Текст книги "Москва за океаном"
Автор книги: Игорь Свинаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Глава 19. Пьяный за рулем – американский преступник
Вся Москва безнаказанно водит свои автомобили по пьянке. Всем это сходит с рук. И только одному человеку не повезло: он попался. Он стал изгоем и парией. Он один против всего остального общества. Все знают: «Да, попал этот МакГофф…» На него разве только пальцем не показывают.
Год назад Майк совершил страшное преступление: его поймали за рулем пьяным. И с тех пор за это мучают, издеваются, унижают, тянут деньги. Майк живет в постоянном страхе. Он практически бросил пить. Редкие спорадические пьянки не могут утолить его жажду. Обиднее всего то, что все кругом пьют, как пили! А он – один такой…
Вы усмехнетесь и спросите: а что ж он сразу не дал гаишнику 100 долларов, чтоб назавтра забыть о неприятности? Или на худой конец назавтра 400 долларов, чтоб забыть послезавтра?
А потому не дал, что нет в Америке русских гаишников. Так что некому дать денег. Невозможно тут откупиться от судьбы, и потому остается человек со своей бедой один на один. В мире капитала, как писала "Правда" – та, которая в кавычках, – никому нет дела до проблем "маленького" человека.
В первый раз его поймали пять лет назад. Он ехал из бара домой в ночи, разумеется, пьяный. И тут его догоняет и тормозит полицейская машина, а в ней лично начальник московской полиции Ральф Рогато, широко известный своей итальянской неподкупностью и беспощадностью к правонарушителям. Майк заспорил, что он-де не пьяный. Ну что, поехали в госпиталь. Померили там алкоголь в крови, оказалось – 1,22 промилле. (А позволено в Америке напиваться за рулем не более чем на 0,8 – если человек автолюбитель; профессионалам разрешают не более 0,4. Опытные люди, чтоб не превысить, пьют один дринк в час. Дринк, условная американская единица, составляет ничтожно малую величину – кружка пива, или рюмка водки, или стакан вина. – Прим. авт.)
Тогда, по первому разу, он легко отделался, считай, даром ушел. Всего-то 300 долларов штрафа, да еще 1000 адвокату, потому что не положено в условиях развитой демократии судить гражданина без защитника. Ну и еще по мелочи, это простая американская рутина: просидеть десять дней – разумеется, выходных – на лекциях о вреде алкоголя. И еще – я чуть не забыл такую мелочь – Майк четыре субботы подряд, в самую июльскую жару, по десять часов без перекура, выполнял общественные работы, как-то: сеял траву, сажал деревья, мел улицы и трудился на заводе по переработке мусора.
В общем, отделался парень легким испугом.
Легкость оказалась обманчивой. Сегодня, с высоты своей мудрости, Майк уже осознает:
– Зря я тогда не сделал выводов. Я продолжал по пьянке садиться за руль…
Но выводы сделать было все-таки очень непросто… Потому что трезвость и автомобиль в Москве, как и почти везде в Америке, – понятия практически несовместимые. Ведь пешком тут ходить не принято, даже когда близко. Тротуаров почти нет… И потом, даже живущие в пределах пешей досягаемости не могут же всю жизнь ходить в один и тот же бар.
И вот спустя четыре года новый, второй удар судьбы пришелся Майку по тому же самому месту. Дело было в Атланте. Там он выпил, сел за руль и попал в ДТП – столкнулся с легковушкой.
Та машина хоть и была виновата, но оказалась трезвой, и потому отвечать пришлось одному Майку. А Майк всю ночь просидел в атлантском баре Buckhead ("Оленья голова"). И алкоголя у него в крови было почти в два раза больше, чем позволяет полиция, – 1,3 промилле. Представьте себе: ночь на нарах, а утром вместо опохмелки – в суд. Суд благодаря всеобщей компьютеризации был очень короткий. Поскольку первая поимка всплыла сразу, Майк оказался особо опасным рецидивистом. И приговор ему был такой: 30 суток тюрьмы. Если нет возражений, можно прямо сейчас приступать…
Ну и кроме того, разумеется, опять ударили долларом. Адвокат – 1500. Штраф – 1800. Оплата услуг преподавателей в автошколе (занятия там – часть наказания) – 300.
А, не хотите сразу в тюрьму, еще будете с адвокатом совещаться? И то сказать, пусть свои полторы "штуки" отрабатывает… Тогда платите залог – 1200 – и мы вас пока выпускаем.
Праздник этого временного освобождения был вполне "со слезами на глазах". В расстроенных чувствах прибыл Майк в Москву. На автобусе. С пересадками. Зато в пути можно было спокойно выпивать.
Расходы множились. Ремонт обеих машин – 8 тысяч. Поскольку все застраховано, платит вроде бы страховая компания. Но это только на первый взгляд так кажется. А на самом деле, узнав, что авария была по пьянке, компания расстраивается и поднимает страховку. К примеру, обыкновенно Майк платит страховки за две машины и одну моторную лодку – тысячу в год. А теперь поднимают до 10 тысяч. Вот вам и якобы бесплатный ремонт. Страховая компания еще и "штуку" наварила на чужом горе. Таким образом, в целях экономии "шевроле-блейзер" придется продать, а ездить на оставшейся "субару" десятилетней давности. Тогда плата за страховку упадет тыщ до трех. Если совсем прижмет, тогда впору и лодку продавать.
Кроме материальной стороны удар был нанесен и по моральному облику пострадавшего. Отец расстроился: сын – правонарушитель! Мать плакала, но сына, родную кровь, выгораживала: это закон слишком суровый, а мой мальчик, он хороший!
С лета и до января Майк готовился к новому суду. Исправно платил штрафы и бесплатно занимался общественно полезным трудом: чистил по Москве всякую грязь, какая попадется, мусор собирал… За это мэрия охарактеризовала его положительно в особом письме (выдано для предъявления в суде). Еще он ходил в церковь и там в свободное от работы (и от пьянства тоже) время красил лавки. И батюшка ему дал божескую характеристику…
Майк понимал, что посадить могут в любой момент. И в январе поехал в Атланту, собственно говоря, сдаваться. Чемоданчик прихватил допровский… Перед его мысленным взором проносилась, как положено, вся его юная предыдущая жизнь.
Но суд в Атланте принял к сведению как квитанции об уплате всего, так и характеристики с мест жительства, работы и отправления религиозных культов: молодец!
Майк, вздыхая, рассказал мне о крушении своей частной жизни, то есть фактически о ее упразднении. Потому что если его поймают в третий и решительный раз, то отнимут права. А это будет означать полную потерю работы! Ведь ни метро, ни иного какого общественного транспорта не то что в Подмосковье, но и даже в Москве нет. А работу, которая заключается в проверке торговых точек на обвес и обсчет, Майк выполняет при помощи автомобиля. В общем, безработица и крах всей жизни… А пешком до бара не дойти…
– Ну так дома пей!
– Как это – дома? Ты с ума сошел? Вот так цинично на глазах у родителей? Все-таки я их уважаю. Тем более один я не могу пить, а чтоб компанию пьяную домой тащить, так лучше умереть, чем такой позор…
Единственная теперь для него возможность расслабиться – это взять отпуск и уехать на дачу, что на берегу озера, и там сесть и пить вволю.
В итоге на том январском слушании суд, учитывая примерное поведение МакГоффа, решил его поощрить, то есть скостить срок. Вместо тридцати дней предложено ему было отсидеть всего пять. Усталый от прений и пререканий адвокат советовал сдаться, отсидеть и забыть… Тем более что ему наперед уплачено, на результат, собственно, плевать, лишь бы дело с плеч долой. А то придется из-за каких-то полутора тыщ второй раз в суд тащиться.
– Но теперь, теперь-то это для меня урок. Я теперь понял важную вещь в жизни!
Я знал наперед, что он мне сообщит.
Он скажет: "Я ездил и штрафовал продавцов за недовесы, и сам на глаз отличал ошибку от злого умысла, и на сотни долларов наказывал людей своей властью, и был собой вполне доволен и никогда не мучился. Но теперь я знаю истину: не судите, да не судимы будете!"
Однако и размечтался же я. Нет, никогда не понять иностранному путешественнику жизни в чужой стране. Вот какую мудрость вынес Майк из этой катастрофы:
– Теперь я знаю: нельзя по пьянке садиться за руль!
Впрочем, если перевести это на русский, получится что-то вроде: кара Божья неотвратима.
Глава 20. Miss Moscow
Выезжающий из Москвы в Нью-Йорк натыкается на странный дорожный знак: «Эту милю шоссе поддерживает в чистоте Дженни Хейм – Мисс Пенсильвания».
Мало ли непонятного в чужой стране! Да полно. И потому я много раз проезжал мимо загадочного знака туда-сюда, не особо задумываясь о его смысле. Но однажды я таки все бросил и пошел выяснять, какая могучая и безжалостная сила вышвырнула первую красавицу огромного – нормальные страницу атласа занимают, а этот забрал целый разворот – штата на самое дно жизни: в уборщицы.
Ну, узнал номер в справочной, позвонил, назначила она мне встречу. Еду… Это ведь точно не каждый день случается, чтобы рассматривать красавиц – не издали и мельком, а вблизи и долго, пока самому не надоест. Когда так, издалека, чувствуешь себя обманутым… ну мелькнет по ТВ хорошенькое личико, и что? Или карточка в газете; там можно точно рассмотреть, что ноги длинные и бюст имеется, и все. Из-за чего же, думаешь, убивались люди? Серо, бледно… Еще, конечно, требуется красавице соблюсти такое условие: чтоб не так, что у тебя одного слюни текут, а других не впечатляет. И еще чтоб не такие были, которые сами себя считают красавицами, и больше никто, а настоящие, писаные. Писаная красавица ведь почему так называется? А на нее выписана справка об официальной красоте. Но лучше, конечно, от таких писаных красавиц держаться подальше, чтоб своими руками не создавать себе в жизни лишних разочарований. Я однажды брал интервью у одной Мисс Россия. Оно хоть было и короткое, минут десять, но уж как-нибудь смог я ее рассмотреть и оценить. Она была девушка с хорошими манерами и в замечательном платье, и была она несколько длиннее моих 1,8 метра – причем последнее да точно ли ее украшало? Но, боюсь, она прежде в жизни никогда не испытывала горячего чувства, с которым редкие счастливые девушки натыкаются на глупые напряженные взгляды встречных мужчин.
В общем, к встрече с первой красавицей большого штата я, как видите, готовился.
И вот, значит, захожу… Слава Богу! Ничего у меня при виде ее не пересохло, и не взволновалось, и не отвлекло меня от размеренного существования, и я мог себе позволить роскошь спокойной ленивой беседы с разумной долей любопытства. И равнодушно попивать холодный американский чай… Справедливости ради надо сказать, что красавицей она была пять лет назад, еще в тинэйджерах.
– Дженни, скажи, пожалуйста, а с чего вдруг ты решила выставляться на конкурсе красоты? – Вы подтвердите, что я свое впечатление от ее красоты довольно деликатно выразил.
– Это когда в первый раз?
– А было несколько? Ну давай с первого начнем…
На тот первый конкурс она попала в минимально возможном, восьмилетнем возрасте. И это было логичным этапом в жизни девочки, которой просто некуда было девать свои огромные запасы энергии. Впрочем, сама она думает, что главное, что ее туда затащило, – это уроки танцев, которые она брала с трех лет. Точнее, она приобрела привычку к сцене и способность не стесняться и не комплексовать перед посторонними. Может, это и есть главное американское искусство, главное жизненное умение, которым там дорожат, да как будто и не зря, – выйти неважно перед кем и делать и говорить, что считаешь нужным, а что другие про тебя думают и во что тебя оценивают, так это их личное мнение.
Ну вот, и вышла она тогда на подиум. Надо сказать, что бюст у нее на конкурсе не обмеряли. И в купальнике не выгоняли под капризный мужской глаз. А велели представиться и коротко рассказать о себе. Она и доложила насчет школы, сказала пару слов про родной второй класс и замечательные отличные оценки и любимый предмет – science (наука, в смысле – естествознание). Никакого места тогда она не заняла, но и не расстроилась.
– Мне было интересно, я получила новый опыт. Я в это все ввязывалась для развлечения, ну так его и получила.
И вот по логике жизни из такой уже к восьми годам железной, самоутверждающейся девочки должна б вырасти такая стерва… Но нет! Она и не царственна, и не надменна, не носится со своей красотой, вот нет. А что ж она? Ничего! Улыбается, конечно, но как-то так запросто, чтоб тебя подбодрить. И так смотришь, вроде нормальная она, несмотря на впечатляющие регалии. Отчего, интересно, так? Может, из-за заморского принципа: твоя свобода кончается там, где начинается чужая?
Ну вот. В оргкомитете конкурса лежал все эти годы адрес Дженни. Лежал, лежал – и вдруг взяли да послали по нему приглашение. И оно пришло в последний день, когда еще можно было туда послать заявление с анкетой! Там у них, может, кто выпал в последний момент, ну и решили с запасной скамейки взять позабытую девчонку… Ну что, плюнуть, обидеться, испугаться бесполезной суеты, как бы "ну вот еще"? Но нет, не таков мистер Хейм, папаша красавицы, мелкий бизнесмен и общественник – член горсовета!
Он, кстати, сидит тут же с нами в комнате, переживает за дочку и подсказывает ей, когда она нечаянно забывает про какое-то свое давнишнее достижение.
– Нельзя такой шанс упускать! Это хорошо и для развлечения, и познавательно, и с образовательной точки зрения выгодно – разных новых людей увидишь, ситуации всякие неожиданные будут… Непременно участвовать! – решил он тогда.
И анкету послали экспресс-почтой, и побежали покупать дочке специальное конкурсное платье цвета аквамарин.
И поехала Дженни на два дня в столицу штата город Харрисберг. В первый день она ходила в своем новом платье по сцене туда-сюда, как ей сказали. И еще кроме того танцевала. На второй день и проблемы красоты и грации ушли на второй план: надо было оказаться не только симпатичной, как в первый день, но и умненькой. Да и это еще не самое важное! А что? Угадать вы не сможете ни за что и никогда. Потому что оно, это главное, весьма неожиданно: это общественная работа. Ну, ведь не плохо? Впрочем, это для вас неожиданность. А Дженни к этому годами готовилась. Уж она-то знала, что в первую очередь ценится в девушке там у них, у антиподов, которые ходят вверх ногами, – если исходить из того, что это мы нормальные и вверх головой ходим именно мы.
И тут я себе не откажу в удовольствии и дам вам обильные цитаты из записей, которые Дженни делала у себя в тетрадках в возрасте гораздо более юном, чем сейчас.
"Я всегда предпочитала активный стиль жизни. Мне было всего полгода, когда я взяла первый урок плавания. С тех пор я не останавливаюсь на достигнутом…" – это написано в десять лет.
А вот что она пишет годом позже: "Я люблю свою комнату, компьютеры, деньги, еду, и моя любимая вещь – это жизнь. В жизни есть много прекрасных и значительных вещей, таких, как мои лучшие друзья и мои спортивные трофеи. Кем быть, когда вырасту? Одна из карьер, о которой я размышляю, – это быть владелицей итальянского ресторана. Это было бы очень здорово. Я ведь и готовить люблю, и командовать.
Другое дело, которым я бы хотела заниматься, – быть детским психиатром. Когда у моего брата или у моих друзей возникают проблемы, они приходят ко мне".
А мы – все-таки до чего ж люди доверчивые и наивные; уж советской власти давно нету, а мы все верим ее байкам, что в Америке мир чистогана и человек человеку – волк, а? Забавно это все же.
И вот в результате в свои шестнадцать лет Дженни Хейм пришла к конкурсу красоты с послужным списком, который советскому человеку не накопить и за двести лет:
президент класса;
президент школы;
сбор пожертвований для больных раком;
занятия с детьми по воскресеньям в костеле (толкование Библии);
редактор книги о школе (разновидность дембельского альбома, размножается типографским способом);
член общества трезвости, задача которого – отучать школьников от вождения автомобиля в пьяном виде (права дают с 14 лет, и люди ездят в школу на машинах second hand);
член юридического клуба (там играют в процессы, судей и адвокатов);
член школьной cheer team (команды болельщиц) на соревнованиях по американскому футболу;
капитан девической футбольной сборной школы;
дипломант курсов искусственного дыхания;
репортер школьного ТВ (есть вырезка из местной газеты, с фото, на котором она с микрофоном в руке берет интервью у сенатора штата – посетителя школы);
финалистка национального конкурса на лучший дизайн книжной закладки на рождественскую тему, проводимого "Макдональдсом";
кларнетистка школьного оркестра.
Не много ли для одного человека? Если вы намекаете на то, что у них не все в жизни честно, особенно после Уотергейта, то это уж точно не ко мне.
Тут надо еще отметить, что это не так чтобы особенное вундеркиндство, не гордое одиночество гения – заметьте, по списку видно, что она такая не одна, что эти комитеты и клубы из кого-то же еще состояли, не из одного ведь человека!
Еще бы не забыть про хобби, а без них красавицей не бывать даже самой Венере Милосской. Так они таковы: джазовые танцы, коллекционирование слонов и сочинение коротких рассказов. Здесь уместно уточнить, что слонов Дженни за всю свою, правда пока недолгую, жизнь насобирала всего-то двадцать штук. Живых?! Нет – статуэтки… Да и с рассказами будет для вас сенсация; вы уже приготовились узнать про то, что они печатаются в New Yorker и получают национальные премии, – так успокойтесь: никто этих рассказов в глаза не видел. Лежат себе в тумбочке, никуда не лезут и ни на что не претендуют.
Видите, все-таки она на самом деле приятная девушка.
Когда выяснилось, что общественная жизнь красавиц – участниц того первого конкурса удалась, их стали допрашивать об интимном:
– Если бы вам необходимо было превратиться в овощ, то какой бы вы выбрали? – К такому вопросу приготовиться невозможно. Это же не простой вопросик типа: "Кто из американских астронавтов впервые в истории человечества совершил полет в космос?"
– Ну а ты что на это? – продолжаю любопытствовать я.
– Не помню…
– Эх ты, самое интересное забыла…
– Знаешь, я не была уверена, что выиграю, но все равно старалась.
– А там все были красавицы?
– Большинство.
– Были красивей тебя?
– Да полно, – легко признается она.
– Спрашивали, пьешь ли ты и куришь?
– Нет, как можно, подразумевалось же, что – нет. Это как бы идеал американской девушки, куда ж тут пить и курить?
– Ну а ты?
– Не пью и не курю.
После победы на уровне штата она поехала в Теннесси – на национальный конкурс. А там вошла в первую десятку. Тоже неплохо.
– Думала ли ты делать карьеру на красоте?
– Нет, я же коротковата – у меня всего пять футов и четыре дюйма (около 160 см. – Прим. авт.). Еще хотя бы дюйма три, я б подумала… А так бесполезно.
Совсем забыл, она еще на каком-то конкурсе выиграла стипендию в 10 тысяч долларов. Но отказалась от нее, потому что деньги давал один колледж во Флориде и потратить их можно было только в нем одном. А она нашла себе учебное заведение повыше рангом.
Это Easton, в Пенсильвании же. Она там изучает биологию, а дальше намерена получить диплом педиатра.
Ну что, опять полно общественной работы. Наверно, если привыкнуть, потом тяжело бросить – типа никотина. Так вот после уроков Дженни идет к матерям-одиночкам и помогает им воспитывать детей.
С той же прямотой, с которой говорит на тему своей общественной жизни, она рассказывает и о личной:
– Нет, я ни с кем не обручена еще – слишком для этого молода. Но бойфренд есть. Он в том же колледже учится, на бизнесмена.
– Ну а уборщицей на шоссе ты уже не работаешь, так?
Папаша красавицы делает обиженное лицо, но она первая успевает меня отбрить:
– Почему же? Убираю! Два раза в год. В основном, конечно, из-за младшего брата, надо его приучать. Ему это сейчас надо больше, чем мне (он собирается в университет). Впрочем, я и сама это еще смогу использовать.
И то верно. Мало ли что – в аспирантуру или работать на приличное место, все пригодится для анкеты, которую будут внимательно и долго читать.
Как пелось в советской песне, "красоту уносят годы…", а общественную работу никогда.
ЧАСТЬ IV. Мэр Москвы
Глава 21. Московский мэр – свой парень
Москвой управляет, разумеется, мэр.
С ним я познакомился очень запросто. А именно позвонил ему в дверь, он сам открыл и смотрит на меня умными глазами.
Поскольку я его в лицо раньше не знал, то для верности спросил:
– Здрасьте. Это не вы, случайно, будете мэр Москвы?
– Ну, я…
– Так я, значит, к вам!
– Заходите…
И тогда я, прям не разуваясь (ох не любят они там, когда человек разувшись), зашел и сел в кресло мэра. Он сел в свободное, и мы начали беседовать за жизнь. Мне никогда не доводилось вести бесед с московским мэром, а ему – с русскими репортерами. Так что любопытства у обоих хватило надолго. Ну, потом жена еще подошла, дети, познакомился я с ними, они стоят, улыбаются и думают: вот это да!
В ходе своего автопробега по городам с названием Moscow я познакомился со многими мэрами. Это просто: приходишь в мэрию, докладываешь секретарше, она мэру, и он немедленно выходит улыбаться и обниматься. Короче, все как обычно. Я к этому даже привык – Москва, мэр, объятия, и потом он лично показывает свои владения… У меня в голове эти американские Москвы даже перепутались, я с трудом могу в памяти отличить одну от другой.
А в эту Москву, что в штате Пенсильвания, – она у меня пришлась между Москвами Вермонта и Арканзаса, – я попал, как назло, в воскресенье: так случилось. Я выехал из Вермонта в субботу после завтрака, еще потом заблудился, не сразу попал на нужную трассу, ночь меня застала в дальнем Подмосковье – райцентре Скрэнтон, где я и заночевал. А надо вам сказать, что, путешествуя по Америке в поисках Москв, ночевать лучше в больших городах по пути, чтоб наверняка, – а то в самих Москвах очень часто гостиниц не бывает.
И вот стою я московским утром посреди Church Street, то бишь на Церковной, и думаю – у кого б спросить, что тут к чему. А местных, как нарочно, никого. И вдруг показывается на пустынной улице прохожая дама.
– Скажите, – спрашиваю, – вы не знаете, кто у вас тут в курсе местной жизни? Поскольку я, понимаете, интересуюсь насчет Москвы.
– Как это – кто? – удивляется она. – Разумеется, мэр!
– Так где ж я его найду в воскресенье утром-то? Он небось со своими чиновниками в футбол играет…
– А вы зайдите к нему, может, он дома. Вон его дом, деревянный, зелененький – видите?
И я пошел…
Мэр мне сразу понравился, и это сыграло немаловажную роль в том, что я поселился именно в его Москве, а не в какой-нибудь другой – их же полно.
Что вам рассказать про московского мэра?
Зовут его Дэниел Франклин Эдвардс. В баре же (куда он чрезвычайно редко захаживает) и в прочей жизни все к нему обращаются запросто – Дэни. Это сорокалетний мужчина субтильного интеллигентного телосложения, в очках, при бородке, которому, как почти всем коренным (русские иммигранты не в счет) американцам, присущи деликатность, безобидность, отсутствие вредных привычек и прочий моральный облик. Семейное положение – жена Пэм, в банке работает, и двое детей… Жена мэра утверждает, что он – самый довольный жизнью человек из всех, кого она знает. Образование – среднее, хотя на вид тянет на кандидата наук. В свое время, лет двенадцать назад, он был самым молодым в истории членом моссовета – в свои тогдашние двадцать восемь. Последние же семь лет трудится на посту мэра.
Когда я с мэром познакомился, попросил его:
– Расскажите, какие у вас тут события происходят!
– Да какие ж тут события! – смеется он в ответ. – Люди занимаются домом, семьей. В церковь ходят. В школах какие-нибудь соревнования устраивают. На оленей охотятся (сам я, правда, не охотник).
Зимой в Москве жизнь замирает.
А летом тоже замирает.
Да и весной-осенью она тоже не сильно напоминает Париж.
После Эдвардс напоминает мне:
– Должность мэра Москвы очень ответственная! Ее даже президент Ельцин когда-то занимал… (В целом Эдвардс прав – первый секретарь как раз и выполнял мэрские обязанности. – Прим. авт.)
Мэр маленького городка в Америке, в сытой усталой стране, которую никакие события не способны взволновать, где людям даже все равно, кто у них будет президентом, – ведь ничего от этого не изменится, ничего не случится… Где от человека уже не требуется быть гражданином и героем, ибо от него, по сути, ничего уже не зависит… Вместо задержки зарплаты – банкротства негодяев, вместо невыплаты пенсий – напомаженные старушки-туристки, вместо убогих инвалидов – шикарные богадельни с трогательными няньками. Вместо голодных детдомов – очередь на усыновление негритят…
Трудно в таких условиях быть активным гражданином, настоящим мэром. И как же мэру поставить себя на службу отечеству?
Впрочем, он сам проблем видит множество.
– Зимой надо снег убирать и дорогу посыпать солью. А осенью листьев знаете сколько наваливает. Уборка мусора – это тоже серьезно. А два парка содержать, это как? К тому же бойскауты одолевают, им, чтоб повышать квалификацию и получать новые звания, надо выполнять социальные проекты. Мэр должен им придумывать занятия – легко, что ли?
Потом, еще заседания моссовета надо проводить. Такое бывает эмоциональное напряжение! Я, помню, пришел на заседание, когда обсуждали расистскую выходку Ральфа Антидорми, который негров обозвал "баклажанами". Так там некоторые женщины, члены совета, даже плакали от обиды и бессильной злобы!
И потом, если кто думает, что наладить регулярную работу выборного органа просто, то пусть сам попробует. Вот я как-то пришел на заседание, а провести его не удалось. Потому что одна дама сложила с себя полномочия, Дебрянский заболел, Хайм в командировке, а Фрейджеру не удалось отпроситься с работы. И вот, пожалуйста – нет кворума! Зря мы все тогда приперлись на ночь глядя в моссовет…
А каково же самое большое дело, за которое Москва благодарна Эдвардсу?
Он, не задумываясь, ответил:
– Устройство в городе канализации.
Трудно поверить, но до теперешнего мэра канализации в городе просто не было, несмотря на то что ее изобрели еще в Древнем Риме. А были так называемые septic systems, то есть резервуары, куда это все ненужное собиралось и после откачивалось спецавтомобилями. "Не сегодня-завтра через край хлынет!" волновались граждане. Старожилы к тому же помнят тот ни с чем не сравнимый запах, который стоял над Москвой и был визитной карточкой города. "Подъезжаем! – растроганно думали москвичи, возвращаясь из дальних поездок. – Хорошо в краю родном…"
Иными словами, если так можно выразиться, Москва была вся в говне. Но пришел мэр и навел порядок. Разумеется, трудностей, скептиков и препятствий было миллион, но он все мужественно преодолел.
Слава героическому московскому мэру!
Кроме того, мэр приложил руку и к строительству нового престижного квартала Harmony Hills. Там селятся приезжие адвокаты, врачи и прочие серьезные люди, которые с готовностью платят налог на недвижимость и пополняют московскую казну, стимулируя дальнейшее процветание города.
Московский мэр – большой строитель! Ну, это даже дети знают.
Москва! Чувствует ли Дэни Эдвардс ответственность за такое громкое название?
Чувствует. Мэр всегда помогал русским, чем мог. Был, например, такой случай. При перестройке еще. В Америке началась кампания, развязанная определенными кругами, – чтоб не слать больше в СССР гуманитарную помощь, это ж враги! Так вот тогда мэр послал официальное письмо, как политик политику, лично самому президенту Бушу, с таким наказом: не слушайте вы дураков и русским помогайте! Президент, как вы знаете, прислушался… Вы же помните те "ножки Буша" – ну так знайте, что те ножки вам протянула фактически рука американской Москвы.
И теперь мэр мне официально заявил, что на будущее американо-российских отношений смотрит с оптимизмом. И то сказать, он же порядочный человек…
Еще такой характерный случай. В рамках ответственности за русское слово "Москва" мэр однажды, в одну из своих частых, почти каждый год, поездок в Нью-Йорк (обычный москвич раз в три года выезжает), специально пошел в русский ресторан на Брайтон-Бич – чтобы составить представление о русской кухне. И вот дали ему борща. Мэр попробовал… Не понравилось… Он до сих пор морщится при слове borshtsh.
Но еще больше, чем борщ, Эдвардс не любит "Макдональдс".
– Пока я жив, ни одного "Макдональдса" в Москве не будет!
Дай Бог ему, конечно, долгих лет жизни, но таки ни одного заведения с таким названием в Москве нет. Вам, безусловно, трудно себе представить Москву без десятка-другого "Макдональдсов", но врать не буду – это правда, тут их нет.
"Макдональдсы" же вот чем плохи.
Во-первых, положено строить перед входом арку, которая для малоэтажной Москвы слишком высока и будет портить вид. Мэру этого не хочется.
А во-вторых, в "Макдональдсах" невкусно кормят! Это в один голос заявляют москвичи. Мне было странно такое слышать от американцев, которые в еде вообще ничего не понимают (не в обиду им будь сказано) и принимают за еду даже гамбургеры.
– Ну ладно, ну взять Kentucky Fried Chiken, Wendy Burger King, так эта fast food еще хоть как-то съедобна. Но "Макдональдсы"! Это же невозможно есть! Что-то здесь нечисто… Вы бы разобрались! – говорят мне москвичи. А мне им и нечего ответить…
Ну ладно, что мы все о неприятном…
– А еще у нас тут есть русское кладбище! – вдруг вспомнил мэр.
И повез меня смотреть.
Кладбище на горе. Оттуда видны горы, леса вокруг… Прекрасное место.
– Видите, одни только русские фамилии на надгробиях!
Читаю фамилии: Боберски, Мучицки, Болески, Киселевски, Романко, Санко, Прокипчак, Тетлак. Судя по датам рождения и смерти, они бежали то ли от первой мировой, то ли от революции. Похоже, с Западной Украины. Впрочем, американцам откуда знать, каковы на самом деле русские? Одна знакомая русская рассказала, как попрекал ее американский начальник:
– Зачем же вы, будучи пышной блондинкой, говорите, что вы русская? Я бывал на Брайтон-Бич и уж зна-а-ю, как настоящие русские выглядят: черненькие, низенькие, носатые…
Здесь рядом – маленькая деревянная православная церковь. Иногда сюда приезжает отец Владимир из города Скрэнтона. Редко-редко приезжает…
Еще мэр рассказал мне московскую патриотическую историю:
– Как-то раз – еще в прошлом веке – один парень из нашей Москвы по имени Сэмюель Нефф поехал в Айдахо. В город Парадайз (Рай). А с таким названием там этих раев оказалось семь. Ну и говорит губернатор: "Вы, ребята, придумайте какое-то другое название". И тогда Нефф предложил Москву в честь своего родного города в Пенсильвании. Что и было сделано.
Надо вам сказать, что мэр на самом деле не москвич. Он фактически иногородний, да что там – вообще деревенский! Из ближней подмосковной деревни Элмхерст. А после, сами знаете, как это бывает, женился на москвичке и перебрался в город. Впрочем, с Пэм, своей женой, он еще в школе познакомился. Такое тут сплошь и рядом, и выражение high school sweathearts весьма в ходу. Это всем нам пример моральной устойчивости московского мэра.
