Текст книги "Япония, японцы и японоведы"

Автор книги: Игорь Латышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 69 страниц)

Что следовало бы делать Японии в нынешней обстановке? Видимо, прежде всего надо положить конец недоверию. Надо стремиться к открытому диалогу и, в частности, реализовать поначалу хотя бы те пункты уже подписанного культурного соглашения между Японией и Советским Союзом, которые остаются пока не реализованными.

При встрече с Генеральным секретарем Горбачевым мною была выдвинута идея превращения Японского моря в зону мира. Бассейн Японского моря не должен быть, на мой взгляд, районом конфронтации и военного противостояния. Он должен быть зоной экономического, культурного и научного сотрудничества. Надо стремиться к тому, чтобы заинтересованные страны-соседи могли бы мирно общаться и сотрудничать друг с другом. И эта идея встретила согласие Генерального секретаря. Об этом я также поставила в известность премьер-министра Такэситу"91.

В те годы, как это было отчетливо видно, руководство Социалистической партии Японии, в отличие от лидеров КПЯ, делало ставку на дальнейшее расширение связей с Москвой. В горбачевских лозунгах "перестройки", "социализма с человеческим лицом" и "нового мышления" Дои и другие лидеры СПЯ усматривали шаги к сближению мировоззрения советских руководителей с их собственным мировоззрением. Не противоречили взглядам японских социалистов и высказывания Горбачева в пользу отказа Советского Союза от военного противостояния с США и их союзниками, а также в пользу привнесения в социалистическую структуру Советского Союза тех или иных элементов рыночной экономики. Наоборот, руководителей СПЯ устраивала готовность Кремля к отказу от своего прежнего отрицательного отношения к капитализму как общественному строю. И более того, такой поворот в умах советских руководителей и идеологов стимулировал эволюцию политических взглядов самих руководителей японской социалистической партии, особенно тех, кто принадлежал к ее правым фракциям и тяготел к социал-демократической идеологии. Под их воздействием 5-й съезд Социалистической партии Японии, состоявшийся в апреле 1990 года, внес несколько существенных изменений в программные партийные документы. Так, в принятом съездом новом "Курсе действия на 1990 год" вместо прежних формулировок, где шла речь о переходе к социализму как конечной цели политики партии, появилось заведомо несовместимое с прежними формулировками утверждение о "движении партии по социал-демократическому пути"92.

Однако ставка руководителей СПЯ на упрочение дружественных связей с руководством КПСС и Советского правительства не оправдала ожиданий японской стороны. История сыграла злую шутку не только с советскими коммунистами, но и с японскими социалистами. Ведь кто в Японии мог предположить в 1988-1990 годах, что спустя всего год произойдет неожиданно скоропостижная кончина одной из двух самых великих держав мира – Советского Союза?! Кто мог предположить, что хваленый "реформатор" Горбачев вдруг поведет себя как последний жалкий трус и безропотно сдаст все бразды правления страной, включая партийный аппарат, армию и прочие силовые структуры, кучке своих нахрапистых политических противников-"демократов", забыв в страхе о всей своей прежней болтовне по поводу "перестройки", "социализма с человеческим лицом" и "нового мышления"?! Кто мог предположить, что все достижения первого в мире социалистического государства в экономической, социальной, научной и культурной сферах пойдут насмарку, а вся необъятная по своим размерам и ценности общенародная государственная собственность великой страны подвергнется бесцеремонному растаскиванию и разграблению отдельными частными лицами?!

Но в 1991 году случилось именно такое. Случилось к полному изумлению японских социалистов, ориентировавших на протяжении ряда лет общественность своей страны на изучение всех достижений и положительных сторон советского социалистического строя. Для СПЯ это был настоящий шок. И от этого шока в последующие годы руководство СПЯ так и не смогло оправиться.

В период моего третьего пребывания в Японии в качестве собкора "Правды" свершилось одно печальное для многих японцев событие – 7 января 1989 года умер престарелый японский император Хирохито. Смерть императора Хирохито, которому было тогда 87 лет, не стала для японцев неожиданностью. Когда в сентябре 1988 года телевидение и пресса Японии сообщили о тяжелой болезни императора, то это известие было воспринято большинством японцев как сигнал приближения дня ухода монарха из жизни. С этого времени ежедневно в течение более чем трех месяцев телевизионные станции в последних известиях регулярно передавали медицинские сводки о физическом состоянии и самочувствии больного, включая данные о температуре, частоте пульса и кровяном давлении. Держа под контролем ход болезни монарха, японские центральные газеты и телевизионные компании выставили у ворот императорского дворца в Токио свои постоянные посты. Денно и нощно дежурили на этих постах фоторепортеры и журналисты, призванные сообщать в свои редакции малейшие новости, связанные с ходом болезни. Но при всем при этом как государственный секрет чрезвычайной важности хранились втайне сведения о том, чем был болен монарх и как долго могла протянуться его болезнь. Но всем было ясно, что дни императора сочтены. Как сообщил мне тогда знакомый японский журналист, в газетных и телевизионных редакциях уже в те осенние дни 1988 года были тщательно подготовлены и лежали наготове тексты некрологов, передовых статей и комментариев, а также подборки фотографий, безотлагательная публикация которых могла быть осуществлена в первые же минуты после летального исхода монаршей болезни.

Параллельно функционеры правящей либерально-демократической партии, а также многие монархически настроенные руководители муниципальных учреждений развернули по всей стране кампанию по отправке в адрес императора сочувственных посланий местных жителей. На площади перед императорским дворцом в Токио чиновники Управления императорского двора выставили большое число столов, к которым в дневные часы тянулись вереницы прохожих и делегатов с мест, чтобы записать в разложенных по столам специальных альбомах свои пожелания скорейшего выздоровления монарха. Все это делалось для того, чтобы, используя болезнь императора, раздуть среди японцев монархические, верноподданнические настроения и возродить заметно ослабленный в послевоенные годы культ почитания японского монарха.

Так продолжалось до 7 января 1989 года, когда ранним утром император Хирохито скончался.

Следуя примеру японских журналистов, я также подготовился к этому событию заранее, и в тот день передал по телефону в Москву комментарий с обзором жизни и деятельности усопшего императора за 63 года его бессменного пребывания на троне. В комментарии "Кончина Хирохито", опубликованном в "Правде" 8 января 1989 года, писалось следующее:

"В истории современной Японии с именем императора Хирохито связано много бурных событий. Ведь вплоть до вступления в силу нынешней конституции (в 1947 году) Япония была по своему государственному устройству абсолютной монархией, законы которой наделяли императора неограниченной властью. Официальные доктрины предписывали императорскому дому божественное происхождение. В соответствии со сложившейся тогда государственной практикой Хирохито возглавлял формально и вооруженные силы страны, ведшие военные операции в Китае и в других странах Азии. По установленной еще ранее традиции его официальной одеждой был в те годы военный мундир. Восславляя императора, отправлялись японские солдаты на фронты за пределы страны, а затем гибли там с его именем на устах. В декабре 1941 года японский монарх скрепил своим именем решение о вступлении страны в войну с США и Англией.

Неизбежность военного поражения Японии побудила Хирохито летом 1945 года оказать поддержку тем лицам из своего окружения, которые стали склоняться в пользу безоговорочной капитуляции. Манифест о капитуляции, зачитанный Хирохито по радио 15 августа 1945 года, означал признание японским монархом пагубности пути, по которому шла Япония накануне и в годы второй мировой войны.

В период оккупации страны вооруженными силами США американские военные власти установили тесный контакт с императорским двором и опирались на монарха при проведении в стране своих политических мероприятий. Вскоре после капитуляции Японии Хирохито выступил перед народом со специальным заявлением, отвергавшим версию о божественном происхождении японской императорской династии. Послевоенные реформы, проведенные в Японии под нажимом союзных держав и внутренних демократических сил, привели к существенному изменению роли императора в государственной и политической жизни страны. В соответствии с новой японской конституцией абсолютная монархия была упразднена, а император стал именоваться "символом государства и единства народа".

Много усилий приложили в послевоенные годы политические стратеги Японии, чтобы изменить прежнее представление народа об императоре как о боге и создать ему репутацию монарха-человека, приверженного принципам мира и демократии. Из гардероба покойного навсегда исчезли военные мундиры, а на смену им появились сугубо гражданские одежды. По сообщениям прессы, его главным увлечением были в минувшие десятилетия научные исследования в сфере ихтиологии и ботаники, опубликованные затем в виде книг и статей.

Но сила традиций велика, и поэтому до сегодняшнего дня значительная часть японского населения продолжает почитать императорскую династию"93.

Думаю, что в этой характеристике мне удалось не обидеть японских монархистов и в то же время не утаить от читателей "Правды" ту действительную роль, которую сыграл Хирохито в истории японского милитаризма.

В первые же часы после кончины императора в Токио были опубликована официальные сообщения о том, что его старший сын, 55-летний наследный принц Акихито, безотлагательно вступил на престол в качестве нового императора Японии. Символическим актом, знаменовавшим превращение Акихито из принца в императора, стало получение им в тот день трех священных сокровищ, якобы подаренных императорской семье богиней солнца Аматэрасу: меча, зеркала и драгоценного камня – яшмы.

Вступление Акихито на трон означало, что в соответствии с принятым в стране официальным летоисчислением день 7 января 1989 года стал последним днем "эпохи Сёва", продолжавшейся 63 года, ибо с кончиной каждого из монархов и вступлением на трон его преемников в Японии происходит и смена "эпох". С утра в тот день Совет императорского двора, возглавлявшийся премьер-министром страны, занялся определением названия новой "эпохи", с тем чтобы это название было бы кратким, состояло из простых по написанию иероглифов и в то же время представляло бы собой новое слово, не затертое в обиходе. Результаты работы совета были торжественно опубликованы во второй половине дня: "эпоха" обрела название "Хэйсэй". На русский язык это название было точно переведено словом "утверждение мира" (мира – в смысле мирной жизни.– И. Л.).

С кончиной Хирохито по всей Японии наступили дни траура: были приостановлены, в частности, передачи развлекательных телевизионных программ, отменены митинги, массовые зрелища и концерты, в торговых кварталах Токио и других городов перестали зажигаться по вечерам огни неоновых реклам.

Если в день кончины Хирохито средства массовой информации концентрировали внимание прежде всего на личности усопшего, то в последующие дни журналисты стали все больше говорить и писать о его сыне Акихито, ставшем новым императором страны. Согласно опубликованным сведениям, Акихито родился в декабре 1933 года, а в ноябре 1952 года был официально наречен наследным принцем. В отличии от прежних продолжателей императорской династии, свое образование он получил не в закрытых учебных заведениях для титулованной знати, а в "демократической среде": в школе и университете рядом с ним учились выходцы из "простых семей", под которыми в прессе имелись в виду семьи, принадлежавшие к имущим верхам местного общества. Комментаторы напоминали, что в апреле 1959 года состоялась церемония бракосочетания наследного принца с дочерью одного из финансовых магнатов страны Сёды Хидэсабуро. Названный брак, по утверждению тех же комментаторов, был первым случаем женитьбы наследного принца на дочери "простолюдина", ибо прежде японские престолонаследники вступали в брак лишь с дочерями титулованных особ, принадлежавших к той или иной ветви императорского рода. В печати настойчиво подчеркивался "демократический" образ жизни нового императора. Особо отмечалась его любовь к игре в теннис и тяга к естественным наукам, в частности к изучению тех же проблем ихтиологии, которыми занимался и его покойный отец.

С вхождением Акихито на трон его старший сын Хиро стал официально именоваться наследником престола.

События, связанные с кончиной Хирохито и вступлением на трон его преемника, вызвали в политическом мире Японии неоднозначную реакцию. Если правящие круги страны стремились использовать эти события для раздувания среди японского населения монархических настроений и взглядов, то их политические противники, включая коммунистов, социалистов и ультралевые студенческие организации, стремились в меру своих сил противодействовать этому. В своих заявлениях они подчеркивали несогласие с правительственными оценками роли японской монархии, а также с попытками властей возрождать в стране императорский культ. С такими критическими по адресу властей заявлениями выступили в те дни не только лидеры КПЯ, но и некоторые объединения пацифистов и верующих, прежде всего христиан.

В день императорских похорон 24 февраля 1989 года, объявленный нерабочим днем, на улицы Токио, по которым должен был проехать к месту погребения траурный кортеж, вышли сотни тысяч людей – жители столицы, приезжие и иностранцы. Хотя движение кортежа транслировалось телевизионными станциями, я не смог преодолеть любопытства и вышел с сыном на магистраль Аояма дори, включенную в маршрут движения похоронной процессии. Там под бдительным надзором тысяч полицейских мы погрузились в необозримую толпу жителей окрестных кварталов. Но вот что бросилось в глаза: никто из них не выставлял напоказ свою скорбь, слез я ни у кого не заметил. Едва ли не все собравшиеся представляли собой обыкновенных зевак, которые либо тянули шеи, стараясь увидеть проезжавший мимо катафалк и именитых участников похоронной процессии, либо торопливо снимали все происходившее на видеокамеры и фотоаппараты.

Но еще больший ажиотаж устроило японское правительство по случаю церемонии коронации нового императора, которая состоялась спустя год и десять месяцев после кончины его предшественника – 12 ноября 1990 года. Этой церемониальной акции были приданы небывалая торжественность и пышность. Как сообщала пресса, подготовка и проведение коронации обошлись японскому государству в 8,1 миллиарда иен. На территории императорского дворца и под открытым небом, а также под его сводами были воздвигнуты специальные ритуальные сооружения, поражавшие и японцев, и иностранцев своими грандиозными масштабами и роскошью убранства. Зрителями этой церемонии стали 2500 приглашенных во дворец именитых гостей из 158 стран мира, и в том числе из Советского Союза, а также миллионы японских телезрителей.

Но самым примечательным в церемонии коронации стала не столько расточительность ее устроителей, сколько их стремление провести все это торжество в духе приверженности стародавним средневековым ритуалам, призванным, судя по всему, восстановить и укрепить в сознании японского населения убежденность в уникальности и незыблемости японской монархии. Явная тяга к прошлому нашла свое выражение в проведении на территории дворца в день коронации архаичного ритуала, называемого по-японски "Сокуи но рэй". Облачившись в древние экзотические одежды, новый император, императрица, наследный принц и прочие члены монаршей семьи, а также более семи десятков служащих императорского дворца в течение 30 минут совершали под древнюю японскую музыку на специально построенных для этого подмостках замысловатые обрядовые телодвижения, малопонятные не только иностранцам, но, как было видно, и японским гостям.

И только на заключительном этапе этой церемонии новый император вернул себя в современность. Переодевшись в нормальный европейский смокинг, он зачитал с подмостков рескрипт, провозглашавший его намерение содействовать прогрессу страны, а также мирной жизни и процветанию всего человечества. Церемониал "Сокуи но рэй" завершился кратким приветствием, с которым обратился к монарху премьер-министр, и криками "банзай!", прозвучавшими под пушечные залпы батареи японских "сил самообороны", установленной возле дворца.

Однако на этом торжества по случаю коронации императора не кончились. Их завершающим этапом стала проведенная в ночь с 22 на 23 ноября во внутренних пределах императорского дворца торжественная синтоистская церемония, именуемая "Дайдзосай". По словам японских знатоков вопроса, это была самая важная из всех церемоний, связанных с коронацией.

Об этой церемонии я написал в те дни подробную информацию в "Правду". Но по каким-то перестраховочным соображениям в печать она не пошла. А писалось в этой информации следующее:

"Экзотическая церемония "Дайдзосай", проводившаяся всю ночь напролет на территории императорского дворца в Токио, представляла собой поистине нечто удивительное. В основу всего совершавшегося были положены заведомо сказочные, мифологические сюжеты.

Активными участниками церемонии, как и в день официальной коронации императора (12 ноября), стали наряду с самим императором члены его семьи, а также придворные слуги, снова облаченные в экзотические древние наряды тысячелетней давности со всеми боевыми атрибутами того времени: мечами, пиками, луками, колчанами и стрелами. Основной смысл этих ритуалов, совершавшихся во дворце в ту ночь, состоял в "общении" нового монарха с... мифической прародительницей японской императорской династии богиней солнца Аматэрасу Омиками, а также с некоторыми другими божествами и душами своих царственных предков. Улыбаться не надо: государственные деятели Японии, чиновники Управления императорского двора, да и печать страны сообщали обо всем этом вполне серьезно, ибо проведение такой церемонии было неразрывно связано с национальной религией японцев – синто, догмы которой, как известно, утверждают божественное происхождение императорского рода. Род этот в соответствии с поверьями синтоистов существует на земле вот уже 2660 лет и ведет свое начало от легендарного потомка упомянутой выше богини солнца – императора Дзимму, который-де основал японское государство еще в 660 году до нашей эры. И хотя такая версия находится в полном противоречии с данными исторической науки, никто из организаторов церемонии "Дайдзосай" – ни руководитель Управления императорского двора, ни премьер-министр страны, ни руководство правящей либерально-демократической партии – не испытывали при всем этом ни малейшего смущения. На то и религия, чтобы принимать на веру ее постулаты!

На первых этапах церемонии в императорском дворце наряду с ее непосредственными участниками присутствовали в качестве почетных гостей более 700 представителей "верхов" японского общества, включая премьер-министра Кайфу Тосики, министров кабинета, консервативных парламентариев, президентов крупнейших фирм страны, руководителей организаций деловых кругов и т.п. Правда, их присутствие носило довольно символический характер, ибо действующие лица, а именно император и его свита, появлялись перед своими гостями лишь временами и то не надолго. Главные же ритуалы проводились монархом за закрытыми дверями специально воздвигнутого по этому случаю храмового комплекса (только его строительство обошлось государству в 2,5 миллиарда иен). Что же касается тех таинств, которые совершал за закрытыми дверями новый монарх страны, то японская пресса сообщала о них с нарочитой загадочностью. Известно было только, что в число этих таинств входило, во-первых, потчевание богини Солнца и других божеств рисом нового урожая, фруктами, сакэ, креветками и прочими яствами. Во-вторых, и это главное, упомянутые таинства предусматривали интимные беседы императора с богиней Аматэрасу, происходившие с глазу на глаз в лежачем состоянии на специально изготовленном для этого постельном ложе из соломенных циновок. Ложе это в предшествовавшие дни было заранее заснято репортерами и показано по телевидению.

Резкий контраст загадочному религиозному спектаклю, разыгранному в ночь с 22 на 23 ноября в императорском дворце, представляли собой в те же ночные часы кварталы японской столицы, прилегающие ко дворцу. Там бодрствовали всю ночь напролет 26 тысяч продрогших и сумрачных полицейских, бдительно охранявших со всех сторон огромную территорию дворца. И их бдение было не напрасным. Дело в том, что церемония "Дайдзосай", как и коронация, проведенная десятью днями ранее, встретила в стране далеко не единодушные отклики. Опасными для населения диверсионными вылазками откликнулись на эту церемонию антимонархические левацкие группировки студентов, учинившие в предшествовавшие дни ряд поджогов синтоистских храмов и прочие нелепые буйства.

Но дело было не только и не столько в этих экстремистах. Задолго до дня проведения церемонии "Дайдзосай" свое несогласие с ней выразили и социалистическая, и коммунистическая партии, и партия Комэйто, опирающаяся на японских буддистов из секты Нитирэн, а также большое число различных демократических объединений ученых, литераторов и деятелей искусства. Заодно с ними выступили многочисленные христианские и буддийские организации верующих. Общим для позиции всех этих противников откровенно синтоистской церемонии "Дайдзосай" стали адресованные правительству и Управлению императорского двора обвинения в забвении последними основополагающего положения Конституции Японии о недопустимости использования какой-либо религии в качестве средства государственной политики. Именно по этой причине около 170 лиц, приглашенных во дворец на названную церемонию, включая многих парламентариев и 16 губернаторов префектур, демонстративно не пришли туда, подчеркнув тем самым свое отрицательное отношение к таким архаичным обрядам как "общение" монарха с синтоистскими богами. В заявлениях, опубликованных в те дни противниками проведения "Дайдзосай", указывалось на недопустимость возрождения довоенной практики использования синтоистской религии в государственных делах и в политических целях, а также на недопустимость обожествления императора и возрождения в стране императорского культа, некогда раздувавшегося японскими милитаристами.

События, связанные с коронацией императора Акихито, ясно показали, таким образом, наличие среди японцев глубоких расхождений во взглядах на японскую монархию и на попытки властей возвеличивать ее роль в общественной жизни страны".

Сообщая в Москву о протестах противников синтоистской религии против нарушений ее сторонниками заповедей японской конституции, я, разумеется, вовсе не считал, что другие мировые религии лучше синтоизма. Для меня как атеиста и синтоизм и прочие религии, будь то буддизм, христианство или ислам, были одинаково непривлекательны. Но как японоведу-политологу мне было интересно обнаруживать в конкретной японской политической действительности все новые и новые подтверждения тому, что монархические и религиозные представления японцев, что бы ни писалось в конституции страны, оставались и остаются по сей день неразрывно сплетены в один общий клубок. В центральном столичном синтоистском храме Японии, построенном в честь императора Мэйдзи и нареченном его именем, в 1990 году я наблюдал не без затаенного юмора церемонии, посвященные празднованию 2650-летия с момента вступления на трон мифического императора Дзимму Тэнно – "потомка богини солнца Аматэрасу" и "основоположника" нынешней императорской династии. Жалею только, что не сфотографировал огромный транспарант у входа в храмовый парк с четким обозначением юбилейной даты. Но что обращало на себя внимание: ни у кого из японских посетителей храма такая "историческая дата" не вызывала ни удивления, ни неприятия, хотя в послевоенные годы всех их учили в школе, что версия о божественном происхождении императора – это выдумка, не соответствующая действительности. Ну что тут можно сказать?! В конце концов каждый народ в мире имеет право на свои причуды, и иностранцам в чужой монастырь со своим уставом соваться не следует. В конце концов, христианские истории о рождении Иисуса Христа от святого духа, о его убиении, воскрешении и возвращении на землю отнюдь не выглядят более правдоподобными, чем легенды о непостижимых разумом деяниях Богини Солнца Аматэрасу и ее божественного потомка Дзимму Тэнно.

В поисках японского опыта,

полезного для "перестройки"

Мое третье по счету длительное пребывание в Японии в качестве собственного корреспондента "Правды" заметно отличалось от двух предыдущих по тем задачам, которые ставились передо мной редакцией газеты. Да и сама жизнь японского общества наталкивала меня на поиск новых тем корреспонденции, отправлявшихся мной в Москву. Если в конце 50-х – начале 60-х годов мое внимание было сосредоточено главным образом на рассмотрении борьбы японского народа против военного союза с США, в защиту своих демократических прав и жизненного уровня, а в 70-х годах более всего меня как автора газетных публикаций интересовали проблемы развития советско-японского экономического сотрудничества и отвращения угрозы сближения на антисоветской основе Японии и КНР, то во второй половине 80-х годов фокус внимания переместился на ознакомление соотечественников с экономическими и научно-техническими достижениями Японии – теми достижениями, которые могла бы с пользой для себя использовать и наша страна.

Середина 80-х годов была временем, когда Япония находилась в зените своих успехов в развитии промышленного производства, науки, техники и культуры, когда многим казалось, что для этой страны нет преград к превращению в самую развитую, самую преуспевающую и процветающую страну, способную превзойти в недалеком будущем и США, и страны Западной Европы. Мои соотечественники и в редакции, и за ее стенами перед моим отъездом в Японию неоднократно в официальных и дружеских беседах высказывали мне пожелания больше писать о достижениях японцев, с тем чтобы их удачный опыт наталкивал бы и наших людей на какие-то полезные нововведения. Такие пожелания вполне соответствовали тому горбачевскому курсу на "ускорение", "перестройку" и "новое мышление", который активно поддерживался редакцией "Правды". Сам факт получения мною от руководства редакции подобных пожеланий являл собой заметный отход нашего партийного руководства от прежней практики одностороннего критического освещения жизни капиталистических стран, которая была свойственна и газете "Правда" на протяжении ряда предшествовавших лет. И такой отход вполне отвечал моим тогдашним настроениям, так как в прежние годы далеко не о всем, что впечатляло меня в жизни японского общества, я мог писать с расчетом на газетную публикацию.

Вполне соответствовали моим настроениям и первые шаги Горбачева, направленные на осуществление его лозунгов "ускорения" и "перестройки". Постоянно сравнивая экономику нашей страны с японской экономикой, я видел те преимущества, которые были заложены в системе частного предпринимательства, по сравнению с нашей командно-административной системой ведения народного хозяйства, хотя в то же время видел я и ряд преимуществ в плановой экономике Советского Союза по сравнению с японской экономикой. По моим тогдашним представлениям экономическая структура нашей страны требовала серьезных реформ, с тем чтобы эта структура включила бы в себя и зоны частного предпринимательства. Мне думалось тогда, что советскому руководству следовало бы приступить к постепенному снятию запретов и ограничений на частное предпринимательство в сферах деятельности мелких и средних промышленных предприятий, общественных услуг и розничной торговли. Я с одобрением относился тогда к сдвигам в этом направлении, наметившимся в политике Горбачева и его окружения. В ознакомлении советской общественности с японским опытом я видел полезное подспорье для осуществления этих сдвигов. Но в то же время я считал, что введение элементов частного предпринимательства в экономическую структуру нашей страны должно было осуществляться без торопливости, постепенно, с учетом того, что наши люди "отвыкли" от общения с частными предпринимателями и потому требовался довольно длительный период их адаптации к появлению рыночных отношений в повседневном быту населения. В то же время я считал тогда, что предполагавшиеся рыночные реформы не должны были затрагивать ключевых, базовых отраслей народного хозяйства нашей страны. Всем крупным промышленным предприятиям – банкам, транспорту, ведущим научным учреждениям – следовало, как я тогда полагал и полагаю по сей день, оставаться государственной, общенародной собственностью и ни в коем случае не переходить под контроль частных лиц. Распространение частного предпринимательства на ведущие, ключевые отрасли нашей экономики, включая оборонное производство, было бы чревато, как я тогда считал, да и считаю теперь, потерей нашей страной ряда преимуществ, присущих плановой социалистической экономике, замедлением и возможными приостановками ее поступательного развития. Неприемлемой для меня была и перспектива появления в жизни нашего общества тех зол капитализма, которые наблюдались мной в Японии, включая непредсказуемые депрессии и спады производства, резкий разрыв в доходах имущих и неимущих слоев населения, классовый антагонизм, хроническую безработицу, коррупцию и т.д. Естественно, мне в голову не приходила тогда мысль о возможности отказа нашей страны от социалистической структуры экономики как таковой и ее возврате на капиталистический путь развития.

Одной из первых публикаций, написанных мной по приезде в Токио в качестве собкора "Правды", стала довольно пространная статья под заголовком "Япония: Восток или Запад?" с размышлениями о том, что получилось в итоге тесного переплетения вековых восточных традиций, сохранявшихся в быту и идеологии японцев, с различными новшествами, привнесенными в жизнь страны в результате быстрого освоения ею научно-технических и культурных достижений западных стран. В этой статье содержалась полемика с теми зарубежными японоведами и журналистами, а также националистически настроенными японскими авторами, которые, ссылаясь на сохранение в современном быту японцев различных экзотических обычаев, предавались рассуждениям о мнимых "загадках японской души" и об "уникальности" менталитета японцев и их национальной культуры. В статье оспаривались утверждения шовинистически настроенных японских культурологов, будто крупные успехи Японии в экономике и технике объяснялись превосходством "японской цивилизации" над цивилизацией Запада. "На мой взгляд,– писалось в статье,– заблуждаются те, кто сегодня берется судить о Японии сквозь призму ее национальных особенностей, действительных и мнимых. Такой подход не позволяет понять те глубинные перемены, которые свершились и происходят здесь на протяжении минувших четырех десятилетий. А они, эти перемены, ведут к все большему расширению связей Японии с внешним миром, к ее прогрессирующему врастанию в экономическую, политическую и культурную структуру Запада, к постепенной утрате страной своей "восточной" специфики".