Текст книги "Вторая колыбель"

Автор книги: Игорь Ласьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

XLI

Таня наконец-то попала на борт орбитальной станции, где в специальном отсеке для пациентов, ожидающих отправки на межпланетном челноке, ей предстояло провести неделю. Предшествующее этому путешествие из Сэнди Крик в Марсовилль прошло гладко, без приключений. Погода установилась хорошая, и за два с половиной часа ее доставили дирижаблем. В Марсовилле пришлось подождать еще сутки отправки из астропорта марсианского модуля-челнока на станцию. Астропорт Марсовилля был пока что единственной космической гаванью на Марсе, способной переваривать большой грузо– и пассажиропоток. Большой – это по марсианским меркам, конечно. На Земле аэропорт с таким оборотом считается самым заштатным. Но… на Марсе еще не жило столько людей, чтобы строить по-настоящему большой астропорт. Вместо этого в планах на следующие семь лет было строительство астропортов, подобных Марсовилльскому, в главном поселении каждого кластера. Это избавило бы другие кластеры от постоянной транспортной зависимости. Марсовилльский астропорт состоял из шести доков, каждый из которых был способен принять один посадочный модуль с орбитальной станции "Мэйфлауэр-2", висящей на околомарсианской орбите. Марсианские посадочные модули были универсальны, и могли перевозить либо грузовую (грузоподъемностью до 75 т), либо пассажирскую (вместимостью до 60 чел.) кабину. Допускалась также перевозка нестандартных и крупногабаритных грузов без кабины, пристыкованными под самим модулем. Кабина (и грузовая, и пассажирская), шестигранной в плане и шатрообразной в сечении формы, пристыковывалась к посадочному доку на орбитальной станции. А сам модуль, как курица на яйца, садился сверху на кабину, пристегивался к ней специальными замками-захватами, и был готов снова взлетать с грузом. Впрочем, такая операция была необходима только на орбитальной станции; на Марсе же кабину просто подкатывали под модуль, стоящий на посадочной площадке, что было проще и безопаснее. Посадка модуля на кабину была очень сложным маневром, пилоты модулей все имели высшую категорию и допускались к полетам на них только после определенного налета часов и двухмесячного курса спецподготовки. Сам модуль был похож на гигантского шестиногого паука, высотой шесть и диаметром (размахом ног-опор) тринадцать метров. Наверху его была шарообразная пилотская кабина, посаженная на кольцевидное основание, служившее также топливным баком. Из этого кольца вниз по углам шестигранника шли шесть ног-опор, на трех из которых были установлены соплами вниз реактивные двигатели, немного отклоняющиеся по вертикали для обеспечения не только импульсной, но и векторной коррекции положения модуля в пространстве. Опоры были двухзвенные, нижние звенья – телескопические и сгибающиеся наружу и вовнутрь, так что всегда можно было отрегулировать высоту каждой ноги, а значит, и строго вертикальное положение модуля. Это было важно при аварийной посадке на неровную поверхность, и особенно при взлете с нее. Впрочем, дно посадочного дока астропорта, представляющее собой диск из армированного полибетона диаметром шестнадцать метров и толщиной полтора; было весьма ровным, выставленым по горизонтали. Этот диск значительно облегчал взлет и посадку, и делал модуль устойчивым на зыбком грунте. Все шесть доков располагались веером вокруг невысокого круглого двухэтажного здания астропорта. Однако, двухэтажным оно было только над поверхностью, под поверхностью были еще шесть этажей. От него на уровне второго этажа к каждому доку тянулся герметичный тоннель-переход, по которому люди проходили на посадку или высадку. Грузовые кабины загружались обычно на грузовом терминале чуть поодаль от здания, и буксировались к докам электрокарами по объездной бетонной дороге, проложенной позади доков. Она соединяла все доки и широкой подковой опоясывала территорию астропорта. Между доками и зданием, под тоннелями-переходами, пролегала еще одна бетонная дорога, соединяющая доки и здание ответвлениями. Для борьбы с песчаными заносами после пылевых бурь пришлось пойти на ухищрения. Грунт за пределами бетонных дорожек разровняли, полили особым полимерным составом, который образовывал гладкую твердую корку на поверхности. Когда дули пыльные бури, песок по большей части перекатывался через такую корку, почти не задерживаясь на ней. Те же заносы, что все-таки иногда образовывались, сдувались "ветродуем" – специальной машиной, по сути, воздушной турбиной большой мощности на колесах. Турбина поворачивалась в пределах 180о, мощной струей сдувая песок с дорожек и конструкций в сторону. После посадки и остановки двигателей к пассажирской и пилотской кабинам подтягивались герметичные "пуповины" для входа-выхода пассажиров и пилотов; наподобие тех, через которые выходят пассажиры из самолета на Земле. Следом пристыковывались шланги подачи реактивного топлива, окислителя и сжатого воздуха, кабели электропитания. Пассажирская кабина была поменьше, полегче, с менее толстыми стенками, в отличие от грузовой. Внутри нее устанавливались до 60 кресел для пассажиров. В кабине имелись системы освещения, обогрева, регенерации и кондиционирования воздуха, автономного электропитания, а также иллюминаторы. В грузовой кабине было все то же самое, кроме кресел и меньшего числа иллюминаторов. Оба вида кабин, и пассажирская, и грузовая, были герметичными. Грузовая – на случай перевозки грузов, не терпящих отсутствия воздуха; например, животных и растений. В большинстве же случаев воздух из грузовой кабины просто откачивался перед полетом. Пилотская кабина венчала все это сооружение и имела круговой обзор. Кроме того, в ее полу по окружности имелось несколько иллюминаторов, позволяющих видеть все под собой. На самой кабине находились антенны радиосвязного, локационного и навигационного оборудования. В полу пилотской кабины была также шлюзовая камера для выхода наружу на случай посадки вне дока. В ней едва умещался один человек в скафандре, но больше для экипажа из двух пилотов и не нужно было. Управление модулем в руках опытного пилота со стороны смотрелось проще простого: все маневры производились джойстиком, регулировавшим отклонение маршевых двигателей; и тремя ручками сектора газа, регулировавшими подачу топлива на каждый двигатель индивидуально. Но чтобы управлять с такой легкостью, требовалось наличие пилотской квалификации, определенного налета часов на самолетах или дирижаблях, и двухмесячного курса подготовки пилотов таких модулей. Малейшая ошибка, особенно на конечном этапе посадки, была чревата аварией, а то и катастрофой с жертвами. В начале эксплуатации посадочных модулей случилось четыре аварии и одна катастрофа, в которой погибли восемь человек. Все аварии случились из-за ошибок пилотов, главным образом, в визуальной оценке высоты. Катастрофа же произошла в 2037 году из-за отказа на посадке одного из двигателей. Двигатель отказал на высоте 38 метров, два других создали нескомпенсированную тягу, и модуль перевернуло вверх ногами. На приличной скорости он врезался в землю, пилотскую кабину расплющило в лепешку; а те шестеро пассажиров, кто не пристегнулся, получили смертельные увечья. Остальные двадцать девять пассажиров отделались несмертельными ранениями и ушибами, что зарекомендовало высокую надежность пассажирской кабины. На таком вот челноке и в такой пассажирской кабине Таню и доставили на орбитальную станцию. Межпланетный челнок прибыл по расписанию, но до его отправки на орбитальную станцию на околоземной орбите предстояло подождать еще три дня. Все три дня круглосуточно шла разгрузка-загрузка челнока. Марсианские колонии все еще достаточно сильно зависели от снабжения с Земли, хотя уже не абсолютно, как это было в начале колонизации. Этим челноком с Земли были доставлены запчасти и агрегаты для строительной и горнопроходческой техники, смазочные масла для механизмов и жидкости для гидравлических систем, порошок полибетона, урановые стержни для реакторов, электроника и электромеханика для разных систем в поселениях, различное продовольствие, почта и новая партия поселенцев в сорок шесть человек. Назад отправлялись поломанные машины и механизмы, слишком дорогие, чтобы бросить их ржаветь на Марсе, и которые невозможно было починить здесь; образцы геологических пород, обратная почта и те из колонистов, у кого истек срок контракта, либо отправляющиеся в отпуск. Были еще семнадцать человек вышедших на пенсию, одиннадцать умерших, пожелавших быть похороненными на Земле, и двое больных, включая Таню. Таня сама передвигаться по станции, да еще в условиях невесомости, не могла. Она едва начала привыкать передвигаться вслепую в пределах своего отсека. Самое трудное было научиться не натыкаться на острые углы и выступы, которых в ее каюте было нарочно сделано как можно меньше. Чтобы она случайно не разбила голову, выделывая акробатические кульбиты, ей еще в Марсовилле выдали боксерский шлем, позаимствованный в местном спортзале. Глаза она еще раньше стала защищать черными очками. При отсутствии силы тяжести, паря в каюте или отсеке, очень трудно было ориентироваться из-за постоянно меняющегося даже от легкого толчка положения собственного тела в пространстве. Когда она теряла тактильный контакт с предметами и стенами, часто ловила себя на мысли, что, должно быть, со стороны ее судорожные барахтания в попытке нащупать снова какую-то опору выглядят очень смешно. В условиях ограниченного пространства и всеобщей предстартовой суеты, чтобы не мешать другим, ей приходилось практически безвылазно торчать в своей каюте. Скука была смертн ая, но… так она, по крайней мере, не усложняла жизнь себе и другим. Четыре раза в день к ней приходила медсестра, приносила еду. По причине все той же невесомости жидкую пищу приходилось есть из тюбиков, выдавливая ее в рот. Последний раз Таня проделывала это три года назад, когда летала на Землю в отпуск после окончания срока контракта; но тогда все это, и невесомость, и еда из тюбиков, было развлечением. А сейчас приходилось заново осваивать простейшие движения, которые зрячие пассажиры делали без труда; на ощупь и на слух учиться ориентироваться в пространстве. Как это часто случается у потерявших зрение, у нее повысилась слуховая чувствительность. Теперь она подолгу не могла уснуть из-за повсеместных на корабле фоновых шумов и звуков, издаваемых работающими системами и механизмами. Она слышала их порой даже через затычки, любезно предоставленные бортовым врачом. К слову сказать, медперсонал санчасти станции окружил ее вниманием и заботой. Медсестра постоянно дежурила в соседней каюте, и являлась по первому зову. Каждый день на час-полтора Таню сопровождали на занятия в бортовой тренажерный зал. Она поначалу было отказывалась, но врач настоял, сказав, что иначе через почти три месяца мизерного тяготения она не сможет самостоятельно ходить на Земле. Таня подчинилась, а через пару дней и вовсе вошла во вкус, и стала иногда проситься в зал во второй раз на день. Занятия на тренажерах, помимо прямой пользы, еще и помогали "убить" время, и отвлекали от тягостных мыслей и хандры.

XLII

Однажды Таня, не в силах больше сидеть без дела, вышла прогуляться в отсек, в который выходила ее каюта. Ей еще в первый день "показали", где были "поручни для ускоренного передвижения". Когда ей в первый раз сказали про эти поручни, она было подумала, что это какая-то механическая "примочка", к которой можно, скажем, пристегнуться, и она потащит тебя сама по лабиринтам отсеков. Но все оказалось куда проще: это были самые обычные металлические поручни, тянущиеся через каждый отсек по одной из стенок. Перехватываясь за них руками, можно было буквально перелетать с приличной скоростью из отсека в отсек. Без них приходилось бы хвататься за что под руку попало, что было не всегда удобно, а иногда и небезопасно. Да и скорость передвижения при этом была куда ниже. Термин же этот был придуман остряками для "чайников", таких, как Таня. Все от души потешались над легковерным новичком, когда какой-нибудь шутник из экипажа на полном серьезе посылал его к начальству узнать, можно ли ему пользоваться "поручнями для ускоренного передвижения". Впрочем, над Таней, ввиду ее ограниченной дееспособности, так подшучивать не стали; просто объяснили, что это за штука такая. Таня, выплыв из своей каюты, покрутила туда-сюда головой, стараясь определить, откуда доносится знакомое гудение. Поручень находился прямо под одним из насосов, и по его звуку Таня научилась находить поручень. Схватившись за него, и перебирая руками, она со скоростью человека, идущего скорым шагом, стала передвигаться вперед. Обострившийся слух здорово помогал ей ориентироваться в пространстве, частично компенсируя потерянное зрение. Слыша, что впереди никого нет, Таня буквально летела вперед. Через метра три должен быть поворот под прямым углом, и она несколько замедлилась. Вот наконец она почувствовала наощупь изгиб поручня, уходящего за угол, и снова рванула вперед. Но тут что-то массивное и твердое ударило ее в правый висок. Не столько от боли, сколько от неожиданности Таня вскрикнула, выпустив поручень из рук. В глазах вспыхнуло, она потеряла ориентацию, и, судорожно размахивая руками и ногами, кувыркалась, как волчок на исходе завода. Рядом кто-то охнул, схватил ее за руку, и взволнованным мужским голосом спросил, все ли с ней в порядке.

– Еще не поняла! Вроде да! – ответила Таня в замешательстве, ощупывая голову. – Где тут поручень, подскажите?! А то я не вижу ничего!

– О, господи! – воскликнул мужчина испуганно. – Давайте я Вас в санчасть провожу!

– Нет-нет, не переживайте! Я зрение потеряла задолго до того, как Вы меня по голове стукнули! – успокоила его Таня.

– Уф! – облегченно вздохнул мужчина. – И все же, я Вас провожу в санчасть! Мало ли что! Вот только вызову кого-нибудь отнести на место эту вот бандуру, которой я Вас стукнул.

Как Таня ни артачилась, незнакомец настоял на своем. Связавшись с каким-то Анджеем по рации, он попросил его доставить какой-то агрегат, название которого Таня не поняла, в отсек Е8, и сдать его техникам.

– Ну вот, сейчас мой товарищ придет, и доставит эту бандуру куда надо! Минуту, я только привяжу ее, чтобы не болталась в отсеке! – сказал незнакомец, возясь со своей ношей. – Кстати, меня зовут Игорь, а Вас?

– Таня! – представилась Таня. – Судя по имени, Вы – русский?

– Ага! – ответил Игорь, – А Вы?

– Американка, но тоже с русскими корнями! Мои бабушка и дедушка по отцу были русскими.

– Ясно! Ну что, пойдемте в санчасть? Давайте мне левую руку, а правой возьмитесь за поручень, он справа от Вас. Перехватывайте понемногу поручень, и… вперед! Я Вам буду подсказывать дорогу.

Взявшись за руки, они неспешно поплыли по отсекам в сторону санчасти, находившейся в носу корабля. Будучи не только галантным, но и достаточно разговорчивым, Игорь быстро наладил контакт с Таней. Вообще, ему с ней было как-то удивительно легко и приятно общаться. Еще до того, как они дошли до санчасти, он успел рассказать ей, что он инженер-электронщик, уже третий год летает на челноке; а до того работал на Земле в институте, проектирующем плазменные двигательные системы для тех же челноков. Рассказал также, что уже два года как разведен, имеет дочь, которая живет с матерью в России. Таня также вкратце поведала ему о себе. Тут они подошли к санчасти, где Таня сделала последнюю слабую попытку избежать осмотров. Но Игорь вместе с дежурным врачом настояли, и она подчинилась. Врач осмотрел ее голову, не нашел никаких следов удара, задал ряд вопросов о самочувствии. По результатам осмотра и опроса врач заключил, что возможно весьма легкое сотрясение мозга, которое вполне может пройти бессимптомно. Во всяком случае ничего серьезного, госпитализация и лечение не требуются. Врач предложил Тане остаться, если она желает, чтобы окончательно удостовериться, нет ли симптомов сотрясения. Но Таня собралась идти, и Игорь вызвался проводить ее до каюты. На пути назад они поболтали понемногу обо всем, пошутили и посмеялись над сегодняшним происшествием; и когда Игорь сказал, что они уже перед ее каютой, она почувствовала, что ей не хочется с ним расставаться.

– Вам надо идти? – спросила она.

– Надо, к сожалению! – ответил он. – Я сейчас на смене.

– А когда заканчивается смена? – спросила она.

– В восемь! – ответил он.

– А Вы приходите после смены! – сказала она. – Я поставлю этот, как его… самовар. Попьем

чайку, поболтаем о том, о сем!

Оба посмеялись удачной шутке. Самоваров, конечно, на корабле не было, это был редкий теперь антиквариат. Он еще усмехнулся ее неправильному ударению в русском слове, у нее это мило выходило.

– Я Вас чуть не убил, а Вы меня в гости приглашаете! – шутливо посетовал он.

– Ну, вот и отметим неудачное покушение на мою жизнь! – парировала она.

– Ну, хорошо, приду! – пообещал он. – В восемь пятнадцать, хорошо?

– Хорошо! – ответила она. – Буду ждать!

– До встречи! – сказал он, и поплыл в следующий отсек, перехватываясь по поручню. Перед дверью он обернулся; Таня все еще стояла в проеме двери своей каюты. Он открыл дверь в следующий отсек, нырнул туда, закрывая за собой дверь. По клацанию двери Таня поняла, что он ушел, и тоже ушла к себе в каюту.

Наконец, три дня на «приколе» истекли, настал день старта межпланетного челнока. Земля и Марс уже начали выходить из противостояния, и лететь до Земли теперь придется не чуть более двух, а почти три месяца; даже на мощных плазменных двигателях, какие приводили в движение межпланетный челнок. Еще сто лет назад, в далеком 2009 году российский ученый Олег Батищев предложил революционный проект двигателя, рабочим веществом которого был азот – самый распространенный элемент на Земле, в огромных количествах в виде газа содержащийся в атмосфере. Это давало плазменному двигателю колоссальное преимущество перед ионным, работающим по сходному принципу, но использующему в качестве рабочего вещества ксенон или цезий – редкоземельные элементы. Принцип действия плазменного двигателя достаточно прост: в рабочую камеру закачивается газ (в двигателе Батищева – азот), под воздействием микроволнового излучения он доводится до состояния высокоионизированной плазмы, а дальше под воздействием мощного магнитного поля плазма выбрасывается наружу, создавая реактивную тягу. Тяга даже самого мощного плазменного двигателя мала по сравнению с тягой соразмерного ему обычного химического двигателя. Но чтобы долететь с Земли до Марса на корабле с химическим двигателем, даже в период противостояний двух планет; требовалось колоссальное количество топлива, в несколько сот раз превосходящее массу полезной нагрузки. Преимущество плазменного двигателя в том, что его удельный импульс (отношение создаваемого двигателем импульса к массе затраченного топлива) в среднем на два порядка выше удельного импульса химического двигателя. Плазменный двигатель нельзя использовать для, например, вывода больших ракет на орбиту. Но в открытом космосе, в межпланетных перелетах, где не требовалось преодолевать полную поверхностную силу тяжести планеты, вот тут и реализовывалось все преимущество плазменного двигателя. К тому же, плазменный двигатель, в отличие от химического, именно благодаря очень малому удельному расходу топлива мог работать на протяжении всего полета, разгоняя корабль до больших скоростей, а не только на начальном участке траектории. Благодаря постоянной тяге в течение всего полета создавалась небольшая (немного менее половины лунной) искусственная гравитация, что тоже было определенным плюсом. Первые серьезные разработки таких двигателей использовались еще в 2007 году для вывода на околоземную орбиту небольших спутников. В 2013 г. NASA завершило наконец летные испытания своей разработки плазменного двигателя c переменным удельным импульсом VASIMR. Но разработка NASA при меньшей мощности была еще и в 10 раз менее экономичной, чем двигатель разработки Батищева. На нынешних космических кораблях использовались именно усовершенствованные двигатели Батищева. На межпланетном челноке, отбывающем на «Ноев Ковчег» (околоземная орбитальная станция), было установлено девять таких двигателей суммарной мощностью 60 МВт, объединенных по три в три кластера. Каждый кластер запитывался электроэнергией, необходимой для ионизации газа и создания магнитного поля, от отдельного небольшого ядерного реактора. Из соображений безопасности экипажа двигательно-реакторная группа была вынесена в хвост корабля и закрыта от его обитаемой части щитом в форме диска, в котором находились топливные баки с жидким азотом, выполнявшие попутно функцию радиатора двигательной установки. Из тех же соображений, но уже для экипажа орбитальной станции, плазменные двигатели челнока включались на удалении 300 км от нее; а старт и первоначальный разгон проходили при помощи стартовых химических двигателей сравнительно небольшой мощности, служивших также корректировочными. Итак, 17 апреля 2111 года по земному календарю межпланетный челнок «Марс Экспресс-2», на борту которого одним из пассажиров была Таня, отправился в почти трехмесячное путешествие к Земле.

XLIII

Антиглендейловская кампания, развернутая оппозицией, набирала все большие обороты и начала приносить первые плоды. Критика режима теперь доносилась не только с зарубежных каналов, не симпатизировавших Глендейлу и раньше. Теперь и официальные каналы дружественных Америке стран, ранее воздерживавшиеся от критики, начали все больше и больше позволять себе "откровенную ложь и разнузданную клевету в отношении меня, моих верных помощников и наших действий во благо страны", как сказал сам Глендейл на одном из телемостов с Европой. Глендейл пришел на передачу, как ему казалось, во всеоружии; полный решимости показать всем этим жалким пустословам-борзописцам, кто хозяин ситуации в Америке. Но на телемосту на Глендейла спустили столько собак-журналистов и вывалили на него такой компромат; что он, при всей своей красноречивости и умении заболтать любого, вскоре стал срываться, заикаться и мямлить что-то неубедительное в свою защиту. Там и сям в передаче вставляли куски программы Рона Стюарта, вышедшей на многих европейских каналах ранее, и вылившей на Глендейла тонны грязи, нарытой им с подачи братьев Манзанино. Телемост транслировали в прямом эфире три крупнейших телеканала Америки. На случай каких-либо "неувязок" надзирающим цензорам на этих каналах было сказано под благовидным предлогом прервать передачу. Зная об этом, Глендейл решил не сдаваться, и держать удар до конца; надеясь еще переломить общественное мнение в свою сторону. Но ведущий передачи в европейской студии очень умело построил тактику поведения, постепенно приводя все более и более веские свидетельства, обличающие Глендейла, ловя его на противоречиях и откровенной лжи. Двое цензоров на двух телеканалах сделали, как им было сказано; почуяв, что Глендейл становится мальчиком для битья в глазах всей Америки. А вот третий… третий был подвержен греху возлияния, и эту его слабость умело использовали недруги. Незадолго перед передачей дежурные редакторы как бы случайно угостили его хорошим коньяком, потом еще… потом еще и еще. К началу телемоста он уже был в подпитии, а редакторы, забалтывая его всякой ерундой, все продолжали подливать ему. К моменту, когда Глендейла начали серьезно "щипать" в прямом эфире, и цензору надлежало прервать программу под любым благовидным предлогом, прерывать ее было уже некому. Цензор спал на диване в гримерке в объятьях Бахуса мертвецким сном. Формально прерывать передачу было в прямых обязанностях цензора, и больше никого. Никто больше и не вмешался, и телемост транслировался без купюр, до конца, и на всю страну. Рейтинг популярности президента и его команды, и без того заметно снизившийся, упал ниже плинтуса. На следующий день по всей стране только и было разговоров о том, какой в стране президент. Собственно, кое-что из того, что американцы увидели из передачи, уже было известно многим и раньше. Но раньше оно было на уровне слухов, и никаких веских доказательств этому никогда не было представлено. Теперь же стараниями многих журналистов, и прежде всего Рона Стюарта, Глендейл был показан самим американцам в настолько неприглядном виде, что абсолютное большинство просто ужаснулось, узнав, что страной правит преступник, место которому за решеткой. Виновник такой "популярности" – цензор канала, пропустившего передачу в эфир полностью, на следующий день был схвачен опричниками Мортимера и лично допрошен им. На допросе помятый от выпитого вчера цензор, от страха икая и потея, блеял что-то невразумительное про происки врагов государства, напоивших его перед передачей. Выяснив, как все случилось, Мортимер доложил Глендейлу, и спросил, что делать с цензором. Глендейл отрешенно махнул рукой, ответив, чтобы тот сам решал. Как бы то ни было, ситуацию уже не исправишь, и Мортимер не стал свирепствовать. Цензора просто выгнали в шею, с запретом работы в госструктурах. Вот так слепой случай и пагубное пристрастие одного ничтожного человечка сыграли роковую роль в судьбе президента великой страны!

В последующие несколько дней как-то незаметно началось вымывание почвы из-под ног Глендейла. То тут, то там его решения и распоряжения саботировались, поначалу исподтишка, а дальше – почти в открытую. Переломный момент настал через неделю после «Глендейл шоу», как остряки прозвали тот злополучный телемост. В Атланте люди, недовольные Глендейлом, вышли на демонстрации с требованием к Глендейлу уйти в отставку. Солдаты, призванные разогнать демонстрацию, отказались это делать. Точнее, это отказался делать командир части, отдавший приказ солдатам просто контролировать ситуацию, не допуская беспорядков. Репортаж о демонстрации (с солидарными комментариями) вышел в эфир сразу семи телеканалов, несмотря на запрет. Цензоры просто закрыли глаза на это прямое нарушение своих распоряжений. По стране прокатилась волна демонстраций, и почти везде те, кто был обязан не допустить их, не сделали ничего для их разгона. Командиры опять ограничились только отданием приказа контролировать ситуацию. Когда же на следующий день после демонстрации в столице Глендейл собрал срочное совещание правительства, включая министра обороны, тот просто осадил Глендейла сообщением, что командиры элитных частей отказываются выполнять его приказы по подавлению протестов. Что, мол, все ссылаются на крайне взрывоопасную атмосферу в частях, грозящую вылиться в вооруженное восстание, спровоцированное такими приказами. Это дала свои плоды работа людей Уотерса, которые через майора медслужбы из Пентагона подобрались к личным делам командиров, изучили их психологические профили, и избирательно встретились с теми, с кем были неплохие шансы договориться. Из ста тридцати двух командиров, с которыми встретились люди Уотерса, только семеро дали категорический отказ и еще двенадцать не дали определенный ответ. Остальные сто тринадцать пообещали по крайней мере саботировать приказы на подавление антипрезидентских выступлений; а многие из них, после того, как им было обещано повышение по службе и досрочно следующий чин в случае прихода к власти оппозиции, обещали сотрудничать с заговорщиками. Чтобы они не передумали, им дали понять, что вся беседа была записана, не упирая, однако, слишком на это. Все-таки, абсолютное большинство командиров пошло на нарушение присяги и неповиновение приказам не из страха за свою шкуру, и не за будущие блага при новой власти; а из чувства гражданской ответственности, не желая видеть в президентах своей великой страны преступника.

Вслед за слабиной, которую дал режим на телевидении, пошла цепная реакция по всем СМИ. Повсеместно, игнорируя запреты цензоров, выпускающие редакторы телеканалов, печатных изданий и интернет-сайтов стали пропускать материалы, в той или иной степени идущие вразрез с официальной пропагандой. Некоторые особо ретивые цензоры пытались было как-то влиять на таких редакторов, грозя всяческими карами, вплоть до увольнения и запрета работать в СМИ. Но таких чересчур усердных цензоров самих быстро поставили на место командиры частей, «охраняющих» офисы СМИ. Кое-где, там, где командиры заняли откровенно антипрезидентскую позицию, цензоров попросили убраться по-хорошему и больше не появляться на работе. Глендейл попробовал было лично вызвать командиров частей, считавшихся еще недавно преданными ему, и повлиять на них своей харизмой и ораторским искусством. Из 88 оповещенных командиров явились только 17. Остальные сослались на какие угодно причины: от болезни до невозможности покинуть свои подразделения ввиду сложности ситуации. Но было и без того ясно, что это просто отговорки. Явившиеся на встречу семнадцать человек все как один рассказывали о висящем в воздухе духе мятежа. Солдаты и младшие командиры заражены вирусом антипрезидентской пропаганды и отказываются выполнять приказы, не соответствующие их убеждениям, говорили они. Стало практически невозможно требовать от солдат беспрекословного подчинения; они, того и гляди, обезоружат командиров и запрут их под замок, а там и до самосуда недалеко. Приходится идти на компромиссы, чтобы не нарваться на конфликт и не спровоцировать бойню, говорили они. И это было действительно так, командиры не преувеличивали. Тут только до Глендейла дошла вся серьезность ситуации и шаткость его власти. Пытаясь хоть как-то переломить развитие ситуации в свою пользу, он выступил с телеобращением к нации, в котором в очередной раз набросился с обвинениями в клевете на своих противников, старался всячески выставить себя кристально чистым перед согражданами, и взывал к патриотизму и чувству гражданской ответственности каждого в этот сложный для страны момент. Но было уже слишком поздно, маховик неповиновения режиму набрал обороты, подпитываемый пропагандой оппозиции. Чтобы переломить ситуацию, надо было опираться на реальную силу в лице армии, полиции и национальной гвардии, а эта опора тоже стремительно уходила у него из-под ног, во многом стараниями людей Уотерса. Реально опасаясь вскоре быть низложеным и угодить на скамью подсудимых, Глендейл стал готовить пути бегства из страны. Единственными помощниками ему в этом остались Мортимер и его люди, потому что были накрепко повязаны с ним многими преступлениями, и опасались возмездия не меньше его.

XLIV

Межпланетный челнок, на котором летела пассажиром Таня, был в пути уже неделю. Первые три дня ушли на разгон корабля вокруг Марса по раскручивающейся спирали. Из них почти сутки уходили на разгон до скорости 5 км/с, второй космической скорости для Марса, при достижении которой любое тело преодолевало притяжение планеты и покидало околомарсианскую орбиту. Гравитационное поле планеты помогало также разогнать корабль до крейсерской скорости в 8,9 км/с на последнем витке спирали, что экономило топливо, энергию и время. Путешествие протекало без происшествий, отчего Таню одолевала скука. Зрячие пассажиры хоть могли свободно перемещаться по большинству отсеков, общаясь друг с другом и с экипажем, заводя знакомства, скрашивая серость будней полета. Тане же приходилось большую часть суток торчать в пределах своего отсека, чтобы не мешать другим и не создавать проблем самой себе. Отдушиной были визиты Игоря. Он заходил почти каждый день, они подолгу просиживали у нее в каюте. Рассказав друг другу о своей жизни, оба вскоре почувствовали взаимную симпатию. Игорь был внимательным и не позволял себе ничего лишнего, что очень нравилось Тане. Другой отдушиной были занятия в тренажерном зале, где Таня старалась выкладываться. Это помогало и скрашивать скуку, и поддерживало мышцы и кости в тонусе, смягчая негативное воздействие очень малой гравитации (в полете двигатели корабля работали постоянно, создавая небольшую, около 10–12 % от земной, силу тяжести). Медсестра-сиделка, помогающая Тане и досматривающая за ней, по своей инициативе предложила Тане выучить алфавит Брайля – алфавит для слепых, разработанный Луи Брайлем еще в 19-м веке. Поначалу этот алфавит, достаточно сложный, давался Тане с большим трудом. Но как только она поняла все комбинации и закономерности его, дело пошло на лад. Таня быстро выучила алфавит, и взялась читать запоем книги, напечатанные шрифтом Брайля, каких оказалось случайно с десятка полтора в небольшой библиотеке корабля.