Текст книги "Мясник"

Автор книги: Игорь Крутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Тошнота подкатила к самому горлу девочки, но она чудом сдержалась, инстинктивно почувствовав, что если ей не удастся удержать спазмы, то она просто-напросто захлебнется.

– Я с тобой этого проделывать не буду, не бойся. И в глаз тебя трахать не буду. – Дотянувшись, Хлынов взял в руки глазные ножницы. – Смотри, какая удобная вещь. Казалось, только для этого и приспособлена… – Он пощелкал ножницами. – Чик-чик! И все, гуляй, малыш…

Услышав про глаз, Рита снова потеряла сознание. Очнулась лишь после того, как почувствовала боль в руке. Хлынов показал ей шприц. Сказал убедительно:

– Если ты, малыш, еще раз вырубишься, то я тебя распорю.

Он произнес это так спокойно и непринужденно, словно речь шла о куриной тушке или куске говядины.

– Сейчас я докончу, и мы приступим к игре. Ты помнишь, о чем я говорил раньше? Нет?..Плохо, малыш, плохо. Я говорил, что секс – это текст. Можно человека так изнасиловать словами, что уже больше ничего ненужно… – Хлынов вдруг стал серьезен, словно речь шла о чем то очень важном. – Они ведь, сволочи, меня насилуют, ты понимаешь? – заговорил он свистящим шепотом, и в его глазах вновь блеснули искры безумия.

Рита вдруг почувствовала, что от мужчины исходят какие-то черные волны. Нет, это уже был не человек, перед ней стояло исчадие ада. Оно было похоже на человека, оно говорило как человек, но не более того. И ожидать от него можно было чего угодно…

– Они думают, что удивят меня этим, продолжил тем временем Хлынов. – Они думают, что напугают меня этим. Меня! Простого обывателя!.. Идиоты… – он замысловато выругался, на лбу выступили жемчужины пота. – Они, эти вонючие писаки, и не представляют себе, что я, самый простой из самых простых смертных, могу себе позволить… Понимаешь, малыш?!

Он неожиданно притянул Риту к себе. Острая боль пронзила запястья девочки, она изогнулась, замычала от страха. Но Хлынов, казалось, этого не замечал. Волна безумия охватила его, вытеснив из больного сознания весь остальной мир, кроме собственного «Я».

– Не «хочу», не «могу» – а «могу себе позволить»! Чувствуешь разницу?

Он затряс ее. Затряс с силой.

– Чувствуешь? Чувствуешь? Чувствуешь?..

Голова девочки моталась из стороны в сторону, руки, казалось, были сжаты огненными обручами. Боль была такая, что

Рита уже почти не стонала. Просто не было сил.

– Я могу позволить себе все. Я сам себе могу позволить. Я САМ МОГУ ПОЗВОЛИТЬ, – отчетливо повторил он. – И никто мне не может помешать. Никто. Никто. Никто. Никто.

В его глазах было безумие. И Рита вдруг поняла, что это конец. До этого самого мгновения ей еще казалось, что этот странный мужчина – о Господи, да кто же он, как его зовут, она же ничего не знает?! – ее отпустит. Поиздевается, конечно же, немного, может быть, побьет, исполосует бритвой, отхлещет плеткой или ремнем, заставит исполнить все прихоти…

Но – отпустит.

Главное – отпустит.

ОТПУСТИТ.

Ее. Риту. Совсем. Навсегда.

Нет. Не отпустит. Такие не отпускают. Это конец. Это и есть тот самый настоящий конец – первый и единственный. Конец, после которого уже не будет ничего. Ни этого безумного мира. Ни людей. Ни самой Риты…

Никого и ничего!

Не хочу…

Хлынов вдруг резко сорвал скотч, освобождая девочке рот. Она вскрикнула от неожиданной боли, почувствовала на губах привкус крови, видимо, была содрана кожа. Но думать об этому жене было времени и сил. Рита изогнулась от спазма, и ее стошнило.

Хлынов едва успел убрать руку, чтобы не испачкаться…

Когда спазмы кончились и в голове немного прояснилось, Рита закричала изо всех сил – громко-громко. Но из горла вырвался лишь сдавленный, сиплый, как у сильно простуженной, шепот. От шока она потеряла голос.

– Не получается? – заботливо поинтересовался ее мучитель. – А ты еще попробуй, малыш, еще…

Однако и следующая попытка ничего не дала.

– Хватит! – остановил самого себя Хлынов. – Прелюдия закончилась. Теперь – игра…

Рита приготовилась к самому худшему, но она, к счастью, даже представить не могла, что ее ожидало.

Для начала Хлынов сделал ей какой-то укол. Девочка не почувствовала боли, ее тело вдруг стало легким, бесплотным, и волна безразличия прочно вошла в сознание. Воля была парализована, с Ритой можно было делать все что угодно.

Хлынов ударил ее по щеке. Ей было все равно.

Он ударил ее в живот, сильно ударил, по-мужски. Результат – тот же самый.

Не глядя нашарив скальпель, Хлынов полоснул девочке грудь. Рита равнодушно посмотрела на тонкий порез, на кровь, которая медленно выступила и скопилась в конце царапины большой черной каплей. Она не чувствовала боли, и это привело мужчину в восторг.

Он подцепил пальцем кровь и поднес черную каплю ко рту. Лизнул, садистски улыбаясь. Рита никак не отреагировала. Действие лекарства, которое ввел ей истязатель, было настолько сильным, что теперь, казалось, она могла выдержать все, не теряя сознания.

Хлынов выдавил из пореза еще крови и поднес к лицу девочки свою красную ладонь.

– Лизни! – приказал он.

Она лизнула.

– Еще!

Она повторила. Как робот. Бездумно. Безвольно.

Хлынов засмеялся – он был доволен. И ЭТО, в плену которого он находился, тоже было довольно, страшное красно черное чудовище требовало еще, еще, еще и еще…

И он подчинился. Он не мог не подчиниться. Не мог.

Девочка его уже не интересовала. Ну, в самом деле, какая разница, что находится перед тобой. Жертва, она и есть жертва. На месте этой девчонки могла быть любая другая. Просто звезды так расположились, что сегодня на его пути встретилась именно она, а не какая-то другая. Сегодня – ты, завтра – следующая. Не надо обижаться на

судьбу. Вот Хлынов же не обижается, что ЭТО выбрало именно его. Надо относиться ко всему спокойно и научиться с этим жить. И все.

Мысли метались в голове мучителя, как загнанные звери в клетке, – он все никак не мог решить, что делать ему в первую очередь. Безумный взгляд перебегал с одного медицинского инструмента на другой. Сильные пальцы шевелились в такт необузданным, диким желаниям. Мужчину била крупная дрожь, и он никак не мог с ней справиться.

«Что же с ней сделать?..»

«Все, что хочешь!»

«Выколоть глаза?..»

«Не торопись, она должна все э го видеть!»

«Отрезать грудь?..»

«Она быстро умрет, не почувствовав ничего!»

«Трахнуть?..»

«Позже!»

«Но что?! Что?! Что?!»

Уже больше не сдерживая себя и ничего не понимая, он бросился на жертву…

Сначала пальцем туда, в горячую щель, где за губами прячутся вторые, нежные, скользкие от выделений и ночных желаний. Что? Кричит?.. Ах ты, тварь! Получай, получай… Рукой, второй. А теперь ногой. Мало? Получай еще. Что же ты молчишь, малыш? Больно? Это еще не боль. Боль будет впереди, когда кончится действие укола.

Но я тебя подержу, подержу…Вколю еще один раз. И еще. И еще…И так до тех пор, пока от тебя ничего не останется. Не понимаешь? И не нужно! Тебе, малыш, ничего не нужно понимать. Что? Палец в крови? Класс! А теперь – в рот его, в рот. Не хочешь?!Тебе зубы мешают…Мешают, я вижу. И не надо дергаться. А то я тебя!..И еще раз – попочкам, попочкам. Обоссалась? И еще обоссышься, малыш. Еще не раз…Где специальный молоток? Молоток, мой молоточек. А вот и ты! Хорошенький мой, гладкий и нежный…Ну ка, открой рот! Шире! Шире, малыш. Молодец! Какая ты у меня молодец. Сейчас поиграем в дантиста. Вот этот зубик мы выбьем в первую очередь. Не дергаться! Я сказал, не дергаться! Укола захотела?!Получай! Получай!..Уже ничего не чувствуешь? Ну ка, скажи…Говори громче. Еще громче! Я не слышу! Говори, малыш: «Я тебя люблю»…Вот так! Ты меня порадовала. Но остальные зубки я тебе все равно выбью. Что бы не мешались. Что? Кровь? Конечно, кровь. Будет много крови. Ты даже не представляешь, малыш, сколько в человеке крови. Сколько в человеке всякой гадости! А кишки!..Малыш, если бы ты знала, как воняют человеческие кишки. Бррр!..Но не волнуйся, сейчас ты все это увидишь. Как на уроках анатомии. Ты ходила на уроки анатомии?..Молчишь. Опять вырубилась? Ничего, ничего…Сейчас приведем тебя в чувство. Вот так!..А теперь – рот. Открой шире рот! Бери! Я кому сказал, бери…Вот так. Так. Ты у меня будешь глотать. Ты у меня все будешь делать…Ну ка!..Не трепыхайся. Попробуй. Я кому велел! Сейчас же разинь свою пасть и жуй. Жуй!..А теперь – глотай. Вот так! Молодец. Знаешь, что проглотила? Хаха…Вкусно? Кивни, если вкусно. Да не спиты, подавишься ведь, дура. Вот так. Так…Вкусно? А попробовала ты сейчас собственные соски. Соски, малыш, соски! Давай пожуем их вместе!..Только не отключайся. Я кому сказал!..Игра лишь началась. Впереди у нас много времени. И женского тела много. Мы еще с тобой такое придумаем!..Что?!..Тварь! Сучка! Ее стошнило. А ну, назад!..Все назад. Ты у меня все будешь жрать. Все! Все! Все! Все! И собственные пальцы. Вот этот! Вот этот! И вот этот!..И собственные глаза!..Не дергаться! И мясо! И жир! И кожу! И печень!..Все! Все! Все! Ешь себя! Ешь! Ешь!.Когда Хлынов пришел в себя, перед ним висел, подвешенный к специальному кольцу труп девочки. Хотя какая э го теперь была девочка! Искромсанный ножами кусок мяса. Тело непонятного существа. Клочья вырванного с нечеловеческой силой мяса валялись на дне ванны вперемешку с остатками кишок, лохмотьями кожи, калом, мочой, кровью…

В стороне от этого страшного «натюрморта», как будто специально кем-то положенный, лежал глаз. Он был целым, хотя Хлынов с силой ударил им о стенку, сразу

же после того, как вырвал глаз из головы Риты, и что самое удивительное – он выглядел как живой. Казалось, еще немного и он подмигнет.

Хлынов равнодушно посмотрел на труп – сейчас он не испытывал ничего, кроме усталости, какая наступает после тяжелой физической работы. Затем включил воду, сунул окровавленные руки под теплые струи. Ему стало приятно, и он увеличил напор воды. Прислушался к себе. Все правильно, ЭТО ушло. ЭТО и должно было уйти. Оно всегда уходит, когда наступает развязка. Теперь он вновь свободен. Осталась только самая малость – убрать следы.

Он направил воду на труп, тщательно отмыл кровь. Постоял немного, наблюдая, как красная вода исчезает в воронке…

Человек, человек… Кто же тебя таким создал? Если задуматься – ты обычный кусок мяса. Вот сейчас на кольце висит труп. Труп девочки. А насильник, садист и маньяк спокойно смотрит на него. Ну и что? Кусок мяса висит. Кусок мяса смотрит. А еще какие-то куски мяса храпят за стенкой. А другие куски мяса катаются в автомобилях или дерутся. А может быть, любят друг друга. Забавно получается – куски мяса любят друг друга. Печень любит печень. Задница – задницу. Окорок – окорок… Ну и что! Все равно все сдохнем когда-нибудь. Поэтому все правильно: Богу – Богово, кесарю – кесарево, слесарю – слесарево, а кускам мяса, возомнившим о

себе, что они пуп земли и венец творения, – свое. Заслуженно. И точка. И не думать.

Пора было приниматься за дело.

Хлынов мягко поднялся. Еще раз все тщательно осмотрел. Затем достал из-под ванны заранее приготовленные пакеты, разложил их аккуратно. Пересчитал. Должно было хватить…

Он быстро разделал труп – расчленил его на небольшие куски – и рассовал эти куски по пакетам. Берцовые кости оказались длиннее, чем он думал, и поэтому их пришлось распилить листовой пилой. Это заняло некоторое время, но Хлынов не волновался – он должен был успеть, тем более оставалось делов-то – всего ничего. Чувствуя, что он вписывается в график – конечно же, приблизительный, примерный! – Хлынов даже негромко засвистел, двигая пилой в такт бессмертной «Кармен». Но почти тут же остановился, свистеть в доме – плохая примета. А приметы Хлынов уважал и, честно говоря, даже побаивался их.

Закончив работу, он огляделся с удовлетворением. Что ж, остались пустяки – развезти пакеты по Москве, пошвырять их в мусорные баки. А голову, как обычно, – в реку. Пусть пескари полакомятся…

Семен Безруков посмотрел на часы и дал друзьям понять, что разговор пора заканчивать.

– Ну и вот, други мои, – сказал он, широко разводя руками. – Сейчас вы мне позвольте удалиться на пару-тройку часов, а потом мы с вами можем встретиться здесь же, – он посмотрел на Котова и спросил: – Ты где остановился?

– Нигде, – пожал плечами Никита.

– У меня, очевидно, – тут же предложил Петр.

– Да не надо, – махнул рукой Никита, – я на колесах, так что не пропаду.

– Спать же тебе надо где-нибудь? – удивился Петр. – Тебе не двадцать лет – в машине ночевать.

Котов покачал головой.

– Если уж очень приспичит, – сказал он, – могу поспать и в машине, не дворяне. А так, чтоб специально куда-то ехать и ложиться в постельку чистую – не могу, пока Таню не найду.

– Понятно, – проговорил Петр.

Семен кивнул головой.

– Ладно, – заговорил он решительно. – В общем, так, Никита. Если тебе нечего делать и ты не знаешь, куда себя деть, короче, если тебе неймется, можешь поехать со мной и вспомнить, что когда-то был оперативником. У меня не государственная контора, и заявить, что ты не имеешь права участвовать в операции, я не могу. Как не могу предложить то же самое нашему дорогому Петеньке, потому что он как раз государственный служащий. Убьешь

время, пока все это кончится, ну а потом мы вплотную займемся твоей дочерью. Идет, дружище?

Котов почувствовал знакомое волнение, которое всегда возникало у него перед операцией.

– Идет, – только и сказал он.

– Отлично, – кивнул Семен. – Начинаем практически уже сейчас. Ты, Петр, иди домой, мы тебе позвоним, как только освободимся и ты нам понадобишься.

– Фиг, – сказал Петр.

– Что?

– Фиг вы будете обделывать свои делишки без меня, – пояснил Акимов. – Я иду с вами.

– А по попе начальство не надает? – напомнил ему Семен его социальный статус.

– За меня не волнуйся, – успокоил его Петр, – лучше расскажи, что мы должны с Никитой делать.

– Ты что, серьезно? – удивленно смотрел на него Безруков.

– Вполне.

– Петр! – попытался образумить его Никита, – может, не надо лучше, а?

– Не надо меня уговаривать, – обозлился вдруг Петр. – Сказал – иду, значит, иду! И нечего тут…

Семен пожал плечами.

– Дело, конечно, твое', я лично только

рад буду, – вопросительно посмотрел ца своего товарища.

– Поехали! – сердито бросил Петр. – В машине все расскажу, если интересно.

Они ехали в шикарном «БМВ» с затемненными окнами. После того как Семен самым тщательным образом проинструктировал друзей, он спросил коротко:

– Все понятно?

Никита и Петр молча кивнули.

Но Семена это не устроило. Обращаясь персонально к Никите, он спросил еще раз:

– Никита! Тебе все ясно?

– Все, – ответил Никита.

Семен повернулся к Акимову.

– Петр! Тебе все понятно?

Петр разозлился:

– Ты кого тут корчишь из себя? – повысил он голос. – Что тебе тут – пацаны собрались?! Понял я твои приказы, сделаю все как надо. Если сомневаешься, зачем позвал? Генерал нашелся…

Семен улыбнулся:

– Ну, если тебе все понятно, тогда давай рассказывай, что хотел поведать. У нас как раз есть минут пятнадцать.

Петр хмыкнул.

– Психолог, да?

– Приходится, – подбадривающе улыбался Безруков. – Приходится быть черт те кем на этой работе. Давай, Петр, разгрузись. Я же вижу – тебе давно хочется душу излить, а некому. Кому ж как не нам пожаловаться, своим старым боевым товарищам. Так ведь? – он повернулся к Никите и хлопнул его по плечу с такой силой, что тот, отстранившись, больно ударился головой о косяк дверцы.

– Черт! – прошипел он. – Что ты пристал к человеку? Захочет – расскажет.

– Да и рассказывать нечего! – махнул рукой Петр. – Просто не могу забыть то время, когда мы все вместе работали.

– Да ты сентиментален, Петя! – засмеялся Семен. – Вот уж не замечал…

– Какая там к черту сентиментальность! – чуть не заорал Акимов. – Дело в другом совсем. Вы вспомните, как мы жили тогда! Оперативники были – кто? Романтики, люди благородной профессии, уважаемые люди! И, правда, ведь уважали нас. Да и дела мы делали, чувствовали, что нужны стране, людям, обществу. Понимали, что бьемся против мрази всякой, и – вы вспомните, вспомните, – авторитетные воры нас уважали, а уж всякая шелупонь подростковая – вообще как огня боялась!

– Да-а, – мечтательно протянул Семен, – были времена. Были, черт меня возьми совсем.

– Вот. А теперь? – Петр закипал, видно было, что он говорит очень больные для него вещи. – Что мы теперь имеем?! Эта долбаная преступность, как гидра. Многоголовая. Ей одну башку сносишь, глядь —

а через неделю у нее три новых, да в придачу к этим новым еще и старая болтается – выпустили, понимаешь, под залог. Ты их ловишь, ночей не спишь, все просчитываешь, как лучше операцию провести, язву себе наживаешь, жизнью рискуешь, ловишь их, ловишь, а они – сунут судье продажному, и гуляй, Вася. Зла не хватает. Я уж об уважении и не заикаюсь даже, какое там уважение, о чем разговор!

– Ну, а что ты хотел? – примирительно бросил Семен. – Рынок…

– Вот именно – рынок, – мрачно кивнул Акимов. – Все на продажу, сволочи.

Ум, честь, совесть, эпоху, – все коту под хвост. За тридцать сребреников. «Пожалте, господа, не изволите ли меня в жопу отха-рить? Недорого возьму». Тьфу!

– Что-то ты, Петя, разошелся, – попытался урезонить друга Семен. – Не принимай ты так все близко к сердцу.

– Да как не принимать? – вздохнул Акимов. – Как не принимать, если уже ну все, все, что возможно, продали?!Вот ты подумай, ведь психология один к одному: те, в семнадцатом, как пели, помнишь?«Весь мир насилья мы разрушим до основания!» А эти сейчас – что поют? Да то же самое! Ну, не поют, зато ведь рушат все подряд. До основания! Дворцы разрушены; где народ отдыхал – там теперь салоны мебельные да автомобильные; дети беспризорные в метро нищенствуют, и везде, куда

ни глянь, разруха да стон. Ну чем не большевики? Скажите мне?

– Успокойся, Петя, – снова урезонил его Семен. – Ты лучше скажи, пошто с нами поехал? Судя по твоим рассказам, оперативку-то еще не закрыли.

– А лучше бы закрыли, – отвернулся к окну Петр, – честнее было бы. Гуляйте, мол, господа бандиты. Никто вас не тронет, так что убивайте, режьте, грабьте, насилуйте…

– Все-все-все… – тихо, но внушительно успокоил его Семен. – Хватит.

– Вот я и еду с вами, – почти спокойно заговорил Петр, – чтоб сделать нормальное дело и не мучиться потом, что коту под хвост все мои старания. Понятно?

– Да, понятно, понятно, – сказал Безруков. – Все, молчим. Сосредоточься. Подъезжаем…

Никита понимал, что Петр прав во всем абсолютно. Но ему не хотелось сейчас пи поддерживать его, ни успокаивать. Он всеми силами старался не думать ни о чем – только о том, что их сейчас ждало. Сможет ли он? Не подведет ли?

Скорее бы все это кончилось, подумал он. Скорее бы, чтоб вплотную заняться поисками Тани.

Где ты сейчас, дочка, что поделываешь, думаешь ли о своем папке, с которым когда-то была так дружна? Что могло между нами произойти, что ты переступила через все эти годы, которые мы вместе прожили

после смерти мамы? Что произошло, неужто и впрямь все дело в Людмиле? Ведь согласись, Танечка, доченька, что не может на наши отношения повлиять никакой другой человек. Что же случилось, Танечка, и где, в чем я допустил ошибку? Как бы там ни было, я обязательно пойму это, и все у нас с тобой пойдет по-прежнему. И мы все начнем сначала…

– Внимание, – сказал Безруков.

Они подъезжали к месту событий.

Выбежав со станции, они проскочили площадь, обогнули редкие рыночные ряды и, не снижая скорости, помчались по улице.

– Сюда! – задыхаясь, крикнул Генка и юркнул в какой-то дворик.

Остальные последовали за ним.

Здесь они протиснулись между гаражами и укрылись на грязном заплеванном пятачке. Андрей высунул голову из укрытия – не идет ли кто?

– Никого, – доложил он своим друзьям.

– Вот и ладненько, – кивнул Генка, – и замечательно.

Все еще тяжело дыша, он повернулся к Веронике и зловеще проговорил:

– Значит, Чума, да?

Вероника кивнула.

– Чума.

– Хорошее имечко, – одобрил Генка. – И что же ты молчала?

– А чё говорить?

– Да нехорошо как-то, – Генка был явно раздражен, и Чума это чувствовала.

– Да сказала бы я, куда бы делась? – пожала она плечами, делая вид, что ничего, в сущности, страшного не произошло.

– Сказала б ты… – саркастически проговорил Генка. – Ну?..

– Что – ну?

Таня и Андрей не вмешивались в их разговор. Вообще-то говоря, им было плевать с высокого дерева, как звали Веронику в прошлой ее жизни. А зачем это нужно Генке – кто его знает? Хотя, если поразмыслить, что-то обидное в поведении Чумы все же было. Она про нас все знает, а мы про нее – только то, что она захочет нам рассказать. Явная несправедливость. Или нет? Да черт его знает, пусть сами разбираются!

Тем временем Генка продолжал свой допрос.

– Откуда они тебя знают?

– Кто?

– Ребята эти.

Чума напряглась, обдумывая ответ, и, подняв на Генку наивные глаза, спросила:

– Эти, с электрички?

Генка чувствовал, как злоба волной накатывает на него.

Но он держался. Пока.

– Да, – сказал он. – С электрички.

– А ты здорово их мочил, – похвалила вдруг его Чума. – Классно.

– Ты мне зубы не заговаривай, – заводился Генка. – Отвечай мне! А то я тебе морду прямо по этим гаражам размажу.

Вероника тут же встала в боевую позу:

– Попробуй, – усмехнулась она многообещающе.

И тут наконец в их разговор вмешался Андрей:

– А я помогу, – сказал он. – Сливай воду, Чума, раскалывайся, а то ведь хуже будет.

Вероника с прищуром оглядела обоих, как бы прикидывая свои шансы.

Шансов не было.

– Ладно, – сдалась она. – Чумой меня с детства зовут. Ребята эти – мои старые знакомые. Когда-то мы дружили с ними, а потом… поссорились. И стали врагами.

– Почему вы разбежались? – спросил требовательно Генка. – Кто кого подставил?

– Генка! – Голос у Вероники стал неожиданно жалобным. – Не спрашивай меня, пожалуйста. Зуб даю, придет время – все расскажу. Только сейчас не спрашивай, ладно?

Генка усмехнулся.

– Тебе, подстилка, не надо зуб давать, я его в любое время могу и сам у тебя вырвать.

– Ты… – начала Чума, но спохватилась и замолчала.

– Ну? – насмешливо спросил ее Генка. – Что замолчала? Что сказать-то хотела?

– Ген…

– Ладно, черт с тобой, не хочешь говорить сейчас – не говори, – милостиво разрешил Генка. – Но с одним условием.

– Согласна, – торопливо проговорила Чума.

– Повторяй за мной…

Генка пристально смотрел на Веронику, пытаясь понять – сломлена ли она или только притворяется, отсрочку хочет заиметь. Смотрит вроде преданно, как собачонка, но кто знает, что у нее на уме…

– Что повторять-то? – переспросила у него Чума.

Генка тряхнул головой и начал.

– Повторяй: я – подстилка, – он усмехнулся, – то есть я хотел сказать, что ты, Чума, – подстилка.

Чума молчала. Андрей с интересом, а Таня – с ужасом на нее смотрели.

Неужели повторит?

– Ну? – с угрозой в голосе сказал Генка, надвигаясь на Веронику.

Она глубоко вздохнула и тихо проговорила:

– Я – подстилка.

– Громче!

– Я – подстилка! – повысила голос Вероника.

Генка удовлетворенно кивнул, но он еще не закончил испытание.

– Грязная вонючая подстилка, – сказал он. – Повторяй.

– Я – грязная, вонючая подстилка, – покорно повторила Чума. – Доволен?

– Доволен, – сказал ей Генка. – А теперь – последний вопрос: ты трахалась с этим Кузнецом?

– Генка!

– Отвечай, сука.

Чума мотнула головой и твердо посмотрела на своего мучителя.

– Отвечаешь, что это последний вопрос? – спросила она.

– Говори, говори, – усмехнулся Генка. – Отвечаю.

Она кивнула и ответила:

– Трахалась. Все?

– Ас этим, Черепом? – не отставал Генка.

Но Чума отрицательно покачала головой:

– Ты ответил за свои слова, – сказала она Генке. – Это был последний вопрос. Больше ты не задаешь вопросов.

– Ты будешь делать то, что я тебе говорю! – заорал на нее Генка, но тут вмешался Андрей – во второй раз.

Он встал между командиром и Чумой, наставил на Генку указательный палец и внятно, внушительно проговорил:

– Генка! – сказал он. – Ты только без беспредела, ладно? Сам же сказал, что последний вопрос. Придет время – мы все узнаем. Да, Чума? – обратился он к Веронике.

Та с благодарностью на него посмотрела и кивнула.

Генка прикинул и понял, что лучше не гнать волну.

– Ладно, – отступил он и, глядя на Веронику, показал на Андрея. – Благодари его.

Чума только кивнула Андрею.

«Боже, что я тут делаю, – подумала вдруг Таня с какой-то отчетливой тоской, – что я делаю с этими людьми?! Это же кошмар, ужасный непрекращающийся кошмар! Как я попала сюда, что мне нужно от них и что им от меня нужно?! Бежать, бежать надо отсюда!»

Интересно, возразила тут же она себе, очень интересно, куда ты побежишь? К папе? Или слоняться по вокзалам? Нет, милая моя, видимо, крест тебе такой выпал, и ничего тут уже не поделаешь. Может быть, пришла ей в голову мысль, может быть, все это Бог сделал для того, чтоб я вытащила всех этих ребят из той пропасти, к которой они так дружно шагают? Может быть, я могу им помочь? Может, это миссия у меня такая?

Ну, прямо мать Тереза, усмехнулась она про себя. Ну, прямо монашка! Ладно, не ври самой себе. Нету никакой миссии. А что есть? А есть реальность, в которой ты находишься. И выглядит эта реальность не слишком привлекательно, но что есть – то есть. Больше у тебя не будет ничего. И если сможешь, то улучшай свою реальность. А не можешь – молчи и сопи в тряпочку.

Во всяком случае, рядом со мной Андрей. Он хоть и не сэр Ланселот, и не Дон Кихот, но благородства в нем тоже хоть отбавляй. Ну, не Ланселот, ладно. Не сэр Галлахэд.

Робин Гуд!

Таня даже повеселела, когда нашла Андрею литературный аналог. Правда, он еще не помогал бедным, но это уже наша забота, думала она, глядя на своих товарищей повеселевшими глазами.

Она вдруг заметила: что-то между ними изменилось. Таня мотнула головой, отгоняя лишние мысли и стала слушать внимательно.

Генка настойчиво что-то выспрашивал у Вероники.

– Ты что, серьезно говоришь?!

– Отвечаю, – кивала Чума.

– Чума! – Генка неожиданно приподнял Веронику и расцеловал. – Если, короче, не туфту гонишь, я у тебя прощения попрошу, гад буду.

– Что такое? – спросила Таня тихо у Андрея. – Я не расслышала, что она сказала.

Андрей внимательно на нее посмотрел и ответил:

– Она сказала, что знает, где можно взять оружие.

– Запомни, Петя, – в последний раз напомнил Семен Петру Аверьяновичу, – ты – лицо постороннее. Я не хочу принести тебе неприятности.

– Ты мне надоел, Сема, – отозвался Акимов.

– Ну, – сказал Семен, – с Богом!

Перед ними был ночной бар «Метелица».

Они вышли из машины и направились

к блестящим металлическим дверям.

Заплатив за вход, вошли вовнутрь.

– М-да… – проговорил Никита, – вот, значит, как нынче буржуи живут!

Прежде чем впустить их в зал, дюжие парни проверили их на предмет оружия. Небольшой дубиночкой проводили перед каждым, и Никита с Петром не были исключением.

– Что это они делают? – спросил Никита.

– Сканируют, – объяснил Петр. – Оружие сюда пронести невозможно.

– Ну что ж, мудро, – заметил Никита. – И помогает?

– Наверное, – пожал плечами Петр. – Но больше, по-моему, успокаивает.

– Интересно? – спросил Семен у Никиты.

Тот кивнул.

– Очень. Как в кино попал. Так и кажется, что кто-нибудь выскочит сейчас и закричит: стоп, мол, съемки закончены!

Безруков усмехнулся.

– Смотри в оба, – посоветовал он Никите. – Сейчас здесь такое кино начнется…

Они вошли в зал с игровыми столами. Народу было много – все столы заняты. Люди играли, делали ставки, мало интересуясь тем, что происходит вне столов с зеленым сукном. Никита обратил внимание на обилие красивых молодых и элегантных женщин.

– Они тоже играют? – спросил он у Семена.

– Кто? – не понял тот.

– Ну, вот эти женщины. Такие красивые – не подступишься.

– Шестьсот долларов.

– Что – шестьсот долларов? – не понял Никита.

– Вытаскивай шестьсот долларов, и смело подступай к любой, – посмеиваясь, объяснил ему Семен. – Это их цена.

Никита почувствовал, что у него дыхание останавливается.

– Шестьсот долларов за то, чтобы переспать один раз с этими лахудрами?!

– Ну вот, уже лахудры, – засмеялся Безруков. – Жаден ты, Никита, жаден. Да не расстраивайся, не один раз. Если сможешь десять раз, ради Бога. Только за одну ночь, имей в виду.

– А что ты хочешь? – вмешался Петр. – Здесь люди за одну ночь тысячи долларов оставляют.

– Неужели платит кто-то такие деньжищи?! – не мог никак успокоиться Никита.

– Платят, платят, – кивнул Семен. – Спрос рождает предложение. Слышал про такой закон экономики?

– Идиотизм какой-то…

– Так, все! – вдруг отрывисто бросил Семен. – Разговоры о девочках закончены. Никита, иди на место. Мне подали знак, что все готово. Идем, Петр.

Никита кивнул и подошел поближе ко входу. Здесь он устроился в одном из огромных мягких кресел и со скучающим видом стал оглядывать зал. Будто ждал кого-то.

И внезапно встретился глазами со взглядом молодого человека, который едва заметно прикрыл веки и тут же отвернулся от Никиты. Котов понял, что это человек Семена и что следует быть начеку. События могли начаться в любую минуту.

Тем временем Семен и Петр поднялись по лестнице на второй этаж, где шла музыкальная программа. На эстраде молодая певица со странным именем Наталья Атака пела что-то оглушительное. Десятка два посетителей танцевали, еще столько же лениво поглядывали на все это со своих кресел.

В

Чуть левее от эстрады находилось возвышение, на котором стояли красиво сервированные столы. На каждом – свеча, огонь которой надежно защищал стеклянный колпачок. Если свеча догорала, ее ту же заменяли. Вышколенные официанты с достоинством встречали посетителей, которые отважились поужинать в этом месте.

В самом дальнем углу, за небольшим столиком сидели четверо мужчин. Впечатление они производили внушительное. Спокойные, уверенные в себе, одеты по последней моде, они вели неторопливую беседу.

Семен скользнул по ним взглядом и, пройдя мимо стола, направился в подсобное помещение, которое располагалось сразу за возвышением. Петр невозмутимо следовал за ним.

Пройдя еще несколько метров, Семен оказался рядом с дверью в мужской туалет. Он кивнул Петру, и они вошли туда.

В туалете прямо у двери сидел пожилой служитель, который сразу же предложил им бумагу. Семен жестом отказался, хотя и направился не к писсуару, а к кабинке. Причем к определенной кабинке.

Пробыл он там, впрочем, недолго, не более минуты. Выйдя из нее, он протянул Петру оружие – пистолет Макарова. Служитель ничего не заметил.

Семен и Петр пустились в обратный путь.

Мужчины никуда не ушли, так же степенно и неторопливо беседовали. Безруков и Акимов подошли к столу.

МЯСНИК

– Здравствуйте, – поздоровался Безруков со всеми присутствующими и бесцеремонно сел за их столик. – Меня зовут Семен Безруков. Может, слышали, а? А его, – он показал на Акимова, – его зовут Петя.

Мужчины переглянулись. Один из них,

самый, видимо, молодой и горячий, чуть удивленно протянул: