Текст книги "Проект «Повелитель»"
Автор книги: Игорь Гор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
– С чем пришел?
Староста с сожалением отложил книжицу в сторону, и прикрыл её толстым домовым законом, шитым из оленьих шкур.
– Добычу принес.
– Так отдай хозяйке.
– Отдал, – Руслан засунул руки в карманы, и замялся, не зная как начать говорить про то, зачем пришел.
Староста с седой окладистой бородой и ясным взором голубых глаз был человек не глупый. К нему часто приходили, и поспорить, и посоветоваться. Прикинув по виду Руслана и зная, кто он такой, он предположил, о чем, тот мнется и начал разговор сам.
– Женится хочешь? Не знаешь к кому посвататься?
– С чего это ты решил? – Опешил Руслан.
– Да вижу, вон шары гоняешь, – кивнул с улыбкой староста.
Руслан быстро извлек руки из карманов.
– Да, я собственно не по этому делу…
– А по какому? Если книжку заветную почитать, так не дам. Я сам там не все понимаю.
А ты тем более не дозрел. Начнешь потом, как блаженный ахинею всякую нести и народ смущать.
– Ябеду я потерял, – выдал, наконец, Руслан.
– Ябеда не ребенок найдется.
– Да не просто так получилось…
– Не томи, рассказывай.
И Руслан без утайки, сначала сбиваясь и путаясь, а потом уже осмелев выдал все, что приключилось за прошедшие сутки. По мере его рассказа староста менялся на глазах. Добродушие, каким светились глаза пропало, густые седые брови нависли над ними, да и глаза оказались уже не голубыми а карими. И когда Руслан закончил рассказ, Михаил Александров сын был уже явно не в духе.
– Значит, на Чертово поле ходили? Быть Лису ещё год безымянным! Перекинулся, говоришь? То случай особый. Бранить я за это не буду. Ты жизни спас друзей бестолковых, и свою бестолковую.
– Чего это бестолковую? – Осмелел Руслан.
– А то, что здоровый лоб, а в парубка играешь. В дупле живешь. Избу свою рубить не хочешь? Жениться не хочешь? Да? Заботами себя обременять? Да какая от тебя общине польза?
– Я охотник! – вспылил Руслан. Уши и щёки его пылали как угольки в костре.
– Охотник ты на чужих баб заглядываться. Ну не приглянулся ты ей, так что теперь бобылем век прожить? Охотников у нас почитай каждый. Кожемяк двое. Кузнец один, но у него сын есть. А я гончар один! И каждый горшок и крынка в общине моими руками сделаны. Вот помру я, все горшки побьете. Кто их делать будет? Так, что дело твое немедля жениться на Насте Николая дочке и состряпать мне замену. Вот иди и без нее не возвращайся. Или женись, или иди в лес к ворлокам жить! Время тебе на раздумье до завтрашнего утра!
– А…?
– Я всё сказал, – рявкнул на Руслана староста и хлопнул ладонью по столу, давая понять, что разговор окончен, дубовый стол загудел и зашатался.
Руслан с красным лицом опрометью кинулся в двери и выскочил из избы как ужаленный.
Дверь взвыла от грубого обращения и захлопнулась. И Руслан уже не видел разительных перемен в облике старца…
Михаил Александров сын расплылся в улыбке. Он давно ломал голову, как пристроить засидевшуюся в девках Настю и приблизить к себе смышленого и способного к грамоте Руслана. Но все повода не было, а теперь он был. Староста причесал и разгладил пальцами бороду. Он не сомневался, что завтра по утру, община будет гулять свадьбу.
Надо к бортнику наведаться, как там у нас с медовухой, подумал он. Не теряя время попусту, староста, любивший предвосхищать события, отправился в путь. Кивнув своей хозяйке, что отправился по делам, он направился к пасеке. Бортник Семен жил на окраине деревни, у большой поляны с густым разнотравьем. Одуревающий запах цветущих растений теплым ветерком дыхнуло навстречу. Михаил поднял глаза к восходящему красному солнцу. День будет жаркий, подумал он, отгоняя назойливую мошкару сорванной веточкой. Семен сидел на земле, оперевшись спиной на улей и прикрыв глаза. Пчелы сновали мимо него туда – сюда, казалось и не замечая его присутствия. Некоторые все же садились на него и ползали по голой груди с вьющимися кучерявыми волосами. И не одна же не укусит, с завистью подумал староста. Семен пребывал в своем извечном состоянии, то ли после вчерашнего, то ли уже после сегодняшнего. Сам Семен относился к своей жизни философски. Он утверждал, что его хмельным мама родила. Уговоры и запреты на него не действовали. Меда в общине было с избытком и даже больше. Вот это больше Семен на изготовление хмельного напитка и использовал. Староста сам ему под это дело больших крынок налепил. А теперь иногда в этом раскаивался и все грозился часть горшков перебить. Но на свои изделия, рука не поднималась.
– Эх, Семен, Семен, – с укоризной начал староста, – опять напился до одури!
– Дури у меня хватает своей, а водку я пью для запаха, – изрек Семен, приоткрыв левый глаз.
– Чтобы пчелы не кусали, – пояснил Семен, – они меня за своего держат.
– Я вот, что пришел, – приступил к делу Михаил Александров сын, – как у нас с запасами хмельного?
– Полно. А что? – Оживился бортник и попытался встать. Но встать у него не получилось.
И он уставшее махнул рукой в сторону погреба.
– Сходи сам, утомился я.
Староста покачал головой и, ничего не ответив, пошел к погребу, где в прохладе стояли душистые ароматные крынки с хмельным медом. У избы жена Семена, Марфа стирала детские портки в большой долбленой лохани. И когда он детей делает, если не просыхает? Пьет ведь так, что ни одним членом пошевелить не может. Или все-таки может? Дивились в деревне. Но дети рождались нормальные, здоровые, и все как один походили на кузнеца Гришку.
* * *
… трудностей. Никогда не думал, что мне придется осваивать многое из того, что я знал понаслышке. Гончар, кузнец, ткач… и многое, многое другое без чего не обойтись.
Без чего, человек – всего лишь дикарь в шкурах и с дубиной на плече. Мне прежде всего не хотелось вернуться в каменный век а к этому шло. Может, и не очень удачный из меня получился гончар, не умелый кузнец, неважный ткач, но у меня было время на совершенствование. И времени было достаточно…
Сн… … … … Ошибки. Нет! Это не укладывалось в голове. Хотя поначалу я был слишком занят, и не сильно обращал внимание на то, что процесс поглощения следов предыдущей цивилизации слишком интенсивен… Но сам факт того, я не нашел никаких следов города. … ….Его попросту не было! Теперь спустя много лет я понял, что и не могло быть. Но что-то срочно нужно было предпринимать с этой язвой, катаклизма … Поскольку последствия…
* * *
День выдался серый и промозглый. Такие дни хорошо проводить у печки, за спокойной дружеской беседой с кружкой горячего чая, или ещё чего более горячего. Неплохо и просто поспать, зарывшись с головой под одеяло, или уткнувшись в ароматные, пахнущие ромашкой волосы… Даже почитать непонятную книгу, и то лучше, чем идти по грязи.
Когда разъезжаются ноги. Когда холодная моросящая взвесь стоит в воздухе и дышишь этой водой, и холод проникает в тебя из нутрии. И просачивается сквозь одежду, впитывается телом через поры. И нет от него спасения. Одежда мокрым грузом виснет на тебе, притягивая к земле. Ну, как ту не упасть, не врюхаться в грязь? И поднимаясь, покрытым коркой грязи, не отпустить пару крепких слов в адрес неизвестно чьей матери?
Мы шли нехотя. Я с тревогой думал о том моменте, когда за спиной окажется последний заброшенный дом, а впереди будет только неизвестность. Стоит ли идти? Что ждет нас там? И с каждым шагом я чувствовал это общее настроение, заражался им. Мы искоса все время бросали взгляд на реку. Не появился ли камыш? Нет ли зарослей кувшинок и лилий на воде? Сам я их никогда не видел, но старый Хаймович объяснил, что это такое. И сердце тревожно билось. А вдруг сейчас за поворотом, на излучине реки мелькнет что-то зеленое и придется лезть в холодную темную воду. А на том берегу тебя никто не встретит с полотенцем и теплой печкой. Меня уже била дрожь, когда мы подошли к последнему полу обрушенному дому с покатой крышей поросшей травой. Казалось, он врос в землю. А может, земля поднялась до подоконников? Тем не менее, перекошенные ставни плотно стояли на земле. Как я и предполагал, мы невольно остановились. Женщины откровенно оглядывались назад. Но я уже знал, что бы не случилось, мы не вернемся. Это было предопределено изначально, даже если нам предстоит сгинуть в пути, но мы не повернем.
Только страх неизвестности пугал нас. Время было раннее ближе к полудню и предлога, чтобы оттянуть неизбежное и переночевать в этих развалинах не было. Город обрывался внезапно, слева и справа ещё были видны останки жилья. Но впереди возвышались покатые и частые холмы. Им не было числа и тянулись они кажется до самого горизонта.
Сережка быстро поднялся на ближайший холмик, и крикнул:
– Там дальше ещё дома… И деревьев много!
Все облегченно вздохнули. Да же Хаймович повеселел.
– Это дачный поселок, – пояснил он, – там думаю много фруктовых деревьев..
Перевалившись через холмы, оказавшиеся городской свалкой, мы подошли к маленьким дачным домикам. Деревья и вправду были усыпаны мелкими красными яблочками рыхлыми и сытными. Мы принялись рвать их целыми горстями и рассовывать по карманам.
Дед Моисей радостно описывал, как они полезны для здоровья и полны витаминами особо ценными для кормящих мам и девушек в положении. Девушки принялись энергично уписывать витамины за обе щеки. Вдруг Марта зашлась кашлем и стала отплевываться.
Струйка крови побежала у неё в уголке губ. Я обмер. Мне на миг показалось, что она умирает.
– Что? Что это за горечь? – возмущенно и перепугано вскрикнула Марта.
– Это деточка, называется – Калина. Она всегда горькая. Обычно её собирают после первого морозца. Нынче морозов нет. Но должен честно сказать, что и после мороза она слаще не становилась.
– Дед! Ты можешь быстро сказать, её жрать можно? – Прервал Хаймовича Миша.
– В яблоках много железа, в калине витамина Ц. Что собственно способствует..
– Дед! – Наступил на него Мишка, – Я тебя русским языком спрашиваю! Мы от неё с катушек не слетим, и ласты не склеим?
– Да не бойся ты Миша, она хоть и не мед… И хоть люди и не врут, от неё бывает мрут… Но какие выживают, те до старости живут.
Видя как бледнеет, лицо Марты и Мишки – Ангела, Хаймович не выдержал и гомерически рассмеялся. Просто загнулся от смеха.
– Съедобная она… – выдал он через смех, утирая слезы, – пошутил я…
Обстановка разрядилась. Хотя смеялся только дед. Все как-то осторожнее стали относиться к тому, что висит на ветках, и спрашивать у старого, прежде чем отправить себе в рот.
Но я Марту такой и запомнил. В память врезалась именно эта картинка. Когда в уголке рта сбегает тонкая струйка крови… Почему мне никогда не нравились её бледно голубые глаза? Наверное потому, что именно такими они и остались, застывшими стеклянными глазами смерти… Случилось всё когда мы уже прошли большую часть дачного поселка. Зверьё было со всех. Много зверья. Зайцы прыгали по дачным зарослям, и по их недоуменным взглядам было видно, что людей они никогда не встречали. Встречалась и более крупная дичь. Она пряталась по кустам и как правило разбегалась задолго до нашего появления. Чувство опасности притупилось. Наверное, потому, что мы чувствовали себя детьми попавшими в страну изобилия, в рай, поправил бы меня Хаймович. Меж тем количество зверья резко уменьшилось. Нужно было насторожиться, но я не сразу обратил на это внимание. А когда они стали сжимать кольцо, было уже поздно. Собаки появились сразу со всех сторон. Прижав женщин к добротному высокому забору, оставив их за спиной, мы ощетинились автоматами. Странные были собаки. Здоровенные серые псы с черной полосой вдоль хребта. Они не боялись ни нас, ни нашего оружия. Молча, без лая и рычания они перекрыли узкую дорогу спереди и сзади, перекрывая нам пути отступления. Косой дал очередь. Пес чуть увернулся и прыгнул вперед. И вдруг в страшном молчании они рванули на нас одновременно со всех сторон. Мы палили без остановки. Кажется, удалось сбить одного или двух. Когда сзади закричали женщины. Я обернулся и увидел, как невесть откуда взявшийся пес, сбил с ног Марту и одним махом вырвал ей горло. Кровь брызнула во все стороны. Мишка, боясь зацепить Марту выстрелом, бросил никчемный автомат и, зарычав, с ножом прыгнул на пса. Они покатились по дорожке грязным комом. Я, взявшись за горячий ствол, принялся орудовать им как дубиной, круша головы и спины с черной полосой посередине. Все время старался не упускать Розу из виду, но всё же прозевал. Зажмурив глаза, она щёлкала разряженным пистолетом, а в руку ей впился зубами пес. Тут сознание моё померкло. Пришел в себя я в незнакомом месте.
Весь в крови и грязи, и абсолютно голый. Я стоял на четвереньках и тяжело дышал. Напротив меня стоял черный пес. Он тоже дышал, на боку его зияла открытая рана, через которую вываливались кишки. Мы смотрели друг другу в глаза. Он отвел взгляд и вдруг развернувшись, бросился бежать, волоча по грязи кишки. В одном прыжке я настиг его и рывком сломал ему шею. Развернувшись, я увидел в конце улочки наших, и побежал к ним. Точнее поплелся, бежать не было сил. Всё было кончено. Я подошёл и уперся взглядом в ствол направленный мне в брюхо.
– Стой!
Поднял глаза и увидел Сережку – Шустрого, очень напуганного Сережку, перепачканного в грязи Сережку, с большими круглыми глазами, в которых вот-вот готовы были навернуться слезы. Ты, что? – Хотел я сказать ему, но язык не хотел мне подчиняться.
– Какого хрена?! – выдавил я.
– Ты один … один из них! – заикался Шустрый.
Наши подпирали забор, сидели прямо в грязи. Их было подозрительно мало. Так, начал считать я, Роза, моя красавица здесь, Хаймович, что ему сделается, Луиза с младенцем – отрадно… И всё? Всё? Я помотал головой, наводя резкость в глазах. А вот и Косой хромает по дороге. Однако.
– Перестань Сергей, это же Толстый, – устало махнул Шустрому Хаймович.
О-па! Что-то новенькое, дед первый раз в жизни меня по кличке назвал. Сережка, нервно обернувшись на деда, меня пропустил, но ствол не опускал. Ковыляя, подошел Федор и обреченно сказал:
– Они утащили их …
Он устало привалился к забору рядом с Луизой. И продолжил:
– И какой хрен нам пользы от твоих уколов дед, если нас все равно убивают. Вечная жизнь, бессмертие… Туфта!
– А я никогда не говорил, что меня нельзя убить, – отозвался дед, – но польза несомненна..
Ты посмотри на свои раны?
Косой нехотя откинул рваный мокрый рукав и мельком взглянул на грязную руку со свежим розовым рубцом.
– Угу,… – кивнул он вяло, без эмоций.
– А с этим, что делать будем? – кивок в мою сторону.
И столько в его тоне было отчужденности, что мне стало не по себе. Я сразу вспомнил, что голый. Мурашки пробежали по коже, поднимая волоски дыбом.
– А разве с ним что-то нужно делать? – спросил в свою очередь Хаймович. – Толстый он и есть Толстый… С его талантом видеть невидимое ты мирился. Вот в нем открылся и ещё Один. И ещё более полезный… Я так думаю, что инъекция препарата дает способность к метаморфозе. Небезызвестный вам Муха, пользовался этим даром время от времени..
– А ты старый чего…?
– Видимо потому, что именно старый. Мало иметь склонность, нужно иметь ещё желание эту склонность реализовать.
Роза подошла ко мне и стала обтирать мое лицо сухой тряпочкой. На её руке розовели пятнышки от зубов. Она протянула мне смену одежды, вынутую из рюкзака, клетчатую рубаху и джинсы. Не люблю я их, стеснено себя чувствую. Но мой любимый камуфляж канул в неизвестность. Пришлось напяливать, что есть.
– А они, … зверьё это… Не собаки, гадом буду, не собаки..
– Хм, – хмыкнул Хаймович, – возможно, но только что они тогда?
– А мы что ни одного не подстрелили? – Спросил я, застегивая рубаху.
Федор с Хаймовичем переглянулись.
– Ты что же ничего не помнишь?
* * *
– Лохмотья одежды брызнули от тебя в разные стороны. Издав громкий злобный рык рванул на встречу псам сметая их на своем пути, раскидывал лапами направо и налево. Того, который посмел вцепиться Розе в руку, оно… то есть ты порвал на две части и раскидал куски в разные стороны. Собаки отбежали в сторону. Они перегруппировались. И пока ты… – Хаймович замялся, – словом, они утащили всех…
– Как утащили?
– Вцепились с двух сторон в руки и волоком… – ответил Косой.
– А ты что делал? – Спросил я у него.
– В песочнице игрался, – рявкнул Федор, – Отбивался тоже, как мог..
– А я?
– Тут вылетел громадный черный, вожак видимо. Вот с ним ты сцепился серьезно. И покатились вы с ним вдоль по улице. Назад ты один пришел.
– А трупы то где?
– Того, что ты порвал,… глянь за забор. Остальных они утащили.
– А на фига?
– Не думаю, что для того чтобы съесть, – сказал Хаймович, – Они прибрали своих раненых и убитых с поля боя как люди.
* * *
Руслан шел, почти не разбирая дороги. Он лишь прислушивался к звукам леса, привычно и бездумно фиксируя окружающее. Мысли его были заняты другим. Нет, он ни за что не возьмет Настю, чуждую ему по духу, приставучую как живица, и приторную словно солодка. Мучится с ней всю жизнь? Да, ни за что! И позора изгнания он тоже не хотел… Лучше уйти самому. Прихватив свои незамысловатые пожитки, Руслан пошел куда глаза глядят. Он знал, что есть и другие общины, и им нет числа. Отец основатель славно потрудился за свой долгий век. И дети его рассеялись по всему необозримому и бескрайнему лесу. Повезет, думал Руслан, его примет другая община. А не повезет… так не повезет. Дальше он не загадывал. Что будет, то и будет.
Однако, уйти далеко он не успел, как почувствовал, что его догоняет кто-то. Встревожено затрещали спугнутые сороки. Руслан сошел с тропы и, вернувшись чуть назад, замер за большой корявой сосной, обильно истекающей янтарным соком. Запах его теперь точно не учуют. Через мгновение на тропе появился Лис бегущий по его следу. Рус свистнул.
– А вот ты где! – Обрадовался Лис. – А я гадаю, успею, не успею..
Руслан вышел из-за дерева навстречу Лису.
– Прощай друг, – сказал он, протягивая руку, – Я навсегда ухожу. Нет мне места в общине.
– Я так и думал, – оскалился Лис, – вот гостинец тебе прихватил.
И он достал из-за пазухи тонкую рукопись в зеленой как листья обложке. Рус ахнул.
– Да, ты! Ты понимаешь, что натворил?! Теперь меня вором считать будут! Меня?!
И без размаха, съездил Лису в ухо, тот рухнул как подкошенный. Правда, тут же вскочил, держась за ухо.
– Почему тебя? Я же спер?
– Да потому, – скрипнул зубами Рус, – что я ушел, и книжица пропала. Ежу понятно, кто украл! Ты вернешься, а я нет. Значит, на меня думать будут!
– А кто тебе сказал, что я вернусь?
– Ты дурака не валяй, через год имя получишь и женишься. Заживешь как все.
– На ком? На Наське? И даром не нать. Я все обдумал Рус, мне шансов нет, с тобой иду.
– Ты это серьезно?
– А ты? Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что невеста у нас одна. И пока её староста не сбагрит кому-нибудь, других не предвидится. А остальные девки малы ещё.
Их ждать до седой бороды можно.
Руслан почесал короткую бородку. Такая очевидная мысль не приходила ему в голову.
А значит, его женитьба на Насте была предрешена старостой заранее, и он сам дал ему повод. Отсюда следует, что кража рукописи не воровство, а наказание подлого старосты.
Такой расклад Руслану понравился. Он повеселел и, хотел в порыве чувств, хлопнуть Лиса по плечу, но тот ожидал другого, поэтому отпрыгнул метра на два.
– Ты чего?
– Правильно, все правильно ты сказал и сделал. Надо было старосту наказать! Давай сюда книжицу, почитаю на досуге.
От перемены в друге Лис опешил и, не вполне доверяя, опасливо протянул рукопись.
– Ты серьезно?
– А когда я шутил?
– И то верно, шутник из тебя как из ежика птица.
– А разве ежи не летают?
– Ну, это если пнешь… – рассмеялся Лис, – Куда подадимся то?
– Людей искать, давай прямо до старой дороги. Она куда-нибудь да выведет.
Лис выразительно покрутил у виска.
– Кто на неё ступал, назад не возвращался.
– Так мы назад и не собираемся, – усмехнулся Руслан, – А что с людьми на ней происходит. Там видно будет. Может и ничего страшно. Как знать.
– Может, – пожал плечами Лис.
– Да, вот ещё … чуть не забыл, – сказал он, доставая хрустящий тонкий мешок, – это для книжицы. Он воду не пропускает.
– Знаю.
Руслан сунул рукопись в мешочек и, завернув, отправил за пазуху. И друзья неторопливо, но, постепенно наращивая ход, двинулись по лесу. Привычка двигаться почти бегом приобреталась с детства. Зверье от поселения людей уходило все дальше. И нужно было успеть дичь добыть и засветло вернуться. Редко, кто из охотников отваживался ночевать не в своем доме. Спать привязанным к дереву не у всех получалось, и не всегда спасало.
Не спасало это ни от топтыгина, ни от рыси. А большой змей так подкрадывался во тьме, что, проснувшись в его объятиях, и вскрикнуть, не успевали. Он сдавливал, ломал кости, поломанные ребра протыкали легкие, и вместо крика человек пускал только кровавые пузыри.
* * *
Шустрый держал в руках то, что осталось от моего ботинка. Кожа лопнула по швам и лепестками держалась на подошве, тоже в между прочим, лопнувшей. Хаймович откашлялся.
– Печально я гляжу на наше поколение, его грядущее или пусто, иль темно… Что теперь с тобой босоногим делать? – Спросил он у меня.
Ввиду отсутствия ответа, я пожал плечами. Ногам было зябко, и они подмерзали. Сбитый ноготь на большом правом пальце кровил, теперь там у меня билось сердце. Другой обувки не было, и не предвиделась. Расклад выходил грустный, как теперь шлепать по грязи? Не скажу, что ноги мои нежные и холеные. Об пятки впору было ножик править. Однако к холоду они не привычные.
– Ну, вот что, предлагаю пошарить по дачным домикам. Дачники народ запасливый. Какие-никакие сапоги найти можно.
Не теряя времени, мы и двинули по ближайшим подворьям. Обуви оказалось валом. Дырявые кроссовки, резиновые шлепанцы, которые Хаймович именовал сланцы, были и простые тапочки со стоптанными пятками. Я, было присмотрел себе пару таких тесноватых и спадающих с ног, но если дырки проделать и на шнурки взять, продержаться можно. Как вдруг Косой издал окающий возглас и извлек на свет божий некие говнодавы необъятных размеров. Говнодавы были тоже целиком резиновые, черные и поднимались выше колена.
– Замечательная обувка рыбака и охотника! – Обрадовался старый. – Ну, – ка, Максим примерь на ногу!
– Чего мерить и так видно, что большие.
– Это и хорошо, в другой раз может, не порвутся…
– Другого раза не будет.
– Ой! Не зарекайся! Эта твоя способность очень для выживания полезная. Ты же теперь с Мухой почти наравне… Тоже можешь крылья отрастить.
– Дед, ты же помню, говорил, что не было у Мухи никаких присосок, и летать он не мог?
– Каждому знанию, своё время, – вздохнул дед, – скажи я тебе тогда, что он на самом деле мог, разве поверил бы? А если и поверил, то опять таки, начал бы ненужные вопросы задавать?
– Ненужных вопросов не бывает, – ответил за меня Федор, – лучше знать раньше, чем поздно.
Но его выпад старый проигнорировал и продолжил:
– А теперь Максим, давай поучу я тебя портянки мотать. Вот и обрывки твоих штанов пригодятся.
Пока дед пеленал мне ногу как младенца. Закололо в висках. Быстро и пронзительно, словно Розина швейная машинка иголкой застучала. Я зажмурил глаза и увидел красные точки, приближающиеся со всех сторон.
– Они возвращаются…
Все разом оглянулись. Ещё одной встречи нам не пережить.
– Быстро в дом! – скомандовал Хаймович.
Мы и без его команды влетели в домик, в котором Косой нашел болотные сапоги. Вторую ногу я наспех сунул в сапог и мельком глянул на дом. Домик был добротный из серого силикатного кирпича, крытый железной черепицей. Не было бы в нем окон, цены б ему не было. Но вот, мы уже в домике и переворачиваем кровать. Матрац падает на пол, мыши разбегаются с него с писком и возмущением. Два пинка и спинки отлетают, панцирной сеткой к окну. Древний кухонный стол подпирает сооружение. Остается ещё одно окно и кровать поменьше. Но, немного подумав, решили её не трогать. Правда, есть веранда с длинным стеклянным окном, там нам не продержаться. Поэтому отступили мы сразу во вторую комнату. Нас шестеро, а комнатка явно на двоих. Тесно. Мы бестолково топчемся.
Ревет Максим младший. Вот досталось пацану с детства. Никакого покоя. Луиза затравленно оглядывается в поисках безопасного места. Я сметаю половик с пола. Нога задевает за большое металлическое кольцо. Крышку на себя. Так и есть! Погреб. Черная яма дохнула на нас застарелым гнильем и мышиным пометом. Покрытые белой плесенью, мохнатые ступеньки.
– Роза, Луиза, давайте вниз!
– Шустрый! Ты с ними. – махнул головой Федор.
Сережка не успел взъерепениться, как я схватил его за плечи и, шепнув на ухо: «Ты последний защитник. Если, что …». Отправил его следом. Обеденный стол перевернули и прикрыли крышку погреба. Вот и готовы. Хаймович притулился спиной к панцирной сетке, прикрывающей оконный проем. В его руках появилась тонкая сигаретка, которую он покрутил в пальцах, и наконец прикурил.
– Ну пожалуй и всё хлопцы… Зря вы меня послушали дурака старого. В пригороде может ещё прожили бы…
– Чему быть, того не миновать, – мрачно сказал Косой, под завязку набивая магазин.
– Всё обойдется, – заявил я, сам ещё не веря своим словам и предчувствиям. Но все же следуя примеру Федора, давил патроны один за другим.
– Может это не они? Ты не обознался?
– Они. Но я думаю, обойдется. Вы здесь посидите,… я сам к ним выйду.
– Максим, даже Мишкой косолапым, ты не справишься с ними один.
– Кем?
– Медведем, как ты давеча превращался.
Вот оно, что! А они скрывали, мямлили что-то? Себя то со стороны я не видел.
Проблеск гордости и некоего самоуважения мелькнули в сознании. Неплохо. Этим собакам стоило меня уважать и бояться. Хотя не собаки они, прав Косой, не собаки.
– Попробую договориться. Только вы не… Словом. Если шума не будет. Не стреляйте.
– Максим, – испытующе посмотрел на меня Хаймович, – Ты зря не геройствуй. Это тебе не рой с коллективным разумом, а дикие собаки.
– Попытка не пытка, – сказал я и, чтобы больше не оттягивать неизбежное, с бьющимся сердцем переступил порог комнаты, прикрывая за собой дверь. Так же тихо и нежно открыл входную дверь и, выйдя на крыльцо, присел на корточки. Так удобней им в глаза смотреть. Пятеро псов сидели полукругом передо мной. Десять глаз тяжело, не моргая, уставились на меня. Они ловили каждое моё движение. И хоть сидели они вполне свободно, хвосты были вытянуты по струнке. Я знал, что набросятся они мгновенно, если что…
Поэтому сидя на корточках, я вполне мог их обдурить. Как далеко я могу прыгнуть из этого положения, они понятия не имеют. И прием этот на других собаках проверен и испытан не раз. Ну, что ж пора с ними потолковать. Настроившись на более крупного кобеля в центре, я мысленно спросил:
– Зачем пришли? Кроме смерти вы ничего здесь не найдете.
– Ты один. Зачем грозишь. – Недовольное ворчание. Верхняя губа приподнялась, обнажая клыки.
– Я не один и ты это знаешь. Незачем врать.
– Людям моего племени не свойственно вранье… Мы не то, что презренные …
(непонятное определение, видимо относящееся к нам, двуногим)
– Вы пришли за добычей? Вам мало?
– Нет. Но мы не успокоимся пока не убьем всех..
– Вы голодны?
Кобель фыркнул.
– Вы наши враги изначально.
– Так о чем ты хотел поговорить?
– Ты не такой как они… ты перевертыш, и кроме того ты в честном бою убил вожака. Можешь уйти.
– О, как? Только они моё племя и я их не брошу. И кроме того, – я оскалился тоже показывая зубы, – убивший вожака сам становится вожаком!
Тут я как говориться попал в десятку. Псы оживились и даже попытались привстать.
Но главный так зыркнул на них, что они присели назад.
– Не забывай, что ты не один из нас!
– Разве я сказал не правду?
– Правду, но…
– Но тебе не выгодно, чтоб я стал вожаком, поскольку вожак сейчас ты!
И он прыгнул. Я предчувствовал это. Поэтому натолкнулся он не на смешного человечка нелепо сидящего на корточках, а на распрямленную пружину с ножом в левой руке.
И рука эта левая вспорола ему брюхо снизу вверх, пока правой я отводил его оскаленную пасть. Он отчаянно взвизгнул и отлетел от меня метра на четыре. Псы, не ожидавшие такого поворота, повскакивали со своих мест и устремились ко мне.
– Сидеть! – Рявкнул я на них, мысленно и в полную глотку.
И они отступили. Грудь моя высоко вздымалась, словно после долго бега. Куй железо пока горячо, успех надо закрепить.
– Кто теперь вожак? Ну?! Кто вожак?
Мысленно же я говорил, кто не признает меня отправиться следом … в кусты смородины, со вспоротым брюхом… Окровавленная рука сжимала нож. И именно к этой руке подошел сначала один пес, поджав хвост под брюхо. Он обнюхал руку и лизнул в знак преданности. То-то же! Оскалил я зубы. Подошел еще один, усиленно подметая хвостом двор и прижав уши. К оставшимся двум я подошел сам, свалил их на землю, ухватив за загривки.
И они подняли лапы, открывая серые мягкие животы. Я не удержался, провел правой по брюху. Пес настороженно следил за моей рукой. Двое первых оказались за спиной, но я не упуская их из виду, мысленно зарычал, а когда обернулся они сидели прижав уши.
Дело сделано! Сердце ликовало.
Скрипнула, приоткрываясь, дверь, выглянул Хаймович:
– Эй! Маугли, не забудь им сказать, что вы одной крови.
* * *
Небольшой пригорок перешел в низменность. Сосновый бор, перемежающийся березами и кедрами, уступил место елкам и пихтам. Лес стал темный. Пихтовая горечь стояла в воздухе, забивала нос и оседала на небе. Лис сплюнул этой горечью. Не любил он такие места. Из-за несносного хвойного аромата, не учуять было ни добычи, ни врага. Одно хорошо, зверье в этих местах тоже не задерживалось. То ли неприветливость ельника, то ли запах этих мест был им не по вкусу. Толстый ковер хвои под ногами сухой и пружинистый на пригорке, стал проваливаться под ногами. И в глубоких следах заблестела вода. Болото близко. Руслан замедлился, озираясь по сторонам. И чего он мог учуять, если и тонкий нюх Лиса пасовал в таких местах?
– Рус, ты чего?
– Да вот смотрю. Не было тут болота раньше. Или не туда мы забрели?
– Ну, ты брат даешь? Не вчера родился. Охотник в лесу заблудился? Кому сказать засмеют!
– Тс-с! Не в этом дело! – Скривился Руслан.
– А может, леший запутал? Так давай одежку наоборот оденем и всего делов!
– Ты ещё голову с жопой местами поменяй, чтоб он помер со смеху!
– Не, ну, правда, так старики советуют..
– Мало ли что они советуют. Мне вон на Наське женится, присоветовали.
– И то верно.
– Вот сам на ней и женись!
– А я чо, я ничо… – расплылся в улыбке Лис. – Что ты высматриваешь? Давай по краю болото обойдем.
– Угу, по крайней мере куда-нибудь да выйдем.
Забирая всё правее и правее, проваливаясь порой по колено, охотники все брели и брели. Солнце уже спряталось за макушками елей. Ощутимо свежел воздух, напоенный избытком влаги.
