Текст книги "Гитлеровская Европа против СССР. Неизвестная история второй мировой"

Автор книги: Игорь Шумейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Ну и все известные публикации Овечкина, Веры Пановой в «Новом мире» и «Правде» в 1952 году свидетельствуют о том же. Популярное выражение «нам нужны Гоголи, Щедрины» (позднее спародированное «...и такие Гоголи, чтобы нас не трогали») – это ведь из выступления Сталина на комитете по присуждению Сталинских премий 1952 года. Юрий Жданов (сын, ученый) помнит, как летом 1952 года Маленков передал указание Сталина: ликвидировать монополизм Лысенко в биологической науке, ввести в президиум ВАСХНИЛ противников Лысенко, в первую очередь Цицина и Жебрака.

Каганович свидетельствует, что Сталин на следующем (получается, на XX – странно и вообразить!) съезде планировал выступить с серьезным и самокритичным докладом. А мог, откровенно говоря, и наоборот, весь состав XIX съезда (1952 года) пустить... вслед за XVII – для него это был бы вопрос скорее тактики. Одно бесспорно: 20-летняя летаргия типа брежневской в планы Сталина никак не входила. А знаковое «дело врачей», так, как оно в итоге пошло, это и была ловушка номенклатуры для Сталина, – этому тоже приводятся веские доказательства.

Интересно, как в этом исследовании соседствуют такие аргументы, как очерки Овечкина и мирные переговоры по Корее, смещение Рюмина, еврейская жена Чеснокова и согласие Сталина на объединение Германии. Серьезным мирным знаком для Сталина стало смещение в апреле 1951 года Главнокомандующего войск США на Дальнем Востоке (основная горячая точка) генерала Макартура, главного сторонника ядерной войны с СССР.

Далее уходить по вполне развернутой «блок-схеме», доказывающей, что Сталин готовил новый курс вроде дэнсяопиновского, пиночетовского, франковского, – безусловно, интересно, но все же это значит удаляться от главной темы данной книги. Оставим лишь вывод: Сталин долго размышлял над идеей послевоенного устройства жизни в СССР и в полученной им огромнейшей сфере влияния понимал, что прежняя государственная структура и партия (созданные под захват власти и под выживание) теперь не годятся. Его выводы (с отсутствием теории!), конечно, ни в одну опубликованную работу не вошли, но могли быть (если от общепризнанного прагматизма Сталина шагнуть к прагматическим же положениям) примерно следующими:

1. У России не было положительного опыта организации жизни на завоеванных территориях. А Сибирь? А вообще «одна шестая»? А это как раз косвенное доказательство (от противного) правоты евразийцев. Захвата как такового (как у немцев – Пруссия, Прибалтика) на нашей «одной шестой» не было. Было, как правильно, получается, пишут, «вступление в наследство в Улусе Джучиевом (Поволжье, Урал, Сибирь)». Смена династии Чингисидов – Рюриковичами. И, что характерно, именно эти «джучиевские» приобретения в конечном итоге всех крахов и остались.

2. Коммунизм, как организационное подспорье (через систему «братских партий») и как объединяющая идея, может, и пригодился бы, но в совершенно ином виде.

Нам же остается только гадать: какие контуры приняла бы наша жизнь, наша империя, если бы... «мы не погибли без теории». Перед мысленным взором встает словно неизвестный, неоткрытый континент.

Примерно так же Октавиан Август прокладывал Курс Мировой Истории – тоже сквозь совершенно неизведанные ранее земли. Его империя, сначала через «принципат», тоже выстраивалась очень медленно, постепенно, сохраняя весь республиканский лексикон.

Запомнившийся нам титул «Император» был одним из многих титулов, и не самым важным. Это было сугубо внутрилегионерское почетное звание. А Власть давал титул «Принцепс сената», личную неприкосновенность и право вето – должность трибуна (причем изначальный смысл трибунской должности – защита плебеев – был просто забыт, исчезла сама грань: патриции/плебеи).

Важнейшей гарантией устойчивости власти были членства «Императора» в жреческих коллегиях (две-три главных). Марк Аврелий (знаменитый философ и, считается, лучший монарх в истории человечества) был «салием» (прыгателем). Эти жрецы прыгали, повторяя фразы, смысл которых был утерян 800—900 лет до того. «Гаруспики» гадали по внутренностям... Но самая знаменитая жреческая коллегия – «авгуры». От них пошло не только «инаугурация», но и выражение «переглядываться и смеяться как авгуры». Считалось, точнее подозревалось, что авгуры сами между собой подсмеиваются над своими гаданиями. Сохраняя, однако, все формы почтения к древней традиции и вмещая разумом и лабиринты мифа, и рациональный взгляд, и государственную потребность...

И коммунист Сталин, обращающийся к коммунисту Чеснокову: «Нужна теория», мне видится тоже немного авгуром. Может, и члены Политбюро стали бы такими авгурами, «прыгателями» на Мавзолее, гадателями по Священной Книге «Капитал». (С поправкой на ускорение мировой истории это были бы не римские столетия, а наши, может... «пятилетки».) Марксизм, коммунизм приняли бы, наверное, ритуальные формы...

Тогда вот она и главная причина «безжалостного истребления Сталиным революционеров, верных и талантливых марксистов, верных и талантливых ленинцев»... ну и далее см. журнал «Огонек»...

Авгуров в Риме было двенадцать, гаруспиков – десять (или наоборот).

Но какое государство выдержало бы прокорм и попытки «поруководить» сотен тысяч «верных и талантливых» (а значит, и самоуверенных) носителей неработающей теории?! Твердых хранителей неудачного... «прогноза погоды на позавчера»?! Зазубривших «Капитал», последние главы которого уже и Энгельс дописывал, подкручивая марксовы теории под изменившиеся за несколько лет реалии. Конечно, их бы («видных марксистов»), конечно, лучше бы, рациональнее, да и просто гуманнее отправить в свиноводы, в дворники, в строители, чем «к стенке»... НО случилось то, что случилось, а уж причину выбирайте – какая больше понравится – из двух:

1) жуткая жестокость Сталина;

2) амбиции наших «видных марксистов» или «верных ленинцев».

Китайские «видные марксисты» в большей части все же поехали в сельхозкоммуны, «на перевоспитание». Дэн Сяопин и тысячи его партийных соратников во время репрессий Мао Цзэдуна работали (Дэн Сяопин не в свинарнике, правда, – работал в коровнике), но – скажите честно! – сможете ли вы хотя бы на миг представить в коровнике Троцкого и тех прочих?..

В общем, послевоенный «план Сталина» еще предстоит разгадать, в основном по косвенным каким-то свидетельствам, малая часть которых приведена Г. Ханиным...

Возобладавшая же в итоге линия Хрущева, Брежнева, Черненко – это просто... С чем и сравнить бы!.. Подопытные обезьяны разбрелись по лаборатории, оставшейся без Автора Эксперимента... Прыгают, крутят какие-то ручки, шлепают по кнопкам, спорят, вспоминая Хозяина...

Андропов один только и оглянулся удивленно: «Мы не знаем страны, в которой живем!»

Идейный запас, «запас справедливости», рожденный народной войной, особого рода интеллектуальной энергии постепенно иссякал. Все, что по-настоящему было нужно Советскому Союзу, – это безопасность. Сфера влияния, она же – сфера безопасности. Потому так важно будет привести самые главные, самые фундаментальные документы той эпохи: «Фултонскую речь» Черчилля, объявление нам войны («холодной») и ответы Сталина в газете «Правда» от 14 марта 1946 года.

ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ

А почему вообще затеяно обсуждение «справедливости» войны, послевоенного устройства? Не является ли «справедливый» – бессмысленно-абстрактным, ненаучным эпитетом (вроде «любимый», «милый»), неприменимым в подобных вопросах?

В ста строчках ничего нельзя доказать, можно только указать (на)... То есть опять наиболее правильным ответом будет ссылка на ведущие научные авторитеты. Если уж военные, дипломаты и юристы 350 лет используют работы Гуго Гроция вплоть до прямого их включения в тексты международных конвенций вроде Женевской, то следует кратко сказать следующее. Гуго Гроций в трактате «О праве войны и мира» ввел определения (строгие, насколько возможно в этой сфере) справедливых и несправедливых войн. Причем выведены эти определения на основе разработанного им очень важного понятия «естественного права». Которое, в свою очередь, явилось из весьма обоснованного и плодотворного Гроциевого подразделения права на «естественное» и «внутригосударственное»:

«Особенность человеческой природы – контролируемое, разумное стремление к общению, которое и является источником естественного права. Мать естественного права – сама природа человека».

Помимо естественного, существует право волеустановленное: право народов и государственное право (...)

Далее я приведу только тезисы из Гроция.

1. Критерий оценки справедливости войны – соблюдение естественного права. Тут главная мысль, как мне кажется, – критерий оценки войн, критерий справедливости войны – НЕ право народов, НЕ право государственное (так как воюют различные народы и государства, и государственное право у каждого свое)...

2. Существует различие между причинами войн оправдательными (предлогами) и побудительными (собственно причины). Предлоги всегда явны, причины необходимо выявить...

3. «...чтобы защита была справедливой, она должна быть необходимой».

4. Для справедливых публичных войн Гроций ввел определение «торжественные войны». (Определение публичной войны – см. главу.)

5. Интереснейший частный вариант: Гроций вывел случаи, когда война является справедливой с обеих сторон. (А вот это, возможно, еще пригодится, например, для оценки Первой Чеченской...)

6. Различают войны, возникшие по несправедливой причине, и войны, в которые порок пришел извне, и ставшие вследствие этого тоже несправедливыми... (А уж это, по сути, что? – это свидетельство того, что природа войны может меняться в ее течении – еще один хороший аргумент в мою коллекцию опровержений Клаузевица, его фактически вреднейшего для СССР постулата о войне, как продолжении политики другими средствами...).

Если пафос первых глав книги выражен в слогане «Адольф Гитлер как трастовый управляющий ЗАО «Европа» и у всех германских подмастерьев аннулируются подложные «справки об участии в движении Сопротивления» (а точнее, поверх на стол кладется поднятая из архива Самая Большая Справка, о Самом Большом Движении Сопротивления – немецком), то нужно довести эти сопоставления до логического конца и признать: «Да, и в СССР мера участия в войне была различная у различных слоев».

Скажем сразу и прямо: речь пойдет прежде всего об одной интересной прослойке – «политработники» – и о ее (прослойки) дальнейшем расслоении. Как известно, в 1943 г. с упразднением института комиссаров партия от непосредственного руководства боевыми действиями была наконец отстранена. (А «подвиги» комиссара Мехлиса в Крыму все же заслуживают отдельного увековечивания, может, памятник когда-нибудь поставят, эдакую аллегорию: «Подлость и тупость , достигающие звезд».) И еще в одном вопросе, «воспитании масс», партия была хоть и не отстранена, но потеснена, разделив эту функцию с восстановленной Церковью. И вот остался этот странный «последыш»: «замполит», «политрук». Тут, правда, необходимы уточнения. «Замполит» роты, батальона – это такой же солдат, только более отважный и ответственный, «поднимающий в атаку» и т.д. «Замполит» полка, дивизии – случалось по-разному. А вот выше – это, как правило, та самая «счастливая» категория, подтверждающая: «устроиться» можно везде. «Кому – война, кому – мать родна». Наверное, это «закон жизни»: ну на любой, самой страшной войне отыщется эдакая «пазуха». В атаку не ходить, но и за руководство не отвечать. Подвез корочки партбилетов, проставил третью визу на наградных списках (не забыть вставить и фамилию... свою, олицетворяющую «роль партии»). И можно счастливо спать, наверняка даже и не думая, что тем временем «мир завоевывается для тебя»... А пока Мехлисы и Брежневы дремлют в политотделах армий и фронтов на пачках «Правды», ступеньки расчищаются, «лучшие гибнут». Сейчас мы подходим к вопросу, сформулированному 10 страниц назад: какая среда выдвинула лидера СССР в эпоху, когда «лучшие потеряны на войне»?

«В каждой части есть три дуба: замполит, парторг, завклуба!» – эту поговорку маршала Жукова я еще застал. Свидетельствую: в 1975—1977 годах этот афоризм со злым удовольствием повторяла вся армия. Но чем же ответил маршалу Жукову «дубленка» (так в одном анекдоте обыгрывалось «дуб Ленька»)?..

Отправленный в отставку, маршал Жуков написал книгу. Воспоминания. Его правда о войне. Отдал рукопись в издательство. Потекли годы молчания. И вот, намаявшись в ожидании, Георгий Константинович Жуков просит Косыгина помочь: «Уж и не знаю, где моя рукопись, последний раз послал письмо Брежневу. Ни ответа ни привета». Вот подлинник того письма:

«Уважаемый Леонид Ильич!

Обращаюсь к Вам с просьбой. В 1965 году я закончил разработку своих воспоминаний, над которыми работал несколько лет. Осенью 1965 года рукопись мною передана в издательство АПН.

По имеющимся сведениям, рукопись передана в отдел ЦК КПСС тов. Д. П. Шевлягину. Времени прошло много, а судьба моей рукописи мне не известна.

Очень прошу Вас, Леонид Ильич, дать указание по изданию моей рукописи. Очень хотелось бы издать книгу к 50-летию Советской Армии.

Маршал Советского Союза Жуков. 11 декабря 1967 г.».

Вот и следующее его письмо – Брежневу и Косыгину:

«Глубокоуважаемый Леонид Ильич! Алексей Николаевич!

Прошло немало времени с тех пор, как АПН подготовило книгу «Воспоминания и размышления». Учтены все замечания и пожелания рецензентов.

Мне известно, что и отдел ЦК КПСС (тов. Степанов) дал свое весьма положительное заключение на мою рукопись.

Меня крайне огорчает ничем не объяснимая задержка в выходе книги в свет. Ведь это труд моей долголетней жизни.

Очень прошу Вашего вмешательства.

С уважением, Маршал Советского Союза Г. Жуков. 23 февраля 1968 г.».

Косыгин обещал помочь. И, наверное, выполнил бы обещание, но была преграда, неподвластная и ему. Об этом препятствии рассказала Миркина (работник издательства):

«Леонид Ильич Брежнев пожелал, чтобы маршал Жуков упомянул его в своей книге. Но вот беда, за все годы войны они ни разу ни на одном фронте не встречались. Как быть? И тогда был найден «выход». Находясь под Новороссийском, маршал Жуков якобы поехал посоветоваться с полковником Брежневым, но, к сожалению, того на месте не оказалось (такой выход придумали и сформулировали в редакции). «Умный поймет», – сказал с горькой усмешкой маршал. Эта нелепая фраза прошла во всех изданиях «Воспоминаний и размышлений» с первого по шестое включительно, как и в зарубежных изданиях. Только в седьмом издании она была опущена...»

Верстка была подписана в печать 24 декабря 1968 года. Рабочим в типографии рассказали, что маршал болен и хорошо бы поскорее выпустить книгу. Один из печатников воскликнул:

– Да мы круглые сутки работать будем! Мы с Жуковым воевали против фашистов, готовы работать в три смены хоть бесплатно!

В марте Миркина схватила первый теплый экземпляр, вышедший из машины типографии газеты «Правда», и помчалась на дачу к Жукову.

«Георгий Константинович поставил книгу на стол и долго смотрел на нее молча... Почти десять лет трудился над ее созданием маршал. Три года готовая рукопись лежала в «инстанциях». И вот книга родилась. Трудно передать чувство человека, который наконец-то держит в руках свою книгу. Для этого надо быть ее автором. Иногда сравнивают явление книги на свет с рождением ребенка. Похоже. Это тоже детище. Оно рождается в муках и приносит огромную радость, удовлетворение и облегчение. Книга Жукова была издана в 27 странах (к 1988 году), на 18 языках, миллионные тиражи раскупались очень быстро. Нетрудно представить, какой резонанс в печати вызвала эта книга, какой огромный поток писем хлынул в адрес Жукова. Георгий Константинович точно помолодел. Успех книги прибавил ему здоровья и бодрости. Огромная почта с благодарностями, советами, критикой и пожеланиями побудила маршала к немедленной подготовке второго издания...»

Что тут можно добавить? Только то, что приведен мною этот фрагмент– не «злопыхательства и очернительства» ради, а будет и еще один поворот сюжета, с привязкой – упоминанием Афганистана и «сухого закона».

Вот сама суть парадоксального расклада: «Большая война» – катарсис, источник новых мыслей о справедливом мироустройстве производит на человека действие очищающего страдания, – но, естественно, в той мере, в какой человек прикоснулся к этому страданию. Рядовой лейтенант со временем напишет то, что написали в итоге Бондарев, Астафьев...

Пьер Безухов с его «открытием» в 1812 году Платона Каратаева, конечно, всего лишь литературный герой, но за ним стоит и сам Лев Николаевич, соприкоснувшийся с народными страданиями, прошедший Крымскую войну. В этом смысле и «Севастопольские рассказы», да и «Война и мир» – это же «лейтенантская проза»!

Высшее руководство – другая форма участия в народной войне: непосредственно физического участия, «хождения в атаку», ранений им выпадало меньше, но интеллектуальное напряжение войны, возможно, и откроет им что-либо из будущего послевоенного политического справедливого устройства.

И как частное проявление этого закона: хлебные спекулянты, подделыватели продовольственных карточек или... подделыватели маршальских мемуаров – это не самые главные участники войны, а потому и не лучшие носители той справедливости, мудрости, о которых шла речь.

И эта «счастливая прослойка» – не ходившая в атаки, но и не отвечавшая за результаты операций (хрущевско-брежневско-зимянинско-черненковская. Мехлис – из этой же породы, один раз попробовал было поначальствовать, поотвечать в Крыму... Ну очень не понравилось), ответственная за подвоз на фронт пачек «Правды» и наградных бланков, она-то естественным (для войны и противоестественным для послевоенной жизни) образом и уцелела. Ее подходящие дружные колонны – членов военных советов и видел боковым зрением Сталин, говоря о потерянных лучших... Но сфокусировать свой известный прищур, переведя из бокового на прицельный взгляд, не успел.

Примечание. Могут поправить, что генсек Черненко в военных советах не политрукствовал, а всю войну успешно «повышал уровень» на различных партийных курсах. Возражу: разница тут не качественная, а сугубо количественная. Должность Черненко военных времен – это и брежневская должность, усиленная, доведенная до максимума всех тенденций. И если бы не та Черненкова астма – еще вопрос: не поехал бы и к нему за советом мемуарный маршал Жуков, в последующих изданиях?

ЧЕЛОВЕК – «ЖИВОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО»

Петр Миронович Машеров. Как сегодня вспоминают: «Рядом с больными, немощными и засыпающими на ответственных заседаниях членами Политбюро ЦК КПСС Машеров выглядел непростительно молодым».

И когда Брежнев в 1978 году с большим опозданием вручал ему Звезду Героя Социалистического Труда, то при всех грубо оборвал Машерова во время его ответной речи.

И через два года на похороны Петра Мироновича Брежнев прислал в Минск именно секретаря ЦК КПСС Зимянина, прекрасно зная, как тот плохо относился к Машерову.

Сегодня историки объясняют, что Леонида Брежнева насторожил следующий факт. Один влиятельный американский журнал накануне выборов в президенты США провел опрос среди конгрессменов. Вопросы были в том числе такие: кто из зарубежных лидеров мог бы стать президентом США, кого видят они на месте Брежнева? И очень у многих в ответах совпадало: Машеров. Только несколько человек в ТАСС знали о результатах этого опроса.

Когда в июле 1980 года машеровская «Чайка» столкнулась с грузовиком, я хорошо помню, как многие в стране тогда повторяли: «Подстроили». Но еще большее число людей вдруг тогда осознало (как же развивалась интуиция при тогдашней скудости информации!), что со смертью Петра Машерова СССР потерял надежду на приход достойного лидера, миновал еще одну развилку, прошел еще одну точку возможного выбора.

Петр Машеров был подлинным героем Великой Отечественной войны, на самом, может, тяжелом и опасном из ее «фронтов» – был партизаном в Белоруссии, но позже он из текстов, которые приносили ему на визирование, вычеркивал большинство страниц, относящихся к его собственным подвигам, приговаривая: «Обо мне не больше, чем о любом другом Герое Труда».

Белоруссия, в отличие от ее сегодняшних учителей из «Объединенной Европы-2», не только жертвовала своей недвижимостью, подрывая все доступные заводы, мосты и дороги, но и потеряла в той войне каждого четвертого своего человека. 9 сентября 1942 года от рук гестаповцев погибла мать Петра Мироновича – Дарья Петровна.

Известное изречение о том, что «страдание просветляет», – это примерно о том же, о чем говорилось чуть выше: народная война привносит в жизнь меру справедливости и мудрости, которой причащаются все, но – по мере их участия в страданиях и борьбе народа.

Человеколюбие, гуманизм Машерова – самые подлинные его качества. В личном дневнике его запись совершенно безыскусна: «Я очень люблю людей. Восхищаюсь людьми. Что самое прекрасное, что самое сильное, что является нашим богатством, нашим достижением — так это наши люди. Души их откликаются на все дела, на все невзгоды».

Родные и близкие иногда недоумевали, почему он спрашивал у простых людей, с которыми встречался постоянно: «Чем вам помочь?» – но своим таких вопросов не задавал и относился к ним строже, чем ко всем другим. Родная сестра Машерова, Ольга Мироновна Пронько, признавалась: «Мы боялись у него просить то, что другие просили и получали. Чтобы купить билет на Москву в Минском аэропорту, а я очень хотела проведать Петю после операции, мне первый и единственный раз в жизни пришлось воспользоваться тем, что я родная сестра Петра Мироновича».

Пример из сферы музыки, может, кому-то и покажется несерьезным, но только не молодежи 70—80-х годов. То, что они оказались в «империи лжи», они узнавали не из Солженицына, а из простого сопоставления молодежных песен. «Тут» – ложь и цинизм в совершенно невыносимой концентрации, «там» (на Западе) – да... в общем-то, неизвестно что, но положенное на бодрые аккорды. И языковой барьер был барьером и от лжи. Единственными пластинками, которые слушались в молодежной среде, звучали на танцах, были англоязычные ансамбли и «Песняры». Подшучивали: «ПЕНСняры» – это потому, что вроде любая неанглийская музыка – «пенсионерская». Подшучивали, но слушали (а сейчас, знаю, постаревшие, собирают все «лазерные» переиздания «Песняров», переслушивают под слезы и водку)...

Вся штука была в том, что вот вроде бы «одна шестая при Брежневе—Черненко» – океан абсолютно равномерного вранья и цинизма, но ведь чувствовали, что «в Белоруссии, там что-то по-другому». Приехал уральский парень Мулявин, и невиданное дело для остального СССР – «разрешили». Зато московские «старперы» из Союза композиторов пробили в ЦК постановление: молодежные ансамбли на своих концертах должны перемежать свои песни ИХ песнями. Прилагались и квоты, отчисление авторских, само собой. Неисполнение ИХ песен влекло запрет на дальнейшие концерты, разгоны... милиция. Уверяю вас, это «постановление ЦК» было самым известным из всех цэковских постановлений для очень значительной части нашего молодого населения...

Вот и ответьте: где члены Союза композиторов могли пробить такое постановление об обязательном исполнении их песен, в Москве, у генсека, недавно тоже пробившего пункт об обязательном участии полковника Брежнева в мемуарах маршала Жукова, или в Минске, у Машерова?

Мне, как-то проводившему журналистское расследование по теме «Сухой закон 1985 года», довелось узнать, что, оказывается, «Горбачев был против». А потом и что «Рыжков был против». Далее, что характерно, «и Лигачев был против». И работать тогда мне мешала, все отвлекала какая-то полумысль-полуощущение: «Где же я об этом читал?..» И не сразу, но вспомнил, откуда это ощущение «дежа вю»... Это ведь я читал о другом расследовании – по афганскому решению. Там точно так же выяснялось, что «КГБ был против», «Минобороны был против», «МИД был очень против», «Леонид Ильич был против», «Генштаб был совсем против», «наш отдел ЦК был...», «ГРУ было против решительно». И все ветераны соответствующих ведомств приводили вполне конкретные подтверждения, аналитические записки, доклады. («Тучи подозрений» сгущались, похоже, над ДОСААФом и над Всесоюзным обществом «Знание» – по ним «телерасследований» что «и они были против» вроде бы не было. Вот и готовые «виновники»). Хотя скорее это была не одна телепередача или статья-расследование, а несколько разных, выполненных в разные годы различными телеведущими, писателями. И это одни выясняли, что «КГБ и Минобороны были против». А другие – что «МИД и Генштаб»... Но по законам фонового восприятия эти частные телерасследования как-то слились в одно. Одно и впечатление от всех тех лет сползания страны в маразм и небытие. Возможно, один и шанс был у страны: что люди, спасшие страну от самой страшной в мировой истории угрозы, люди, продолжавшие «чувствовать» страну, – попробуют вернуть в нее здравый смысл. А эти, прохалявившие, проскользнувшие без соприкосновения даже и в народную войну, – они ведь точно даже и пробовать не будут... И не стали...

Возможно, и прав Сталин, что мы потеряли какое-то, может, критическое число «лучших», и «это сказалось» еще и в том, что освободившиеся места занимались другой категорией. Да, Зимянин не терпел Машерова, и для него, как и для Черненко, Брежнев-то был свой.

Вот даже самый частный случай возможного применения его военной мудрости: бывший партизан Машеров смог бы и подумать об... афганских партизанах, самым непонятным образом вдруг свалившихся на... четырежды Героя Советского Союза маршала Брежнева!

Примечание. Спохватился, что и тут, как в случае с Черненко, могут опровергнуть: некоторая часть Лёниных Звезд Героев была не «Союза», а «Труда»... Неуместное возражение в случае обесценившего и то и другое...

Бисмарк, проведший свое государство через три войны, в 1878 году так формулировал философию новосозданной им империи («Второго рейха»):

«Мы хотим достигнуть такого положения вещей, при котором никто бы не имел права сказать: я существую, чтобы нести бремя государственных тягостей, и никто не хочет позаботиться о моей судьбе».

В чем сложности Бисмарка были схожи со сталинскими в 1945 году? То же громадное расширение «зоны ответственности». «Второй рейх» оказался раза в два больше довоенной Пруссии. И многие немцы, особенно южные: швабы, баварцы, да и гессенцы, считали себя отнюдь не «объединенными», но захваченными.

Бисмарк, проведший через рейхстаг известные «антисоциалистические законы», отшвырнул марксистов, пытающихся встроиться в идею справедливого государства, НО не саму идею. Бисмаркова идея устройства жизни, после десятилетия тяжелых войн базируется не на Марксе, а на некоем духе Справедливости, как бы вышедшем из казармы. Потому и очень характерно, на кого в той программной речи в рейхстаге 1878 года ссылался «железный канцлер»:

«Наша (прусская) династия всегда стремилась к этой цели. Уже Фридрих Великий характеризовал свою миссию, говоря: я — король нищих! Господа, короли прусские никогда не были королями богатых. Фридрих Великий говорил: «Когда я буду королем, я буду настоящим королем нищих!»

Образом для Бисмарка стал именно полководец (а для многих и «солдафон») король Фридрих Великий, выстоявший в одиночку против всей Европы в Семилетней войне. Вот это Фридрихово, а затем и Бисмарково («...я буду настоящим королем нищих!»), наверное, и есть истинный взгляд генерала, понимающего, что офицер – средство, а солдат – цель.