Текст книги "Вторая колыбель"

Автор книги: Игорь Ласьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Когда спасатели и парамедики прорубились через заклинившие двери в гондолу дирижабля, Таня уже пришла в себя от визга и скрежета пил по металлу. Ощупав себя, она убедилась, что цела и невредима. Стеклянный верх шлема гермокостюма оказался захлопнутым. Она не помнила, когда это она успела захлопнуть его. А может, это Рэй захлопнул? Таня позвала Рэя, ответа не последовало. Она протянула руку вправо, где сидел Рэй, рука уткнулась в пустое кресло. Тане стало страшно, она сделала попытку вскочить, но ремни удержали ее в кресле. А Рэй лежал метрах в четырех от нее, с многочисленными переломами, и, что самое прискорбное, с переломом основания черепа. Когда корабль стало кренить и задирать вверх, он успел опустить и захлопнуть стеклянный верх шлема Таниного гермокостюма. Для этого ему пришлось расстегнуть свои ремни, иначе было не достать защелки на Танином шлеме. Снова пристегнуться ему уже не хватило времени; корабль сильно тряхнуло, когда он налетел на док-кран. Рэя от этого выбросило из кресла и швырнуло вперед. Пытаясь защитить голову, он инстинктивно вытянул руки вперед. Но на пути ему попалась перегородка, и от сильного удара кости предплечий обеих рук сломались. Мгновением позже Рэй влетел головой в перегородку. От проломов черепа его спас стеклянный верх гермошлема, взявший на себя большую часть силы удара. Но удар был настолько силен, что он сместился, отчего основание черепа и пара шейных позвонков хрустнули. Более мелкие и менее серьезные переломы были уже не в счет. Но если переломы еще были делом поправимым, современная медицина творила чудеса, то с асфиксией дело было значительно хуже. Спасая Таню, Рэй не успел захлопнуть свой шлем, и теперь лежал бездыханный, так как во время катастрофы герметичность пассажирского салона была нарушена, и пригодный для дыхания воздух быстро улетучился. Разреженная атмосфера Марса, к тому же все еще слишком перенасыщенная углекислым газом, не позволяла пока дышать без дыхательных аппаратов; поэтому очень критичным при катастрофах с разгерметизацией было время пребывания без дыхания. Когда Таня попала в аварию с вездеходом, она не дышала всего двенадцать минут; и этого оказалось недостаточно, чтобы умереть, но достаточно, чтобы потерять зрение. Пока спасатели с парамедиками пробились в ту часть пассажирского отсека, где были Рэй и Таня, прошло семь с половиной минут. Таня уже была в сознании, и ее сразу же вывели наружу и отвезли в госпиталь. С Рэем вышла заминка на четыре минуты, прежде чем его с предосторожностями (из-за переломов и завалов внутри пассажирского отсека) уложили на носилки и вынесли в реанимобиль. Обследовав его, парамедики попытались оживить его ударной дозой эпинефрина и разрядами дифибриллятора. Делать непрямой массаж сердца они не решились, боясь ущемления нервов в поврежденном позвоночнике. Но все их усилия оказались тщетны. Через пятнадцать минут, как и полагается по инструкции, они прекратили попытки.

XXXVII

Рон уже почти закончил свою разгромную статью, призванную «похоронить» Глендейла, но Мортимер успел раньше запустить свой, по сути, план переворота и узурпации власти в стране. Операция, названная им «Варфоломеевская ночь», началась, как и ее подлинный прообраз, в ночь на 24 августа; в канун дня святого Варфоломея, но более чем пятьюстами лет позже, в 2111 г. Мортимер был знатоком истории, особенно средневековой, и не нашел лучшего названия для своей операции. Впрочем, в отличие от настоящей резни в средневековом Париже, сейчас дело обошлось почти без жертв. Ночью были посланы спецназ и полиция на дом к бонзам преступного мира Америки, в том числе и бывшим дружкам Глендейла. Были арестованы 247 человек, из них 24 были убиты «при оказании сопротивления и попытке к бегству», как гласили протоколы арестов. Конечно же, эти 24 были самой верхушкой, топ-менеджерами преступных синдикатов Америки. Эти люди знали всю подноготную сотрудничества Глендейла с мафией, обладали обширной властью и связями, и не побоялись бы выложить всю правду о нем. Обезглавив гидру мафии, было уже легче бороться с ней самой. Более мелкую рыбу было проще запугать, пообещать жизнь в обмен на молчание или нужные показания. По стране было объявлено чрезвычайное положение под предлогом ухудшающейся ситуации в стране в целом и в штатах, пострадавших от падения осколков Фаэтона. В эту же ночь руководителям и выпускающим редакторам новостийных и публицистических программ на ТВ, радио, в интернете и в прессе были разосланы официальные предупреждения о персональной ответственности за содержание выпускаемого в эфир, в сеть и в печать материала. На каждую теле, радиостанцию, в каждую редакцию газеты или журнала были посланы цензоры, призванные контролировать содержание выдаваемой информации. Они были наделены широкими полномочиями, вплоть до отстранения неугодных от работы и запрещения выхода выпуска. Они же имели при себе запись телеобращения президента к народу, которую всем надлежало выпустить в эфир и в тираж утром, без каких-либо изменений. Силовая фаза операции включала в себя размещение воинских блок-постов и усиленных нарядов полиции на теле– и радиостанциях, узловых магистралях, возле военных баз и складов оружия, в морских и аэропортах, в местах массового скопления людей. Глендейл еще за два дня до операции встретился с командирами ключевых элитных частей, призваных в крайнем случае усмирять недовольных и восставших. На встрече он разразился пространной речью о трагизме ситуации, о необходимости срочных действий по спасению страны, напомнил им о присяге и воинском долге. В ночь переворота эти части выдвинулись к самым большим и слывшим неблагополучными «шантитаунам», в которых мафия всегда имела поддежку, и где могли вспыхнуть волнения. Армейские части окружили «шантитауны», блокировав и взяв под контроль въезды-выезды из них, и постоянно отслеживая ситуацию внутри визуально и через сеть своих осведомителей.

Наутро американцы проснулись в совершенно другой стране. С экранов, иногда перемежаясь «причесанными» выпусками новостей, то и дело шли обращения президента к народу, в которых он изливал душу соотечественникам. Рассказывая, как плохо положение в стране в целом, и особенно в штатах, пострадавших от падения осколков Фаэтона; он тут же переваливал вину на козлов отпущения – своих же дружков-мафиози, которых он посадил на ключевые посты в правительстве и Комитете по устранению последствий катастрофы. Само собой, что… «не в силах больше терпеть эти безобразия», он снял с постов всех проштрафившихся высших чиновников, а многие были отданы под трибунал. Трибунал был очень удобным средством расправы с неугодными и опасными, так как позволял избежать все процессуально-правовые заморочки, и быстро осудить подследственных. Но на вакантные места тоже нужно было кого-то посадить, и зачастую из-за недостатка времени отбор кандидатов проводился наспех. Все это грозило повторением тех же кадровых ошибок. В новостях, по настоянию цензоров, вставляли интервью с «простыми людьми с улицы», записанные заранее. Эти «простые люди» все как один говорили о поддержке чрезвычайного положения, курса президента на борьбу с коррупцией в высших эшелонах власти, необходимости твердой власти и наведении порядка в стране, и т. п. Все эти слова были правильными, если отвлечься от того, что Глендейл и был основным виновником создавшегося положения. Некоторые ведущие и редакторы отказались было комментировать и выпускать эти «причесанные» новости. Их уволили прямо на месте, что подействовало отрезвляюще на остальных.

Осознавая, что на «шантитауны» его власть не распространяется, Глендейл постарался по возможности не доводить ситуацию в них до крайности. Более-менее спокойные трущобы были куда предпочтительнее мятежных, и Глендейл постарался сделать все, чтобы умиротворить их. В лояльные «шантитауны» с помощью войск была организована доставка продовольствия, медикаментов и предметов первой необходимости; не в пример лучше той, что существовала в пору владычествования в них мафии. Но не все трущобы оказались лояльными, кое-где войскам в той или иной мере было оказано неповиновение и даже сопротивление. В Чикаго, например, в «шантитауне» на юго-западе города, где были очень сильны позиции самой крупной мафии в Америке, дело дошло до открытого и яростного сопротивления. Поначалу люди вышли на демонстрации протеста, требуя освободить лидеров местной группировки, взятых людьми Глендейла. Солдаты долго терпели, пока в них швыряли только камни и палки. Но когда в них полетели бутылки с зажигательной смесью и начали стрелять, солдаты не выдержали, и открыли ответный огонь. В первой же стычке были убиты восемнадцать человек из «шантитауна», в основном подростки, горевшие желанием погеройствовать. Толпа, искусно подогреваемая мафиозными агитаторами, начала строить баррикады из всего, что попалось под руку. На главных магистралях этого района города выросли груды мусора, с которых еще и стреляли по солдатам из автоматов. Попытка прорваться через баррикады стоила жизни двенадцати солдатам. Применять оружие тяжелее мелкого стрелкового солдатам было запрещено во избежание излишних жертв среди населения трущоб. Осознавая, что уличные бои – не лучший сценарий умиротворения трущоб, где местные жители имели гораздо больше тактических преимуществ; Глендейл решил осуществить свою давнюю идею: подчинение непокорных с помощью голода. Войска просто закрыли все улицы, ведущие из «шантитауна», одновременно отрезав снабжение продовольствием. Мятежники пробовали наладить поставки извне через подземные коммуникации, но это была капля в море. К тому же, эти каналы поставки достаточно быстро обнаруживались военными патрулями с собаками. Через мощные громкоговорители к мятежникам с увещеваниями сложить оружие и восстановить нормальную жизнь обращались разные чиновники. А вечером, в национальном выпуске новостей Глендейл прокомментировал первые «успехи» своей «политики восстановления порядка и законности в стране». Коснулся он и ситуации в чикагском «шантитауне», повернув все так, что виновными в прекращении поставок продовольствия туда оказались сами жители трущоб. Якобы, это они нападали на грузовики с продовольствием и разграбляли их еще до того, как груз доходил до людей. Что было, конечно, совершеннейшей ложью. Так или иначе, но через восемь дней, когда продовольствие в «шантитауне» стало заканчиваться, а в стычках с солдатами были убиты еще четырнадцать человек, местным пришлось пойти на попятную. На подступах к блок-постам жители выкинули из окон белые флаги и стали разбирать баррикады. Парламентеры из «шантитауна» встретились с военным командованием, где и пришли к соглашению о прекращении «военных действий». Власти, в свою очередь, пообещали не преследовать зачинщиков и участников сопротивления.

XXXVIII

Уильям Уотерс, тот самый Билл, угощавший Рона шашлыками на лужайке, докладывал ситуацию своему шефу, директору ФБР. Уотерс был начальником оперативного отдела по Центральной и Южной Америке, а также фаворитом директора. Директор часто поручал ему дела особой важности за способность Уотерса мыслить глобально и просчитывать варианты развития ситуации. ФБР давно уже, лет восемьдесят как обзавелось собственными иностранными отделами, в какой-то степени начав дублировать ЦРУ. Тогдашнему директору с трудом, но удалось убедить президента и Конгресс в целесообразности такого шага. В поле действия ФБР все чаще стали попадать международные преступные группировки, обосновавшиеся в Штатах. Передавать такие уже наполовину "раскрученные" дела в ЦРУ для завершения было зачастую неоправданно: терялась оперативность и эффект внезапности, и зарубежные "объекты" разработки успевали уйти от преследования. Президент поддержал просьбу директора, и Конгресс одобрил создание таких отделов, хоть это часто вызывало обвинения в растранжиривании денег налогоплательщиков. По официальной легенде Уотерс числился советником посла по торгово-экономическим связям, поэтому он не сильно покривил душой, представившись Рону сотрудником посольства.

– Таким образом, мы были уже почти готовы начать кампанию против Глендейла, целью которой был бы импичмент, по крайней мере. Но, он перешел в наступление раньше. По нашим данным, автором и ответственным за исполнение всей этой вакханалии является Мортимер. – резюмировал свой доклад Уотерс.

– И что Вы намереваетесь теперь делать? – спросил его директор. – Отказаться от всей этой нашей затеи?

– Нет, сэр, конечно нет! Но наши возможности теперь, с введением в стране чрезвычайного положения и повальной цензуры в масс медиа, резко ограничены. А мы ведь и делали ставку на массированную пропагандистскую кампанию по всем фронтам! Теперь почти все легальные каналы перекрыты, они даже дошли до отслеживания и блокирования неугодных сайтов в интернете. Иностранные блокируют на время, до снятия правдивой информации, а свои – вплоть до "особого распоряжения", как это сейчас формулируется. Ну, а когда и каким оно будет, это "особое распоряжение" – одному богу известно. Сами понимаете, провайдеры не хотят идти на риск закрытия. Остался только один канал, который блокировать невозможно – иностранные ТВ спутники. – ответил Уотерс.*

– Ну так используйте их!

– Сэр, тут мы тоже сильно ограничены. Государственные каналы дружественных нам стран не хотят открыто пропускать информацию, идущую откровенно вразрез с курсом официального Вашингтона. Да и крупные частные каналы, заслуживающие доверия, заняли выжидательную позицию. А каналов откровенно антиамериканской направленности, которые с радостью начали бы кампанию против Глендейла, не так уж и много. Да и не можем мы использовать такие каналы, это было бы уж чересчур… непатриотично.

– И все же, ищите какие-то каналы, вещающие на английском на Северную Америку. Разумеется, хотя бы не откровенно враждебно настроенные к нам. Чем больше их будет, тем лучше. Нам нужна массированная атака на Глендейла по всем фронтам. Если не начать топить его сейчас, потом будет поздно. Он укрепит свои позиции в стране, проведет нужные ему поправки, и тогда уже будет значительно труднее бороться с ним. Еще, чего доброго, объявит себя… пожизненным императором Соединенных Штатов! – усмехнулся директор.

– Да, этот все может, наглости ему не занимать! – хмыкнул в ответ Уотерс. – Однако, сэр, не кажется ли Вам, что помимо пропаганды извне надо приступить к пропаганде и сопротивлению изнутри?

– Была у меня такая мысль, но, похоже, Вы и тут меня опередили! – полушутя ответил директор. – Выкладывайте, Билл, что за пакость Вы придумали?

– Сэр, по моему убеждению, уповать на одну только пропаганду, да еще извне, сейчас не приходится. Это, безусловно, сработало бы, не введи Глендейл чрезвычайное положение. А сейчас он может, пользуясь практически неограниченной властью, заткнуть кого угодно. Поэтому мне кажется более эффективным готовить переворот изнутри; осторожно прощупывая лояльных нам людей из числа тех, кто обладает реальной властью. На всех уровнях: от командиров воинских частей, охраняющих ключевые объекты; до конгрессменов и сенаторов, до банкиров, бизнесменов и медиа магнатов в особенности. Чем больше таких людей мы перетянем на свою сторону, тем проще будет развернуть пропаганду и масштабные акции неповиновения.

– И много, Вы думаете, найдется таких людей? – недоверчиво спросил директор.

– По имеющимся у меня сведениям, достаточно много, сэр! – ответил Уотерс. – Надо только не упустить момент и "дожать" их, пока повиноваться Глендейлу не вошло у них в привычку. Если пойдет цепная реакция хотя бы молчаливого бойкота распоряжений Глендейла, его власть быстро рассыплется. Слишком много недовольных его политикой на всех уровнях. Но надо подтолкнуть этот ком, чтобы он покатился на Глендейла и раздавил его.

– Хорошо, Билл, я встречусь с некоторыми людьми, способными… слепить такой ком! С их помощью мы столкнем его на Глендейла!

XXXIX

Когда Тане сказали о смерти Рэя, она долго билась в истерике. Так долго, что измотала и себя, и персонал отделения. Им пришлось сделать ей укол транквилизатора, после чего она заснула, и проспала десять часов. Во сне ей приснился Рэй, шедший ей навстречу по песчаному берегу океана. Почему-то он был в скафандре, которыми они пользовались на Марсе, хотя они были на Земле, она это точно знала. Таня ясно видела его лицо за стеклом шлема; было видно, что он дышит с трудом, задыхаясь от недостатка воздуха. Она попыталась бежать к нему, но ноги стали как ватные и не слушались ее, она едва-едва могла переставлять их. Вот лицо Рэя уже стало красным, глаза дико выпучились, он был на грани удушья. Таня кричала ему и делала знаки, чтобы он поднял стекло шлема, ведь он на Земле, здесь можно дышать без скафандра. Но Рэй не слышал ее и не понимал ее знаков. Вот он упал на песок, корчась в муках удушья. И тут Танины ноги стали вдруг на удивление послушными и сильными. Она подбежала к нему, сквозь стекло шлема было видно, что Рэй уже без сознания. Судорожными движениями Таня пыталась открыть защелки и поднять стекло, но пальцы вдруг онемели, как обмороженные. Безуспешно провозившись с минуту с защелками, и осознавая, что уходит драгоценное время, она стала лихорадочно соображать, как выйти из ситуации. Единственным выбором было разбить стекло. Это было весьма непросто, она знала, что стекло было закаленное и выдерживало большую ударную нагрузку, но… не смотреть же, как Рэй умирает от удушья! Таня оглянулась вокруг в поисках чего-то подходящего для этого. Кроме камней, ничего рядом не было. Взяв увесистый булыжник, она принялась бить им в стекло шлема. Но камень отскакивал, оставляя лишь мелкие трещинки. Таня знала, что надо бить дальше, пока мелкие трещинки не перерастут в большие. Тогда стекло расколется, и воздух попадет внутрь шлема. Но если не рассчитать силу удара, можно ведь и убить Рэя этим самым камнем! От этой мысли ей стало не по себе. Но… другого выбора не было, и она продолжила бить по стеклу, стараясь соизмерять силу удара. Стекло покрывалось все новыми мелкими трещинками, кое-где они стали перерастать в глубокие. Наконец, после очередного удара стекло рассыпалось, и, как Таня ни старалась рассчитывать силу удара, камень провалился в шлем. Таня закричала от ужаса. Глянув вовнутрь, она ожидала увидеть вместо лица кровавое месиво. Но внутри был только… красный марсианский песок. Холодея от ужаса, не веря своим глазам, Таня закричала что было силы. Подняв глаза, она вдруг увидела вокруг себя знакомый марсианский пейзаж: желто-оранжевое небо, дюны мелкого красного песка и веретена мелких смерчиков. Сделав после крика вдох, она сама стала задыхаться в ядовитой атмосфере. В глазах полыхнуло яркой вспышкой, такой же, какую она увидела, когда стреляла ракетами в ночное небо после аварии с вездеходом. От этой вспышки она и проснулась в холодном поту. Проснувшись, какое-то время не могла понять, почему вокруг так темно и где она находится. Потом события вчерашнего дня всплыли в ее памяти, и она почувствовала, как сознание медленно дрейфует прочь от действительности. Это испугало ее, она подумала, не сходит ли с ума. С того самого злополучного дня катастрофы с вездеходом она жила в какой-то степени в сюрреалистичном мире. Потеря зрения сыграла в этом главную роль. Только потеряв зрение, люди начинают понимать, какое это счастье – быть зрячим. К волнениям и стрессам после аварии с вездеходом добавился стресс от второй катастрофы с дирижаблем и потери Рэя. Марс постоянно напоминал людям, что он – не тот уютный и ласковый мир, каким была родная Земля. Малейшие просчеты и небрежности здесь могли обернуться смертью. Неудивительно, что от всего пережитого Танин рассудок слегка помутился. Она стала впадать в депрессию, с каждым днем все больше и больше. Подолгу лежала в постели, перестала интересоваться происходящим, на вопросы отвечала односложно, а то и совсем не отвечала. Попытки медперсонала санчасти расшевелить, вывести ее из этого тупика заканчивались неудачами. К счастью для Тани, в клинике Марсовилля оказался хороший психотерапевт, сумевший вывести ее из состояния этого духовного ступора.

XL

Последние три дня Глендейл ходил злой, как черт. Замысел Мортимера, прекрасно обдуманный и осуществленный, теперь вдруг начал давать сбои. То тут, то там случались какие-то накладки, иногда сводившие на нет все его усилия по установлению личной власти. Люди, ответственные за исполнение его распоряжений, ссылались то на объективные факторы, то на упущения низовых исполнителей. На первый взгляд эти отговорки выглядели убедительными, но… у Глендейла чем дальше, тем больше создавалось впечатление саботажа. Подкреплялось это убеждение еще и тем, что через дня четыре после "Варфоломеевской ночи" началось вещание на страну частных зарубежных спутниковых каналов, обрушившихся с волной критики на него, Мортимера, и их ближайших помощников. И критика эта была не всегда голословной, и выглядела хорошо организованной. Государственные зарубежные СМИ пока воздерживались от открытой критики Глендейла и его политики, ограничиваясь лишь констатацией фактов и в целом объективным освещением событий. Но самое неприятное случилось сегодня. Утром позвонил Мортимер и попросил аудиенции по важному делу. Только войдя, Мортимер молча подошел к компьтеру, вышел на сайт одного британского новостийного агентства, и показал ему статью, повергшую Глендейла сначала в ярость, а потом в уныние. В ней Рон Стюарт, за которым люди Мортимера безуспешно охотились, вывалил на Глендейла весь тот компромат, который выболтали ему братья Манзанино. В довесок к этому он вывалил и кое-что менее существенное из досье директора ФБР. Когда приступ ярости прошел, и Глендейл снова обрел способность соображать адекватно, он спросил Мортимера:

– Джон, что-нибудь делается для того, чтобы американцы не читали эту гадость обо мне?

– Да, сэр, каждый иностранный сайт блокируется, как только в поле зрения поисковых систем попадает подобного рода крамола про Вас. А отечественные и вовсе закрываются… на неопределенное время. Мы оставили полностью незаблокированными для внутреннего пользования только несколько наших серверов, чтобы знать, чего ожидать от недругов и быть в курсе событий. Так что со стороны интернета большого вреда не будет. Вот откуда исходит реальная опасность, так это со стороны иностранных спутниковых телеканалов. Блокировать сигнал со спутника невозможно; а отслеживать каждый спутниковый приемник и тарелку, да еще находящиеся в частном пользовании, просто нереально.

– А Вы не преувеличиваете эту опасность? – недоверчиво спросил Глендейл. – Ведь в стране введено чрезвычайное положение, верные нам части контролируют ключевые города и объекты в них. Любого, кто попробует протестовать, можно без долгих проволочек поставить к стенке.

– Нет, сэр, я не преувеличиваю! Идеология всегда была самым сильным оружием, способным как поднять людей на борьбу, так и деморализовать их. Вы слышали что-нибудь о Льве Троцком? – спросил Мортимер.

– Троцкий, Троцкий… дай бог памяти! Это кто-то в России, еще при Советах?

– Совершенно верно, член первого большевистского правительства Ленина, пламенный агитатор. Сразу после прихода к власти большевики развязали гражданскую войну, в которой поначалу терпели одно поражение за другим. Так вот, Троцкого посылали на самые угрожающие участки фронта, где красные уже фактически были сломлены. И после его речей солдаты сами шли в атаку, и опрокидывали врага, порой даже превосходящего их. Тем, что Советы удержались у власти и победили в окружении врагов, они во многом обязаны Троцкому. Волею случая этот журналист, как его…, Стюарт, и стал таким вот Троцким Вашей оппозиции. Недооценивать важность информационной войны – значит проиграть битву за власть!

– И что теперь делать? – растерянно спросил его Глендейл. – Ведь эта пропаганда теперь может достаточно быстро, как кислота, разъесть все, что сделано нами за долгие годы пути к высшей власти!

– Ума не приложу, сэр! – ответил Мортимер. Впервые за последние годы он действительно не знал, что делать.

– Я знаю! – сказал Глендейл после недолгого размышления, с патетическим выражением решимости обреченного на лице. – Сказавши "а", надо говорить и "б". К черту все слюнявые демократические нормы! Будем действовать, как Гитлер после прихода к власти. Кнутом и пряником, и больше кнутом, чтобы особо чувствовался контраст с пряником. Малейшее недовольство должно пресекаться, даже незначительный бунт наказываться. Только создав атмосферу страха перед неотвратимым наказанием даже за малейшие грехи можно держать людей в повиновении. Необходимо создать тайную полицию, шпионящую за гражданами и имеющую полномочия хватать любого за малейшую крамолу. Это наше большое упущение, надо было заняться этим еще до введения чрезвычайного положения!

– Но у нас уже есть такое подразделение в ФБР! Не с такими широкими полномочиями, хватать людей просто так они не могут! – ответил Мортимер.

– Знаю, но оно слишком мало для задач того масштаба, который необходим в нынешней ситуации. К тому же, даже шпионя, эти люди привыкли придерживаться демократических норм. Они не смогут быть надежной опорой в тотальном терроре. Их необходимо заменить теми, кто не будет чувствовать себя скованными догмами демократии. И потом, их директора отнюдь нельзя причислить к числу людей, которым я доверяю. Джон, подберите кандидатуры шефа этой организации! Я имею в виду тайную полицию, не ФБР… пока что! После утверждения разработайте с ним структуру, штат и задачи каждого отдела! Окончательно все это утвердим после совместного обсуждения. И пора уже начать проводить поправки в конституцию, отменяющие ограничения по срокам президентства и по его полномочиям! Они ведь уже готовы, насколько я помню?

– Ну да, уже давно! – ответил Мортимер, несколько ошарашеный натиском Глендейла.

– Вот и прекрасно! Действуйте, Джон, и постоянно держите меня в курсе событий!

Глендейл предпринял, в общем-то, правильные шаги, но слишком поздно. Оппозиция его диктатуре росла с каждым днем, саботаж его распоряжений все больше сводил на нет его усилия. Вскоре после введения чрезвычайного положения состоялась встреча лидеров оформляющейся оппозиции. Массовые собрания, митинги и демонстрации были запрещены, поэтому оппозиционеры использовали для встречи благовидный предлог – похороны известного телеведущего Шона Маршалла, бывшего другом многих политиков, крупных бизнесменов и высших чиновников страны. Шон более двадцати лет был ведущим популярной телепрограммы, и почти все мало-мальски значимые политики страны бывали гостями его шоу, некоторые не один раз. После панихиды заговорщики собрались отдельной группой, и, якобы поминая усопшего, обсудили планы действий и назначили ответственных за их исполнение. На начальном этапе главный упор делался на антиглендейловскую пропаганду, дискредитацию его действий и саботаж указов и распоряжений. Директор ФБР, тоже бывший на встрече, пообещал помощь в реализации этих планов через сеть своих агентов, многие из которых имели влияние на среднее и низовое звено потенциальных исполнителей саботажных действий. На некоторые ключевые фигуры в правительстве и администрации президента директор и сам имел влияние. Иногда это было не очень чистоплотное влияние, но директор был полон решимости давить и на такие рычаги, если по-хорошему не выйдет. Особая важность придавалась задаче склонения на сторону оппозиции командиров воинских частей, призванных подавлять протесты населения и охранять ключевые дороги, транспортные узлы и важные объекты. Тех же, которых не удастся склонить, следовало хотя бы уговорить не вмешиваться в ход событий. Это было одной из самых трудных задач. Военные – люди, привыкшие к дисциплине и подчинению приказам. Кроме того, они давали присягу. Убедить их пойти на неповиновение приказам и нарушение присяги будет очень непросто. Поэтому предполагалось начать попытки склонения прежде всего с тех командиров, кто слыл человеком думающим, а не просто машиной для исполнения приказов. К тому же, в случае выхода не на тех людей был большой риск не просто получить отказ, а и «засветить» и провалить всю организацию. Трибуналы сейчас отправляли людей за решетку десятками тысяч, без долгих проволочек. Такие сведения о личностных особенностях командиров можно было добыть только в архивах Пентагона, куда тоже еще следовало найти лазейку. Это было возложено на Уотерса, который после удачно проведенной операции с перехватом похищенного Рона Стюарта пошел на повышение, и был переведен на работу в Штатах; и на его людей.

Вскоре такой случай представился сам собой. Один из оперативников Уотерса случайно в баре познакомился с майором, работающим в Пентагоне. Уотерс поставил задачу своим людям искать любые контакты в Пентагоне, могущие вывести на архивы с личными делами командиров среднего и высшего звена; и оперативник сразу уцепился за такую ниточку. Оказалось, что майор служил по медицинской части, и по службе имел доступ к личным делам командиров. Все армейские командиры раз в пару лет проходили медкомиссию, в том числе и психиатрическую. На каждого заводился психологический профиль, в соответствии с которым выносился вердикт о годности командира к командованию ввереными ему частями. Психологический профиль был очень детальный, указывающий на такие личностные психологические особенности, о которых не то что знали, а и подозревали далеко не все подопечные. Майор же оказался подвержен пагубным страстям – играл в казино. Иногда выигрывал, раза четыре даже неплохо, но чаще проигрывал. В последнее время ему очень не везло, и он залез в долги. Теперь не знал, как их возвращать; его жалованье хоть и было весьма пристойным по армейским меркам, но совершенно не предусматривало расходы на казино. Майор был в печали от такого поворота судьбы, и заливал печаль в баре. Оперативник угостил майора пару раз выпивкой, у того развязался язык, и спьяну он выболтал, кто он и где служит. Когда же после еще пары рюмок майор поведал о своих финансовых проблемах, оперативник почуял удачу. Раньше он тоже служил в армии, после ранения вышел в отставку; и, как оказалось, у них были общие армейские знакомые. Разбередя душу майору воспоминаниями, оперативник улучил момент, и предложил ему финансовую помощь. Выяснив размер его долга, оперативник тут же выписал ему чек на половину суммы, сказав, что вторую половину он получит после выполнения небольшой услуги. Майор не верил своим глазам, решение проблем свалилось прямо с неба! От счастья и выпивки он совершенно обалдел, и даже не поинтересовался, какую услугу от него требуют. Тут оперативник засобирался, взял у майора визитку, расплатился за обоих; и, сказав тому, что позвонит ему на днях, ушел. Во время всей беседы он курил, прикуривая от зажигалки «Зиппо», все время стоявшей на столе. В зажигалке была вмонтирована миникамера, записавшая всю их беседу. Когда на следующее утро майор проснулся, и в поисках завалявшейся в карманах купюры наткнулся на чек, он все вспомнил, и ужаснулся своей глупости. Первым его порывом было отнести чек назад этому… как его бишь…. Саймону Скотту, как было написано в чеке. Но тот не оставил никаких своих координат. Полдня майор боролся с искушением тут же отнести чек в банк, понимая, что деньги ему выдали не за красивые глаза. В конце концов, даже если этот… Саймон и записал их беседу, вряд ли он выболтал что-то серьезное, раз ему пообещали вторую половину за какую-то услугу. А чек…. его можно и вернуть назад этому… Саймону, черт бы его побрал! Или вот прямо сейчас взять и порвать его! Майор взял чек, собираясь порвать его в клочки от греха. Но тут ему на глаза попалась сумма в чеке…. черт возьми, это ровно половина того, что ему требовалось для покрытия долга! И этот долг ему больше нечем покрыть, не влезая в новые долги. Он и так уже взял жалованье за полгода вперед, и покрыл только треть долга. А ведь еще проценты, черт их дери! Майор долго собирался с духом… взял чек за оба конца, зажмурился, и уже совсем было собрался рвануть за концы. Но тут перед глазами снова всплыла сумма долга, и он чуть не разрыдался. Выпустив чек, он со стоном плюхнулся на диван. Отойдя немного, он стал соображать, какую такую информацию им от него надо. В секреты государственной важности он посвящен не был; самой серьезной информацией, к которой он имел доступ, были досье для служебного пользования о психическом и физическом состоянии среднего и высшего армейского командования. Как люди, вербующие его, собирались использовать такую информацию, он не имел ни малейшего понятия. А может…. они через него собираются как-то выходить на его подопечных, используя, скажем… психологический профиль? Если так, то пусть сами пытаются как-то соблазнять или шантажировать их! В конце концов, это личное дело каждого, соглашаться или нет, а его совесть тогда и вовсе чиста! Придумав для себя такую отговорку, майор с успокоившейся совестью засобирался в банк. Чек в банке приняли без проблем, и через пару дней, когда платеж прошел, Уотерс знал, что майор сглотнул наживку и крепко сидит на его крючке. «Теперь он будет делать то, что от него требуется, а иначе… у нас есть чем его припереть!» – подумал Уотерс.