Текст книги "Дворянство Том 1 (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Кстати, ведь искупители следуют за Еленой, скорее всего и теперь пойдут, то есть два суровых телохранителя уберегут от неприятностей. Так, спрашивается, что ей искать в сомнительной компании, которая все равно обречена?

По ходу этих раздумий в голове отчетливо, ясно сформировался простой вопрос: а не пошли бы вы все?..

Нет, ну, в самом деле?..

Взгляды становились настойчивее. Артиго снова начал всхлипывать. Раньян бредил, кажется, рана все-таки воспалилась. Гаваль шептал молитвы. Елена затравленно оглянулась, понимая, что ей снова приходится выбирать. Поймала взгляд Пантина, ничего не выражающих бельм грязно-серого цвета. О чем думал воин-маг, оставалось непонятным, но выглядел пятисотлетний хрен задумчиво, причем как-то по-особенному задумчиво, будто естествоиспытатель или психолог, ведущий экспериментальные наблюдения.

«Мать. Вашу» – раздельно и выразительно подумала Елена.

– Что делать то будем? – негромко спросил как бы в пустоту Марьядек. Никто ему не ответил.

Они прошли еще немного, Елена снова оглянулась и увидела, что точки приблизились. Кто бы ни шел по дороге за беглецами, преследователи не очень спешили. Кто знает, быть может, это и не по их души? Очень хотелось надеяться, но здравый смысл глумливо подсказывал: по ваши, конечно, чьи еще то?

– Туда, – показала Елена в сторону циркачей. Она и сама не смогла бы внятно разъяснить, почему решила именно так. Вероятно, подсознание пришло к выводу, что просто бежать бессмысленно – рано или поздно догонят. А тут хоть какое-то разнообразие.

Когда стало ясно, что довольно большая компания идет на сближение, клоун подобрался и что-то негромко сказал, обращаясь к невидимой спутнице. та не заставила себя ждать, выйдя из-за телеги. Судя по ведерку в руках, девушка смазывала тележные оси. Елена подняла вверх пустые ладони, демонстрируя, что не ищет драки, вышла вперед. Все приняли это как должное, вызвав у лекарки новый приступ злобы. Нашли, мать их, переговорщицу и дипломата…

– День добрый! – приветствовала она циркачей, стараясь, чтобы звучало это как можно увереннее и непринужденнее.

– И вам того же, – хмуро отозвался клоун. Девушка рядом с ним поставила ведерко на землю и молча вытерла рукавом лицо. Затем тоже приветствовала внезапных гостей, очень сдержанно, на грани открытого недружелюбия.

Елена представилась, в очередной раз сменив имя, теперь она себя назвала Сириоль, то есть «Веселая» в смысле «развлекающая». Клоун оказался Кимуцем, имя показалось Елене странно и смутно знакомым, но лекарка так и не вспомнила, где уже слышала его. Кимуц имел вид человека, разочарованного в жизни до степени философского смирения и дзена. При взгляде на Кимуца сразу вспоминался депрессивный ослик Иа из старого мультфильма. Еще клоун явно пил, много и с душой, пагубная страсть отразилась на лице и в пожелтевших белках глаз. Как лекарь, Елена посоветовала бы отсутствующим родственникам начинать откладывать на похороны. Теперь было ясно, почему Кимуц одет как перед выступлением, похоже, у него попросту не имелось другого платья, наверняка пропил.

Светловолосая и коротко стриженая акробатка по имени Жоакина была молодой, гибкой и одета в мужской костюм из хорошего, хоть и потрепанного сукна с чулками вместо штанов. В других обстоятельствах Елена посмотрела бы на нее с определенным интересом, но сейчас голова была занята иными вещами. Циркачка показалась бы очень миленькой, если не присматриваться к глазам. У девушки был тяжелый и холодный взгляд человека, который с ранних лет приучен бороться за жизнь, не верит в доброту и знает – дороже всего обходится то, что вроде бы предлагают даром.

Повисла нездоровая пауза. Все представились и пытались понять, что сейчас делать. Бродячая труппа явно опасалась пришельцев, Елена не могла даже сформулировать какую-нибудь просьбу, а прочие ждали от нее чуда. за исключением разве что Пантина, который по-прежнему казался сторонним наблюдателем, совершенно чуждым процессу.

– А мы тут странствуем, – наконец выдавила Елена, снова разводя руками.

– Ну да… – согласилась после некоторого раздумья Жоакина. – Мы тоже.

Елена поглядела на солнце, чуть прищурившись, и выдала новую фразу:

– Плохие времена для заработка. Скудные.

Ей до смерти хотелось оглянуться и посмотреть на далеких преследователей, убедиться, что те и в самом деле далеко. Но женщина точно знала, что не нужно столь откровенно показывать испуг. Хотя, судя по косым взглядам цирковых, еленины спутники таки оглядывались и спалили всю интригу.

– Это верно, – согласилась, наконец, Жоакина. Голос у нее был грубоват, как у человека, которому приходится часто и громко орать, но в целом довольно приятный, с каким-то тягучим акцентом. Казалось, что в уши льют горьковатый мед.

– А у вас людей маловато, – Елена демонстративно посмотрела на фургоны, слишком большие для крошечной труппы из двух человек.

Ее, судя по всему, поняли неверно. Циркачи сразу подобрались, акробатка, словно невзначай присела, взявшись за ведерко, Кимуц отступил на шаг, озираясь в поисках чего-нибудь потяжелее.

– Нет-нет! – заторопилась Елена. – Мы не грабители! Мы… это…

«Твою мать! Твою мать!!! ДА ТВОЮ ЖЕ …!!!..»

– Мы, как и вы, – она импровизировала на лету, понимая, что терять в общем то нечего, остается лишь положиться на волю случая и удачу. – Ходим, бродим, даем представления.

– А-а-а… – неопределенно отозвалась Жоакина, глядя за спину Елене.

Женщины помолчали. Клоун малость расслабился, поняв, что бить и грабить не собираются. Неизвестность жгла спину, но Елена оборачиваться не стала. Пауза затягивалась, с одной стороны лекарка знала, что в сложных переговорах кто первый нарушает долгое молчание, тот ставит себя в заведомо невыгодное положение. С другой стороны неизвестное количество неизвестных всадников в тылу сильно подогревали седалище.

А может вас поубивать без изысков, неожиданно подумалось Елене. Мысль была удивительно трезвой, здравой и холодной, как могильная плита под осенним дождем. Еще пару месяцев назад ничего подобного женщине в голову не могло прийти, но пару месяцев назад она и не знала как хрустят кости черепа под молотком, какова на вкус человеческая кровь.

Нет, если подумать… ей даже не придется взывать о помощи, знаний Чертежника вполне хватит, чтобы убрать цирковых ножом быстро и относительно чисто. Трупы закинуть подальше, самим расположиться у фургонов, словно так и нужно. Две больших повозки, в самый раз для такой компании, подозрений не вызовет. Главное, чтобы крови осталось поменьше.

Елена смотрела на Жоакину и чувствовала, как рука в незаметном и безобидном жесте, легко, словно перышко, ползет к широкому поясу. Суставы двигались мягко, как смазанные, лишь, когда пальцы коснулись деревянных накладок рукояти ножа, Елена опомнилась, мотнула головой, будто стряхивая воду с коротко и неровно стриженых волос.

Нельзя… так нельзя.

– И чем занимаетесь? – спросила Жоакина, всем видом демонстрируя внезапно проснувшийся интерес.

Елене показалось, что в глазах акробатки на долю секунды мелькнула искорка не иллюзорного страха. Могло ли так быть, что циркачка угадала темные намерения встречной женщины? Бродячие исполнители многое видят, общаются с разными встречными, им положено разбираться в людях и читать на лицах отражение потаенных мыслей.

За спиной шумно выдохнул кто-то, кажется, Грималь. Негромко заржала уставшая лошадь, всхлипнул Артиго.

– Мы… – Елена задумалась, как могла бы зарабатывать на жизнь разношерстная компания. – Разным занимаемся. Вот он… – она неопределенно махнула рукой. – Менестрель. Поет фривольные песенки о любви. И героизме. С хорошим или трагическим концом. Еще у нас есть… боец. Устраивает показательные выступления, красиво машет клинком. Только… – Елену несло по волнам фантазии, как дырявую лодку, поймавшую бурю в единственный драный парус. – Его сильно побили.

Против ожиданий Жоакина вдруг понимающе кивнула со словами:

– На благородных нарвался?

– Хуже, – покачала головой Елена, тут же проклиная себя за длинный язык и стараясь на ходу придумать, что может быть хуже. – Решил щегольнуть перед… заезжим фехтмейстером. Из братства.

– О-о-о… – дружно и с вроде бы искренней жалостью переглянулись клоун и акробатка. – Это глупо. Неосторожно.

– Да вообще дурачок, – искренне согласилась Елена. – Но ловкий и побили не до смерти. Отлежится и снова будет нам денежку зарабатывать.

– А кто у вас еще? – казалось, что циркачка балансирует между искренним недоверием и сомнением: а вдруг все же правда?

– Арбалетчица, – более уверенно стала «заплетать лапти» Елена, надеясь, что Гамилла не будет возмущаться, что ее, пусть низкородную, но все же дворянку записывают в презренную касту. – Сбивает на лету, что угодно.

И снова произошла заминка, Елена больше не сумела придумать никаких талантов для спутников. Все они могли в основном лишь бить-колотить и выглядели соответственно, как характерные актеры одной роли.

Характерные актеры…

Одной роли.

– Но вообще мы больше театральные, – выпалила женщина.

– Чего?..

– Театр, говорю! – Елена постаралась вложить в голос максимум добродушного превосходства, которого, разумеется, не чувствовала. – Хотим вот пьесу поставить, отрепетируем пока зима-холода, а весной чесанем по большим городам и ремесленным ярмаркам.

– Пьеса, – повторила, хмурясь, Жоакина и задала естественный вопрос. – А где ваш реквизит?

– Так нет его, – искренне вздохнула Елена, разводя руками. – Потеряли. Шли через горы, там буря, мороз такой ударил, что пришлось все пожечь в костре. А то замерзли бы. Потому к вам и подошли, у вас вроде что-то есть, может, объединимся?

– Вы чего, шли через перевал? – вылупился клоун, отвесив челюсть.

– Да, – Елена торопилась обрастить сымпровизированную задумку мелкими деталями, чтобы та выглядела хоть самую малость правдоподобно. – На востоке все… неспокойно, шумят, бузят. Хотели побыстрее оттуда уйти, а то ведь, – тут она вспомнила недавнюю ремарку Гамиллы. – Где люди с оружием, там легко сыграть даром, может и доплачивать приходится.

– Это да, – вздохнул Кимуц которому, судя по всему, такой опыт не был чужд.

– А какую пьесу вы ставили? – скепсис не покидал Жоакину, а Елена чувствовала, как у нее зудит спина под взглядами сокомандников. Снова мелькнула мысль: а может не тратить время? Каждая минута бесплодного разговора это минута, которая не потрачена для заметания следов и уборки тел.

– Пьеса! – провозгласила Елена, хлопая в ладоши. – Удивительная, невероятная, уникальная, прелестная пьеса! Представление, какого еще не видел мир!

В это мгновение она вспомнила «Мулен Руж» и карлика Лотрека, который в начале фильма примерно так же анонсировал красавчику Макгрегору авангардно-революционную пьесу под названием «Феерия». Но здесь такой фокус не прошел бы, требовалось нечто иное.

Забавно, подумала она. Предыдущий год Елене казалось, что Ойкумена день за днем перемалывает ее сознание, растворяя душу девушки индустриального мира до полного превращения в местную. А теперь наоборот, она регулярно чувствовала себя пассажиром субмарины, который смотрит на чужой мир через толстый иллюминатор.

Одна лишь проблема – иллюминатор только в ее голове, а мир способен убить одним касанием.

– Э-э-э… чего-то не верится, – скептически протянул Кимуц и осекся, бросив косой взгляд на Жоакину с видом, дескать, прошу прощения, забежал вперед начальства.

– С такой труппой – легко! – провозгласила Елена, повернувшись и обводя спутников широким жестом. В других обстоятельствах она не удержалась бы от улыбки, глядя как соратники пытаются изобразить актеров, каждый в меру своего представления, за исключением Марьядека. Браконьер, похоже, не понял о чем речь и просто глядел исподлобья. Точки приблизились, это явно были всадники под прапором, десятка полтора. Их вид категорически подогревал вдохновение, а также уколол Елену предположением: а если это давешний барон?.. Он же их узнает и никакие сказки про театр не пройдут. Это еще при условии, что все удастся.

М-мать… Или «Ynfelltitharfymhenasaithcenedlaethauohynafiaidadisgynyddion!!!» если по-местному.

– Мы долго вынашивали идею, совсем как мать дитя, но теперь мир ее увидит и содрогнется от восторга, – вдохновенно импровизировала Елена.

– О чем же эта пьеса? – задумчиво спросила Жоакина.

– О жизни, смерти и, конечно же, о любви, – нашлась Елена, у которой в голове намертво заклинило все, что касалось искусства. Казалось, беспроигрышный вариант – бери да пересказывай, например, «Ромео и Джульетту», но для этого требовалось сесть, вспомнить, записать на цере хотя бы общие тезисы. А с ходу ничего не вспоминалось.

– Это понятно, – качнула головой акробатка. – Но что за история?

– Она будет о…

Елена снова ощутила себя персонажем из «Мулен Руж», которому нужно мгновенно сымпровизировать нечто великое перед герцогом. Только ставка выше, герцог, во всяком случае, не мог убить комедиантов, а здесь провал означал неминуемую гибель. Как же неприятно было оказатьсясебя центром переговорного процесса, человеком от которого ждут чего-то решающего, ответственного.

– О…

Пауза затягивалась, Елена видела, как и без того не слишком доброжелательный взгляд акробатки подернулся ледком безразличия. Кажется, ничего не вышло.

– А кто смотрит ваши представления? – выпалила она в отчаянной попытке выиграть немного времени, хотя бы полминутки.

– Чего?

– Ну, кто смотрит, кто платит? Мужчины, женщины, дети? Торговцы, крестьяне?

Цирковые переглянулись в некотором замешательстве, затем дружно уставились на самопровозглашенного работника творческого труда.

– А тебе это к чему? – подозрительно спросил клоун.

– Я расскажу историю под… – Елена чуть было не сказала «аудиторию» по-русски, важно задрала нос. – Публику.

– Ну-у-у… – Кимуц почесал обширную лысину, морща лоб. – Так то и не сказать сразу.

Что же делать, напряженно думала Елена. Что же делать… ну хоть полчасика посидеть, вспомнить, раскидать по актам…

– По большей части мужичье, – акробатка говорила быстро и четко, вот у кого мысль и слово явно шли рука об руку. – Они же и деньги кидают в шляпу. Но если жалобная история о покаянии, то и бабы, случается, дают монетки. Или хотя бы провизию.

– А дворяне всякие? – Елена понимала, что почти загнана в угол, но все таки пыталась лавировать до последнего. Слишком уж ярким казался прапор всадников. – Богачи?

– Ты чего, – девушка посмотрела на лекарку едва ли не с жалостью. – Откуда у нас такая публика? тут на одних декорациях разорились бы.

– Богатеи разные, им просто размалеванную тряпку не покажешь, – поддакнул Кимуц. – Этим чтобы красиво надо.

– Исправим, – подняла уверенно ладонь Елена. – Заинтересуем и привлечем! Изящными декорациями в здоровом минимализме.

– Это как? – во взгляде акробатки сомнение по-прежнему боролось с чем-то еще… Чем-то непонятным, несчитываемым для Елены.

Лекарка и по совместительству самозваный продюсер глянула на собеседницу, отметила то, чего раньше не замечала. Все еще красивое, но явно не раз штопаное платье, Ровные стежки, в которых ясно читалась мучительная попытка совместить красоту, прочность и экономию дорогих ниток. Тени под глазами акробатки, первые морщинки в уголках губ. Прическу, явно рожденную попыткой сделать красиво овечьими ножницами над тазом с водой.

Она ведь такая же, как я, подумалось Елене. Да, между нами пропасть, но как мы все-таки похожи… Ее жизнь – постоянное балансирование на грани выживания. Регулярный холод, частое недоедание. Боль в уставшем теле, ноющие суставы, растянутые мышцы. Монетка к монетке, худой кошелек. Вечное опасение, что кто-нибудь обидит, а то и ограбит или просто убьет, ведь дорога всегда опасна. Ответственность за толстого пьяницу, отекшего из-за больных почек, регулярные мысли: а не послать ли все это в задницу? Но притом опасение: а что я буду делать, что я умею, кто мне будет рад?

Теперь Елена отчетливо понимала, что второй эмоцией во взгляде Жоакины была надежда. Нелепая, смешная для самой акробатки, но все-таки надежда. И тут продюсера ударило, как молотком по голове. Мысль была короткой, простой и яркой, словно удар молнии. Бредовой, не отнять. Однако… ничего лучше она сейчас придумать не могла, и терять было уже нечего.

– Итак… – Елена подняла руки в драматическом жесте. – Ночь. Тьма. Зловещая музыка…

Елена строго посмотрела на Гаваля и спросила:

– У нас будет зловещая музыка?

Менестрель часто закивал, показывая свой маленький инструмент. В доказательство музыкальных талантов он быстро перебрал металлические пластинки, извлекая из деревяшки довольно громкую и зловещую мелодию, похожую чем-то на «Лакримозу» Бетховена. Или Моцарта? Хотя неважно!

– Зловещая музыка, – повторила Елена, делая пару шагов в сторону, будто освобождая невидимую сцену, резко повернулась к аудитории, подняв указательный палец в требовании тишины и внимания.

– Появляется человек. Он велик и силен. Черты лица его суровы, в них чувствуется Зло.

Елена посмотрела на Кимуца и деловито спросила:

– У вас есть грим? Чтобы на лице прям читалось Зло?

– Ну-у-у… – осторожно протянул клоун. – Так-то можно придумать… – он провел широкими ладонями по испитой физиономии. – Для начала тени сажей оттенить… Ну да, придумаем, ежели надо.

– А силу сделаем накладками в рукава, чтобы плечи казались широкими, – подсказала Гамилла, которая то ли вошла во вкус, то ли поняла, что сказительница в отчаянном положении, нуждается в хоть какой-то помощи.

– Вот именно, – значительно согласилась Елена. – Этот зловещий человек с печатью Зла на злом лице уходит в город. Он ищет… Ищет человека.

– Человек ищет человека, – повторила акробатка, которую, судя по всему, не очень впечатлил концепт. – А зачем?

– Как зачем? – показательно удивилась Елена. – Чтобы убить, конечно.

– А… – осеклась Жоакина. – Ну да.

Сценаристка набрала побольше воздуха, готовясь предъявить кульминацию, и выпалила:

– И у него железный скелет!

– У кого? – не понял Кимуц.

– У злого человека. Ведь это выходец из ада, – замогильным голосом произнесла Елена. – На самом деле это демон, принявший вид человека. Он должен убить женщину, которой суждено…

Твою же судьбу, а что ей суждено? Они же попросту не поймут концепцию изменяемого будущего. А всадники ближе и ближе… Еще немного и можно будет уже рассмотреть физиономии, а также символику флажка.

– Суждено родить Посланника! – провозгласила Елена, чувствуя себя то ли гением, то ли клиническим идиотом, и заторопилась развить идею, пока не прервали. – Посланник, конечно, суть воплощенное дыхание Пантократора, но рождается человеком, от мамы и папы.

– А это, значит, мать? – уточнила акробатка. – Которая должна родить Посланника?

– Да!

– Пророка тогда уж, – неожиданно подсказал Кадфаль.

– Действительно, – без колебаний согласилась Елена. – Казалось бы, несчастная обречена… За ней по пятам идет чудовище в людском обличье, но человеку лишь подобное.

– С железным скелетом, – повторила Жоакина, глядя куда-то вверх, будто представляя воочию чудовище, созданное памятью и фантазией Елены.

– Да! Оно знает имя жертвы и убивает всех женщин, отзывающихся на него. Но вот, когда зло готово торжествовать…

Елена сделал драматическую паузу, в которую залез Гаваль, суетливо обещающий:

– Да-да, я уже знаю, что здесь подойдет! Это будет «Лист увядший», но я уберу нотки радости, сделаю мелодию более тягучей, чтобы помрачнее было, и…

Гамилла без стеснения припечатала ему рот крепкой ладонью.

– И у женщины оказывается защитник! – буквально провыла Елена, изо всех сил надеясь, что это выглядит достаточно внушительно. – Он богобоязненный, хоть и бедный, ловаг, которому было видение. Или откровение. В общем, ему никто не верит, а он выходит на бой, чтобы защитить Пророка.

– Но ведь у демона железный скелет, – напомнил Кимуц.

– Именно! Ловаг обречен в бою с нечестивым отродьем! Чтобы убить дьявольское создание, необходимо оружие ангелов, обычный меч бессилен.

Елена искренне надеялась, что, скача по минному полю религиозности, не наступит на какой-нибудь канон.

– Но вера ловага истинна и глубока, он…

Елена замолкла, лихорадочно вспоминая, что церковь говорит о плотских отношениях. Вроде бы ничто не препятствовало тому, чтобы Пророк имел какую-то любовную связь, какая-то пара из Посланника и Пророка даже образовала семью, однако женщина была не уверена.

– И он преисполнен восхищения перед дамой, – выкрутилась она.

– Платоническая любовь, это хорошо, – согласился Кадфаль. – Духоподъемно. А кому хочется, додумает остальное.

Елена чуть-чуть удивилась подобной терпимости и широкими рамками, высказанными человеком глубоко религиозным, почти что служителем культа, но удивление оставила при себе.

– И он погибает в неравной схватке, – закончила сценаристка.

– Ловаг? – кажется, Кимуца история таки увлекла.

– Ага. Хм-м-м… – Елена поморщилась, быстро прикидывая, чем заменить динамит и гидравлический пресс в отсутствие пороха и денег на дорогие декорации. – Обхватил чудовище покрепче и толкнул в печь, где плавился металл. Утащил с собой.

Ничего, Кэмерон не обидится на смешение двух частей, а тут можно и не дожить до приквела.

– В горн то есть? – уточнил Кимуц.

– Ну да, – поправилась женщина.

– Так актер же сгорит! Да и нет у нас горна, это что ж, в кузнице ставить пьесу?

– Не сгорит, – нежданно-негаданно вступил в беседу Грималь. – Одна лампа и светлая тряпка, а по ее краям красные лоскуты, как языки пламени.

Вот, что значит сметливый, хороший слуга, умилилась Елена. Вслух же сказала:

– Так и сделаем. Если правильно подсветить, свет будет отражаться, как в настоящем очаге. Остальное сделает фантазия публики.

– И победный марш! – не выдержал Гаваль.

– Нет! – отрезала Елена. – Грустная музыка, полная скорби. Ловаг же погиб, сражаясь за всех людей. Да, и волю Господню, конечно же. Все должны плакать и жалеть его. А вот потом, в завершающей сцене, можно и немного оптимизма добавить.

– Или так, – согласился Гаваль.

– А вдруг защитник не умер? – попробовал исказить творческий замысел Кимуц. – Ну, это… просто ранен? Публика любит хорошие концы.

– Нет, – снова отрубила Елена. – Хороший конец здесь это живая мать и спасение мира. Но для красивой истории кто-то должен умереть.

– Но мне нужна будет флейта, – опять вклинился Гаваль, которому понравилась идея играть не в кабаке, а на сцене. – У вас есть флейта?

– Есть, – машинально ответила цирковая начальница. – Дудка.

– Сойдет. Я буду играть на дудке, а кто-нибудь постучит на барабане, я покажу, как. Барабан задаст мотив, и духовой инструмент поведет настроение. Будет красиво.

– Я могу бить в барабан, – Гамилла подыгрывала, как могла.

– А кто же играет демона? – спросила Жоакина.

– Он, – Елена указала на Марьядека. Браконьер сохранил мрачно-злобное выражение на лице, лишь крепче взялся за костыль.

– А что, – почесал обвисшую складками шею Кимуц. – Хромой. Страшный. Настоящий выходец из ада.

– Хромой, – поморщилась Жоакина. – А как же неуязвимость?

– За эту ногу Темный ювелир держал его, когда выталкивал из ада, – пояснила Елена.

Марьядек помолчал немного, зловеще выставив громадный нос, а после неожиданно согласился:

– А чего бы и нет. Только скажите, чего делать.

– Мне нужна будет цера, хотя, конечно, бумага лучше. Но сойдет и цера, – закруглилась Елена. Она отрывочно помнила, что вроде местный театр поощрял импровизацию, поэтому ни одно представление не было похоже на предшествующие, это хорошо, избавит от подробной росписи ролей, тем более, что наверняка не все в компании умеют читать.

– Мне хватит пары дней, чтобы накидать общий план с тремя актами… или пятью. И можно репетировать. Неделя – и у нас будет хорошая пьеса. Если двигаться быстро, дней через десять выйдем на большую равнину, там можно пройтись по городам и обкатать представление. А потом уже идти в хлебные места где много людей.

Жоакина бросила долгий взгляд на всадников, затем на компанию, уставшую, вымотанную, злую, и стало ясно (хотя Елена и так не особо на это рассчитывала), что обман явно не удался. Акробатка пусть и была молодой, пожалуй, младше Елены на пару лет, глупостью и наивной доверчивостью не страдала. В рассказку про бродячий театр она не поверила и на четвертинку фальшивого грошика. И пьесой про выходца из ада с железным скелетом не соблазнилась. А значит, все было напрасно и остается лишь проверить, удастся ли перебить нескольким пешим бойцам полтора десятка доспешных всадников. Может, конечно, Пантин все-таки вмешается, но вряд ли. Магический воин стоял наособицу с подчеркнуто безразличным видом. Возможно, его больше никто и не замечает кроме нее.

А тебе, коза критическая, не жить, решила Елена и мрачно улыбнулась окончательному решению. Просто не жить и все. Отправишься на тот свет передо мной.

В свете почти неминуемой и скорой гибели под топорами всадников мысль о том, чтобы пришить в общем постороннего и невиновного человека уже не вызывала отторжения. И в тот момент, когда Елена прикинула, как именно Жоакина получит укол в шею, циркачка сказала:

– Одной пьесы мало.

– Что? – рассеянно спросила сценаристка, коснувшись рукояти левой рукой.

– Одной пьесы мало, – раздельно повторила акробатка. – Надо чередовать. Еще есть что-будь?

Елена молча смотрела на девушку, стараясь переключить мозги из режима убийства обратно в опцию диалога, циркачка так же молча глядела на Елену. Казалось, что если напрячь слух, можно расслышать шум копыт приближавшейся кавалькады.

– Конечно, – криво улыбнулась Елена. – И много. Например, про рыцаря. Он был страшно изуродован в бою и носил, не снимая, доспехи с глухим шлемом. И еще потерял память, так что перестал узнавать жену и детей. А злой граф взял с него клятву повиновения. Рыцарь служил графу, искореняя преступность в городе, но со временем память к нему стала возвращаться. А клятва не позволяла вернуться к семье. Или… – Елена задумалась на мгновение и решила, что теперь можно, наконец. апеллировать к классике. – Повесть о любви юноши и девушки, которые рождены в домах, что бьются насмерть в старинной вражде.

«А ловко у меня получается!»

Фильм с ДиКаприо Елена помнила куда лучше литературного первоисточника, однако, помнится, киношники не слишком переврали содержание.

– Они встречаются на празднике и сначала не узнают друг друга. Потому что в масках. Они говорят меж собой, чувствуют симпатию, потом любовь, а затем оказывается, что их родители бономы, связанные кровной местью уж много лет.

– А тут будет счастливый конец? – встрял Кимуц.

– Нет, – честно пообещала Елена. – Все умерли. Красиво и очень печально.

– Это плохо, – кажется клоун искренне огорчился.

– Зато девушки и матроны будут плакать навзрыд, – пообещала Елена. – И рассказывать подругам, что их сердца разбились в финале. Затем другие, те, кто пьесу еще не смотрел, потащат мужей и отцов на представление. Ни один мужчина свою женщину просто так одну в театре не оставит, то есть у нас будет два зрителя вместо одного.

Жоакина прикусила губу, и Елена поняла, что промахнулась с определением возраста. Какая там пара лет, девчонке от силы четырнадцать, не больше. Просто это ребенок у которого, скорее всего, не было детства. И который дорос до понимания, что с прежней жизнью надо рвать или по крайней мере как-то решительно ее менять.

– Быстро за телеги, – приказала акробатка, скорчив гримасу в которой отчетливо читалось «бля, что я творю и зачем это все мне нужно?!» – И молитесь, чтобы вас не узнали в лицо. Если беды не случится, завтра мне нужна пьеса.

– Будет, – искренне пообещала Елена. – На три акта. Нет. На пять. Самая лучшая.

Глава 12

Часть II

Авансцена

Глава 12

– Барон, я разрываю вассальную клятву! Вы больше не служите мне! – провозгласил граф, и незримые оковы распались, освобождая Железного Рыцаря. Не связанный более узами честного слова, Рыцарь вытащил меч и шагнул к растерянному барону. Искупители и Грималь дружно завопили, изображая массовку, хотя в данном случае можно было обойтись и без дополнительных эффектов – заведенная толпа зрителей сама по себе отлично справлялась. Впрочем, говаривал Кимуц, криков мало не бывает.

Раньян взмахнул мечом с ювелирной точностью, кровь хлынула, как из ведра. Тотальная стирка одежды злобного барона после каждого представления стала главной статьей расходов театра, но это того стоило, от натуралистического убийства предателя-дворянина публика захлебывалась экстатическим восторгом, который, в свою очередь, оборачивался вполне материальным профитом. Пока Марьядек, бессменный злодей всех постановок, натурально корчился в страшных мучениях, Грималь щербато скалился в искренней и самодовольной улыбке. Надо сказать, у него имелись на то основания. Молчаливый слуга открыл в себе талант природного мастера спецэффектов, в числе прочего он изобрел и довел до ума скрытую под одеждой систему из веревочек и кишок, наполненных свежей кровью. Краска, увы, не годилась, каждый зритель либо хоть раз собственноручно резал скотину, либо просто хорошо представлял, как выглядит настоящая кровь.

Елена вздохнула и отерла пот со лба, на сегодня она закончила. Дальше оставалась трогательная сцена воссоединения благородной семьи, красивая закрывающая композиция на флейте в исполнении Гаваля, после обязательное чтение морали произведения и, наконец, традиционный запуск шляпы в ряды благодарных зрителей, но все это уже шло без лекарки. Елена играла в основном юношей, субтильных мужчин, а также злодеев, с которыми бился Железный Рыцарь.

Женщина посмотрела в щелочку меж двух досок и тоже улыбнулась, хотя более скупо, нежели Грималь. Представление снова прошло годно. Аншлагов театр уже не собирал – вся округа давно уж была охвачена культурной программой – но двое мимоезжих купцов с охраной – всего около полутора десятков человек – более чем оправдали день и стирку окровавленной одежды «барона».

На сегодня главная программа закончилась, новая репетиция «Корабля благочестивых» планировалась лишь завтра, так что Елена оказалась полностью свободна. Условно, конечно, учитывая плотный график на вторую половину дня. В сарае, который группа сняла под организацию долговременной сцены, было холодно, так что женщина старалась переодеться побыстрее, оборачиваясь из злодейского арбалетчика снова в лекаря-актера-сценариста.

Мимо прошел Раньян со шлемом под мышкой, шлем был хороший, пусть из папье-маше, но с подвижным забралом и подбородником-бувигером. За бретером поспевала Жоакина, щебетавшая, как певчая птичка, благо у нее и в самом деле был приятный голос. Акробатка сердито зыркнула на Елену, словно та денег заняла и не отдает, затем снова полностью сосредоточилась на Раньяне. Бретер отвечал односложно, хотя, в общем, старался быть приветливым. Мечник все еще не восстановился целиком, для несведущих он двигался с грацией леопарда, но Елена уже более-менее наметанным взглядом замечала, как бретер избегает высоко поднимать правую руку и бережет левый бок. Жоакина с самого начала взяла на себя заботы по уходу за выздоравливающим и, кажется, малость ревновала. Или не малость… С акробаткой все было чертовски сложно.