Текст книги "Арабы Аравии. Очерки по истории, этнографии и культуре"

Автор книги: Игорь Сенченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Глава семьи – мужчина, заявляют арабы Аравии; так повелось со времен Адама. Жена должна принимать все, что делает и говорит муж; притом безропотно и безоговорочно. Вместе с тем, если женщина, по ее мнению, «подвергается несправедливостям» со стороны мужа, то она имеет право напрямую обратиться по этому вопросу к кади (судье).

В прежние времена, когда муж покидал жилище, отправляясь по делам, женщина надевала на него оружие. Когда же он возвращался домой, то, сняв с него щит и пояс с мечом, подавала ему сосуд с водой. Притом делала это, хотя и в соответствии с традицией, но исключительно по своей доброй воле. Женщина, недовольная поведением мужа, выражала это не словами, что у аравийцев не принято, а действиями, в том числе уклонением от описанного выше повседневного церемониала проводов и встреч мужа. Мужчина понимал, что допустил ошибку, и делал все возможное, чтобы «восстановить радушие» женщины (14).

Согласно высоко чтимым в Аравии «правилам жизни предков», женщина – «госпожа жилища», хранительница домашнего очага. В старые времена, когда мужчина надолго отлучался из дома, отправляясь на «жемчужную охоту», либо с торговым караваном в «чужие земли», именно женщина несла на своих плечах все заботы по дому и по хозяйству: растила детей, обучала их «навыкам жизни», ухаживала за финиковыми пальмами. На ведение домашнего хозяйства брала из «семейной казны» столько денег, сколько требовалось, не спрашивая разрешения у мужа. Если мужчина имел несколько жен, то все средства, зарабатываемые им, он делил между ними поровну. Поэтому отношение мужчин к женщинам в племенах Аравии было и остается теплым и подчеркнуто внимательным.

Интересно, что, выходя замуж, женщина в Аравии сохраняет свою фамилию, а вместе с ней и статус ее семейно-родового клана в родоплеменной общине. Женщину в Аравии – с рождения и до смерти – величают дочерью своего отца, добавляя эти слова к ее имени (Фатима бинт Мухаммад, к примеру). Когда в разговоре даже с родным и близким ему человеком араб Аравии ведет речь о своей жене, то имени ее не называет. Вместо этого говорит: дочь такого-то, либо «мать моей семьи» (умм усрати).

Интересными наблюдениями о женщинах Омана делится в своей увлекательной книге «Вояж вокруг мира» врач М. Расченбергер, сопровождавший в 1835 г. американскую посольскую миссию в Маскат. Женщина, по его выражению, представляла собой довольно «затратную статью» в бюджете любого оманского мужчины. Жена «аравийского джентльмена», пишет он, должна была иметь не менее двух десятков платьев и четырех нарядных, разных цветов, кашемировых накидок-вуалей, а также золотые и серебряные кольца с драгоценными камнями, непременно рубинами и бриллиантами, притом на каждом из пальцев ног и рук.

Помимо четырех жен, у состоятельного оманца имелось, как правило, около трех – четырех наложниц, абиссинок в основном и черкешенок (15).

Лицо своей избранницы, с семьей которой оманец хотел породниться, он видел только после свадьбы. Вместе с тем, прежде чем посвататься, обязательно «наводил справки» о том, как выглядит девушка и «какой у нее характер». Помогали мужчине в этом деле его сестры, мать и их рабыни-служанки. В том случае, если их отзывы о девушке совпадали, и, что не менее важно, соответствовали вкусу мужчины, то он делал предложение: встречался с отцом девушки и сообщал ему, что хотел бы взять его дочь в жены.

Если молодой человек или уже женатый мужчина по каким-то соображениям не устраивал отца девушки, то ему деликатно, но сразу же давали понять это. Фраза насчет того, что требуется, дескать, время, чтобы обдумать поступившее предложение, означала, что к предложению жениха в этом доме относятся прохладно. Если же отец девушки положительно реагировал на предложение о женитьбе, то прежде чем сообщить дочери об этом, как бы невзначай, говорил ей, что собирается устроить обед в честь такого-то семейства. И внимательно наблюдал за ее реакцией. И только после этого ставил дочь в известность о том, что такой-то человек хочет взять ее в жены. На языке семейного обихода тех лет это означало, что договоренность насчет женитьбы состоялась, и надо готовиться к свадьбе.

Знакомых и друзей обоих семейств оповещали о предстоящей свадьбе служанки-рабыни. Обряженные в нарядные одежды, они обходили их дома и сообщали о дне свадьбы. Делали это, надо сказать, охотно, так как получали за свою работу вознаграждение – и от обоих семейств, и от приглашенных на свадьбу людей.

Свадьбы в городах, где проживали семейно-родовые кланы одного и того же племени, тесно переплетенные между собой родственными узами, гуляли подолгу – от 3 до 7 дней. Много времени занимала и сама подготовка к свадьбе. Одета невеста, к какой бы семье она не принадлежала, к бедной ли, или богатой, должна была быть во все новое, с головы до ног. Более того, иметь «достаточное», как тогда говорили, количество нарядов, и менять их в течение свадебных торжеств не менее двух раз в день.

За восемь дней до свадьбы выходить из дома девушке не полагалось. В это время происходило «наведение красоты» невесты: ее подвергали довольно болезненной тогда процедуре удаления волос с ног; расписывали хной кисти рук и ступни ног. Заказывали у парфюмеров свадебные духи (рхийа) в специальных флаконах.

Играть свадьбу начинали вечером, в доме отца невесты. Сам акт бракосочетания проходил прямо накануне пиршества. Проводил его судья племени (кади). Если по какой-то причине кади в это время в племени отсутствовал, то церемониал исполнял (с обоюдного согласия семейно-родовых кланов жениха и невесты) кто-либо из старейшин племени. Невеста на нем не присутствовала, ее представлял отец.

Подарки, полученные невестой на свадьбу, считались ее исключительной собственностью. Если невеста была из семьи богатой и знатной, то, помимо драгоценностей, ей могли подарить и рабов, и крупные объекты недвижимости. Дом, к примеру, или сад финиковых пальм.

На третий день после акта бракосочетания, часов в 9-10 вечера, подруги новобрачной окуривали ее благовониями, опрыскивали духами и торжественно препровождали в «брачные покои» (в племенах кочевников это происходило в тот же день). Муж с друзьями встречали ее у дверей. Пожелав молодоженам счастья, друзья и подруги удалялись. Вступив в «брачные покои», куда женщина входила, заметим, первой, мужчине надлежало соблюсти, согласно традиции, следующие правила. Во-первых, если место семейно-родового клана жены в родоплеменной общине было выше, чем у мужа, то первым с женщиной должен был заговорить мужчина. Затем он подходил к женщине и клал у ее ног подарок. На языке свадебного церемониала это означало, что мужчина просит женщину снять чадру, открыть лицо и предаться любви. Люди небогатые делали такой подарок в виде небольшой суммы старинных серебряных монет в кожаном мешочке, а состоятельные преподносили ларцы с драгоценностями и расшитые жемчугом кошельки с теми же монетами, серебряными и золотыми.

После первой брачной ночи свадебные торжества перемещались из жилища отца невесты в дом ее мужа, где продолжались (в зависимости от «толщины его кошелька») 3, 7 или 14 дней. Новобрачных в это время мог навестить и поздравить любой из горожан. Всех гостей непременно угощали: сладостями и прохладительными напитками.

Особым вниманием пользовались на свадьбах сказатели легенд и преданий. Они развлекали гостей тем, что доставали из бережно хранимой ими коллективной памяти племен малоизвестные истории, связанные с именами породнившихся семейных кланов.

Медовый месяц молодожены проводили у себя в доме. В течение первой недели после свадьбы никуда не выходили и нигде не показывались; и их никто не навещал. По истечении этого времени дом вновь наполнялся шумом и гамом. Молодожены принимали друзей и подруг; жена – на женской половине жилища, а муж – на мужской (16).

Довольно часто в былые времена отцы выдавали дочерей замуж за своих кредиторов, чтобы разделаться с долгами.

Если замужняя женщина-горожанка намеревалась навестить подругу или знакомую, то заблаговременно оповещала ее об этом, послав к ней (вместе со своим кальяном) рабыню-служанку. Отправляясь в гости, надевала лучшие одежды. Центральное место в наряде занимали драгоценности, подаренные мужем. Тем самым женщина демонстрировала подруге или знакомой доброе к себе отношение «ее мужчины»; показывала, что муж ее любит, и не жалеет средств ни на наряды, ни на драгоценности. Ходили женщины в гости и принимали у себя званых на посиделки либо по утрам, когда мужья, отправляясь по делам, покидали жилища, либо же по вечерам, когда мужчины собирались у кого-нибудь из них в доме на маджалисах, традиционных встречах за кофе с кальяном.

По тому, где женщины, разуваясь, ставили обувь при входе в дом, можно было довольно точно определить положение каждой из них в племенной общине. Представительницы знатных семейно-родовых кланов снимали обувь прямо у порога, чтобы, переступив через него, сразу же шагнуть на ковер, разостланный на полу. Остальные оставляли ее справа или слева от порога. Обувь, входя в жилище, снимают в Аравии, руководствуясь теми же правилами, и сегодня.

Гостя в доме араба Аравии непременно угощают финиками и кофе, фруктами и сладостями. Кофе подают всякий раз, как в помещение входит новое лицо. Хозяин жилища, где встречаются женщины, если он в это время находится в доме, на глаза им не показывается. В том случае, если он захочет переговорить с кем-либо из своих родственниц, присутствующих на встрече, то попросит служанку или дочь пригласить ее в другую комнату. Также поступит и женщина, если ей вздумается переброситься парой слов с кем-либо из ее родственников, присутствующих на маджлисе, проходящем на мужской половине дома (17).

Когда муж умирал, рассказывала в своих «Воспоминаниях арабской принцессы» дочь владыки Омана и Занзибара, то жены и наложницы облачались в траурные одежды, «закрывались в темных комнатах и несли траур на протяжении четырех месяцев» (в доисламской Аравии – в течение года). На дневной свет не выходили. Пользоваться парфюмерией и благовониями им это время запрещалось категорически. Двери жилища умершего неделю, а то и две, оставались открытыми, для всех и вся, днем и ночью. Всякий мог войти, выразить соболезнования и пригубить пищу со стола, выставленного во дворе дома.

По окончании срока траура жены-вдовы исполняли церемониал очищения: тщательно омывались, с головы до ног. При этом рабыни– наложницы умершего господина с его мечами и кинжалами в руках стояли позади вдов. И, издавая звон ударами клинков, оповещали, по верованиям тех лет, человека, «ушедшего в мир иной», что траур по нему исполнен. После этого вдовы надевали на себя обычные одежды, и могли снова выходить замуж (18).

Ритуал траура и обычай оплакивания умершего соблюдались строго. Наемные «плакальщицы» и близкие родственницы посыпали головы пеплом и пылью, стригли волосы, громко рыдали и рвали платья на груди. В случае смерти главы семьи, вспоминал Буркхардт, женщины окрашивали руки и ноги синей краской. Этот «видимый знак печали» сохраняли в течение восьми дней, воздерживаясь, все это время, от употребления молока. Даже вносить его в дом не разрешали, ибо белизна молока «не соответствовала цвету скорби и печали».

Приготовлением тел умерших к погребению занимались и занимаются в Аравии «мойщики покойников» (мурдишуры). В прошлом такие люди назначались, к слову, шейхами; настолько эта работа считалась ответственной. По сложившейся традиции, об умершем человеке сразу же ставили в известность кади (судью); затем приглашали «мойщика усопших» (мужчину или женщину соответственно). Одежда и все другое, что имелось на человеке в момент его смерти, включая драгоценности, становились собственностью «мойщика». Такие вещи считались у арабов Аравии «нечистыми»; к ним никто из родных и близких усопшего не прикасался. Даже драгоценности покойницы, хранившиеся в ларце в ее покоях, и те, как правило, либо распродавали, либо просили ювелиров основательно их переделать. Носить и дарить ювелирные украшения покойников, по существовавшему тогда поверью, было не принято (обычай этот в силе и поныне).

Вымыв тело покойника, «мойщик» и в наши дни заворачивает его в саван с вышитыми на нем изречениями из Корана; окуривает благовониями и опрыскивает духами. Саван – непременный и обязательный атрибут погребения. Почетным среди мусульман считается быть «облаченным» после смерти в саван, привезенный из Мекки по возвращении из хаджжа (там его мочат в воде из Священного источника Замзам и высушивают у стен Каабы). Умереть и лечь в могилу без савана – это в глазах арабов Аравии величайший позор. Поэтому, отправляясь с торговым караваном в «чужие земли» или выступая против врага, бедуин в старину обязательно брал с собой и погребальный саван.

При похоронах «государева человека», чиновника, к примеру, или писца, в могилу с телом усопшего клали тогда, с одной стороны, тюрбан и пояс, а с другой – оружие. О смерти человека, пользовавшегося уважением и почетом среди соплеменников, возвещали с горы.

Над могилами простых людей насыпали холмы и воздвигали камни; над захоронениями владык и правителей, равно как и шарифов Мекки (избирались из потомков Пророка Мухаммаде), возводили склепы из камня, с колоннами по всем четырем углам. На каменном столбе-стеле над погребением усопшего или усопшей наносили рисунок тюрбана или вуали, даты жизни и изречения из Корана. Покойников из высшего сословия зачастую хоронили неподалеку от могил мусульманских мудрецов или отшельников (марабутов) (19). Во времена джахилийи (язычества) на могиле умершего приносили в жертву животное. Оставляли на ней, порой, привязав к камню, верблюдицу покойного; и умертвляли ее голодом (голову верблюдицы, накрыв ее чепраком, поворачивали к хвосту и закрепляли в таком положении к телу). После исполнения всех обрядов погребения устраивали тризну.

Процедура разводов у арабов Аравии, отмечал уже упоминавшийся нами в этой книге М. Расченбергер, врач американской посольской миссии в Оман, – «простая донельзя». В присутствии свидетелей мужчине достаточно сказать, что он разводится – и развод признается состоявшимся. В 2012 г. в Дубае, например, имело место 1129 официально зарегистрированных разводов, то есть по три, а порой и по четыре в день. Треть из них приходилась на коренных жителей; и это притом, что их доля среди населения Дубая не превышала и одной пятой (20).

Традиционными ремеслами арабов Аравии прошлого историки называют гончарное, дубильное и кожевенное, кузнечное, ювелирное и плетельное, а также ткачество. Центрами ткачества в землях Эш-Шамал (ОАЭ), к примеру, считались оазис Ал-’Айн и эмират Рас-эль-Хайма. Именно там, по словам торговцев, изготавливали отменные полотна для шатров, плащ-накидки и одеяла.

В тех же районах, богатых хорошей глиной, процветало гончарное ремесло. Вместе с тем, глиняные сосуды, предназначавшиеся для приготовления риса или варки мяса, зачастую завозили в Прибрежную Аравию из Персии, где их делали из особых, огнеупорных и водостойких сортов глины, которых в Аравии не имелось.

В оазисах занимались плетельным ремеслом (хус): вручную мастерили из пальмовых листьев циновки и корзинки, шляпы и веера, а из волос животных и пальмовых волокон – веревки и канаты. Центрами по изготовлению золотых и серебряных ювелирных украшений в тех же землях Эш-Шамал выступали Дубай и Шарджа. В особой чести у горожан были в те времена «дверных дел мастера» или «резчики лиц дома», а также кузнецы-оружейники и корабелы, артели которых представляли собой дружные, хорошо спаянные профессиональные сообщества.

Аравия торговая. Торговцы в Аравии – люди уважаемые и влиятельные. В старину, возвращаясь из «чужих земель», будь то из Дамаска или Багдада, Тира или Александрии, Византии или Андалусии, они, по традиции, обязательно делились с соплеменниками, сидя по вечерам за чашечкой кофе, рассказами обо всем увиденном и услышанном.

Крупным центром коммерции Древней Аравии являлась Мекка. В сезон паломничества туда стекались купцы с товарами со всего Востока. Особенно славилась Мекка торговлей ювелирными изделиями, ароматами и хной. Практически каждый второй из паломников увозил из Мекки, в подарок родным и близким, флаконы с розовой водой (ее поставляли в Священный город мастера-парфюмеры из Та’ифа).

Главным центром торговли верблюдами в Аравии в начале XX столетия слыла Бурайда, кожами – Риджал (Асир), лошадьми чистой арабской породы – Хаиль (Джабаль Шаммар), камедью – Хамис Абида (Асир), огнестрельным оружием – Бирк (Оман) (21). В местечке Бирк находился огромный оружейный склад, откуда оружие вывозили во все шейхства Аравии и даже в Южную Персию.

Медина (Йасриб до переселения в него в 622 г. Пророка Мухаммада), лежавшая на караванном пути между севером и югом полуострова, выступала важным центром транзитной торговли, через который осуществлялась доставка благовоний из Йемена в Сирию (Аш-Ша’м). Город располагал разветвленной сетью рынков с «разнообразной специализацией». Сук Кайнука’ (принадлежал племени бану кайнука’) был широко известен своими лавками оружейников и ювелиров; Сук Хабаш – торговлей рабами. Поскольку Медина обладала обилием источников, пальмовых деревьев и земель, пригодных для выпаса скота, то на рынках города активно торговали продуктами сельского хозяйства, в том числе финиками и домашними животными. Община ювелиров-евреев, проживавшая в Медине и державшая лавки на рынке Сук Кайнука’, насчитывала 300 человек.

Еще до ислама, сообщает Ибн Исках, Медина обрела статус «важной торговой станции» для купцов, возвращавшихся в Аш-Ша’м (Сирия) из своих поездок в Хиджаз и Йемен. Способствовала торговле в Медине и гавань Ал-Джар, что на берегу Красного моря, в трех днях пути от города. Туда «прибывали и бросали якорь» суда с товарами из Абиссинии (Эфиопии), Адена, Египта, Китая и «всех городов Индии».

В эпоху Пророка Мухаммада на рынках Медины ходили серебряные и золотые монеты, дирхамы и динары соответственно. Дирхамы – двух видов, так называемые полные (ал-вафийа) и старинные (ат-табарийа). Выпускали эти монеты в Персии и Византии. На одной из сторон византийского золотого динара имелось изображение императора Восточной Римской империи. Серебряный дирхам попал в Аравию из Персии. Этим объясняется и изображение на нем Хосроя, древнего царя персов. Так продолжалось до тех пор, пока халиф ’Умар ибн Хаттаб (правил 634–644) не основал первый в Аравии монетный двор, ставший чеканить дирхамы персидского образца (с изображением царя персов Хосроя), но со словами «Слава Аллаху» на одной стороне монеты и «Нет Бога, кроме Аллаха» – на другой.

Встречались на рынках Аравии во времена джахилийи (язычества) и в годы раннего ислама деньги Набатейского царства и Пальмиры. Попадались и самые ранние денежные знаки арабов Аравии – химйаритские: с изображениями совы (след влияния древних греков, активно торговавших с «землями благовоний») и кинжала (символ арабов Древней Аравии), а также именем царя, его полным титулом и названием города, откуда «родом» монета (21*).

Что касается названия города Йасриб, переименованного впоследствии в Медину, то, по мнению нескольких арабских историков, связано оно с человеком по имени Йасриб ибн Хузайл ибн ’Арим, род которого переселился в те места после отпадения от племени ’ад, «арабов утерянных».

Основными статьями аравийского экспорта в 1910–1912 гг., к примеру, арабы-торговцы называли шкуры домашних животных, жемчуг, кофе, финики, благовония и раковины. Пошлины в портах взимали разные. В Джидде, скажем, притом на все ввозимые в Хиджаз товары, она составляла 11 % от стоимости груза. Если он поступал в Джидду на судне из турецкого порта, то от пошлины освобождался. В Ходейде (Йемен) предметы импорта обкладывались пошлиной в 11 % (8 % брали товарами, 3 % – деньгами), а экспорта – сборами в размере 10 % (оплачивались исключительно товарами). Если грузы уходили в порты Турции, то пошлина не предусматривалась. На Бахрейне таможенные сборы на предметы ввоза – в размере 5 % от их стоимости – покрывались товарами. В Маскате и других портах Омана таможенная пошлина на импорт любых, за исключением оружия, товаров составляла 5 % от их стоимости. Ввозимое в страну оружие облагалось пошлиной в 6 %, а также дополнительными портовыми сборами в размере (в пересчете на американские доллары) 0,5–1 долл. США за единицу товара, то есть за ружье или пистолет. Единственной беспошлинной зоной (с 1850 г.), если так можно сказать, в Прибрежной Аравии являлся Аден; под таможенные пошлины там подпадали только алкоголь и табак (22).

В 1903 г., по данным британского внешнеполитического ведомства, через Аден было вывезено товаров на сумму 2 621 780 фунтов стерлингов, а через Бахрейн – 1 169 471 фунтов стерлингов. Объем экспорта через Ходейду составил 400 700 ф. ст. (в том числе 2365 тонн кофе, на сумму 151247 ф. ст.; и 977 тонн выделанных кож, на сумму 84700 ф. ст.); а через Маскат – 277580 ф. ст. Суммарный объем аравийских товаров собственного вывоза, прошедших в 1903 г. через порты Аден, Ходейда, Джидда, Маскат и Манама, оценивался в 2 573 543 ф. ст. (1909 г. – около 3 млн. ф. ст.) (23).

Рассказывая об Аравии торговой, следует отметить, что в течение продолжительного времени порты Южной Аравии служили местами оптовой торговли самыми ценными товарами Древнего мира. Из Индии через них поставляли сандаловое дерево, перец, корицу, драгоценные камни и олово; из Африки – черное дерево, перья страусов, золото, слоновую кость и рабов. Из самой Аравии (из Йемена и Омана) вывозили мирру, ладан и амбру; с острова Сокотра – алоэ и камедь драконового дерева, а из Персидского залива и Красного моря – жемчуг и кораллы (24).

Один из оживленных торговых маршрутов Аравии пролегал между Хадрамаутом, «обителью благовоний», как отзывались об этом крае сами аравийцы, и Саной с ее 10 крупными специализированными рынками. Из Хадрамаута в Сану везли ладан и мирру, кассию и индийский кардамон, зерно и масло, шерстяные одеяла и женские накидки абайи, войлок для шатров, шкуры домашних животных и перья страусов. Из Саны в Хадрамаут вывозили (речь идет о середине XIX столетия) холодное оружие, оковы для рабов, ружья и гвозди, золотые и серебряные монеты и ювелирные украшения с ними, кофе, золото и серебро, бумагу и порох, сухофрукты и табак. Транспортные расходы – «за одного верблюда в день с одним человеком и багажом при нем, не превышающим нормы установленного веса для перевозки на вьючном животном», – равнялись 3 франкам (25).

Торговый караван, передвигавшийся по землям Аравии, должен был платить племенам за прохождение их территорий установленную ими денежную сумму, либо останавливаться и торговать с ними (в этом случае плата за проход не взималась) (26).

Во главе каравана стоял раис. Им выступал один из членов артели погонщиков верблюдов, специализировавшихся на обслуживании того или иного конкретного торгового пути, хорошо знакомый с раисами аналогичных общин, работавших на других маршрутах. Все участники каравана находились под личной защитой раиса. Случалось, что человек, настигнутый в дороге теми или иными важными для него новостями, будь то семейного характера или делового, вынужден был срочно менять маршрут передвижения. Тогда его передавали, из рук в руки, как говорится, раису другого каравана. Происходило это в местах пересечения дорог, где находились ханы для отдыха. Если нужный караван к тому времени уже снимался с места стоянки, то раис посылал ему вдогонку – вместе с «клиентом» – своего слугу. Подтверждением подлинности, как теперь бы сказали, обращения о помощи служило личное оружие раиса (нож или кинжал с «гербами» рода и артели). Слуга предъявлял это оружие раису другого каравана, и излагал ему просьбу своего господина (27). Система работала безотказно.

Для того чтобы получить звание раиса, погонщику необходимо было иметь безупречную репутацию и среди членов своей артели, и всего профессионального сообщества в целом; слыть человеком честным, умным, решительным и ловким. Владеть «искусством вождения караванов» по пустыне в ночное время, ориентируясь по звездам и «запахам пустыни» (оказывается, есть и такие), «цвету и вкусу песка». Знать, «как пальцы на руке», все «караванные тропы в море песка», места расположения колодцев, стоянок для отдыха, а также «способы ухода от опасностей». Быть лично знакомым с шейхами племен, через земли которых передвигался ведомый им караван; более того, пользоваться их доверием. Обладать навыками врачевания: «умением лечения» ран, расстройств желудка, снятия лихорадки и оказания помощи при вывихах и переломах рук. Располагать набором медикаментов от укусов змей и скорпионов.

Раису в его команде подчинялось несколько наибов, то есть помощников-охранников, и секретарь-писарь (хруджа). Обязанности последнего заключались в том, чтобы должным образом, в соответствии с требованиями земель и царств, через которые передвигался караван, оформлять «свидетельства о смерти», а также информировать родных и близких умерших об их предсмертной воле. Раис лично отвечал за безопасность каждого члена своего каравана и за ущерб, причиненный его грузу. Если караван подвергался нападению, и кого-либо ранили, то раис выплачивал потерпевшему так называемую страховку (диа), заранее оговоренную и скрепленную договором, притом как за полученные раны, так и за порчу или утрату имущества и груза.

Предъявлять какие-либо претензии раису в пути строго– настрого запрещалось, вплоть до прибытия каравана в пункт назначения. В каждом из них имелись так называемые представительства артелей погонщиков, где и разбирались все жалобы и претензии, связанные с обслуживанием каравана (28).

Имущество умиравшего в пути участника каравана, включая личные вещи и груз с товарами, распродавали, а деньги, вырученные от продажи, возвращали его семье. Если ни родных, ни близких у него в Аравии не находилось, то деньги поступали на нужды мечети, прихожанином которой он состоял (29), и о чем непременно информировал раиса каравана и писаря при заключении договора.

Всем чужеземцам-неарабам своего каравана раис выдавал выписанные его секретарем анайи, то есть удостоверения личности. В них обязательно указывались имя владельца документа, имя раиса и маршрут передвижения каравана.

Основу коммерции Древней Аравии составляла торговля благовониями – ладаном и миррой; земля благовоний – Южная Аравия. Благовоний этих росло там так много, писал древнеримский энциклопедист Плиний Старший (22/24-79), что сабеи даже варили себе кушанье на кострах из ладана и мирры. И поэтому от городов и селений их шел такой же дивный запах, как от алтарей храмов, греческих и римских. Владыки-воители Древней Персии и властелины царств в Месопотамии брали дань с покоренных ими народов «страны благовоний» ладаном и миррой. Дарий, к примеру, – в размере 1 тысячи талантов ежегодно (один талант приравнивался к 25, 902 кг.).

Согласно легенде, бытующей в племенах Хадрамаута, Мирра, дочь одного из царей Древнего Кипра, страшно прогневала отца своего, когда сошлась со слугой-рабом. Узнав, что царь-отец решил казнить ее, она бежала в земли далекой и загадочной «страны благовоний». Там, тоскуя по дому, по родным и близким, и обливаясь горькими слезами, иссохла настолько, что стала походить на тень дерева. Боги, благоволившие к ней, заметили это сходство, и превратили ее в дерево, но непростое, а благовонное. И назвали его миррой (30). И вот почему. Сок, стекающий с порезов на этом дереве, как слезы со щек девушки-беглянки, – горькие на вкус (слово «мирра» в переводе с арабского значит «горький»). Но вот кусочки застывшей камеди мирры, будучи зажженными в курильнице, источают сладкий и приятный запах, такой же, как в свое время волосы и кожа красавицы Мирры.

Из истории благовоний известно, что пристрастием к ним отличалась Клеопатра. На ладьях этой удивительной женщины– властительницы Египта, ходивших по Нилу, ставили надушенные паруса, чтобы запах, источаемый ими, «стелился по ее пути» и оповещал и простых подданных, и служилый люд на царских стоянках вдоль реки о скором явлении им себя царицей. Клеопатра принадлежала к Дому Птолемеев. Знала латинский, арамейский и греческий языки. Много времени, по свидетельствам древних историков, проводила в александрийском Мусейоне, в этом известнейшем в Древнем мире «центре мудрости», где работали многие именитые ученые прошлого. Покорила своей красотой и умом таких ярких личностей, как Гай Юлий Цезарь (100-44 до н. э.) и Марк Антоний (83–30 до н. э.). В 51 г. до н. э. вместе с братом стала править Египтом. В 48 г. до н. э. руками Цезаря, разбившего флотилию Помпея, защитила Египет от Рима.

Клеопатра регулярно отправляла в «страну благовоний» специальные торговые экспедиции. Уходили они из современного Суэца, бывшего Клеопатриса. Оттуда, кстати, в 25 г. до н. э. римляне предприняли не увенчавшийся успехом знаменитый «аравийский поход», которым руководил префект Египта Элий Галл. Возвращаясь из «земель сабейских», торговцы везли Клеопатре не только благовония, но и широко известные в Египте женские аравийские ароматы, а также тушь для ресниц, коралловые заколки для волос и «царственный», как сама она его называла, аравийский жемчуг.

Принятие Клеопатрой ванн с лепестками роз и умащение тела благовониями и ароматами являлось обязательным атрибутом «церемониала подготовки к ночам любви». Проходить они должны были, по ее словам, в обрамлении букета незабываемых запахов. По поверьям, пришедшим в Египет из Аравии вместе с благовониями, дымы ладана и мирры изгоняют из домов злых духов, усмиряют гнев повелителей и помогают женщинам «пленять сердца мужчин».

Таким же высоким спросом, как и благовония, пользовался среди иноземных купцов аравийский жемчуг. В 1896 г., например, суммарный объем продаж жемчуга на Бахрейне оценивался 303941 ф. ст. или 1,5 млн. долл. США. В «жемчужной охоте» в водах вокруг Бахрейна в 1896 г. участвовало 5 тысяч парусников, в том числе 900 с Бахрейна, и 30 тысяч чел. Стоимость снаряжения одного парусника не превышала, к слову, 1600 долл. США (31).

Отличительная особенность аравийского парусника того времени, будь то самбуки или баккары, шуа’йи (шуи) или баттилы, – это вырезанное из дерева носовое украшение (кубайт), покрытое кожей животного, принесенного в жертву при спуске судна на воду. Экипаж парусника, выходившего на «жемчужную охоту», насчитывал, как правило, 18–20 чел. Состоял из восьми ловцы-ныряльщики (гаса); девяти-десяти подъемщиков (сайюбов) и ученика (валида), отвечавшего за уборку парусника. Имелся на нем и так называемый ал-мусалла, то есть истовый правоверный, совершавший намазы вместо тех членов экипажа, кто в установленное для молитвы время занимался ловлей жемчуга, и не мог поклониться Богу, исполнить одну из священных обязанностей мусульманина. Между собой ловцы обзывали такого человека словом «ал-джиллас», то есть «сидак», так как на нем лежала еще и обязанность по приготовлению пищи и кофе.