Текст книги "Арабы Аравии. Очерки по истории, этнографии и культуре"

Автор книги: Игорь Сенченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

После трапезы, обильной и сытой, последовало широко практиковавшееся в тех землях с незапамятных времен «испытание мужских качеств» гостя-чужеземца. Луи препроводили на крышу замка, подвели к ее краю – и приказали прыгать. Столь неожиданную команду предварили словами о том, что если гость не лукавил, и те красивые и восторженные слова, что он говорил о землях йеменцев, были сущей правдой, то Аллах непременно спасет его. Решив, будь что будет, рассказывает Луи, он шагнул вперед, но слуги-рабы эмира, стоявшие рядом, подхватили его под руки.

Однако и на этом приключения горемыки-француза в замке владыки Ма’риба не закончились. Предстояло новое испытание – дикими животными. Ибо не удалось понять, как выразился правитель, поддалось ли во время первого испытания сердце Луи страху, или нет, оставалось ли оно спокойным, как у истинного мужчины-воина, или «трепетало, как у пугливой куропатки». Только схватка с дикими животными, сказал эмир, и могла продемонстрировать, как учили предки, твердость и решимость человека, его характер и волю, иными словами, – «истинное лицо мужчины».

Это испытание проходило в подземелье замка. Сопроводив туда Луи, гвардейцы эмира вложили в его правую руку саблю, а в левую – кольцо с прикрепленной к нему лампой. И распорядились, чтобы двигался он только вперед, до тех пор, пока не упрется в клетку с пятью пантерами. При этом, что бы там ни случилось, с указанного ему пути не сворачивал, и назад, ни в коем случае, не оглядывался. Путь к клеткам с дикими животными, повествует Луи, «устилали» кости и черепа людей, что, конечно же, «наводило страх и ужас». Добравшись, наконец, до пантер, Луи начал, было, открывать дверцу одной из клеток, но металлическая решетка, неожиданно опустившаяся сверху, отгородила его от хищника (34). «Испытание дикими животными» бравый офицер, судя по всему, выдержал с честью.

Вскоре выяснилось, что и это был еще не конец подстерегавших Луи в Ма’рибе сюрпризов и неожиданностей – последовало «испытание словом». Местные мудрецы-судьи начали задавать ему вопросы, так или иначе связанные с паломничеством в Святые земли ислама. После чего попросили удалиться, и, оставшись наедине, долго совещались. Затем двери отворились, и церемониймейстер пригласил чужеземца проследовать в зал. По сигналу эмира туда сразу же вошел и стражник, неся в руках саблю в дорогих ножнах и с рукояткой, инкрустированной драгоценными камнями. Приказав Луи опуститься на колени, владыка Ма’риба подошел к нему, вынул из ножен внесенную саблю и передал ее в руки человеку, «похожему на палача». В это самое время дверь в помещение неожиданно распахнулась, и на пороге появился один из провожатых каравана. Размахивая руками, стал громко кричать, что чужеземец – слуга Иблиса (шайтана). И подтверждением тому служит, дескать, то, что по пути в Ма’риб франк взбирался на печально известную в народе Гору шайтана, но почему-то остался жив. Хотя прежде, кто бы туда не забредал, будь то человек или животное, то непременно погибал. Поэтому-то он лично хотел бы расправиться со слугой шайтана, сразив его выстрелом из пистолета. Получив на то разрешение, – выстрелил. Пуля, к счастью, прошла мимо, лишь слегка оцарапав шею Луи. Хладнокровие путешественника возымело эффект; и шейх, попрощавшись с ним и подарив на память тот самый меч с драгоценной рукояткой, которым палач намеревался снести ему голову, отпустил, наконец, франка с миром (35).

Ма’риб, по воспоминаниям Луи дю Куре, окружала мощная оборонительная стена. В городе насчитывалось около 400 каменных домов и несколько мечетей. Торговые караваны, двигавшиеся через Ма’риб в направлении Саны, проходили через Санские ворота (Баб

Сана), а паломнические, направлявшиеся в Мекку, – через Мекканские (Баб Мекка). Большинство населения, численностью около 7–8 тыс. человек, составляли коренные ма’рибцы, потомки сабейцев. Проживала в городе и небольшая коммуна торговцев-евреев. О величии Ма’риба времен блистательной царицы Билкис напоминали лишь руинированный дворец бывших владык этого края из легендарной династии Тубба’, да тронутый рукой времени, практически полностью занесенный песками Храм солнца, заложенный Билкис, известной больше среди народов мира под именем царицы Савской. Караваны, проходившие через Ма’риб, жители города встречали тепло и радушно. Ведь они приносили им доход, и немалый, приобретая у ма’рибцев продукты питания и воду.

Главное богатство жителя Аравийской пустыни, утверждал Луи дю Куре, – не золото и серебро, а верблюд. Лучшую породу верблюдов в Аравии разводили в то время в Маскате. Ступенью ниже стоял неджский верблюд.

Лики городов «Счастливой Аравии». Богатейшим и красивейшим городом Южной Аравии прошлого была Сан’а (Сана). Европейские путешественники, посещавшие Йемен в XV–XIX столетиях, отмечали, что на горе Никкум, в окрестностях Саны, они видели развалины древнего замка, заложенного, по преданиям, чуть ли не самим Симом, сыном Ноя. В толстых глинобитных стенах с круглыми сторожевыми башнями, писал в своих очерках о Сане снимавший ее в 1929 г. кинематографист Владимир Шнейдеров, насчитывалось девять ворот, выходивших на тракты, связывавшие столицу с важнейшими торговыми пунктами страны, в том числе знаменитые Баб-эль-Йемен и Баб ас-Саба. С восходом солнца ворота отворяли, а с заходом – наглухо запирали. Торговцы, прибывавшие в город, размещались в караван– сараях. Товары свои выставляли для продажи на десяти специализированных рынках: хлебном, к примеру, фруктовом или золотом. Товары в Сане и продавали, и обменивали, один на другой.

Заморские купцы называли Сану не только крупным центром коммерции, но и «пристанищем ремесленников», а также «обителью книготорговцев и писцов». Город славился крепко спаянными профессиональными артелями золотых дел мастеров и оружейников, кожевенников и сапожников, изготовителей седел и сбруй, резчиков по камню и кузнецов. Писцы, рассказывали европейские негоцианты, передвигаясь по улочкам города, несли письменные принадлежности, убранные, порой в серебряные футляры, столь же горделиво и величаво, как воины-бедуины свои доспехи и оружие.

Описывая Сану, ’Узал в прошлом, американский миссионер С. Цвемер отзывался об этом городе, с населением в 1893 г. в 50 тыс. человек, как об одном из самых живописных и зеленых мест Аравии. Помимо множества базаров, кварталов артельщиков, 12 общественных бань и госпиталя на 200 коек, был в Сане тогда и так называемый административный район с располагавшимися в нем самыми красивыми и уютными в городе кафе. В некоторых из них, по словам С. Цвемера, имелись даже биллиардные столы. Одной из отличительных особенностей Саны миссионер считал наличие в этом городе множества мечетей и синагог, «числом 48 и 39 соответственно» (36).

С. Цвемер, которого заслуженно причисляют к числу лучших исследователей-портретистов Аравии XIX столетия, посещал Сану дважды, в 1891 и 1893 годах. В его увлекательных заметках об Аравии говорится, что город этот, окруженный мощной защитной стеной, поражал воображение путешественников своими пяти и даже семиэтажными домами, с балконами и окнами, убранными резными деревянными решетками и красочно разрисованными алебастровыми пластинами вместо стекол. В окрестностях города проживало больше 20 тыс. евреев, первые из которых мигрировали в Йемен в глубокой древности, еще до разрушения храма Соломона и вавилонского пленения иудеев. Имелась достаточно многочисленная коммуна греческих купцов. Самое же интересное в Сане, считал С. Цвемер, – это даже не ее роскошные дворцы, окруженные великолепными садами, не величественные развалины древнейших на земле замков-фортов, возведенных на пиках гор, окружающих со всех сторон этот живописный город, а его жители и «колорит повседневной жизни». Здесь, как нигде в другом месте Южной Аравии, утверждал он, – «необыкновенно яркое смешение рас, языков и костюмов» (37).

Красочные зарисовки пятничных торгов на рынках Саны оставил в своих очерках «Эль-Йемен» кинематографист В. Шнейдеров. По базарной площади, куда мы отправились для съемок, делится он воспоминаниями с читателем, бродил «ободранный старик-глашатай», оповещавший о прибытии и отбытии караванов. Его смело можно было бы назвать «живой местной газетой», информировавшей жителей Саны о важнейших событиях в городе. «Под стенами главной городской мечети располагались мастерские шлифовальщиков ценных камней», богатые залежи которых (агата, оникса и халцедона) хранила в своих недрах гора Джабаль Никкум. Отдельными рядами шли «мастерские медников, шорников, портных, матрасников и оружейников». Дальше следовали лавки фруктовщиков, зеленщиков, мясников, старьевщиков и галантерейщиков. В центре базара размещались склады оптовиков, «вершителей судеб базара». Вокруг них – «стойки менял и ростовщиков». В местах торговли сельскохозяйственными продуктами продавали «жареную в масле саранчу», считавшуюся в тех краях «неплохим лакомством», а также «дрова» для очага – «высушенный и спрессованный в круглые лепешки навоз – по копейке за четыре штуки». Парами расхаживали по базару полицейские, украшенные «медными бляхами» с выбитой на них надписью «Канун» («Закон») (37*).

Если по тесным улочкам, переполненным народом, передвигался сановник, то впереди него, разгоняя толпу, бежали скороходы; сбоку от его лошади семенил «слуга, державший в руке саблю хозяина». Замыкали процессию несколько пеших солдат– телохранителей.

Местечко в окрестностях Саны, где прожили евреи, называлось Деревней иудеев (Карйа ал-Йахуд). Занимались они в основном торговлей, а также ювелирным и гончарным ремеслами. Поскольку и Сана, и земли вокруг нее славились своими виноградниками, то иудеи делали вина, а в зимний период – настойки на изюме и меде. Торговать хмельными напитками в мусульманском Йемене не разрешалось. Еврея, уличенного в продаже вина, наказывали строго.

Крупнейшим предпринимателем среди евреев-торговцев Саны слыл во времена посещения Йемена С. Цвемером иудей Ораки. Хроники тех лет свидетельствуют, что он «пользовался благосклонностью» самого имама, правителя Йемена. Занимал хлебную, как теперь бы сказали, должность в городской администрации – отвечал за деятельность местной таможни и вопросы, связанные с содержанием недвижимой собственности имама, его домов и садов. Попал в немилость. Оказался в темнице. Заплатил штраф в 50 тысяч крон, и вышел на свободу. Но вот одеваться с тех пор должен был, согласно повелению имама, как и все другие, проживавшие в Йемене, евреи. Иными словами, в одежды, «закрепленного за иудеями цвета», идентифицировавшего их расу; и на голове носить обязательную для всех них небольшую синюю шапочку.

Немилость имама в отношении Ораки обернулась невзгодами, и довольно тяжелыми, для еврейской общины Саны в целом. Все синагоги в городе имам повелел разобрать. Дома евреев, «высотой свыше 14 сажень», то есть 2,5 метров, снести; и жилища сверх этой, «установленной для иудеев, нормы», впредь не возводить. Каменные емкости для вина, в случае их обнаружения во время обысков, разбить. За проживание в своих домах, но на землях Йемена, платить специальный налог, в размере 125 крон в месяц. Недвижимую собственность, покидая Йемен, передавать в его личное владение (38).

По подсчетам В. Шнейдерова, в 1929 г. в Деревне евреев в окрестностях Саны жительствовало 19 тыс. евреев. Это было отдельное поселение, «со своим базаром, маленькими огородами и узкими чистыми улицами, застроенными двух и трехэтажными домами, но без внешних украшений», считавшихся привилегией коренных йеменцев. Лиц своих еврейские женщины не скрывали. Как и у местных арабов, у евреев Йемена «существовало многоженство». Жен еврей мог иметь сколько угодно, «в зависимости от толщины кошелька». Женились евреи, как и арабы, «на девочках 12-ти, 10-ти и даже 8-и лет. Сплошь и рядом можно было встретить молодую мать – почти ребенка».

Несмотря на материальное благополучие, жилось евреям в Йемене, по словам В. Шнейдерова, непросто. Они обязаны были носить «отличную от арабов одежду» и пейсы; уступать им при встречах дорогу; «обгонять их только с правой стороны». Евреи не имели права иметь при себе оружие и ездить на лошадях, а в городах – даже на ослах и мулах. Им не разрешалось сидеть в присутствии мусульман. Занимать какие-либо чиновничьи должности они не могли, но вот торговать – сколько угодно. Сам имам Яхья, владыка Йемена, о котором В. Шнейдеров отзывается как о богатейшем человеке в своем королевстве, крупнейшем землевладельце и маститом купце, и тот не гнушался вести торговые операции «через своих королевских евреев» – опытных коммерсантов и банкиров из Карйа ал-Йахуди.

Никаких статистических данных о бюджете королевства В. Шнейдеров, как ни пытался, собрать не смог. Все деньги поступали непосредственно в кассу имама, в том числе «налоги с урожая (10 %), с золотых украшений, с наличного капитала», а также «подушный налог с евреев» и особый торговый налог с купцов-евреев – от одного до четырех талеров в год («сообразно с имущественным положением коммерсанта»). Все ценности и сокровища страны хранились в подземельях дворца правителя, «в кованых железом сундуках». В собственном монетном дворе имама чеканили «медную и серебряную разменную монету». Основной денежной единицей Йемена считался серебряный талер Марии Терезии (38*)

Одной из самых запоминающихся сцен повседневной жизни Саны прошлого европейские путешественники и негоцианты назвали пятничные посещения имамом главной мечети города. Великий исследователь «Острова арабов» Карстен Нибур (1723–1815), к примеру, наблюдавший в 1763 г. за церемониалом возвращения имама из мечети во дворец после пятничной молитвы, отмечал в своем «Описании Аравии», что подобного зрелища он нигде больше не видывал. Имама, облаченного в парадные одежды, сопровождала огромная свита. Она включала в себя всех принцев, не менее 600 знатных и богатых людей Саны, а также военных и гражданских чиновников городской администрации. По обеим сторонам имама, «справа и слева от него», шли «богато убранные гвардейцы». На верхушках древков знамен, которые они держали в руках, имелись небольшие деревянные сундучки. В них, как рассказывали К. Нибуру горожане, хранились амулеты, обладавшие силой даровать имаму, во что он свято верил, силу и богатство, процветание и непобедимость. Позади имама и принцев следовали слуги с огромными раскрытыми зонтами, защищавшими членов королевского семейства от солнца. По бокам пышной процессии и сзади нее двигались всадники, «беспрестанно паля из ружей в воздух» (39).

Гарем имама Йемена в начале 1800-х годов насчитывал, к слову, 400 абиссинских наложниц; дворцовая охрана состояла из 600 конных и 300 пеших гвардейцев.

Наблюдениями о том, как проходила пятничная молитва имама в соборной мечети Саны, но уже в 1929 г., то есть спустя 166 лет после Нибура, делится в своих заметках о Йемене и В. Шнейдеров. Городская площадь, всегда днем «многолюдная и крикливая», пишет он, перед выходом имама из мечети замолкает. «Войска берут на караул». Из-под крытой галереи мечети «вываливается толпа телохранителей». За ними, «прикрытый от солнца шелковым зеленым зонтом с золотой росписью», выходит имам. По правую руку от него – визирь; тут же – министр иностранных дел. Вслед за имамом и сановниками выкатывает «людская волна в ослепительных чалмах». Лица мужчин украшают бороды, черные и седые. К ступеням мечети подают «единственную в Сане карету», приобретенную в Лондоне для имама известным местным купцом-англичанином. Имам садится в карету. Гремит военный оркестр, колышутся знамена. Впереди телохранители; за ними – правитель в карете, сопровождаемый «виднейшими сановниками, едущими верхом на породистых лошадях». Далее – отряд всадников, личная гвардия короля. За ними – отряды регулярных войск местного гарнизона и артиллерия. По бокам пышной процессии – жандармы (39*).

Численность регулярной армии, согласно информации, полученной В. Шнейдеровым от министра иностранных дел Рагиба-бея, «составляла 30–35 тыс. чел.»; в случае объявления войны имам в течение нескольких суток мог собрать «100–150 тыс. стрелков». Сам Рагиб-бей, турок по национальности, «дипломат французской школы», каким его рисует В. Шнейдеров, был когда-то, «очень давно», одним из секретарей турецкого посольства в «старом Петербурге». Затем служил послом «старой Турции» (то есть до прихода к власти младотурок) в Сербии. Свободно говорил по-французски; помнил несколько слов и выражений по-русски.

Заслуживает упоминания интересное сообщение В. Шнейдерова насчет действовавшего в Йемене в 1929 г. «института заложников» (рахина), считавшегося, как и в далеком прошлом, одним из эффективных инструментов «по обеспечению спокойствия в стране». Тюрьмы Йемена, свидетельствует В. Шнейдеров, посещавший некоторые из них, были «переполнены заложниками из семей шейхов племен», крупных феодалов-земледельцев, коих насчитывалось тогда в стране «около двух тысяч».

Йемен, повествует в своем географическом сочинении «Таквим ал-булдан» знаменитый арабский историк и географ Абу-л-Фида’ (1273–1331), – «страна широкая и огромная. Причина, почему ее назвали Йеменом, заключается в том, что для лиц, находящихся в Мекке и стоящих лицом к востоку, она лежит по правую руку» («йа– мин» в переводе с арабского значит «правый»; правая сторона у арабов – счастливая, отсюда и еще одно название Йемена – Счастливая земля). Сан’а (Сана) очень «походит на Дамаск, и обилием воды, и множеством древесных насаждений». Здесь некогда размещалась резиденция йеменских царей. Замок-дворец их с древним языческим храмом внутри возвышался на большом холме Гумдан, давшим название и самому замку (дворцово-храмовый комплекс Гумдан, вошедший в предания племен Южной Аравии, разрушили по указанию халифа ’Усмана) (40).

Возвращаясь к начатому выше разговору об истории еврейского народа в Аравии, следует сказать, что самые ранние гонения на иудеев (ал-йахуд) в исламе имели место еще при жизни Пророка Мухаммада. Наиболее жестким из них подверглись евреи Хайбара, выступившие на стороне мекканцев во время их «мединской кампании» против Мухаммада. Толчком к началу этих гонений, развернувшихся после захвата мусульманами Хайбара (628 г.), крупного торгового центра Аравии прошлого, где проживала многочисленная еврейская община, стала дерзкая попытка девушки-иудейки по имени Зайнаб умертвить Посланника Аллаха поданным ему на обед «мясом, пропитанным ядом». Вкус блюда показался Пророку странным, и Мухаммад сразу же выплюнул взятую в рот пищу. А вот мусульманин ал-Бишр, обедавший вместе с Пророком, мясо съел – и тут же скончался. Виновницу случившегося, Зайнаб, потерявшую в сражении за Хайбар мужа и брата, и решившую отомстить за смерть родных убийством Мухаммада, отдали на суд родственникам умершего мусульманина (41).

Овладев Хайбаром, мусульмане евреев не пощадили. Вырыли на центральном рынке города несколько глубоких рвов, куда и побросали обезглавленные тела захваченных в плен мужчин-иудеев. В работах историков говорится, что насилие, учиненное мусульманами над евреями, длилось весь день и часть ночи. И что явилось оно следствием того, что не сдержали они своих обязательств и нарушили достигнутые с мусульманами договоренности о мире.

После взятия Хайбара и случившегося там инцидента, связанного с попыткой отравить Пророка, отношение мусульман к евреям в целом изменилось кардинальным образом. Их обложили тяжелыми налогами. Обязали, сталкиваясь на улицах с арабами, опускать лица. Повелели, чтобы в местах проживания арабов в землях ислама они селились впредь исключительно на окраинах, и только в отдельных от арабов кварталах. Распорядились, чтобы воду отныне иудеи брали только из «своих колодцев»; и к источникам мусульман не приближались (42). Тогда же убили (во сне, как рассказывают) «острого на язык», популярного среди иудеев-хайбарцев еврейского поэта-старца Абу Афика. Причиной тому послужили его едкие эпиграммы на Пророка, сподвижников (мухаджиров) и приверженцев-последователей (ансаров) Посланника Аллаха.

Надо сказать, что захватить Хайбар было непросто. Со всех сторон его защищали хорошо укрепленные форты. С них отлично просматривались и простреливались сходившиеся к центру города узкие улочки. Главную цитадель Хайбара, отстроенный на скале замок– крепость Каср ал-Йахуди, мусульмане брали в течение 20 дней. Над гарнизоном Хайбара «начальствовал иудей Мархаб, исполин, обладавший необыкновенной силой». Его победил, в поединке, ’Али, муж дочери Пророка, Фатимы. При разделе военной добычи Пророку досталась красавица Сафиййа. Одни историки называют 17-летнюю Сафиййу женой погибшего главы евреев Хайбара; другие – женой иудейского поэта, павшего при обороне Хайбара. После смерти Пророка она оказалась, к слову, самой состоятельной из вдов; и это, думается, говорит о многом.

За отступление от договоренностей о мире и оппозицию мусульманам жестким гонениям еще до хайбарских событий подверглись и главные еврейские племена Медины: бану кайнука’ (более 2,5 тыс. чел.), бану ан-надир и бану курайза (около 3 тыс. чел.). Племя бану кайнука’ после изгнания из Медины переселилось в Сирию, «оставив Посланнику Аллаха свое имущество и оружие». Что касается племени бану ан-надир, то практически все его семейно-родовые кланы с «шестьюстами верблюдами» также ушли в Сирию, «получив разрешение взять с собой все, что может нести верблюд, кроме оружия». Бану курайза, тоже нарушивших договор и ставших союзниками врагов Пророка, «наказали смертью семисот мужчин» и «пленением детей и женщин» (43).

Спор иудеев с мусульманами, спровоцировавший всплеск вражды, закончившийся выселением евреев из Йасриба, вызвал неблаговидный поступок группы молодых израильтян из племени бану кайнука’. Арабскую девушку, как-то пришедшую торговать молоком на рынок, окружила группа молодых иудеев. Наслышанные о ее «красоте неземной», они начали настаивать на том, чтобы она «открыла лицо». Один из них, некий «золотых дел мастер», державший неподалеку лавку, незаметно привязал конец спадавшей сзади чадры девушки к скамейке, на которой та сидела. Когда оно встала, – паранджа соскочила, и «лицо ее открылось». Молодые люди стали подшучивать над ней. Проходивший мимо мусульманин выхватил меч и убил «золотых дел мастера». В завязавшейся драке погиб и сам. Мусульмане, жившие по соседству, «бросились к оружию»; израильтяне, оказавшиеся в меньшинстве, укрылись за стенами домов. Мухаммад после случившегося потребовал, чтобы виновники происшедшего извинились, а племя их приняло новую веру или «готовилось к войне». Решению этому евреи бану кайнука’ не повиновались, за что и подверглись гонениям. Так, сообщают хронисты прошлого, началась священная война Мухаммада за веру.

Известно, что племена бану курайза и бану ан-надир пришли в Йасриб из Сирии после завоевания ее Византией. Первыми из еврейских племен-поселенцев Йасриба историки ат-Табари (ум. 923) и Ибн Исхак (ум. 762) считают племя бану кайнука’ (появилось в Йасрибе еще до Рождества Христова, славилось своими ремесленниками и ювелирами; артель последних насчитывала более 300 человек). Работы известных собирателей арабских и еврейских древностей свидетельствуют, что массовый исход евреев в Хиджаз имел место во времена правления Навуходоносора, царя Вавилона, захватившего Палестину и пленившего «народ иудейский» (587 до н. э.). Определенное количество евреев пришло и поселилось в оазисе Тима’ (Тайма), что на северо-западе полуострова, с войском Набунида (Навунохида), правителя Нововавилонского царства (правил 555–539 до н. э.). Происходил он из жреческой семьи, был человеком любознательным и начитанным. В покоренном им оазисе Тима’ отстроил красивый город с великолепным дворцом и поражавшими воображение современников высотными зданиями. Вошел в историю тем, что, собрав вокруг себя группу блестящих «мужей ученых», с увлечением занимался изучением прошлого своего народа.

Впоследствии активное переселение евреев в Аравию наблюдалось после завоевания Палестины римлянами и превращения ее (при Помпее) в провинцию Римской империи. Огромную волну переселенцев подняли, в частности, жесткие преследования евреев императором Адрианом (136 г.). В годы его правления (117–138), отмечают историки церкви, «было уничтожено само имя Иерусалим». На месте разрушенного Иерусалима Адриан повелел построить римскую колонию Элия Капитолина (название Иерусалим восстановил Константин Великий, в 325 г.). Вход в город он «дозволил евреям не иначе как за известное число денежной пени», – пишет в «Истории иудейства в Аравии» священник Андрей Светлаков (44).

Столкновения мусульман с иудейскими племенами Медины (624), положившие начало разлому их отношений, венчались, как видно из сказанного выше, событиями, связанными с взятием Хай– бара (628). Эти события, по мнению американского миссионера и исследователя Аравии С. Цвемера, привели к четко обозначенной Пророком линии на «размежевание мусульман с людьми Писания», евреями и христианами.

Вместе с тем, отношение мусульман к христианам, в отличие от евреев, еще долгое время оставалось в целом доброжелательным. Пророк даровал им (отмененную, правда, впоследствии, после Его смерти) свободу вероисповедания. Храмов их предписал не трогать; монахов из монастырей не изгонять; от веры силой отказываться не принуждать. Со своей стороны, христиане Аравии, проживавшие в основном в Наджране, в соответствии с договором, заключенном ими с Мухаммадом в Медине, «скрепленном клятвами обеих сторон», обязались не «оказывать гостеприимства врагам мусульман», «не давать им безопасность в своих домах», «ни покровительствовать им, ни тайно, ни явно». В тоже время должны были «укрывать в своих домах мусульман, преследуемых неприятелем». В случае же нападения на них врагов, могли «защищать себя с оружием в руках (44*).

Экспатриация христиан из Аравии началась лишь при ’Умаре, втором «праведном» халифе (634–644), лично принявшим капитуляцию Иерусалима (638 г.). При этом никаких обвинений, как это имело место с иудеями, христианам предъявлено не было. Но поскольку «не следовали они вере Мухаммада», то должны были покинуть земли «Острова арабов», родину Пророка и мусульман, «очистить от себя», по выражению халифа ’Умара, «колыбель ислама». В «Записках» архимандрита Арсения упоминается о том, что в 634 г. халиф ’Умар «выслал из Наджрана всех христиан с их епископом». Поселились они в «Ираке Арабском (в Древней Вавилонии), под властью персов и в зависимости от несторианского католикоса в Селивкии». Когда в 637 г. ’Умар «покорил Персию, то католикос Исаия 2-й приходил к нему со Свидом, князем Наджранским, с дарами богатыми, и умолял заключить мирные условия между подчиненными ему христианами и аравитянами». Халиф «откликнулся, и грамотой оградил христиан от враждебных действий со стороны мусульман» (44**).

По оценке С. Цвемера, численность евреев в Аравии в 1893 г., составляла 200 тыс. человек (45). Если общины христиан проживали в основном на юге полуострова (с центром в Наджране), то коммуны иудеев – практически повсюду, в том числе в Йемене, на Бахрейне и в Хиджазе, прежде всего в Джидде и в районах Мекки и Медины. При этом евреи, селившиеся на севере Аравии, были вовлечены и в оазисное земледелие, и в торговлю. Евреи же, оседавшие в Южной Аравии, специализировались на тонких ремеслах (ювелирном, в частности), торговле и ростовщичестве; занимались (по поручению правителей княжеств) чеканкой монет. Подвизались, как теперь бы сказали, на кредитовании коммерческих сделок йеменцев и оманцев со странами и народами бассейнов Красного моря, Индийского океана и Персидского залива.

Евреи Шибама, к примеру, города, внесенного в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО, слыли в Йемене торговцами маститыми. В 1844 г. в их квартале в Шибаме имелись две синагоги с 12 священниками (46). «Показывать свое богатство», то есть демонстрировать его, будь то одеждой, либо «убранством жен своих», было у них не принято, да и недозволительно. Свадьбы, вместе с тем, евреи гуляли пышно и весело. Согласно существовавшему у них обычаю, рассказывает французский путешественник Луи дю Кюре, за несколько дней до свадебных торжеств родные и подруги невесты начинали заниматься, как тогда говорили, «наведением красоты» девушки: удаляли волосы с ног, расписывали хной руки, «до самых предплечий», и т. п. (47). Обязательно заказывали у ювелиров пряжки-застежки на пояса свадебных платьев, дорогие и массивные, сделанные из серебра, в форме длинных шпилек с кольцами по обоим концам. В качестве свадебных подарков невестам женихи обычно дарили кольца с бриллиантами и ожерелья из кораллов. Думается, что ювелирные украшения с бриллиантами первыми в Аравии стали носить женщины в еврейских общинах Йемена (прежде всего Шибама, тогдашней столицы Хадрамаута) и Омана.

Кстати, другим знатным городом Хадрамаута, где также проживала влиятельная община евреев, арабский историк и географ Абу-л-Фида’ называет Тарим (шибам и тарим – имена двух крупных родоплеменных кланов, занимавших эти земли в древности).

Описывая Шибам с «сильной цитаделью на склоне горы того же названия», ал-Идриси не преминул рассказать и о «покоящейся подле Шибама гробнице пророка Худа». По словам Плиния, в его время в Шибаме насчитывалось 60 храмов (в сочинениях Плиния этот древний город фигурирует как Сабота, а в работах Арриана – как Саббата). Тарим славился своей уникальной библиотекой и мечетью Эль-Михдар, с самым высоким в южной части Аравии минаретом (65 метров).

Делясь своими наблюдениями об обычаях и нравах аравийцев, путешественники отмечали, что мужчины и женщины в еврейских семьях в Южной Аравии, также, кстати, как и в арабских, принимали пищу раздельно. Отцы и старшие сыновья – на мужской половине дома, матери с дочерьми и малолетними сыновьями – на женской. Когда еврей умирал, то их обряд похорон предусматривал, опять-таки, как у арабов, «ритуал оплакивания». Исполняли его «профессиональные плакальщицы».

Повествуя в своих книгах о древних городах Йемена, которые он посещал, С. Цвемер писал, что Таиз в конце XIX века являлся центром культуры ката, откуда этот легкий, широко распространенный в Йемене и сегодня наркотик поступал в Аден (’Адан) и Ходейду (Эль-Худайду), Сану и Моху. Таизом, с населением в то время 5 тыс. чел., управлял наместник имама; в ведении его находились также два порта на Красном море – Моха и Ходейда. Действовали почта и телеграф. Турецкий гарнизон, расквартированный в Таизе, насчитывал 1 300 человек. На местном рынке, «пестром и богатом», имелись лавки греков и евреев, «поселившихся в Таизе с незапамятных времен».