Текст книги "Мясник"

Автор книги: Игорь Крутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Поняла и испугалась.

Да, она вышла победительницей в споре с Чумой. Но она совсем не была уверена, что больше не позволит Андрею дотронуться до себя. Она привыкла к нему, к его сильным рукам, она вспомнила свое разочарование, когда он так легко и быстро заснул в ночь йх ссоры. Не так-то легко ей будет постоянно отказывать ему.

Но что сделано, то сделано, а что сказано, то сказано, и она будет держаться до конца. Она должна заставить их уважать себя, и в первую очередь – Андрея. Иначе потеряет уважение к самой себе, а это уже совсем плохо.

После возвращения ребят Чума нет-нет да и поглядывала на Андрея – внимательно и сочувственно. В конце концов он не выдержал и грубо спросил ее:

– Что ты на меня пялишься, Чума?

– Да так, – сказала она. – Ничего.

Андрей пожал плечами, отвернулся, а

Генка спросил:

– А действительно, чего уставилась, а?

Чума метнула на него такой взгляд, что

он тут же махнул рукой и заржал:

– Да пялься, пялься, жалко, что ли? За кого, за кого, а за Андрюху я спокоен.

– А за меня? – поинтересовалась Чума – она уже пришла в себя.

– И за тебя спокоен, – ответил ей Генка.

– Вот и молодец, – сказала Чума. – А то я уже волноваться собралась. Может, с головой у тебя что случилось, может, еще что…

Андрей и Таня старались не смотреть друг на друга.

Всю дорогу до Москвы они молчали, как чужие. Выбирая телевизор, они перекинулись двумя-тремя фразами, дотащили огромный ящик до выхода, снова поймали такси, погрузили в него телевизор и снова замолчали, теперь уже до самого Барыбина.

Отпустив такси около подъезда, Андрей взвалил на плечи тяжелый ящик и легко поднял его на пятый этаж. Было видно, что его мучает какая-то мысль, о которой он до

поры до времени не хочет распространяться.

Когда телевизор установили и улеглись все страсти и восторги по поводу покупки, Андрей в наступившей тишине четким и размеренным голосом заявил:

– Завтра я иду с Генкой.

Поначалу они даже не поняли, о чем

идет речь.

– Куда ты со мной идешь? – глупо улыбаясь, переспросил Генка.

– В кассу, – сказал Андрей. – Надоело мне сидеть за баранкой. Завтра я иду с тобой.

Чума внимательно смотрела на него.

– Почему? – коротко спросила она.

– Потому, – ответил Андрей. – Ты, Чума, конечно, девка что надо, но в таком деле и мужик не лопухнется.

– Это смотря какая девка, – резонно заметил Генка. – И смотря какой мужик.

Андрей надменно на него посмотрел, и Генка вдруг подумал, что никогда не видел у своего друга такого взгляда.

– А что? – спросил Андрей. – Кто-то

во мне сомневается?

Таня вдруг поняла, почему именно сегодня, именно сейчас Андрей завел об этом речь. Ну вот, сказала она себе, ты этого добивалась? Когда ты наконец вобьешь себе в башку, что здесь совсем не так думаю i и поступают, как ты привыкла читать про это в своих проклятых книжках?

– Никто в тебе не сомневается, ответил другу Генка. – Но у нас ведь так классно распределены все роли. И потом, кого за руль-то сажать? Чуму нельзя.

– Почему нельзя? – возразил ему Андрей. – Она классно ведет машину, я знаю.

– Да ее из-за руля не видно! – возмутился Генка. – Любой мент нас остановит.

– Так мы ему и остановились, – усмехнулся Андрей. – И потом, ты что так и будешь продолжать на этой тачке разъезжать?

– В каком смысле? – не понял его Генка.

– В прямом, – сказал Андрей. – Мы на этой машине три раза дело делали. Как нас во второй раз не повязали – до сих пор не пойму. Я только сегодня об этом подумал. Когда ты нас за телевизором на такси послал, помнишь, что ты сказал: не «светитесь». Короче. Тачка нужна другая. Я тут одну заприметил, на завтра вполне сгодится. Делаем завтра последнюю кассу, уезжаем на той, которую я сегодня сделаю. И все. О кассах пока забудем. Будем думать, как дальше жить. Может, на дно заляжем. В Горек поедем, пока успокоится все. Там видно будет. Но завтра я иду с Генкой. Чума будет ждать нас в машине. Я все сказал.

Генка подумал, что его авторитет лидера стремительно падает. Надо же, подумал он, только недавно я об этом подумал, и вот – пожалуйста. Теперь и Андрюха командовать решил. Семья, е… его мать.

– Нет, – решительно заявил Генка. —

Насчет тачки ты прав, но в кассу со мной пойдет Чума.

– Как хочешь, – сказал ему Андрей. – Но в тачке я вас ждать не буду.

– Как это – не будешь?! – взъярился Генка. – Оборзел совсем?!

– Сказал, не буду, значит, не буду, – твердо смотрел на него Андрей. – Ори не ори, Ген, а будет так, как я сказал. Пусть бабы один раз нас подождут. А мы будем вместе дело делать.

– Да мы и так вместе! – чуть не взвыл Генка. – Что это с тобой, Андрюха?!

– Короче! – почти заорал на него Андрей. – Сказал, нет, значит, все! Понятно?

Чума, до поры помалкивавшая, подсознательно надеялась на то, что здравый смысл восторжествует и затея Андрея провалится. Но тот был упрям, как стадо баранов, и Чума, которая, как и Таня, сразу поняла, чем вызван этот бунт, со вздохом произнесла:

– Ладно, Генка, – сказала она. – Пусть идет.

– Ты то чего?! – заорал тот. – Ты не понимаешь, что ли?!

– Это ты не понимаешь, – повысила Чума на него голос. – Короче: если он сказал, что пойдет – то пусть идет! Тем более – это действительно в последний раз. Если мне и после этого хватать не будет, я у тебя возьму немного. Потом отдам.

Генка обрадовался.

– Правда? – воскликнул он. – И ты мне все расскажешь?!

Чума кивнула.

– Расскажу, – ответила она. – Только почему одному тебе? Всем расскажу. Одно дело делаем.

Генка повернулся к Андрею со словами:

– Черт с тобой! Хочешь – пойдешь со мной.

С новой машиной все прошло как нельзя лучше. Чего Генка не ожидал от своего друга, так это умения так обращаться с сигнализацией. Разобравшись с нею в течение пары минут, Андрей спокойно открыл дверцу, скользнул за баранку, открыл дверцу и знаком показал Генке, что тот может садиться. Восхищенный Генка уселся рядом.

– Ну, ты даешь, – только и сказал он.

Андрей осторожно вывел машину, и

когда та оказалась на свободе, ударил по газам. Генка восторженно закричал:

– У-ух!!! – как индеец, захвативший добычу. – Андрюха!

– Чего?

– А краденую машину искать не будут?

– Будут, – ответил Андрей. – Но не так, как нашу. Надо просто быть осторожными. И все.

– Ну? – сказал Генка. – А ты собираешься Чуму за руль сажать. Совсем очумел, – засмеялся он собственному каламбуру.

Андрей повернулся к нему и внятно произнес:

– Эту тему мы закрыли, Генка. Ты уже сказал, что я иду с тобой. Отвечай за слова.

– Идешь, идешь, – успокоил его Генка.

Как и всегда, они остановились метров

за пятнадцать от Сбербанка.

– Пошли, Андрюха, – сказал Генка. – Ждите нас, девочки, и мы к вам вернемся богатенькими пребогатенькими буратино. А вы будете богатенькими мальвинами.

– Хорош трепаться, – хмуро проговорил Андрей. – Я готов.

– Не груби начальству, Андрюха, – улыбнулся ему Генка. – И не командуй. Все будет о’кей. Чем ты хуже Чумы, а?

Та откликнулась тотчас же.

– Говорите много. Или струсили оба?

– Пошли, – сказал Андрей и взялся за ручку двери.

– Погоди-ка, – остановил его Генка и, повернувшись к Чуме, сказал: – Не зли меня, мочалка. Убью. Понятно?

– Понятно, – сказала Чума.

– Что тебе понятно? – спрашивал Генка.

– Что ты – босс, – отвечала Чума. – Я не права. Беру свои слова обратно.

– А дальше? Что ты делаешь со своими словами дальше? – Генка смотрел на нее требовательно, и Чума отвечала тихим, почти послушным голосом.

– Я беру свои слова обратно и сую их себе в задницу, – терпеливо говорила Чума.

Таня во все глаза смотрела на нее и спрашивала себя: смогла бы она быть такой отчаянно послушной, как эта непостижимая Чума?..

Нет, подумала она, не смогла бы. Самое большее, на что я была бы способна, – это заплакать. А чтобы быть такой покорной, нужно большое мужество. Такого у нее, у Татьяны, нет. И вряд ли когда будет.

– Молодец, девочка, – удовлетворенно потрепал Генка Чуму по щеке. – Вот теперь можно спокойно сказать, что все в порядке.

Он повернулся к Андрею:

– Ну, Андрюха! По коням?

– Я готов, – ответил тот.

Все это время он старательно избегал взгляда Тани.

– Пошли! – скомандовал Генка, и они вышли из машины.

Некоторое время Таня смотрел вслед ребятам, оборотившись назад всем телом. Пока Чума злым голосом не приказала ей:

– Сядь нормально!

Таня села и взглянула на подругу. Чума застыла словно изваяние, не сводя внимательных глаз с зеркальца заднего обзора.

Таня закрыла глаза, пытаясь расслабиться, не думать о том, что происходит в эту минуту там, в Сбербанке, но не могла. Снова и снова приходила она в мыслях к тому, о чем старалась не думать.

Почему он пошел вместо Чумы? Что именно заставило его так рисковать и собой, и ими всеми, ведь он не мог не понимать, что прежнее распределение ролей было лучшим. Он не хотел оставаться с ней наедине в одной машине, пока дело делается? Или он хотел полной мерой испытать опасность, которой они все подвергались? А к тому еще – заставить волноваться ее.

Таня понимала, что все – и Андрей, и Чума, и Генка отдают себе отчет, что при таком раскладе риск увеличивается, но они не стали отговаривать Андрея.

Какой-то детский сад, вдруг пришла ей в голову простая мысль. Из-за того, что девочка отказывает мальчику, мальчик решил показать всем, что он все-таки, несмотря ни на что, – мальчик.

– Ну что, довольна? – услышала она голос Чумы и вздрогнула – так неожиданно он прозвучал.

– Что? – переспросила Таня.

– Довольна, спрашиваю? – повторила Чума. – Из-за тебя ведь все это. Я должна быть сейчас с Генкой. Я!

– Какая разница? – устало спросила Таня. – Ты или Андрей? Что меняется?

– Знаешь, кто ты? – спросила неожиданно Чума. – Баба. Самая настоящая баба.

И. Крутов

– Спасибо, – пожала плечами Таня.

– А ты не спасибкай, – покачала Чума головой. – Нет на свете ничего хуже бабы. Я-то уж знаю.

И она снова замолчала. Тане вдруг смертельно захотелось узнать про нее все – до последней капельки.

– Почему это к бабам такая немилость? – усмехнувшись, спросила она у Чумы.

Но та не удостоила ее ответом.

– Чума! – позвала ее Татьяна.

Вероника вздрогнула, очнувшись от

своих дум.

– А?

– Что с тобой?

– Так, – процедила сквозь зубы Чума. – Ничего.

Таня отвернулась и стала смотреть в окно. Ну и ладно, решила она, с этой минуты я тоже молчу и ничегошеньки им не говорю. Они мне надоели, поняла она, надоели, надоели, надоели. Я хочу к папе.

Вот оно.

Я хочу к папе. Так просто…

Она даже не сразу поняла, что происходит. А когда поняла, вмиг забыла и о папе, и об Андрее, и о себе.

Маленькая «железная» девчонка вдруг заговорила, давясь слезами, рассказывала, словно освобождалась от страшного груза:

– Ты думаешь, я все время жила в Барыбине? – Чума говорила быстро, словно боялась, что Татьяна станет ее перебивать. – Нет, Таня. Я когда-то здесь жила, в Москве. Недалеко отсюда, но это черт с ним, это неважно на самом деле, где я жила.

Другое важно, совсем другое. У меня ведь были и папа, и мама. Любили они меня,

наверное. Только мне тогда на это было наплевать. Пацанкой была, хотела, чтобы меня все уважали. И любили – все до единого. Я и давала всем, всем, кто попросит. С двенадцати лет по рукам ходила, как самая настоящая дешевка. Прав Генка, прав. Дешевка я. Ладно, не об том разговор.

Короче. Нас с родителями трое было, а хата – четырехкомнатная. Ковры, хрусталь – все как надо. Папа у меня не знаю где работал, только бабок у нас было – дай Бог каждому так жить. Музыке меня учили, только неспособная я к ней была. Да и по улицам шляться гораздо приятнее было, чем на фортепианах тренькать. Мучились со мной родители, мучились, да и махнули рукой. Папа все время на работе пропадал, но когда домой приходил, на руках меня постоянно носил, хоть и вышла я из того возраста, когда детей на руках таскают. А мама веселая была, обед готовит, а сама песни поет.

Черепа помнишь? В электричке? И Лысый, и остальные? Я с ними постоянно дружбу водила. Трахали они меня все, а Чумой, думаешь, за что назвали? За отчаянность мою? Нет, Таня, это я потом отчаянной стала, жизнь, так сказать, заставила, а тогда я смирной была, покорной, как вот с Генкой сейчас. А назвали меня Чумой потому, что я трахалась, что у них у всех глаза на лоб вылезали. Обычно общественных девчонок за людей не считают, а за меня они каждую ночь спорили, кому меня трахать. В карты играли, в дурака, по-честному, кто победит, тот и трахает меня. Нравилось им. Покорная обычно была, чуть ли не ноги всем целую, а как засадят мне – все, чума! Сливай воду.

Потом меня сдавать они стали. За бабки. А я – че понимала в этой жизни? Только и рада угодить ребятушкам своим. И как-то сдали они меня одному барыге, а тот прямо ошалел от меня, старая скотина. Трахал меня неделю, бабки отдал Черепу какие-то сумасшедшие, а потом передал меня другому. Тоже в годах, но чуток помоложе, лет сорок ему сейчас, красивый, сука, холеный. Вот с тех пор и покатилась моя жизнь не туда, куда надо.

Чума замолчала, вспоминая. Таня боялась вздохнуть, чтоб не спугнуть, не сбить с мысли подругу. Но молчание Чумы было недолгим.

Она вздохнула глубоко, словно набрала воздуха перед тем как нырнуть, и продолжила:

– Ну вот. Красивый был гад. Два месяца дрючил меня так, что я света невзвидела. Все меня потеряли, родители с милицией обыскались, а этот хер моржовый никуда меня от себя не отпускал. Утром уйдет на свою работу, меня в комнате запрет, пожрать оставит, днем приедет, потрахает, снова уедет, а вечером вернется, и ночью такое начинает, что у меня крыша ехала. Чего он, гад, только не придумывал. Тебе рассказать, ты не поверишь, что такое

возможно. И ссал на меня, и срал, и ноги заставлял целовать, каждый палец я его обсасывала, а если отказывалась – то так меня бил, что я потом готова была говно его жрать, только б он оставил меня в покое. Потом я смирилась, ни в чем ему не отказывала.

Ты когда-нибудь носки стирала мужские? Не морщись, ты еще даже не знаешь, как их можно стирать. Я каждый день снимала с него носки и по очереди, один за другим, стирала их в собственном рту. Носки у него были такие тонкие, прозрачные и вонючие. И я жевала, и он проверял потом, чисто ли я их постирала. Слюнями своими.

Каждое утро я его должна была будить ровно в семь часов. Знаешь, как? Без пяти семь, минута в минуту, брала в рот его член и начинала сосать. Через пять минут он кончал, и я должна была проглотить его сперму и сказать: «Доброе утро, господин», а если я не говорила этого, то он снова меня бил. В конце концов я стала его собакой. Да какой там собакой, я стада его вещью, его туалетной бумагой – он заставлял меня задницу ему языком вылизывать. Ты четвертый закон Ньютона знаешь? Сколько, мол, член ни тряси, а последняя – капля все равно в штаны попадет. Так вот он меня эту каплю сего члена заставлял слизывать и только после этого убирал его. И он постоянно меня трахал. В рот, взад, внос, куда там еще можно? Постоянно! Два месяца держал он меня у себя, и я уже не чаяла, что вырвусь, но однажды, когда он трахал меня в рот, что тово мне такое вдруг поднялось, что я вдруг перестала соображать. Это впервые у меня случилось, а потом повторялось, но тогда – впервые. Я вдруг взяла и укусила его член что было силы. Давно бы надо, но не могла, не решалась. Он в тот момент за уши меня держал, будто оторвать их хотел, а тут он убрал руки и завыл, дернулся, а я не отпускаю. Он бьет меня по башке, а я не могу зубы разжать, думаю, если отпущу – умру. И страшно мне, держу я его, а он орет, воет, бьет меня изо всех сил, а я жму, жму зубами. Чуть не откусила в конец. Она упала кто странно, и только тут я отпустила его, вскочила, кинулась в дверь, а она – открыта. Я из квартиры – и ходу. Даже не посмотрела, что голая абсолютно. Говорю же, затмение нашло. Потом оно повторялось, но я уже научилась его, это…как его? Контролировать? – подсказала Таня.

– Во, – согласилась Чума. – Контролировать. А тогда я бежала, не разбирая дороги. Не помню, как у ментов оказалась, как они родителей вызвали, как рассказала им про все, что со мной случилось. Только две вещи помню: счастливое лицо у отца, что его дочка нашлась, а потом – белое, когда он узнал, что со мной было. И еще как менты клялись, что эту сволочь найдут и что на зоне его кобели будут трахать.

Чума опять замолчала. Сначала Таня не спрашивала ничего, ей было страшно рас-

спрашивать, что же было дальше, но молчание Чумы затягивалось, а любопытство пересилило страх.

– Его посадили? – осторожно спросила она.

Чума бросила на нее быстрый взгляд.

– Нет, – коротко ответила она и уставилась снова в зеркальце. – Хватит. Ребята уже должны вот-вот появиться.

И тут со стороны Сбербанка раздались выстрелы. Танино сердце сорвалось и ухнуло куда-то вниз. Так я и знала, подумала. она, так я и знала. Обязательно должно было что-то случиться. Обязательно.

Андрей остался около двери, а Генка пошел поближе к стойке, к окнам касс. Некоторое время они не смотрели друг на друга. Через минуту-другую Генка решил, что момент наступил и едва заметно кивнул Андрею. Тот приготовился.

Вытащив из-под пиджака пистолет, Генка поднял его почему-то высоко вверх и закричал:

– На пол! На пол всем быстро! Ложись, суки!!!

Посетители Сбербанка упали на пол, а замешкавшегося мужчину восточного вида, который с недоумением уставился на Генку, быстро привел в надлежащее чувство Андрей.

– Ну, ты! – заорал он на смуглого. —

Чурка! Кому сказано, на пол! Ложись! Руки за голову!

Генка уже перемахнул через стойку.

– Смотри там, – крикнул он Андрею. – Кто шевельнется – кончай к такой-то матери.

Андрей кивнул.

Генка отогнал кассирш в сторону, к стене, и криком, тычками и угрозами заставил лечь и их. Убедившись, что никто не успел дать сигнал в милицию, он занялся банкнотами.

– Все в порядке! – крикнул он Андрею. – План, кажись, будет выполнен.

Под планом они давно уже имели в виду намеченную Чумой цифру – двадцать тысяч долларов.

– Быстрее! – ответил ему в тон Андрей. – Нас дамы ждут, не забудь. – Мелькнула мысль: зря он упомянул про девчат, но сказанного не вернешь.

…Хлынов лежал на полу и наблюдал за мальчишками, пытаясь определить, насколько велики его шансы обезвредить их. Против пистолета особо не попрешь, тем более что оружие эти мальцы держали в руках вполне убедительно: в случае чего могут и выстрелить. И попасть.

Когда второй, тот, что наблюдал за лежавшими на полу, упомянул про «дам», Хлынов поначалу не понял, что конкретно пацан имел ввиду. А когда понял, у него даже дыхание перехватило. Лежа на полу, он почувствовал, как в нем поднимается

ЭТО. Он еще не зная, что произойдет через минуту, но он уже был благодарен судьбе за случай, который привел его сюда. Он осторожно повернул голову и увидел рядом с собой охранника. Лежа, тот пытался своим телом заслонить от грабителя пистолет и незаметно вытащить оружие. Взгляды охранника и Хлынова встретились, и последний спокойно и уверенно кивнул.

Генка уже заканчивал собирать деньги в мешок, когда охранник был практически готов к отпору.

– Я иду! – сказал Генка Андрею, и Хлынов снова кивнул охраннику.

Тот его понял, – и они начали действовать четко и грамотно. Как только ноги Генки оторвались от пола в прыжке через стойку, охранник выстрелил в Андрея, а Хлынов, бросив свое тело по направлению к Генке, одним ударом в сонную артерию отключил того. Генка еще находился в воздухе, но, приземляясь, уже ничего не соображал.

Пуля попала Андрею в плечо, парень дернулся, выстрелил вверх, но в следующее мгновение на него уже навалились, скрутили, не давая даже пошевельнуться. Все произошло в течение нескольких мгновений. Генка лежал без сознания, Андрей, раненый, метался и рычал как дикий зверь, пытаясь вырваться, но цепкие руки держали его крепко. Обессиленный, Андрей наконец сник и перестал сопротивляться.

Всего этого Хлынов уже не видел. Едва тело Генки, тряпично бесчувственное, в чем он был стопроцентно уверен, коснулось пола, а к Андрею протянулись жаждущие скрутить бандитам руки, Хлынов поспешно покидал Сбербанк. Выйдя на улицу, он даже не стал глядеть по сторонам, а прямиком направился к своей машине.

Девочек он увидел в тот момент, когда захлопывал дверь своей машины. И порадовался своему чутью, своей интуиции. Все было именно так, как он и предполагал.

Как только машина с девочками рванула с места, он поехал за ними.

Он не спешил. Он знал, что все будет так, как он хочет.

Потому что он так ХОЧЕТ.

Чума сразу все поняла. Как только раздались выстрелы, ей все стало ясно. Разум ее протестовал против случившегося, но инстинкт оказался сильнее. Поколебавшись не более пяти секунд, она ударила по газам, и машина помчалась по вечерним улицам.

Таню вжало в сиденье – она даже не шелохнулась, когда Чума погнала автомобиль. По логике ее должно было мотать из стороны в сторону, но ни скорость, ни стремительные повороты не заставили ее даже чуть наклониться в бок. Только когда боль в пальцах пронзила ее током, она обнаружила, что так крепко вцепилась в сиденье, что не может разжать пальцы.

Чума рыдала и кричала в полный голос.

– Не могу, не могу, не могу! – кричала она. – Я не могу, не могу!!!

– Что ты не можешь? – спросила ее тихим голосом Таня, но Чума ее услышала.

– Я не могу оставаться там, не могу ждать, когда меня арестуют, понимаешь? – она кричала через плечо, и когда лицо ее поворачивалось назад, Таня видела, что оно залито слезами. – Я должна, я должна убить эту сволочь!

– Какую? – спокойно спрашивала Таня, хотя давно уже догадалась, кого имеет в виду Чума.

– Мама с папой хотели засадить его, но они не знали, с кем они связались! – продолжала кричать Чума, выплескивая из себя все, чем она жила последнее время. – Он пришел к нам домой, сука, деньги давал, но папа послал его подальше, сказал, что пока он жив, все сделает, чтобы посадить его. А у этой хари денег было столько, что он всю Америку купил бы, если б захотел! И началось! Сначала отца выгнали с работы, потом он залез в долги, у нас отняли квартиру, а взамен нашей дали ту, в Барыбине. Отец плюнул на все, хотел убить эту суку, но ничего не получилось!

Машина с девочками мчалась на огромной скорости и уже вырвалась из города, а Чума все продолжала в крике исповедоваться Татьяне.

– А потом мама и папа попали в катастрофу. Это он их убил, он, ему было мало, что он со мной сделал, мало, что он квартиру у нас отнял, он решил еще и убить их.

И убил! Сука, сволочь, тварь паскудная, я убью его, я все равно его убью!

– Как? Чума, как?

Они говорили об этом, словно не оставили только что своих ребят, словно и не было их с ними рядом. Чума и Таня, обе были в шоке, – и каждая по-своему.

– Я узнавала, – Чума говорила уже тише, голос ее стад глухим, но в любую минуту мог повыситься до визга. – Я узнавала. Он же теперь совсем высоко сидит, сволочь эта. Чтобы его убить, двадцать тысяч долларов надо заплатить. Киллеру. Я знаю такого, и он меня знает, мы давно с ним договорились, я тебе потом расскажу про него. Вот зачем мне двадцать тысяч нужно, понимаешь теперь?! Понимаешь, почему я не могу стоять там и ждать, пока меня придут и арестуют? Я сначала ту тварь должна убить. А потом – потом я сама приду, пусть меня хоть в тюрьму сажают, хоть расстреливают. Пусть!

Хлынов ни на минуту не упускал из виду машину девочек. Временами он проверял, нет ли за ним слежки. Но все было чисто, и он только удивлялся этому. Девчонок раз пять должны были остановить за ^ превышение скорости и еще столько же —

за более мелкие нарушения. Но они словно в рубашке родились – прошли через все посты без сучка без задоринки. Это радовало его, потому что подтверждало его правоту: он должен был сделать то, что хотел, и он сделает это. Обязательно.

В банке Хлынов оказался случайно.

И когда началась перестрелка, а вместе с ней и весь этот страшный бардак, устроенный незадачливыми грабителями, охранниками и перепуганными посетителями, он, Хлынов, как бы это странно ни прозвучало, вдруг задумался о цепи случайностей…

Он шел по улице в надежде встретить обыкновенный газетный киоск, где можно было бы купить вчерашний «Московский комсомолец».

Впрочем, сама по себе эта газета Хлынова не ельником интересовала. Обычный бульварный листок. Желтая пресса. Слив всевозможных сенсаций и домыслов. Нет, если, конечно же, быть до конца честным, то кое-что в ней было интересным и даже полезным, как считал Хлынов. Например – хроника происшествий за неделю, которую вел некий А. Фомин. Хронику печатали раз в неделю, по субботам, и было в ней немало занятного, к чему Хлынов присматривался с особым – так сказать, профессиональным! – интересом.

Ну-ка, ну-ка, говорил он самому себе,

давайте-ка посмотрим, что у нас страшненького произошло за неделю. Детоубийцы – старо! Только полные дебилы не знают, что малолетние матери не очень-то жалуют своих собственных деток и стараются сразу же от них избавиться. Цыганята – приелись! Правда, на этот раз они ограбили старшего советника Министерства обороны США. Увели кошелек на Смоленской набережной. А в кошельке-то – кот наплакал! – всего и было, что шестьсот тысяч «деревянных» и две кредитные карточки. Что-то бедно поживаете, господа советники! Или кроме кошелька был еще украден и план секретного американского завода, но вы, из скромности, промолчали, а?.. Что у нас там еще? Трупы бомжей. Понятно. Профессор Академии физкультуры пойман при получении взятки. Жалко профессора!..

Просматривая таким образом «МК», Хлынов подсознательно искал то преступление, которое хоть как то могло бы сравнить с ио собственными. Наверное, с таким же чувством один рыбак пытается – частенько, делая вид, что ему в общем то все равно! – заглянуть в улов другого. Не поймал лион больше меня? Хронику происшествий Хлынов читал с охотой, а все прочее пусть Космачев читает. Он у нас всеядный…

Космачев действительно отличался тем, что не пропускал ни одного «МК» и читал всю газету от корки до корки. Хлынов был уверен, что тот проглатывает даже список

телефонов в конце газеты, и даже не раз шутил по этому поводу над своим заместителем.

– Да нет же, Олег Васильевич, – обижался Космачев. – Я читаю, потому что интересно.

– Что-что, я не расслышал?..

– Интересно, – простодушно повторял Космачев, явно притворяясь этаким прямолинейным деревенским парнем.

– Интересно?

– Да.

– И что же там интересного?

– Ну, хотите, я вам процитирую про гомиков?..

– И слышать не желаю об этой мерзости! – обрывал заместителя Хлынов. – Еще раз тебе говорю, что «МК» – это обычный желтый листок. И ничего путного в нем нет…

Примерно таким образом протекали их перепалки (только ради того, чтобы увеличить количество адреналина в крови, не более!) вплоть до последней, когда к нему, Хлынову, как обычно, ворвался Космачев и заявил, что читал про слепых девочек такое, от чего даже у него, у прожженного Космачева, волосы вставали дыбом. Ну, насчет собственной прожженности Космачев, конечно же, несколько преувеличил. А вот газетку стоило прочесть. Это для себя Хлынов отметил. И отправился на поиски…

Конечно же, он мог заказать необходимый номер через коллектор. Но делать этого не стал, чтобы лишний раз не привлекать внимание к собственной персоне. Зачем? А вдруг в этой статье есть что-нибудь интересное? Для него, для Хлынова. Для настоящего Хлынова.

Итак, Хлынов шел по улице в надежде встретить обыкновенный газетный киоск, где можно купить интересующую его газету…

Однако чем дальше он продвигался вдоль Бульварного кольца, тем яснее стал сознавать, что достать такой пустяк, как газету, не так-то просто. Особенно – если «МК». И вдвойне особенно – если она вчерашняя. Да что же это такое, искренне возмутился Хлынов. То глядишь, ее везде навалом, просто шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на бойкого торговца, а вот нужен тебе именно сейчас номер – и нет его, проклятого!

Полный бред!

Спускаться под землю не хотелось, но пришлось. Хлынов испытывал неприязнь ко всему тому, что находится ниже поверхности земли – будь то подвал, шахта подземного лифта, бомбоубежище или обычная канализация. К метро, естественно, тоже…

Поэтому он решил схитрить, поймал машину и доехал до такой станции, где спускаться под землю нужно было всего

ничего – каких-то десяток-другой ступеней.

Он купил газету и вдруг услышал необычное пение. Обернулся. Обнаружил, что совсем рядом возле серой шершавой стены стоит небольшая группа людей с инструментами. Мужчины и женщины играли, а три маленькие, не старше восьми лет, девочки самозабвенно пели. Приглядевшись, Хлынов заметил, что все исполнители слепые.

Не раздумывая, он сделал несколько осторожных шагов. Замер рядом со слушателями. Прослушал песню до конца. Волна необъяснимой нежности вдруг поднялась в груди. Умом он все понимал – и поют плохо, и давят на жалость слепотой, и место выбрано с расчетом, но… Но что-то во всем этом было. Что-то родное. Подземный переход. Слепые. Хлынов…

Девочка – самая маленькая из трех исполнительниц – подхватила с пола картонную коробку из-под «Марса» и стала обходить зевак. Люди подавали, но как-то нерешительно – может быть, из-за того, что девочка не причитала, не кланялась истово, не суетилась, нарочито выказывая благодарность. Нет, она была другая. Спокойная. Даже – чуть надменная.

Хлынов сунул руку в карман и обнаружил, что все деньги остались на столе в кабинете. Вот досада! И от того, что слепая не видела, что он ничего не положил в короб-

ку, ему вдруг стало так стыдно, что он решил обязательно ей что-то дать.

Волнуясь, он обшарил карманы, ничего не нашел, но тут вспомнил, что у него в бумажнике есть какая-то универсальная банковская карточка, по которой – как утверждал когда-то Космачев – можно получить деньги почти в любом коммерческом банке, если он только входит в Ассоциацию столичных банков «Спектр».

А ведь рядом как раз есть такой банк, едва не закричал Хлынов, обрадованный тем, что все решается так просто. Он даже сделал несколько шагов к слепым музыкантам, будто хотел их предупредить, но вдруг услышал, о чем разговаривают девочки, и замер, пораженный.

Одна из девочек, та, что была повыше других, достала из кармана сережки и протянула остальным.

– Потрогайте, – предложила она.

– Ух ты!

– А теперь? – Она вдела их в уши.

– Где?

– Вот… Правда, красиво?

– Красиво, – согласились остальные, ощупав ее уши.

– Примерьте и вы, – разрешила великодушно девочка.

– У меня уши не проколоты, – почти хором ответили те.

У Хлынова перехватило дыхание.

Он круто развернулся и побежал к выходу из подземного перехода, туда – к банку…

Глава восьмая

Цепь случайностей, сотканная на небесах, привела Хлынова именно в тот банк, на который совершали налет Генка и Андрей. Скажем прямо, неудачный налет. Идиотский.