Текст книги "Дворянство Том 1 (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Трудная вода, проговорила она про себя, старательно и по-русски, затем повторила шепотом вслух и добавила:

– В подворотне нас ждет маниак…

Второй глоток аква-виты прошел еще легче, наверное, все-таки сказываются нервы. Много событий, много сложностей. Немудрено, что водка всего лишь расслабляет, а не пьянит. Главное – не перебрать и не задремать под зимней луной. Сбоку заскрипел, захрустел подтаявший за день снег, теперь снова застывший твердым настом. Кто-то идет. Елена коснулась рукояти ножа, привычно тронула подушечкой пальца шнурок для быстрого перехвата.

– Это я, – предупредила Гамилла.

Елена молча подняла фляжку в жесте, похожем на салют, немного сдвинулась, освобождая место. Лекарка не ждала, что арбалетчица присядет, но Гамилла и в самом деле воспользовалась любезностью. С минуту они сидели молча, созерцая луну, как настоящие японцы, слушая далекое похрюкивание сторожевых свиней. Отчаянно заблеяла коза. Режут ее, что ли, на ночь глядя?..

Элегия, подумала Елена. Пастораль. Полотна голландцев семнадцатого века. И протянула спутнице фляжку. Та, не чинясь, приняла, отпила, вежливо, чуть-чуть, вернула стекло, предварительно обтерев горлышко рукавом. Еще минут пять или даже больше они сидели, передавая друг другу сосуд и будто соревнуясь, кто сделает более изящный глоток. Туч прибавилось, луна чуть поблекла, и ночь стала больше напоминать действительно ночную пору, а не затянувшиеся сумерки. Елена подтянула выше пелерину шаперона, спрятала в крашеной шерсти подбородок. Она, в общем, ничего не хотела и ничего не ждала от случайной спутницы. Было что-то удивительно спокойное, несуетливо-правильное в том, чтобы сидеть, так вот, в молчании, пить по глоточку неплохую водку и смотреть в небо. Хмель подкрался тихонько, будто фенек-мышелов на мягких лапках, не туманя мозги, а скорее навеяв философское принятие мира. Елена поняла, что на самом деле ей, по большому счету, на все плевать. Труппа, постановка, Раньян, прибабахнутый Артиго. Даже периодически накатывающее желание кого-нибудь обнять и целовать, наслаждаясь теплом человеческого тела… а затем и не только лишь теплом.

Всего этого сейчас нет. Просто нет.

– Я много странствовала. В основном по юго-востоку, – сказала арбалетчица.

– Белая гора на синем фоне? – уточнила Елена, вспоминая символ королевства Закатного Юга.

– Да.

– Бывает, – по-прежнему философски заметила Елена.

Хорошо быть дворянкой, пусть бедной, пусть одинокой и свободной женщиной. Всегда можно пожить неделю-другую в гостях у кого-нибудь, да и о пропитании заботиться проще. С разносолами, конечно, не заладится, но хлеб в миску, так или иначе, положат. Отчего бы и не путешествовать, если на пальце фамильный перстень, а в сердце достаточно храбрости?

Гамилла помолчала, глотнула водки, да так, что Елена даже усомнилась, а не случилось ли чудо превращения крепкого алкоголя в воду. Но нет, водка была отменной, хоть сейчас на дезинфекцию, это, видимо, арбалетчица дошла до такого состояния, когда «мертвая вода» совсем не вставляет, перегорая на раскаленных нервах.

– И однажды я пришла в замок… сказала Гамилла в тот момент, когда Елена уже решила, что продолжения не будет. Последовал еще один глоток, длинная пауза с задумчивым созерцанием туч. Сегодня выдалась беззвездная ночь.

– И ведь что самое забавное, чуть было не прошла мимо. Не понравился он мне, слишком уж мрачный. Хотела заночевать дальше по тракту на постоялом дворе. Но сапог неудачно так лопнул на пучке, надо было или идти босиком, или ставить латку. Ну, или рвать дальше. В общем, я решила, что, почему бы и нет? Наверняка в замке есть сапожник. А прошла бы, и все повернулось… иначе.

Елена глотнула горький эликсир, посмотрела на огромную луну, подумала невпопад, что хотелось бы еще раз увидеть море. Не гигантское озеро, на котором стоит Мильвесс, а настоящее – безбрежный океан, за которым, если верить местной космогонии, ничего нет. Но ведь это невозможно, противоречит геологии. Не может быть так, чтобы на весь мир оказался только один материк. Значит, где-то есть и другие земли, кто знает, возможно, и обитаемые. И когда-нибудь здесь начнется своя эпоха великих географических открытий, только более экстремальная, чем на Земле. Там люди знали, что мир огромен, сложен и обитаем, все сводилось к поиску удобных и коротких путей в дальние края. А здесь это будет натурально прыжок в запредельное Ничто, туда, где лишь бездна и чудовища, причем настоящие.

Когда-нибудь.

Защитная реакция, подумала она, вот, что это. Нарочитые мысли о постороннем. Ведь я не хочу этого знать, не хочу слушать историю Гамиллы. Я и так знаю, о чем она будет – еще одна повесть о жестокости, подлости, растоптанном достоинстве. Не хочу. Но выслушаю, по разным причинам. И возможно попробую утешить «госпожу стрел», потому что даже в этом поганом аду надо хотя бы пытаться сохранить человеческий облик, не оскотиниться.

– Но все оказалось куда лучше, чем я думала, – продолжила рассказ Гамилла. – Замком и округой владела супружеская пара, не молодожены, но и не старики. Так, посерединке. Ему было двадцать семь. Ей девятнадцать.

– Хм… – нахмурилась Елена и подумала, что девятнадцать, это почти как ей сейчас. Наверное. Надо бы сесть с церой и пересчитать дни в годы, может быть даже назначить себе день рождения. Затем чуть вздрогнула. – А у них фамилия не Аргрефф? Или Лекюйе?

– Нет, – слабо и грустно улыбнулась Гамилла. – Не бойся, это не твоя беременная девочка.

Рыжеволосая склонила голову и недовольно засопела, очень уж прямо звучало это «твоя девочка». С другой стороны, вряд ли арбалетчица действительно имела в виду что-нибудь интимное. В конце концов за время их путешествия Елена свои пристрастия не проявляла и не афишировала, не до того как-то было. К сожалению.

– Совсем другие люди, – сказала Гамилла. – Но похожие, да. И несчастные. Семейная жизнь это своего рода искусство, в нем требуется много знаний и опыта. А еще терпения. Если их не хватает, заканчивается обычно все… плохо.

Лекарка искоса глянула на арбалетчицу, больно уж здраво и разумно та рассуждала. Нет, Елена и так знала, что женщина с татуировкой отнюдь не глупа, более-менее образована и умудрена опытом. Но Гамилла изъяснялась скорее как семейный психолог, а не убийца с волшебными навыками. Это было непривычно и странно. Впрочем, еще один урок жизни – даже, казалось бы, неплохо знакомые люди всегда могут раскрыться и удивить с неожиданной стороны.

– Одиночество вдвоем, – вспомнила и подумала вслух Елена.

– Да, – согласилась Гамилла. – Хорошо сказано. Так и было. Два человека, что делят все, включая постель, но разделены невидимой стеной. И не то, чтобы со зла или дурной волей... просто… так получилось.

Они еще немного посидели в молчании, слушая, как легкий ветерок шуршит сухим и выстуженным ковылем. Глотнули водки, Елена тряхнула флягу, прикидывая, что уговорили где-то половину, значит на разговор, скорее всего, хватит с запасом. Вряд ли это будет по-настоящему долгая история, ведь свинство, как правило, не требует долгой раскачки.

– В общем… – Гамилла задрала голову, будто советуясь с луной, как следует продолжить историю. Помолчала немного и рубанула наотмашь. – Чего тянуть. В общем, я стала любовницей.

Она прервалась, отпив из фляги. Елена с понимающим видом качнула головой, дескать, чего уж там, дело житейское.

– Жены, – закончила мысль Гамилла, и хорошо, что лекарка уже проглотила водку иначе не миновать бы конфузии. Впрочем, Елене показалось – это не последний «вотэтоповорот». Так и вышло.

– Она была красива, молода, одинока, несчастна – перечислила Гамилла, едва ли не загибая пальцы. – Я ее пожалела… Просто пожалела… а затем жалость превратилась во влечение. Настоящее, неподдельное.

Арбалетчица искоса глянула на Елену, как будто опасалась увидеть осуждение на лице рыжеволосой. Лекарка криво усмехнулась и сказала:

– Бывает. Я тоже спала с… дворянкой.

Она чуть было не сказала «с герцогиней», но в последний момент решила, что это лишнее, больно уж смахивает на похвальбу.

– Так и думала, – кивнула «госпожа стрел». – Видно было, как ты смотришь на ту девочку-баронессу.

В иной ситуации Елена удивилась бы, возможно стала отрицать, потому что – ну, в самом деле! – какое уж тут влечение?! Дессоль была всего лишь пациенткой, да еще «токсичной», опасной, как раскаленный уголь в руках. Однако место, время и обстановка не располагали, поэтому лекарка не стала ни удивляться, ни огорчаться. Женщины грустно улыбнулись друг другу, практически синхронно, с одинаковыми выражениями лиц, снова пустили флягу в обмен.

– А затем к нам присоединился муж, – с удивительным спокойствием вымолвила арбалетчица.

– Что ж, почему бы и нет, – столь же рассудительно отозвалась Елена. – Если всех устраивает.

– Да, так и было, – сказала арбалетчица. – Какое-то время.

Елена почесала кончик носа, немного подумала и предположила:

– Ты вдохнула новую жизнь в их… отношения? Освежила вином сухой кувшин? Заставила каждого снова почувствовать себя желанным?

Гамилла подозрительно и косо глянула на собеседницу, столь же подозрительно заметила:

– Ты как будто рядом была.

– Нет, не была, – Елена глотнула, тяжело выдохнула и пожалела, что под рукой нет хотя бы огурчика. Обязательно, чтобы хрустел неповторимым огуречным хрустом, который и сравнить то не с чем, настолько звук самобытный. – Просто… бывает и такое.

– Бывает, – согласилась Гамилла, успокоившись, поверив лекарке. – То есть было. Какое-то время все казалось хорошо. И еще лучше. Полгода или около того. Мы были счастливы. Конечно, против уставов и заповедей, но мы на них плевали, потому что законы человеческие и церковные не для богатых, сильных и счастливых. А дальше…

Она сделала паузу, стиснула челюсти до каменных желваков на скулах. У Елены были кое-какие предположения на тему того, что могло бы случиться дальше, исходящие из личного опыта и некоторого представления о нравах аристократии. Но женщина решила оставить мысли при себе.

– А дальше я сделала ошибку, – криво и без тени радости улыбнулась Гамилла, глаза ее чуть блеснули под лунным светом, словно подернулись тонкой пленочкой влаги.

Елене хотелось сказать что-нибудь вроде «если тяжело вспоминать – не рассказывай, молча посидим», но ее останавливало простое соображение. Гамилла затеяла этот разговор явно, чтобы выговориться, разделить с кем-нибудь давнюю, но все еще мучительную боль души. И коль уж Елена согласилась слушать, надо было доигрывать роль психоаналитика до конца. Тем более, история, в самом деле, получилась интересной. Явно жестокой, грязной, подлой, но интересной.

– Все было так хорошо, что я забыла о разнице в происхождении, – буднично сказала Гамилла. – Что я простая цин, у которой, когда я стучалась в замковые ворота, не было даже лошади. А они родовитые аусф при замке и владениях с шестью сотнями золотых годового дохода. И если мы ведем себя как равные, это их доброжелательная прихоть.

Елене сразу и отчетливо вспомнилась жесткая ремарка Флессы по сходному поводу.

Я позволяю обращаться ко мне на «ты» и опускать «госпожу». Но тебе следует помнить, что это мое позволение.

Интересно, как повела бы себя герцогиня, не пойми безродная лекарка прямой намек?.. Хороший вопрос.

– Как бы люди ни были близки… иногда у них случаются... конфликты. Непонимание. Ссоры. Нас это не миновало. И когда… – арбалетчица пошевелила чуть подрагивающими пальцами, будто нащупывая правильное слово. – Когда это случилось, я не заметила, как перешла незримую черту, которую мои… милые… видели очень хорошо. Надо сказать…

Чем дальше заходила история, тем больше появлялось пауз в речи Гамиллы, тем не менее, женщина продолжила.

– Надо сказать, – повторила она. – Они поступили по-своему благородно. Сначала деликатно указали мне на допущенную оплошность. На бестактность по отношению к тем, кто стоит много выше. Дали возможность отступить, принести должные извинения, вернуть все на прежний круг. Но… я не поняла. И тогда они преподали урок.

На этот раз Гамилла приникла к фляжке более старательно, глотнув дважды или трижды, даже не поперхнувшись

– Ну как… не совсем они, а четыре конюха по господскому приказу и указанию. Но, по крайней мере, без выбитых зубов и беременности.

Елена подавила вздох и выпила водки, не чувствуя горечи. Точнее сивушный вкус казался даже приятным, отбивая стойкое ощущение, что лекарка отхлебнула половник навозной жижи.

– И слуги забрали себе мой заговоренный арбалет, – грустно и задумчиво сказала «госпожа», лирически взирая на луну.

Интересно, это жизнь такое дерьмо или мне «везет», подумала Елена, припомнив историю Шены, в чем-то схожую, хотя и куда более трагичную (если тут вообще можно говорить о степенях зла). Наверное, все-таки первое. Или пополам.

– Ты не пыталась их убить?

– Хотела. Слишком сложно, – сказала Гамилла, будто обсуждала способ приготовления зайца, с вымачиванием в уксусе или без. – Отстреливать богатых людей или их слуг можно лишь в городе, там где новое, незнакомое лицо не бросается в глаза и не вызывает подозрений. А в город они не выбираются.

– Ты следишь за ними? Ну, то есть узнаешь новости? – поправилась Елена.

– По мере сил. Насколько получается.

– У меня есть, что тебе сказать.

– Правда? – хмыкнула арбалетчица. – Что-нибудь насчет простить и передоверить божьему воздаянию?

– Нет. Хотя и похоже. Речь о том, чтобы никого не убивать и забыть про них. Только мотив другой. Ничего возвышенного.

– Не понимаю.

– Позже. Мне надо подобрать верные слова.

– Не уверена, что позже я захочу снова говорить об этом, – честно призналась Гамилла. – Или даже вспоминать.

Елена перевернула фляжку и потрясла, не веря, что водка закончилась. Буквально только что не меньше чем на половину была полная, а теперь уже нет. Это получается, они вдвоем и даже без черствой корочки на закуску приговорили не менее чем косушку?

– Тогда будущее покажет, – сказала Елена. Искушение с ходу пересказать своими словами одну умную вещь, вычитанную в неплохой книге, было крайне велико, но лекарка сдержалась. Слишком легко напутать за давностью лет и сказать что-нибудь не то.

– Да, пожалуй, – согласилась Гамилла.

И они еще немного посидели в молчании. Небо темнело и покрывалось рваными тучами, ветер крепчал, город погрузился во тьму.

– Я бы осталась с вами, – тихо выговорила арбалетчица. – С вами непросто… но интересно. Театр опять же. С этими новыми постановками наш флейтист станет известным, а при нем и я хорошо заработаю. Со временем хватит на зачарованный арбалет и… другое.

Елене понадобилась пара мгновений, чтобы понять, о ком так пренебрежительно, но в то же время с иронической беззлобностью отзывается собеседница.

– Но ты не останешься, – не спросила, а скорее утвердила Елена, фиксируя не сказанное, однако четко подразумевающееся.

– Не останусь, – кивнула «госпожа». – Не… с ним. А он для вас важнее.

Это да, печально рассудила Елена. Какой бы сволочью не был в прошлом искупитель с неприятным прозвищем, взятым ради епитимьи, Насильник полезен. Особенно в мире, который явно двигался к большому кризису, все быстрее и быстрее с каждым днем. Конечно, по-прежнему остается не проясненным вопрос с мотивацией, чьи указания выполняет копьеносец. Но с ним гораздо спокойнее, и отказываться от общества Насильника Елена не станет, как бы ни лежала душа к немногословной Гамилле.

Печально. А что поделать.

– Пойду, – сообщила арбалетчица. – Завтра непростой день.

– Ага, – односложно согласилась Елена и добавила. – До завтра.

Что за день, тоскливо подумала она, слушая, как хрустит наст под шагами Гамиллы.

Что за мудацкий день…

Но мяч завтра делать придется. Раньян будет в бешенстве, дай бретеру волю, он сунул бы мальчишку в обложенную ватой коробку. Но, в конце концов, да пошел он, рубака чертов. Если уж довелось делить крышу и дорогу с юным психопатом, надо хотя бы попробовать что-то исправить. А побыть скотиной еще успеется, это, к сожалению, всегда легко.

Глава 19

Глава 19

Вечернее солнце метнуло последние лучи сквозь облака, так что маяк и волнорез окрасились в желто-оранжевый цвет, прочая же округа сохранила все оттенки серого. Зимнее море тяжко поднимало свинцовые волны, раскачивая далекие шхуны рыболовов. Уже почти неделю не было штормов, и Курцио решил, что это добрый знак. Конечно, дом надежно защитил бы хозяина и гостью от буйства стихий, но… красота момента могла поблекнуть, пусть в неощутимой малости, но все же.

Благородная дама прибыла с очень маленькой свитой, не более десятка телохранителей и пара самых доверенных слуг. Курцио привык, что все члены этой фамилии прекрасно управляются с лошадьми, поэтому на мгновение растерялся, увидев карету, причем неброскую, лишенную даже герба, в такой вполне могла бы путешествовать богатая мещанка. Впрочем, поразмыслив, мужчина решил, что это говорит о предусмотрительности хозяйки – инкогнито прежде всего. Или о других, куда менее лицеприятных соображениях, например о потаенном стыде и нежелании афишировать визит к не слишком родовитому и славному дворянину. Впрочем, об этом островитянин предпочел не думать.

– Согласно нашей традиции вкушать зимой яства полагается на открытой веранде, в теплых шубах, чувствуя соленый ветер, наслаждаясь силой моря. Или на палубе корабля.

Курцио в галантном полупоклоне подал одну руку маркизе Вартенслебен, заложив за спину другую. В иных обстоятельствах жест мог бы показаться без малого подобострастным, однако здесь важную роль играла разница в происхождении, а также куртуазность мероприятия. Оставалось лишь надеяться, что Биэль достаточно образована и оценит многогранность действа. Судя по легчайшей улыбке, тронувшей губы маркизы, она поняла и оценила.

– Но я рассудил, что наши обычаи слишком далеки от принятых на континенте. Поэтому решил придерживаться скорее материкового устава.

Курцио выпрямился, держа Биэль за самые кончики пальцев, обтянутых паутинной перчаткой, столь тонкой, что ткань повторяла даже морщинки на коже. Во взгляде островитянина явственно читалось неприкрытое восхищение. Да, маркизу нельзя было назвать красоткой в обычном понимании, начиная с того, что женщина была брюнеткой, а подлинно «красивыми» при дворе считались лишь природные блондинки. Но при одном взгляде на старшую дочь Вартенслебена вся эта шелуха надуманных канонов забывалась. И Курцио порадовался, что приказал обувных дел мастеру поставить на туфли утолщенную подошву с высоким каблуком. Иначе пришлось бы глядеть на женщину глаза в глаза, вровень, а этого эмиссар терпеть не мог со времен бедной юности.

– Вы забываете, любезный друг, что я родилась и выросла в Малэрсиде, – ответила маркиза, склонив подбородок в легком поклоне. – Соленый ветер мне привычен с детства.

Курцио, разумеется, отметил, как Биэль поставила ударение на слове «друг», оставалось лишь правильным образом его истолковать. С другой стороны мужчина мог позволить себе роскошь вообще этого не делать, поскольку изначально собирался насладиться лишь обществом благородной дамы и приятной беседой. А когда не строишь далеко идущих планов, не в чем разочароваться. И…

И тем более приятен какой-нибудь интересный поворот событий, ежели он, в конце концов, происходит. Как говаривал отец: рассчитывай на малое, тогда неудача не принесет большого разочарования, а успех приятно удивит. И это, пожалуй, было единственное хорошее, что Курцио мог вспомнить о родителе.

– Дочь своего отца, – скрылся он за дежурным оборотом, ведя гостью через ярко освещенную анфиладу комнат. Обычно дом Курцио ночами стоял темный, как склеп, потому что временный хозяин или пропадал по делам, или работал, а шумные гуляния островитянин не любил и не устраивал, считая бессмысленной тратой денег. В этом Курцио расходился с герцогом, который точно так же презирал обжорство и празднества, но считал их недорогими вложениями в репутацию.

Ливрейный слуга ударил серебряным молоточком в серебряный же гонг, возвещая о начале скромного ужина, вернее, согласно этикету, позднего обеда. Сразу возникла небольшая заминка, выяснилось, что маркиза не пьет вина, вообще никакого. Однако в обширной кладовой нашлась бутыль сгущенного ежевичного сока, которая спасла положение.

– Я взял на себя смелость организовать перемены по собственному разумению, – предупредил Курцио, заправляя салфетку за ворот простого, но изящно пошитого кафтана.

Теперь мужчина был одет по усреднено-континентальной моде, без столичных изысков, в его платье отсутствовали даже намеки на что-либо островное. Вычурная прическа тоже пропала, и, чтобы не выглядеть по-дурацки с обритым на треть черепом, Курцио постригся, оставив короткий ежик волос под маленькой шапочкой. Ныне лишь тонкие ниточки выщипанных бровей напоминали о его происхождении.

– Что это за блюдо? – спросила маркиза, с интересом рассматривая нечто, похожее на вытянутую грушу розовато-телесного цвета в обвязке.

– Оригинальный деликатес Сальтолучарда. Такой вы не отведаете ни в Малэрсиде, ни здесь, в столице. В переводе он звучит как «морская свинья». Задний мускул со свиной ляжки засаливают на десять дней, затем промывают в особом вине, снова солят, теперь с редкими травами. Упаковывают в мочевой пузырь и обвязывают вручную. Дальше мясо должно выдерживаться не менее чем полгода в месте сухом, тенистом и хорошо проветриваемом. Только тогда свинина раскрывает свой подлинный вкус. Я обучил моего повара этому искусству, и он добился неплохих результатов.

– Любопытно.

Повар, явившийся специально ради этого момента, самолично отрезал несколько ломтиков. Он действовал ножом, который больше смахивал на бритву и резал столь же остро, пластинки пропускали свет, как просмоленная бумага.

– Большая часть нашей кухни, так или иначе, вышла из провианта, который запасали моряки, – пояснил гостеприимный хозяин. – Воду, зерно и другие плоды земли можно купить в разных местах, но мясо дорого и не хранится долго. Десятки поколений солили мясо и сало всевозможными ингредиентами и способами, добиваясь наилучших результатов. Некоторые рецепты со временем…

Курцио запнулся, подбирая слово, и Биэль с улыбкой подсказала:

– Стали золотыми?

– Именно.

– Тонкий вкус, – отметила маркиза, отведав мясо. Не глядя на повара, обозначила поклон в его сторону, сказав. – Мой комплимент достойному творцу сего деликатеса.

Что ж, по крайней мере, один человек в этот вечер оказался полностью, абсолютно счастлив. Повар возвратился к себе, в царство огня и сковородок, обогащенный лучшим воспоминанием в своей жизни.

– В Малэрсиде тоже любят и ценят улиток, – сказала Биэль, пробуя новую перемену. – Наши негоцианты даже продают их в бочках с мокрой травой.

– Следовательно, вы знаток и ценитель, – предположил Курцио.

– Увы, не нужно быть знатоком, чтобы сказать: ваши лучше. Качественные улитки растут на свободном выгоне и только на хорошей глинистой почве, им нужны съедобные сорняки, в основном одуванчики, и обилие росы для питья. А земля нашего владения слишком богата песком и солью, улитки, что взрастают на ней, годятся лишь купцам, которые хотят сервировать столы как дворяне.

– Поистине, ваша образованность уступает только вашей красоте, – изящно польстил гостье хлебосольный господин дома.

– Я ждала от вас большего, – с убийственной прямотой сообщила Биэль, так что Курцио едва не прикусил язык.

– Простите? – нейтрально осведомился он, с легким звоном отложив на фарфоровую подставку однозубую вилку для улиток.

– Я ждала большего, – столь же прямо сказала женщина. – Мой отец отзывался о вас нечасто, весьма красноречиво и разнообразно. Если отбросить лишнее, из его слов представал образ человека целеустремленного, оригинального, чуждающегося жеманных манер… а также скучных тривиальностей.

Дочь своего отца, повторил про себя Курцио. Немилосердная жестокость в дистиллированном виде, как «мертвая вода» тройной перегонки. Только у герцога это качество все же маскируется лисьими повадками, а дочь рубит наотмашь, словно палач. Ответить можно было разнообразно и много, но эмиссар после мгновенной паузы, решил, что если уж вечеру должно стать по-настоящему оригинальным и незабываемым, пусть так и будет.

– И вы хотели видеть именно такого человека? – столь же прямо уточнил он. – Считаю своим долгом предупредить, он может быть весьма неприятен.

– Так покажите мне настоящего Курцио Алеинсэ-Мальт-Монвузена. Какого не видела еще ни одна женщина. И тогда я сочту, что ваше уважение ко мне действительно велико.

– Непростое пожелание, но... я постараюсь.

– Буду признательна.

Курцио чуть двинул пальцем, и молчаливый слуга налил вишнево-синюю жидкость в бокал собеседницы. Да, не стекло Вартенслебенов, но более чем соответствует моменту. Повинуясь следующему жесту, вся прислуга молча покинула зал. С едва слышимым стуком затворились створки высоких дверей из тяжелой лиственницы, лишенной смолы. Биэль перестала улыбаться, ее правая рука в, казалось бы, случайном движении коснулась шва на левом рукаве.

Восхитительная женщина, подумал Курцио. Никаких тебе заколок, гибких клинков на поясе и прочей мишуры. Нормальный и хорошо скрытый стилет. Настоящая Вартенслебен.

– Как обстоят дела у нашего протеже? – спросил Курцио.

– Вы уверены, что хотите сейчас обсуждать именно его? Надо сказать, в общении с дамой оная, как правило, ждет, что все мысли благородного господина будут посвящены ей, – улыбнулась Биэль, как обычно, скорее обозначив эмоцию легким движением губ. Маркизе это крайне шло, выглядело загадочно и многообещающе-коварно. Что-то было в этой улыбке от куртизанки и в то же время… убийцы.

– Вы хотели увидеть истинного Курцио Алеинсэ-Мальт-Монвузена, – мужчина едва удержался от плебейского пожимания плечами. – Поэтому мне приходится выбирать между прямо высказанным пожеланием, и… – он сделал паузу, рассеянно перебирая в пальцах золотую вилочку для маринованных фруктов. – Куртуазными правилами. Ожиданиями дамы, которые можно отрицать, однако нельзя не принимать во внимание.

– Действительно, – согласилась маркиза. – Нелегкий выбор.

– Я выбрал первое. И в настоящий момент меня крайне волнует все, связанное с воспитанием Оттовио. Так что я решил спросить об этом напрямую у репетитора.

– Хорошо.

Биэль дала краткое, но исчерпывающее описание прогресса императора, закончив словами:

– На днях мы будем смотреть портреты. Выставка уже обставляется должным образом.

– О, так эта традиция все еще жива, – почти не удивился Курцио. – Хотя, казалось бы, невеста для Оттовио уже назначена. Причем давно.

– Что поделать. В эти непростые времена каждый ловит даже крупицу надежды и выжимает ее досуха. В конце концов, чудеса иногда случаются.

– И даже если не удастся оттолкнуть будущую супругу, всегда можно подсунуть дочь благородного рода в качестве любовницы Его Императорского Величества, – подхватил Курцио. – Честно говоря, в последнее время решительно перестаю понимать резоны Совета. Как вообще регенты допустили выставку портретов?

– Скорее мне следует спросить об этом вас. Общеизвестно, что Курцио Алеинсэ-Мальт-Монвузен знает все, что происходит под солнцем и луной. Говорят, вы можете подменить чужое ухо своим так ловко, что заговорщик, шепчущий в него секреты, ничего не заметит. Неужели это бессовестная ложь?

– О, нет, разумеется, – покачал головой носитель трехсложной фамилии. – Просто суетных забот у меня больше чем ушей.

– Что ж, скорее регенты проявили полное безразличие к этому. Их можно понять, вопрос вероисповедания Оттовио и его невесты весьма… острый. Император двоебожник не может править империей, где четыре пятых молятся Пантократору, единому в шестидесяти шести атрибутах. Точнее может, но трон под ним обретет удивительную шаткость. И до сих пор не решено, как быть с визитом в Пайт-Сокхайлхей для помазания в Храме Атрибутов. На фоне таких проблем какие-то портреты…

– Да, всего лишь дочери приматоров, – пробормотал Курцио. – Сущая малость… Впрочем это нам пока не вредит.

– Хорошее начало, – сказала маркиза.

– О чем вы?

– Об истинном лице Курцио Алеинсэ, разумеется. Мне нравится ваш выбор. Вы подумали, приняли решение, и сразу перешли к вопросам дела. Интересно, что ждет нас дальше, куда приведет сей путь?

– Полагаю, к хорошей беседе и приятном воспоминании о нашей встрече. Это самое меньшее, на что я рассчитываю.

– Тогда какова же наивысшая ставка? – глаза маркизы загадочно блестели под тонкой золотой нитью, проходящей чуть выше линии лба. Будучи искушенным во всевозможных премудростях, Курцио, в общем, представлял, каких денег и трудов стоила прислуге кажущаяся простота убранных волос Биэль. На памяти мужчины маркиза впервые полностью соответствовала образу настоящей дамы высшего общества, роскошно одетой и богато украшенной. Судя по всему, женщина предпочитала красное золото и туманный александрит. Это могло говорить о желании произвести впечатление. А могло быть наживкой в древнейшей игре, которая не предполагала выигрыша и тем более награды, по крайней мере, для одной из сторон. Или не говорило не о чем. Тем интереснее было разгадывать загадку.

– Так далеко я не загадываю.

Мужчина отметил, как слегка опустились уголки губ женщины, маркиза, похоже, и не пыталась скрыть разочарование.

– Вы хотели откровенности, я откровенен. Вы нравитесь мне, сиятельная госпожа, это глупо скрывать. Но в общении с вами нельзя на что-либо рассчитывать, вы словно фея далеких островов, вы обещание, которое не дано прямо; тайна, которая не имеет разгадки; мечта, которая всегда ускользает из рук.

В непроницаемых глазах Биэль не отражалось ни единой мысли, что бы ни думала женщина о похвале, которую легко можно было счесть противоположностью комплиментам, ее соображения оставались при ней.

– Отношения с вами это корабль для путешествия за край мира, его нужно строить долго и с пониманием, что никто не обещает успешное плавание. Поэтому… – Курцио развел руками без колец и перстней, лишь странный, грубовато сделанный браслет из обычной меди охватывал запястье. – Я решил наслаждаться тем, что принадлежит мне сейчас. Вашим обществом, нашей беседой и… – он вернул женщине скупую улыбку. – Моей надеждой.

– Надо сказать, – Биэль не делала длинных пауз для обдумывания. – Отец был прав. Вы можете быть удивительно прямолинейным, хотя и заворачиваете это качество в мягкий шелк. Кажется, у мужчин это называется «прямой словно меч»?

– Да. Так говорят у нас на Сальтолучарде. Имеется в виду властелин оружия, «галерный меч» на две руки.

– Было бы интересно взглянуть.

– Хотите? – поднял тонкую бровь Курцио.