Текст книги "Мясник"

Автор книги: Игорь Крутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Все-таки…

– Ерунда все это! – отрезал Харитон. – И «жучки», и вся прочая джеймсбондов-ская муть!.. Оставь в покое, Илья, эти шпионские игры! Ты вот над этим подумай! Видел?..

Он раздраженно ткнул в сторону фотографий.

– Видел.

– И что?

– Ничего.

– Как это ничего?! Да ты понимаешь, что мы сотворили?!

– Эксперимент есть эксперимент! – отчеканил Плеханов, и в его голосе появился металл. Да, этот человек пойдет до конца. Несмотря ни на что…

– Эксперимент! – воскликнул Харитон. – Ты погляди, что он с девочками сделал!!!

– Это не он.

– Как это? – не понял генерал.

Он остановился перед Плехановым, который вальяжно развалился на стуле и негромко барабанил пальцами по столу.

– Как это? – повторил генерал.

– Так…

– Объясни!

– Это уже не Хлынов в том виде, в котором мы его знаем. Это препарат «Ди-Кси»… – Плеханов задумался. – Вернее, даже не так. Это «Ди-Кси-Хлынов». Нечто новое, еще не изученное… Сумма его подсознания и возможностей препарата. Некий новый эффект…

– Эффект! – окрикнул зубами Харитон – Да.

– Этот «эффект» сейчас по Москве ходит и девочек на куски режет! Ты понимаешь, что это такое?!

– Не ори.

– Я не ору.

– Вот и не ори. А то я тебе сейчас укол вкатаю, и будешь ты… – Плеханов не договорил, сплюнул, не стесняясь, на пол. – Тоже мне любитель невинных душ нашелся! Ты хоть знаешь, кого он кромсает?

– Их… – Харитон ткнул пальцем в фотографии.

– «Их»! – передразнил Плеханов. – А ты знаешь, кто они такие, чем занимаются, что делают?.. Может, это такие твари, что им и место на помойке!

– Они девочки…

– Нашел девочек! – закричал Плеханов. – Где ты их сегодня видел?! – Он вскочил со стула и забегал по кабинету. – Девочки. Девственницы. Ангелочки с крылышками… Знаю я этих девочек. Ты бы видел, что они творят!

– Что? – глупо спросил Харитон.

– Я бы тебе рассказал, да ты тут же в обморок хлопнешься! И никакие уколы не помогут!.. Девочки!.. Я не секс имею в виду, ты не думай. Секс – это ладно, это даже совсем наоборот… Девочки!.. – снова повторил он, словно само это слово жгло ему язык. – У нас давно уже нет никакой морали. Нет! Кончилась! Алее!..ц!

Харитон передернул плечами, как от озноба. В чем-то, конечно, Илья прав. И девочки нынче не те, и морали нет, и извращенность кругом, но… Они же маленькие. Крохотные. Слабенькие. Беззащитные. Их на руках носить хочется. И по попкам шлепать, когда нашалят…

По попкам! Вот этот монстр и шлепает их – одну за другой, одну за другой. Режет

на куски секционными ножами. Вырывает глаза. Режет уши. Пальчики на ногах отрубает. Пилой пилит косточки. У живых еще, между прочим…

У живых!

Проклятый «Ди-Кси». Проклятый Плеханов. Проклятое время. Проклятый мир.

А как все здорово начиналось!

Все эти разговоры о науке, о прорыве, о настоящем открытии, о деньгах, о славе, о безумном мире, который уйдет в прошлое после этого изобретения. О той – может быть, первой и единственной – попытке, когда человек сможет заглянуть в себя. По правде. Без налета вымороченных законов, v морали и прочей чуши, которая налипла на него тысячелетней коркой цивилизации. Все, заглянули. В самого себя.

Алее.…!

И все эти многочасовые разговоры, когда опьяненный перспективами Плеханов без запинки сыпал формулами и непонятными терминами, пытаясь объяснить, что на самом деле такое этот таинственный препарат.

– Это наше будущее! – горячился Плеханов.

– Говори толком.

– Ты все равно не поймешь. Мозгов не хватит…

– Почему? – обижался Харитон.

– Подожди, не перебивай! – кричал Плеханов. – И не обижайся, Володя, у меня самого «крыша едет», когда я начинаю в это вникать…

– Значит, ты псих!

– Не перебивай!.. – Плеханов поднимал вверх свои жилистые руки и пытался объяснить: – Этого «Ди-Кси» на самом деле в природе нет, и в то же время природа состоит только из него. Из него!..

– Умно! – хохоталХаритон. – Очень научно!

– Убью, молчи! – орал Плеханов. – Это функция. Это сумма функций. Цепь случайностей. Но – определенная цепь!.. Понимаешь? Если вместе сойдутся семь факторов, они, конечно же, не факторы, но назовем их пока так, и потом – слушай внимательно, генерал! – произойдет некая уступка. Неважно в чем, главное – уступка! Теперь – все! «Ди-Кси» создан и начал жить. В тебе, во мне, везде…

– Ты мне толком объясни, как дурак дураку, – просил Харитон. – Надо что-то выпить или достаточно облучить «кролика»?

– Ни то и ни другое! Вводится инъекция, а затем – нужно просто ждать…

– Ждать?

– Да. Ждать, пока не наступит та, необходимая для человека, для данного человека, разумеется, для «кролика», цепочка случайностей, чтобы в нем родился истинный препарат «Ди-Кси».

– Значит, инъекция – не препарат!

– Конечно, нет!

– А почему нельзя поместить «кролика» в лабораторию? Так же удобнее наблюдать…

– Потому что нужна цепь случайностей. Понимаешь, Володя? Все должно быть случайно. Но в определенной последовательности.

– А… – неуверенно ворчал Харитон. – Я-то думал… Тут надо ждать тысячу лет. И что в конце будет – непонятно!

– Идиот! Кретин! Болван!.. – орал разгневанный Плеханов. – Что будет?!.. Все! Весь мир будет у тебя в кармане! У тебя!.. Будет настоящий человек. Настоящий!.. Я не могу всю жизнь экспериментировать на крысах. Я их не понимаю! Мне нужен человек. И при помощи «Ди-Кси» я сделаю из него человека.

– А вдруг получится даун? – улыбался Харитон.

– Это его проблемы. Значит, он и есть даун. И никаким костюмом с депутатским значком, никакой президентской клятвой этого не скроешь… Ты пойми, Володя, «Ди-Кси» – это только первый шаг. А там такое впереди… – И Плеханов начинал увлеченно рассказывать о том, что ожидает человечество, если он, профессор Плеханов, доведет до конца свой эксперимент…

Харитон неприязненно взглянул на Друга.

Ишь, сидит, нахохлился! Эксперимент, мать его через колено, да обратным Петровским загибом!..

358

– Ладно, – стряхнул с себя оцепенение Плеханов. – Ближе к телу, как говорил Мопассан…

– Уж так и Мопассан?

– Да какая разница. Так что мы имеем на сегодня? – деловито спросил Плеханов.

– Трупы, – мрачно ответил Харитон.

– Вижу, что не бабочки… Только, давай серьезно, Володя. Договорились?.. Вот и замечательно. Поехали!.. Сколько трупов?

– Пока нашли четыре.

– Почему вы думаете, что это именно его?

– Экспертиза, мать ее, и прочая мура!

– Не кипятись, Володя… Допустим. Эксперимент, который вышел из-под контроля, продолжает оставаться экспериментом… Кстати, а где был контроль в это время?

– Ребята его и обнаружили. Илья, ты пойми, если кто-нибудь узнает, с нас не головы снимут, а кое-что похуже сделают! Ты это понимаешь?!

– Не ори! – прикрикнул на него Плеханов. – Сядь! Возьми себя в руки. Инъекций больше нет – в Хлынова было введено все.

– Все?

– Все, – соврал Плеханов, утаив, что еще одна порция драгоценной инъекции спрятана у него. Так, на всякий случай…

– Вдруг обнаружат, что мы над ним проделывали?

– Кто? Это во-первых. А во-вторых,

как? «Ди-Кси» нельзя обнаружить в крови. ЭГо не СПИД, не холера…

– Но…

– Никаких «но»! Идем дальше… Кто посвящен в операцию?

– Ты и я. Остальные – «шестерки», ничего толком не знают. Ребята из-под «крыши» Семена Безрукова… Наши деятели создали несколько подобных контор по Москве. В виде частных агентств…

– Подробности меня не интересуют! Главное – Хлынов… – Плеханов задумался.

Возникла пауза.

– Что же делать? – не мог успокоиться Харитон.

– Ни-че-го, – медленно произнес Плеханов.

– Что?!

– Самое умное в данной ситуации – ничего особенного не предпринимать. – Он вдруг просиял. – А ведь, знаешь, что случилось, Володя? «Ди-Кси» живет. Живет! Он существует. Он воздействует. Значит, я был прав…

Сейчас профессор Плеханов напоминал сумасшедшего, как бы это банально пи звучало, счастливого безумца.

– Как это ничего не делать? – переспросил Харитон, как бы не замечая ликования Ильи.

– А что такого особенного произошло? – напустил на себя равнодушие Плеханов. – Может быть, мы с тобой вывели

новую породу человека. Так сказать, санитара города. Робокоп-1996!..

– Кончай юродствовать.

– Я не шучу, – серьезным тоном продолжил Плеханов. – Необходимо собрать все данные по этим трупам. И узнать – есть ли еще… Кто эти девочки, откуда и тому подобное. Мне нужна вся их подноготная.

– Уже, – вяло откликнулся Харитон.

– Что?

– Уже собирают.

– И в чем же дело? – не понял Плеханов.

– Дело в Хлынове. Как с ним быть? Он ведь маньяк…

– А ты знаешь, что такое маньяк?

– Пошел ты!..

– Нет, я серьезно. Маньяк! – возмущенно повторил Плеханов. – И ты – маньяк, и я – маньяк… А уж какой-нибудь там президент, тот такой маньяк, что нам и не снилось!.. Надо быть поосторожнее со словами. С такими вот характеристиками.

– Ты его оправдываешь?

– Нет. Мне на это наплевать. Я хочу довершить начатое. Да, я его породил. И выпустил в мир. Ты за ним следил… В некотором смысле мы его родители. Но мы не должны ему помогать. Эксперимент должен протекать без вмешательства. Пусть живет как живет…

– Его поймают, я не смогу тут ничего сделать!

– Ну и что? Значит, эксперимент пойдет дальше. В камере. В тюрьме. В зоне.

– А если его убьют?

– Его не должны убить, Володя, – очень тихо и внятно произнес Плеханов. – Для этого ты и существуешь. Это человек твоего ведомства – тебе, как говорится, и карты в руки…

Глава седьмая

В течение двух следующих дней были ограблены еще две сберкассы.

Легко, без напряжения. Даже Генка удивлялся тому, как просто им удавались эти лихие набеги, о которых он только мечтал у себя в Горске. Не раз он ловил себя на том, что подолгу с восхищением смотрит на Чуму – теперь он ее называл только так, и никак иначе – и вслух, и про себя.

Даже пацаны такие встречаются редко, говорил он себе, а чтобы девчонка! Кажется, для нее вообще не существовало такого, чего она не могла, не попробовала бы. А про постель вообще нечего говорить – таких баб у Генки не было никогда.

Любовь, что ли? – с изумлением спрашивал себя Генка. Вот уж не думал, не гадал. Чтоб какая-то телка, пусть самая крутая, самая центровая, заставит его, Генкино, сердце биться с перебоями, – вот чего, думал он, никогда не произойдет.

Произошло. Странная штука. Генка постоянно думал о Чуме, ежечасно, ежеминутно. И что совсем его удивляло и даже злило, так это то, что он все время вроде бы ' спрашивал самого себя: а как я выгляжу в ее глазах, ничего? Или: какой я молодец, Чуме это понравилось бы. Какой я крутой, и Чума, сука, наверное, гордится мной. И вообще у меня все круто, а главное, телка у меня такая, что никому мало не покажется!

Он уже не пытался ни думать, ни расспрашивать ее о том, откуда же она все-таки взялась, такая непонятно-крутая и классная. Зачем так лихо на неприятности нарываться? Только нервы потратишь.

Стоит начать этот разговор, как с бабой происходит такое, что начинаешь чувствовать себя или идиотом, или пустым местом. Отвернется, замкнется и молчит. И ведь нельзя сказать, что она ни в грош его не ставит. Пусть только попробовала бы! Наоборот, если ее лично не касается, она готова хоть раком встать, только бы ему хорошо было. Но попробуй залезть на ее территорию, за какую-то черту, которую она установила твердо и жёстко, ни хрена у тебя не получится, еще и пожалеешь: тебе, думаешь, больше всех надо было?

Танька и Андрюха тоже, кажется, уважали ее. Во всяком случае, никогда у них с Чумой не случалось никаких перепалок, ссор и прочего. Просто они молчаливо признали превосходство и лидерство Чумы и не вякали.

А она была действительно чума! Никогда, думал Генка, никогда не видел такой бабы, и вряд ли когда увижу. Да и не надо другой-то.

Во второй их сберкассе чуть все не сорвалось из-за одного придурка, тощего, как жердь, очкарика, которому почему-то не понравилось, что грабят государство. Не к тебе ведь в карман лезут, стой и молчи, тебе что это самое государство – медом везде помазало? И стволов не побоялся, падла, кинулся прямо с голыми руками, псих несчастный. Чума взглянула на него, когда он еще спокойно в очереди стоял, не рыпался, и решила, что опасности от него нет никакой, и повернулась спиной к этому сморчку. А он, дурак, ни на ее пистолет, ни на Генкин – ноль внимания, и пока Генка за окошечком орудовал, улучил момент и сиганул прямо Чуме на спину. И дико при этом заорал, словно ему яйца кто отрывал.

Да не знал он ее, Чуму-то. Думал, так, девчонка шутит, балуется с пистолетиком, в войнушку играет, с жиру бесится. И бросился: ну, я тебя, дурашку, поучу, отшлепаю, прощения просить будешь. Ага, щас! Чуму он вздумал учить. Она сама кого хочешь научит. Догонит и еще раз научит.

Он только рот раскрыл и первые вопли свои издал, а она уже – готова. И даже не обернулась. Сделала только шажок назад, чуть повернула в сторону корпус, нагнулась, и очкарик, кувыркнувшись в воздухе, перелетел через ее спину и всем телом шмякнулся об пол. Его грозный рев моментально сменился на жалостный стон. Но никто его жалеть не собирался.

Чума тут же подскочила, схватила его одной рукой за волосы, а в зубы ткнула дуло пистолета.

– Все понял, мудак?! – заорала она на него.

Парень смотрел на нее с ненавистью, и ей пришлось продемонстрировать ему, что шутки с ним тут никто шутить не собирается. Она отвела руку в сторону и коротко и точно ударила парня рукояткой пистолета по зубам.

– Понял?! – снова заорала она.

А сама следила за немногими клиентами сберкассы, в любую минуту готовая пресечь малейшие попытки к сопротивлению. Но последовать примеру отважного парня больше никто не решился. Она опустила глаза, посмотрела на свою жертву и тихо тихо так сказала:

– Не слышу тебя.

От боли и унижения парень заплакал и молча продолжал смотреть на Чуму со всей ненавистью, на которую только был способен.

Она кивнула ему, отпустила и так же тихо посоветовала:

– Лежи и не трепыхайся. Пошевельнешься – застрелю.

Но что-то во взгляде этого парня, видимо, ее задело, потому что она вдруг вскину-

лась, окинула ненавидящими глазами сгрудившихся в углу посетителей сберкассы, выставила вперед свое оружие и закричала срывающимся голосом:

– Стоять, суки!!! Первый, кто шевельнется, – получит пулю! Никому не двигаться, понятно?!

Еще немного – и она перешла бы на поросячий визг, но Генка, уже заканчивая возиться с денежными пачками, этого не замечал, а лишь восхищался про себя этой девчонкой. Молодец, повторял он мысленно, с такой не пропадешь, с такой – в огонь и в воду!

– Давай быстрее, че копаешься?! – крикнула ему Чума. И он стал орудовать быстрее, подчиняясь ее команде.

Ей же на самом деле вдруг стало смертельно скучно, надоело то, чем они занимались, и если бы не Генка, она бы, пожалуй, сорвалась с места и убежала прочь, но бросить своего парня – это никак нельзя. Единственное, что она могла сделать, – это прикрикнуть на него, чтобы закончить все разом.

– Все! – крикнул ей довольный Генка. – Полна коробочка! Ноги!

И они бросились прочь, на улицу, к машине, где их ждали Танька и Андрюха.

На четверых у них уже было больше двадцати тысяч долларов. И Генка настойчиво пытался расколоть Чуму, предлагая взять их доли.

– Послушай сюда, Чума, – говорил он

небрежно, как бы с ленцой. – Мы все равно одно дело делаем, так? Если бы мне бабки нужны были, ты что – не дала бы их мне, а?

– Дала, – односложно отвечала Чума.

– Ну? – продолжал Генка. – В чем проблемы? Тебе нужно двадцать штук баксов, так? Они у нас есть. Есть, спрашиваю?

– Ну, есть, – неохотно отвечала девчонка.

– И в чем проблема? Бери, короче, и делай свои дела.

– Не надо. Я сама.

– «Сама, сама», – сплюнул Генка. —

Да что же это за дела такие, если ты лучшим своим корефанам не говоришь о них? Чума!

– Отстань, Генка. По-хорошему прошу.

Генка молча смотрел на нее, как бы

решая, разозлиться ему или лучше промолчать? Ведь все равно не скажет, ну хоть ты убейся, не скажет. Но если промолчать – авторитет упадет.

А чего ем упадать? – вдруг пришла ему в голову простая мысль. С чего? Кто тут с ним тягаться может – Андрюха, что ли, с Танькой? Он вдруг засмеялся. Ему представилась ясная картинка – что из себя представляет их небольшая банда. Настоящая семья. Он, Генка, – папа, Чума – мама, Андрюха с Танькой – дети. Папа и мама иногда ссорятся, пытаясь одержать^верх, главенство в семье, но от этого ничего не меняется, семья остается семьей, и

это главное. Если Чума и тянет порой на себя одеяло, то у нее это по уму все, по делу получается, движения, короче, она делает правильные. Андрюха с Танькой вообще ни о чем таком не помышляют, им это в гробу не надо, у них свои проблемы. Ну и об чем тогда шум? Что он все время беспокоится о своем драгоценном авторитете? Кому нужно с главарей его смещать?!

Генка снова засмеялся. Как он сразу об этом не подумал? А с другой стороны, все идет так, как надо. Ему нравилась их семья. А если Чума не хочет говорить – пусть молчит. Придет время, и она все расскажет. Сама. Потому что больше ей рассказывать некому.

Куда она денется?

Каким-то внутренним чутьем Генка понимал: то, что мучает Чуму, нельзя рассказать вот прямо сейчас, в эту минуту, это для нее слишком важно, а она не из тех, кто спокойно и свободно рассказывает о своих проблемах, пусть даже самым близким людям. Понимал это Генка, но нормальными словами объяснить не смог бы. Не знал он таких слов.

Черт с ней, решил он про себя.

Они сделали дубликаты ключей от квартиры в Барыбине, и теперь у каждого был ключ – на всякий случай.

Деньги они держали здесь же. Чума всем показала тайник, который находился на длинном, как шланг, балконе, в углублении, рядом с окном, которое выходило в комнату.

– Кому понадобятся бабки – пусть берет сколько надо, – сказал всем Генка. – Это общак. Но я должен знать, кто сколько взял. Понятно?

Непонятного было мало. Таня решила купить себе джинсы, и взяла на них себе ровно столько, сколько стоили эти штаны. Остальные не притронулись к деньгам. После самого удачливого их дня, после первого ограбления, Генка решил было отметить это дело, накупить водки и прочего, но Чума вдруг так яростно этому воспротивилась, что Генка даже спорить не стал: не надо так не надо, мне-то что, ладно, Чума, успокойся, не волнуйся ты так, никто и не собирается.

Чума после этого долго молчала, а потом вдруг заговорила виноватым голосом:

– Вы только правильно меня поймите, ладно? Нельзя нам сейчас бухать. Не для этого мы, короче, рискуем и бабки зарабатываем. Если все отмечать начнем, то как все началось, так и кончится. Нельзя нам пить.

– Слушай, да заткнись ты, – сказал ей Генка. – Чего ты из нас алкашей делаешь, а?

– Может, телевизор купим? – спросила Таня.

Чума серьезно на нее посмотрела, словно отыскивая в ее невинном вопросе подвox, но, ничего в этих словах не обнаружив крамольного, пожала плечами и так же серьезно ответила:

– Телевизор можно.

– Ну спасибо, – саркастически проговорил Генка. – А то мы со скуки приготовились подыхать.

На следующий день Андрей и Таня поехали в Москву, на ВВЦ, покупать телевизор. Воспользоваться для этой цели машиной Чума запретила, и Генка ее поддержал:

– Нечего «светиться», – заявил он. – Езжайте на такси, небось не нищие.

Андрей с Таней уехали, а Генка с Чумой остались.

А когда они остались наедине, Генка вдруг понял: он не знает, о чем с ней говорить. Вчетвером все было ясно – они решали общие проблемы, разговор катился по накатанной колее. Ночью, когда они парами расходились спать, тоже особых проблем не возникало: что еще делать с Чумой ночью, ежели и он, и она жаждут только одного? Итак, днем – общение вчетвером, ночью – «трах» с Чумой, и нет проблем. А что делать с Чумой днем?!

Генка озадачился. Ну ладно, трахнемся раз, другой, ну третий, какие наши годы, но потом-то что делать?! Говорить о себе она не желает, говорить о нем, о Генке, бессмысленно, все уже говорено столько раз, что самому тошно.

Он попробовал деловито обсудить с ней

план следующего ограбления, но она довольно жестко его остановила:

– Че трепаться то? Ребята подъедут и поговорим.

Так, подумал Генка, очень интересно, и о чем же с тобой говорить прикажешь? Вдруг его осенило. Правда, ни о чем таком он никогда ни с кем не говорил, но с Чумой это можно, Чума телка правильная, она заслужила такие «бабские» разговоры.

Он сказал:

– Слушай, Чума… – и запнулся.

Она удивленно на него посмотрела:

– Что?

Язык его одеревенел, но он постарался взять себя в руки и спросил:

– Это… а я тебе нравлюсь?

Она подняла брови домиком.

– В каком смысле? – она словно не понимала, чего от нее хотят.

– Ну, – замялся он. – В том самом.

– Как мужик, что ли?

– Ну… и как мужик тоже.

Она непонимающе на него смотрела.

– Ты чего это? – спросила она. – Плохо, что ли, знаешь меня?

– А что?

– А то! – отрезала она. – Ты что думаешь, я себя на помойке нашла? Сплю со всеми подряд? Так вот, запомни: я сплю только с теми, кто мне нравится. Понял?

– Со всеми? – Генка, кажется, снова обрел уверенность.

– Чего – со всеми?

– Со всеми, кто тебе нравится, – спишь?

Она внимательно на него посмотрела и устало вздохнула:

– Чего ты хочешь, Генка? Тянешь на меня? Чего пургу-то гонишь, а?

Он вдруг страшно разозлился.

– Да не тяну я, поняла? Я с тобой побазарить хочу нормально, по-человечески. Тебе чего ни скажи, все не нравится. Ну, спросил я, нравлюсь, мол, или нет, так нельзя уж и ответить, как полагается? Обязательно в залупу лезть надо?

Она тоже разозлилась:

– Это как – полагается? А, Генка? Ну давай, говори, как полагается? И что мне ответить? Ах, Генка, какой ты мужик клевый, я тащусь от тебя, как ты трахаешь меня классно, другого такого нет вообще на целом свете! Так, да? Я тебе кто – дешевка?

– Почему – дешевка? Почему сразу – дешевка?!

– Да потому! – заорала на него Чума. – Потому что дешевки только базарят, как хорошо, как классно им с мужиком. А я не люблю этого, понятно? Я, если мне мужик нравится, трахаюсь с ним и не ору об этом на весь свет! Понятно?

Генка замолчал. Надолго замолчал, он никак не мог понять одну простую вещь. И всеми силами пытался сейчас сформулировать самый обычный вопрос. Чума уже привыкла к этому молчанию и вздрогнула,

когда Генка снова заговорил, хотя он и не орал, тихим голосом спрашивал:

– Скажи, Чума, – спрашивал он как-то удивленно-задумчиво, – вот если я тебе скажу, что меня аж трясет всего, когда я к тебе притрагиваюсь или когда ты целуешь меня, и если я тебе об этом скажу, тебя что, обломает это?

Она ответила не сразу. Помолчала немного и вдруг ответила для него неожиданно:

– А ты сначала скажи. А потом я тебе отвечу.

– Что сказать? – растерялся Генка.

– Ну вот это самое, – объяснила ему Чума и снова замолчала.

Генка совсем растерялся. Что за телка эта Чума, что она вообще от него хочет?

Но, с другой стороны, он сам начал этот разговор, никто за язык не тянул.

И он сдался.

– Ладно, – сказал он, – слушай. Но только потом не базарь, что не понимаешь, о чем речь идет. Договорились?

Искорка интереса мелькнула в глазах Чумы.

– Договорились, – кивнула она.

– Короче, – начал Генка, – Я, лично я, тащусь, когда ты начинаешь меня раздевать сама. Мне нравится, когда после того, как мы трахнемся, ты суешь свой нос мне подмышку и начинаешь сопеть. Мне нравится, когда ты у меня подмышкой засыпаешь. Я тащусь, когда ты орешь подо мной,

когда ты царапаешься и когда ты меня кусаешь, чтобы не заорать еще громче. Понятно? Мне нравится трахать тебя, мне нравится гладить тебя, раздвигать тебе ладонью ноги, мне нравится, как ты кладешь ноги мне на плечи, как ты переворачиваешься на живот, потому что тебе хочется сзади. Мне нравится все, что ты делаешь со мной ночью. Я тащусь от тебя. Понятно?

Потрясенная Чума молчала.

– Ну? – спросил Генка. – Что ж ты молчишь?

А на нее словно столбняк напал.

– Чума! – повысил голос Генка. – Не слышу!

Она подняла на него глаза, и Генку вдруг словно током ударило – в глазах у Чумы блестели слезы.

– Ты чего? – дрогнувшим голосом спросил ее Генка. – Я тебя что, обидел?

Она даже не улыбнулась. Так и смотрела на него сквозь пелену в глазах и даже не пыталась смахнуть слезы со своих длинных ресниц.

– Генка, – сказала она. – Мне никто, никто до тебя не говорил такие слова.

Генка и сам дивился: никогда еще он не говорил на эту тему так долго и так витиевато.

– А чего тогда плачешь? – спросил он. – Радоваться надо, что услышала наконец.

– Я и радуюсь.

– А плачешь зачем? – не понимал он.

– Ладно, – сказала Чума. – Замнем для ясности.

– Ну? – сказал он.

– Что? – снова строго посмотрела она.

– Я сказал, – пожал плечами Генка. – Ты обещала ответить, если я скажу. Отвечай теперь за базар свой.

Она не сразу ответила. Но когда ответила, Генка аж оторопел:

– Ген… – сказала она. – Я люблю тебя.

– Чего?! – переспросил ошарашенный Генка.

– Я люблю тебя, – повторила она.

– Брось, – сказал он.

– Отвечаю, – кивнула она головой.

– Ну ты даешь, – покачал он головой.

И они снова замолчали. Генка встал с

места, подошел к ней и осторожно погладил по волосам.

– Поцелуй меня, – попросила она, подняв голову и глядя на него снизу вверх.

Он нагнулся и очень нежно, едва касаясь, поцеловал ее в губы. Впервые в жизни он чувствовал к кому-то такую переполнявшую его нежность. Он даже испугался этого совершенно нового для него чувства, не сразу разобравшись в его природе. И сказал:

– Я тоже.

– Что тоже? – спросила Чума.

– Я тоже, – повторил Генка и замолчал.

Она поняла, что настаивать не стоит, во

всяком случае, сейчас. И промолчала.

А Генка опустился перед ней на колени и лицом зарылся в коленях. Она улыбалась чему-то своему и перебирала его давно не мытые волосы.

В последнее время Таня ничего не позволяла Андрею. Тогда, в машине, во время самого первого их «дела», словно кошка между ними пробежала. Хотя он, Андрей, вроде и не заметил ничего. Подумаешь, пригрозил своей девчонке «всю харю разворотить», ну и что, кто из этого проблемы делает, на то она и девчонкой его зовется, чтобы слушаться и делать так, как мужик ей велит. Не так, что ли?

Но логика Андрея не могла стать логикой Тани. После того, что она услышала от него, там, в машине, ей никак не удавалось заставить себя посмотреть на Андрея прежними глазами, когда он казался ей воплощением всего того, о чем она втайне мечтала.

В ту ночь она не позволила ему дотронуться до себя, как и в последующие.

– Ты можешь снова меня изнасиловать, – сказала она ему так холодно, как только смогла, – но учти, ты мне неприятен. И чем больше ты будешь настаивать, тем больше вероятность того, что у тебя ничего не получится.

– Чего? – переспросил он.

Не понял. С кем я связалась, думала Таня, он же не понимает самых элементарных вещей, почему я должна думать, что он – тот, кто мне предназначен Богом и судьбой.

– Чего ты, Тань? – не понимал Андрей. – Настроения нет, что ль? Так все в порядке будет.

– Не хо-чу, – раздельно повторила Таня.

Они промолчали, отвернувшись, сначала засопел, зло и обиженно, а потом задышал ровно и спокойно – уснул. Таня была слегка разочарована. Ей хотелось, чтобы он расспросил ее поподробнее, чем заслужил ее немилость, а уж она то ему все объяснила бы, и он раскаялся бы в том, что так грубо с ней вел себя. Но ничего подобного не произошло. Он отвернулся и почти сразу же заснул. И она разозлилась еще больше. Ну, все, думала она, теперь тебе придется постараться, что бы снова заполучить меня. Поплясать тебе придется изрядно, мой дорогой Андрюша. На следующее утро Чума как-то странно поглядывала в ее сторону, но ничего не говорила, молчала покуда. Хотя нет-нет да и взглянет на нее снова, и, казалось Тане, что смотрит на нее Чума с осуждением. Не выдержав ее молчаливого укора, она дождалась, пока Генка с Андреем куда-то вышли, и прямо спросила:

– Что ты на меня так смотришь, Чума?

Она старалась быть максимально вежливой, и поначалу это на Чуму действовало. Нейтральным голосом та ей ответила вопросом на вопрос:

– А что это ты сегодня молчала но-чью-то?

– А что? – растерялась Таня.

– Обычно ты так кричишь, что самой по новой хочется, – объяснила ей Чума. – А сегодня тебя будто и не трахали.

– А меня и не трахали, – спокойно ответила Таня.

– Как это? – не поняла Чума. – Чтоб у Андрея, и не встал? Не гони, Татьяна?

– У него встал, – усмехнулась она. – У меня не стояло.

Чума даже рот округлила.

– Чего?! – спросила она тихо, но в голосе ее чувствовалась скрытая угроза.

– Что слышала.

– Ты что ж, – грозно свела брови Чума, словно не веря своим ушам. – Ты что ж – не дала ему?! Так?!

– Так, – дословно повторила за ней Татьяна. – А в чем дело, собственно?

– Собственно?! – рассвирепела Чума. – Ты что это погнала, подруга?! Я тебе как говорила, забыла?

– Ты не ори на меня, Чума, – спокойно ответила Таня. – Не надо на меня орать.

– Да не орать, тебя бить надо по жопе до тех пор, пока не поумнеешь. Мы ж одно дело делаем, дура, и нельзя, чтобы Андрюха тут проблемы имел с тобой, понятно? Он не проблемы с тебя должен иметь, он тебя должен иметь, понятно тебе? И в хвост, и в гриву он тебя иметь должен! Ты чего кочевряжишься? Самая центровая, что ли?

– Слушай, Чума, – сказала ей Таня. – Это мое дело, ясно? Кому хочу, тому и даю!

Я уже совсем на их языке разговариваю, промелькнуло у нее в голове, совсем уже я ИХ стала. Ну нет, не совсем еще, не совсем, есть у меня еще кое-что, не все им отдано, так что пусть делают со мной что хотят, но с этой минуты я делаю только то, что хочу, а не то, что принято у них.

– Ты хоть понимаешь… – снова начала Чума, но Таня перебила ее.

– Понимаю. Все понимаю. Но вот что я хочу тебе сказать, причем так, чтобы ты запомнила на всю жизнь и больше чтобы мы к этой теме не возвращались: моя личная жизнь – это МОЯ личная жизнь. И больше она никого не касается. Я ведь тебя ни о чем не спрашиваю. Я же тоже давно могла сказать, что лично мне двух тысяч долларов достаточно, и больше я никого не хочу грабить. Но не говорю – из-за тебя. Тебе нужно двадцать тысяч долларов, а я даже не могу спросить, зачем. Не хочешь говорить – не говори. Я, так сказать, уважаю твою тайну и твое право на личную жизнь. Но и ты уважай, понятно? Я имею право, такое же, как и ты, на свои тайны. Ты не одна у нас такая исключительная. И если ты думаешь, что нужно всегда давать тому, с кем встречаешься, то я думаю по-другому. Я тебе своего мнения не навязываю, но и ты мне не навязывай своего. Понятно?

Чума опешила. Причем не столько ее поразило сопротивление Тани-тихони, сколько правота ее слов.

– Ну что ж, – проговорила она наконец. – Может быть, ты и права.

И снова замолчала – теперь уже надолго.

Таня была довольна. Она впервые выиграла в споре с Чумой, и это показалось ей хорошим предзнаменованием, она решила и дальше придерживаться избранной политики с Андреем.

Что-то до этой минуты мучившее ее, какой-то дискомфорт отступил, и только теперь, когда она одержала, как ей казалось, моральную победу над Чумой, она поняла, в чем дело.