Текст книги "Москва за океаном"
Автор книги: Игорь Свинаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
ЧАСТЬ V. Москва – сиротский рай
Глава 24. Шахтерам черный цвет не страшен
В польской семье Киселевских живут четверо усыновленных негритят.
Я с главой семьи Киселевских познакомился в тот день, когда один из негритят, Айк, сбежал из дома.
На поиски мальчика бросилась полиция и множество добровольцев. Ездили, бегали по всему городу, непрестанно звонили в штаб поисков – то есть в дом Киселевских… С наступлением глубокой ночи поиски, казалось, зашли в тупик мальчик-то, как говорится, афро-американский, попробуй его заметь в темноте. Но он нашелся! На одной из улиц пенсильванской Москвы, где в задумчивости прогуливался. Мальчика усовестили и доставили домой. Побег, как сообщил Айк репортерам, был акцией протеста против жестокости отца, который в наказание за двойку по математике не пустил сына на баскетбол.
Сам Киселевский-старший, несмотря на все причиненные ему волнения и беспокойства, на блудного сына даже не поорал, потому что известен всей Москве как человек добродушный, склонный совершать богоугодные поступки, а также как активный член нефундаментальной христианской общины – Grace Bible Chirch. (В вольном переводе – церковь библейского милосердия.)
Лирическое отступление. Эта придуманная здесь "феня" со словами типа "афроамериканцы" настолько сильно действует на людей, что белые эмигранты из СССР обижаются на нас за употребление ни в чем не виноватого и почерпнутого из академических словарей русского языка слова "негр". Я в свою очередь для равновесия пытаюсь тут добиться запрета на слово "белый" и взамен употреблять только – "евро-американский". Например: портвейн молдавский европо-американский. Или: папиросы "Европо-американо-морканал". Это ничем не хуже, чем, допустим, икра афро-американская паюсная. Впрочем, название афро-американо-морский флот, после совместных с американским Шестым флотом украинских учений в Керчи, уже не кажется таким уж смешным…
Главная черта Боба Киселевского, которая немедленно бросается в глаза постороннему наблюдателю, – это то, что он в свои сорок семь лет уже вполне многодетный отец. Детей у него семеро. Трое, как он выражается, дети "биологические", то есть приобретенные при участии жены Барбары обычным путем. А еще четверо – усыновленные.
"Биологические" его дети таковы. Это Барбара (22 года), преподавательница испанского в Вирджинии, Роби (18), который в Нью-Йорке учится на священника, и Грегори (17), еще школьник.
Теперь коротко о приемных.
Шэннон (21) работает няней в близлежащей богадельне. Рон (17), Айк (15), он же Айзек, что в переводе означает Исаак, и Таня (13) – школьники. Если кому интересно, Боб может вас поводить по своему дому, что на Хилл-стрит, – от горсовета вверх по 690-му шоссе на запад, это около мили, – и подробней рассказать про детей, сопровождая рассказ демонстрацией развешанных по стенам семейных фотокарточек. "Биологических" детей очень просто отличить от приемных. Первые – с белой кожей, вторые – с черной.
Что заставляет людей кого-то усыновлять? Не знаю, не пробовал. Но, кроме всего прочего, тут непременно нужна решительность, уверенность в том, что после уж не передумаешь. Похоже, если не надеяться на Бога, а рассчитывать только на свои скромные силы, то на такой подвиг отважиться просто невозможно… Боб и Барбара Киселевские объясняют это в более привычных для них терминах: они пытаются жить по правилам, изложенным в Библии. По их понятиям, жить вообще очень просто, все же растолковано. Прочитал – ну и выполняй…
– Все, что написано в Библии, правдиво, там нет ошибок, – очень спокойным голосом говорит Боб и внимательно смотрит на меня. Я не возражаю.
Это их не то чтобы так научили в церкви, тут было несколько иначе. Когда Боб женился на Барбаре, встал вопрос, к какой им церкви пристать, поскольку они из разных. Боб – из украинской католической, Барбара – из методистской.
Да и теща волновалась: что ж молодые в церковь не ходят? Собрались, пошли. Сначала в костел, потом в методистскую. Но это было не то, чего им хотелось.
– Там много живописных ритуалов, полно символов и рассказывают красивые истории. Больше ничего. А как жить – не говорят. И не объясняют, почему люди умирают, почему маленькие дети мучатся от болезней, например от рака. Вообще, почему одни умирают, а другие живут? Почему мы страдаем? Зачем это нужно? так рассказывает Боб о своих духовных исканиях и отношении к религии.
И вот он с Барбарой, ходя по храмам разных церквей, обнаружил, что на интересующие его вопросы как раз и отвечают в Grace Bible Chirch. Священник этой церкви, который всегда, даже на службу, ходит в штатском, а называется министер, читает Библию и ее толкует. Эти слова записываются на пленку, которую потом можно брать в церковной аудиотеке напрокат. Министер – должность фактически выборная, никаких назначений сверху. Кандидат сначала вызывается прихожанами на интервью – обычный процесс при приеме на работу, – и его берут. Или не берут.
– В нашей церкви, она большая, у министера есть еще два ассистента. Один специализируется на алкоголиках и прочей проблемной публике, другой – на подрастающем поколении, – рассказывает Боб.
Мы сидим у него в пространстве, которое есть кухня-столовая-гостиная, за столом. Дом обычный американский, скромный, простенький, двухэтажный, сделан из ДСП. Двадцать лет назад при покупке обошелся в 37 тыщ, теперь сотни две стоит – московская недвижимость всегда в цене, кто вложился, тот не прогадал…
Беседуя так за жизнь, пьем чай. Почему чай? Потому что я при исполнении, а Боб непьющий. Поляк, из шахтерской семьи, и не пьет?! И не курит. Но, чтоб у вас не сложилось о Бобе совсем неприятное впечатление, торопливо (он мне симпатичен) замечу в его оправдание, что он – азартный охотник-любитель. И потом, пьющие в Америке – это смех один. Человек за вечер выпивает сто грамм водки и считает, что славно погулял. Не поверите: на всю Москву один-единственный алкоголик! Его зовут Ральф, он местная достопримечательность. Хотя что такое американский алкоголик? Это человек, который выпил бутылку виски и не умер.
Налили чаю по третьей. Выпили. Вроде можно и к более откровенным темам переходить.
– Ну ты, Боб, все-таки скажи, как это вышло, с усыновлением?
– Когда наши уходили из Вьетнама, в США многие волновались – что будет с теми тремястами тысячами детей смешанного американо-вьетнамского происхождения? Они там должны были стать рабами или что там коммунисты хотели с ними сделать… По всей стране образовались такие общественные комитеты по приему этих детей, чтоб их потом разобрать по семьям и усыновить. Мы с Барбарой тоже записались и ждали вьетнамских детей. Но Вьетконг передумал и закрыл границу. И детей не отдал… А общественные комитеты за неимением вьетнамских детей занялись местными сиротами, их же тоже можно усыновлять. Однажды оттуда позвонили и говорят: вот есть младенец по имени Шэннон, как насчет взять? Там одна семья была впереди нас в очереди, но им нужна была исключительно католическая сирота, а от простой они отказались; к тому же это красивая отговорка, если не готов к усыновлению черной сироты. И мы взяли Шэннон. Она была на полгода младше нашей биологической дочери Барбары. Девочки росли очень близкими…
– А вы поинтересовались такими вещами, как пол, раса, здоровье, наследственность и так далее?
– Зачем?
– Ну… Не знаю… Я просто спрашиваю.
Боб посмотрел на меня и ухмыльнулся:
– Если Бог нам посылает ребенка… это уже хорошо. Многие, конечно, хотят исключительно младенца-блондина с голубыми глазами… – Боб опять ухмыльнулся. – Но ребенок может любой быть – черный, желтый, с болезнью Дауна. Может, Бог этим хочет тебе что-то показать, напомнить, чему-то научить. Словом, мы, конечно, взяли не глядя.
– А потом?
– Потом? Мы еще хотели взять кого-то, но тогда больше было некого. И мы родили еще двоих биологических. (Здесь надо пояснить, что сирот американцы усыновляют сплошь и рядом. Может быть, это национальная традиция. Сирот (или у кого родители лишены прав) всем желающим не хватает. Чтоб не ждать годами в очереди, люди берут детей из-за границы. Поставка детей для усыновления широко распространенный, легальный и доходный бизнес. – Прим. авт.) И тут нам звонят из Нью-Йорка, из агентства по подбору детей для усыновления…
– А вот не было такого чувства, что четверо детей – уже немножко хватит?
– Нет, наоборот. Мы чувствовали, что могли бы позаботиться еще о ком-то. Хотели взять еще двоих детей. А там на примете было трое детей из одной семьи. Их, конечно, не хотелось разлучать. Ну мы всех и взяли. Где двое, там и трое. Или, если шире посмотреть, где шестеро, там и семеро прокормятся.
– Ну и?..
– Вот у меня есть справочник по усыновлению. Тут написано, что в стране тридцать тысяч детей беспризорных… Но – нет, хватит теперь, мы уж не так молоды… Двое, конечно, уже встали на ноги, выучились, работают. Но младшей, Тане (это от полного имени Латанья, которое дали "биологические" родители), 13, это значит еще 5 лет в школе, потом в колледже еще 5, мне сейчас 47, плюс 10 – будет 57.
– Ты когда-нибудь сталкивался с расовыми проблемами?
– Из-за детей? Нет… У нас тут в округе такого намешано, в буквальном смысле плавильный котел. Поляки, чехи, украинцы, итальянцы, евреи – кого только нет… Другое дело – на Юге. Один наш прихожанин – он черный из штата Джорджия – сказал, что у них в Атланте меня с моими приемными детьми белое общество не приняло бы.
– Боб! Вот есть разница даже между разными народами внутри одной расы, по поведению, склонностям, темпераменту и прочему. А между расами? Еще больше разница?
– Какими расами?
– Что? Да я про тебя и твоих детей спрашиваю, а ты что думал?..
– А-а… Думаю, что персональные особенности важнее, люди все разные.
– Ты же слышал про расовые теории? Что черные – отсталые?
– Да, слышал, читал. Но социальные и экономические факторы, конечно, важней, чем расовые…
– Ну ладно. А могут твои черные дети унаследовать от биологических неблагополучных родителей алкоголизм или тягу к наркотикам?
– Бояться этого? Да я же поляк, а поляки, особенно шахтеры, славятся любовью к выпивке… Ты себе не представляешь, выливают рюмку водки в пиво и потом это пьют!
Например, дед Боба, который в 1940 году сюда перебрался из Польши, любил выпить. Выпивал он со своим итальянским дружком Антидорми. Как поддадут, начинают активно отдыхать. Итальянец – на аккордеоне, а поляк пел.
– Погоди, Антидорми – это не родственник ли тому Антидорми, которого тут все осуждают за расизм? Который черных обозвал якобы расистским словом "мульон", что означает "баклажан"?
– Точно, этот – его сын!
– Ну а ты как думаешь, расизм это или что?
– Никак не думаю. Я такого слова прежде никогда и не слышал…
Однако что мы все время про возвышенное? Интересно ведь также узнать, как обеспечить такую семью трехразовым питанием.
Наслушавшись про всякие американские пособия, дотации, пищевые карточки и прочее, приходишь к мысли, что и многодетных Киселевских богатое государство подкармливает. Но нет! Ни рубля пособий. Более того, Киселевский платит налоги! Со своей скромной зарплаты в три тыщи грязными! (Он агент, продает корма птицефермерам.) Правда, имеет налоговую льготу, весьма, впрочем, скупую: если пересчитать с годового показателя, так в месяц выходит на человека послабление в 50 долларов. Жена-учительница только изредка подрабатывает, это не в счет.
Конечно, огромная статья экономии – что Боб не пьет.
– Ну, Боб, если дело в экономии, давай пойдем вмажем, угощаю.
– Да я и не пил никогда… В баре отродясь не был! (Тут считается неприличным выпивать дома.)
– Ну и попробуй, может, понравится.
Не хочет. Впечатлительным мальчиком он наблюдал, как друг семьи помирал от алкоголизма, у него отовсюду торчали трубки – печень отваливалась. И потом:
– Надо поддерживать семью, а на пьянку тратится много времени…
Другая экономия – охота. Как проголодаешься, так иди застрели оленя, поджарь на костре.
Не то чтобы бедность или нищета, но…
– Пицца – это слишком дорого для нас! Сорок-пятьдесят долларов, если на девять человек! Столько за раз проесть!
Жена готовит. Курицу, например… Так дешевле.
Дети после школы подрабатывают в Wendy (сеть ресторанов fast food).
– И что, в семейный котел?
– Нет, себе на развлечения.
Поскольку Библия прямо учит отдавать кесарю – кесарево полностью, без утайки, то налоги Киселевские платят абсолютно со всего. Даже с этой бедной детской денежки, которая на мороженое и леденцы. По американским законам, несовершеннолетний детский доход плюсуется к родительскому. Боб сидит, заполняет декларацию и откровенно удивляется:
– Таня! Ты за год сделала кучу денег – тысячу сто долларов! Да куда ж они могли подеваться?
Таня-Латанья, со своей тринадцатилетней неуклюжестью, разводит руками. Впрочем, эта ее манера двигаться как бы неловко, видимо, не от возраста. Я заметил здесь у афроамериканцев два основных способа показывать природную грацию. Один – ну известно, это танцы, джаз, рэп и т. д. А второй – это как раз и есть вот эта имитация неповоротливости, и это тоньше, метче, разительней…
Не бедность, нет. Но новых машин Киселевские отродясь не покупали. Машина в Америке – что проездной на метро; представьте, что новый проездной для вас дорог, вы покупаете слегка пользованный…
И вот все пять машин в семье – б/у. Последнее приобретение, например, это Crown Victoria (на которой у нас, в русской Москве, ездят самые богатые гаишники) 1990 года с пробегом 76 тыщ миль (грубо 120 тыщ км). За три тысячи долларов.
– Вот, хлам скупаем. Но ничего, еще столько же пройдет! – уверяет меня Боб, потому что церковь, как известно, уныния не приветствует.
И вот на этих машинах – а то даже и на самолете, если удается накопить! в каникулы они катаются по стране, осматривая как полезные достопримечательности, так и диснейленды.
– Боб! Дети и церковь – это как? – Я спросил деликатно, опасаясь услышать рассказ о сиротах, принудительно склоняемых к аскезе, посту и заблаговременному спасению души. Но, слава Богу, нет…
– Ходим в церковь, конечно. Однако их больше тянет к конькам, спорту, музыке и прочему. Так бывает. Вся молодежь проходит через это, и это нормально.
Уходя, я с чувством жму руку Бобу и снимаю шляпу перед его героизмом.
– Куда мне! – смеется Боб. – Вот кто герой, так это Джони Эриксон-Тада. Она была спортсменкой и сломала шею. Паралич. Окрестилась. Вышла замуж. Сейчас на радио ведет передачи для инвалидов, утешает их. Я слушал, это убедительно. Она просто молодец! – скромно отвечает Боб, потому что разве ж Библия учит хвастать?
Я еще раз с особенным чувством пожал руку Бобу, вспомнив, что за вечер нашего чаепития он ни разу не перекрестился, ни разу не процитировал первоисточник, ни разу не сделал умного лица, ни в чем меня не попрекнул даже намеком. Самое "духовное", что он себе позволил, это был абсолютно лишенный пафоса вопрос:
– Для тебя Библия что-то значит?
Если б не значила ничего, он, как я понимаю, просто сменил бы термины и интонацию, чтоб мне проще было понять его ответы на мои вопросы…
Это я уважаю и ценю. Но!
Но разве же требует Библия усыновлять черных детей?
Кажется, нет… Но стойте, я все понял! Тут не Библия! Просто Боб Киселевский, у которого деды, прадеды и прапрадеды были шахтеры, на генетическом уровне привык к тому, что родные люди могут быть черными…
Дал стране угля – и на-гора!
Глава 25. В Россию за ребенком
Семья москвичей из далекой Пенсильвании решила усыновить русского ребенка.
Простая американская семья Биларди в жизни устроилась хорошо. Вот признаки счастья. Муж Ларри любит жену Патрицию (сокращенно Пэт). Оба они живы-здоровы. Оба работают на любимых работах, в которых достигают успеха и денег. Их дом на лесистой окраине Москвы большой, красивый и не из обычных для здешних мест древесно-стружечных плит слеплен, но построен из натурального кедра. Пэт ездит на щегольском черном кабриолете "Сааб-900", Ларри – на джипе. В доме у них стоит концертный рояль, на нем в часы досуга приходящий музыкант учит их играть собачий вальс. Собака у них, кстати, есть, и кошка тоже. Пэт тратит на них свои богатые материнские чувства, ну и еще, конечно, на мужа Ларри, больше не на кого.
Потому что у них нет детей.
Трагедии в этом как бы и нет, если посмотреть со стороны, но на самом деле, если понять жизнь, то, безусловно, трагедия есть. Как вообще, так и в частности в Америке – с ее-то натуральными, несомненными, неподдельными и железно общепризнанными family values (семейными ценностями), которые в России выглядят больше экзотикой, чем правилом. Никакие дружки не зовут Ларри проводить мужской досуг в жанре мальчишника в сауне с девчонками или просто пропьянствовать весь уикенд, чтоб расслабиться. Никакие подружки не зовут Пэт смотаться на недельку в Сочи, чтоб там прожигать жизнь с красивыми юношами или просто отдыхать от семьи. Никакие сослуживцы или знакомые не приглашают Ларри с женой или Пэт с мужем на взрослую пьянку без детей, чтоб там обсуждать политику, работу и клеймить козлов, которые пролезают в начальники. Не зовут, потому что такого там не бывает. В свободное от работы время люди сидят дома с семьей или куда-нибудь едут с ней же. Конечно, даже в Америке бывают люди, которым перестает нравиться их семья; но тогда эти люди разводятся и заводят новые семьи. Вот и все! Очень просто. Конечно, муж в ходе развода разоряется, и еще у него в пользу бывшей жены забирают детей. Но ведь он женится тоже на разведенной, которая при своем разводе отсудила кучу денег и всех детей, то есть новый муж попадает в новую семью на все готовое. Отдельные мужья терпят лишения, но семьи в целом несильно страдают.
Таким образом, на таком фоне всеобщего культа семейной жизни семья Биларди получается несчастной. Муж и жена чувствуют себя изгоями, отщепенцами, не такими, как все, одинокими. Любовь к домашним животным и племянникам проблему может притупить, но, конечно, не снять целиком.
Почему, кстати, у них нет детей?
Будучи людьми сугубо американскими, Биларди провели над собой множество медицинских анализов и проверок по этому поводу. Медицина установила, что в деле раскрытия тайны бездетности семьи Биларди медицина бессильна. Несмотря на то что анализы проводились самые наилучшие и передовые: в частной клинике, которой Пэт лично руководит. "О-о! – сказали бы сразу американцы. – Президент частной клиники! Ну, денег тогда немеренно…"
Точно, с деньгами полный порядок. Пэт сделала блестящую карьеру. Сначала она училась в колледже на менеджера, потом пошла в государственный госпиталь и там дослужилась до вице-президента, после чего, несмотря ни на какие дополнительные прибавки и удовольствия, которые ей сулили, ушла в частную клинику главным начальником: уж так ей хотелось быть первым лицом в иерархии. Вот она им и стала. Иными словами, Пэт – настоящая успешная карьерная бизнес-вумэн. Это вы поняли. Но чего вы не ожидаете услышать, так это того, что Пэт – не засушенная бой-баба с глазами и повадками наемного убийцы, не мужиковатая нахальная стерва, но совершенно доверчивая, веселая компанейская тетка, которая ничуть не кичится своими кабриолетами, особняками, финансовой свободой и потрясающими командировками в Японию (по обмену опытом с тамошними медиками). Более того, Пэт смешлива и любознательна, и это все, разумеется, очень симпатично. С ней, к примеру, приятно выпивать, что можно мало о ком-либо из американцев сказать (при всем к ним моем глубоком уважении). А муж у нее, как у всякой бизнес-вумэн, домашний, толстый (Пэт ему привезла из Токио статуэтку "Борец сумо", страшно похоже), покладистый добряк, который быстро подаст закуски и мухой слетает за стаканами на кухню с приятной улыбкой. Он работает в школе психологом. При доходах-то жены это ему на карманные расходы. Но главное, что занятие это, школьная психология, его развлекает – и ладно.
Пэт меня затащила в свою клинику и с упоением все показывала. Все там красиво и богато, и ловко. А самое интересное вот что. Первое: у каждого врача кроме смотрового кабинета есть еще и кабинет офисный, где ничего о медицине не напоминает, – тут ведут с пациентом просто беседы. Второе: перед рабочим столиком лаборантки есть окошко со ставней. Когда с той стороны, то есть из сортира, постучат, она ставню открывает, берет емкость с мочой и на анализ ее, родимую…
Так, кстати, про медицину: почему ж детей-то нет, какие версии? Часто приходилось там слышать – от приезжих, разумеется, от разных иммигрантов, которым обидно, что они не коренные жители, а как бы лимитчики, – что-де нация вырождается. Болезни там, бесплодие и прочее – не что иное, как результат проклятия инков и иных обиженных индейцев. Сама же Пэт грешит на гормональные противозачаточные пилюли; штука вроде удобная, но никто не знает, как она аукнется лет через двадцать. Вот, кстати, может, Пэт это сейчас и узнаёт. И видит, что ничего хорошего…
Еще, конечно, она подозревает воздействие возраста. Ведь решение о том, что пора размножаться, семья Биларди приняла четыре года назад, когда Пэту и Ларри было по тридцать пять лет. До этого в семейных планах такой графы вообще не было: сначала надо было сделать карьеру и заработать для будущих детей денег. Поэтому они были отложены до лучших времен, времена эти лучшие вроде уже, по всем подсчетам, наступили, а детей все нет. Увы.
В такой ситуации при известной широте взглядов – чего, казалось бы, проще, чем усыновить ребенка? Но на белых сирот в Америке записываются, как мы когда-то на телевизоры, и надо ждать годами… На сирот черных – каких усыновила уж четверых семья москвичей Киселевских – широты взглядов не хватает… И вот в прошлом году добрые люди познакомили Биларди с беременной девушкой, которой будущий ребенок был не нужен. Так эта девушка тоже очень жестко держалась за семейное планирование и отступать от принятого ранее решения не собиралась. То есть раз она ребенка не планировала, так и воспитывать его не будет точно. В то же время она не могла отступить и от религиозных убеждений, которые не позволяли ей отправиться в абортарий. Так вот Пэт и договорилась с решительной девушкой, что будущего ребенка усыновит (такое там, кстати, сплошь и рядом бывает). Ближе к родам к донорской мамаше был послан специальный юрист, чтобы оформить документы. И вот в роддоме он столкнулся с другим юристом! Тот выписывал справки на того же самого ребенка, но для совершенно других родителей, из далекого и циничного Нью-Йорка! По некоторым сведениям, проныры ньюйоркцы сочли естественным дать девице денег а даже мысли такой не приходило в голову наивным Биларди.
Они долго потом не могли оправиться от шока и не знали, куда девать уже к тому времени припасенные коляски и пеленки. Пэт сутками рыдала…
Ну и вот теперь решила усыновить ребенка за границей.
– Чтоб никто-никто не смог у меня его отнять. Я второго раза не переживу. Села в самолет – и все, улетела, и он будет только мой и больше ничей… Они потом не будут ведь прилетать в Америку, чтоб забрать ребенка, ведь правда?
И вот наконец нашелся вариант. Пэт с мужем засобирались в Россию за ребенком… Подруги кинулись ее снаряжать и дарить подарки, к примеру "кенгуру", такой ранец, в котором носят детей.
Пэт ужасно любит детей. По всей квартире у нее развешаны фотографии племянников и внуков. Все ее сестры и братья сразу после школы переженились и наплодили тучу детей.
– Ты, Пэт, ведь им теперь завидуешь? Небось начни жизнь сначала, так плюнула б на карьеру и принялась бы рожать одного за другим? Ну, да ничего, теперь бросишь работу и будешь нянчить брянскую сироту…
– Ты с ума сошел? Карьера важней всего, и я ее ни на что бы не променяла. Да и с чего ты взял, что я брошу работу? Конечно, отпуск недели на две придется взять, а там няню хорошую найму. И все будет хорошо.
Получается, было бы здоровье, а остальное они себе сами купят. И еще останутся деньги на дорогую няню.
