Текст книги "Дворянство Том 1 (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– Как будто бежим, – сердито сказала женщина.

– Так и есть, – серьезно вымолвил сероглазый. – И надо бежать очень быстро. Графство небольшое, но дороги здесь плохие. Следует идти на юг, к границе владений.

Раньян со стуком вдвинул меч в ножны, размашисто пошел к дому, очевидно, проверять, как там Артиго.

– Заберите меня отсюда, – удивительно вежливо попросил горец, подтягиваясь на жердине забора. – Я не буду в тягость.

– Да ты едва ходишь, – скривилась Елена.

– Костыль сделаю, – предложил Марьядек, прочно утвердившись на здоровой ноге. – Вы с поклажей и дитем, совсем быстро не пойдете, я за вами угонюсь. Здесь мне оставаться никак нельзя.

– И зачем ты нам нужен? – отрывисто спросил Насильник. – Одноногий браконьер?

– Я теперь увечный боец, но все же боец. Половина воина это лучше чем никакого воина. А еще я умею ставить ловушки и добывать еду в лесу. Здесь промысел скверный, живность повыбили, но всякая мелочь еще ловится, кто до весны не залег.

– Собирайся, – лаконично приговорил Насильник, что любопытно, ни капли не интересуясь мнением спутников и при молчаливом согласии Кадфаля. – Я помогу с костылем, но чапать с ним будешь сам, мы не ждем отставших.

– И отдашь лекарке все деньги. Те, что в поясе, тоже, – Гамилла, как выяснилось, обстановку отслеживала хорошо и слышала все, что нужно.

– Тогда хоть на лошади дайте время от времени проехать, – пробурчал горец, но без напора, судя по виду, он бы согласился и одеждой расплачиваться, только бы взяли с собой и дали греться у костра под охраной.

* * *

– Все-таки зря не помогли, – пробормотала себе под нос Елена. Ей было стыдно, и хоть здравый смысл подсказывал, что здесь ничегошеньки исправить нельзя, стыду это не мешало

Собрались быстро, вышли без промедления. Раньян молча положил на стол еще две монеты, фрельс кивком поблагодарил, на том прощание и состоялось. Путники захватили с собой овощей в дорогу и сваренную курицу, так что продовольственный кризис отодвинулся на несколько дней.

– Надо было… – повторила женщина.

Звучало жалко, бесполезно, как обещание всех побить после проигранной драки. Елену расслышал Кадфаль и повел себя неожиданно. Искупитель втянул щеки, двинул челюстями, будто высасывал всю влагу, что мог собрать, затем смачно плюнул на обочину и тихо выругался.

– Ты чего? – не поняла Елена.

– Бла-а-агаро-о-одство, – протянул искупитель с невероятным презрением. И плюнул вторично со словами. – Бедненький фрельс, душа прямо рвется от горя. Паскуда…

– Да что с тобой?! – резко вымолвила лекарка.

– Она не понимает, – куда тише и спокойнее заметил Насильник, идущий как обычно, мелкими и частыми шажками, на груди копейщика болтались связанные шнурком лапти. – Брат, она не сталкивалась с рыцарями и не возделывала пашню. Она, в самом деле, не понимает.

Кадфаль шевельнул челюстями так, будто собирался плюнуть в третий раз, но сдержался. И спросил:

– Несчастненький рыцарь, взгляд орлиный, сердце из цельного благородства выковано, правильно? Так ведь кажется со стороны?

– Ну… да, – в душе лекарки боролись два чувства, с одной стороны естественное возмущение, с другой подозрение, что здесь не все так очевидно, иначе прямой как древко искупитель не ерничал бы.

– Благородство! – фыркнул Кадфаль. – А вот скажи, Хель… ты видела ихнее хозяйство, а?

– Да.

– Как думаешь, даст оно пуд серебра в год чистого прибытку?

– Ну-у-у… – Елена задумалась. Доходность городских промыслов она, благодаря мильвесской школе жизни, худо-бедно прикинуть могла. Но сельское хозяйство…

– Я тебе подскажу. Никак не даст. Полпуда – может. Если год окажется удачный, зима будет теплой и снежной. И только если все, что даст земля, обратить в деньги, ни грошика на прокорм селянам не оставить.

В голове Елены забрезжило понимание, к чему ведет искупитель, пока слабенько, будто искорка в ночи. Гнилая такая искорка, больше похожая на блуждающий огонь среди болот.

– И вот скажи мне, мастерица ножа и микстуры, как думаешь, уделит благородный фрельс хотя бы котелочек серебра на прокорм для своих? Или будет выжимать из них все до капли, до последней луковицы и яблочка, чтобы снарядиться к смотру как положено? Чтобы заплатить хоть чуть-чуть долги, в которые он залезет сейчас еще глубже?

– Но есть же правила, законы. Здесь же нет крепостных! – попробовала спорить Елена.

– Зако-о-он? – ехидно протянул Кадфаль. – Так ты ж его с утра видела. Во всей красе, со всех сторон. Иль не понравилась нажранная харя справедливости?

Елена сглотнула и опустила глаза под ноги, на утоптанную землю дороги.

– Ну, так что насчет фрельса то, – не унимался разошедшийся Кадфаль. – Обменяет он свои триста лет благородной родословной на сытые желудки грязного быдла? Или все-таки нет? Или заморит голодом, но серебро найдет?

Елена молчала. Болел живот, а на душе было гадостно, будто плеснули ведро нечистот.

– Молчишь, – невесело и без всякого торжества констатировал искупитель. – А скажи тогда, какая разница для бедолаг, что сейчас в холодной земле деревянными тяпками ковыряются, кто с них шкуру по весне спустит, достойный фрельс или недостойный барон? Обоим ведь одно и то же надобно. Ровно одно и то же.

– Барон лучше, – вдруг сказала Гамилла. – У него арендаторов и батраков много, ему не нужно давиться за каждый грошик. Может позволить себе обирать всех так, чтобы оставалось немного. Не по доброте, а чтобы чуть жирка наросло, его на будущий год срезать можно. А у фрельса нет резона думать о будущих годах, они когда еще наступят, владение же надо сохранить сейчас.

Насильник, не останавливаясь, пристукнул древком копья, будто ставя точку и соглашаясь.

– Просто один оказался не слишком оборотистый, – закруглил мысль Кадфаль. – А потому бедненький, несчастненький, с грязным быдлом кушать приходится, сиротинушке, дочка руками господскими, белыми дерьмо куриное выгребает. А другой чуть хитрее да подлее, на добром коне и со свитой по горам-долам скачет. Но повернись судьба чуть по-иному, ты бы разницы оборотной и не заметила. Барон был бы гордый и честный, а фрельс давился бы спесью и подлостью на все свои триста лет родословной…

– Хватит, – негромко и веско попросил Насильник. – Достаточно.

– Хватит, так хватит, – Кадфаль все же сплюнул еще раз.

– Ты из крестьян? – осенило Елену. – Он, – она указала на старого копьеносца. – Рыцарь. А ты нет. Ты все это видел сам, ведь так? Снизу… от земли?

Кадфаль промолчал, но молчание то было красноречивее любых слов.

– Достаточно, – все так же негромко попросил, скорее, мягко приказал Насильник. – Сегодня было сказано много разных слов. А после долгих речей лучше всего помолчать.

Он перехватил копье поудобнее, зашагал быстрее. Ускорился и Кадфаль, двигаясь неожиданно ловко для своей кубической формы. Позади стучала клюка горца, который и в самом деле неплохо держал темп.

Снова путь, снова странствия, подумала Елена. Снова жизнь в опасности, полная неизвестность впереди. Но теперь с ними Пантин, загадочный, страшноватый и, надо полагать, вечером быть разговору по душам. Больше всего женщину интересовало сказанное Пантином: «думала, что тебя зовут Еленой?». Ведь она совершенно точно знала, что никогда и никому здесь не открывала свое земное имя.

Глава 7

Глава 7

«Мы, приближенные, друзья, слуги Артиго Непреклонного и Оттовио Доблестного, те, кто разжег Войну Гнева, мы ненавидели друг друга, неистово, всепоглощающе. Но – удивительное дело – эта же ненависть сближала нас. Чтобы истребить врага, следовало познать его силу и слабость, изучить лучше, чем ростовщик, дающий в рост золото, изучает будущего должника. А знание ведет к пониманию. И, в конце концов, заклятый враг становился ближе и понятнее иного соратника.

Мои друзья и мои враги давно покоятся в могилах… те, кому повезло обрести могилу или склеп для черепа с богобоязненной гравировкой. Но в моей памяти все они теперь лишь безмолвные тени. Тени, которые терпеливо ждут за гранью смерти, чтобы, наконец, принять в свои ряды последнего солдата давно погибших армий»

Гаваль Сентрай-Потон-Батлео

«Девятое письмо сыну, о наших врагах и ненависти»

– Вина? – Курцио больше исполнял ритуал, нежели спрашивал, но внезапный ответ чуть сбил его с толку.

– Воды, – сухо и холодно, как убийственный зимний ветер, отозвалась Юло, глава Совета Золота и Серебра.

– Изволь, – Курцио возблагодарил сам себя за предусмотрительность и умеренность. Он пил мало вина, предпочитая южное пиво и чистую воду, поэтому графин с водой из глубокой скважины всегда находился в пределах досягаемости.

Посуда островного деятеля, конечно, уступала вартенслебеновской, но тоже была достойна высоких особ, так что подать Юло изысканный бокал в серебряной оплетке оказалось не зазорно. Женщина сделала медленный и мелкий глоток, уставившись на Курцио тяжелым и непроницаемым взглядом. Это выглядело по-настоящему зло и жутко, учитывая, что правый глаз женщины был широко раскрыт, а левый наоборот, прикрыт черепашьими веками, да к тому же ощутимо косил. Юло изменила привычкам и вместо громадного парика, с не менее огромной лентой, остриглась почти налысо, оставив лишь короткий ежик. На людях вызывающая прическа скрывалась под изящной шапочкой, но сейчас в лучах послеполуденного солнца голова женщины серебрилась первой сединой.

Почему она не подправит лицо волшебством, подумал Курцио. Да, недешево, прямо скажем, не больше десяти магов во всей Ойкумене способны на такое. Но человек ее уровня может себе это позволить. И, повинуясь некоему наитию, островитянин решил сломать давнюю традицию, а также заранее выверенный план тяжелой беседы. Курцио слегка улыбнулся и прямо спросил:

– Сейчас ты выступаешь как глава своего Совета, как чрезвычайный посланник Сальтолучарда или как мой старый друг?

– Откровенно, – с прежней сухостью отозвалась Юло, моргнув тяжелыми веками, как мудрая черепаха открытого моря. – И прямо. Не похоже на тебя.

– Увы, – с той же улыбкой ответил Курцио. – Наверное, я слишком долго был на материке и общался с людьми Большой земли.

– Да. Это испортило твои манеры, – согласилась Юло, постукивая кончиком длинного ногтя по гигантским жемчужинам, собранным в изысканное ожерелье.

Курцио вдруг припомнил, что такие диковины добывают лишь в очень глубоких расщелинах, где обитают хищные спруты и есть даже негласное знание: каждый серебристый шарик оплачен жизнями хотя бы трех ныряльщиков. То есть Юло надела на длинную изящную шею по меньшей мере три десятка мертвецов. Как это мило перекликается с обычаем континентальной аристократии рядиться в одежду из пряжи пауков-людоедов.

– Считай, что я выступаю в трех ипостасях разом, – продолжила она, складывая руки на животе, прикрывая золотую пряжку тканого ремня.

– Здесь следовало бы уточнить, содержание какой духовной субстанции превалирует, – заметил Курцио. – Но это, видимо, было бы уже лишнее.

– Именно. Но раз мы приняли за факт падение твоих манер, пожалуй, и я позволю себе роскошь… – Юло пошевелила пальцами в воздухе, будто выбирая нужное слово из пылинок, танцующих в желтом луче. – Прямоты.

Она встала, шурша драгоценной тканью платья, сшитого по континентальной моде с прямым силуэтом, без вычурных бантов и широких юбок, похожих на распущенные паруса. Подошла к высокому – от пола до потолка – застекленному окну во всю стену немалой залы. Курцио встал чуть позади, он и так знал, что видит Юло.

У Императора было пять резиденций, которые традиционно именовались по цветам радуги, считалось, что повелитель мира чередует их по настроению, времени года и общим тяготам. От Красной – для празднеств и дней всеобщего процветания – до Фиолетовой, что предназначалась для управления державой в годину великих бедствий и войн. В действительности использовались лишь три – Желтая, Зеленая и Синяя, остальные уж много лет как были отданы под архивы и другие вспомогательные службы Двора. Одна стала центром почтового сообщения, а другая не так давно сгорела дотла, превратив в пепел счетные книги великих ярмарок Мильвесса и реестр лесов Короны.

Юный Император пока избрал своей резиденцией Синий дворец, формально – на время зимы и во исполнение траура по безвременно умершему предшественнику. Фактически это был скорее домашний арест, чтобы мальчишка не мешал серьезным делам, находился где-нибудь на отшибе, но в то же время поблизости от Мильвесса, в легкой досягаемости курьеров с бумагами для высочайшего одобрения и сиятельной подписи. Синий дворец был меньше всех и больше походил на усадьбу какого-нибудь приматора в густом парке. Место считалось «скорбным», но Курцио нравилось – относительно малолюдно, тихо, настоящий лес вокруг, хоть и не строевой. Помимо прочего здесь имелась хорошая тренировочная площадка с небольшим манежем, а также арбалетным тиром. Тут можно было упражняться во всех искусствах тела, от вольтижировки до борьбы. Но сейчас отменный дестрие скучал, роя копытом песок арены. Охрана замерла, устремив алебарды к небу. На зеленом прямоугольнике, засаженном особой, «вечной» травой, две фигуры сходились и расходились в пешем поединке на мечах. Толстое и в то же время прозрачное стекло глушило лязг металла, поэтому бой шел беззвучно. Впрочем, было очевидно, что фигурка поменьше владеет оружием очень плохо, но прилежно старается.

Юло понаблюдала за схваткой и сказала, не оборачиваясь:

– Итак? Я готова тебя выслушать. И заметь, я не жду твоих оправданий, а сама предлагаю высказаться. Цени это и не злоупотребляй последними каплями моего доверия.

Курцио отступил на шаг, заложил руки за спину. В такие моменты нарочитая вычурность, неудобство парадного платья Сальтолучарда ощущались особенно остро. К тому же выглядело глупо, учитывая, что женщина оделась по континентальной моде.

– А знаешь… Забавно, – сказал мужчина. Курцио понимал, что бежит по волнам, даже не скованным льдом, но решил: в данном случае можно рискнуть по образу князя Гайота. Если от тебя ждут одного, сделай другое, но аккуратно, не слишком перебарщивая.

– Что здесь кажется забавным? – все так же, не оборачиваясь, спросила женщина.

– Сколько лет прошло… – задумчиво сказал Курцио. – Когда-то мальчик и девочка, а затем юноша и девушка мечтали. Одинокие, никому не нужные, изгои в собственных семьях. И куда привели те мечты? В столицу мира. Я бы сказал, это поэтично.

Юло развернулась на четверть и смерила Курцио строгим взглядом, в котором сквозила ирония на грани сарказма.

– Друг мой, изгоем был ты. А я всего лишь уродливым ребенком, итогом смешения двоюродной и троюродной крови в пяти поколениях. И это ты мечтал, я лишь слушала, потому что ты единственный по-доброму общался с косоглазой длинношеей уродиной. С другой стороны косоглазая уродина была единственной, кто дружил с юным и нищим Мальтом…

Она вздохнула, на сей раз с искренностью, бог знает, напускной или подлинной.

– Что ж, будем считать, ты успешно провел смычком по струне ностальгии. Я не стану милосерднее, но выслушаю все, что ты скажешь. Однако не трать мое время попусту.

Юло снова вздохнула и сделала шаг к собеседнику.

– Курц, ну почему ты такой дурак? – вдруг спросила она, уже почти как настоящий человек. – Ведь все так хорошо шло… Еще пара лет и ты стал бы моим помощником, вторым человеком в Совете Золота. А затем… кто знает… Женщине дожем не бывать, но ты смог бы. И мы вдвоем…

Она красноречиво развела руками. Курцио с грустью повторил ее жест и сказал:

– Потому что иногда следует сунуть принципы туда, где лежат тряпки для нужника. А иногда нет. Я тогда сделал выбор, и, быть может, Двое направили меня.

– Я слушаю. Что за убогий заговор вы организовали?

Лицо женщины превратилось в невыразительную маску, глаза застыли, как раскрашенные шарики мрамора. Стало ясно, что струна печальной ностальгии замерла, и пришло время говорить строго по делу.

– Это не заговор, – серьезно и рассудительно вымолвил Курцио. – Это скорее объединение разумных и неравнодушных людей, которые стремятся заглянуть в будущее. Предугадать его и по возможности изваять, как скульпторы.

– Претенциозно. Пока вы лишь разозлили достойного учителя, которого, кстати, мы выписали с далекого юга, лучшего из лучших. Он, к слову, собирается вызвать хамского графа на поединок чести.

Курцио искренне фыркнул, не сдерживая улыбку.

– Лжебог ему в помощь, – развеселился мужчина. – Если вы цените этого наставника, лучше отговорите. Шотан воспользуется правом выбора оружия и прикончит глупца.

– Да?.. – Юло на мгновение задумалась. – Похоже, ты ценишь этого выскочку.

– Заветы предков, – со значением вымолвил Курцио. – Знать пользу всякого инструмента, счесть ее и применить во благо. Возможно, ты обратила внимание на то, что наш… убогий заговор объединил очень интересный круг людей. Но прежде чем перейти к нему я позволю себе задать вопрос.

– Спрашивай.

– Сколько денег в казне Сальтолучарда? В данный момент.

– Курц, ты рехнулся? – без обиняков осведомилась Юло. – Напоминаю, ты в опале и с учетом последних выходок имеешь хорошие шансы вернуться домой с платком на шее.

– Формально я все еще член Тайного Совета, пусть и на правах особого советника. Никто не освобождал меня от обязанностей и прав, а они были перечислены вполне ясно. Я могу задавать подобные вопросы, на свой страх и риск, рассчитывая, что их обоснованность будет одобрена после Советом… или его представителями.

– ХитрО, – согласилась женщина. Едва слышно шурша платьем она прошла вглубь зала и грациозно опустилась на кресло-банкетку. Перед Юло, таким образом, оказался изящный столик с доской для игры в «Галеры», очень популярный аксессуар в этом году. Мильвесс быстро перенимал привычки новых хозяев, от одежды и яств до модных безделушек.

– Что ж, спрашивай, – позволила женщина. – Со всем пониманием возможных последствий.

– Достопочтенная госпожа, глава Совета Золота и Серебра, сколько желтого и красного металла сейчас хранится в подвалах Сальтолучарда?

– Двести тридцать девять полных «сухих» бочек, – без промедления ответила Юло.

Курцио на мгновение прикрыл глаза, переводя чистый вес благородного металла в стандартные «хорошие» мерки, затем сглотнул, только этим и выдав чувства. Что, впрочем, не укрылось от взгляда Юло.

– Да, – коротко ответила она на невысказанный вопрос. – Казна несколько… поиздержалась.

– Полмиллиона золотых, – проговорил скорее для себя Курцио. – Я думал, мы располагаем хотя бы миллионом. Хотя бы. Значит, Правило пятой части нарушено?

– Формально нарушено, – в словах Юло сквозил холод строгого знания. – Под нашей дланью сейчас около восемнадцати процентов всего золота мира.

Курцио налил бокал воды, маскируя за естественным движением момент некоторой растерянности. Разумеется, Юло прекрасно поняла маневр собеседника, саркастически улыбнувшись.

– Что ж, – сказал Курцио, отпив крошечный глоток. – Пожалуй, так даже лучше.

Юло приподняла бровь над выпученным глазом, левый, сощуренный, остался неподвижен, словно вся орбита была парализована.

– Понятно, – Курцио деловито потер ладони, как гончар, готовящийся опустить пальцы на ком глины. Или массажист, согревающий холодные руки.

– Мотивы на самом деле очень просты, – с той же деловитостью сказал он, сел напротив Юло, так, что между собеседниками оказалась доска «Галер».

– Кстати… забавно, – усмехнулся мужчина, разворачивая доску в виде двух кораблей, связанных бортами. – У нас это игра про дружеское состязание гребцов, которые прыгают с весла на весло. Материковые превратили ее в жестокий абордаж. Это говорит об их ущербности и злобе или о нашей репутации в их глазах?

Юло промолчала, гипнотизируя мужчину немигающим взглядом.

– Итак, – Курцио набрал полную ладонь фишек и выставил одну из них на стол. – Первое. Смена власти не прошла гладко, болото материкового дворянства взбаламутилось снизу доверху. Это проблема, причем дорогостоящая.

Юло на сторонний взгляд очень мягко улыбнулась. Курцио сторонним не был, поэтому выставил следующую шашку чуть быстрее.

– Второе. Приближается голод. Скорее даже Голод, – он отчетливо выделил заглавную букву. – И я полагаю, что в силу первой проблемы «голодные» склады пусты, не так ли? Их наверняка уже вовсю растаскивают, а оставшееся разграбят по весне. Комиты не выполняют свои обязанности, потому что в неустойчивой ситуации боятся давить на высокородных особ и купеческие гильдии. Если очередному «оку и длани» имперской короны намекнут, как легко в наши дни отравиться несвежей бараниной или несколько раз упасть на собственный кинжал, кто его защитит? Никто. Я прав?

Юло молчала, но молчание то было весьма… красноречиво, скажем так.

– Третье, – деревянный кружочек со стуком опустился на полированную столешницу. – Чтобы удержать власть, чтобы не дать Империи развалиться по отдельным королевствам, чтобы хоть как-то организовать хлебное распределение, нужны войска. Многочисленные войска, которым надо хорошо платить, иначе их будут перекупать за хлеб и золото. Нужна армия. И она есть.

Курцио задумчиво покачал кулаком с зажатыми фишками, как бы давая женщине время обдумать услышанное, затем выставил четвертую шашку.

– Но денег, чтобы ей платить, нет.

Курцио в свою очередь приподнял бровь, глядя на Юло.

– Пока все звучит вполне разумно, – согласилась она.

– Тогда продолжим.

Новая фишка легла в общий стройный ряд.

– Пятое. Наш отчий дом платить не будет. Даже если бы Совет и решил нарушить устои, денег на то, чтобы закрыть недостачу, нет. И сразу шестое. Я помню не столь уж давний разговор, относительно того, что вселенная может сгореть в огне междоусобицы. Судя по тому, как суетятся все наши здесь, видимо стало ясно очевидное – сейчас не тот момент, чтобы отсиживаться за проливом. Не так ли? Если континент не будет исправно поставлять хлеб и корабельный лес, семья Алеинсэ крепко потеряет в лоске. На рыбе мы уже не выживем, море вокруг Острова опустошено столетиями неограниченного лова.

И снова Юло красноречиво промолчала.

– Седьмое. Приматоры затаились и выжидают, чем все это закончится. «Старая» аристократия демонстрирует, что не отрицает, но и не принимает безоговорочно новую власть. Таким образом, они подталкивают нас к выплате прежних долгов. Это крючок, с которого сорваться, к сожалению, нельзя, – Курцио продолжил выкладывать кругляши. – Из всего вышесказанного следует простой и очевидный вывод: деньги надо достать. Любой ценой. Причем закладываться сразу на несколько лет. Так что никакие разовые сборы не помогут. Надо повышать налоги. Но если Двор и Регентский Совет просто разошлют по градам и весям императорский эдикт о повышении старых податей и введении новых, Ойкумена сразу взорвется всеобщим бунтом. И наше великое войско в нем утонет, как песчинка в море.

Юло изобразила беззвучные и медленные аплодисменты, прищуренный глаз почти закрылся, так что глава Совета Золота и Серебра сейчас казалась мудрой и зловещей лягушкой. Курцио подкинул девятую и последнюю фишку, поймал, выставил к прочим, замкнув ряд.

– А это значит, что вы будете созывать Сенат. Притом быстро, очень быстро. Необходимо собрать их, объяснить, что происходит, поработать с выборными представителями, раздать со всей щедростью угрозы и взятки, добиться всеобщего согласия, хотя бы номинального. И одобрить новые подати голосами всех сословий.

– Последний раз Сенат собирали больше двух столетий назад, – Юло выговорила это с неопределенной интонацией, во всяком случае, прозвучало не как отрицание. – И даже тогда все выглядело как пародия.

– То есть это будет первый настоящий созыв за все время после Бедствия, – резюмировал Курцио. – Дай бог уложиться за год. И даже в таком случае придется задерживать жалованье солдатам.

– У тебя кончились флажки, – заметила женщина.

– Да, действительно, – согласился Курцио. – Однако некоторые умные мысли в запасе еще остались. Я заинтересовал тебя? Продолжать?

– Изволь. По-прежнему не вижу связи между возможным созывом Сената и вашими сомнительными махинациями. Это выглядит скорее как попытка вытащить рыбу из чужих сетей в бурю. И не сомневайся, в Совет уже летят десятки доносов.

– Дескать, в тот суровый час, когда Алеинсэ должны сплотиться пред лицом угрозы, – с готовностью подхватил Курцио. – Блудный сын устраивает заговоры за спиной регентов.

– Именно так.

– На самом деле они ошибаются. Вы ошибаетесь, – уточнил подозреваемый заговорщик. – Мои соображения сугубо практичны и благородны.

– Надо же, какая оригинальная комбинация, – делано удивилась женщина. – Благородство и практичность соединяются как вода и масло. Или ты чудо-алхимик и нашел способ сочетать несочетаемое?

– Да, – развел руками мужчина. – Я волшебник. Смотри.

Он встал и прошелся, жестикулируя на ходу.

– Собрать Сенат – дело непростое. Добиться от него общего решения – вдвойне сложно, а поскольку речь пойдет о налогах, проще достать луну с неба. Главное препятствие – наша репутация. После всего… случившегося будет непросто убедить всех, что Регентский Совет хочет денег ради всеобщего блага, а не для того, чтобы наполнить сундуки Острова. Тем более, что Совет именно этого и хочет в числе прочего. И здесь нам понадобится Император.

– У нас он есть.

– Нет, у нас марионетка, про которую все уже открыто говорят, что это кукла на веревочках, свитых из рыболовной лески. У нас есть мальчишка, который пока еще не возненавидел регентов исключительно в силу божьего промысла. У нас есть восьмой сын, который не умеет ничего и в первую очередь не умеет выглядеть, говорить и просто ходить как Император, повелитель мира.

– И что с того?

– Вы будете просить и требовать денег для блага Империи и Ойкумены, потому что эти сущности неразделимы… для Большой земли, но мы скромно умолчим о такой мелочи. Значит нужно показать Императора, и не издалека, словно тряпичную куклу на палке. Ему придется общаться с выборными, давать им какие-то гарантии, обещать привилегии, в конце концов, символизировать власть. А что, если парень вдруг пожалуется или хотя бы обмолвится кому-нибудь о недовольстве своим положением? Если он просто будет не уверен, робок и боязлив? Если он в конце концов открыто возмутится?

– Это было бы нехорошо, – согласилась Юло.

– Но именно к этому дело идет. Вы заперли Оттовио в самой дальней резиденции, отрезали его от всех вопросов управления Империей. Плохо учите неинтересным ему вещам. Вы обходитесь с ним как с мелким дворянчиком Сальтолучарда. Скроете вы его от Сената или покажете в нынешнем виде, и то, и другое не годится.

– Но тут на палубу с кинжалами в зубах поднимаетесь вы?

– Да. Граф Шотан, пример для бедных дворян, которые мечтают заслужить привилегии и богатство службой. Причем службой Империи, а не тетрархам и герцогам, что готовы разорвать Ойкумену. Князь Гайот, который будет угоден низким сословиям, потому что горец – такой же дикарь как обычный лавочник или ремесленник. Герцог Вартенслебен, почтенный и уважаемый представитель бономов. И, наконец, я, скромный сын Сальтолучарда, всем известный умеренными взглядами и добрым отношением к Большой земле.

– Прямо-таки сказочная свита, олицетворение всех достоинств.

– Да. Мы мудрые воспитатели, что стоят за спиной молодого, но умного, сильного, искушенного в воинских искусствах и науках правителя. Который может и на турнир выйти, и обсудить с выборными сложные вопросы. Например, как ограничить ссудный процент. Можно ли заменять «личными» налогами поборы с «дымов». Как обуздать откупщиков и гарантировать, что деньги, собранные на «голодные» нужды, не осядут в сундуках воров. И так далее. В наших руках Оттовио станет…

– Строптивым, – закончила вместо него женщина. – Самонадеянным. Неуправляемым. То есть настоящим императором. Чего доброго, придется с ним договариваться, убеждать и обосновывать. Зачем это нам?

– Семья Алеинсэ ныне похожа на человека, который стоит на двух льдинах и никак не решится выбрать. А лед меж тем расходится, причем довольно быстро. Совет и дож хотят вести дела по заветам старины, но чтобы золото в сундуки лилось по-новому. А так не получится. Или мы придерживаемся старых устоев и держим оборону от всего мира, выдаивая из него золото и серебро. В этом случае Оттовио, согласно традиции, должен быть доволен тем, что живет в хорошем доме, имеет слуг, уважение и каждый день ест мясо, а не соленую рыбу. Или мы правим Империей напрямую, но тогда и вести себя надо по-имперски. Как настоящие правители. И Оттовио уже не восьмой сын бесполезной ветви Алеинсэ, а вождь и предержатель единого мира. Приматоры, бономы, низшие сословия, столица, купеческие гильдии, цеха, они смотрят на нас и видят безумно богатых, но все же провинциальных дворянчиков, которые гуляют не по чину. А скоро может прийти понимание, что амбиции нам и не по силам. Этого допустить нельзя. Нам нужен сильный и умный Император, который не будет скрипеть зубами от ненависти при слове «Сальтолучард».

– И ты вознесешься до императорского престола, отыграв все потери.

– Я скромен, – развел руками Курцио. – И довольствуюсь малым. Возможность быть незаметным советником, связующим звеном между Большой землей и Островом вполне меня устроит.

Глава казначейства Сальтолучарда не спеша выпила половину бокала, смакуя вкус чистой воды. На Острове такую было не достать, как ни очищай, жидкость все равно едва заметно отдавала морской солью или наоборот, была полностью лишена вкуса.

– Я поняла твой замысел, – сказала Юло, впрочем, одобрения в ее словах не слышалось. – Кстати, – она резко сменила предмет беседы. – Как вы собираетесь привить ему интерес к наукам? Чтобы свободно говорить с негоциантами, убеждать их в необходимости новых податей, мало прочитать Клекена Ровийского, хотя очень полезно. Надобно владеть их промыслом, разбираться в счетных книгах и деньгах.

– О… – на этот раз улыбка Курцио обещала увлекательную загадку. – Думаю, у нас получится заинтересовать Оттовио материями, на первый взгляд скучными, можно даже сказать тоскливыми.

Юло долго и внимательно смотрела на собеседника, затем вдруг хмыкнула понимающе.

– Так вот для кого вы купили срочный магический перенос…

* * *

– А теперь следует посвятить немного времени книгам.

– Удолар… – Оттовио осекся и поправил сам себя. – Ваша светлость. Или Светлейший?..

– Ваша светлость. Но если вы желаете подчеркнуть уважение к собеседнику, выделить его перед остальными и к тому же показать приверженность старине, можно сказать: «Светлейший и могущественный государь».

Удолар поймал себя на том, что смотрит на молодого Императора чуть ли не с отеческой мягкостью. Старею, подумал герцог, а может быть сказывается привычка жить к клетке с пауками. После общения с хищными тварями, у которых от людей только лица, достаточно посмотреть на обычного хорошего человека, и душа становится мягче воска.