Текст книги "Вторая колыбель"

Автор книги: Игорь Ласьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Все же, итальянская доля участия в космических проектах (включая MIESEP) оставалась довольно значительной, чтобы пренеберегать ею. Итальянское космическое агентство ASI (Agenzia Spaziale Italiana) еще с конца 20 века играло весьма заметную роль в освоении космического пространства. Многие итальянские телекоммуникационные и научно-исследовательские спутники с тех пор бороздили просторы космоса и висели на орбитах. Итальянская радиоаппаратура стояла на всех международных орбитальных комплексах, а итальянская горнопроходческая техника работала на Марсе с первых дней высадки там людей. В последние лет десять страна урезала финансирование космических программ из-за режима жесткой экономии и приоритетного финансирования программы оздоровления экономики. Больших успехов в ее оздоровлении заметно не было, деньги как будто уходили в песок. А вот перспективы участия страны в освоении Марса, естественно, значительно сузились. Ведь квоты переселенцев тоже распределялись между странами-участницами проекта пропорционально доле участия. Доля выходцев из Италии и в лучшие первые двадцать лет освоения Марса, когда был высок энтузиазм, и страны-участницы не жались в расходах, не превышала 12 %, а сейчас и вовсе упала до мизерных 3,6 %. Зато стабильно высокой – не ниже 31 %, оставалась почти все эти годы доля Китая. Китай тоже немало пострадал от глобальных изменений климата. Прибрежная низменная полоса, оказалась затопленной вглубь континента кое-где до 330 км. Население Китая хоть и сократилось несколько, но все же составляло немалые 1,4 млрд. человек. Многие китайцы снова, как и многие века вплоть до конца 20-го столетия, стали жить впроголодь. Тем не менее, руководство страны только наращивало из десятилетия в десятилетие финансирование марсианской программы. Что позволяло Китаю увеличивать квоты переселенцев, обостряя напряженность во взаимоотношениях с другими странами; не без оснований опасавшихся, что если дело пойдет так дальше, то вскоре и Марс станет большим Чайна-тауном Солнечной системы.

LX

Межпланетный челнок приближался к орбитальной станции на околоземной орбите. Игорь заступил на смену в полночь по универсальному межпланетному времени. Время в космосе было вещью весьма условной; его течение в сравнительно короткие промежутки никак, кроме как по часам, обнаружить было нельзя. Если, конечно, не пользоваться астронавигационными приборами. Ведь ни закатов, ни восходов там нет; вокруг только вечный мрак космоса, подсвеченный светом звезды, дающей нам жизнь. Лишь в достаточной близости к Земле становилось заметным ее суточное вращение, по которому в какой-то мере становилось ощутимо течение времени. Но пока еще корабль был на удалении около 2 млн. км от Земли, и для невооруженного глаза угловые размеры Земли были примерно как Луны в зените для наблюдателя с Земли. Корабль интенсивно тормозил всеми работающими двигателями. Торможение и последующая стыковка были самыми сложными элементами в пилотировании космических кораблей. Трехсотпятидесятитонную махину, разогнанную плазменными двигателями до скорости в 68 000 км/ч, теперь предстояло замедлить до скорости почти втрое меньшей, вывести на орбиту станции, висящей на высоте 1200 км от Земли, и пристыковать к ней. Даже со всеми компьютерами и навигационными системами этот маневр требовал немалого психологического напряжения экипажа и дежурной смены. Инженеры смены постоянно отслеживали параметры работы всех систем, и в особенности системы охлаждения магнитов двигателей первого кластера. Корабль в процессе разворота для торможения повернулся первым кластером к солнцу, и теперь его обшивка интенсивно грелась. Но насосы системы охлаждения работали исправно, поддерживая заданные обороты, и угрозы повторного взрыва не было.

Игорь сел в свое кресло, надел миниатюрные наушники с микрофоном для связи внутри корабля, и начал обычную процедуру тестирования основных систем. Все было исправно и работало как часы. Его мысли переключились на Таню; он часто ловил себя на том, что в последние пару недель все больше думает о ней. Они оба чувствовали то нечастое между людьми родство душ; оба отмечали совпадения в мыслях, взглядах, отношении ко многим вещам. Ему нравилась та легкость и непринужденность, с которой держала себя она, несмотря на свое нынешнее физическое состояние. А вчера… он довольно хмыкнул, вспоминая, что произошло вчера. Мысли его витали где-то во вчера, а руки делали свое дело, летая по кнопкам, панелям, мониторам, проводя привычные процедур; а мозг фиксировал параметры работы разных систем, отмечая малейшие отклонения от нормы. Вдруг он заметил некоторое падение давления теплоносителя в рабочем контуре первого реактора. На корабле были установлены три ядерных реактора на быстрых нейтронах, дающие электроэнергию и для маршевых двигателей, и для всех прочих нужд. Топливом для них был уран-235, а в качестве теплоносителя использовался сплав двух жидких металлов – калия и натрия. Реакторы такого типа имели существенные преимущества в весе и габаритах перед водяными реакторами, используемыми на АЭС. Кроме того, они гораздо быстрее вводились в рабочий режим. Но у них был один существенный недостаток – высокая химическая активность оксидов калия и натрия. Даже небольшие примеси оксидов разъедали металлические трубы и емкости, в которых циркулировал сплав. Поэтому перед закачкой сплава в контур его тщательно очищали от оксидов. Нарушение этого требования могло привести к утечке теплоносителя, выходу из строя реактора, и, естественно, радиоактивному загрязнению на корабле. Приняв небольшое падение давления за временную флуктуацию, Игорь ничего не стал делать, ожидая, когда компьютер сам скорректирует его, чуть повысив обороты насоса. Компьютер отреагировал соответствующим образом, повышая производительность насоса. Давление немного возросло, но потом опять начало падать, что насторожило Игоря. Тут на мониторе замигало красным предупреждение об утечке радиации в рабочем контуре первого реактора, противно заквакала звуковая сигнализация. Игорь мгновенно активировал защиту реактора, и отключил насос контура теплоносителя, как и полагалось по инструкции. В реакторном отсеке сейчас длинные графитовые стержни начали вдвигаться в активную зону первого реактора, глуша цепную реакцию. Опасность перегрева и расплавления реактора из-за прекращения циркуляции теплоносителя была устранена, но утечка жидкого металла из рабочего контура понемногу продолжалась, а с ней продолжалась и утечка радиации. Само по себе это не было очень уж угрожающим, так как весь реакторный отсек был изолирован от остального корабля несколькими слоями поглощающего радиацию полимера. К тому же, изнутри, из обитаемых помещений доступа напрямую в реакторный отсек не было, что также преграждало доступ радиации. Все реакторы корабля находились каждый в своем хорошо изолированном модуле. В случае утечки радиации при разгерметизации рабочего контура надо было только заглушить реактор и перекрыть циркуляцию теплоносителя. Потом, после стыковки с орбитальной станцией, все внешние трубопроводы и цепи отсоединялись, и модуль целиком снимался для захоронения на корабле-мусоровозе на высокой околоземной орбите. Это было дешевле и безопаснее, чем ремонт и дезактивация вышедшего из строя. На его место ставился новый, снова подсоединялись все коммуникации, и реактор вступал в строй. Корабль специально был спроектирован таким образом; везде, где возможно, по модульнуму принципу.

Игорь срочно вызвал старшего инженера и помощника командира. Участие командира пока не требовалось, он будет оповещен позже, когда проснется. Командир только что прилег отдохнуть после напряженной смены, и его беспокоить не стали. Игорь вкратце объяснил ситуацию обоим начальникам. Все стали обсуждать, что делать дальше.

– Прямой опасности для экипажа и пассажиров нет. Реактор заглушен, а то незначительное количество эвтектики (сплава натрия и калия), что вылилось из контура, не может излучать очень уж большие дозы. Да и находится вся эта требуха в очень хорошо изолированном отсеке, вы сами все это знаете! – резюмировал ситуацию Игорь. – Плохо то, что мы потеряли весь первый кластер. Мы и с двумя вынуждены были тормозить, включив оба на полную мощность. А с одним работающим кластером мы никак не затормозимся в расчетной точке рандеву со станцией.

– И как быть тогда? – спросил старпом. И после недолгого раздумья озвучил свою же, только что пришедшую в голову мысль:

– Надо пустить корабль по высокой спиральной траектории вокруг Земли, по спирали с очень мелким шагом; буквально, может быть, не более 1000 км. Тогда у нас будет время затормозиться до точки рандеву! Рассчитайте сейчас же параметры вхождения в спираль, чтобы мы смогли погасить скорость на орбите станции до приемлемой для стыковки! – обратился он к навигатору.

Навигатор погрузился в расчеты. Суть замысла старпома состояла в следующем: когда корабль достаточно сбросит скорость и сблизится с Землей, чтобы быть захваченным ее гравитацией, пустить его по слабо закручивающейся спирали, с небольшим (около 1000 км) расстоянием между витками. В этом случае длина траектории торможения увеличивалась значительно, что давало время погасить скорость до приемлемой для стыковки со станцией. Но для этого требовалось очень точно рассчитать траекторию и угол вхождения в спираль, и постоянно контролировать и корректировать ее. Собственно, и со всеми исправно работающими двигателями корабль все равно сближался бы со станцией по спирали. Но тогда она была бы короткой, всего в тройку витков, и начиналась на гораздо более низкой орбите. Сейчас же приходилось входить в спираль на гораздо более высокой орбите, чтобы сделать много витков.

– Вот, по моим расчетам нам надо входить в спираль здесь! – навигатор ткнул ручкой в монитор, на котором была нарисована траектория корабля. – Это будет на высоте… почти… 12 тыс. км. Но чтобы войти точно по новой траектории, надо не позднее, чем через… три часа начать менять курс. А лучше прямо сейчас, учитывая, что у нас только один рабочий кластер. Тогда и войдем плавнее, и сожжем меньше топлива.

Такие решения без ведома командира не принимались, и старпом решил позвать его. Выбрав на мониторе его имя из списка членов экипажа, он ткнул в кнопку вызова. В каюте командира зазвонил видеофон. Через секунд десять на экране показалось его заспанное лицо.

– Что случилось, Виктор? – спросил командир.

– Командир, необходимо Ваше решение! Ситуация изменилась, надо менять курс! – ответил старпом.

– Хорошо, сейчас буду! – сказал командир.

LXI

Итальянский визит Глендейла был отмечен сравнительно неплохими успехами. Ему удалось подписать с премьер-министром страны договор об американских инвестициях в итальянскую экономику. В обмен итальянцы согласились не сворачивать свое участие в марсианских программах, и даже увеличить вложения в них по некоторым направлениям. В частности, в постройке следующего поселения на крайнем юге земли Темпе, где были разведаны богатые залежи урановых руд. Растущие поселения и промышленность "марсиан" жадно требовали энергии, и доставлять топливные стержни для реакторов с Земли становилось все накладнее. К тому же, вечно так продолжаться все равно не могло, когда-то надо было начинать использовать ресурсы урана на Марсе. Параллельно с началом добычи урана планировалась закладка комбината по обогащению урановой руды, что тоже требовало энергии. Но еще до строительства завода и поселения надо было построить АЭС, ведь без энергии ни одно из этих произодств работать не могло. И еще до всего этого требовалось развернуть временную базу для строителей и рабочих мобильного завода по производству строительных конструкций из полибетона. Во всех этих проектах итальянцы согласились участвовать, в некоторых с долей до 30 %, что было весьма немало. Под такой весомый вклад они просили увеличить квоты для своих переселенцев до 13 % в год. Глендейл не мог единолично решать такие вопросы, но пообещал всячески лоббировать эту просьбу на следующем саммите глав государств-участников MIESEP. Итальянский премьер-министр кивал в ответ обещанию Глендейла, думая про себя, что уж кто-кто, а Глендейл вряд ли досидит в Белом Доме до следующего такого саммита, планировавшегося на начало 2112 года. В любом случае, с Глендейлом во главе Америки или с кем-то другим, но договор есть договор. Кто бы там ни пришел к власти после него, он обязан будет выполнять подписанные обязательства. Прагматичные итальянцы, взвесив все затраты и выгоды, пришли к выводу, что дело это стоит свеч, особенно в долгосрочной перспективе. Пора было возрождать былую славу Италии, что на этой планете, что на другой.

Последней страной в протоколе визита была Франция. Франция выглядела значительно лучше других стран Европы, особенно Великобритании, или Голландии с Данией, от которых в результате повышения уровня океана почти ничего не осталось. Все же, 23 % территории страны начала 21 века сейчас было под водой. Затоплены оказались низменные области северного и западного побережья. Бретань превратилась в остров, отделенный от остальной части страны мелким проливом в 38 км в самом узком месте. Во время отлива его дно обнажалось, и паромное сообщение становилось невозможным. Пришлось французам в 2066 году построить длинный двухъярусный мост-виадук. По нижнему ярусу шла двухколейная железная дорога, а по верхнему – шестиполосное шоссе. Но даже его шести полос оказалось недостаточно, и на нем вскоре стали возникать многокилометровые пробки. Пришлось срочно строить еще два подобных моста; законченные через пару лет, они разгрузили первый мост, и пробки стали реже и короче. Но через пять лет эксплуатации выявился конструктивный дефект в четырех пролетах моста. Самые первые (по срокам изготовления) четыре пролета одного из мостов были заказаны в дочерней фирме главного подрядчика – компании «Циклон», отхватившей 80 % заказа. «Циклон» уже давно разработал схему перекачки денег в свой карман через дочерние, более мелкие фирмы. В погоне за наживой дочерние фирмы «Циклона» там и сям допускали халатность и отступления от норм, экономя на всем. До поры это сходило им с рук, несколько мелких скандалов удалось замять. Но в этот раз не сошло. В термических швах четырех бетонных пролетов вместо прокладок из специальной термоводостойкой резины они поставили прокладки из обычной. За пять лет воздействия стихий, перепадов температуры и влажности резина растрескалась, выкрошилась из швов, и перестала играть свою роль прокладки, смягчающей тепловые расширения. От расширений и сужений стал выкрашиваться бетон на стыках пролетов, грозя разрушением конструкции. Это было вовремя замечено, и мост был закрыт на устранение недоделок. Но две недели простоя моста обошлись казне в кругленькую сумму, которая и была предъявлена в судебном иске дочерней фирме «Циклона». Фирма была слишком маленькой, чтобы вынести в одиночку такие иски. Она обратилась за помощью к родительской фирме, но там посчитали уместным откреститься, «подставив» таким образом директора дочерней. Когда за неуплату исковой суммы директора дочерней фирмы арестовали, он не стал молчать, и выложил все, что знал о нарушениях, коррупции и приписках в «Циклоне». Когда следствие начало разматывать цепочку финансово-производственных преступлений в «Циклоне», она потянулась в самые верхи власти. Скандал был такой, что председателю правительства пришлось уйти в отставку; а нескольким чиновникам поменьше, включая министра гражданского строительства сесть за решетку. Как выяснилось, они за немалые взятки содействовали «Циклону» в получении блестящих результатов аудиторских проверок через свои «карманные» конторы. А также содействовали получению выгодных заказов в обход правительственных тендеров. Скандал с «Циклоном» обнажил такие вопиющие изъяны в управлении бизнесом и такие зияющие прорехи в расходовании бюджетных денег, что все общество всколыхнулось и возмутилось.

Во Франции Глендейлу повезло меньше всего. Французы настолько погрязли в дрязгах и скандалах в высших эшелонах власти, что у них не осталось ни политической, ни личной воли заниматься продвиганием космических программ. Все потуги Глендейла остались тщетными, ни одно из его предложений не прошло в Национальном собрании – нижней палате французского парламента. Французский визит Глендейла прошел совершенно впустую. С, в общем-то, весьма скромными результатами американский президент уезжал на родину. Уезжал в неизвестность, совершенно не представляя, что его ждет там. Мортимер в продолжение всего визита отслеживал ситуацию на родине, фильтруя информацию из разных источников. Вроде никаких настораживающих признаков он не замечал. Ни в СМИ, ни из личных конфиденциальных источников не поступало никаких вестей о развитии антипрезидентской кампании. Полный штиль, и это больше всего настораживало и Мортимера, и Глендейла. Такое затишье бывает перед бурей, это они оба хорошо знали. Но… другого ничего не оставалось, кроме как возвращаться домой. Никакого формального повода просить какую-либо страну о политическом убежище не было. Внешне все было спокойно, но… это и в самом деле, было затишье перед бурей. Чутье не обманывало двух старых крыс.

LXII

Корабль вошел в закручивающуюся спираль на высоте 12 000 км над поверхностью Земли. Отсюда родная планета была уже узнаваема во всех деталях, во всех изломах береговой линии континентов, огромного желтого пятна Сахары, белого Антарктиды и зеленого океана Амазонии.

Правда, за последние сотню лет сильно изменились и береговая линия почти на каждом континенте, и размеры пустынь, и ледяной панцирь Антарктиды, и Амазонские джунгли. На каждом континенте низменные прибрежные регионы были затоплены. Такие страны, как Бирма, Голландия, Дания исчезли практически полностью. Многие прибрежные страны утратили ту или иную часть своей территории, а 93 % мелких аттольных государств Полинезии и Микронезии просто были поглощены океаном. Повсеместно увеличилась площадь всех уже существовавших пустынь и появилось множество новых. Сахара поглотила почти все и ранее неширокие прибрежные полоски оазисов вдоль северного побережья Африки и дошла кое-где почти до экватора на юге. Зеленый океан Амазонии, эти легкие планеты, как их было принято называть, уменьшился на 42 % по сравнению с началом 21-го века и продолжал сжиматься с пугающей быстротой. Еще быстрее сжималась площадь ледового панциря Антарктики. Многие прибрежные ледники перестали существовать; те же, что еще уцелели подальше в глубине материка, интенсивно таяли, сползая в океан. Когда ледник начинает таять, талая вода просачивается под него, собирается в ручейки, потом в ручьи, и стекает в океан иногда довольно бойкими речушками. Создается как бы слой смазки между грунтом и дном ледника, из-за чего он еще быстрее сползает в океан. Большие массы пресной холодной талой воды подолгу оставались на поверхности океанов, блокируя теплые океанские течения и останавливая тепловой конвейер. Как уже описывалось выше, это вызвало временное локальное похолодание в приполярных, умеренных и отчасти субтропических широтах, особенно в северном полушарии. Такой вот парадокс: глобальное потепление может привести к локальному похолоданию. Большие изменения произошли также в Мировом океане. Океан является гигантским абсорбентом углекислого газа; он способен поглотить до четверти СО2, находящегося в атмосфере. За последние 200 лет выбросы углекислоты антропогенного (связанного с деятельностью человека) характера неуклонно росли, и очень быстрыми темпами. В результате асидификации (повышения кислотности) Мирового океана вымерли многие виды донных организмов, на которых растворенная углекислота оказывала наибольшее воздействие. Подобный процесс уже случался на Земле, и не раз. Самым серьезным потеплением, вызвавшим беспрецедентную асидификацию океана, был так называемый позднепалеозойский термальный максимум, случившийся 55,5 млн. лет назад. Тогда в течение 20 тыс. лет среднегодовая температура на Земле повысилась на 6 °C, и на столько же повысилась температура Мирового океана. Вымерли многие бентосные (донные) виды морских организмов, оскудела флора и фауна океана. Но тогда горизонт насыщения углекислотой находился на глубине около 1500 м, благодаря чему многие виды донных организмов выжили, мигрировав на более мелкие глубины. В современном океане все эти процессы шли в десять раз быстрее, а горизонт насыщения поднялся на глубину 550 м, что не оставило шансов гораздо большему числу видов. Даже планктон, обитающий на поверхности, и гораздо менее подверженый неблагоприятным воздействиям, чем донные виды; и тот во многих регионах океана вымер. Вслед за ним вымерли и киты, чей рацион состоит целиком из планктона. Исчезли также многие виды, так или иначе зависящие от планктона. Океан, эта колыбель жизни, еще недавно кишащий ею, теперь оскудел настолько, что ученые забили тревогу; полагая, что теперь прежнее разнообразие и численность видов вряд ли когда-либо восстановятся.

Корабль проплывал над Северным полюсом, который сейчас, летом в северном полушарии был совершенно лишен ледовой шапки. Зимой худо-бедно еще как-то намерзали относительно тонкие льды на площади, равной приблизительно площади Ирландии до начала подъема уровня океана. Северный морской путь вдоль северных берегов России теперь даже зимой был совершенно свободен от плотного льда. Только паковый лед временами опускался, немного задерживая проход караванов судов, которым теперь почти не требовался ледокол. Казалось бы, этому можно было только радоваться. Навигация по Северному морскому пути стала теперь возможной круглогодично. Но… возить грузы стало особо не для кого. Большая часть российского Севера, где жили потребители этих грузов, оказалась затопленной. Полуостров Ямал, Северо-Сибирская, Яно-Индигирская, Колымская низменности потеряли от 20 до 53 процентов территории. Больше всех пострадали коренные народы, занимающиеся традиционно выпасом северных оленей. Олени не могут жить в более южных широтах, они попросту стали вымирать. Терпящие убытки оленеводы попробовали уехать на материк в поисках лучшей доли. Но на материке с работой было туго, а оленеводы в большинстве своем ничего другого делать не умели. Кое-кто из них где-то устроился, но большинство стало бездомными спивающимися люмпенами. Те же, кто остался в тундре, оказался обречен. Старые порты на побережье, через которые раньше доставлялись грузы, оказались затоплены. Затоплены оказались и низменности, и поймы рек, где раньше кормились ягелем стада оленей. Кое-где сохранились островки незатопленной тундры, но тут сильно изменился климат. Короткое северное лето, раньше достаточно теплое для того, чтобы вызрели немногочисленные тундровые растения, служившие кормом оленям и прочим травоядным, теперь как таковое исчезло. Холодная зима сменялась каким-то слякотным и холодным межсезоньем, за которым опять наступала зима. Растения не успевали вызреть, и от бескормицы стали вымирать олени. В конце концов вслед за своими оленями вымерли и их пастухи. Исчезла древняя самобытная цивилизация пастухов и охотников, со своим языком, обычаями, культурой, фольклором. Мировая цивилизация потеряла еще один маленький узорчик в своей сложной мозаике.

Корабль был в паре часов полетного времени до стыковки со станцией. Игорь как раз заступил на смену. Перед этим он забежал к Тане, и спросил, кто и когда ее будет встречать. Оказалось, они не имела ни малейшего об этом понятия. Решили спросить у медсестры, отвечающей за сопровождение Тани. Та ответила, что после стыковки свяжется с санчастью станции, и выяснит. Игорь попросил ее дать ему знать, когда она прояснит этот вопрос. Ему очень хотелось проводить Таню на станцию лично. Медсестра пообещала, что так и сделает. Удовлетворенный, Игорь ушел в центральный пост.

Стыковка – самый сложный элемент полета, и не менее волнительный, чем отчаливание корабля от станции. Помимо дежурной смены, в центральном посту собралось все начальство: командир, старпом, старший инженер. Даже свободный от вахты начальник санчасти пришел. Зрелище и в самом деле было впечатляющим. Корабль плыл на последнем витке перед стыковкой со станцией. Земля уже занимала почти весь обозреваемый из купола кабины горизонт. Западное полушарие, над которым корабль сейчас входил в тень Земли, было затянуто довольно густой пеленой облаков над северной Атлантикой. Вот корабль обогнул Землю, входя в зону тени. Еще какое-то время, несмотря на то, что прямые лучи Солнца уже не падали на корабль, было достаточно светло из-за дифракции света в атмосфере. Тот край Земли, за которым было Солнце, светился ярким нимбом из-за той же дифракции. Но вот корабль пролетел дальше, и вошел в зону полной тени. Было что-то сюрреалистичное в этом переходе от яркого солнечного света, заливавшего все вокруг, к полной темноте. Теперь только огни городов подсвечивали континенты, да проблесковые маяки мигали на выступающих частях корабля. Игорь включил прожектора подсветки, освещающие ключевые зоны корабля: стыковочный док, реакторно-двигательную группу, носовую и кормовую части корабля.

– Корабль на траектории дальнего сближения, курсовая скорость…, скорость снижения…, относительная скорость сближения…, расстояние до станции…, градиент снижения в норме! Все системы корабля функционируют нормально! – пилот докладывал параметры снижения корабля. На участке дальнего сближения траекторию и все эволюции корабля полностью контролировал компьютер. На более позднем участке ближнего сближения управление брал на себя пилот. Собственно, компьютер мог произвести полностью автоматическую стыковку, но… зачем тогда пилот в экипаже?! Командир предпочитал держать тренированного пилота, который в случае отказа компьютера мог бы провести стыковку в полностью ручном режиме. Тем временем корабль уже вышел на участок ближнего сближения. Станция уже была различима не только на экране радара, но и в мощный тепловизор в центральном посту.

– Отключить маршевые двигатели! – скомандовал командир.

– Есть отключить маршевые двигатели! – ответил пилот. Выведя крупно на мониторе двигательно-реакторную группу, и поклацав несколькими клавишами, он запустил последовательность отключения трех оставшихся рабочих маршевых двигателей. Индикаторы тяги плазменных двигателей поползли вниз, пока не замерли на нуле. Дальше торможение осуществлялось одним только старым добрым химическим двигателем, включавшимся по мере надобности.

– "Ноев Ковчег", это "Марс Экспресс"! Как слышите нас, как видите? – запросил Игорь станцию.

– "Марс Экспресс", и слышим, и видим вас хорошо! Вы на расчетной глиссаде, параметры снижения в норме! – ответили со станции. – Стыкуйтесь к доку номер один, он будет на левой от вас стороне "бублика"! "Бубликом" на слэнге астронавтов называлась сама тороидальная конструкция станции. На станции было два стыковочных дока для больших межпланетных кораблей, расположенных диаметрально противоположно на внешнем, большем по диаметру торе. В нем же располагались и складские отсеки. Во внутреннем, меньшем торе находились жилые каюты, ядерные энергетические установки, три двигательно-реакторных группы, все сориентированные в одну сторону. В самом центре внутреннего тора был большой центральный пост управления, сделаный в виде чечевицы. На крыше и днище центрального поста были смонтированы антенны радиолокационного, навигационного, связного и прочего оборудования. С одной из них сейчас в направлении челнока был направлен узкий радиолуч, образующий глиссаду – траекторию подлета к станции. По нему сначала компьютер, а на последнем участке – пилот, вели корабль на стыковку.

– Перейти на ручное управление кораблем! – скомандовал командир.

– Есть перейти на ручное управление! – отрапортовал пилот, отключая автопилот. Теперь наступала самая ответственная и напряженная фаза полета. Теперь управление кораблем брал на себя пилот. При ошибке пилотирования корабль мог проскочить точку стыковки, и тогда придется уходить на второй заход. Ничего страшного, по большому счету, задержка максимум в пару часов. Но все же… это был бы удар по квалификации пилота; его тогда наверняка на какое-то время отстранят от полетов, и пошлют тренироваться и вновь подтверждать квалификацию на тренажер на Земле.

Станция была уже в двадцати километрах от корабля. Ее залитый светом первый стыковочный док был отлично виден уже и в мощный бинокль. Вся остальная часть станции едва-едва подсвечивалась габаритными огнями и проблесковыми маяками. Пора было поворачиваться собственным доком к доку станции. Пилот на пяток секунд включил пару корректировочных двигателей, расположенных диаметрально противоположно на огромном блине дискового щита, и направленных в противоположные стороны. Корабль стал поворачиваться вокруг своей оси, разворачиваясь своим доком в сторону дока станции. На мониторе «побежали» меняющиеся колонки цифр, определяющих пространственное положение корабля. Когда положение плоскости торца дока корабля приблизилось к параллельному с торцом дока станции, пилот на полторы секунды включил противоположно направленные корректирующие двигатели. Пыхнув пламенем, они погасили инерцию вращения корабля. Теперь предстояло мягко причалить к станции, погасив небольшое превышение скорости корабля. Это был особенно трудный маневр, требующей подготовки на тренажере и опыта практических стыковок. Если пилот неправильно рассчитает скорость замедления, и сильно затормозит корабль, недотянув до дока станции; придется переворачивать корабль опять носом вперед, и разгоняться, опережая станцию. Потом опять перевернуться кормой вперед, и, притормаживая двигателем, снова пробовать сблизиться со станцией. А все потому, что главный двигатель, которым на последнем участке ближнего сближения тормозился корабль, был один, на корме. Поэтому пилоты предпочитали проскочить немного вперед станции, а потом постепенно сближаться с ней, притормаживая двигателем. И уж высшим шиком считалось «посадить» корабль, не проскакивая вперед. Пилот «Марс Экспресса-2» был опытным ветераном, на счету которого было одиннадцать стыковок. Включая время от времени на секунду-две главный кормовой двигатель, и подталкивая корабль к доку станции корректирующими, он вывел корабль точно на док. В монитор уже было хорошо видно прямоугольный, размером 4х3 м, раструб дока, окаймленный по периметру мощными скобами-захватами. Док корабля был точно такой же, с такими же скобами, но несколько смещенными относительно скоб на доке станции. Когда скобы на раструбе дока станции входили в зацепление со скобами на раструбе дока корабля, захват получался «мертвым». Пилот дал последний легкий толчок кораблю в боковом направлении; и конусовидный усеченный выступ на раструбе дока корабля, или как его называли остряки – «папа», мягко вошел в такое же по форме углубление на раструбе дока станции – «маму». Скобы с обеих сторон c легким лязгом вошли в захват, пристыковав корабль к станции. Внутри каждого дока открылись вовнутрь двустворчатые герметизированные двери, уйдя в выемки. Теперь оставалось только вставить вручную изнутри съемные резиновые надувные уплотнители, герметизирующие стык. Они предотвращали медленную утечку воздуха из обоих доков. Когда и это было сделано, можно было уже переходить из корабля на станцию, и обратно; перемещать грузы, и т. п. После завершения всех послестыковочных формальных процедур, предусмотренных регламентом стыковки, Игорь попросил инженера своей смены подменить его на полчаса, и помчался в санчасть узнавать по поводу отправки Тани. В санчасти медсестра с доктором заканчивали оформление дел на своих подопечных перед сдачей их в санчасть станции. Видя, что до отправки Тани он может не успеть, Игорь спросил, сколько займет оформление дел. Врач ответил, что еще минут 30–40. Это никак не устраивало Игоря, через уже двадцать две минуты ему надо было быть на послеполетном брифинге, докладывать начальству о происшествиях в полете. Видя обеспокоенность Игоря, врач сказал: