Текст книги "Бой без правил (Танцы со змеями - 2)"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Та-ащ стащ ли-инант, вас вызывают...

В спину остановившемуся Майгатову ткнулся секретчик. Всю дорогу от переговорного он молчал, потому что мыслями был в Москве, и, пожалуй, лишь этот толчок вернул его в Севастополь.

– Чего? – нагнувшись к окошечку, Майгатов наконец разглядел сквозь засиженное мухами стекло сонную физиономию дежурного, но не сверхсрочника, а старшего мичмана Жбанского. – Ты заступил, что ли?

– Да вот поставили на подмену пару часов назад.

– А что стряслось?

– А-а, ерунда: комбриг на своих "жигулях" из части выезжал, а дежурный придремал... Ну, и не сразу открыл ворота. Он его и снял с дежурства...

– "Жигули"? Бурыга машину купил?

– Так точно. "Шестерку". Почти новую, – с таким удовлетворением ответил Жбанский, будто это он купил машину. – Теперь обкатывает. Ну, и сам учится...

– И сколько она?..

– Чего – сколько?

– Стоит – сколько?

– Н-не знаю. Но у меня сосед такую же брал, говорил, что на пару тысяч баксов "потянула"...

Майгатов примерял к этой сумме свой доход в четыреста "зеленых", полученных от Анфимова, и опять ощутил раздражение к Бурыге. Нет, он не завидовал его деньгам, он не мог понять, откуда они. Хотя, по нынешним временам, об этом не спрашивали. Полфлота "крутилось" в бизнесе или около него, и Бурыга вряд ли мог устоять от таких соблазнов.

– Вора-то нашли? – спросил Жбанский и сдвинул чуть ли не на нос козырек черной фуражки.

– Какого? – не сразу вырвался из плена прежних мыслей Майгатов. А-а, секретка... Ты чего говорил-то: вызвали меня куда-то?

– Так точно. В особый отдел. Сюськов просил зайти. Они ж приемник нашли...

– Приемник? – не понравилась новость Майгатову. Но еще больше не понравилось, что какой-то мичман, пусть даже бывший понятой, знал больше, чем он – дознаватель. Как будто шло не тайное следствие, а забег на стадионе, и каждый из болельщиков знал, на какой минуте что случится с бегуном.

– Хорошо, – подытожил Майгатов, хотя и не ясно было, что же во всем этом хорошего. – Иди на корабль, – приказал секретчику, а сам направился к особому отделу, на ходу думая о том, что надо уже сегодня расквитаться с этим дурацким делом о приемнике...

В кабинете Сюськова стоял ледяной холод. Если бы не разглядел в углу ящик кондиционера, поверил бы в то, что холодом веет от самого особиста.

Тот сидел за пустым столом в позе сфинкса: застывшая в одном монолите с туловищем голова в парадной, с чуть вздернутым подбородком, позе, руки, лежащие на плахе стола со стиснутыми кулаками параллельно друг другу. На мгновение даже стало страшно, что эта скульптура может заговорить.

– Как дела? – тихо-тихо, почти шепотом, спросил Сюськов.

– Какие, товарищ капитан-лейтенант? – действительно не понял Майгатов.

Сюськов не предложил ему сесть, и от этого их дистанция в званиях стала как бы еще больше.

– Я имею в виду дознание.

– Работаем, – по-матросски ответил Майгатов и ему стало стыдно за собственную растерянность.

– И много наработали?

Ну так тихо опять сказал, что и непонятно: есть издевка в голосе или нет?

– Протокол составил. Есть объяснительные...

– А обвиняемый есть?

– Пока... пока нет, – с трудом выговорил.

– А у меня – есть, – еще тише ответил Сюськов, и Майгатов так и не понял, действительно он сказал эти слова или ему только показалось.

Кулаки скользнули по полированной крышке стола на колени Сюськову. Он откинулся на спинку стула и, глядя сквозь Майгатова, проинформировал:

– Обвиняемые – чертежники.

– Кто? – даже подался вперед Майгатов. Ему почему-то вспомнились два из трех моряков: длинный, со смешным ежиком волос, и маленький, с наглой ухмылочкой. Но эта картинка выглядела какой-то неполной, потому что память никак не могла подсказать, кто же из них – старшина.

– Длинный, – вдруг сказал Сюськов, и от этих слов Майгатову стало еще холоднее. Неужели особист мог читать мысли? – Да, именно длинный чертежник, их старшина, признался секретчице, что они нашли ее приемник. Я, как узнал, сразу пошел туда, хотя тебе нужно было находиться в это время там, – с тихим раздражением проговорил он, не отрывая глаз от кобуры на боку Майгатова.

– Документ... в штаб флота...

– Знаю. Хотя тебе не положено было ехать. Ты же освобожден от служебных обязанностей...

"Ну чего он Америку открывает! – мысленно огрызнулся. – Я, что ли, не знаю..."

– При мне чертежники раздвинули ветки. У забора, на земле, лежал приемник "Океан". Я приказал аккуратно, не притрагиваясь к нему пальцами, упаковать его в целлофан. Снимем "пальчики"...

– А какой в этом смысл?

– Я еще не досказал... Секретчица приемник опознала. С чертежников я взял объяснительные. Двое твердят, что ничего не знают. А длинный... ну, старшина, сообщил, что увидел его случайно. До ветру его, мол, потянуло. Вот он и пошел к кустам...

– И это – обвиняемый? – удивленно вскинул брови Майгатов.

– Конеш-шно, – не замечая этого удивления, прошипел Сюськов. – Ведь именно он опоил часового, чтобы тот уснул...

– Опоил?! – вот тут уж точно от удивления сел бы, но стулья стояли далеко, да и та сверхофициальная обстановка, в которой принимал его особист, к таким сценам не располагала.

– Мне принесли из госпиталя анализ крови часового. В ней зафиксировано вещество, – перевел с кобуры взгляд на сейф, где, скорее всего, как раз и лежала эта бумажка с названием забытого вещества, – ...в общем, химическое соединение, вызывающее глубокий сон. Оно наркосодержащее...

– У чертежника – и наркотики?! – попытался его защитить.

Только, кажется, это было напрасно. Сюськов относился к тому типу людей, которые очень любят свое мнение и его не меняют. Тем более перед каким-то старлеем-неудачником, которого Бурыга, скорее всего, скоро "съест" по службе.

– Чертежник отрицает мою версию. Часовой по фамилии Голодный – тоже. Но у меня есть рычаги. Я выведу их обеих на чистую воду...

– Чистую?! – все-таки не сдержался. – А вдруг она – грязная?!

Сфинкс не дрогнул ни единым мускулом лица.

Сюськов помолчал, словно обдумывая кару за дерзость, беззвучно встал, включил телевизор, сел и снова превратился в сфинкса.

"Работает программа севастопольского телевидения, – заговорил женским голосом еще мертвый экран. – Последние новости: освобожден от занимаемой должности командующий Военно-морских сил Украины вице-адмирал Борис Кожин..."

– Видишь, сняли все-таки, – прокомментировал Сюськов. – А все потому, что украинский флот развалил. Воровство кругом. И я не хочу, чтобы так же сняли нашего командира бригады. Поэтому лучше посадить матроса за мелкое воровство, чем искать офицера или, что еще хуже, какого-нибудь диверсанта. Понял?

Он говорил это в экран женщине-дикторше, а она ему в ответ сообщала, сколько в городе совершено ограблений, сколько разбилось машин, сколько было жалоб в милицию на рэкет.

– А я не верю, что секретку вскрыл чертежник, – громко сказал Майгатов.

Сидящий боком к нему Сюськов опять обратился к дикторше:

– Не портите себе карьеру. Бригаде нужно простенькое преступление.

– А сейф? Вы же сами говорили, что возможна версия с сейфом?

– Я говорил? – наконец-то повернул облитое бледностью, с иезуитскими впалыми щеками, лицо. – Я намекал. А между намеком и версией – большая разница.

– А вдруг здесь не все так просто, – Майгатов сам не мог понять, почему он упрямствовал. Пять минут назад, по пути к Сюськову, готов был закрыть расследование, чтобы навеки избавиться от него, а теперь вот готов сцепиться с особистом в схватку и доказать, что тот не прав. Или, может, тот, прежний Майгатов, все-таки находился на верном пути? Не-ет, вскипело что-то внутри, всклокотнуло казацкое, буйное. – Я докажу, что вы неправы. Здесь далеко все не просто. Здесь замешаны...

"Кровавые деньги", – вставила в паузу Майгатову, подбирающему слова, дикторша. – Этот боевик идет в кинотеатре "Победа". А в "России" "Помеченный смертью".

Название было страшным. Хоть и каждый от рождения помечен смертью, но никому не хочется об этом думать. А примерь к себе, да приблизь ко времени... Ведь и за ним охотились, и он был близок к смерти, но не испугался. И что же теперь: трусить перед этим худосочным особистом?

– Я сам доведу расследование...

– Объяснительные чертежников вам принесут, – тихо, но грубо прервал его Сюськов. – Завтра до обеда дознание закроете. А иначе... Иначе я дам ход делу об угрозе использования вами оружия в людном месте...

8

Он мешком упал на койку. Усталость сдавливала тисками голову, но усталость можно было перетерпеть. Гораздо страшнее было бессилие, которое он ощущал в душе. Бессилие перед всем, что он сегодня встретил. Бандита упустил, Сюськова переубедить не смог, в милицейскую сводку все-таки попал. И ничего, ну вот совершенно ничего не получалось. Майгатов почувствовал себя настолько маленьким, настолько ничего не значащим перед тем огромным, серым, страшным, что стеной вставало перед ним, что в эту минуту он бы, наверное, не заставил себя даже шевельнуть рукой. И чем дольше думал он о себе таком, тем все огромней и страшнее становилось все вокруг и тем меньше и меньше он сам.

Сквозняком качнуло штору.

"Химик, что ли, вернулся?" – попытался узнать тихие шаги. Приоткрывшуюся дверь и полкаюты закрывала штора у койки, и он не хотел избавляться от этой шторы, хоть на время спасающей его от огромного, страшного, все увеличивающегося...

– Юра? – спросили голосом Анфимова, и то, что в его воображении химик заговорил голосом командира, вырвало из оцепенения.

Он одновременно рванул вправо штору и сел.

Анфимов. Точно – в каюте стоял Анфимов. Но не тот устало-умиротворенный Анфимов, которого он видел вчера и сегодня, а испуганно-раздраженный.

"Уже доложили", – вспомнил Майгатов об угрозе Сюськова и вскочил, приготовившись к тихому, но такому донимающему анфимовскому нравоучению.

Командир почему-то выглянул в коридор, плотно, до щелчка замка, прикрыл дверь, прошел к иллюминатору, выглянул в него, будто не знал, что от иллюминатора до борта ближайшего тральщика метров сорок дистанции, и, резко обернувшись, оглоушил новостью:

– У нас секретку пытались вскрыть...

– Корабельную? – все еще не веря, спросил Майгатов.

– Да. Я же сказал: у нас... Стой! – удержал у двери рванувшегося из каюты Майгатова. – Не дергаться!.. Сядь! – властно указал на стул, подальше от двери.

Прежнее ощущение бессилия вернулось. Огромная стена и он, маленький-премаленький Майгатов. И еще Анфимов, который, сразу и не поймешь, то ли часть стены, то ли такая же маленькая, пытающаяся помочь ему песчинка. Он безвольно, не чувствуя себя, сел.

– Пойми меня, я не хочу, чтобы Бурыга узнал о нашем ЧП, – взмолился Анфимов.

Да, он тоже – песчинка. Но только не пытающаяся ему, Майгатову, помочь, а так же в одиночку лежащая перед стеной, которую ей ни пробить, ни перелететь.

– У нас за месяц-полтора, пока тебя не было, своих залетов поднабралось. А у меня как раз с переводом... кажется, получается...

– С переводом? – не понял Майгатов.

– Ухожу я, Юра... В штаб флота, в оперативный отдел, – как-то стыдливо ответил он. Наверное, потому что всегда уход с плавсостава на берег среди моряков считался чем-то схожим на измену.

Хотя Анфимов мог бы и не говорить с такой интонацией. Свое он уже давно отплавал. И даже с лишком.

– Понимаешь, начальником оперативного мой однокашник по училищу стал, кап-раз. Он с севера недавно перевелся. И я, Юра, понимаешь,.. не хочу, чтобы Бурыга имел основания не отпустить меня в штаб. Все-таки однокашник человек новый для Черного флота, и он может дрогнуть, если Бурыга упрется...

Майгатов все понял: должность в оперативном отделе – это обеспеченное звание капитана второго, а, может, попозже – и первого ранга. Это нормированный рабочий день, а не безразмерный, как на корабле, с сутками в двадцать пять часов. Это перспектива роста. Это, может быть, даже "УАЗик", на котором тебя будет возить на службу матрос. Это, наконец, заискивающее лицо, с которым на тебя будет смотреть прежде надменный Бурыга.

– Что нужно делать? – поняв все это, спросил Майгатов.

– Ничего, – молниеносно выстрелил ответом Анфимов, будто ждал этого вопроса больше всего и терпеливее всего.

– Но посмотреть-то хоть можно?

– Конечно-конечно, – суетно, по-стариковски, заторопился Анфимов. Идем, покажу...

Они пришли к секретке, не встретив ни одного матроса. Майгатов шел сзади и по одному затылку Анфимова определил, что тот успокоился, а, наверное, отсутствие моряков по пути успокоило его еще сильнее.

– Построение на причале, – не оборачиваясь, объяснил Анфимов тишину и пустынность коридоров и трапов. – Я попросил Кравчука, чтоб он сегодня произвел осмотр личного состава...

– Какой осмотр? – глядя на взмокшую шею командира, поинтересовался Майгатов.

– А-а, ты не в курсе... Это ввели приказом, пока ты в госпитале лежал. Почти каждый день строим моряков в одних трусах на причале. Сразу синяки видно, ссадины... Это на предмет борьбы с годковщиной...

– И что: избавились от годковщины таким образом?

– Нет, к сожалению, не избавились, – вздохнул Анфимов. – Но зато теперь следы издевательств сразу видны... Ну, вот и пришли...

Он отступил в сторону и ткнул пальцем в круглую накладку замка.

– Видишь. Пытались открыть ключом. Но то ли дубликат был не точен, то ли заело, но этот... ну, грабитель, сломал его. Посмотри...

Да, из узкой щели торчал острый огрызок обломанного ключа. Взгляд подержался за него несколько секунд и тут же скользнул влево, на густую сеть бороздок, оставленных, скорее всего, отверткой. Или стаместкой.

– Это он явно потом хотел взломать, – продолжал работать гидом Анфимов. – Вон – даже металл отогнул. Вполне мог и защелку отодвинуть, но тут секретчик из города вернулся...

– Он видел его? – вскинул голову Майгатов и близко до мути увидел грустные, оплетенные морщинками, глаза Анфимова.

– К сожалению, нет. Только шаги услышал. Говорит, что громкие шаги, в ботинках...

Майгатов посмотрел на сандалии командира – мягкие, с кожаной подошвой, в которых можно было ходить неслышно, будто летать над палубой. И все после похода на "Альбатросе" продолжали носить такие же сандалии, как бы трофеями доставшиеся им за муки в Красном море. Пожалуй, только когда офицеры и мичманы сходили на берег, они сменяли их на тяжеловесные ботинки с кирпичами-каблучищами. И теперь этот странный топот ботинок...

– Секретчик не мог ошибиться?

– Вряд ли, – добавив еще морщинок на свое лицо, попытался Анфимов представить на своем месте секретчика – крепкого, здорового по всем показателям, включая слух "шесть на шесть" метров. – Нет, он не мог ошибиться. У него слух отличный. Лучше него никто из моряков в музыке не разбирается.

– Он за ним не побежал?

– А чего бежать? Он сразу и не понял, что произошло. Только когда подранную дверь заметил. Но время-то ушло. Вскрывать он не стал. Доложил мне – и все.

Майгатов помолчал, изучая следы, оставленные отверткой, причем явно с одного бока ржавой: в некоторых бороздках на дне красно-коричневыми нитками лежали следы ржавчины.

– Его я тоже попросил, что это,.. – по-своему понял молчание Майгатова Анфимов, – ну, чтоб помалкивал о ЧП...

– Прямо эпидемия какая-то, – под нос проговорил Майгатов.

– Эпи... чего?

– Я говорю: эпидемия секреток. Решили, что ли, все подряд вскрыть? То наверху, дивизионную, теперь у нас... А это – что? – показал в угол.

Там белым комочком снега лежал ватный тампон. С ноготь размером.

– Может, случайно сюда попал, – с корточек высказал версию Анфимов. Мало ли... А, может, секретчика...

Кашлем обозначил себя кто-то за спиной Майгатова. Анфимов ужаленно вскочил, и тут же испуг схлынул с его лица.

– А-а, это ты, – успокоил его вид матроса-секретчика.

– Твой? – показал Майгатов на тампон.

– Да что я – баба, что ли? Чтоб вату...

– Открыть сможешь? – показал на замок Анфимов, с тревогой вслушиваясь в оживший, наполняющийся гулом голосов и лязгом дверей и люков "Альбатрос".

– Попробую. Я у трюмных плоскогубцы взял, – выудил он из карманов брюк и тут же начал прицеливаться к острому, торчащему из щели зубчику. О-о, держит, – с удовольствием заметил, что все-таки есть захват.

Под негромкие щелчки обломок вышел из щели.

– Тихо, не бросай! – упредил секретчика Майгатов и, достав из кармана платок, поднес его на ладони под ключ. – Все. Разжимай.

Обломок упал на белую подушку. На ней он смотрелся как антикварная ценность в музее. Впрочем, ценность у него действительно была немалая. Любитель секреток оставил первый серьезный след.

Секретчик достал свой ключ, подержал на весу рядом с огрызком. Удовлетворенно крякнул и сделал вывод:

– Один зубчик запороли. Всего один...

– Хорошая улика! – завернул Майгатов обломок. Увидев все так же лежащий в уголке ватный тампон, нагнулся к нему, подвел под него краешек платка и быстрым движением завернул уже две улики и спрятал их в карман брюк.

– Юра, я тебя прошу, – опять напомнил о своем Анфимов.

Майгатов ответил кивком и скосил глаза на секретчика. Тот стушевался и, громко сглотнув, все-таки пообещал:

– Я буду молчать.

– Открой, – попросил Майгатов. Я осмотрю.

Замок, ощутив в своем стальном теле родной ключ, а не какого-то чужака, радостно щелкнул.

Майгатов хотел зайти в секретку, но матрос стоял, как шкаф, неколебимо. Теперь вместо двери перед офицером была спина секретчика. Негодование чуть не заставило Майгатова нагрубить, но взгляд, упавший с затылка матроса на табличку на двери, охладил его. Фамилии помощника командира в списке допущенных в секретку, не было. Документ получить он мог, но только через окошко, а шагнуть за дверь – нет. Лишь Анфимов да замполит Кравчук, успевший за время существования инструкции превратиться в помповоспа, а теперь вот – всего лишь в помощника по работе с личным составом.

– Пропусти, – приказал Анфимов. – Под мою ответственность...

Секретчик шагнул в сторону с таким видом, словно присутствовал при ограблении собственной квартиры.

А Майгатов и входить-то не стал. Одного спокойного, скользящего с предмета на предмет взгляда было достаточно, чтобы понять: грабитель сюда не попал.

– Все на месте? – на всякий случай спросил он.

– Ага, – счастливо ответил секретчик, хотя счастлив он был, скорее всего, не от того, что ничего не украли, а от того, что Майгатов все-таки не вошел в комнату.

– А что у тебя в сейфе?

Секретчик вопросительно посмотрел на Анфимова и, удовлетворившись молчанием, отмолотил речитативом:

– Формуляр "Альбатроса", штаты, вахтенный и навигационный журналы, документы по...

– Журналы, – что-то из прошлого кольнуло Майгатова.

– Да. Вахтенный и навигационный.

– А мы их не сдали после похода? – обернулся к Анфимову.

– Понимаешь, Юр, – смутился Анфимов. – Если строго по инструкции, то сдавать их нужно в дивизионную секретку сразу, как они до конца, до последней страницы заполнены. Но никто их по одному не сдает. В конце года сразу все, скопом...

В своей короткой карьере помощника командира Майгатов с подобным ритуалом еще не сталкивался, хотя до этого во многих случаях убеждался, что здравый смысл часто бывает лучше тупого исполнения приказа.

– Посмотри, – попросил он моряка. – Из твоих личных вещей ничего не пропало?

– Я же сказал: нет, – удивился матрос.

Наверное, в его предыдущий ответ о том же по большей части входила как раз забота о личном, а не о корабельном.

Инцидент был исчерпан. Анфимов поспешил на причал, по делам ремонта, который уже, кажется, становился вечным на "Альбатросе", а Майгатов в задумчивости ушел в свою каюту.

К счастью, сосед-химик отсутствовал. Можно хоть немного побыть наедине со своими мыслями.

Он достал платок из кармана, положил на плексиглас стола и, отвернув уголки ткани, открыл взгляду обломок ключа и тампон. Вата ничего интересного из себя не представляла. Так, белый клочок с уже набившимися между ворсинок пылинками. Впрочем, были и белые пылинки. Майгатов подвинул ближе настольную лампу, щелкнул тумблером. Глаза смотрели и не могли поверить в удачу: пудра. На краю тампона белела женская пудра.

Рука сама выключила лампу. То ли резкий свет лампочки-сотки надоел, то ли при обычном освещении легче думалось...

Пудра – корабль – мужики. Откуда на "Альбатросе" дамы? Может, Татьяна заходила?

А ключ? Пальцы опять услужливо щелкнули тумблером. Ключ как ключ. Зубчики обточены аккуратно. Пройтись по пунктам "Металлоремонта"? Но такую работу вполне могли сделать и на любой плавмастерской Севастополя, и в любом цехе металлообработки. Откуда только он взял слепок? И тут Майгатова подбросило.

Вскочил с койки, пробежался к иллюминатору, жадно хватанул пахнущего йодом воздуха. Странные бывают ассоциации. Он подумал "слепок", а в голове повторно, искаженным эхом отозвалось "слеп". И он вдруг понял, что действительно слеп. Как он не мог понять простого: охотятся за вахтенным журналом "Альбатроса". Лишь его одного недоставало в отделении сейфа, с которого была сорвана пломба. Тот, кто его ищет, знал инструкции, но не знал о здравом смысле Анфимова. Значит, этот человек либо вообще не с флота, либо не знал о неисполнительности Анфимова.

Но – слепки? Нет, этот человек – из их экипажа. Чужой не мог сделать слепок.

Он не помнил, как ноги вынесли его на ют.

Разморенный на солнце Перепаденко, вахтенный старшина, при его виде попытался придать лицу бодрый вид, но Майгатов даже не обратил на это внимания. Мир для него сузился до размера пластиковой доски, на которой отмечались плюсиками находящиеся на борту офицеры и мичманы. У тех же, кого не было, резинка отбирала эти плюсы. Находящихся на "Альбатросе" оказалось очень мало. Из офицеров на борту – Кравчук, Клепинин и, конечно, Майгатов. Из мичманов – два новеньких моториста.

– А в течении часа-двух сходил-заходил кто-нибудь на борт? – спросил Перепаденко.

– А як жэ, – с удовольствием ответил тот. – Командыр зийшов...

– Это я знаю. А из офицеров, мичманов?

– З ахвицэрив?.. Ось вы прыйшлы та щэ той... химик туды-сюды разив сто бигав. З якоюсь отвэрткою...

– С чем?! – выпятил глаза Майгатов.

– З отвэрткою...

Оставив на юте Перепаденко, вернулся к своей каюте, постоял у двери в задумчивости и вдруг решительно шагнул влево, к Анфимову. Того в своей каюте не было, но на столе, под плексигласом, лежало то, что Майгатов мог взять и без него. Точнее, не взять, а запомнить: график схода офицеров и мичманов на берег, домой.

Взглядом он нашел четырнадцатое число и быстро скользнул вниз по красным (сход) и белым (несход) квадратикам напротив фамилий офицеров и мичманов. Получалось так, что в ночь ограбления дивизионной секретки на "Альбатросе" остались спать Анфимов, Кравчук, три мичмана... нет, тех двоих, что ковырялись сейчас в трюмах вместе с Клепининым, не было, и приписанный в списке снизу, как новый в экипаже,.. Силин.

9

Почему люди едят несколько раз в день? И много-много пьют? Нет, чтоб как у верблюда: набузовался воды на месяц – и никаких проблем.

И почему в первый год службы хочется есть еще чаще, чем обычно? Словно внутри тебя заводится некто, и все клянчит и клянчит еду.

Если бы не этот некто, сосущий желудок вечной пиявкой, он бы никогда не попал в неприятную историю. Он бы перетерпел, не поддался на искус.

– Дневальный?!

И вот еще: почему сильнее всего хочется есть ночью? Может, этот некто ведет ночной образ жизни?

– Дневальный?!

Кричат, что ли? Не услышал сквозь туман в башке, не услышал, но что-то ответить надо. Голос-то – офицерский.

– Так точно!

– Что: так точно? Я спрашиваю: ты – дневальный по кубрику?

– Я, – выставил из тени на свет бок со штык-ножом.

– А фамилия твоя?

– Матрос Голодный, – ответил нехотя, понимая, что ничего хорошего на флоте после выяснения фамилий не бывает.

– Все правильно. Тебя в секретку дивизиона вызывают.

Голодный еще чуть-чуть подался к свету и, наконец-то, увидел, что над люком в кубрик стоит лейтенант – дежурный по дивизиону "Альбатросов".

– Но я же – дневальный, – вяло посопротивлялся.

– Это – приказ. Буди сменщика. Пусть он заступит.

– Он только что сменился...

– Ничего. Еще постоит, чтоб служба раем не казалась...

Лейтенант был неумолим. Он не меньше матроса-первогодка боялся всего вокруг, но умел прятать свой страх за излишне уверенный вид и десяток флотских фраз, звучащих в его устах как-то смешно. Сейчас он боялся, что на него наорут за затяжку с выполнением приказа, и готов был сам бежать наверх к секретке вместо матроса, лишь бы никто потом не наказал.

– Ну, быстрее... Чего ты возишься?

– Все, уже отдаю штык-нож, – сунул его вместе с повязкой сонному, ничего не понимающему сменщику.

– Давай-давай. А то я тебя уже десять минут ищу...

Наверное, на плаху Голодный шел бы быстрее. Ноги стали тряпошными, вялыми. На какое-то время он успокоил себя тем, что вызывают его, может, и не за тем, о чем он думал, и ноги ожили, потвердели, но слишком короткой была радость. Вспомнились холодные глаза того капитан-лейтенанта, что вызывал его еще утром.

– Пил ночью? – зло спросил он, зачем-то показывая ему бумажку с треугольной печатью.

– Пил, – ответил за него испуг. И тот же испуг заставил отказаться от предыдущего ответа. – Нет, не пил... В смысле, водки или вина...

– Сам знаю, – безразлично ответил капитан-лейтенант. – Я еще и не это знаю... Тебя чертежник напоил?

– Как-кой? – кажется, испугался он еще сильнее, хотя сильнее уже вроде и некуда было.

– Длинный. Старшина.

– Я не помню. Меня по голове...

– А чего ж тогда повязку снял?

– Врач... это... сказал, что и без этого заживет...

– Ты знаешь, где находишься?

– Никак нет, – сухими губами еле ответил он, посмотрев почему-то лишь на телевизор. Может, потому, что на их корабле телевизор уже полгода не работал, и тот человек, у которого был работающий телевизор в кабинете, казался Голодному начальником невероятного масштаба.

– В особом отделе.

Капитан-лейтенант холодно помолчал, как бы ожидая той минуты, когда испуг пронизает наконец матроса от корней волос до пяток, но он не знал, что тот испуг, который поселился в душе матроса с первого дня службы, уже нельзя было сделать сильнее.

– У меня на тебя есть неплохое досье. Ведь это ты крал из провизионки сахар?

– Я... не я... я три куска... и не в провиз... провиз-зионке, а за утренним чаем... я...

– А в самоволку сбежать пытался?

– Да я...

– А в письме, помнишь, что ты о своем старшине писал?

Капитан-лейтенант не говорил, а гвозди вбивал. И все это как-то тихо, болезненно, точно вот сейчас договорит и упадет без сознания.

– Да я...

– Иди подумай. Вечером вызову. Расскажешь все как на духу. Чистосердечное признание, сам знаешь, что дает...

После такого разговора он считал за счастье стоять дневальным. В этом бесцельном, по его прежним понятиям, стоянии было теперь нечто сладостное, упоительное. И чем дольше он стоял, тем сильнее верил, что капитан-лейтенант забудет о нем, что никто его никуда не вызовет, и, обрадовавшись этим мыслям, он готов был стоять целую вечность.

Не забыл – вызвал.

Вот уже и секретка. Желтый домик под серым шифером, густо усеянным медными листиками акации. Зеленые рамы маленьких окон. Зеленый занавес над входом. Красные, как кровь полы. Распахнутая стальная дверь в секретку. Капитан-лейтенант, сидящий ко входу спиной.

Ноги сделали еще шаг и онемели. Что-то больно надавило на виски. Взгляд упал на ботинки капитан-лейтенанта и, словно именно ботинкам ему было легче всего излить душу, Голодный затараторил:

– Виноват я, та-ащ кап-линант. Не хотел я, та-ащ кап-линант. Очень есть хотелось... Ну, давно вечерний чай прошел... И уже три ноль семь ночи, а тут мужик этот постучал... Ну, испугался я, а потом гляжу: пьяный он... Говорит: служивый, дай прикурить. А я не курю... Я вообще никогда... А он мне: выпей, говорит, у меня сын, говорит, родился... А я не пью... Я ему... А он сам выпил из бутылки и говорит: рубани хоть колбаски моей... Я, говорит,знаю, как вас кормят... Рядом же, говорит, работаю, на пээмке... Я на той пээмке, то есть на плавмастерской как-то был... Там все работяги пьют... Я тут поверил ему, вышел... Он опять про водку, я не стал. Он тогда колбасы отрезал, хлеба дал, а потом это... у него в сумке вода была... Бутылка такая пластиковая. "Швепс" написано. Я такой отродясь не пил. Вку-усная, только с горчинкой... Я и выпил... Он еще со мной немного постоял и ушел... А потом... потом... заснул я... И это... когда того... проснулся, то все было в секретке настежь... Я испугался и это... сам затылком до крови, чтоб похоже было... как сзади меня...

Он всхлипнул. Ботинок помутнел, превратился в черное пятно на красном фоне пола. Голодный поднял взгляд на лицо офицера. Это было тем легче, что сквозь слезы он видел его таким же мутным светлым пятном. И тут вздрогнул. На пятне была черная полоска. Он смахнул указательным пальцем правой руки слезы и со смешанным чувством досады и удивления вдруг понял, что перед ним – дознаватель.

– Это – честно? – подойдя к матросу вплотную, спросил тот.

А у Голодного уже не было сил отвечать.

Майгатов обернулся к замершей в углу секретки Татьяне.

– Ну вот. А ты говорила: это чертежники его по голове ударили. Не надо жить чужим умом. Я имею в виду ум Сюськова...

– Он же это... заснул. Вполне могли и чертежники зайти.

– Так не бывает. Тот, кто опоил, тот и должен был ограбить. Какой он из себя? – спросил уже у матроса.

Тот шмыгнул носом, помолчал, вслушиваясь в свои воспоминания, и ответил, кажется, все, что знал:

– Среднего роста, белобрысый... И все. Там, у порога, темно было... Да я и не думал, что запоминать его придется...

Глава вторая

1

– Идешь по следу, Шерлок Холмс? – спросила пустая каюта.

Майгатов молча прошел к стулу, крутнул его так, что потертая зеленая спинка оказалась под иллюминатором, и тяжко сел.

Звякнули кольца, удерживающие шторку. С верхней полки свесилась бурая, уже с "выхлопом", голова.

– Ни хрена никого ты не найдешь, – пообещала она. – Вот пока за приезд бутыль не выкатишь, ни хрена не найдешь. Примета такая. По сухому ни одно дело не скользит...

Майгатов, глядя на свои запыленные, поседевшие ботинки, достал из кармана пачку купонов, густо усеянных нулями.

– Тридцать тыщ хватит?

Мелькнули ноги в дырявых носках. От грохота прыжка внизу, в трюмах, наверное, плафон оторвался.

– Двадцати достаточно, – быстрыми, нервными пальцами вырвал из пачечки две серо-салатных бумажки. – Ну, еще пару тыщ добавлю. До верного, отобрал еще два сиреневых купона.

Застегнул болтающийся на худых, костистых плечах китель. Блином бросил на голову фуражку.

– Я – в темпе вальса. А это,.. – помялся у двери.

– Да бери ты все. На них и закусь купишь, – толкнул оставшиеся бумажки по льду плексигласа.

– Чтоб я так жил! – пересчитал Силин добычу. – Это ж заказ в ресторане "Дельфин"! Ну-ну-ну! – поймал ироничный взгляд Майгатова. – На "Дельфин", конечно, не тянет, но все же...