Текст книги "Бой без правил (Танцы со змеями - 2)"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

"Мерс" шел в сторону Стрелецкой бухты, шел туда, откуда и Майгатов, и Кравчук приехали, но на площади свернул влево, к Камышам. Узкое шоссе с одинокими троллейбусами то взбиралось на известковые холмы, то ныряло вниз. Машин встречалось так мало, что с "мерса" их вполне могли заметить, но, то ли не привыкли еще в Севастополе к погоням, то ли наплевать было кожаным курткам на них, но только зеленая машина шла с безразличной к преследователям скоростью в шестьдесят-семьдесят километров в час.

В Камышовую бухту они тоже не заехали, а направились дальше, к Казачьей. Уродливые строения, больше похожие на обложенные кирпичом ракеты, чем на дома, густо усеивали распадки, поделенные на стандартные – в три сотки – дачные участки. Город заканчивался, и Майгатов с неудовольствием думал о том, что куртки сейчас свернут к этому столпотворению домиков, сарайчиков, халабудок, и он просто потеряет их из виду. Но в "мерсе", словно уловив его тревогу, никуда сворачивать не стали. Проехав мимо длинного забора бригады морской пехоты, машина направилась в объезд бухты.

Никогда еще Майгатов здесь не был, предугадать маршрут "мерса" не мог, и это встревожило больше, чем предыдущее предположение о дачах.

"Жигуль" пошел медленнее.

Невольный взгляд на счетчик топлива успокоил, но мужик решил почему-то иначе и утопил педаль тормоза.

– Все, хозяин. Дальше не поеду, – уже привычно прохрипел он.

– Почему? – опять посмотрел на приборы Майгатов.

– Они в дельфинарий едут. А там – режимный объект. Внутрь никто не пустит. Давай расчет по полной форме...

Метрах в трехстах впереди огороженный высоченным забором дельфинарий проглотил ставший маленьким зеленым яблоком "Мерседес" и закрыл за ним стальные челюсти ворот. Гонка окончилась. Приз достался другим.

– Ты там был когда-нибудь? – так, на всякий случай, спросил Майгатов.

Мужик хмуро кивнул, пожевал квадратной челюстью, и Майгатов почувствовал, что это – не тупик, что гонка еще не закончилась.

– На, – сунул он в толстые, усыпанные смоляными завитками волос, пальцы мужика пятидолларовую бумажку. – Хватит?

Тот недоверчиво посмотрел ее на просвет, зачем-то прочел номера, понюхал и только после этого ритуала убрал морщинки со лба и обрадованно кивнул:

– Хватит.

– Так ты был здесь? – по-своему понял осведомленность мужика.

– Я в дельфинарии еще срочную служил, матросом. Его только строили.

– Режим?

– Знаешь, в "застой" там все круто было: вооруженная охрана, ток по проволоке над забором, камеры слежения по всем углам... Все-таки дельфинов для диверсий готовили... А сейчас... Даже не знаю. Он теперь – под Украиной. Дельфинов, гооврят, почти нет. Народ от таких заработков разбегается... А охрана?.. Хрен его знает, может, и стерегут по инерции...

– А со стороны моря?

– Моря?.. Ну, там бетонный забор метра на три в воду уходит, а дальше... Да вроде ничего дальше и нет. Может, сети какие...

Майгатов осмотрелся. Они стояли у кирпичного, явно казарменного вида, здания. Матрос, выглянувший из окна и тут же исчезнувший, только подтвердил догадку, а влево и вправо тянулась голая, желтая от мертвой травы степь.

– Ты что: туда решил забраться? – удивленно прохрипел мужик.

– Понимаешь, – помолчал, подбирая слова, – это что-то типа расследования. В общем, ты должен меня здесь подождать, понял?

Теперь у мужика квадратными стали и глаза.

– Этим ты поможешь следствию, – опередил Майгатов мужика в его сомнениях и выбрался из пропахших плохим бензином "жигулей".

– А ты это... надолго? – просительно кинул ему в спину мужик.

– Нет! – соврал он.

Ну кто сейчас мог знать, сколько это продлится.

3

Степью, распугивая серых жирных сусликов, он вышел к берегу. У перевернутого на песке дырявого ялика разделся до плавок, сложил под лодку вещи. Смерял глазом – метров двести до края забора, уступами спускающегося, тонущего в соленой воде бухты. Обернулся к шоссе. Из-за казармы торчал красный передок "жигулей". И это успокоило сильнее, чем тишина над бухтой, на противоположной стороне которой белели здания морских пехотинцев.

Нога осторожно коснулась воды и тут же ожглась о нее. Градусов десять-двенадцать. Меньше всего ему сейчас хотелось плыть. И только тревога за Кравчука да раздражение на парней, которые так спокойно, даже с подчеркнутой небрежностью к нему, ушли от погони, толкнули его в воду. Он вошел, отдавая тело по частям холоду и, только когда плечи перестали ощущать солнце, оттолкнулся от вязкого, илистого дна и поплыл тихо, своим любимым брассом.

Тело медленно привыкало к воде, но холоднее всего почему-то было голове, хотя воздух прогрелся градусов до двадцати. Наверное, до забора можно было догрести минуты за четыре, но какая-то тревога сдерживала его. Он не знал, охраняется дельфинарий или нет, а если охраняется, то насколько сильно, куда делись парни с Кравчуком, и почему они заехали именно сюда. Он плыл и плыл, а слева все разворачивалась и разворачивалась панорама дельфинария с угрюмыми корпусами зданий, с береговыми мостками и вольерами, огороженными сетями, с какими-то странными далекими шумами.

Из воды Майгатов выбрался сразу за забором. Пригнувшись, перебежал к голым, уже обсыпавшимся кустам. Шум стал резче, грубее. Какое-то странное животное кричало низким, утробным голосом, и этот голос так несоответствовал яркому солнцу, голубой воде бухты, чистеньким отполированным галькам берега, что хотелось прервать этот крик. Но вот к нему добавился еще один, не такой громкий, но еще более душераздирающий, и Майгатов побежал за бруствером из кустов по направлению к этому звуку.

Голоса, прорежаемые смехом, остановили его. Он сел еще ниже, хотя высота кустов этого и не требовала, и попытался что-нибудь рассмотреть сквозь сплевшиеся густо, как в корзине, ветки кустарника. Кажется, на мостках у ближайшего вольера кто-то стоял. Рукой Майгатов раздвинул жесткие, колючие ветки и ощутил что-то похожее на радость, хотя радоваться было нечему.

На деревянном мостке, опершись грудью на перила, стояли те два парня и смотрели вниз с таким видом, точно рыбалили. Да и с перил свисала в воду веревка, правда, настолько толстая, что на нее можно было ловить лишь кита. В воде вольера слышался плеск, но нужно было знать тайны дельфинария, чтобы понять, что там происходило. Майгатов уже решил подобраться поближе, чтобы утолить собственное любопытство, но тут парни с усилием потянули веревку вверх, а уже через пару секунд он услышал голос Кравчука:

– А-ах, па-а-ах! Я достану,.. я принесу, но... не... сейчас не мом-гу, не... а-а-ах! – и замолчал, словно в рот ему воткнули кляп.

"Я принесу," – эхом повторилось в голове Майгатова. Что принесет? Как что?! Вахтенный журнал! Значит, он – Кравчук! Ну, тихоня, ну, лентяй!

После того, как загадка была разгадана, Майгатов вдруг остро ощутил, что где-то рядом – Пирсон-Зубарев. Неужели опять остался в машине? Майгатов продлил взгляд до самого дальнего вольера, до площадки для дельфиньих представлений – нет, "мерса" нигде не было. И упорно молчал Кравчук.

Раздирая тишину, опять ворвался со стороны бухты урчащий, утробный крик какого-то чудовища. Внутри у Майгатова похолодело. Его испугал не сам крик, а неожиданность его появления. А внутри этого испуга, словно косточка внутри абрикосины, колюче и объемно лежало удивление. Он не мог даже представить, что же это за животное могло издавать такие резкие, душераздирающие крики. Насколько он помнил, дельфиньи щелчки и попискивания на этот рев не походили даже отдаленно.

На противоположной от мостков стороне вольера он заметил нечто похожее на огромные носилки. Может, это и были носилки, например, для перевозки дельфинов, но это казалось сейчас совсем не важным. Он видел не носилки, а укрытие. И укрытие неплохое.

Майгатов переполз за него, брезгливо ощущая животом не только грязь асфальта и прибрежных галек, но и сплющенные пивные банки, пробки и похрустывающие целлофановые обертки от сигарет и печенья. Выглянул – и почувствовал, что глаза становятся квадратными, как у того мужика.

Над срезом воды торчали вверх туфлями ноги Кравчука. Торчали, словно у спортсменки из группы синхронного плавания, и, наверное, в этих ботинках, в волосатых ногах, с которых сползли до колен брюки, была бы своя комичность, если бы Майгатов не вспомнил, что Кравчук не умеет плавать. Еще чуть-чуть приподнявшись из-за укрытия и наверняка рискуя стать увиденным, он наконец разглядел, что погруженного в воду Кравчука, который почти и не делал никаких движений, пытался вытолкнуть наверх, к спасительному воздуху, юркий серый дельфин. И эта бодливость дельфина больше всего веселила парней.

– Смотри-смотри! Не-е, сорвался... Я уж думал, что сейчас башку-то вытолкнет...

– Он к этому не приучен.

– Да он у тебя вообще ни к чему не приучен. Только играться...

– Ну да! – обиженно ответил более высокий из парней, и Майгатов узнал в нем любителя семечек и нокаутирующих ударов в живот. – Его как раз и готовили для уничтожения подводных пловцов. Штуку такую с ножами на голову закрепи – и он кого хошь в воде почикает... Правда, Терминатор?

Но дельфин, как и все дельфины на планете, человеческого голоса не понимал. Он видел перед собой лишь непрошеного гостя, который нагло вторгся в его родной вольер, и, поскольку из-за плохой кормежки настроение в последние месяцы у него было препоганейшее, выталкивал этого гостя, который вполне мог отобрать и ту жалкую рыбешку, которая иногда дельфину все-таки перепадала.

– Все. Минута прошла. Пора харю просвежить, – напомнил более низкий из парней и по тому, как хватко и мощно он взялся за веревку, как скоординировался, Майгатов почувствовал в нем спортсмена. Нет, не боксера. Наверное, борца. Но когда парень повернулся боком, Майгатов отказался от этой версии. Такие аккуратные уши у борцов не бывают. Значит, либо гребец, либо яхтсмен. Второе больше подходило для Севастополя, и Майгатов так и пометил его для себя яхтсменом. А любителя ударов в живот окрестил кикбоксером.

Под плеск воды показалась налитая кровью, какая-то разбухшая голова Кравчука.

– Ну что, сволота, понял свою ошибку? – зло спросил кикбоксер.

– А-а-ах, а-а-ах... По... по... пон-нял... Отпустите... Не мо... гу... Сердце...

– Жрать меньше надо. Во-он какую харю наел, – посоветовал яхтсмен, хотя сам, судя по набирающей жирок фигуре, жрал не меньше.

– Я... я принесу... Дайте еще... ну, еще пару дней... И я точно принесу...

– Поверим? – спросил яхтсмен у кикбоксера. Кажется, он был чуть подобрее.

– Он уже дважды обещал, – напомнил кикбоксер и сплюнул прямо на мокрый живот Кравчука, с которого свитер сполз на грудь и вот-вот мог закрыть голову и задушить своего хозяина. – Первый раз ни хрена не получилось. Второй раз заменжевался. Слушай, жлоб! – крикнул он вниз. – То, что мы тебя в водичку окунаем, это еще разминка. Скажем так, маленький заплыв в толщину. А вот когда мы тебя достанем, начнется бокс. Ты в детстве в цирке был?

– Я не... мо-огу... отпустите... Через два дня принесу... Не могу я сегодня...

– Так был или нет? – зло дернул он за веревку.

– Бы... был...

– О! Значит, сивучей видел... Знаешь, как они драться любят?

– Правда, что ли? – не поверил яхтсмен.

– В школе надо было лучше учиться, – съязвил кикбоксер. – Сивучи – это родичи медведей. У них боевой инстинкт. Если видит, что его атакуют, он сам идет во встречную атаку. Ты думаешь, для чего здесь сивучи? Мы ж их готовили для атак на подводных диверсантов. Усек?

– А чего ты придумал? – кивнул вниз яхтсмен.

– Выкупаем нашего пузанчика, вытащим, подсушим и запустим в вольер к сивучу. Знаешь, как тот драться будет?

Словно подтверждая слова кикбоксера, еще истошнее, чем прежде, заорало то чудовище, которого так испугался Майгатов, но теперь испуга он не ощутил. И удивления тоже. Потому что увидел за спинами парней, в клетке над следующим вольером, огромную, в два взрослых медведя размером, коричневую тушу сивуча.

– А не убьем? – с тревогой спросил яхтсмен.

– Заволновался? Он что: твой родственник? – он бурно выругался и выпустил веревку из рук.

Яхтсмен не ожидал такого и тоже машинально, под весом Кравчука, выпустил канат.

Из угла вольера серой молнией метнулся к надоевшему чужаку дельфин. Игра повторялась.

А Майгатова встревожило упоминание Кравчука о сердце. При его весе и таком истязании оно действительно могло не выдержать.

Именно страх за Кравчука, а не злость на парней, подняли Майгатова. Он встал, стряхнул с груди и бедер налипшие камешки, ракушки и грязь и, словно одновременно стряхнув с себя сомнения, неторопливо пошел вокруг вольера. Наверное, если бы побежал, парни бы сразу все поняли, но в его размеренной походке, в его внешней беззащитности человека в одних-единственных плавках было что-то успокаивающее. Эта небрежная уверенность подчеркивала, что он здесь – свой, что он уже тыщу раз видел дельфинов, что он просто решил искупаться, поморжевать в стылой октябрьской воде и вот сейчас пройдет мимо и поднимется в родной штабной корпус. И когда он резко свернул на мостки, парни, скорее всего, мысленно все еще считали его своим, человеком из дельфинария.

Первой пробежала тревога по лицу кикбоксера. Наверное, он слишком хорошо знал всех в дельфинарии, чтобы понять их оплошность. Он что-то крикнул яхтсмену, но Майгатова это уже не интересовало. Он прыгнул навстречу и этим прыжком оттолкнул, словно газ под ударом поршня в цилиндре, сразу обеих парней с привычных мест. И так уж вышло, что в этом отступлении один оказался трусливее и отбежал дальше, а второй – смелее и отошел лишь на шаг. Этим глупым, бравирующим прыжком Майгатов разорвал пару и облегчил себе задачу. И, пока второй, а им оказался кикбоксер, избавлялся от страха, он пробил неловко выставленные толстые руки яхтсмена правым боковым и под резкую боль в костяшках пальцев ощутил, как тот осел на мостки. Кажется, это был всего лишь нокдаун, потому что яхтсмен успел ухватиться за вертикальный брус перил и безуспешно силился подтянуться на нем.

Майгатов прыжком преодолел первое препятствие и тут же чуть не попал под рассекшую воздух ногу кикбоксера. Пришлось сделать ответный замах и только им одним отбросить явно трусливого парня еще на три метра вглубь мостков. Судя по стойке, боксером он не был, а в манере драться ногами чувствовалось что-то из детства, где он, скорее всего, именно так прокладывал дорогу к лидерству.

Ощущая спиной, что там еще нет опасности, Майгатов безоглядно пошел в атаку и просчитался. Все-таки ноги у кикбоксера были самой развитой частью тела, потому что "выстрелил" он так быстро, что Майгатов сначала ощутил дикую, ослепляющую боль в левом бедре, а уже потом понял, что это был ботинок парня. Грязно-синяя полоса на коже разъярила его. Майгатов хромающим, болью бьющим от бедра в голову, прыжком бросился на кикбоксера. У того уже не было времени на замах ногой и он просто бросил вперед руки.

– Чего тебе?! Чего?! – истерично орал сцепившийся с Майгатовым кикбоксер и все время пытался лягнуть соперника хотя бы коленкой.

– Где Зубарев?! – в свою очередь заорал Майгатов и тут же поскользнулся.

Падая, он разжал руки, и кикбоксер, затягиваемый этим движением вниз, тоже попытался спастись от падения, а не от соперника, но на пути его головы встретилась балка перил. С гулом врезавшись в нее лбом, он отвалился на край мостков и, не удержав равновесия, скатился в воду. Плеск его упавшего тела напомнил Майгатову о том главном, ради чего он ворвался сюда и о чем забыл в схватке – о висящем Кравчуке.

Он прихромал к веревке и, не зная, сколько же времени Кравчук пробыл в этот раз под водой, начал вытягивать его, зачем-то мысленно отсчитывая секунды: один, два, три... семь...

– А-а-ах, п-п-а-ах, – прервал счет знакомый голос. – Братцы, братцы... а-ах... я на все согласен... сегодня же принесу... сегодня...

Руки тянули, а глаза сами косили вправо: лежит, лежит еще яхтсмен, и кровь стекает с уголка рта. "Минус два зуба," – холодно, по-боксерски предположил Майгатов, хотя важнее этого были для него глаза яхтсмена. В них еще стояла мутнинка, а, значит, он имел еще несколько секунд на спасение Кравчука.

К счастью, у того оказались не связаны руки и, когда Майгатов перехватил его ноги, Кравчук умудрился напрячь живот, согнуться и зацепиться руками за вертикальный брус перил. Кажется, при виде своего сослуживца он испугался еще сильнее, чем при нырянии в вольере.

– Где Зубарев?! – крикнул ему в лицо Майгатов.

– Ки... ки... кто? – хватал Кравчук воздух и все пытался оправить мокрые, тяжелые брюки и свитер.

– Главарь!

– Как... кой гла... где?

– Белобрысый, в очках!

– Я не...

Он безвольно закрыл покрасневшие от соленой воды глаза, и Майгатову пришлось тряхнуть его за грудки.

– Тре... третий... со шрамом... в этой... машине, – не открывая глаз, ответил Кравчук.

– Шрам? – попытался вспомнить хоть что-то похожее на шрам на округлом лице Пирсона-Зубарева и не смог. – Они говорили, для кого им нужно достать журнал?

Глаза Кравчука резко открылись. В них стояло невыразимое удивление. Наверное, такое же выражение могло быть только если бы Майгатов стал невидимым.

– Ты чего, Юр? – жалостно спросил он.

– Они требовали вахтенный журнал? – вдруг засомневался Майгатов.

– Это – рэкет. Они деньги требовали. За два моих киоска на аллее перед рынком...

Толстая змея кольцом охватила шею. Майгатов попытался проглотить хоть немного воздуха и не смог. Перед глазами стали загустевать сумерки, а виски сжала тисками невыразимая, дикая, отнимающая разум боль. Он впился ногтями в эти удавьи кольца, но от этого они стали еще сильнее. И тогда он локтем с замаха ударил во что-то мягкое сзади. Удавка ослабла, и он ударил еще раз. Что-то хрустнуло, и выпавший из змеиного кольца Майгатов догадался, что он все-таки сломал ребро душившему его яхтсмену.

Задом отскочил от места схватки, по-рыбьи хватая воздух, которого все еще не хватало, и ему вдруг стало жаль скорчившегося парня.

– Вставай! – крикнул он Кравчуку, и капитан третьего ранга безвольно подчинился старшему лестенанту.

Он загрохотал по вибрирующим серым доскам, чувствуя по сбиваемому ритму, что сзади по-своему раскачивает мостки плоскостопый, тяжелый Кравчук. Яхтсмен на такую пробежку с поломанным ребром не решился бы. А кикбоксер?

Майгатов с плохим предчувствием обернулся, но, чтобы успокоиться, ему пришлось перебросить взгляд со сгорбившегося, постаревшего Кравчука на воду вольера. В ней барахтался кикбоксер, которого упорный дельфин со страшным именем Терминатор все толкал и толкал в бок от мостков, и каждый такой удар заканчивался навалом узкого серого тела на черную пузырящуюся куртку парня. Терминатор вовсю пытался оправдать свою кличку, но сцену схватки, годящуюся для учебного фильма, они не успели досмотреть.

– Третий! – закричал Кравчук.

Майгатов повернул голову к главному корпусу дельфинария и под новый грубый крик сивуча увидел бегущего длинного, под два метра ростом, мужчину в такой же, словно это у них была спецодежда, черной кожаной куртке. После того, что он узнал от Кравчука, знакомиться с ним не хотелось. И он тоже побежал, прихрамывая на левую ногу.

У края забора, разбрызгивая холодные капли, вбежал в воду и махнул Кравчуку.

– Я не умею плавать! – истерично закричал тот.

– Я научу, – тихо, но властно сказал Майгатов и капитан третьего ранга вновь подчинился старшему лейтенанту.

Он вбежал в воду, смешно поднимая ноги, будто боялся намочить уже насквозь промокшие брюки. Руки Майгатова развернули его, подхватили под мышки и увлекли за собой. Одна из них обнимала непомерную грудь Кравчука, а вторая отрабатывала двойную норму гребца. Медленно, по-черепашьи они обогнули притопленную часть забора, и последнее, что увидел в дельфинарии Майгатов, – убегающую назад, к вольерам, серую спичку фигуры.

В эту минуту ему пришла в голову самая плохая мысль: мужик уехал. И когда он увидел, что прямо у забора, со стороны степи, стоят красные "жигули", он чуть не бросился его обнимать.

– Быстрее, хлопцы! – подхватил мужик выползающего на берег Майгатова, у которого после заплыва если и осталось силенок, то на самом донышке, на вдох и выдох...

"Жигули" вылетели, чертыхаясь на степных кочках, на дорогу, проскочили ее на том, что можно было выжать из машины пятнадцатилетней давности до того, как она развалится, сделали пару маневров на проселочные "грунтовки" и, только когда стало ясно, что "хвоста" нет, остановились.

– А вещи? – вдруг ощутил себя в одних плавках Майгатов.

Когда драпали, об этом почему-то не думалось. Наверное, оттого, что жизнь всегда важнее одежды.

– На заднем сидении, – кивнул на Кравчука мужик, и бывший замполит только тогда заметил, что припечатал мокрым задом одежду Майгатова.

– Ну ты обстоятельный! На складе, что ли, служил? – натягивая на голову майку, спросил Майгатов.

– На топливном, – подтвердил мужик.

– Не надо мне огромного оклада, вы дайте мне ключи от склада, – ожил Кравчук, любитель анекдотов и побасенок.

Мужик хмуро промолчал.

– А у длинного... ну, что со шрамом... есть пистолет, – зачем-то сказал Кравчук и сразу посерел. – Они не отстанут. Теперь мне хана...

– Закроешь киоски, – хмуро приказал Майгатов. – Для тебя капитализм кончился.

– Я туда все деньги от похода вложил. Все, – невидяще смотрел перед собой он.

– Ну, тогда заяви на них в милицию.

– Ты что! – отмахнулся он от этой мысли, которая, видно, и его самого беспокоила назойливой мухой. – Бесполезно. Только еще хуже будет.

– Тогда и не дергайся, закрывай! – прохрипел мужик. – Меня тоже одни уже достали. Завяжу, наверно. А что потом делать, не знаю. Тупик...

Майгатов устало откинулся на спинку кресла. Он и сам попал в тупик. Кравчука можно было смело вычеркнуть из списка подозреваемых. Он с раздражением посмотрел на него через стекло заднего вида. На прополощеном лице бывшего предпринимателя сочно красовался старый "фонарь". Тот самый, на который он так здорово купился.

4

Бурыга долго, мучительно лодго делал вид, что не замечает его. Раз пять перечитал длинную, явно чепуховую бумагу, звонил в какие-то безответные инстанции, вальяжно расхаживал по кабинету и за все это время даже не мог догадаться, что ни эту издевательскую затяжку, ни его самого вообще не замечают.

Да, минут десять-двенадцать назад Майгатов по вызову вошел в кабинет Бурыги, да, он понимал, что разговаривать будут далеко не о приятном, но воспринять это небрежение к себе хоть как-то, хоть чуть-чуть, он не мог, потому что находился вовсе не в этом кабинете. Мысленно он сам молча ходил перед строем офицеров и мичманов "Альбатроса" и вглядывался в их лица. Кравчук научил его не верить очевидному, и теперь он готов был считать грабителем даже Анфимова. Сломанный ключ и тампон все еще лежали в сейфе, и ниточка от них могла пойти к любому из экипажа.

– Долго еще будешь глухонемого изображать? – оборвал его неслышимые рассуждения Бурыга.

А он действительно так оглох от своих мыслей, что и слова комбрига не услышал. Только уловил, что изменилось что-то в кабинете и перевел вялый взгляд с желтого осеннего пейзажа за окном на вбитую в тесную тужурку фигуру Бурыги.

– Что с дознанием?

– Идет по плану.

Сказал и удивился собственной глупости. Какой может быть план, если в голове такая чехарда!

– Обвиняемый есть?

– Нет. Пока нет.

– А тот старшина... ну, чертежник?

– Он не взламывал секретку.

– Это – мнение или упрямство? – толстые пальцы Бурыги барабанили по темно-коричневой, отливающей лаком плахе стола.

– Это – уверенность. Я думаю, что...

– Индюк думал и в суп попал.

Услышал бы – психанул. Но задумчивость вновь потащила его далеко от кабинета, задумчивость заткнула уши и вдруг подбросила такую мысль, что он радостно улыбнулся ей.

Улыбка озадачила Бурыгу и он, сразу забыв, о чем же они только что говорили, решил нанести такой "удар", чтоб и следа от улыбки не осталось.

– А какого хрена ты чуть дорожно-транспортное происшествие не организовал? – вскочил он, толкнув кресло к стене.

– Не понял, – по-флотски спасся от вопроса, который опять не услышал.

– Ты поч-чему... на "жигулях" возле Минки?

– Я – ни при чем, – наконец-то понял, о чем речь. – Вы же сами нарушили...

– Я на... я... я,.. – начал закипать Бурыга.

– У нас же была главная дорога. Вы обязаны пропустить...

– Ты что учишь меня ездить?! – грузно подошел почти вплотную, дохнул перегаром. – Ты у Анфимова "добро" на сход брал?

– Да, – со спокойной уверенностью ответил он, а сам лихорадочно начал вспоминать, спрашивал он или нет, и с ужасом убеждался, что, кажется, не спрашивал.

Но Бурыгу его уверенность убедила. Он отступил и, вернувшись к столу и увидев на нем бумаги, о бумагах же и спросил:

– Протокол составил?

– Так точно.

– Мне тягомотина с расследованием не нужна. Составь документы на чертежника. Разжалуем его и – на хрен в дисбат...

– Он не вскрывал, – упрямо повторил Майгатов.

– А кто?! Может, я сам?! – впился в него плавающими в красноте глазами.

– Взломщик – из нашего экипажа.

Проговорил и обиделся на себя. Ну, зачем, зачем он это сделал? И как только язык крутанулся?

– Вашего? – про себя, уже в задумчивости, спросил Бурыга.

Майгатов ответил молчанием. Больше всего ему хотелось сейчас, чтобы и эту идею Бурыга воспринял, как и все другое, исходящее от него, то есть чтобы не согласился ни под каким соусом. Но тот весь как-то вдруг подобрался, покомкал губы, пригладил от уха к уху тонкий пучок седых, отращенных уже после похода волосин и с удовольствием приказал:

– Тогда я отстраняю тебя от дознания.

– Почему?

– Глава первая приказа министра. Общие положения, – и попытался процитировать наизусть, хотя вряд ли это у него получилось: – Дознаватель не может расследовать дело и подлежил отводу, если он... если он, вот... является по своему служебному положению начальником или подчиненным лица, в отношении которого возбуждено уголовное дело... Понял? Если, как ты говоришь, из твоего экипажа, то это или подчиненный, или, как Анфимов, начальник...

– Но я же... это же... версия...

Он хватался за слова, как за скользкие камни. Ни в одном из них спасения не было.

– А если не подтвердится, тогда... тогда вы...

– Все. Я приказы не отменяю.

Руками, не глядя, подташил к себе кресло и упал в него.

– Идите. Займитесь кораблем. Анфимов, видишь ли, на берег, в штаб, сбежать решил и всю службу пустил под откос...

– Товарищ капитан второго ранга, я должен довести это дело до конца, ухватился он за последний из камней. – На меня надеются...

– Идите.

Пальцы скользнули. Он рухнул в холодную, черную пустоту.

Закрыл дверь, постоял под ощущение боли, которое было не только в занывшем левом бедре, но и в душе, и вдруг вспомнил посетившую его в кабинете мысль. Нет, Бурыга, еще не вечер!

5

Обед – лучший командир. Только он может собрать всех офицеров и мичманов "Альбатроса" в кают-компании. Завтракают те, кто был на сходе, дома. Ужинают те, которые сходят на берег, тоже дома. На вечерний чай вообще может никто не прийти. А обед, как царь, призывает к своему трону всех...

С ночи "Альбатрос" уже покачивало у причала. Холодный северо-восточный ветер, разбежавшийся от Арктики по пространству России и Украины, гнал волну, и та, беспрепятственно попадая в открытую с моря Стрелецкую бухту, рвалась к берегу, но, встретив на пути стальные, густо обросшие лишайниками и водорослями днища кораблей, вымещала на них все зло от неудачной попытки встречи с причалом.

Эти удары отдавались ритмичным покачиванием и поднимали маленький шторм в тарелках борща, которые матрос-гарсон ставил на стол перед офицерами. Мичманы сидели в дальнем углу кают-компании за отдельным столом и угрюмо ждали, когда до них дойдет очередь.

Майгатов со своего места напротив командира обвел взглядом склонившихся над борщом офицеров. Анфимов ел медленно, о чем-то думая, и, наверное, даже не замечал, что же он ест. Сидящая по левую руку от Майгатова троица офицеров была похожа на тройку хоккеистов, на всех парах несущуюся к воротам противника. Все такой же худенький и такой же перепуганный лейтенант-торпедист, загоревший чуть ли не до негра Ким и насквозь пропахший спиртным Силин работали ложками, будто соревновались, кто быстрее опустошит тарелку. Сидящие справа Кравчук и Клепинин ковырялись в борще с видом капризных дегустаторов. Выловив бурый кусок свеклы, Кравчук долго смотрел на него с отвращением и, наверное, только когда вспомнил о том, что время "Смирновской", салями и немецкого баночного пива прошло, заставил себя проглотить его. Клепинин же всегда был мрачен, а после того, как на его погон взамен четырех маленьких звездочек упала одна большая, стал казаться еще мрачнее.

– Что с турбиной? – тоже, скорее всего, заметил чрезмерную озабоченность Клепинина Анфимов.

– Плохо, товарищ командир, – сказал тот в остывшую тарелку борща. Почти все лопатки перебрать надо. ЗИПа* нет. Ни у нас, ни в дивизионе, ни в бригаде...

– А через тыл флота не пробовал?

– Глухо. У них ветер по складам гуляет. Кончилось изобилие. Вместе с "застоем"...

– Ну тогда тоже, предположим, изобилия не было, – вставил известный демократ Кравчук. – Забыл, как с языком на плече по техупрам бегал, болты выбивал?

–

*ЗИП ( сокращ.) – запасное имущество и приборы.

– А сейчас и того нет, – не сменил точку зрения Клепинин.

Для Кравчука демократия и перестройка были благом, потому что разрешили ему ежедневно не писать по сотне планов, планчиков и планчишек идеологической, партийной и прочей работы. Для Клепинина – горем, потому что вместе с их появлением стало исчезать все железное, без чего он не мыслил своей жизни.

– Был бы "застой", уже б давно отремонтировались и "рубль" подняли, напомнил Клепинин о том, что красного вымпела на их неходовой "коробке" нет, а, значит, и морские тридцать процентов к окладу никто не получает.

– Зато свободы больше, – отпарировал Кравчук.

– Да иди ты со своей свободой!

– Прекратить! – гаркнул Анфимов. – Что за время: любой разговор на политику переходит! – и посмотрел на молчаливых мичманов, словно меньше всего хотел бы, чтобы они услышали перепалку.

Майгатов тоже повернул голову и сразу, одним взглядом, охватил семь фигур за столом. Бодрый, с распушившимися, как у кота, усами, старший боцман Жбанский – во главе стола. Остальные – по бокам. На дальней стороне, у переборки, – длинный, даже здесь возвышающийся на голову над другими фельдшер-сверхсрочник с шишкой на лбу и два мичмана-ветерана, связист и артиллерист, с морщинистыми предпенсионными лицами. Узкими, ребячьими спинами к Майгатову – молодые, одного выпуска из школы техников мичмана-механики. Никого из них Майгатов толком не знал и тут же подумал о том, что неплохо бы сходить в отдел кадров и просмотреть их личные дела. В тихом болоте черти водятся. И среди трех тихонь вполне мог быть тот призрак, что орудовал у секреток.