Текст книги "Дворянство Том 1 (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

– …семья растеряла все именные привилегии, – продолжал Вартенслебен, безэмоционально и размеренно, словно кукла-автоматон, в которой звук производится дивным соприкосновением шестеренок и музыкальных пластин. – Четыре пятых владения было перезаложено, долгов на восемьсот тысяч золотых, а еще четыреста тысяч оказались должны уже нам. И никто не собирался эти деньги возвращать, потому что прадеду, деду и отцу не к лицу было стучаться в чужие двери, напоминая о долгах и сроках, будто презренным ростовщикам.

Император не удержался от гримасы удивления. Суммы выглядели… головокружительно. Взгляд Оттовио сам собой остановился на бутылочке с перцем, что висела поверх белой мантии герцога. Судя по всему, теперь владетель Малэрсида не испытывал нужды в средствах.

– Да, – столь же ровно произнес Вартенслебен, перехватив императорский взгляд. – Теперь я могу себе это позволить.

– Видимо, было нелегко.

– Зато я открыл для себя правило трех попыток.

– Три попытки?

– Да. Правитель не должен управлять всем самолично, это просто невозможно и говорит скорее о глупости, чем достоинстве. Искусство власти есть умение давать правильные поручения правильным людям. И, разумеется, проверять их исполнительность. В любом, самом запущенном деле достаточно повесить одного за другим двух негодных, вороватых исполнителей, чтобы третий уяснил общую тенденцию и проявил необходимое старание.

– И это правило без исключений? – позволил себе улыбку император, обдумывая услышанное.

– Ну почему же, исключения встречаются всегда и везде. Если не получается, это говорит лишь о том, что виселиц нужно больше. Один раз их понадобилось сразу девять, чтобы хватило на всю семью казнокрада.

– Кто-нибудь назвал бы это… жестокостью, – Оттовио решил опробовать науку маркизы, способ задать достаточно прямой вопрос, не ущемляя притом гордость собеседника. Дескать «кто-то», но разумеется не я. Все все понимают, но в словесном поединке форма столь же важна, как содержание.

– Безусловно, – согласился герцог. – И называли. Но взгляните на это с другой стороны. Правильно организованная жестокость показывает неотвратимость наказания. Неотвратимость сокращает воровство. Меньше преступлений – меньше казней. Это как успешный штурм крепости. Армия теряет много людей сразу, но в итоге потери оказываются меньше чем долгомесячная осада, в которой ежедневно по нескольку человек гибнут от болезней, поножовщин и вражеских вылазок.

– Любопытный взгляд, в нем есть некое зерно истины, – согласился Оттовио, думая про себя, что советы маркизы в очередной раз оказались мудрыми и практичными.

Оттовио не мог отделаться от ощущения, что именно сейчас он видит настоящего герцога, настоящего Удолара Вартенслебена. Этот образ одновременно завораживал и отталкивал. Но больше все-таки завораживал. Так же как привлекал Шотан, отвратительный в своей извращенной жестокости, блистательный в искусстве войны. Как горский князь Гайот, настоящий дикарь, не берущий в плен людей чести, но в то же время командир пехоты, непобедимой на поле боя. Как сородич императора Курцио, скользкий, слизистый будто угорь, но ведающий многие тайны многих людей. Как маркиза, которая ничем не отталкивала и была умнее церковных патриархов. У таких людей хотелось учиться, им хотелось подражать – в тех качествах, что император считал достойными и полезными.

Капель за окном усиливалась. Хотя крышу дворца регулярно чистили от снега, и все же оставалось достаточно, чтобы таять, порождая целые ручейки.

– Думаю, остальные портреты мы изучим и оценим позже, – вынес решение Оттовио. – Обилие красоты затуманивает разум, снижает… остроту вИдения. Прекрасное надо употреблять, как лекарство, в малых дозах, делая перерывы для усвоения.

– Как пожелаете, Ваше Величество.

– Разумеется, все, кто почтил Двор этой честью, получат грамоты с выражениями моего искреннего восхищения красотой благородных дев, – продолжил мысль Оттовио.

– Живописцы Ойкумены будут Вам признательны до гробовой доски, – позволил себе капельку оригинальной лести герцог. – Ведь на следующий год портретов окажется намного больше.

– Да, следует поддерживать людей искусства, – благосклонно согласился Оттовио. Судя по легкой улыбке, император видел и другие бонусы своего решения, но решил не озвучивать их.

– А теперь… – император на мгновение задумался. – Время обеда. Составьте мне компанию. И… развлеките историей. Познавательной, назидательной, дающей полезные уроки.

– Какого рода историю Вы желали бы услышать?

Вартенслебен был уверен, что повесть о любви и рыцарских подвигах – последнее, что повелитель желал бы услышать от спутника. И не ошибся.

– Расскажите мне о том, как взыскивать долги, – Оттовио коснулся плеча старика под мантией – честь, за которую масса дворян по всей Ойкумене с радостью отдали бы ту самую руку, что пережила императорское прикосновение.

– Почему то мне кажется, что эта забота… станет крайне значимой в очень скором будущем. Также меня интересует, как все же следует избегать выплат, сохраняя честь и достоинство, хотя бы внешне. Боюсь, и этот навык может пригодиться.

– Как пожелаете, – герцог с некоторым удивлением заметил, что поклоны даются его больной пояснице уже довольно-таки легко. Во всяком случае они не вызывают чувство унижения, как бывает, если оказывать внимание приходится людям недостойным и мелким.

– Но сочту своим долгом предупредить, Ваше Величество. Эта повесть весьма… неприятна в своей откровенности. Если ее рассказывать в оригинальном виде.

– Я прошу, мой друг, – молодой император увлек герцога дальше, в лабиринт изысканных зал. – Я настаиваю.

Герцог позволил себе тщательно отмеренную улыбку. Вероятно, при чуть иных обстоятельствах Вартенслебен даже почувствовал бы себя немного счастливым – если бы не кожаный футлярчик на поясе, где лежало зашифрованное сообщение, начинающееся словами «Нашли А-Г-П»

_________________________

Цитата Пантина взята (в измененном, конечно, виде) из трактата Пьетро Монте «Exercitiorum Atque Artis Militaris Collectanea» (1509)

Глава 21

Глава 21

Елена до последнего надеялась, что Гаваль напутал, и глаза ее обманывают, но, увы, все оказалось в точности как было увидено и описано. К городку кирпичников и горшечников приближалась настоящая армия, и передовой дозор уже расположился внутри, перекрывая возможные пути бегства. Женщина редко видела рыцарей-жандармов так близко и никогда не видела в таком количестве. Это впечатляло и, наверное, должно было пугать, но страха Елена пока не ощущала. Мысль «это за нами» еще не прочувствовалась в полной мере.

Вся труппа уже собралась в сарае… нет, не вся. Елена оглянулась в поисках Жоакины и Кимуца, не увидела и все поняла. Не то, чтобы женщина удивилась, скорее, отметила с мрачным спокойствием, что продали их все-таки близкие люди.

Актеры выглядели совершенно по-разному, демонстрируя весь спектр эмоций, от мрачного ожидания (Гамилла и Марьядек) до еле-еле сдерживаемой паники (Гаваль, который хрен пойми зачем притащился следом вместо рекомендованного бегства). Насильник стоял прямо за спиной Артиго, положив одну руку на плечо императора, другой же взявшись за верное копье. Елена отметила, что искупитель надел не привычные тапки из соломы, а добротные ботинки, похожие на берцы с пуговицами. Мальчик снова перешел в режим невыразительной статуи с каменным лицом, отстраненного свидетеля базара житейской суеты.

А еще женщина заметила то, что случалось редко, а злило бесконечно. Все, так или иначе, глядели на нее, кто-то прямо, как Насильник, похожий в своей невозмутимости на киборга-убийцу, кто-то искоса, нехотя, как Марьядек или Грималь. Но, так или иначе, именно от Елены ждали неких решений и указаний. Кроме, пожалуй, Пантина, который, в соответствии с традицией, опять занял позицию стороннего наблюдателя.

– Его надо увести, – отрывисто сказал Раньян.

– Нет, – ни с того, ни с сего Пантин счел необходимым вступить в беседу. – Их слишком много. И верховые. Выследят. Догонят.

– Тогда… – бретер осекся, не закончив очевидную, однако весьма неприятную мысль.

Город как-то сразу наполнился шумом, топотом и лязгом железа. Отрывистые голоса передавали короткие команды, снова что-то гремело. Быстро и угодливо подвизгивал градоначальник, демонстрируя верноподданичество и готовность к сотрудничеству. Хрюкали свиньи, но хрюк звучал непривычно, слишком низко, глухо, будто в городе завелись дикие, злобные кабаны. Видимо это и были знаменитые боевые свиньи, заменявшие собак, натасканные на вынюхивание и драку.

Судя по звукам, сарай быстро, профессионально окружили. Чем больше Елена думала над происходящим, тем хуже понимала суть. Все это было… неправильно. В таком важном деле как убийство императора – по ее разумению – следовало поступать совершенно иначе. По крайней мере, сама Еленаорганизовала бы процесс по-иному. Несколько тихих незаметных убийц, в крайнем случае, стремительный налет кавалерии со столь же быстрым отходом. Здесь же все делалось напоказ, для красивой демонстрации граду и миру. И совсем не походило на окончательное решение вопросов престолонаследия.

А тем временем на нее продолжали смотреть в ожидании указаний. Елена тоже глянула на коллег и честно пыталась придумать какой-нибудь особенный план, но думалось главным образом о том, что если бы она смазала пятки салом еще в лесу, то сейчас была бы уже далеко отсюда, в начале новой интересной жизни. Женщина чувствовала себя полной дурой, которая выбрала пафосное деяние, а вместо пафоса и благородства получилась какая-то порнография и вообще космическая глупость. Снаружи, тем временем, заиграла громкая и неприятная дудка. Трубач выдувал быстрый сигнал, будто в фильме про индейцев и кавалерию из-за холмов. Заржало сразу несколько лошадей.

– Спешиться и быть готовыми к бою, – перевел Насильник, явно знакомый с дудкой не понаслышке.

Сигнал изменился, искупитель прокомментировал:

– Бой только по приказу.

– Не успеем, – глухо отозвался Грималь, глядя на мальчика. – Никак не спрятать.

– Это точно, – без всякого энтузиазма согласилась арбалетчица. Она держала в руках баллестр, однако не спешила его взводить. Довольно разумно, учитывая, что свинцовый шарик сталь доспеха не пробьет никоим образом.

– К сожалению, бежать нам некуда, – подытожил Раньян, положив руку на плечо Артиго. – Долго вилась бечевка, но конец все же нашелся. Господа, вы ничем не обязаны мне, так что если решите устраниться, это будет понятно и не предосудительно.

– Да кто он такой?! – буквально возопил Марьядек.

За все время совместных «гастролей» тема побоища, которое учинил Раньян в городке бортников, не то, чтобы оставалась под запретом… скорее путешественники ее старательно избегали. Поначалу не желая обострять, затем уже в силу естественного хода вещей и сложившегося положения дел. Лишние вопросы и знания могли сломать хрупкое равновесие, театральная жизнь по большому счету всех относительно устраивала. До сего часа…

– Он император Артиго, – Елена больше не видела оснований хранить тайну, в любом случае эта «сюжетная арка» на всех парах летела к однозначному финалу.

– Но император… – Марьядек запнулся, начал загибать пальцы, словно что-то высчитывая. – Император же… – горец окончательно запутался, растерянно переводя взгляд с бретера на мальчишку, затем на Елену и в обратном порядке. Вытащил из кошеля серебряную монетку, посмотрел на аверс, ища в чеканном облике какое-то сходство.

– Он император, – негромко повторила Гамилла. – Надо же… Я думала, вы прячете сына кого-то из столичных дворян… тех, что не угадали с правильной стороной в перевороте.

– Ну, как-то вроде того и получилось, – отметила Елена. – Он сын своих родителей и так далее.

– Да, – согласилась арбалетчица. – Но что дальше?

– Что дальше… – повторила Елена. – Дальше за ним все-таки пришли.

– И отвесят нам пряников цельную корзинку, – горец затравленно мотал головой, словно примерялся, не удастся ли, как сказочной нечисти, спрятаться в щелях и тенях.

Гамилла, будто решившись на что-то, опустила так и не взведенный арбалет. Отступила сама и дернула за шиворот менестреля. Гаваль суетливо мотнул головой, посмотрел на спутницу, тоже сделал шаг назад. В руках песенник сжимал кривую флейту, словно музыкой хотел остановить беду.

– Извини, – тихо, но решительно вымолвила «госпожа стрел». – Не наша война. Не наш бой.

Елена хмыкнула, оценив, как Гамилла, не зная того, процитировала саму же лекарку.

– Не-не-не! – заторопился Марьядек, буквально скача на одной ноге к арбалетчице и менестрелю. Хотя рану Елена подлечила и сделала это хорошо, горец снова захромал, видимо от расстройства и опасений.

– Это все без меня! Я честный бра… короче, я тут не при чем! Я характерный злодей!

– Да, ты не государственный преступник, а честный разбойник, – рассеянно согласилась Елена, посмотрев на искупителя. Насильник замер, как вырезанная из прочного дуба статуя, немного рассохшаяся от времени, но крепкая. Лекарка не сомневалась, что копейщик исполнит любое указание, а если понадобится – умрет, защищая мальчика, причем сделает это добровольно, скорее всего, в религиозном экстазе, оценивая смерть как желанный конец, как искупление неких ужасных грехов. Еще лекарке подумалось, что ей так и не довелось – пока не довелось – увидеть Насильника в бою. Поэтому, если подходить к вопросу со строгой объективностью, о боевых качествах копьеносца можно лишь гадать.

Грималь стал рядом с господином и так, по большому счету, определились все участники театра.

– Надо выйти с поднятыми руками, – предложил Марьядек. – И кричать, что мы тут посторонние.

– Даже не думай, – посоветовала Гамилла. – Слушать не станут. Рубанут сразу в дверях, просто так, на всякий случай. Надо ждать и ловить момент, вдруг им нужен только... – арбалетчица запнулась, видимо не очень понимая, как теперь следует именовать Артиго.

Тем временем армия приступила к делу. Стукнула распахиваемая дверь, загремели рыцарские сабатоны. Один за другим жандармы входили в сарай, пригибаясь под низкой притолокой. Они казались представителями иной расы – заметно выше и шире в плечах, нежели типичный горожанин или работник сельского труда. Все в доспехах, но большинство без шлемов, будто каждый хотел отметиться, быть замеченным для последующего отличия и награды. Разные и в то же время похожие, с бритыми лицами, а также характерными прическами людей, которым волосы не должны закрывать обзор. Среди воинов не было двух одинаковых, сразу видно, что каждый снаряжался сугубо индивидуально.

Елена впервые увидела столько «бронелобов» сразу и так близко. С каким-то философским спокойствием женщина оценила их как противников и поняла, что это, в общем-то, все, конец. Даже один-на-один каждый из них был бы смертельно опасным врагом – доспехи предоставляли слишком серьезный бонус. А против целой банды шансов не имелось вообще.

Предводитель рыцарства сиял во всех отношениях. Все в нем было подобрано и сделано так, чтобы кричать в голос: вот кто самый главный. Сияли – несмотря на довольно тусклый свет – полированные доспехи, закрывавшие тело от пяток до ушей, так, что даже подбородок скрывался за бувигером. Сияли медь, серебро и немного золота, украшавшие сталь, полированную до зеркального блеска. Сияла физиономия, преисполненная важности, ответственности, а также плохо сдерживаемого счастья, как у человека, который наконец-то затащил сложное дело, рассчитывая на значимую награду. Впрочем, зеркальный предводитель боевого дворянства был тут не единственной шишкой.

Из-за сверкающего плеча выдвинулся… мужик, назвать его по-иному не получалось. Мужик был своеобразен, в какой-то мере он являлся антитезой блестящему во всех отношениях предводителю, а также прочим воинам. Не молод и не красив, лицо малость одутловатое, нос переломан. Снаряжен скромно, шпор нет, кирасы нет, под кожаной курткой без рукавов лишь обычная кольчуга, которую благородному человеку носить как-то даже неловко. И шлем тоже отсутствует, вместо него голову пришельца накрывала вполне обычная шляпа с одним заломленным полем, совсем как у мушкетера-левши. На шляпе тускло светилась желтая – возможно золотая – довольно грубо сделанная бляха с изображением то ли звезды, то ли солнца. Зато, будто в искупление дефицита аксессуаров и брони, на плече мужик держал по-настоящему громадный меч в ножнах, очень близкий к привычной Елене форме классического двуручника. Без малого в рост человека, с развитой гардой и клыкообразными выступами у основания клинка.

Рыцари посматривали на мужчину как-то… странно. Правильнее сказать, косились, будто не уважали его ни на грош, однако были вынуждены – причем очень значимой волей – оказывать некие знаки внимания и почтения. А еще любой жандарм из прибывшей армии без всяких затруднений определялся как член какой-либо фамилии, но мужик с мечом единственный, кто не был отмечен явной символикой. Только золотая бляха со звездой или солнцем.

Также среди воинов затесались уже знакомые лица – Жоакина и Кимуц явно чувствовали себя неуютно, находились тут против собственной воли, однако были жертвами предложения, от которого нельзя отказаться.

Жандармы внимательно, без особого дружелюбия, но с явным любопытством рассматривали театральных. После недолгой паузы сверкающий рыцарь спросил, даже не глядя в сторону Жоакины:

– Они?

Акробатка рассыпалась в уверениях, что да, они, они, кто же еще. Рыцарь досадливо поморщился, обрывая поток словоизлияний, затем столь же лаконично приказал в пустоту:

– Приведите.

Из-за спин жандармов появился еще один странный человек, выглядящий поразительно неуместно в убогом антураже маленького городка и вооруженных бронелобов. Елене тут же вспомнился пожилой слуга, тот, что провожал мать Артиго, а после дал аристократке яд. Этот казался моложе и пузатее, но было в нем что-то сходное, неуловимое и в то же время очень говорящее – вот потомственный слуга, который не мыслит себя в отрыве от господской фамилии. Мужчина был одет в очень дорого пошитый костюм, выглядевший как совокупность надутых баллонов из-за многочисленных лент, буфов и прочего декора. Платье разделено строго по серединной линии – черная и белая половины, причем на белой искусно вышиты черные символы и наоборот. Присмотревшись, Елена поняла, что символика одна и та же – стилизованное изображение крыла и паломническая клюка с загнутым навершием для подвешивания фонаря. Знакомый рисунок, однако, не более того. Впрочем, Насильник будто чувствовал затруднения женщины и пробормотал, очень тихо, лишь для ее ушей:

– Крыло Благочестия. Герб тетрархов Закатного Юга.

Какая прелесть, подумала Елена, вот и короли появились в этой истории.

Черно-белый слуга, переваливаясь на каждом шагу, словно утка, подошел к Артиго. Мальчишка, не произнося ни звука, глядел на прибывшего, как маленькая статуя. Елене показалось, что она слышит, как заскрипела кожа на перчатке Раньяна, с такой силой бретер сжал кулак на рукояти мессера. Черно-белый томительно долго смотрел в лицо Артиго, щурясь и хлопая тяжелыми веками, будто разбуженная сова днем, а затем бухнулся на колени с такой силой, что коленные чашечки фарфорово хрустнули.

– Господин! – даже не проговорил, а провыл слуга, биясь лбом о не струганные доски пола. – О, прекрасный господин!

– Наконец-то, – с удовлетворением произнес блестящий рыцарь.

Раньян потянул мессер из ножен, Елене показалось, что это был длинный, очень длинный процесс. То ли у женщины так изменилось восприятие, то ли бретер неосознанно тянул время, раздвигал коротенькую паузу между жизнью и смертью, момент, когда все еще живы и кровавым побоищем с – увы! – предсказуемым итогом.

Елена посмотрела на блестящего рыцаря, на простого мужика в шляпе с имперской бляхой, на слугу, обшитого символикой одного из четырех королей-губернаторов Ойкумены. На бронелобов, раздувавшихся от пафоса, так, будто все, что происходило в этот момент, записывалось на скрижалях истории, отзываясь в вечности. Снова на тяжеловесного мечника, выглядевшего так, словно его неделю кормили незрелыми лимонами.

Комит, неожиданно и очень к месту вспомнила Елена, вот как это называется. Бляха с восьмиконечной звездой – имперский символ. Тот, кто ее носит, представляет императора, защищает его интересы. Можно сказать, спецпредставитель Ставки, комиссар. И явившиеся бронелобы носителя бляхиочень сильно не любят…

Мозаика в ее голове сложилась, точнее, в ослепительной вспышке понимания женщина увидела общий контур, основную схему рисунка. Без деталей, разумеется, но достаточно, чтобы совершить стремительное действие, продиктованное скорее наитием, а не сознанием.

Раньян вздрогнул, когда Елена в одно слитное движение шагнула к бретеру и накрыла собственной ладонью его руку на мессере, помешав достать оружие. Мужчина двинул плечом, стремясь избавиться от помехи, но Елена придавила сильнее, сжав пальцы так, что суставы побелели. Бретер повернул голову, взгляды соприкоснулись, и произошел мгновенный обмен… не мыслями, а скорее безмолвными намерениями.

Я убью их, буквально кричал темный взор мечника. Всех, кого смогу. Я не спасу мальчика, но к нему они прикоснутся, лишь переступив через мой труп и своих мертвецов. А их будет много. Не вмешивайся.

Верь мне, ответили карие глаза Елены. Хотя бы на этот раз. Пусть даже сейчас ты не понимаешь, что происходит, просто доверься.

Преодолевая сопротивление бретера, буквально воспевая в душе тренировки Пантина, давшие женщине по-мужски сильные руки, Елена задвинула обратно в ножны вытащенный уже на два пальца клинок мессера. Повернулась к неровной линии рыцарей и, как могла, изобразила поклон. Сбоку от нее склонил голову (и копье) Насильник. Раньян со свистом втянул воздух сквозь зубы, как раскаленный чайник.

– Господин.

С этими словами блестящий рыцарь сделал шаг вперед, позвякивая ботинками из металлических пластинок, похожих на чешуйки панциря сколопендры. Постоял мгновение, а затем преклонил колено – правое. Правое!

Можешь опуститься на колено. Если не знаешь как, подскажу, на левое, я не королевского рода...

Елена выдохнула, понимая, что выиграла, во всяком случае, этот раунд и еще сколько-то жизни для всей компании. Возможно…

– Господин, – повторил коленопреклоненный, и за его спиной загремела сталь, один за другим бронелобы склонялись, по примеру начальства. В числе последних опустился на колено мужик с мечом, с явной неохотой и полным отсутствием уважения во взгляде умных, очень внимательных глаз.

– Достойный сын своего рода, – произнес командир. – Я с почтением передаю Вам приветствие от Его Высочества короля-тетрарха из благородной семьи Сибуайенн; губернатора в пятом поколении Закатного Юга и многих иных земель. Покровителя славного града Пайт-Сокхайлхейя, поручителя негоциантов, милостью Императора чеканщика доброй монеты и справедливого судьи в делах простых и сложных. Защитника Церкви Единого, а также носителя многих достославных и добродетельных титулов, кои будут названы полностью в нужное время и правильным образом.

Артиго, маленький и сжавшийся, вытягивался буквально с каждым словом, расправляя хилые плечи. Елена не видела его лица, но была уверена, что физиономия ребенка светится, как намазанный маслом блин. Рыцарь меж тем продолжил:

– Его Высочество король-тетрарх, преисполненный любви и почтения к особе императорской крови, принимает ответственность и облекается в решимость, дабы прервать досадную цепь недоразумений, кои вынудили Вас предпринять сие путешествие по неподобающим местам в неподобающей компании.

Козлина, подумала Елена, но проглотила ругательство. Было уже очевидно, что мальчишку убивать не станут, во всяком случае, сейчас и открыто. А вот насчет его спутников – тут возможно разное… Но как старательно рыцарь избегает прямого титулования Артиго! Стараясь притом быть безукоризненно вежливым.

– И почтет за великую честь принять Вас в качестве гостя. Я Марцель аусф Блохт, гастальд и знаменосный фо-ишпан, готов сопровождать, хранить душу и тело, заботиться о всевозможных удобствах и предупреждать желания.

Фо-ишпан, кажется это вроде графа в запутанной системе дворянства Ойкумены, перевела про себя Елена. Сэров и пэров на квадратный метр уже с избытком. Хотя логично, да, представлять короля какому-нибудь барону невместно.

Ее взгляд то и дело возвращался к мужику с двуручником. Скромно одетый – даже бедно, если сравнивать с военными аристократами из свиты Марцеля – лишенный гербов и родовых знаков (уж не простолюдин ли?) дядька со сломанным носом… напрягал. А привитый Чертежником и отточенный Пантином навык оценки противников буквально вопил на ухо: бойся! Инстинкт подсказывал, что среди прибывшего воинства именно тяжеловесный, неловкий на вид мечник в шляпе был самым страшным. Как по заказу «ломаный нос» сделал шаг вперед и чуть глуховато, будто намеренно приглушал голос, вынуждая прислушиваться к словам, вымолвил:

– Его Императорское Величество Оттовио Готдуа, родственный детям морской волны, благородной семье Алеинсэ, выражает надежду, что пребывание Его Высочества Артиго Готдуа-Пиэвиелльэ в гостях у достойной семьи Сибуайенн не затянется сверх меры. Мой повелитель с нетерпением ждет сына, чтобы заключить его в любящие отцовские объятия и обсудить неотложные дела. А также предоставить Его Высочеству Артиго Готдуа-Пиэвиелльэ все, что причитается ему по праву наследника безвременно и трагически усопших родителей.

Несмотря на выдержку юного аристократа, мальчишка вздрогнул, плечи его снова поникли.

Да, она угадала! Чудом, интуицией, промыслом божьим, но все же угадала. Между императорской и королевской властями явно жесткая контра, и, если повезет, странникам удастся протиснуться в зазоры между ними. Хотя бы сейчас, а завтра потому и называется так – «завтра», не «сегодня».

– Безусловно, – Марцель из Блохов… или Блохтов, как там правильно… церемонно опустил подбородок, определенно уважая не «шляпу», а власть, которая стояла за его спиной. – Господин Дан-Шиен, так и будет, моя честь, мое слово, также как честь и слово всех моих спутников из благородных семей, тому порукой.

К чему был этот пассаж, Елена не поняла, но видимо шляпоносец «Дан-Шиен» понял и принял услышанное, потому что склонил голову в ответ и сделал шаг назад с видом, дескать, не верю ни на грош, но пока сохраним шаткое равновесие.

Теперь, когда вопрос непосредственно с Артиго был урегулирован, повисла коротенькая, однако неловкая пауза. Взгляды присутствовавших обратились на участников бродячего цирка, надо полагать, ту самую «неподходящую компанию». Похоже, никто толком не представлял, что делать со спутниками беглого претендента, которые никуда не побежали. Как ни странно, затруднение разрешил сам Артиго.

– Это мои… – на мгновение женщине показалось, что мальчишка все-таки скажет «друзья», но это было бы слишком. – Защитники. Малые люди, они принадлежат к незнатному дворянству и низкому сословию, но в трудные дни исполняли свой долг, как умели. Возьмите их в свиту, пусть им окажут прием, достойный усилий.

Ах, ты ж, паскудник малолетний, почти с умилением подумала Елена. Нет, дворянскую спесь и дурь, видимо, ничем не выбить, безнадежный случай. Но какое-то понятие о благодарности у мелкого имеется, этого не отнять.

Очевидно, внезапное пожелание (просьбой это назвать было трудновато) «брата» оказалось неожиданным для Блохта, надо полагать,бывшим спутникам предназначалось разве что строгое конвоирование. Но знаменосный рыцарь быстро сориентировался и коротко сказал:

– Как будет угодно любезному господину. Ваши спутники – наши спутники. Им будет оказан прием, достойный их положения.

И все снова пришло в движение. Появились слуги, как один в черно-белых ливреях, Артиго неожиданно оказался в центре круговорота почтительной суеты и внимания. Его прямо здесь переобували, в шесть рук избавляя от поношенных ботинок и натягивая сафьяновые туфли. На плечи мальчику лег плащ, обшитый каким-то мехом, безумно дорогим по виду.

– Соблаговолите пройти за мной, – поклонился Блохт, указывая рукой на дверь. – Сейчас будут готовы покои для Вас. Конечно, сие пристанище заведомо убого и недостойно особы столь благородной крови, но уверяю, в столице Вы увидите, как выглядят подлинное уважение и гостеприимство.

Рыцарь по-прежнему красиво и настойчиво избегал титулов. Артиго с важностью кивнул и позволил прислуге увлечь себя к выходу. Раньян стиснул зубы и остался на месте, даже сумел оторвать руку от мессера.

Будто вспомнив о чем-то, рыцарь Блохт махнул рукой, один из его соратников подошел к Жоакине и высокомерно бросил к ее ногам увесистый кошель, наполненный под завязку, опечатанный красной печатью и прошитый нитью. Если кошель был заполнен серебром, награду следовало считать не то, чтобы королевской… скорее графской, то есть очень и очень щедро, хотя за императора могли бы дать и больше. А если золотом, цирк мог надолго забыть о том, что такое нужда, работая исключительно «в охотку». Как ни странно, Кимуц отступил на шаг с потерянным выражением на испитом лице, будто сам вид мешочка с деньгами обжигал клоуну глаза. Акробатка наоборот, торопливо схватила кошель, взвесила на сомкнутых ладонях.

Лекарка посмотрела на Жоакину долгим, очень внимательным взглядом. Акробатка, судя по ее потерянному виду, никак не ожидала такого поворота событий. От самодовольства и удовлетворения содеянным не осталось и следа, теперь девушка, не выпуская деньги, переводила взгляд с лекарки на бретера и обратно, а на красивом и злом лице явственно читалась растерянность – «как же так?!». Бретер этого, кажется, не заметил, а Елена сделала в памяти глубокую зарубку на будущее. Очень глубокую. Лекарка ответила акробатке долгим и внимательным взглядом, а после одними губами проговорила короткую фразу. Жоакина даже не побледнела, нет, девушка в мгновение ока стала белой, как мел. Подхватила Кимуца за руку и потащила вслед за мальчиком и слугами, как баржу на буксире. Клоун еще успел виновато глянуть через плечо, старого актера-пьяницу определенно мучила совесть. Однако не настолько, чтобы отказаться от шальных и больших денег.

– Что это значит? – растерянно вопросил Гаваль, когда театральная команда снова осталась одна одинешенька, кажется всеми забытая… Хотя вряд ли. Елена предполагала, что за сараем хорошо и плотно следят. И снаружи, если верить звуковому фону, разворачивался эпический содом. Несколько десятков жандармов с прислугой требовали комфорта и пожрать, городку светило много денег и еще больше забот, а также серьезная убыль в скотине, хлебе и других припасах. Кому-то уже били морду, указывая, что хамское мужичье должно знать свое место.