Текст книги "Дворянство Том 1 (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

– Только поворот! – горячился мастер. – Никакого наклона! Склоняясь, вы заставляете лошадь напрягаться сверх меры, животное устает намного быстрее. А в бою или при скачке можно выпасть из седла. Управлять лошадью следует, поворачивая седалище и тем заставляя ее хребет сгибаться в нужную сторону!

Оттовио честно попытался следовать указаниям, но безуспешно. Конь бесполезно взрывал песок копытами, печально косился темным глазом и раздраженно помахивал длинным – до самых подков – хвостом. Было очевидно, что император изнывает в ожидании, когда мучение верховой ездой, наконец, закончится, и можно будет вернуться к чтению старого папируса в компании Биэль аусф Вартенслебен.

Маркиза Вартенслебен…

Какая женщина, подумал Шотан. Нет, в самом деле, как старому лису из Малэрсида удалось это? Сын урод, каких еще поискать, зато три дочери от разных жен, ни одна не похожа на остальных и притом все писаные красавицы. Может и графу пора жениться?.. Интересно, что сказал бы герцог на просьбу руки Биэль?

– Левой рукой, левой! – уже не стесняясь, кричал наставник. – Не дергать! Нельзя поводья дергать так! Вы рвете животному губы, это же не соха!

Шотан вздохнул, думая, что все-таки островные – идиоты. Да, золота у них полные сундуки (хотя сейчас уже не столь уж и полные), пройдохи умеют зарабатывать, превращая в звонкую монету что угодно, включая надежды, мечты и прочие эфемерные сущности. Но вот имперского мышления у вырожденцев, которые гордились древними и нелепыми одеждами вкупе со столь же нелепыми прическами, не имелось и на мерное зерно ювелира. Последние недели островитяне – члены Регентского Совета и снующие между столицей и Островом эмиссары – казались графу детьми, которые выклянчили у строгих родителей богатую игрушку, однако не понимают, что с ней делать. Действия их были в целом правильны, этого капитан отрицать не мог. Сальтолучардцы стремились навести порядок в запутанной бухгалтерии Двора, обновить списки земель, именных привилегий, лесных реестров и прочего имущества. Но делали это без должного почтения и нужного подхода, как настоящие купцы.

Вот и сейчас… Да, восьмой сын держится в седле как мешок с подгнившей брюквой, однако это Император, а унижение происходит публично. Разумеется, здесь нет никого кроме охраны, а горцы в Мильвессе чужие, они не расположены молоть языком сверх необходимого. И все же… Они люди, что пьют в кабаках и, напившись, бахвалятся, как все мужчины. У многих есть постоянные любовницы, с которыми языки развязываются сами собой, кто-то задолжал ростовщикам и платит доносами. Все, что здесь происходит, непременно выплеснется слухами в тихие кабинеты бономов, а затем и на грязные улицы Мильвесса.

Наставник, тем временем, пытался вколотить в голову подопечного знание того, как следует защищать коня от вражеских выпадов. Шотан поймал взгляд командира гвардейского отряда, недовольный и даже отчасти виноватый. Горцу было неуютно наблюдать, как некий франт повышает голос на повелителя, гвардеец то пытался отвести взгляд, чтобы не видеть позорную картину, то вспоминал о долге и необходимости надзирать. Оттовио еще больше тосковал, наставник бесился от глупости ученика.

Так нельзя. Нет, совершенно нельзя, подумал граф и, хотя изначально намеревался дождаться завершения урока, решил, что некоторые вещи лучше делать раньше, чем позже. Шотан двинулся к центру арены, не тратя время на вздохи, а также иные ритуалы, которыми люди ободряют себя перед решительными действиями. Он буквально почувствовал, как руки охранников напряглись, крепче сжимая укороченные алебарды, больше похожие на длинные полэксы. Граф не оглядывался, но знал, что его маленькая свита в свою очередь поправила пояса и ножны, готовая прийти на помощь в любой момент.

– Никогда, никогда, запомните, ни при каких обстоятельствах нельзя выпускать поводья, – наставник чуть успокоился и уже не кричал. Дальше он произнес выразительную речь относительно защиты коня в кавалерийской свалке, где пошли в дело не только лишь копья, но и более короткое оружие.

– Ваше Императорское Величество, – подойдя ближе, Шотан отмерил безупречный поклон, не выпуская из рук меч. При этом капитан выговорил полный титул с подчеркнутым уважением, словно желая особо отметить контраст между собой и чужаком. Император ответил взглядом, полным благодарности, франт же совершенно «не ловил момент», надувшись от оскорбленной гордости.

– Граф, рад вас видеть, – искренне обрадовался император.

– Оставьте нас, будьте любезны! – в словах учителя звучал едва ли не приказ, что даже немного удивило Шотана. – Дождитесь очереди, чтобы показывать приемы своего низкого искусства.

Шотан удивился еще больше и на всякий случай оглянулся, не подкрадываются ли сзади убийцы. Во всяком случае, сам он, разбрасываясь столь вызывающими словами, использовал бы их только для провокации с последующим убийством. Мастер неверно истолковал этот жест, сочтя его за признак неуверенности, продолжил уже как настоящий приматор:

– Да-да, извольте отойти!

– Не вижу ни единой причины для этого, – чуть скривил бледные губы Шотан. – Я пришел, чтобы преподать Его Величеству еще один полезный урок, и намерен это сделать. А вот вам, полагаю, следует незамедлительно удалиться.

– Сие вам не решать надлежит! – наставник снова перепутал порядок слов, пытаясь, чтобы фраза звучала как можно пышнее и важнее. – Извольте дождаться очереди, а впредь проявлять больше вежества! Моя наука является вершиной мастерства для всякого воина, ей всегда первый черед, прочему же следует посвящать часы праздного досуга.

Сам напросился, улыбнулся в душе граф, вслух же сказал, сохраняя типичный для себя вид ожившей статуи без единой эмоции на холеном лице:

– Да, я тоже так думал, пока при одной безымянной деревушке меня не вышибли из седла. А после окружило с дубьем и топорами мужичье, презренное, но многочисленное. Случилось это потому, что я тогда был глуп… – Шотан сделал намеренную паузу, чтобы еще больше подчеркнуть последовавшее за тем. – … как вы. И следовал советам столь же глупым… как у вас. Но к счастью мне достало и времени, и мудрости, чтобы изжить сей порок.

Граф повернулся всем корпусом к императору, с которого, будто скверная пудра на ветру, слетели тоска и печаль. Теперь Шотан демонстративно обращался к Оттовио.

– Простите мне грех нетерпения, Ваше Величество, я позволил себе вмешаться, прервав Ваше занятие. Но мною двигало исключительно верноподданничество. Долг верности заключается в том, чтобы указать повелителю на ошибку, дабы оная не разрасталась, превращая царапину в язву.

– Да как вы смеете… – выдавил мастер, которого графу было почти жалко. Действительно, в такой ситуации нужно или сразу браться за меч, или демонстрировать чудеса риторики, красиво парируя хамские выпады. Заезжий – и очень дорогой – наставник определенно не был мастером ни в том, ни в другом.

Где островные вообще достали это чучело?..

– Смею, – прервал его Шотан. – Любой, кто хоть единожды сходил в настоящую атаку, кто видел строй пик перед собой, знает, что защищать в первую очередь должно голову коня. Дестрие сильны и могучи, они трудно умирают в бою и легко переносят боль. Но как только лошадь получает ощутимый удар в голову, отказывается продвигаться вперед, хоть в колонне, хоть в строю. И пехота сие отлично знает.

Шотан обозначил полуоборот, словно апеллируя к гвардейцам, оцепившим арену. Молчаливые горцы с алебардами и накидками в цветах дома Готдуа склоняли головы в знак согласия. Они, в общем, презирали графа точно также как граф презирал их – вот, еще один разодетый и напудренный как девчонка рыцарь, который пыжится и красуется, пока на коне и глядит на мир сверху вниз. А как вылетит из седла, получив алебардой по морде, сразу теряет лоск и красоту, плачет навроде той же девчонки, умоляя злых пикинеров забрать его в плен, а не убивать на месте. Но благородный щеголь с каменной рожей и странным мечом говорил дело.

– Кроме того не во всякой сшибке рыцарь стремится сохранить вражеского коня невредимым, – продолжил Шотан, снова не дав мастеру вклиниться. – И находятся те, кто имеет смелость целиться в животное, рискуя получить безответный удар от всадника, полагаясь лишь на доспехи. Поэтому воин должен защищать верного товарища о четырех ногах и в первую очередь – его голову.

Граф сделал еще один шаг вперед, глядя на императора снизу вверх.

– Ваше Величество, этот учитель дурен и несведущ. Гоните его прочь. Чтобы постичь воинскую науку потребен не тот, кто пышно разодет и может устлать большую комнату красивыми грамотами о выдуманных заслугах. А тот, кто знает, сколь страшно звучит четвертый горн для всадника. Как скрипят зубы, когда граненый наконечник бьет в шлем, как выбивает воздух из груди удар о землю.

– Четвертый горн? – уточнил Оттовио. – Не понимаю…

– Я учу великих воинов! Тех, кто не теряет ни стремени, ни тем более седла! – сорвался на фальцет наставник, и Шотан уверился в том, что давно подозревал – никакой это не мастер боя. Подлинный боец уже кинул бы графу вызов на любом оружии прямо здесь и сейчас. А это, скорее всего, обычный вольтижер, который удачно подсунул нужному человеку рекомендации, когда островитянам понадобилось срочно изыскать наставника для Оттовио. Да еще и дурак – так напористо перебивать императора.

Граф, уже не пытаясь быть куртуазным, оскалился в откровенно глумливой усмешке и сказал, чеканя слова как удары клевцом:

– Нет такого воина, который не терял стремян. Даже величайшие из великих чувствовали на языке вкус собственной крови из ушибленных легких. Тот, кто утверждает обратное, никогда не знал настоящего боя.

– И… вы тоже? – спросил Оттовио, не веря своим ушам.

– Разумеется, – скромно улыбнулся Шотан. – И не единожды. Достоинство настоящего воина не в том, чтобы никогда не падать под вражеским ударом, ведь это невозможно. А в том, чтобы каждый раз подниматься.

Граф повернулся к мастеру и холодно приказал, как случайному человеку, который лишь по недоразумению допущен к благородному телу:

– Извольте уйти. Ваши советы дурны и вы здесь более не нужны.

Наставник был дворянином, что подразумевало яркое, подчеркнутое, на грани болезненной мнительности чувство аристократического достоинства и параноидальную готовность защищать свою честь в любой момент. Но граф вел себя не как человек, а скорее подобно стихии, которой невозможно противодействовать, и учитель конного боя дрогнул, не понимая, как следует вести себя в такой ситуации.

– Я… – тот нервно сглотнул. – Я буду жаловаться в Совет…

– Тогда выражусь яснее, – сказал Шотан. – Пошел вон. Ну, или же, если мои действия вам оскорбительны…

Граф отступил на несколько шагов, но меч пока оставил на плече. Впрочем, пауза Шотана была сама по себе исчерпывающе и откровенна. Наставник помялся, озираясь, понял, что здесь ему не найти ни сочувствия, ни, тем более, поддержки. Повернулся и ушел, бросая через плечо злобные взгляды попеременно с невнятным шипением.

– Ваше Величество, – Шотан склонился в полупоклоне, как бы ставя точку, отделяя печальные события, что оскорбили взор и уши правителя несколько минут назад. Граф намеренно пропустил «Императорское», ставя эксперимент, допустима ли в отношениях императора и его наставника некоторая близость, можно сказать легкая фамильярность.

– Прошу простить, если моя напористость оскорбила Ваш слух.

– Ничего, ничего… – Оттовио, похоже, в свою очередь не понимал, как следует реагировать на такую агрессивность, проявленную в присутствии сюзерена. Но, видимо, радость от избавления победила. Слуга с готовностью придержал стремя Оттовио, император спрыгнул на песок. Не слишком ловко, без соответствующей практики, но и не безнадежно.

– Если вашему величеству будет угодно, – склонил голову Шотан. – Я отберу несколько воинов из моей роты, они почтут за честь стать Вашими помощниками. И сам я с удовольствием поделюсь некоторыми практическими знаниями насчет конного боя.

Оттовио взглянул в сторону приспешников графа и едва заметно вздрогнул. Шотан обычно брал с собой самых жутких и звероподобных бойцов, у которых богатый опыт войны и пороков был запечатлен на физиономиях, как показания преступника в судебной книге. Пока слуги отводили коня в стойло, император снял перчатки и сунул их за пояс, подошел ближе к графу.

– Я не люблю лошадей, – негромко признался Оттовио. – Зачем учиться тому, что никогда не пригодится? Императоры не водят армии в бой.

– Да, это так, – согласился Шотан, и Оттовио покосился на собеседника с недоумением, император ждал, что граф начнет спорить, отстаивая совершенство и необходимость подлинно рыцарского занятия.

– Оружие правителя – слово и чернильница, – продолжил Шотан. – Но для начала дворянину следует просто хорошо держаться в седле. Кроме того, нам не дано предугадать судьбу. Кто знает, где и когда придется вступить в бой за свою жизнь?

Шотан подумал, не намекнуть ли Оттовио, что можно закончить как предыдущий Готдуа, но решил, что это было бы неуместно. Впрочем судя по мрачному выражению лица, император сам задумался о чем-то подобном.

– Что значит четвертый горн? – спросил император.

– Конная атака происходит на четыре сигнала. Сначала кавалерия идет шагом, «сапог к сапогу». Затем горн трубит первый раз, и отряд переходит на рысь, постепенно разгоняясь. По второму сигналу всадники ускоряются, поднимаясь в «длинную» рысь. Третий горн, это приказ мчаться галопом. Когда труба зовет в четвертый раз, рыцари наклоняют копья и целятся в противников. Обычно это происходит за сорок-пятьдесят шагов до вражеского строя. Раньше нельзя, древко сохраняет гибкость и если опустить его слишком рано, наконечник станет мотаться, как ведьмина поварешка в котле. После этого прекратить атаку уже невозможно. Поэтому четвертый горн символизирует неизбежность. Когда он прозвучал, рыцарь или побеждает, или проигрывает, третьего не дано.

– Это интересно, – задумался Оттовио, сжав вязаный пояс с позолоченной пряжкой. – Я не знал. И ваши кавалеристы тоже не могут остановиться после четвертого горна?

Шотан скромно улыбнулся и лаконично ответил, чувствуя непривычную гордость, непривычную – потому что хвастался личными успехами перед, в сущности, мальчишкой.

– Мои – могут. Но у меня лучшая рота на восемь сторон света. Других таких нет.

– И вам приходилось… отменять напор?

– Бывало. Это хороший способ разогнать без лишних жертв противника, не крепкого духом. На самом деле открытая сшибка происходит не часто. Скорее даже редко. Обычно когда сходятся два отряда, хоть конные, хоть пешие, сразу видно, кто чего стоит. Слабейшая сторона отступает или начинает торговаться. Бой случается редко, а бой упорный, даже насмерть – и того реже.

– Вам приходилось биться таким образом?

– Да.

Сказав это, Шотан снова почувствовал мучительный укол в правой ноге. Конечность давно была восстановлена лучшими лекарями-волшебниками, кости срощены, шрамы заглажены. Это стоило юному виконту всего: конь, доспехи, даже нательный символ Пантократора из дешевой меди – подарок матери – и двое верных слуг, которых Шотан продал более состоятельным кавалеристам. Маги свое дело выполнили отменно. Но стоило вспомнить о давнем деле, как боль вернулась, будто лишь вчера мужицкая дубина обрушилась на бедро юного самоуверенного рыцаря, разом избавляя и от юности, и от самоуверенности.

Оттовио опустил голову, глядя в песок.

– Быть может, я смогу как-то разнообразить ваше учение, – скромно предположил Шотан.

– Каким образом? – рассеянно спросил император, продолжая думать о своем.

– С помощью этого нехитрого инструмента, – Шотан продемонстрировал меч, с которым явился, странное оружие, какого Оттовио прежде не видал.

У меча имелись очень длинная рукоять и простая гарда в виде креста, лишенная колец и крюков. Она продолжались листовидным клинком без дол, непривычно коротким относительно рукояти. Казалось, кто-то попробовал совместить «галерный» меч, лопату и весло. Оставалось решительно непонятно, для чего можно использовать эту штуку.

– Какое удивительное… приспособление, – скривил губы Оттовио.

– Очень практичное, – сказал Шотан. – Он короче «галерного» меча, клинок той же длины, что и рукоять, но вес и баланс полностью соответствуют настоящему.

– Тогда почему бы не воспользоваться нормальным оружием?

– Здесь форма клинка способствует точному пониманию, как не бить плашмя, а это бич хозяев длинных мечей. С этим вы быстрее научитесь правильно рубить. Кроме того, полезно иметь при себе смертельно опасное оружие, выглядящее нелепо и безобидно. Я знавал мастеров, которые в поисках драки выходили на улицу лишь с деревянным мечом или тесаком, а то и обычной палкой. Они казались слабыми, но те, кто этим бессилием соблазнялся, потом были крайне удивлены.

– Хм-м-м… – Оттовио все еще смотрел на «весло» скептически. – Скажу прямо, кажется, мечи увлекают меня еще меньше коней.

Шотан отметил про себя, что речь молодого человека улучшилась, стала… богаче, что ли. Вот, что значит несколько дней непринужденного общения с правильным человеком. Все-таки эта Биэль… ах, какая женщина! Какая у нее прекрасная кожа, чистая, гладкая, удивительной текстуры. Идеальный материал, разрез на таком идет скульптурно четкий, а шрамы получаются ровными и тонкими, как прорисованные тушью.

Вслух же граф вымолвил:

– И я позволю заметить: напрасно. Большой меч сам по себе хорош. Он пригоден для поля, тесной улицы и даже шаткой палубы. Овладев этим оружием, боец дальше без усилий сможет биться шестом, «городским» копьем или мечом покороче и полегче. Помимо этого регулярные занятия делают мышцы плотными и округлыми, позволяют долгие годы сохранять телесную крепость. У тех, кто правильно упражняется с ним, всегда здоровые суставы, таких мастеров обходит бич стариков – больная поясница. И адепты длинного клинка никогда не жалуются на мужское бессилие.

Шотан опустил меч и развернул рукоятью к императору.

Возьмите, – попросил граф. – Возьмите крепче. Почувствуйте его силу.

Оттовио не сдержал легкую гримасу пренебрежения, но руку протянул. Горцы из охраны ощутимо напряглись, более по привычке, нежели в силу настоящей опасности.

– Представьте, сколько труда было вложено в сие творение, – с мягкой улыбкой сказал Шотан, и вид у него был такой, будто сейчас граф находился мыслями в совершенно ином месте, далеко отсюда.

– Сначала горные мастера разведали жилы с лучшим железом и добыли его из утробы Столпов. Ведь только там водится лучший металл в Ойкумене. Зачастую рудокопам приходилось биться с демонами и тварями, которых все еще можно встретить глубоко под землей. Затем крупицы драгоценного металла были расплавлены и превращены в слитки стали. Их опалял жар доменных печей, в которых пылала частица адского пламени, их плющили водяные молоты, куя основу для будущего меча. А затем лучшие кузнецы, которые берут в оплату лишь золото, превратили железную полосу в настоящий клинок. Они закалили его, придав алмазную твердость и в то же время сохранив гибкость. Затем шлифовальщики отполировали меч до такой степени, что в него можно смотреть, как в зеркало.

Оттовио поднял клинок с видом, будто и в самом деле почувствовал удивительную силу мастерского труда, заключенного в металле.

– В этом орудии сплавлены богатство и мощь, – продолжил Шотан. – Труд множества людей, чье мастерство оттачивалось десятилетиями. Надежды и гордость за бесскверную работу. И эта сила теперь принадлежит лишь Вам. Только Вам.

Оттовио взял тренировочный меч крепче и поднял вертикально, зацепив полированной плоскостью неяркий луч полуденного солнца. Негромко и почти робко сказал, больше попросил, как восьмой сын, а не как Император:

– Научите меня.

Шотан отступил на шаг и склонился со словами:

– Почту за честь, Ваше Императорское Величество.

* * *

– Славно, – повторил Шотан, жмурясь, будто хорек, укравший с господского стола мясо.

– А теперь, достопочтенные, – потер ладони Курцио. – Позвольте мне предложить вам на рассмотрение еще одну идею.

– Вы живем в удивительные времена, – по-прежнему брюзгливо буркнул Вартенслебен. Курцио сдержал улыбку, наблюдая, как желчный старик пытается не выказывать телесную хворь.

– Да, в интересные времена. Полезные идеи множатся, как бурьян в не возделанном поле.

– Это хорошая затея, – очень серьезно вымолвил Курцио, и злобный старик замолчал.

– Какая же? – вопросил Шотан, все еще улыбаясь.

– Императору нужны спутники.

– У императора уже есть спутники, – сразу вступил в оппозицию герцог. – Это мы!

– Безусловно, – сразу же согласился Курцио. – Безупречные, лучшие из лучших! И следует приложить усилия, чтобы так осталось в дальнейшем. Но ему нужна боевая свита.

– Э-э-э… – пробурчал Вартенслебен. – Уж не гетайров ли вы имеете в виду?

– Именно, – склонил голову Курцио.

– О чем речь? – спросил Шотан. – Я помню, это что-то из древней истории, но мое образование было… довольно-таки обрывочным.

– Молодые дворяне, которые станут товарищами Его Величества, особыми порученцами, телохранителями и так далее, – Курцио заметил брезгливую гримасу на лице Шотана и уточнил. – Худородные и нищие, разумеется. Те, кому совершенно нечего ждать в нынешних обстоятельствах. Те, кто может получить что-то лишь из рук Императора. Конечно, мы тщательно подберем их, собрав на каждого…

Курцио пошевелил пальцами, пытаясь вспомнить, есть ли в материковых диалектах аналог слову «досье».

– Мы поняли, – Вартенслебен ответил и за себя, и за графа. – Мальчишки должны понимать, что их верность делится пополам.

– Да.

Шотан провел кончиками пальцев по лицу, поправив непослушный локон.

– Гетайры… – повторил он, будто дегустируя слово на вкус. – Личный топор Императора, который не подчиняется Регентскому Совету. Точнее может не подчиниться… Это будет непросто. Вашим… – граф отчетливо выделил это слово, обращаясь к Курцио. – Не понравится.

– Не понравилось бы, набирай мы юношей из семей высоких бономов и тем более приматоров. Это истолковали бы как покушение на исключительное представительство Совета, желание перетащить на свою сторону знать Мильвесса. А худородная голытьба никому не интересна.

Вартенслебен усмехнулся, и не по-стариковски крепкие зубы щелкнули, словно клыки гиены.

– А тем временем их станут обучать опытные воины из роты любезного капитана? – уточнил герцог. – Те, что даже из паршивого крестьянина за считанные месяцы сделают неплохого воина?

– Именно, – усмехнулся Курцио. – Дешевая беспутная молодежь и наемники. Что может быть скучнее и безобиднее?

Три дворянина молча улыбались друг другу, и от этих улыбок опытного физиономиста бросило бы в дрожь. Но свидетелей у разговора не имелось, так что дрожать было некому.

_________________________

Надо сказать, что Шотан ни разу не лукавит. Классический двуручный меч действительно прекрасный снаряд ОФП и дает хорошую базу для использования другого оружия. Потому он и был в ходу до XVII столетия включительно, несмотря на то, что уже наступил век шпаги.

Про суставы – тоже истинная правда, я был знаком с человеком, который вполне успешно купировал проблемы поясницы, упражняясь с монтанте.

Глава 11

Глава 11

– Забирайте телегу, – полупредложил, полуприказал браконьер. – Кромсать побитого будете на ходу.

– В тележной тряске я его выпотрошу, – со злостью огрызнулась Хель, накладывая бретеру повязку в виде льняного мешочка с кровоостанавливающим травяным сбором внутри.

– Надо бежать, – повторил Марьядек. – К полудню весть долетит до графского замка. К вечеру по нашим следам бросится вся округа. Если до завтрашнего утра не перейдем границу, можно сразу повеситься всей компанией на одном суку. Так что берите телегу.

– А трофейные лошади? – проявила неожиданную мародерскую смекалку Гамилла. Впрочем, от нее это слышать было как раз нормально, дворянка хорошо понимала ценность боевых коней.

– Нельзя, – отрезал практичный и явно повидавший изнанку жизни браконьер. – Они нам не по карману, сразу видно. Значит украли. И опять веревка на суку.

Гамилла витиевато и совсем не по-женски выругалась. Грималь молча помогал Елене. Слуги мертвецов поспешно разбегались, судя по всему, заодно растаскивая хозяйское добро. Кричали женщины, впрочем, не заходя на площадь.

– Да быстрее же! – рявкнул Марьядек. – Пока наши рожи не запомнили! – он с тоской глянул на костыль, оценивая его как хорошую примету.

Все развивалось сумбурно и суетливо, у Артиго имелись неплохие шансы убежать повторно, но мальчишка впал в прострацию и просто лежал на деревянной ступеньке у конюшни, пока его не подобрал Кадфаль.

– Идем, парень, – сумрачно вымолвил здоровенный искупитель, рядом с которым Артиго казался лилипутом. – Наворотил ты сегодня дел.

Ребенок опять разрыдался, тихонько и с безнадежной тоской. Наверное, Артиго можно было понять, с его точки зрения плохие люди только что разбили вдребезги мечту вернуться к привычной жизни с почтением окружающих, слугами, тончайшими простынями. Выдернули обратно к холоду, трясучему седлу, грязной одежде и воронам в котле. Но понять его никто не стремился. Точнее единственный человек, способный на это, сейчас глухо стонал под руками Хель.

– А я д-д-думал, б-б-бретеры стра-а-ашнее, – прозаикался Гаваль, обнаружив неплохую соображалку. Чтобы понять суть занятий грязного и небритого Раньяна следовало более-менее разбираться в городской жизни, а также уметь делать логические выводы.

– Потому что ты дурень, – приговорила арбалетчица, помогая уложить раненого в телеге. – Поединок двое на одного – верная смерть даже для очень хорошего бойца. Отбиться от трех могут лишь великие мастера. Этот уложил пятерых доспешных еще до нашего появления и остался на ногах.

Она поправила безвольную руку бретера и тихо закончила:

– Не седой.

Короткая фраза прозвучала загадочно для окружающих, но Елена сразу поняла ход мыслей арбалетчицы, точнее подумала, что верно поняла. Не седой – значит не Лунный Жнец, который уже в годах. Надо полагать, Гамилла сообразила, кто обязан ей вовремя сделанным выстрелом. Возможно, у этого понимания будут какие-то последствия, однако наступят они не сию минуту, так что Елена запретила себе об этом думать.

Уходили из городка бортников и плотников быстро, шумно, непрофессионально, как табор, а не компания опасных заговорщиков, ловко заметающих следы. Но все же ушли, вроде бы даже без соглядатаев на хвосте. Трофеи бросили, только Грималь и Марьядек обрезали пару кошелей с поясов убитых, оставалось надеяться, что среди медяков найдется хоть малость серебра. Елена заштопала Раньяна прямо на ходу, остановив кровь и наложив повязки, но бретер впал в беспамятство и, если судить по елениному опыту, вышел из строя, по меньшей мере, на пару недель. Так и поехал дальше в телеге на пару с Артиго.

– Почему не сбежал? – коротко спросила Елена у Марьядека, который с мрачным ожесточением работал костылем.

– Сбегу, – отозвался браконьер. – Слишком вы резкие и опасные, сами лезете в петлю и других тащите. Но сбегу потом. А сейчас уходить всем надо. Разбирать не будут.

Горец умолчал о том, кто и что не разберет, и так было ясно.

Двигались быстро и без фонарей, стараясь не привлекать внимания и уйти как можно дальше еще до восхода. Карт, разумеется, не было, однако судя по каменным столбам указателей, шансы быстро выйти за пределы графства имелись. Конечно, это не отменяло преследования, но сильно его осложняло.

Пантин, кажется, незаметно ослабил боль, терзавшую Раньяна, однако тем и ограничился, всю медицинскую часть пришлось решать Елене. Лошади остались без ночного отдыха и теперь должны были снова тащить поклажу. Раньян время от времени приходил в себя и порывался идти своим ходом, и Елена испытывала регулярное желание дать ему в лоб, благо нынешнее состояние великого фехтовальщика это вполне позволило бы. Гаваль молчал и боялся, кажется, даже собственной тени. Гамилла тоже словами не разбрасывалась, вместе с менестрелем они образовали странную пару, в которой каждый из членов терпеть не мог другого, но вынужденно за него держался. Видимо арбалетчица все же рассчитывала на долю от будущих доходов работника творческого труда.

Елена мучилась от недосыпа и, проверяя на редких привалах состояние раненого, думала – а на кой хрен им, собственно, сдался Пантин? Какой прок от воина-мага, который не колдует и не воюет?.. Ну, почти не колдует. От мысли, что сейчас к общей усталости еще прибавилось бы недомогание, становилось дурно.

Но все равно, мог бы и еще помочь!

Так они шли ночь и все утро под светом уже не луны, а бледного солнца. Вокруг тянулись жиденькие леса, укомплектованные деревцами, которые больше напоминали кустарники. Судя по дымам, неподалеку располагались редкие очаги жизни, но деревеньки пока не встречались. Было тепло и непривычно сухо, впрочем, за спинами, в северной стороне поднималась нездоровая хмарь. Как авторитетно сообщил Марьядек, тонкая серая полоса на горизонте к вечеру превратится в дождь, а на следующий день, скорее всего, жахнет настоящая вьюга с мокрым снегом. Может даже раньше. Новость, которая прежде вызвала бы всеобщее уныние, теперь оказалась воспринята с энтузиазмом и надеждой – скорее бы! Непогода – лучший друг беглеца.

Дорога была совершенно пуста, преследователи то ли отстали, то ли пошли другим путем, так что пока все развивалось более-менее удачно. Даже серый от усталости Марьядек чуть расслабился. А затем путники увидели уже знакомые повозки циркачей. Те, надо полагать, тоже шли всю ночь, а сейчас разбили привал на полянке метрах в пятидесяти от дороги, так, чтобы и поодаль, и в случае чего – дождь, например – можно было вернуться на тракт, не слишком далеко толкая повозки по грязи. Костерок дымил, мулы грустно сунули морды в тощие мешки с кормом. У костерка с печальным видом сидел клоун и жарил на тонком прутике что-то исчезающе малое, кажется хлебную корочку.

Марьядек тихо выругался, дернув головой назад. Там, на горизонте, появилась россыпь мелких точек с ярким пятнышком, больше всего похожим на прапор. Раньян неразборчиво что-то пробормотал и снова потерял сознание. Гаваль явственно затосковал. Искупители как-то разом подобрались. А Елена снова ощутила на себе скользящие взгляды, как накануне, после стремительного ухода Раньяна.

Хотелось наорать на всех в полный голос, что-нибудь вроде «какого хрена?! я в гробу видала всех вас и этого мелкого недоумка! я хотела лишь найти нового фехтмейстера и уйти подальше от столицы! нечего на меня пялиться, спасайся, кто может!». Более того, Елена отчетливо поняла, что ей по большому счету ничто не мешает прямо сейчас сорваться и сбежать. Дорожный мешок на плече, нож на поясе, меч за спиной. Дешевенький, конечно, фактически обычный тесак, выкованный рядовым кузнецом из мягкого железа, но все же клинок. И главное – тубус, в котором хранится цеховая грамота, последний дар Флессы. С ним в любом городе можно заниматься медицинской и аптекарской практикой.