Текст книги "Я отвечаю за свою страну"
Автор книги: Игорь Скорин
Соавторы: Павел Грахов,А. Васильев,Сергей Автономов,Владимир Виноградов,Валерий Данилевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
…По окончании дела нередко кажется случайным изобличение преступника. Причем идет это впечатление от неверной посылки, что преступнику легче скрыться, чем его найти, поскольку он все знает и может избежать ошибок. На деле все наоборот: он знает только одно – его ждут, но не знает кто, как, обнаружены ли какие-либо следы.
Не было кажущейся случайности и в этом деле. Кульминацией, безусловно, была ночная встреча, где Тузов выдал себя. Но ведь и вопросы, стоявшие перед ним, были не из простых: почему ночью кто-то осматривает его машину, почему незнакомый человек называет его по имени-отчеству и говорит явную ложь о продаже машины? Ну а явление Марины в самолете заставило бы капитулировать кого угодно.
Трудно сказать, как именно, когда и где нашли бы Тузова, выдержи у него нервы. После появления Хасиятулина все было предрешено, просто могло взять больше времени, потребовать усилий большего числа людей, чтобы среди нескольких сот человек, проживающих в указанном им доме, найти одного-единственного, но конец представляется неотвратимым.
Закончилось дело, взявшее несколько дней моей жизни, а о нем и знать никто не будет. Разве только в «Вечерке» появится маленькая заметка с изложением фабулы и фамилиями героев, в конце будет сообщено об одобрении, которым был встречен присутствующими суровый приговор убийце. Дело положат в архив, где оно покроется пылью, о нем забудут все, включая меня. Осталась Марина. Кто я для нее? Она в моей памяти молчит и улыбается.
Уже полночь. Я снова у здания аэропорта, гляжу на огромное бетонное поле. Ревут взлетающие машины, издали красные мигающие звезды при посадке превращаются в гигантские самолеты. Проходят экипажи: щеголеватые летчики с добротными портфелями, веселые стюардессы с красивыми форменными сумками, нет только Марины, а она должна быть на одном из этих рейсов. Ветер метет по полю мелкую снежную пыль, и вдруг сквозь нее я вижу медленно идущую против ветра женскую фигуру. Она придерживает одной рукой шляпу, другой низ пальто. Хотя голова наклонена к плечу, Марину узнаю сразу. Подбегаю, беру в одну руку ее сумку, другой прижимаю к себе. Уже в такси неожиданно чувствую, как ее холодная щека прижимается к моей, а пальцы находят мои и замирают. Город слабо освещен, разные его улицы, столько раз исхоженные, превращаются в одну бесконечную, как одной становятся любимые мелодии «Маяка».
Ее дом старый, как все вокруг. Мы идем под арку во двор, потом в следующий, наконец, третий упирается как раз в нужное парадное. Поднимаемся на четвертый этаж, тихо открываем дверь. Длинный коридор с множеством комнат – осторожно передвигаемся в конец его.
– Много людей у вас живет?
– Да, много.
Вот и ее комната. Свет она не зажигает, только ночник с бегающими рыбками и почти неслышно приемник. О чем еще может мечтать человек – комната как на другой планете. За пределами бушует мир со своими вечными проблемами, а мы летим, плывем, тихо движемся в своей ладье.
Мы сидим в креслах. Ломит глаза, я закрываю их и откидываюсь. В темноте мелькают синие и серебристые точки. Тишина почти полная, только изредка слышен звук проезжающей вдали автомашины.
Рыбки плавают все медленнее, пока не пропадают. И я не успеваю понять, уплыли ли они куда, или Марина выключила ночник, поскольку пропадаю с этого света сам.
Проснулся я от неудобного положения в кресле и холода. Было светло, как может быть светло в Ленинграде в снежное утро, и тихо, как в коммунальных квартирах редко бывает. Просторная, без лишней мебели комната. Прямо над тахтой, на месте, испокон веков предназначенном для ковра, висит старая географическая карта. И, как наяву, другой мир возникает передо мной: мир буденовок, башлыков, наборных кавказских ремешков, мир мороженщиков с ложками на длинных ручках, оранжевых мандаринов в мягкой белой бумаге, испанских детей в голубых пилотках с кисточками; мир чистого снега, моря красных флагов и большого бесконечного солнечного двора, где всем хватало места и всем было весело.
– Что ты там обнаружил?
На пороге комнаты улыбающаяся Марина. Я не хочу уходить из того мира. Мира улыбающихся, добрых лиц, где всем было хорошо, и если мы плакали, то просто от боли или от недовольства. Где у всех нас были живы родители, где все любили нас, а мы любили всех.
– Тебя, верно, карта удивила. Подарил один хороший знакомый на Севере. Всю войну проносил с собой в планшете.
– Я ревную тебя!
– К кому?
Я пожимаю плечами. Она продолжает улыбаться.
– Не ревнуй, капитан! Лучше умойся – ванная налево, мои полотенца голубые, и никого не стесняйся!
К возвращению завтрак стоял уже на столе. Сегодня Марина без косметики, уютная, домашняя, совсем не кинозвезда. «Не ревнуй, капитан! Принцесса устала!»
Раздается стук в дверь. Марину зовут к телефону. Возвращается она скоро.
– Милый, извини, срочно вызывают на работу, подменить одну заболевшую стюардессу.
Несколько мазков мастера превращают простую девушку во владычицу небесную. Она уже не только моя, она принадлежит Аэрофлоту. Всем нашим советским пассажирам, и я среди них теряюсь.
На набережной почти сразу находим такси. Она садится и через стекло приветливо машет мне рукой.
Николай Новый
ПРОФЕССИЯ – СЛЕДОВАТЕЛЬ
Началась моя следственная работа с того, что старший лейтенант милиции Климов вытащил из сейфа и грохнул на стол восемь коричневых папок с надписью на обложке «Уголовное дело №…». Далее следовали фамилия, имя и отчество обвиняемого.
– Вот тебе для начала. Только смотри, брат, сроки поджимают. Кстати, начни вот с этого. Лебедкин. Задержан по статье 122 УПК РСФСР. Тунеядец, алкоголик. Есть протоколы, решения административной комиссии.
Идем за Лебедкиным. Грязный, оборванный, заросший мужик, на вид лет шестьдесят. Мешки под глазами, весь в татуировках. На самом деле ему нет еще и пятидесяти.
– Гражданин Лебедкин, я буду вести ваше дело. Мне надо вас снова допросить.
– Что ж, допрашивай, начальник. Меня уж столько допрашивали. Разом больше, разом меньше. Валяй, начальник! Только сперва хочу заявление сделать. Участковый Воронков не сообщил мне во второй раз, что решением административной комиссии на меня наложен штраф три рубля. Поэтому я штраф и не заплатил. Если бы знать, так бы не вышло. А значит, и привлекать меня за нарушение правил вроде бы нельзя. Правильно я говорю, старшой?
– Все-то ты знаешь, Лебедкин, – сказал Климов. – Только сейчас тебе не отвертеться. – И уже мне: – По поводу заявления Лебедкина надо провести прямо сегодня очные ставки с участковым инспектором Воронковым и сожительницей Лебедкина Марией Демченко. Она, кстати, с утра в отделе околачивается.
Мария Демченко, худая, какая-то выцветшая и безликая женщина, вся в морщинках, вошла в кабинет суетливо.
– Мария Ивановна, – начал я, – к вам приходил пятнадцатого сентября участковый инспектор Воронков? Объявил он гражданину Лебедкину решение административной комиссии?
– Чево?
– Говорил Воронков, что Лебедкина оштрафовали?
– Как же, как же, говорил. Лебедкин еще ругался. Орал, что с него все равно взятки гладки.
– Дура! – рявкнул Лебедкин.
– Распишитесь, – пододвинул я ей протокол очной ставки. Та торопливо подбежала к столу, быстро расписалась и, не взглянув даже на Лебедкина, выскочила из кабинета.
Очная ставка с Воронковым была еще более короткой.
– Как же я ему не говорил?! Предложил расписаться. Он от подписи отказался. Я об этом написал, и соседи расписались. Бумага-то в исполкоме, наверное, и сейчас лежит.
На этом закончились мои первые очные ставки. Потом было их множество, допросов – и того более.
…Мастерство следователя шлифуется годами. Не сразу приходит опыт. Мне выпало счастье учиться этому сложному ремеслу у полковника милиции Германа Михайловича Первухина. Он учил нас разговаривать с людьми, добывать доказательства, строить версии, уметь вырабатывать верный план.
Познакомился я с ним при обстановке чрезвычайной. Задержали мы тогда хулигана, который учинил драку возле общежития, оказал потом сопротивление дружинникам и работникам милиции. Дежурный наряд собрал исчерпывающий, на мой взгляд, материал, составил протокол осмотра места происшествия, допросил свидетелей. А вот следователь, которому передали уголовное дело, что называется, тянул его. Задержанного отпустил, даже материалы на его арест прокурору не представил. Расследование вел медленно, проводил никчемные очные ставки, искал все новых свидетелей. Обо всем этом я и рассказал Герману Михайловичу.
– Что ж, посмотрим, – спокойно и слегка картавя, проговорил полковник. – Только одно запомни, дорогой мой, и усвой твердо. Допускаю, что, возможно, в данной ситуации следователь в чем-то и не прав. Но обязанность его – работать по расследованию преступления, не жалея времени. Бывает, что обстоятельства, упущенные вначале, какой-то штрих, которому сначала не придал значения, потом уже не вернуть. Нужна полнота расследования. Может быть, над этим и работает сейчас следователь.
Первухин сам принял активное участие в изучении дела, и оказалось – прав следователь. Задержанный нами гражданин Шаимов не был инициатором драки. Он просто пытался разнять дерущихся пьяных хулиганов. Но Шаимов тоже был в нетрезвом состоянии. Хулиганы кинулись избивать его. На шум сбежались жильцы общежития, а когда приехал наряд милиции, дебоширы уже сбежали. Задержали на месте одного Шаимова.
Чего греха таить, работа следователя приносит порой немало неприятностей и огорчений. Запомнился еще один случай. Сергей Пестеров работал шофером на автобазе. Только вернулся из армии. Мне пришлось расследовать дело о совершенном им хулиганстве. Все вроде было обыденно – рядовое, ничем не примечательное дело. Но именно эта обыденность и угнетала и потрясала.
Сергей пришел на работу пьяный. Механик сказал, что доложит руководству об этом. Сергей молча выслушал, а потом дважды ударил немолодого уже человека кулаком в лицо. Механик упал. Сергей как ни в чем не бывало отправился домой.
Когда его вызвали в милицию, мать, захлебываясь в рыданиях, причитала: «Растила сына, отказывала себе во всем, не давала в обиду. Откуда же у него такая жестокость?»
Я ответил, что жестокость от ее воспитания. Она оторопела, посмотрела на меня, потом, поджав губы, бросила: «Вы бессердечный человек! Вы не понимаете материнского сердца».
Быть может, я действительно чего-то не понял. Но в одном, главном, абсолютно уверен: мать сама вырастила под своим родительским крылышком равнодушного, самовлюбленного, слепого и глухого к добру человека.
А однажды в Верх-Исетский ОВД обратился весьма солидный мужчина, занимавший, как я узнал несколько позднее, довольно высокий пост в одном из свердловских трестов. Он сообщил, что его 13-летнего сына среди бела дня жестоко избили неизвестные хулиганы у Дворца молодежи только за то, что тот отказался пить с ними вино. После избиения его насильно напоили и оставили одного, беспомощного, в сквере.
Было над чем призадуматься! И все же я усомнился в справедливости слов заявителя. Дело обстояло так: мальчика, по словам отца, подобрала машина «Скорой помощи» и доставила в детскую больницу № 11. Но в тот день сообщений о нанесении кому-либо телесных повреждений (тем более несовершеннолетнему) не поступало. Я, как мог, осторожно высказал свои сомнения отцу.
Лучше бы я этого не делал! Что тут началось!.. Отец обвинял меня в черствости, эгоизме и бездушии. Заявил, что о случившемся ему рассказал сам сын, который никогда родителей не обманывал. Возмущенный папаша кричал, что дома у них всегда стоит вино, но сын ни разу к нему не прикоснулся.
К вечеру я отыскал друзей Вити – его сына. Ребята рассказали, что в тот день Витя принес из дома пять рублей и предложил купить вина. Они купили три бутылки вермута и распили их в сквере у Дворца молодежи, после чего Витя, который выпил больше всех, опьянел и тут же, на траве, уснул, а они ушли домой. Рассказали мне мальчишки и о том, что пили вино по инициативе Вити уже не раз. Случалось такое и у него дома.
Я поехал в больницу. Витя, высокий, стройный, черноволосый и черноглазый паренек, приятно удивил меня своим широким кругозором, знаниями в области науки, техники и литературы, независимостью и категоричностью суждений. Однако меня поразило его пренебрежительное отношение к родителям, нотки иждивенчества и эгоизма, присущие крайне избалованным детям. Он рассказал мне, что частенько приглашал друзей домой и они понемногу выпивали из многочисленных бутылок с вином, которые не переводились у Витиного отца. Мальчик никогда не знал отказа в деньгах, получал любую понравившуюся ему вещь.
Родителям Вити не хватило искренности и откровенности в общении между собой и с окружающими людьми, в контактах с сыном. С откровенным цинизмом мальчишка заявил, что у папы на всякие случаи жизни есть в запасе с десяток дежурных фраз – для жены, для сына, для сослуживцев и родственников. «Вся его жизнь – сплошное вранье», – подытожил он.
Переубедить его было просто невозможно. То, что вдалбливалось годами, эта атмосфера лживости и эгоизма, в которой он воспитывался, – все впиталось так, что несколькими педагогическими беседами делу не поможешь.
Весь следственный материал мы направили по месту работы Витиного отца, чтобы там попытались заставить его пересмотреть свои взгляды на воспитание сына. Позже я несколько раз встречал Витю в инспекции по делам несовершеннолетних, где его поставили на учет. Дело закончилось тем, что за участие в групповом хулиганстве Виктор был осужден и отправлен в воспитательно-трудовую колонию.
Спустя шесть лет я вновь встретился с Виктором. Он рассказал, что женился, работает на заводе, в семье растет дочь. «Что уж говорить о прошлом! – Виктор махнул рукой. – Если бы не отец с матерью…»
В его словах я услышал упрек и в мой адрес. Ведь это я, следователь, должен был сделать все, бить во все колокола, чтобы не случилось несчастье.
…Однажды из госпиталя для инвалидов Великой Отечественной войны пропало два ящика говяжьей тушенки, которая хранилась в подвале. Кто-то ночью сделал подкоп, оторвал доску и утащил консервы. Размеры щели, через которую пролезли похитители, подтверждали догадку, что это сделали подростки. И тут же сомнения: чтобы подростки крали тушенку – такого что-то не припоминалось. Представьте себе мальчишку, который ночью тащит тяжелые ящики с железными банками. Ерунда какая-то! Велосипеды, мопеды – это понятно. Ларьки со сладостями, огороды – это еще куда ни шло. Рыболовный и охотничий инвентарь – с этим еще тоже приходится встречаться. Но тушенка?!
Инспектор уголовного розыска Раков сразу предположил: «Не обошлось без наводчика. Кто-то знал о тушенке, а ребятишки просто исполнители».
Поздно вечером в дежурную часть зашел усталый и какой-то посеревший Раков. Он не спеша опустился на стул, сумрачно поглядел на меня, закурил:
– Выяснил – это дело рук Василия Сисигина. Опять за старое принялся. Кстати, и за тунеядство его привлекать пора. Но дело не в этом. Он ребятишек на кражу подбил.
Скоро мы узнали имена «героев»: Миша, Саша и Олег, ученики младших классов.
В инспекции по делам несовершеннолетних, куда мы их доставили, худощавый, чрезвычайно подвижный и смышленый Миша признался сразу:
– Ящики мы вынесли из подвала часов в одиннадцать вечера. Дядя Вася сказал, что забыл ключ от подвала, а ящики надо срочно забрать. Вот мы ему и помогли.
– А откуда вы знаете дядю Васю и что у вас общего с этим человеком?
– Дядя Вася – хороший, добрый. Он всегда нас угощает конфетами, дает деньги, защищает. Иногда даже играет с нами.
– В карты?
– Да, и в карты.
– А отец с матерью как относятся к этой дружбе?
– А они и не знают, – усмехается мальчишка. – Родителям не до меня, у них своих дел хватает: напьются да дерутся.
– А в школе ты не пробовал найти дело по душе?
– А что там можно найти? От классного руководителя только и слышишь: «Мальчики, не безобразничайте!» – пропел Миша тонким голоском, передразнивая учительницу.
Я слушал откровенные ответы и думал: «Действительно, куда деваться мальчишке? Родителям не до него, в школе постоянные запреты и ограничения. Что же удивительного, что ребята тянутся к дяде Васе – большому, сильному, щедрому. Он угощает, одаривает, находит время заняться с мальчишками взрослыми играми. Он с ними на равных, и они чувствуют себя в его компании повзрослевшими, сильными и самостоятельными. Раз поручает им серьезное дело – ради него они пойдут на все, выполнят любые его указания, любую просьбу».
– Дядя Вася просит – значит, надо! – подтверждает мои мысли Саша.
В отличие от Миши он больше молчит. Зато кричит его мама, обвиняя всех подряд – и школу, и товарищей сына.
У Олега родители не приехали. Отец и мать работают официантами в ресторане и приходят домой поздно. Белобрысый, добродушный, веснушчатый мальчуган пытается подвести под свой поступок моральную базу:
– Другие не тушенкой – тысячами ворочают, а милиции хоть бы что! Вон, Сашкина мать. Во дворе все говорят, что она из магазина сумки таскает. И у меня папка с мамкой из ресторана не только продукты приносят, но и деньги. Дядя Вася не такой. Он честный и добрый!
Вот ведь какая ситуация! Сколько нужно было увидеть в жизни равнодушия, черствости и грязи, чтобы неоднократно судимый тунеядец, вор и пьяница показался мальчишкам честным и добрым.
Как часто родители подростков ссылаются на дурное влияние улицы. «Мы его этому не учили!» – заявляют они. Конечно, плохому ребят не учили в прямом смысле слова ни в школе, ни дома. Ну а хорошему сумели научить, были ли сами примером для детей? Почему авторитет улицы перевесил?
Многие считают, что авторитет взрослого перед ребенком – это что-то от природы данное: поскольку они родители, их положено уважать. А учителей нужно слушать. Помните, как удивилась учительница литературы в кинофильме «Доживем до понедельника», когда ей сказали, что она должна постоянно доказывать ученикам свою справедливость, свой ум и благородство? Увы, это заблуждение многих.
А ведь дядя Вася сознательно боролся за свой престиж в глазах ребят, стараясь при них показывать себя только с хорошей стороны. Плохие планы стояли за этим стремлением, но ведь те качества, которые дети видели у родителей и знакомых, были куда хуже тех, что внешне наблюдались у дяди Васи. А потому ребята безгранично поверили ему.
Последствия подобных ошибок исправить трудно. Правда, Миша и Олег благополучно закончили школу, но Саша продолжал воровать. Так рано и так нелепо сформировавшиеся понятия по принципу: раз другим больше дозволено, так мне немногое и подавно простится – пустили корни в его душе. А ведь окажись рядом – в школе, дома, во дворе – человек действительно честный, справедливый и неравнодушный, который не прошел бы мимо играющих в карты ребят, а остановился бы, поговорил, посоветовал, предложил полезное занятие, причем без крика и доброжелательным тоном, – все могло бы обернуться иначе.
Когда я сегодня размышляю о работе следователя, его профессиональной пригодности, прежде всего думаю об искусстве понять человека. «Поделом ему! Заслужил!» – говорят многие, случись что неладное. Я же всегда вспоминаю родных и близких осужденного – родителей, жену, детей. Всех тех, кто носит передачи, плачет и тоскует, просит о снисхождении и терпеливо ждет. Для них этот хулиган, вор, грабитель остается близким человеком.
«Что же, – спросите вы, – выходит, не надо наказывать мелких преступников? Забыть и простить?» Нет. Нужно наказывать, и наказывать строго. Важно другое: увидеть мир споткнувшегося человека, проникнуть в глубину его души, понять, что есть хорошего в нем. Не думайте, что речь идет о каком-то отрезке жизни, чаще всего мы решаем судьбу, и даже не одну. Потому так сложна, так многообразна жизненная мозаика, поэтому следует очень внимательно рассматривать все хитросплетения биографий и событий.
…Ночью на электростанции обокрали клуб. Утащили магнитофон, музыкальные инструменты, книги. Даже беглый осмотр места происшествия убедил: это дело рук подростков.
Кражи такого рода не представляют собой сложности и раскрываются, как правило, по свежим следам. Так случилось и в этот раз. Уже к концу дня мы установили, что кражу совершили Володя Васнецов, Игорь Агафонов и Сергей Четвериков. Нашли и краденое – вещи все лежали в сарае у Четверикова.
Ребята не запирались. Рассказали, как дождались темноты, как вырезали стекло в раме, потом открыли шпингалеты. Влезли Васнецов и Агафонов, Четвериков караулил снаружи. Свет не зажигали: заранее знали, где и что лежит. Вещи принимал Четвериков. Васнецов задержался, обшаривая столы, – искал деньги, авторучки, значки. Потом перетащили краденое в сарай. Вот и все. Преступники задержаны, в краже признались, вещи изъяты.
Я смотрел в широко открытые ребячьи глаза и не мог как-то поверить, что эти 14-летние мальчишки совершили кражу. Не мог, и все тут! Что-то здесь не так. Да и то подумать: зачем им, например, барабан, медные тарелки? И еще: надо же было додуматься вырезать стекло, хладнокровно открыть окно. Все было расставлено по местам, все продумано. Это-то и настораживало. Да и ребятишки не какие-нибудь охламоны, «оторви да брось», а нормальные парни, хорошо учатся, на учете в милиции не состоят. Володя – заядлый фотограф. Игорь любит животных, держит дома шотландскую овчарку. Сережа просто тихий мальчуган. Потому и в окно, наверное, не полез.
Не мог я поверить, чтобы такую квалифицированную, тщательно продуманную, хладнокровно проведенную операцию мальчишки могли осуществить самостоятельно. Настораживало и то, что у Сережи была рассечена губа, у Игоря – синяк под глазом. Откуда эти украшения?
Я знал, что мальчуганы не драчуны, сами, как говорится, задираться не будут. Значит, кто-то побил. За что же? И почему ребята молчат об этом? А время идет. Надо решать, что делать со следственным материалом. Решать судьбу, будущее этих худеньких, тонкошеих, с большими доверчивыми глазами подростков. От моего решения зависит, быть может, весь их дальнейший жизненный путь.
«Похоже, вожак у них – Васнецов», – размышлял я, снова и снова вглядываясь в лица моих новых знакомых. Высокий, крепкого сложения, он на вопросы отвечает первым, держится уверенно. Отец у Володи офицер, чем мальчик очень гордится. Мечтает и сам стать офицером, считая себя смелым и решительным. Для него обвинение в трусости, наверное, самая тяжелая обида.
– Что-то не так, Владимир, – обратился я к нему. – Крутишь, обманываешь. Боишься кого-то, струсил? Непохоже на тебя. Ты же здоровый, сильный парень! Кто Игоря с Сережей разукрасил? Или живете по принципу: ударили по одной щеке – подставляй другую?
Владимир вспыхнул:
– Не боюсь я его. Пусть только попробует задеть. Агафоша с Серым, может быть, и боятся. Ладно, чего там. Витька Веряев нас научил…
Витьку Веряева я знал. Он уже сидел дважды: по 206-й статье за хулиганство, по 89-й за кражу из столовой. У себя на электростанции Витька был «королем», его там побаивались. Ростом парень не обижен, силой тоже. У него всегда водились деньжонки. Он одаривал приятелей вином и сигаретами. В Витькином сарае мальчишки слушали музыку, «балдели». На груди у того красовался орел, на руке – якорь и надпись «Не забуду мать родную», на плече – корабль.
Тюремные наколки пользовались среди ребятни какой-то магической силой. Это бесспорное преимущество позволяло Витьке «качать права» и верховодить. Володя, Игорь и Сергей вначале наотрез отказались от предложения «навести в клубе шмон». Тогда Сергея избили. На другой день прямо возле дома дружки Веряева сбили с ног Игоря. Володю они не тронули. Встретив Васнецова у клуба и угрожающе поигрывая велосипедной цепью, Веряев спросил: «Ну как, не передумал?..» После кражи Веряев предупредил: «Если капнете, замочу!»
– Замочить-то он не замочит, – горько усмехнулся Вовка. – Кишка тонка. А навешать где-нибудь может запросто.
Веряева задержали в тот же вечер.
– Бочку катят на меня, начальник. Ни при чем я тут. Чист, как слеза младенца. Все могут подтвердить.
Зачитали ему показания Володи, Сергея и Игоря. Витька скривил тонкие губы:
– Так они ж напраслину возводят. В ссоре мы, вот и все дела. Я к этим сосункам и близко не подхожу, хоть кого спросите.
Пришлось устраивать очные ставки. Ребята держались молодцами, особенно Владимир.
– Ну как, – поинтересовался я, когда прокурор дал санкцию на арест Веряева, – сорвалось на сей раз, Виктор Ананьевич?
Тот дернул плечом, посмотрел на меня ненавидящим взглядом, но промолчал.
Сколько уже лет прошло с той поры. Володя, Игорь и Сергей обзавелись семьями, растут у них дети. Словом, идет жизнь. А я, когда вспоминаю этот случай, испытываю чувство радости. Что ни говори, а выручить человека из беды – счастье, огромная удача следователя. У мальчишек только ведь жизнь начиналась!
Встречи с преступниками, тем более малолетними, настроение, конечно, не улучшают, здоровья не прибавляют и жизнь не продляют. Но когда, сталкиваясь со злом, чувствуешь свою силу и правоту, кажется – крылья вырастают! Ради этого стоит жить и работать!
Как-то на допросе матерый спекулянт, с издевкой глядя мне в лицо и усмехаясь, произнес:
– Жалко мне тебя, парень. Окладник ты. Тебе же в жизни не держать столько денег, сколько я за день могу истратить. Что ты видел? Когда последний раз был на море, в ресторане? Где твоя машина?
– Да, я – «окладник», – ответил нему. – И счастлив тем, что получаю свой оклад за то, что освобождаю общество от таких, как вы. Да, у меня никогда не было машины. Но зато я спокойно хожу по родному городу, вижу, что меня уважают. Воспитываю детей, хочу, чтобы они выросли честными. Это огромное счастье не купить ни за какие деньги, поэтому я неизмеримо богаче вас.
Мой собеседник замолчал.
Доказать ненужность, бесполезность, никчемность такого существования весьма несложно. Ведь если разобраться детально, рассмотреть преступника таким, каков он есть, увидишь нищенскую душонку, убогость мышления, жадность и мелочность, способность на любую подлость во имя низменных интересов и инстинктов.
Главная задача милиции, следствия, по-моему, и заключается в том, чтобы показать омерзительность существования для себя и за счет других. Когда люди будут негодовать по поводу любого недостойного поступка, тогда преступления станут попросту невозможными, тогда мы сможем с чистой совестью сказать: «Милиция свою задачу выполнила».
…Навсегда останется в памяти дело Игоря Львова. Супруги Кожевниковы написали заявление, в котором обвиняли его в том, что «Львов, будучи в нетрезвом состоянии, учинил в их квартире погром, перебил посуду, ударил по лицу Владимира Кожевникова, оскорблял хозяев нецензурными словами». На первый взгляд ничего сложного – типичное хулиганство. В соответствии с терминологией Уголовного кодекса – статья 206, часть вторая.
Да, все было именно так, если бы не одно упущение в заявлении потерпевших. Игорь Львов был в доме Кожевниковых гостем. Вместе с Игорем – об этом я узнал позднее – там находился Иван Лапшин. Пригласил их к себе Владимир Кожевников. На кухне «дружки» распили три бутылки водки. Потом и начался скандал. Было еще одно обстоятельство: Игоря Львова пришлось поместить в больницу с переломом левого предплечья и двух ребер.
Ездил в больницу к Игорю, беседовал с его матерью, с соседями Кожевниковых, нашел Ивана Лапшина, который уже разыскивался как злостный неплательщик алиментов. Провел серию очных ставок. Что же в конце концов выяснилось?
Действительно, посуды на кухне побили немало. Была и нецензурная брань. Только драка началась, когда хозяин предложил Лапшину и Львову похитить материальные ценности с базы одного из строительных управлений, а впоследствии сбыть похищенные стройматериалы по спекулятивной цене. Вывезти краденое с базы должен был Львов, шофер грузовой машины. Тот наотрез отказался. Вот тогда все и началось. Когда Игорь упал, Владимир пинал его ногами, а потом снял с пальца Львова золотой перстень – в счет, мол, побитой посуды. Но прежде чем передо мной предстала истинная картина, прошел месяц напряженного, кропотливого труда. Нужно было увидеть лицо каждого участника драки, вникнуть в ее причины. Дело не совсем простое, если принять во внимание, что участники разыгравшейся в тот вечер драмы были ранее судимы. Лапшина к тому же разыскивала милиция. Ну а про Кожевникова и говорить нечего – прошел огонь, воду и медные трубы!
И все-таки истина восторжествовала. Мне же этот случай особенно памятен не потому, что зло наказали, а потому, что не пострадал Игорь Львов, потому, что человек увидел: на его стороне закон, его защищает милиция.
Не знаю, как сложилась дальнейшая судьба Игоря, но тогда я видел счастливое, благодарное лицо. Я видел глаза человека, который понял, что ему верят, что он не одинок. Такое забыть невозможно. Как невозможно забыть глаза, которые молят о помощи, требуют справедливости, доброты.
Теперь, когда я размышляю о работе следователя, я вижу в ней главное – борьбу за торжество справедливости. И в этой борьбе следователь обязан победить.
