внимания к своей нехитрой персоне Занудин несколько воодушевился.
– Думал вот позавтракать, – громко заговорил он, уронив руки в карманы и небрежно разглядывая потолок.
– Завтрак, как видите, отменяется, – отозвался Поэт.
– Ну, портвейна хоть хлобыстну…
Насвистывая себе под нос, Занудин подчеркнуто уверенным шагом приблизился к столу. По счастью, никто не обратил внимания, как дрожал его подбородок… Бутылки, стоявшие на столе, из принципа заслонили тощими телами Джесси и Факки.
– Вали, Зануда, отсюда! Не въезжаешь? У панков сегодня праздник! А всякая гопота пропердлая, типа тебя, к портвейну не допускается и праздник своим присутствием только портит!
Выслушав оскорбления, Занудин с минуту бездействовал. Затем – набрав полную грудь воздуха – изловчился и, вырвав из руки Факки бутылку, принялся расплескивать портвейн на Панков.
– Наших бьют, – растерянно пробормотал Джесси…
И вот тут-то началось!
Сад Вашас выхватил из-под себя стул и, размахнувшись над головой, запустил им в Занудина. Тот увернулся и тем же макаром послал стул обратно. Джесси и Факки тоже метнули по стулу. Вашас кинул нераспечатанную бутылку портвейна, которая со свистом пролетела у самого виска Занудина и разбилась о стену. Оттесненный к горке, щедро заставленной редкой посудой, Занудин пустил в ход тарелки, бокалы, салатницы, заварочные чайники…
Окружение Музыканта поспешно ретировалось, зато сам Музыкант приятно удивил – как ни в чем не бывало соскочил с дивана и, матерно разоряясь, самоотверженно встал на сторону Занудина. Силы даже не уравнялись, но шансы дать достойный отпор определенно возросли ― и побоище продолжилось с новым ожесточением. Музыкант испускал несуразные воинственные кличи. Панки с их ирокезами и немытыми физиономиями были похожи на краснокожих, ступивших на тропу войны с бледнолицыми. Стулья, посуда, бутылки, пепельницы летали и туда, и сюда. В холле царил несусветный грохот, ор, вой, звон бьющегося стекла.
Спустя какое-то время стороны понесли наконец неизбежные потери. Музыкант ловко подбил блюдцем глаз Факки, и тот, с очевидными затруднениями ориентируясь в пространстве, забрался под стол. С Занудиным вышло еще чище. В момент, когда он выкрикивал, подражая Музыканту, какое-то очередное ругательство в адрес Панков – стул, запущенный Садом Вашасом, тяжело пропахав по воздуху, ножкой въехал в его разинутый настежь рот. Вот уж чистая правда, что прибегать к подмоге луженого горла в истерии драки – себе дороже. Занудина, оборванного на полуслове, как косой скосило. Болезненное харканье эхом пронеслось по холлу. Схватка неожиданно затихла. Запыхавшиеся вояки как по сигналу обступили корчащегося на полу Занудина и с застенчивым интересом разглядывали его муки. Даже Факки проворно выкатился из-под стола и, уставившись на Занудина, часто заморгал расфиолетившимся глазом.
Музыкант, почесывая затылок, случайно катнул ногой валявшуюся на полу, единственно уцелевшую бутылку портвейна.
– Мир, что ли?.. – в вопросительной тональности предположил Джесси, поглядывая то на бутылку, то на призадумавшегося Музыканта.
Сад Вашас, выступив вперед, подхватил портвейн, откупорил, жестом предложил распить и пустил выпивку по кругу. По глотку сделали Джесси и Музыкант. Плотно приложился Факки. Занудин в ответ на протянутую бутылку, отплевываясь клейкой красной слюной, отрицательно замычал.
– Не хочет, смотри-ка, уже, – сердито буркнул себе под нос Факки. Бутылка вернулась к Вашасу.
Музыкант все в той же задумчивости окинул взглядом разгромленный холл.
– Ты, парень, сумасшедший какой-то, ей-богу, – обратился он к Саду Вашасу. – С твоей глупой задиристости все началось! Старик-то нам задаст…
– Да я, вообще, человек вовсе не порочный, в сам-деле. Даже, считаю, добрый… Черт его знает, как все вышло! Не хочешь, а – шмяк! – и отмочишь порой чего-нибудь. Понимаешь, о чем я говорю? – принялся оправдываться Вашас с саркастичностью, неумело выдаваемой за святую невинность.
