Текст книги "Ковчег"
Автор книги: Игорь Удачин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
– Как удивительно! Никаких иллюзий, здоровый цинизм, и в то же время – смятение, беззащитность, любовь! – продолжал восхищаться продемонстрированным творчеством Занудин, не стесняясь того, что городит, возможно, чушь.
– Эй, З-занунт-тд-дин! Ну ты-то уж-же… Наливай давай, выпьем… – в голосе Музыканта появились нотки страдания.
Занудин поднялся с кресла и, подойдя к Айку, крепко пожал ему руку. Поправив на носу очки, Айк произнес растерянные слова благодарности.
– Я догадался, это какое-то веяние – все меня ирг… игран… игнор-рир-руй-ют… – последнее, что изрек Музыкант и, накрыв отчаявшийся взор ладонью, забылся мертвецким сном.
– Выпьем? – предложил Занудин.
– Выпьем, – согласился Айк.
Занудин понял, что близок к тому, как вот-вот напьется вслед за Музыкантом до самозабвения, но вмешиваться в капризы собственного состояния не хотелось.
– Мы на вы или на ты?
– На ты…
– Хорошо…
Они снова выпили. После чего воцарилось молчание.
Айк озирался по сторонам. Иногда задумчивый взор Айка останавливался на спящем Музыканте, и в глазах его было что-то странное. Айк вдруг заговорил. Первый.
– Когда-то и я, наверное, представлял себе все так. Впрочем… – он медленно поправил на носу очки, – слишком уж извращена здесь идея, доведена до абсурда…
– Да, несомненно, – поспешил согласиться Занудин, хотя вряд ли понял, о чем имел желание сказать его гость.
Айк нервно закурил и подсел поближе к Занудину.
– Не знаю, можно ли просить тебя об одном одолжении, – он понурился, – но для меня это важно…
Айк был первым человеком в «Ковчеге», к кому Занудин так неожиданно проникся искренней симпатией, и поэтому ответил, что если это в пределах его возможностей, то он, конечно, поможет.
– Я очень хочу побывать в своем городе…
– Что за город? – поинтересовался Занудин.
– Ну, есть такой… На Неве.
Занудин плохо знал обозначенные края. Даже в период долгих скитаний к реке Неве его не заносило.
– Давно там не был, – вздохнул Айк и грустно рассмеялся. – Побродить по его гранитным набережным, вдохнуть знакомый воздух… даже и не знал, что могу быть таким сентиментальным. Вот же оно, тело, которое разговаривает и передвигается, дышит и чувствует, только подумай!..
– Да, Музыкант мне говорил, что ты сегодня должен уехать, – подтвердил Занудин, не представляя, что сказать еще.
Айк вскинул странный, изучающий взгляд на Занудина. Порывался, было видно, задать какой-то вопрос, но сдерживался.
– Так чем же я могу помочь? – нарушил затянувшееся неловкое молчание Занудин.
Айк со свистящим звуком вдохнул полную грудь воздуха и зажал кулаки между коленями.
– Когда Музыкант проснется… в общем, если ты скажешь ему, что я вернулся сам, а пока, не привлекая лишнего внимания, выведешь меня из «Ковчега» – то это все, о чем я прошу.
Занудин размышлял не дольше секунды.
– О чем речь! Мне не сложно, Айк. Пойдем.
Он и не думал, что вопрос коснется такого сущего пустяка. Музыкант не очухается до утра – а человеку пора уезжать. То, что Айк ведет себя как заговорщик – по всей видимости, следовало списать на его скромность, нежелание доставлять из-за себя лишние хлопоты. Занудин, между тем, тоже попросил Айка об одолжении…
Подхватив обмякшее тело Музыканта, они проворно вернули его в свою комнату, уложили на измятую неразобранную постель. Оказавшись в жилище соседа, Занудин, конечно же, выкроил минутку на то, чтобы оглядеться – и почти ничего из увиденного, пришлось признать, не вызвало удивления. Тьма-тьмущая музыкальных инструментов, развешанных по стенам. Нагромождения звукозаписывающей аппаратуры заслоняли окно. На полу валялись какие-то буклеты, проволочные огрызки и пустые бутылки. Посреди комнаты стоял огромный трельяж. Возле трельяжа – стойка для микрофона. Видимо, Музыкант любил порой от души поголосить караоке, выделываясь перед зеркалом…
Сразу после этого Занудин выполнил свое нехитрое обещание. Никем не замеченный, Айк покинул стены придорожного заведения.
– 23 –
Утро наступило ясное.
Когда Занудин сообщил навестившему его Музыканту, что Айк «вернулся сам», тот был очень обескуражен, но расспросов устраивать не стал. Он в недоумении послонялся по комнате, несколько раз бросил туманный взгляд на Занудина и вышел. Похоже, сообщение такого рода совершенно выбило его из колеи. Буквально через минуту – даже непонятно, из-за чего толком все началось, – он успел поцапаться в коридоре с Поэтом.
– Испарись, нечисть, не то я за себя не ручаюсь! – загрохотал озлобленный голос Музыканта на весь гостевой этаж.
Как и всегда случалось в подобных ситуациях, жильцы «Ковчега» начали потихоньку вылупляться из своих нор и наблюдать за сценой. Занудин тоже позволил себе присоединиться к числу зрителей.
– Поглядите-ка на него – поэ-эт! – надрывался Музыкант. – Стихоплет ты бездарный… зато обормот редкостный! Вот ты, чувырла, кто!
– Да ты… да ты… хам… наглец… – Поэт не находил слов.
– А иди ты куда подальше!
– Я сейчас тебе пойду, та-ак пойду! – замахивался в ответ своим маленьким кулачком Поэт, однако предусмотрительно держал дистанцию.
– Завали хлебало, очкарик! Сейчас линзы-то повыдавливаю, будешь знать! Поэтишка поганый! Стихоплет! Стихи писать – не петушки сосать, понял?!
– На «понял» не бери! Понял?! Тоже мне – Орфей! Ха! – Поэт принялся напевать (без малейшего намека на музыкальный слух) какие-то несуразные мотивы, тем самым, видимо, подковыривая Музыканта. – Ух, Ф-Ф-Ферзь какой! Тьф-фу! Козявка ты, а не музыкант…
Музыкант опешил и побледнел. Стрела, которую Поэт не мудрствуя лукаво пустил обратно, без труда попала в цель.
– К-козявка?..
Музыкант секунд тридцать стоял на месте как пришибленный. Вдруг встрепенулся. Нервным шагом удалился к себе в комнату и хлопнул дверью.
– Зрелище иссякло, – безучастно объявил Виртуал, – победа по очкам присуждается Поэту.
– Фи! – обронила Женщина с таким видом, будто выдала целую тираду.
– Из-за чего сыр-бор-то? – спросил еще кто-то, но так и не получил ответа на свой вопрос.
Зрители уже собирались расходиться, но внезапно дверь Музыкантовской комнаты распахнулась, и вылупившие глаза «ковчеговцы» оказались свидетелями того, как бедолага Музыкант, пыхтя и крякая, пытается вытащить в коридор ударную установку…
Любопытный поворот событий привлекал их внимание ровно до тех пор, пока Музыкант не завершил вынос установки и не раздались первые звуки соло на барабанах. Двери комнат дружно захлопнулись. Лишь Панки, натянув на головы длинноволосые парики, хохоча и улюлюкая, выскочили в коридор и принялись самоотверженно трясти бутафорскими лохмами.
– Я не козявка, я – бог! – в исступлении рычал Музыкант. – Я – бог, бог, Бо-о-ог!!
Поэт был вынужден ретироваться. Впрочем, любой в «Ковчеге» в эти минуты с радостью согласился бы, что Музыкант «бог», лишь бы тот прекратил наконец свою оду ядерной войне. Музыканта собственное выступление, наоборот, очень вдохновило, и он еще долго барабанил на весь дом, выкрикивая при этом какие-то гулко-разухабистые и напыщенные фразы.
Что касается Занудина, то он легко вышел из положения, заткнув уши ватными тампонами. Присев на край кровати и наслаждаясь наступившей тишиной, огляделся: не осталось ли чем похмелиться после вчерашнего…
* * *
А вот что произошло вечером того же дня.
С тех пор как за окнами стемнело, в доме стало непривычно зябко, и Занудин коротал время с дядюшкой Ноем у камина. Со стороны их соседство выглядело довольно странным и взаимоотстраненным. Они почти не обращали внимания друг на друга. Ной задумчиво курил трубку. Занудин, кисло облизываясь, потягивал вермут с гвоздикой. В камине весело потрескивало и стреляло, и только эти звуки наполняли отрешенную пустоту холла.
На старых дрожжах Занудин в какой-то момент почувствовал себя очень лихо – голова неистово закружилась, перед глазами заплясали огненные фигурки, виски сдавило.
– Спокойного сна, дядюшка Ной. Пойду-ка я. Что-то мне как-то не того… – вытирая со лба испарину, прокряхтел Занудин.
– Спокойного сна и тебе, – негромко отозвался старик, утопая в облаке табачного дыма.
Тело Занудина почти не слушалось. Одеревеневшие ноги еле-еле доковыляли до лестницы, а вот взойти по ней оказалось и вовсе настоящим испытанием. Поднявшись на второй этаж и мучаясь одышкой, Занудин с облегчением подумал, что до номера уже подать рукой. Опираясь о стену, не спеша двинулся дальше. И вдруг его что-то насторожило. В темном коридоре он был не один…
Оборвав шаг, Занудин плотнее прижался к стене и стал вглядываться. В глазах рябило как на экране поломанного телеприемника. Занудин попробовал проморгаться, и отчасти это помогло – рябь поредела. То, что ему удалось рассмотреть мгновением позже, заставило оцепенеть от ужаса…
Во мраке коридора присутствовал некто. Этот некто, судя по всему, не мог заметить приблизившегося Занудина, поскольку был всецело увлечен погоней за… головой, которая точно шальная кружилась по полу.
Обман ли зрения, последствия двухдневного пьянства, сбившийся зрительный фокус… Занудин видел то, что он видел!
В следующий момент голова была наконец поймана, наказана хлесткой пощечиной и благополучно водворена на место – то есть туда, где только что красовался скудный пенек шеи и больше ничего. Занудин беззвучно ахнул.
Таинственная личность (теперь уже с головой на плечах) отворила дверь одной из комнат и юркнула внутрь. Занудин с выражением испуга и муки на лице поплелся вперед – он должен был узнать, кому принадлежит номер (сразу сориентироваться было сложно из-за темноты и собственного полуобморочного состояния). Но не успев дойти до цели самой малости, Занудин потерял сознание…
…Очнулся он поздней ночью с ужасной болью в висках и мерзкой сухостью во рту. Как оказался спящим на полу в коридоре, спросонок не сообразил. Походкой сомнамбулы Занудин проследовал в свой номер. Долго сосал из-под крана холодную воду. Выкурил полсигареты, после чего его стошнило.
Рвущими движениями избавившись от одежды, Занудин рухнул в постель и вновь погрузился в беспамятство.
– 22 –
Собираясь с утра на завтрак, Занудин призадумался на тему вчерашнего происшествия, и снова его сковал ужас. Что же это, в действительности, было?! Все соседи не без странностей – спорить не о чем. Но один-то из них и вовсе… колдун?! инопланетянин?! упырь?! О-хо-хо. «Один из» – безусловно, не тот ответ, который мог бы удовлетворить.
Выйдя в коридор, Занудин долго всматривался в протянувшийся ряд дверей с развешенными на них табличками. Словно припоминающий ходы шахматист и подчиненная ему фигура, слившиеся ради общей цели воедино, «переставлял» он себя с «клетки» на «клетку», пока не выискал наконец тот пятачок, с которого наблюдал вчера за ошарашивающей сценой. Занудин всмотрелся перед собой пристальнее, прикинул одно к другому, соотнес точку обзора с расположением комнат, учел погрешность… Он уже знал, что не успокоится, пока не выведает всей правды. Постепенно круг подозреваемых сузился до следующих лиц:
1) это мог быть Виртуал.
2) мог быть кто-то из Панков.
3) мог быть Жертва.
Но кто из них четверых?
Рассеянно поглаживая подбородок, Занудин спустился в холл…
* * *
За завтраком не было Жертвы, и Занудин сразу принял это на вид.
Дальше – без особой охоты ковыряясь чайной ложкой в омлете – Занудин принялся наблюдать за Виртуалом.
Виртуал, следовало признать, держался естественно и совершенно ничем себя не выдавал. На лбу его крупным шрифтом было отпечатано, что большую часть ночи он проторчал за компьютером, а под утро безмятежно отсыпался. Да и не вязалось это с его манерами ― гоняться, видишь ли, за ускакавшей головой! Ко всему прочему Занудин припомнил, что вчерашний таинственный субъект был определенно тоще.
Когда Занудин перевел взгляд на Панков, употреблять завтрак ему вовсе расхотелось.
Джесси был занят тем, что пускал изо рта слюну – метился в чашку с кофе. Слюна либо под тяжестью собственного веса обрывалась и становилась частью бразильского напитка, либо, как можно ниже свиснув, ловко затягивалась обратно в рот. Игра называлась «кофе без пеночки»…
У Факки была другая забава. Из своего завтрака он изготовлял затычки для носа и ушей. В левом ухе торчал шпинат, в правом – мандариновая долька, в одной из ноздрей – кусочек рыбной котлеты. В текущий момент он выбирал последнюю, завершающую композицию затычку. Вроде бы склонялся к кандидатуре оливки…
На интуитивном уровне Занудин понял, что Панки здесь тоже ни при чем. Видел ли он хоть раз их порознь? Сиамские близнецы, ей-богу – а ведь вчерашний жуткий спектакль был разыгран одной-единственной персоной!
– Спасибо, все очень вкусно, – в пустоту произнес Занудин и выбрался из-за стола.
– Пища-то отравлена, эй! Тебя ждут страшные мучения! – выпучив глаза, заверещал ему вдогонку Джесси.
Оба Панка в своем привычном репертуаре предались беззаветному улюлюкающему веселью. Вся еда с лица Факки попадала обратно в тарелку.
* * *
Проходя по коридору гостевого этажа, Занудин машинально замедлил шаг перед дверью с табличкой «Жертва». Сложив за спиной руки, остановился и простоял так, вероятно, минут пять, пока изнутри вдруг не послышался жуткий стон. «Вот и повод во всем разобраться», – молниеносно принял решение Занудин. Дверь, несмотря на наличие четырех огромных засовов, оказалась не заперта – точно напрашивалась, чтобы ее отворили. Занудин даже не потрудился постучать. В два счета очутился он в гостях у последнего подозреваемого и жадно огляделся. Картина, открывшаяся его взору, если и не ошеломила, то по крайней мере обескуражила.
Это была не комната сегодняшнего времени. Это был типичный средневековый застенок. Гнутые железные решетки на окнах. Рыщущие под ногами сквозняки. Седой полумрак. Все, над чем можно поработать кистью и маслом – от пола до потолка – было разрисовано цепями, шипованными ошейниками, отрубленными кровоточащими конечностями. На стенах висели батоги, кандалы, человеческие и звериные черепа. Третью часть комнаты огораживала ширма. Должно быть, за ней имелось что прятать…
У Занудина закружилась голова – но не от увиденного. Дело в том, что о воздухе, пригодном для здорового дыхания, в этой темнице оставалось только грезить. Внушительной емкости жбан, стоящий посреди помещения, был доверху наполнен мутно-рыжей жидкостью, источавшей гнилостные испарения. Полтораста литров подозрительной гадости, увенчанной смердящим облаком миазмов! Занудин обратил внимание на то, что номер Жертвы отличался отсутствием уборной – и решительно все понял. Хозяин комнаты на протяжении последнего как минимум полугода методично справлял нужду в этот жбан. И что самое главное – не желал избавляться от накапливающегося содержимого.
– Уй-гы-ы-а-а-а, – вывел Занудина из оцепенения очередной стон.
Кровати в комнате не было, но стояла пыточная лестница, видимо, заменявшая спальное место. На ней-то и ерзал Жертва, издавая жалобные завывания, однако не от боли, как показалось Занудину, а из каких-то только ему одному понятных соображений.
Заметив вошедшего, Жертва тотчас смутился и перестал стонать.
– Я услышал из коридора твои крики и явился, полагая, что нужна помощь, – стараясь как можно экономнее дышать носом, пояснил свое вторжение Занудин.
– Да я это… так… пустяки… – забормотал Жертва. – Вы проходите, присаживайтесь. Пожалуйста.
Как ни странно, Занудин размышлял над приглашением недолго. Да – место, куда он попал, было прескверное. Но ведь Занудин вел свое маленькое расследование! Этот факт вдохновлял, и отступать не хотелось. Любопытство порой способно удержать в чертогах самого ада. Преодолевая внутреннее отвращение, Занудин проследовал мимо злосчастного жбана и осторожно опустился на кое-как сколоченный табурет, тут же под ним сварливо скрипнувший, но, по крайней мере, не развалившийся.
Жертва, свесив рахитичные ноги с лестницы, задумчиво чесал свой лысый череп. Облачен он был в красную балахонистую рубаху, приспущенную до плеч.
– Ко мне, в общем-то, редко кто заходит, – промямлил он, сморкаясь в рукав.
«И не удивительно», – хмыкнул про себя Занудин. Однако вместо того, о чем подумал, витиевато наплел про «интересную» обстановку в комнате и даже подчеркнул, что ценит смелые взгляды и редкие увлечения. Жертва безобразно заулыбался.
– Но отчего все же такие оригинальные пристрастия? – поинтересовался Занудин, блуждая взглядом по сторонам. – Я вот, скажу прямо, не смог бы обитать здесь, среди… всего этого.
Если честно, до сегодняшней встречи Занудин совершенно не воспринимал Жертву как достойную хотя бы маломальского внимания личность и собеседника в нем в упор не видел. Присматриваясь же к «ковчеговскому» соседу сейчас, Занудин наткнулся вдруг на глубокую осмысленность его взгляда. Расположить Жертву к общению – почему не попробовать?!
– Так что же? Не расскажешь, зачем все это? Обычный интерес… – Занудин еще раз обвел взглядом номер-застенок с обилием орудий пыток, цепей и черепов, устрашающих настенных рисунков и каббалистических знаков.
– Я провожу что-то вроде… исследовательских работ…
«Ох уж, – пронеслась колкая мысль у Занудина в голове, – его еле свет терпит, а все туда же – ответы ищет».
Занудину невольно припомнился разговор со стариком…
«У них свое предназначение. Они добывают ответы, анализируют, систематизируют, ведут сложный поиск общей картины… Компиляторы…»
Неужели эта ахинея что-то значит? В какие же, ей-богу, игры играют здешние обитатели?..
– А поконкретней?
– Сложно объяснить. Ну, если так уж… в природе человеческих страданий пытаюсь разобраться.
– Истязаешь тут себя, что ли? – взгляд Занудина непроизвольно скользнул по пыточной лестнице: изголовье у этого жутковатого «ложа» заменял ворот с намотанной на вал грубой бечевой.
Со стороны Жертвы раздалось довольное хихиканье.
– В основном с прямыми участниками казней беседую… легендарными тиранами, убийцами… великими мучениками.
– Да ну.
– Ага.
– Откуда же они здесь, эти твои собеседники, появляются и из какого такого энтузиазма?
Жертва замялся.
«Не слишком ли я напорист?» – подумал про себя Занудин, наблюдая его смущение. И тут же был разубежден в своих опасениях.
– Последний раз у меня гостил Джед-Крошитель, – вполне охотно и, как показалось, без тени подвоха принялся делиться с Занудиным Жертва. – Растрогал, поверите ли, до слез.
– Неужели.
– Не буду пересказывать весь состоявшийся разговор. Так, вкратце… ваш взгляд… Представьте себе цепочку развития причинности насильственной смерти. Представили? Когда-то убивали для пропитания и ради выживания. В целях устрашения и превосходства. Из ревности, алчности, кровной мести, торжества законности и порядка, сострадания и тэдэ и тэпэ. Либо корысть во всей ее многоликости, либо идея правого кулака, закона. Но вот миру является фатальный феномен – новый тип человека, убийцы, что лишает жизни просто так. Без выгоды, без ненависти, без идеи. Хотя и образован, и в достатке, и столько увлечений на выбор, и в семье идиллия, и цивилизация, и взгляд в космос… Но нет – нож и мясо… кровь и смерть подопытной жертвы… перед актом убийства становится неважным все, ради чего развивалось человечество! Необъяснимое желание повернуться назад, к диким истокам – а ведь даже зверь не убивает, когда сыт. Весь разумный мир людей сбит с толку, бьет тревогу, ищет причину появления этой опухоли. Однако вплоть до наших дней все тщетно. Ну и что же? Каково ваше мнение?
– По поводу?
– Откуда эти мрачные души явились на Землю и как их угадывать, как с ними уживаться и есть ли в том смысл?
– А что сказал твой Джед? – увильнул от ответа Занудин.
– О, он сам из клана тех мрачных душ, о коих я говорю. «Однажды люди оглянутся назад и скажут, что я дал жизнь двадцатому веку», – изрек он когда-то, любуясь своими злодеяниями. Его называли «чудовищем Ист-Энда», «распарывателем животов»… Но что руководило им, почему он такой, знал ли сам? Знал ли об этом Чикотайло? Знали ли тысячи других, не менее безумных в своем кровавом видении мира? В приватной беседе с Джедом-Крошителем я, конечно, не мог оперировать подобными категориями. Боюсь, даже теперь он бы не понял… хоть и сам открыл мне глаза на многое…
– Не понял ч-е-г-о?
– Мир не додуман!.. Время не для всего и всех течет одинаково. Вчера – как и много раз прежде – ты был пауком. Сегодня – как и вчера – ты снова паук. А завтра… ты вдруг мотылек, которому почему-то неудобны его крылья и в полете не достает наслаждения участью… Сила привычки – довольно грандиозная сила, и может сохраняться даже при изменении формы, ее породившей. Вчера ты свирепый пещерный житель, не знающий очага, не брезгующий от голода рвать зубами живое мясо себе подобного. Сегодня ты дикий воин, берсерк, в нескончаемом яростном припадке боевого исступления разящий секирой всех, кто попадается тебе на глаза. А завтра… ты бухгалтер с прыщавым лицом и склонностью к простудам, несуразный, одинокий, обиженный на весь свет, занимающийся онанизмом перед пыльным экраном телевизора… И что же?.. Корень не любит менять почву – отсюда все абсцессы миропостроения! Будьте уверены – этот бухгалтер против собственной воли встанет и пойдет по темной аллее доказывать силу таинственного закона. И страдать он будет не меньше своих несчастных жертв. Совершенный Мир, господин Занудин, должен быть таким, где зверь заведомо рождается в лесу. А не в клетке, из которой он все равно рано или поздно вырвется… С каждого – по способности; каждому – по потребности; и самое важное – каждому – по среде!..
– А ты философ, Жертва. Ничего, что на «ты», прости?.. Дело-то такое… о высоких материях, добре, зле, переселении душ и прочем – задумываться я не любитель. Рассудок дороже. Впрочем, лукавлю… Слишком часто размышлял я об этих вещах, но кроме тоски и ощущения собственного бессилия ни к чему другому подобные думы не приводят. Разве не так?
Жертва снова захихикал в своей противной манере. Вся внезапно пробудившаяся напыщенность его в мгновение улетучилась. Выудив откуда-то бутылочку с водой, он принялся жадно пить.
– Кстати, а что за этой ширмой? – не выдержал Занудин, указывая оборотом головы себе за спину. Изнывая от ужасного запаха, он решил поторопить ход затеянного расследования.
– Так… предмет мимолетного интереса…
– Какого? – Занудин уже не стеснялся своего любопытства.
– Казнь. Момент казни. Это, знаете ли, что-то непередаваемое!
Занудин невольно фыркнул.
– Будь вы в тысячу раз проницательнее, чем вы есть, господин Занудин, – взвился в ответ на его реакцию Жертва, – вы все равно никогда не смогли бы себе представить, о чем, к примеру, думает только-только отсеченная голова…
– А она еще способна о чем-то думать? – искренне удивился Занудин.
– Некоторое время! Это уж мне известно доподлинно, – облачившись маской несусветной важности, кичливо выговорил Жертва. – Естественно, сейчас мы подразумеваем мыслительные процессы все еще ассоциативно связанные с физической оболочкой, их якобы порождающей…
Занудин промолчал. Жертва, с минуту поразмыслив, деловито сполз с лестницы и, приблизившись к ширме, не без усилий принялся складывать ее гармошкой.
Ага! – внутренне ликовал Занудин. И вот что, в конечном итоге, предстало его взору.
Нечто вроде помоста четырьмя толстыми столбами вырастало из каменного пола. С одной стороны помоста возвышались два других столба, соединенных наверху перекладиной, к которой был подвешен зловещий треугольник. С другой стороны помоста спускалась лестница. Внизу, под треугольником, между двумя столбами располагалась рама, состоящая из двух сдвинутых половинок, образовывавших в стыке круглое отверстие под размер человеческой шеи. Сооружение, целиком выкрашенное в красный цвет, было не чем иным, как гильотиной.
– А сами не хотели бы почувствовать себя в шкуре казнимого? – в то время как Занудин немо уставился на гильотину, с ехидной улыбочкой поинтересовался Жертва, исподтишка за ним наблюдавший.
– Я уже не ребенок и в такие глупые игры не играю, – оправившись от легкого оцепенения, отмахнулся Занудин.
– Ребенку я, может, и не предложил бы.
– Ужас как смешно.
– Не отказывайтесь. Это действительно непередаваемо.
Занудин неуверенно приблизился к эшафоту и поднялся на помост. Бормоча себе под нос какую-то околесицу, что-то вроде: «Тертый, тертый я калач! я безжалостный палач!», Жертва направился следом. Не принимая помощи, все еще смущенный, Занудин сам устроился на доске, располагавшейся у подножия двух столбов с перекладиной. Половинки рамы сдвинулись, и Занудин с особой брезгливостью почувствовал объятия позорного ошейника, что не давали теперь никакой возможности освободиться.
– Да, крайне неприятные ощущения… теперь я понимаю, – проговорил Занудин, полагая, что на этом все и закончится.
– Нет, вы еще не все поняли, – лукаво подмигнул ему Жертва и, нажав пружину, освободил треугольный нож, с диким скрежетом рухнувший вниз…
Дкыг-х!! – раздался отвратительный стук, и голова Занудина, как футбольный мяч, отскочила в другой конец комнаты.
Ч-т-о э-т-о?
…Занудин продолжал мыслить, понимать, что он живой – только подобное понимание как-то невообразимо затягивалось… Лоб и затылок заныли от набитых шишек. Все остальное тело «молчало».
Жертва соскочил с помоста, подбежал и поднял голову Занудина. Они взглянули друг другу в глаза.
– Ну как? Здорово, правда?.. – пролепетал Жертва с ноткой какого-то куцего восторга в голосе.
Занудин (точнее сказать, его голова) только хлопал ресницами и карикатурно кривил рот. Шок. Слова лютой агонизирующей ярости, что завертелись на уме, теперь беспомощно клокотали где-то в горле, но вырваться наружу возможности не получали.
И в этот самый момент, как не могло бы случиться ни с кем кроме невезучего Занудина, дверь от сильного удара распахнулась и в комнату ворвались очумелые Панки. Не возникало никаких сомнений, что они уже успели укуриться до чертиков.
– Жертва, а мы тебе новое прозвище придумали! Знаешь, какое? Будем звать тебя Идисюда! Ты теперь не Жертва, а Идисюда, трамтарарам-чих-пых-в-натуре!! – загорланил Факки, хаотично шарахаясь по комнате.
– Идисюда, это чего у тебя за штукенция? – налетев прямиком на Жертву, мало что соображая, принялся выхватывать гильотинированную голову из его рук Джесси.
– Отдай! – запищал Жертва, намертво вцепившись в голову Занудина.
Джесси даже не помышлял уступать.
– Отдай сюда! Не трогай!
– Идисюда! Лапы от трофея!
– Отдай, говорю же!
– Шиш тебе с маргарином!
– Отдай!!
– Ха-ха-ха!! У-у…
Так и соревновались бы они в этот нелепый «тяни-толкай» хоть до второго пришествия, дай обормотам волю…
– Я убью тебя, варва-ар!!! – раздался вдруг душераздирающий вопль Занудина, не известно к кому в точности обращенный.
Джесси и Жертва точно ошпаренные кинулись врассыпную. Факки в обнимку с где-то найденным «испанским сапогом» занесло на пыточную лестницу. Голова Занудина, от неожиданности подкинутая, взлетела под потолок. На долю секунды, испуганно вращая глазами, замерла в воздухе и… смачно плюхнулась в паскудный жбан, обдав щедрой волной брызг всех находящихся в комнате.
– Тону! Тону! Спасите! – заверещал Занудин. Последний возглас, в который Занудин намеревался вложить все отчаяние своего положения, так и захлебнулся в зловонной пузырящейся жидкости.
И только две героические руки, откуда ни возьмись, погрузились в содержимое жбана, ухватили многострадальную голову Занудина за уши и вытащили ее из ядовитой ванны. О боже… Руки эти принадлежали его собственному обезглавленному телу!!
Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Какой поистине зловещий смысл приобрело вдруг крылатое изречение.
В глазах Занудина потемнело. Сознание, сломленное ужасом произошедшего, в одно мгновение потеряло связь с действительностью…
* * *
В комнату вливалось яркое утреннее солнце. На стенах и потолке играли позолоченные блики.
– Как вы себя чувствуете, батенька?
Вздрогнув, Занудин сел на кровати и с сухим шелестом потер опухшие глаза. Два силуэта слегка расплывались на фоне слепящего молочным сиянием оконного прямоугольника.
Не дождавшись никакого ответа на свой вопрос, Поэт повернулся к Жертве.
– Старик тебя по головке не погладит, так и знай.
Жертва всхлипнул и просительно уставился на Занудина.
– Мы всю ночь возле вас дежурили. Не хотели, чтобы вы проснулись один, без поддержки и утешения. Вы уж, пожалуйста, на меня зла не держите. Я ведь и предположить не мог, что такой вдруг ералаш приключится…
– Ах, предположить не мог?! Ах, ералаш, говоришь?! – Занудин аж взбеленился и, спотыкаясь, соскочил с постели.
Непрошенных «дежурных» он пинками и зуботычинами выдворил за порог, после чего еще долго вертелся перед зеркалом, в немом недоумении ощупывая шею…
Что это было за утро! Какие только игры разума не изводили его сознание! Как, призвав на помощь все резервы самообладания, отнестись к тому, что вчера случилось? Каким еще испытаниям надо себя подвергнуть, чтобы секрет полишинеля, живущий в стенах «Ковчега», исчерпал себя окончательно?!!
На три дня Занудин предался затворничеству, не желая никого ни видеть, ни слышать. Занудин снова читал и думал, читал и думал – что все больше и больше его омрачало. Бывало, он часами просиживал в кресле без движения или, наоборот, как неистовый наматывал круги по комнате, пока ноги не начинали ныть и подкашиваться от тупого изнеможения. В какой-то момент Занудин даже стал склоняться к мысли, что он почти… идиот. «Идиот?! – Занудин замирал на месте. – Ну уж нет! Никакие оборотни, колдовство и вся прочая здешняя катавасия меня не сломят! Это вызов – и я его принимаю!» Но могло не пройти и пяти минут, как похвальное мужество иссякало и настроение менялось кардинально. «Уйти! Уйти! Прямо сейчас, не мешкая! Собрать вещи и уйти. Скрыться! Убежать! Нет… не сейчас… ночью! О боже, что я до сих пор здесь делаю? Бред, бред какой-то. Бре-ед!»
На четвертый день, так в своих порывах и не разобравшись, еще больше запутавшийся и истерзавшийся, чумовой, голодный, с серыми разводами вместо лица, Занудин впустил в номер карлика с едой. На подносе дымился свежезаваренный чай, тут же румянились свиная грудинка и кусок яблочного пирога.
– Какие в «Ковчеге» новости, Даун?
– За вас все волнуются.
– Конечно…
– В «Ковчеге» не бывает никаких новостей. Все как всегда. Скучища.
– Да уж…
– Дядюшка Ной хотел с вами повидаться.
– Завтра я спущусь к общему столу. Ну ладно, иди. Иди-иди, чего таращишься, – Занудин мягко подтолкнул карлика к выходу.
Снова оставшись наедине с собой, Занудин, глядя в точку, немного поел.
Когда отодвинул еду в сторону, все лицо его было покрыто горячей испариной.
– Вспомнил… – пробормотал он, и вывалившаяся из руки вилка забряцала по столу.
