Текст книги "Бой без правил (Танцы со змеями - 2)"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Утром, после того, как натрудившийся за ночь ветер опал, штормовое предупреждение по главной базе сняли, на "Альбатросе" отменили боевую готовность номер два, и Майгатов смог сойти на берег. Конечно, у него была куча дел на корабле, но, поскольку все дела на флоте имеют способность никогда не заканчиваться, то уходил он не от дел, а всего лишь от часа их исполнения. Анфимов покряхтел-покряхтел, но отпустил.

Гостиниц оказалось даже больше, чем он думал, – десять. Начал с самой дальней, с Дома межрейсового отдыха в Камышовой бухте.

Дежурный администратор, седая, фельдфебельской стройности и такой же костистости дама, так долго смотрела на портрет, словно запоминала его на всю жизнь. Вернула с кратким пояснением:

– Интеллигентное лицо. У нас такие не живут.

В подтверждение ее многолетних жизненных наблюдений к стеклянному окошечку администратора не просто подошел, а "подгреб" черными клешами, каждая из брючин которых могла бы стать юбкой для администраторши, высокий моряк рыболовецкой флотилии и, не вынимая потухшую "приму" изо рта, попросил:

– Мамуля, ко мне пацанки вечерком завернут. Отдай им мои ключи. А то у меня се-о-оня в порту намечаи-ц-ца...

– Не положено! – строго сказала дама, но, скорее всего, сказала только потому, что рядом стоял Майгатов.

Ее отказ явно выпадал из рамок гостиничной морали, потому что потрясенный моряк онемел. На его бугристом, похожем на много раз стиранную, но ни разу не глаженную коричневую рубаху, загорелом лице медленно скапливалась обида, которая, вполне возможно, перешла бы в злость, но Майгатов не стал досматривать сцену. Он поехал в центр, где находились самые дорогие гостиницы, и где вполне могли жить люди с интеллигентными лицами.

"Крым", "Приморская", "Азовская", "Севастополь", "Украина".

С монотонностью запрограммированного робота он задавал везде один и тот же вопрос, но слышал совершенно разные ответы. В одной из гостиниц дежурный администратор, тоже дама, но только полная, невысокая, с мягкими, совсем не администраторскими манерами, даже собрала всех дежурных по этажам, горничных и электриков и устроила консилиум, который, правда, ничего не дал. В другой с ним полчаса не хотели разговаривать, полагая, что он избрал очень хитрый, новый метод бронирования мест, которых, как обычно в наших гостиницах, не было, хотя на самом деле они, конечно же, были. В тертьей его чуть не сдали патрулю, предположив в Майгатове нечто среднее между психически больным и дезертиром. В остальных гостиницах столь бурных шекспировских сцен не было, но и слово "да" он не услышал.

Остались гостиницы Корабельной стороны города и флотская, или как ее называли, "Гостиница КЧФ". Флотская стояла ближе к центру, и он, предчувствуя, что не мог Зубарев жить в убогих номерах, где селились бесквартирные лейтенанты и мичманы, все-таки выбрал ее. Наверное, потому, что мысленно решил "поселить" уже надоевшего ему Зубарева именно в убогие, с минимумом удобств, если таковыми можно считать, туалет в номере и холодную воду, подаваемую на час в сутки, крошечные, густо населенные тараканами номера.

Дежурный администратор, опять дама и опять фельдфебельски костистая, точно в гостиницы, хоть как-то относящиеся к флоту, на работу брали лишь женщин подобной комплекции, даже смотреть на портрет не стала.

– Идите к вахтеру. Он когда-то сигнальщиком на крейсере служил. У него зрительная память хорошая...

"Сигнальщику" оказалось далеко за шестьдесят. На вытянутой руке он подержал перед собой портрет, грустно вздохнул, достал из кармана очечки с треснутым стеклом, прижал их к глазам и сказал совсем не то, на что настроился Майгатов:

– Знаток нашлась: на крейсере! На линкоре я служил, марсовым. Корабли определял, когда те еще за горизонтом скрывались. По самой слабой струечке дыма, по ниточке, – и грубо сунул портрет назад Майгатову. – Нет, ни разу не видел. Двадцать лет вахту несу на этом посту. А такого гражданина не запечатлевал. Недавно в центре генерала встретил, в машину он шел садиться. "Здравия желаю! – говорю. – А вы, – говорю, – в нашей гостинице проживали, – говорю, – в году семьдесят втором, – говорю, – в лейтенантском звании." "Точно, – отвечает, – я командиром строительного взвода служил, а теперь – зам командующего по строительству и расквартированию." О, какая сила в зрении!

Судя по всему, не глаза, а язык был самой развитой частью тела "сигнальщика". Подобные люди могли или развеселить до упада, или утомить до такого же упада. А поскольку впереди ждал путь на далекую Корабельную сторону, то Майгатов сумбурно и, наверное, не очень учтиво распрощался с "сигнальщиком" и вышел на крыльцо гостиницы.

– Привет, Юра! Какими судьбами? – оглоушили его сбоку. – Ты тоже здесь живешь?

– А-а, штурман, – узнал он бывшего соседа по каюте. – Здорово.

– Ты в каком номере?

– Кто мне его даст? Я так, по делу зашел. Поздравляю, – разглядел прибавку в одну звездочку на погоне штурманца. – Ты куда от нас ушел?

– В гидрографию. Белые пароходы. Белые люди. Белая жизнь.

– Да, у вас служить можно.

– Я – в штабе. Должность – береговая, зато капитан-лейтенантская. Иногда в море выхожу.

– А мы все, заякорились...

– Слышал, – грустью Майгатова решил погрустить штурманец. – А помнишь, как я в Красном море все орал: "Рифы! Рифы!" Вот не поверишь, а до сих пор тот поход снится. Особенно яхта и стрельба. Прямо как вживую...

Из рук Майгатова выскользнул портрет, упал на грязный бетон ступенек между запыленными ботинками офицеров лицом Зубарева наверх. Штурманец повернул голову, чтобы получше его рассмотреть, и неожиданно спросил:

– Ты ему, что ли, нес?

Майгатов поднял ватман, сдул грязь с оборотной стороны и сам недоуменно задал вопрос:

– Кому – ему?

– Ну этому, как его... Кострецову?

Наверное, более глупой физиономии в жизни больше не будет у Майгатова. Он посмотрел на помятый, уже залапанный портрет, потом почему-то на лоб штурманца, по которому он тогда, в походе, так сильно огрел каютной дверью, опять – на портрет и только после этих рикошетов понял:

– Ты его знаешь?

– Ну конечно! Это же Кострецов. Из министерства морского флота, техотдел. Приехал по каким-то делам.

– Техотдел? Присмотрись: может, обознался?

– Да не-ет, точно – он, – пристально изучил угольные линии портрета. И очки его. В технике он, может, и разбирается, а по нашему, штурманскому, делу – полный профан. Все у меня про карты спрашивал, про вахтенные журналы. Его почему-то удивляло, почему мы после прихода с морей прокладку ластиком стираем. Как будто у нас карты одноразовые! На ней еще, может, семь поколений лейтенантов будет курсы прочерчивать...

– Где он живет?

Внутри все клокотало, и он не знал, выхлестывается это наружу, в мимику лица, в голос, в движения рук, или нет.

– На "Енисее".

– "Енисей"? – в голове защелкали, как на вокзальных табло, строчками побежали названия кораблей. – "Енисей"... "Енисей", – не волновался, сразу бы вспомнил, а тут как отсекло.

– Ну да – "Енисей". Госпитальное судно. На Минке стоит.

– Фу ты! Огромный такой? С красным крестом на борту?

– С крестом? – штурман запоминал то, что видел, а с берега, с кормы "Енисея" никакие кресты не были заметны. – Может, и с крестом... Но он сейчас скорее гостиница на плаву, чем госпиталь. Во всех каютах – жильцы. Мы туда Кострецова и определили. А что: и в центре города, и платить за номер не нужно – лафа!..

– Ты говоришь – Кострецов? Может, путаешь? Не Зубарев он?

– Кострецов. Я как раз дежурил, когда ему командировку отмечали. Сам у комбрига печати ставил.

– А где он? Ну, на "Енисее"?

– Откуда я знаю! В какой-то каюте живет. Чего ты нервничаешь? удивился штурманец. – Родственник он, что ли, твой?

– Крестник, скорее... Ну, я полетел, – и, быстро пожав узкую, по-девичьи хрупкую кисть штурмана, почти побежал вдоль гостиничных корпусов.

– Ю-у-ра! – заставил его обернуться окрик.

– Чего?

– Ты это... остаешься или все-таки уйдешь?

Хотел сказать "с флота" и не хватило смелости. Майгатов мысленно досказал за него и вдруг понял, что ответа-то и нет.

– Не... нет, не знаю.

И еще быстрее зашагал к троллейбусной остановке. Больше всего ему хотелось убежать, но не от штурмана, а от вопроса. Но для этого нужно было убежать от себя...

Ему повезло с троллейбусом. Уже через десять минут он пулей вылетел на остановке у Дома офицеров, пробежал точно к тому месту, где несколько дней назад он на "жигулях" чуть не врезался в машину Бурыги. Свернул налево, к спуску на Минную стенку, и уже через полминуты, еле сдерживая одышку, стоял у длинной, выкрашенной в зеленую краску сходни на "Енисей".

Только теперь, перед решающей встречей, он ощутил, как заныла шея. Словно по тому месту, где вчера были пальцы Жбанского, снова стал кто-то давить. Он не сдержался, потрогал. Нет, шея была свободной, только мокрой от бега, да еще далекой болью отдавались синяки, которые он утром замаскировал пудрой, взятой у Кравчука.

Одышка унялась. На стоящих слева от "Енисея", за металлической решеткой, боевых кораблях дивизии вразнобой ударили склянки. И, словно сигнал тревоги, они бросили Майгатова на сходню.

Прогремел по ней сбитыми каблуками ботинок. Взлетел по стальным ступенькам двух трапов на вертолетную площадку, окрашенную тоже в зеленый цвет, и наткнулся взглядом на разомлевшего от вахты мужичка в истрепанной офицерской куртке без погон.

– Куда? – лениво спросил он обветренными губами, продолжая полулежать на тряпочном шезлонге с видом китайского божка, сложившего пухленькие коротенькие ручки на арбузе-животе.

– Мне один ваш постоялец нужен...

– Ну и что?

Плевать ему на какого-то лейтенантика. Хоть и старшего. Да хоть и с такими усищами. За те копейки, а, точнее, купоны-фантики, что платят, он еле себя уговаривает на вахту заступать. А тут ищи ему какого-то постояльца. Да их на каждой палубе по экипажу на эсминец наберется! А если всех из кают выгнать да здесь, на вертолетной площадке, построить, то, пожалуй, и не уместятся они. Кому-то прийдется и на причале стоять.

– Где дежурный по кораблю?

– У нас не корабль, а госпитальное судно, – оправдал он свое вольготное лежание перед офицером. – Обедает дежурный.

– А списки расквартированных где?

– В дежурке, – сделал что-то похожее на кивок, но кивок комариный, в полмиллиметра.

Майгатов заметил в сплошной металлической стене надстройки открытую дверь метрах в двадцати от него и пошел туда.

Оставалось лишь переступить порожек комингса, как вдруг вход круглым телом законопатил вахтенный матрос. Он так тихо выкатился из-за Майгатова, будто и впрямь несколько секунд назад был мячиком.

– Нельзя. Подождите дежурного.

– Где списки?! – гаркнул на него сверху вниз.

Матрос поник, словно его прокололи, и из мячика начал выходить со свистом воздух. Хотя свистел чайник, стоящий в углу дежурки.

Впрыгнув в крохотное помещение, матрос выключил чайник, снял его с толстой канцелярской книги, полистал ее и с видом мага, совершающего волшебство, поинтересовался:

– Как твоего кореша зовут?

– Кострецов.

Толстый короткий палец пробежал по странице, зацепился за нужную фамилию.

– Есть. Шестая палуба. Каюта номер, – и затих, поведя взглядом в правую часть страницы. – Номер... а нету твоего кореша. Вчера уехал. Точнее, сегодня. Поезд же на Москву – в ноль-ноль с копейками.

– Покажи, – шагнул в дежурку Майгатов, властно притянул к себе книгу.

Матрос не врал. В графе убытия стояло вчерашнее число.

– А Зубарева посмотри.

– Ты чего: с инспекцией пришел или как? – не понравилось матросу, что им командуют.

– Ну, проверь, пожалуйста, – чуть ли не взмолился Майгатов.

– Ладно. Только из дежурки выйди. А то меня с вахты из-за тебя снимут.

Когда просят, можно хоть ненадолго ощутить себя начальником. А быть начальником – сладкое чувство.

– Нет. Зубарева нет. Зубов есть. И Зубова – супруга его. Это врач и медсестра из госпиталя. У них квартиры нет. Вот и живут у нас.

– Как же вы от причала сдвинетесь, если у вас тыща народу на борту? удивился Майгатов.

– А никто никуда сдвигаться и не думает. Мы ж почти неходовые.

"И мы", – хотел добавить, но не стал. На половине кораблей ничейного, гибнущего, вымирающего флота могли бы ответить так же, как этот пухлый матросик с сальным ото сна лицом.

– Он мне должен был кое-что оставить, – неожиданно сказал то, что говорить совсем не собирался. – Можно каюту, где он... ну, жил, осмотреть?

– Ну ты въедливый! – обиженно покомкал масляные губки матрос, но микрофон переговорного устройства все же снял. – Вахтенный у трапа.

– Чего тебе, – ответил из сот динамика совсем не уставной фразой недовольный женский голос.

– Маш, подойди к дежурке. Тут одному старлею надо каюту на твоей палубе посмотреть...

– У нас не музей.

Матрос бы сдался, но за плечами стоял такой упрямый и такой высокий старший лейтенант с боксерски вбитым носом и одним только стоянием заставлял его быть увереннее, чем он был на самом деле.

– Маш, дело серьезное. У человека от этого жизнь зависит.

– О, господи! Шляются тут!.. Жди! Сейчас прийду...

"Сейчас" оказалось двенадцатью минутами, но и путем такого унижения Майгатов готов был заплатить за минуту в каюте, где жил Пирсон-Зубарев-Кострецов, а, может, и вообще человек с другой, не из этого ряда, фамилией.

Дежурная медсестра, коротенькая, веснушчатая Маша, невзрачная девочка из разряда тех, что не нравятся мужчинам, но все равно умудряются удачно выйти замуж, провела его по бесконечному, как автомобильный тоннель в горах, коридору, поднялась палубой выше, в еще один гигантский коридор, ловко щелкнула ключом и распахнула крытую светло-бежевым пластиком дверь.

Майгатов, подчинившись ее указующему жесту, шагнул в каюту, но ничего не ощутил. Ни радости, что наконец-то проник хоть и в бывшее, но все-таки логово зверя, ни ненависти от того, что сейчас услышит запах человека, который принес ему столько боли. Впрочем, запахов никаких он бы и не услышал. Все три иллюминатора были распахнуты настежь, и холодный ветер с бухты за ночь и полдня вымыл отсюда малейшее напоминание о человеке.

– Ну вот. Ничего он вам не оставил, – обвела рукой она два пустых стола в каюте.

– А там? – шагнул он в отсек, где находились кровать, двухстворчатый шкафчик, тумбочка и массивное зеркало над ней.

Повыдвигал ящики тумбочки – пусто. Распахнул дверцы шкафчика – тоже ничего. Уже хотел закрыть, как что-то заметил внизу, в дальнем уголке. Нагнулся и поднял с палубы обрывок бумажки. Маленький, с этикетку спичечного коробка. На одной стороне – явно в типографии отпечатанные буквы "R. I. F.", причем разрыв прошел точно по точке после "F", на другой, чистой – коряво написанные крючочки, очень похожие на те, что рисуют в своих тетрадях первоклассники. Он сосчитал их – девять. Приблизил к глазам и вдруг понял, что первые два крючочка выше остальных. Они сложились в большую букву "М", и он медленно все-таки прочел слово – "Минск".

– Надо же. Не вымела, – сокрушенно посмотрела на бумажку Маша. – А ведь вроде бы все прибирала...

– А там что? – показал вправо, на дюралюминиевую дверь.

– Санотсек.

Он открыл дверь, заглянул вовнутрь. Белоснежная, почти без трещин, ванна. Умывальник со шкафчиком. Унитаз, смываемый так же, как и на всех боевых кораблях, педалью.

– Курорт, а не каюта, – вынес итоговую оценку.

Маша обиженно поводила плечиками, словно не соглашаясь с выводом, и сказала то, что, по ее мнению, могло еще сильнее удивить офицера:

– У нас горячая вода – круглые сутки. И сауна есть. Адмиралы приходят мыться семьями.

– Ну-у, тогда это "Хилтон", пять звездочек, – понял свою ошибку Майгатов. В домах Севастополя горячей воды не видели уже давным-давно. Холодную-то давали по часу-два в день. А чтоб горячую да еще и постоянно...

Он все-таки не удержался и открыл шкафчик. На боковой полочке сиротливо лежала белая зубная щетка. Он вынул из кармана платок и уже хотел ее завернуть и забрать с собой, но Маша разочаровала:

– Это – нашего комбрига. Он здесь иногда живет. Когда со своей поругается. Или когда по делам нужно... А щетку всегда тут держит. Как талисман, что ли...

– Комбриг? – удивился он и вспомнил необъятную фигуру Бурыги.

– Конечно. Мы же на бригаду судов обеспечения замыкаемся. У нас комбриг – сила. Метра два ростом. И человек хороший.

"Везет же людям," – белой завистью позавидовал он. И вдруг подкралась, сжала сердце холодными пальчиками тревога. А почему Кострецов уехал? Ведь координаты он до сих пор не получил. Неужели сдался? Неужели пошел на попятную?

– Маша, а он это... совсем съехал или просто куда в гостиницу или там еще?

– Уехал. Сама билет видела. Вот тут лежал, – показала на стол у борта, под иллюминаторами. – На московский поезд.

Инсценировал отъезд? Но зачем это нужно было делать перед Машей? Чтобы этой инсценировкой получить лишнего свидетеля? Но он же был уверен, что Майгатов на "Енисее" его не найдет. Где же промах? Где? Неужели он что-то упустил?

Шел за Машей по коридору, слушал ее рассказ, кажется, о "Енисее" и не слышал ничего. Ну вот ни единого слова.

Неужели он проиграл схватку? Координаты из вахтенного журнала на вырванной половине страницы лежали у него в сейфе. Утром, перед уходом с корабля, проверил – там они, миленькие. Координаты, продублированные в навигационном журнале, он намертво замазал чернилами. Да за этим журналом Кострецов и не охотился. То ли не знал о его существовании, то ли считал вахтенный первоисточником. А могли еще где-нибудь высветиться координаты "Ирши"?

Он остановился. Маша уходила все дальше и дальше по коридору, изображая из себя беспрерывно говорящую радиоточку, а он не мог поверить в то, что вспомнил. И от того, что не верил, мысль становилась все очевиднее и очевиднее.

Как он мог забыть об отчете за боевую службу?! Сам же отвозил в секретную часть штаба флота! А в отчете – не только доклад о затоплении "Ирши", не только ее точные координаты, но и кальки с прокладки. С той самой, которую уже давно стер ластиком штурманец.

Он бросился по коридору, насмерть перепугав Машу...

А можно было и не бежать. Все равно потратил не меньше часа, прежде чем нашел хоть одного знакомого в штабе флота и выклянчил у него заявку на пропуск. Потом бесконечные пять минут стоял у окошечка бюро пропусков и взглядом торопил медленную, ленивую руку матроса, у которого все время пропадала паста в шариковой ручке. Потом еще более долгие две-три минуты уговаривал ту же секретчицу, которой они несколько дней назад сдавали отчет, хоть краешком глаза взглянуть на него.

– Вам не положено, – любимым бюрократическим способом защитилась она.

Только лицо у Майгатова, наверное, было такое, что дрогнула. Даже без шоколадки дрогнула.

– Дайте удостоверение личности.

Перелистнула страничку и в графе "Служебное положение" нашла пятизначный номер войсковой части. Сверила с тем, что стоял на отчете.

– Хорошо. Под мою ответственность. На пять минут. Не больше. Мы закрываемся, – и все-таки дала папку с лежащим поверху удостоверением.

Прямо на окошечке он развязал тесемки, открыл пухлый отчет и сразу бросил быстрый, просящий взгляд на карточку-заместитель.

– Не отчет, а какой-то приключенческий бестселлер, – пробурчала из глубины комнаты ушедшая к сейфам секретчица. – Вчера его с утра брали, сегодня – опять нужен. Может, и мне почитать?..

А он неотрывно смотрел на роспись и вчерашнее число на карточке-заместителе, и мир медленно становился иным, совсем иным, чем он был за секунду до этого.

_

12

У самой сходни на "Альбатрос" его окликнули.

– А-а, это ты, – узнал Майгатов лейтенанта-дознавателя.

– Извините, что беспокою, товарищ старший лейтенант, но я сегодня дело закрыл.

– Дело? – как трудно быть внимательным, когда хочется спать.

– Ну, расследование ограбления... Приходил один товарищ с дочкой. Они сказали, что чертежники в ночь ограбления были у них. Самоволка, значит...

– А доллары Татьяна сама нашла, – продолжил он за него.

– Откуда вы знаете? Десять минут же назад... Или вы заходили к ней?

– Считай, что заходил. Мысленно.

Мир вокруг после визита в секретку штаба был слишком черен, чтобы лейтенант мог выделиться на нем чем-то светлым, ярким. Так, всего лишь часть общей черной мозаики.

– У тебя все?

– Я, видите ли, закрыл... в связи с отсутствием состава преступления. Все же похищенное найдено. Командир бригады товарищ капитан второго ранга Бурыга бумаги утвердил, – съежился под гневным взглядом Майгатова, но, поскольку за день таких начальственных взглядов он встречал много, то быстро забыл о нем и сказал то, ради чего и стоял возле "Альбатроса": – Я буду голосовать за вас...

"От расследования, что ли, "крыша" поехала?" – устало подумал Майгатов и пошел по раскачивающейся сходне на "Альбатрос".

– Здравия ж-желаю! – столбом вытянулся перед ним Перепаденко.

На погонах его бушлата красовались широкие, из

золотисто-желтого металла, а не из едко-лимонной тряпки, как у

других, главстаршинские лычки. Заметив удивление на лице

Майгатова, он с удовольствием похвастался:

– Из застойных запасив знайшлы. На хлотском склади. В мэнэ там зэмляк, з Полтащыны, служыть. Можэ вам що здобуты там, а, товарышу старшы лыйтинант?

– Мне? Да нет, спасибо, ничего не нужно.

Хотел спросить, как же Перепаденко прозевал и не доложил ему о забегавшем на пять минут на борт Жбанском, но делать этого не стал. Мир от этого упрека не стал бы светлее.

– Командир на борту?

– Так точно! – ну еще выше стал Перепаденко. – Про вас нэдавно пытав...

– Больше никто?

– Ни.

Быстрым движением Перепаденко на пластиковой доске поставил огрызком карандаша, привязанного к леске, плюсик против фамилии Майгатова и уже почти вслед, почти в спину протрубил:

– Щастя вам, товарышу старшы лыйтинант!

"И этот, что ли, перегрелся?" – не понял пафоса Перепаденко и угрюмо пошел вдоль борта "Альбатроса", мертвым, черным памятником стоящим посреди черного-черного мира...

– Заходи, – позвал в свою каюту Анфимов, коротким звонком Перепаденко уже предупрежденный о том, что Майгатов – на борту. – Нашел своего призрака?

– Да. То есть нет, – устало даже не сел, а прямо упал на жесткий диванчик напротив Анфимова. – Нашел место, где он жил, но он уже уехал.

– Надолго? – монотонно переворачивал с ребра на ребро спичечный коробок.

– Навсегда. В Москву.

Ну до чего дурацкое занятие: переворачивать коробок! Как будто это важнее, чем то, что пришел в каюту помощник, что сил у него нет никаких, а настроение... Настроение мог бы определить по лицу. Но Анфимов упрямо не поднимал глаз от занимающего его коробка.

– Значит, все закончилось?

Нет, Анфимов тоже не казался светлым пятном в бесконечном черном мире. Или не хотел казаться?

– Товарищ командир, дайте мне отпуск.

Пальцы отпустили коробок. Он упал этикеткой наверх. С нее пальцем на Майгатова показывал красный пожарный, под которым такие же красные буквы призывали не играть с огнем.

– Ты представляешь, что ты говоришь?! – вскочил Анфимов, но каюта, даже командирская, была так мала, что он смог лишь пробежать два шага до умывальника и назад. – Ты в своем уме?!

– Мне положено. Уже конец октября, а я еще не брал отпуск за этот год. И потом... я же после госпиталя. Мне положено отдохнуть.

– Что положено – на то давно наложено! – матросским фольклором щегольнул Анфимов и вытянутой рукой показал вправо, на кают-компанию, за иллюминаторами которой серел берег, причал и штабные постройки. – Ты объявление на дежурке дивизиона читал?

Майгатов-то и саму будку дежурки не видел, когда шел. А тут еще объявление...

– Какое об...

– О суде чести младших офицеров!

– А я-то при чем? – и вдруг по лицу Анфимова понял, что очень даже при чем. – Суд чес...

– Да, чести, – прервал его Анфимов, сел и, глядя прямо в глаза Майгатову своими синими выцветшими каплями, нервно пояснил: – Бурыге принесли какую-то кинопленку, где ты дерешься с двумя мужчинами. И не просто дерешься, а избиваешь их. Все это, понимаешь ли, на территории дельфинария, секретного объекта... Один мужчина чуть не утонул. У второго два сломанных ребра, выбиты зубы. Это махровое хулиганство.

– Это самооборона.

Ответил так безразлично, так отстраненно ото всего, что с такой горячностью излагал Анфимов, что тот не на шутку испугался.

– Что с тобой происходит, Юра?

– Мне нужен отпуск. Очень-очень нужен отпуск.

– Если ты не явишься на суд чести, Бурыга из тебя фарш сделает! Это же увольнение по дискредитации, – с придыханием изумился Анфимов.

В те годы, когда он был старшим лейтенантом, на офицера, который хотел в таком звании уйти на гражданку, смотрели чуть ли не как на дезертира. Но то время исчезло, безвозвратно унеслось и, кажется, утащило с собой и подобное отношение к увольняющимся раньше срока.

– Зачем тебе это нужно?

– Силин здесь? – вдруг вспомнил о том, кто мог помочь. Хотя бы советом. А, может, почувствовал, что Силин – это и есть то светлое пятно, которое он так безуспешно ищет сегодня.

– Вы меня вдвоем в гроб вгоните! На гауптвахте твой Силин! Подрался в очереди за водкой с украинским морским пехотинцем. У них, видишь ли, так разговор о политике закончился! А комендатура, сам знаешь, украинская. Силина посадили, а морпеха отпустили...

Тьма, все объяла страшная тягучая тьма. Солнечное затмение навалилось на мир, но видит его лишь он один. А что сказал у трапа лейтенант? "Я буду голосовать за вас..." Вот в чем дело!

– А если собрание не проголосует за предложение Бурыги?

– Тогда... тогда он соберет аттестационную комиссию. А там одни его прихвостни. И точно протащит формулировку...

– Так какой все равно смысл оставаться?

Анфимов онемел от аргумента. И только теперь Майгатов заметил, что изменилось в нем после похода. Анфимов навсегда потерял улыбку, которая так освежала его маленькое сморщенное личико. То ли ослабли мышцы щек, то ли не стало у него сил держать удары, но потерял он ее и, кажется, навсегда. Еще жальче стало Анфимова и он бы, наверное, сдался под его напором, остался на суд чести, но снова вспомнился отчет, вспомнилась роспись и он даже не попросил, а потребовал:

– Дайте форматный лист.

Анфимов как-то враз постарел, сгорбился, положил поверх стола желтый, неизвестно какого года нарезки лист и вышел. Стало еще тягостнее. Словно теперь груз плохих новостей, который они удерживали вдвоем, лег на плечи одного Майгатова.

Он быстро, будто бы торопясь тоже выскочить из-под груза, выскочить из мучающей его каюты, написал рапорт на отпуск и вышел в коридор.

Анфимов большими глотками пил серый, невкусный компот в кают-компании.

– За час оформите, пока я соберусь? Поезд – в полночь.

Анфимов молча кивнул. Никакие слова уже ничего не решали.

– Товарищ старший лейтенант! – влез писклявый голос, пытающийся изобразить бас.

На том конце коридора стоял тот самый матрос-рассыльный, что был так поразительно похож на Абунина. Новости, как ни странно, он приносил хорошие, и Майгатов сразу напрягся, подался вперед.

– Что случилось?

– К вам девушка на КПП пришла.

Сверкнула вспышка, ярким светом залила мир. Затмение закончилось. Грязный, с подранным линолеумом коридор показался королевскими покоями, маленький невзрачный Анфимов – красивее голливудской кинозвезды, а матрос-рассыльный вообще стоял ангелом, готовым вот-вот распахнуть серебряные крылья.

Господи, неужели?! Неужели приехала Лена?! Неужели все могло так быстро измениться?

Он побежал так быстро, что испугавшийся в будке дежурный по дивизиону чуть не объявил боевую тревогу. Пролетел насквозь каменный склеп КПП, заставив вращаться вертушку со скоростью вертолетного винта. И... никого не увидел.

Стояли машины, ходили офицеры, мичманы, пацаны с дикими криками играли в футбол, но Лены не было.

– Товарищ старший лейтенант! – позвали его тонким голосочком.

Он резко обернулся, но от отчаяния не избавился. Перед ним стояла какая-то маленькая белобрысенькая девчоночка со смешным хвостиком схваченных в узелок волос.

– Вы меня узнали? Я – дежурная на междугородном переговорном пункте. Помните, вы от нас убегали?

– Как же – пункт... Вспомнил, – еле выжал он слова.

Над миром опять стягивались сумерки. Неужели до черноты? До полной черноты?

– Я вас запомнила. И долго искала, – она густо покраснела после этих слов. – Очень долго. Хорошо, что матрос, который тогда с вами был, сказал, что вы на малых кораблях служите. Я обошла всех: и катерников-торпедистов, и вспомогательный флот, и ракетные катера... А вот у вас, в Стрелецкой, мне сказали, что есть один старший лейтенант, похожий на вас. Ну вот и...

– И что? – так и не понял ничего Майгатов, и от этого еле сдерживал закипающий гнев.

– Помните, вы гнались за тем мужчиной? В очках. Так вот он вчера часов в восемнадцать приходил звонить еще раз. Знаете, это не положено... но я... я зафиксировала телефон, который он набирал. Это – в Москве. Вот он, – и раскрыла потную ладошку, на которой лежала аккуратно, в восемь раз сложенная страничка из ученической тетрадки в клеточку.

Майгатов не помнил как, но он ее поцеловал. Прямо в пахнущую цветами щеку.

Он никогда еще не получал таких дорогих подарков.

Глава третья

1

Он никогда не думал, что можно с таким нетерпением ждать плохих новостей. Наверное, точно так же в похоронном бюро с чисто профессиональной радостью ждут сообщения о чьей-то смерти.

Со временем привыкаешь ко всему. Может, и на плохие новости будешь реагировать холодно, по-деревянному. Сейчас еще не получалось. Чужая неприятность отчасти воспринималась как своя.

– Слушаю, – снял он телефонную трубку.

Могли звонить жена с работы, дочка из школы, теща с дачи, наконец, бывшие сослуживцы с работы, но что-то было в звонковой трели необычное, тревожное. И еще только снимая трубку, он уже знал, что услышит незнакомый голос.

– Капитан Иванов? – подрагивающие, ломаемые спецсредствами звуки.

– Капитан запаса Иванов.

– Нам все равно. Главное, чтоб Иванов...

Металлический, неживой голос помолчал, словно на уже произнесенное потратил столько сил, что не знал, хватит ли остальных на главное.

– У нас есть заказ.

– Слушаю внимательно.

– Это не телефонный разговор. Ждите нас в ноль девять ноль семь у памятника Пушкину.

От этого уже веяло романтикой. Начало следствия – на традиционном месте встречи влюбленных. Впрочем, там всегда многолюдно, и он понял логику мрачного металлического голоса.

– Как вы будете выглядеть? – спросил он его.

– Мы найдем вас сами. До встречи, – гудки уничтожили голос, и сразу стало легче дышать.

Он медленно положил трубку, словно боясь спугнуть

таинственного заказчика, и вздрогнул от неприятного воя за стеной.

В соседней квартире, ни с того ни с сего, вдруг завыла овчарка. В ее горьком заунывном плаче было что-то такое, насквозь пронизывающее душу, что он не выдержал, встал и ушел из кухни в зал.